Страница:
Хотелось бы знать, у кого он на сей раз идею спёр?" – "Ты, dad, осторожнее про Тимми! – свирепо посмотрел на него Галь. – Ведь так можно и за клевету схлопотать! Кстати, ты знаешь, что он нам обоим уже подарил по стиральной доске ихних бабушек?" – "Ну, знаю… А что?.." – "А ничего!.. Правда, нам бы хотелось по силонофону…" Рути выскочила на кухню, оттуда раздался её голос: "Моти, отнеси им на стол второе и десерт, а я уж тут доем… Доченька, иди ко мне!" Ширли встала, бросив отцу: "Папа, сиди, я принесу", – удалилась на кухню, быстренько подала второе и десерт, после чего ушла за матерью следом на кухню, кутаясь в огромную шаль – она всё ещё не пришла в норму. Так окончился последний семейный обед в семействе Моти и Рути Блох.
Назавтра Моти после работы пришёл в комнату дочери и с улыбкой вытащил из-за спины и вручил ей новенький та-фон темно-синего оттенка. По дизайну он был почти такой же, как они вчера видели у близнецов, но игры оттенков при разговоре не получалось, кроме того, не было многих функций, которые были в та-фонах братьев.
"Прости, доченька, я не знаю, где они достали такие навороченные и, наверняка дорогущие. Пока что пусть у тебя будет такой!" – "Ну, что ты, папочка! Спасибо!
Он же выполняет массу новых функций! Вот и отлично! Спасибо, папуль! И как ты угадал моё желание!" – и девочка нежно поцеловала отца в щёку. – "Ну, я же видел, как ты на их приборы смотрела! – и Моти грустно улыбнулся дочке, выходя из комнаты. – Только выздоравливай скорее…" ОФЕЛЬ-ШОУ с близнецами Блох В эти недели, полные нервного, возбуждённого ожидания, уже ни одно ОФЕЛЬ-ШОУ не обходилось без интервью, так или иначе связанных с тематикой предстоящего Турнира. Поистине неутомимая Офелия Тишкер была мастером своего дела!
Встрепенулся Зяма Ликуктус, и желая, и боясь, что его снова, по случаю такой серьёзной подготовки к Турниру, вытащат на ОФЕЛЬ-ШОУ – на допрос с пристрастием, а то и публично высекут за то, что так и не удосужился привести свой волосяной покров в соответствие с нарождающимися и набирающими силу традициями струи подобающей цветовой гаммы. Ему казалось, что он смог бы не хуже, а может, гораздо лучше, чем в первый раз, растолковать зрителям позицию стремящихся к прогрессу носителей кипы, пусть пока и не столь многочисленных среди обитателей Меирии. Но его ожидания, смешанные с опасениями, были напрасны. Где-то там наверху его решили не трогать: скорее всего, его позицию не сочли хоть сколько-нибудь представляющей общественный интерес.
В этот раз Офелия (по рекомендации своего друга Тимми) приготовила зрителям другую конфетку – интервью с юными близнецами, каратистами, культуристами, к тому же страстными пропагандистами силонокулла и струи подобающей цветовой гаммы.
В этот пятничный вечер эранийцы в нетерпеливом предвкушении, без отрыва от стакана и дивана, устроились в своих салонах перед любимыми ящиками, дабы насладиться очередной творческой находкой Офелии – анонсированным интервью с близнецами Галем и Гаем Блох. Поскольку это ОФЕЛЬ-ШОУ, как всегда, выпало на пятничный вечер, его не смогли посмотреть Дороны, как, впрочем, и их друзья и соседи. Но, собственно, программа ОФЕЛЬ-ШОУ для них не предназначалась по определению. Музыкальное оформление передачи было, по обыкновению, подобрано со вкусом и со смыслом: речи близнецов искусно перемежались самыми острыми антиклерикальными куплетами кумира далетариев Виви Гуффи, на сей раз – ещё и в сопровождении самых тихих пассажей силонофона, изысканный диссонанс которых вошёл в последнее время в музыкальную моду.
Конечно же, Блохи-старшие в урочный час расположились перед экраном телевизора в просторном и уютном своём салоне. Моти словно чувствовал, что эта передача для него явится сильным ударом, и ему захотелось хотя бы молчаливой поддержки дочери.
Ширли предлагала ему сделать запись, думая, что в будний день посмотреть её не будет таким уж страшным грехом. Но Моти было просто необходимо в эти минуты чувствовать рядом молчаливую поддержку своей маленькой Бубале… ("Однако, она давно уже не маленькая: подросла в Австралии…" – частенько думал Моти при взгляде на её побледневшее за время болезни личико.) Рути кликнула Ширли, на что девочка ответила из своей комнаты: "Ну, мам, ведь уже суббота началась! Я и свечи зажгла…" – "Неужели, ради того, чтобы на братьев посмотреть, не можешь немножко нарушить? Когда ещё такое увидишь! Давно ли ты начала так уж строго соблюдать? Ну, мы с папой тебя просим!" – "У меня горло болит и голова тяжёлая…" – "А ты перевяжи горлышко, сладкая моя, тут на диване приляжешь! Я тебе тёпленького приготовлю… Да не забудь принять лекарство… Мама с папой тебе плохого не желают. Сделай же это ради нас! Нам так тоскливо без тебя… Ведь не ты, мы включили, так что нестрашно". – "Ну-у, мам, почему ты меня заставляешь нарушать?.." – и девочка, опустив голову, спустилась в салон, села в уголок дивана, исподлобья глянула в экран и тут же отвернулась. Рути посмотрела на дочь, пододвинулась к ней, погладила её и пробормотала: "Ничего страшного не случится, если ты только сегодня посмотришь.
Последний раз, я тебе обещаю. Больше ни разу не попрошу…" Ширли случайно бросила взор на отца и увидела умоляющий взгляд его потухших чёрных глаз. С обвязанным горлом и закутавшись в тёплую шаль, она уселась рядом с мамой, злясь на себя – и не в силах отказать родителям, да и, честно говоря, превозмочь любопытство.
А посмотреть было, на что! Сначала под звуки уже упоминавшегося шлягера группы "Шавшевет" и под аккомпанемент модернизированных стиральных досок ихних бабушек из глубины экрана, заполненного колышущимся то желтовато-молочным, то зеленовато-ядовитым туманом, медленно выплыла великолепная затейливо закрученная морская ракушка.
Затем, под то же сопровождение, закрутилась-завертелась красочная до ряби в глазах реклама та-фонов новой конструкции с бесконечно-широкими возможностями.
Наконец, на экране сквозь всё тот же туман желтовато-молочного цвета прорезалась маленькая, уютная студия Офелии, обставленная в соответствии с требованиями, предъявляемыми к современному интимно-деловому интерьеру.
Моти и Рути затаили дыхание. И вот он, торжественный момент: за круглым столом напротив Офелии Тишкер в глубоких плетёных креслах в нарочито расслабленных, до неестественной напряжённости, позах сидят их мощные и уверенные в себе мальчики.
Близнецы-каратисты предстали в самом сногсшибательном прикиде, какой только могли придумать, дабы подчеркнуть свои яркие индивидуальности. Тим уговорил их выставить напоказ косы и локоны, предрекая, что после ОФЕЛЬ-ШОУ с их подачи австралийская изысканная мода завоюет и Арцену. Офелия была ярко и умело накрашена, её волосы переливались под ослепительно мигающими софитами зыбучей гаммой зеленовато-желтоватых тонов, подвижное тело плотно обтягивало мини-платьице супермодного цвета зыбучей трясины, насмешливо блестели ядовито-изумрудные ледышки глаз.
Родители от волнения поначалу не особо вникали, что спрашивала мальчиков Офелия, что они ей отвечали. Они просто жадно и взволнованно пожирали глазами сыновей.
Со смешанными чувствами, в которых преобладала всё-таки гордость, Моти и Рути думали о том, что сейчас на их мальчиков, несмотря на чудачества в одежде и причёске, красивых и мужественно обаятельных, со сверкающими сталью глазами, смотрит вся Арцена. Были забыты все грубости, которые они себе позволяли в последние годы. Рути с некоторым смущением поглядывала на пышную, перекинутую через плечо косу Галя цвета спелого банана. У Гая по широким плечам были нарочито небрежно рассыпаны лохматые, кудрявые, блестящие пряди того же красивого оттенка. Снова на лица вернулись многочисленные колечки и шарики, которые они сняли в самом начале пребывания в Австралии, и они нежно позванивали при малейшем движении мальчишеских голов. В самый разгар передачи близнецам показалось, что это классно выглядит, и они принялись встряхивать головой по делу и не по делу. Каждый раз, видя, как они мотают и трясут головой, Рути не находила себе места. Моти всех этих нюансов словно бы не замечал. Ему только удалось про себя отметить, что, как с раннего детства повелось, больше говорит Галь, а Гай только поддакивает, привычно пребывая в психологической тени своего более активного и мощного близнеца.
Естественно, Моти и Рути не заметили, что на заднем плане, между многочисленными, искусно имитирующими плавающие среди вьющихся струй болотной водицы ракушки, аритмично, подобно дыханию астматика, колышущимися полупрозрачными белесовато-болотного цвета занавесками, маячил серым расплывчатым пятном Тим Пительман. Только Ширли удивлённо бросила: "А что там делает Тумбель?" – "Кто, доченька?" – машинально спросила Рути, напряжённо вглядываясь в экран. – "Я же говорю – Тумбель!
Придурок…" – раздражённо ответила дочь, прищурившись, вглядываясь в экран, ёжась, рассеянно поглаживая завязанное горло и плотнее закутываясь в бездонную шаль. Моти поперхнулся горячим чаем и гулко закашлялся. Лицо его покраснело, он отставил чашку, сердито глянул на дочь и сквозь кашель закричал: "Тебе померещилось!.. Нету там никакого Пительмана! Нет и быть не может! И что это за слова – придурок! Ты бы на братьев лучше смотрела! Когда такое увидишь!" – "Ну, нету, нету там Тима, дорогой! Успокойся! А ты, Ширли, прекрати и не смей грубить!
Лучше дай нам послушать, что наши мальчики говорят! Ты что, не понимаешь? – их Офелия на такое интервью пригласила! Это для папы такая честь!" При этих словах своей наивной жены Моти с горечью глянул на неё, а потом на дочь: они всё ещё полагают, что Моти Блох – главный специалист "Лулиании", а он, после возвращения из отпуска, даже сам не знает, кто он теперь есть… "Хорошо, хорошо, не буду…
Папочка, прости…" – затараторила девочка. Но, глянув на экран, снова за спиной Тишкер увидела, уже более явственно, крупное лицо ненавистного с детства увальня и чуть слышно пробормотала: – А всё-таки она вертится…" Моти снова вгляделся в экран и вдруг заговорил, медленно, как бы через силу, выговаривая каждое слово: "Могли бы или меня, или маму хотя бы известить!.. Но Пительман?! Ты что, дочь! Этого просто не может быть!" – и, неожиданно для Ширли и Рути, Моти стукнул кулаком по столу. Ширли вздрогнула, закусила губу и покраснела: "Папа, прости, я не хотела тебя обидеть… Я не знала… Я ничего не знала и не знаю…" – "Ну, не знаешь, так помолчи… Да и… Шла бы ты лучше к себе…" – проворчал уже тоном ниже Моти, отвернувшись. Ему не хотелось больше об этом говорить. Он не мог отделаться от мучительного чувства неловкости, смешанного с виной перед дочкой: она-то в чём виновата!.. Но Ширли уже сама не хотела уходить: ей стало интересно, что же будет дальше. Она поглубже уселась в уголке дивана, съёжилась, ещё плотнее закутавшись в шаль и исподлобья поглядывая на экран.
А с экрана пронзительно звенел известный всей Эрании насмешливый голосок Офелии (Моти вдруг почудилось, что и к её голосу примешиваются фанфары Арпадофеля): "Наших зрителей интересует, какого вы, наши юные друзья, мнения о прочих течениях в музыке? Ведь ни для кого не секрет… – парни напряглись так, что на лбу вздулись жилы, – что до сих пор среди определённых слоёв общества непомерной популярностью пользуется слишком серьёзная и по сути лишённая современного космического динамизма классическая музыка, джаз, рок и тому подобная лёгкая музыка. Мюзиклы пользуются совершенно незаслуженной популярностью! Даже фанатичная кучка, называющая себя ансам-бе-бе-лем "Тацлилим"… или… как-их-там, что орудовала на Лужайке "Цлилей Рина", свои шаманские действа тщилась облечь в форму мюзиклов, у них это выглядело особенно нелепо и дико. Хорошо, что сейчас эта Лужайка не существует!" Рути вполголоса обронила: "Не может не укусить!" Пронзительный голосок выплёскивался с экрана и колыхался по салону: "А впрочем, о кругах, среди которых популярны и пользуются любовью так называемые клейзмерская музыка и хасидский рок, можно не упоминать: их… э-э-э… не побоюсь этого слова! – агрессивная фанатичность и отсталость известны всей Арцене. Итак?" – и Офелия с преувеличенным интересом пристально и проникновенно взглянула на Галя неожиданно жаркими глазами. Парень вскинул голову, смерил Офелию незнакомым матери и испугавшим её особым мужским взглядом. Правда, он тут же смутился, заёрзал, как видно, вспомнив, что сидит в студии, и на него смотрит вся Арцена. Он заговорил странным петушиным голосом: "Да, вы правы: о фиолетовых фанатиках не стоило бы говорить. Да, не стоило бы!.. Если бы они не пытались всеми возможными – и, скажем прямо, недостойными! – способами втянуть в область своего псевдоискусства некоторых неустойчивых элитариев. Что до классики, джаза и прочего, упомянутого вами, столь же уныло-немощного, то… Мы никогда не сомневались, что новое и прогрессивное неминуемо пробьёт себе дорогу. Так было, так есть и так будет!!! Даже рок-музыке, в том числе и некогда любимому нами hard-rock-у, придётся потесниться! Даже это для нас, современных молодых элитариев, так сказать, далетариев… э-э-э… уже слабо и пресно! Наше сегодня – это силонокулл, сила и мощь, над-мелодичность и над-ритмичность, всеобъёмлющий космос и всепланетность!" Парень многозначительно помолчал и тут же выдал, повысив голос и глядя поверх объектива камеры: "Мы недавно вернулись из Австралии. Хочу, чтобы все знали: там, как и во всех странах прогрессивного Запада, никто уже давно не слушает ни классики, ни джаза, ни…" Ширли украдкой глянула на отца: горестное недоумение красными пятнами медленно покрывало его красивое, но сильно постаревшее лицо, рот полуоткрыт. Рути гневно вскинула руки:
"Что он несёт?! Как раз наоборот: силонокулл там считают причудой больного мозга кучки маргиналов!" И тут с экрана, словно бы глядя матери прямо в глаза и дополняя слова брата, вступил Гай: "А что до так называемой музыки мракобесов, то там её вообще терпеть не могут, там это почти под запретом! – и прежде всего мерзкое и агрессивное шаманство, называемое хасидским роком. А особенно, разумеется, – шофар: использование его почти приравнено к уголовному преступлению, чуть ли не наравне с покушением на убийство. По сути, так оно и есть: исполнение так называемых мэ-мэ-лодий в сопровождении шофара – не что иное, как медленное убивание тех, кто слушает звуки этого ужасающего рога. К сожалению, мы с братом не захватили газеты, где были описаны многочисленные исследования известных австралийских медиков, психологов и прочих специалистов… – Гай частил таким тоном, что становилось ясно: он повторяет заученные наизусть чужие слова, -…об исключительно вредном воздействии звуков шофара на человеческий организм.
Неплохо бы и у нас в Арцене пойти по пути прогрессивных демократических стран.
Мы уверены, что наши медики и психологи проведут аналогичные исследования и обнародуют их результаты. Медлить ни в коем случае нельзя!" При этих словах мальчишки, произносимых, почти выкрикиваемых возбуждённым ломким голосом, Офелия поощрительно кивала головой и взглядом как бы призывала зрителей прислушаться к тому, "что говорит невинное дитя". А "невинное дитя" продолжало декламировать: "Поэтому мы призываем всех наших сограждан: выбирайте музыку наиновейшей струи подобающей цветовой гаммы, выбирайте силонокулл! Несомненно, у нас имеется ещё пара-тройка коллективов несколько иных, приближенных к традиционным, направлений, которые следует поддержать. Например, любимый певец молодых элитариев Виви Гуффи. Хочу немножко упомянуть о созданных в недрах нашей Эрании-Далет молодёжных ансамблях "Шук Пишпишим", "Шавшевет" и "Шампанья", исполняющих в стиле далетарного рэппа песни протеста против гнусного преследования нашей любимой звезды прессы геверет Офелии Тишкер!" Офелия бросила гордый, и вместе с тем подчёркнуто-смущённый взгляд на мальчика, затем с экрана на зрителей.
Инициативу привычно захватил Галь: "Голосуя – вы влияете! Вам в помощь система, в которую входит индивидуальный автоматизированный голосователь войтеромат. Эта система впервые будет опробована на Турнире". Гай подхватил (Моти показалось, что Офелия подала ему едва уловимый знак): "Это гениальное изобретение нашего доброго друга Тимми Пительмана, который столько сделал для нашего с братом культурного, интеллектуального и физического развития! Поистине, этот человек с самого раннего детства был нам, как второй отец!" – и Гай, преданно заглядывая в глаза Офелии, неопределённо повёл рукой, указывая куда-то за спину. Моти застыл на месте, и его лицо пошло уже огненными пятнами гнева, смешанного со стыдом и горечью. Рути показалось, что в уголках глаз у мужа закипают крохотные слезинки.
Она деликатно отвернулась и постаралась отвлечь Ширли от взгляда на отца. Моти резко вскочил и вышел из салона. Это избавило его от ещё одного шокирующего зрелища.
Как видно, сидя в душной студии, близнецы вспотели. И тут Рути с ужасом увидела, что на рубашках, которые обычно выглядели расписанными сплетёнными в японские или китайские иероглифы травинками, проступили такие рисунки, что Рути охнула и медленно осела на пол. Ширли покраснела, крепко зажмурила глаза и только услышала, как мать потрясённо бормочет: "Откуда у них эти рубашки?.." Гай не успел договорить, как пространство студии начало погружаться в постепенно густеющий туман всех оттенков болотно-жёлтого. В нём расплывались и дробились, мерцая, торжествующе ухмыляющиеся лица близнецов и Офелии. И снова Ширли увидела, что меж драпировками мелькнула и тут же растаяла мешкообразная фигура и осенённая сверкающей лысиной толстощёкая рожа Пительмана. Впрочем, после слов и жеста Гая уже не было сомнений: Пительман в студии так же реален, как она в салоне своего дома перед телевизором.
По всему экрану на фоне густеющего молочного тумана заплясали, скручиваясь и раскручиваясь, спиральки того же супермодного оттенка, завыли, завинчиваясь то вверх, то вниз, силонокулл-пассажи. Ширли заткнула уши, вскочила со своего места и быстрыми шагами, чуть не бегом, направилась наверх, к себе в комнату.
Моти с самым мрачным лицом вернулся в салон. От ОФЕЛЬ-ШОУ, где перед всей Арценой выступали его мальчики, осталось гадостное и постыдное ощущение. К тому же внезапно заболело сердце, а он не знал, что с этим делать. Чего стоят эти байки о якобы музыкальных предпочтениях в Австралии! Но на всю Арцену назвать Тима Пительмана своим вторым отцом! – этого Моти и Рути перенести никак не могли.
После "ОФЕЛЬ-ШОУ с близнецами" герои передачи на какое-то время притихли.
Родители несколько раз пытались спросить у них, что за ненаучно-фантастическую историю поведали они на всю Арцену из студии про культурную жизнь Австралии, и – сколько, они считают, у них отцов? Но Галь решительно и резко пресекал все эти разговоры, в чём ему активно содействовал брат-близнец, и родителям, в конце концов, ничего не оставалось, как с горечью ретироваться.
На какое-то время в доме наступила относительная тишина, даже диски и кассеты силонокулла стали звучать значительно реже. А впрочем, близнецы редко бывали дома. Это и беспокоило, и в то же время радовало Моти: меньше скандалов и споров…
И они с Рути не знали, чего больше в их сердцах – беспокойства за сыновей, или радости, что в доме стало потише и поспокойней.
Великая Реконструкция и Скульптура Века Великая Реконструкция медленно, но верно выбиралась из тени на яркий свет, под ослепительные прожектора эранийских и арценских СМИ. А между тем эранийцы в каждодневной суете почти не реагировали на ощутимые, хотя и неспешные, изменения, которые исподволь, подобно лёгкому подземному гулу, предваряющему извержение вулкана, накатывались на Парк и на их город, а оттуда расползались по всей Арцене.
Выражение "закон окривевшего кольца", небрежно брошенное Моти, очень понравилось боссам – они приняли его на вооружение в качестве второго по значению термина.
Часто (по делу и не очень) цитируя этот термин, Офелия без труда внушила читателям, что этот важнейший закон открыли Тимми Пительман и таинственный Главный фанфаролог. Огласить имя последнего для широких масс ещё не пришла пора, зато пришла пора это звание и сопутствующие терминологические изыски сделать народным достоянием. Народу предлагалось запомнить само название великого "закона окривевшего кольца", коему отныне будет подчиняться жизнь в Арцене. Глубинную суть этого хитрого закона средним эранийцам знать, конечно же, было ни к чему, да они и не стремились к этому.
Бесконечно-Великий Забор производил грандиозно-загадочное впечатление. Казалось, он целиком отлит из таинственно мерцающего, словно экран телевизора или компьютера, матового материала; верхняя его кромка, мерцая, уносилась куда-то высоко в небо. Приближаться к Забору ближе, чем на 2 метра, категорически не рекомендовалось. На всякий случай были приняты надёжные меры, чтобы ни у кого даже соблазна такого не возникло. И действительно – не возникало!
Натурально, происходящее внутри зоны, охваченной окривевшим кольцом, через Забор увидеть было невозможно. Только и просачивались оттуда таинственные, неописуемые звуки, чаще напоминающие над-мелодичное громыхание ботлофона, реже – вкрадчивые пассажи силонофона. Если бы кому-нибудь пришло в голову прогуляться возле Забора тёмной безлунной ночью, он смог бы уловить, что внутри окривевшего кольца время от времени ослепительно вспыхивает белое сияние, прорезающее глухую кромешную тьму ярчайшей вспышкой, мерцающей в нервно-синкопическом ритме… Затем… медленное, сонно моргающее угасание…
Пробегающие дни складывались в недели, а недели – в месяцы…
С приближением лета неожиданно выяснилось, что в зону, охваченную Забором, попали не только многочисленные любимые эранийцами Лужайки, но и длинная полоса пляжей, радость эранийских купальщиков. Лишь популярная у элитариев "Цедефошрия" с её дорогими дискотеками, ресторанами и пляжами, а главное – с ракушкой, – продолжала функционировать в привычном режиме, а то и гораздо интенсивней.
Молодёжь Эрании-Бет и Эрании-Вав неожиданно обнаружила, что недавно открытые и успевшие полюбиться им "Романтические гроты", приютившиеся под боком у "Цедефошрии", кто-то плотно охватил двойным окривевшим кольцом из тупо мерцающего материала глухого асфальтового оттенка. Случайно забредшего в это место охватывало тягостное ощущение, словно перед ним распахнулась абсолютно чёрная дыра.
Бедолага тут же спешил покинуть это совсем недавно магнетическое местечко, а ему вслед неслись жутковатые словно бы всасывающие звуки…
Так от всего большого и красивого Парка осталась в доступе только элитарная "Цедефошрия", а для масс-культуры, конечно же, Забор. Но потребность в культурном досуге, тем более для молодёжи, никуда не девалась. Поэтому средние эранийцы, завсегдатаи паба "У Одеда", с немалыми трудами скопив требуемую сумму, раз в кои-то веки решались побаловать семью посещением "Цедефошрии". Не оставлять же возлюбленных чад совсем без развлечений и утех… А то ещё – неровен час! – прямиком от Забора их занесёт от скуки в "Романтические гроты" (пользующиеся у эранийцев определённой репутацией)! Как ведётся, любящим родителям было невдомёк, что дорожку туда их детки успели изучить вдоль и поперёк, да только нынче она оказалась почему-то запечатана.
Все знали: "комиссары защиты прав ребёнка на счастливое детство" не дремлют и могут, неровён час, придраться. Лишать своего ребёнка культурных развлечений???
Жалеть на это денег??! Нет, вы плохо знаете чадолюбие среднего эранийца и воспитательные приёмы "комиссаров"…
Казалось бы, в ходе Великой Реконструкции Парк должен был утратить свою привлекательность, как это обычно происходит во время любых ремонтных работ, тем более такого грандиозного масштаба. Но этого не случилось. Не влекли и не манили поглощённые Забором любимые Лужайки, канули в чёрную дыру бешено популярные у элитарной молодёжи "Романтические гроты" – зато Забор, превратившийся в своеобразное окно в мир современной масс-культуры, неожиданно оказался мощным магнитом.
Было на что посмотреть!.. Тут и непрекращающаяся виртуальная ярмарка вдоль всего забора, и виртуальные же цирковые и прочие представления.
Однажды утром эранийцам за завтраком был преподнесён очередной анонс: вечером на центральной Парковой площади состоится презентация Скульптуры Века, изваянной великим эранийским художником адоном Довом Бар-Зеэвувом. Анонс по традиции сопровождался изысканно диссонирующей перекличкой пассажей силонофона и ботлофона. Время от времени с электронным блеяньем плавно вступала гигантская гребёнка группы "Петек Лаван", исполняя новую бодрячески-похоронную аранжировку какой-нибудь задорной детской песенки. Ни слова о том, что это за скульптура, в анонсе сказано не было, и это только усиливало ажиотаж вокруг мероприятия.
В объявленный час к главной площади перед Забором, у бывшего входа в Парк, начали стекаться эранийские массы. На нарочито грубо сколоченном подиуме возвышалось нечто, заботливо и надёжно укутанное множеством старых одеял и даже спортивных матов. Верхняя половина Забора светилась, подобно экрану телевизора, который зачем-то включили задолго до начала передачи. Наконец, очевидно, кто-то внутри сообразил, что публике, конечно же, не вредно некоторое напряжение – но и меру надо знать!.. Поэтому там замелькали клипы, которые, по мнению культ-советников рош-ирия Эрании, должны были эранийским массам прийтись по вкусу. В первую очередь, искросыпительная новинка: новые акробатические трюки бешено популярного овечьего цирка – дрессированные овцы выступают под одну гребёнку "Петек Лаван".
***
Назавтра Моти после работы пришёл в комнату дочери и с улыбкой вытащил из-за спины и вручил ей новенький та-фон темно-синего оттенка. По дизайну он был почти такой же, как они вчера видели у близнецов, но игры оттенков при разговоре не получалось, кроме того, не было многих функций, которые были в та-фонах братьев.
"Прости, доченька, я не знаю, где они достали такие навороченные и, наверняка дорогущие. Пока что пусть у тебя будет такой!" – "Ну, что ты, папочка! Спасибо!
Он же выполняет массу новых функций! Вот и отлично! Спасибо, папуль! И как ты угадал моё желание!" – и девочка нежно поцеловала отца в щёку. – "Ну, я же видел, как ты на их приборы смотрела! – и Моти грустно улыбнулся дочке, выходя из комнаты. – Только выздоравливай скорее…" ОФЕЛЬ-ШОУ с близнецами Блох В эти недели, полные нервного, возбуждённого ожидания, уже ни одно ОФЕЛЬ-ШОУ не обходилось без интервью, так или иначе связанных с тематикой предстоящего Турнира. Поистине неутомимая Офелия Тишкер была мастером своего дела!
Встрепенулся Зяма Ликуктус, и желая, и боясь, что его снова, по случаю такой серьёзной подготовки к Турниру, вытащат на ОФЕЛЬ-ШОУ – на допрос с пристрастием, а то и публично высекут за то, что так и не удосужился привести свой волосяной покров в соответствие с нарождающимися и набирающими силу традициями струи подобающей цветовой гаммы. Ему казалось, что он смог бы не хуже, а может, гораздо лучше, чем в первый раз, растолковать зрителям позицию стремящихся к прогрессу носителей кипы, пусть пока и не столь многочисленных среди обитателей Меирии. Но его ожидания, смешанные с опасениями, были напрасны. Где-то там наверху его решили не трогать: скорее всего, его позицию не сочли хоть сколько-нибудь представляющей общественный интерес.
В этот раз Офелия (по рекомендации своего друга Тимми) приготовила зрителям другую конфетку – интервью с юными близнецами, каратистами, культуристами, к тому же страстными пропагандистами силонокулла и струи подобающей цветовой гаммы.
В этот пятничный вечер эранийцы в нетерпеливом предвкушении, без отрыва от стакана и дивана, устроились в своих салонах перед любимыми ящиками, дабы насладиться очередной творческой находкой Офелии – анонсированным интервью с близнецами Галем и Гаем Блох. Поскольку это ОФЕЛЬ-ШОУ, как всегда, выпало на пятничный вечер, его не смогли посмотреть Дороны, как, впрочем, и их друзья и соседи. Но, собственно, программа ОФЕЛЬ-ШОУ для них не предназначалась по определению. Музыкальное оформление передачи было, по обыкновению, подобрано со вкусом и со смыслом: речи близнецов искусно перемежались самыми острыми антиклерикальными куплетами кумира далетариев Виви Гуффи, на сей раз – ещё и в сопровождении самых тихих пассажей силонофона, изысканный диссонанс которых вошёл в последнее время в музыкальную моду.
Конечно же, Блохи-старшие в урочный час расположились перед экраном телевизора в просторном и уютном своём салоне. Моти словно чувствовал, что эта передача для него явится сильным ударом, и ему захотелось хотя бы молчаливой поддержки дочери.
Ширли предлагала ему сделать запись, думая, что в будний день посмотреть её не будет таким уж страшным грехом. Но Моти было просто необходимо в эти минуты чувствовать рядом молчаливую поддержку своей маленькой Бубале… ("Однако, она давно уже не маленькая: подросла в Австралии…" – частенько думал Моти при взгляде на её побледневшее за время болезни личико.) Рути кликнула Ширли, на что девочка ответила из своей комнаты: "Ну, мам, ведь уже суббота началась! Я и свечи зажгла…" – "Неужели, ради того, чтобы на братьев посмотреть, не можешь немножко нарушить? Когда ещё такое увидишь! Давно ли ты начала так уж строго соблюдать? Ну, мы с папой тебя просим!" – "У меня горло болит и голова тяжёлая…" – "А ты перевяжи горлышко, сладкая моя, тут на диване приляжешь! Я тебе тёпленького приготовлю… Да не забудь принять лекарство… Мама с папой тебе плохого не желают. Сделай же это ради нас! Нам так тоскливо без тебя… Ведь не ты, мы включили, так что нестрашно". – "Ну-у, мам, почему ты меня заставляешь нарушать?.." – и девочка, опустив голову, спустилась в салон, села в уголок дивана, исподлобья глянула в экран и тут же отвернулась. Рути посмотрела на дочь, пододвинулась к ней, погладила её и пробормотала: "Ничего страшного не случится, если ты только сегодня посмотришь.
Последний раз, я тебе обещаю. Больше ни разу не попрошу…" Ширли случайно бросила взор на отца и увидела умоляющий взгляд его потухших чёрных глаз. С обвязанным горлом и закутавшись в тёплую шаль, она уселась рядом с мамой, злясь на себя – и не в силах отказать родителям, да и, честно говоря, превозмочь любопытство.
А посмотреть было, на что! Сначала под звуки уже упоминавшегося шлягера группы "Шавшевет" и под аккомпанемент модернизированных стиральных досок ихних бабушек из глубины экрана, заполненного колышущимся то желтовато-молочным, то зеленовато-ядовитым туманом, медленно выплыла великолепная затейливо закрученная морская ракушка.
Затем, под то же сопровождение, закрутилась-завертелась красочная до ряби в глазах реклама та-фонов новой конструкции с бесконечно-широкими возможностями.
Наконец, на экране сквозь всё тот же туман желтовато-молочного цвета прорезалась маленькая, уютная студия Офелии, обставленная в соответствии с требованиями, предъявляемыми к современному интимно-деловому интерьеру.
Моти и Рути затаили дыхание. И вот он, торжественный момент: за круглым столом напротив Офелии Тишкер в глубоких плетёных креслах в нарочито расслабленных, до неестественной напряжённости, позах сидят их мощные и уверенные в себе мальчики.
Близнецы-каратисты предстали в самом сногсшибательном прикиде, какой только могли придумать, дабы подчеркнуть свои яркие индивидуальности. Тим уговорил их выставить напоказ косы и локоны, предрекая, что после ОФЕЛЬ-ШОУ с их подачи австралийская изысканная мода завоюет и Арцену. Офелия была ярко и умело накрашена, её волосы переливались под ослепительно мигающими софитами зыбучей гаммой зеленовато-желтоватых тонов, подвижное тело плотно обтягивало мини-платьице супермодного цвета зыбучей трясины, насмешливо блестели ядовито-изумрудные ледышки глаз.
Родители от волнения поначалу не особо вникали, что спрашивала мальчиков Офелия, что они ей отвечали. Они просто жадно и взволнованно пожирали глазами сыновей.
Со смешанными чувствами, в которых преобладала всё-таки гордость, Моти и Рути думали о том, что сейчас на их мальчиков, несмотря на чудачества в одежде и причёске, красивых и мужественно обаятельных, со сверкающими сталью глазами, смотрит вся Арцена. Были забыты все грубости, которые они себе позволяли в последние годы. Рути с некоторым смущением поглядывала на пышную, перекинутую через плечо косу Галя цвета спелого банана. У Гая по широким плечам были нарочито небрежно рассыпаны лохматые, кудрявые, блестящие пряди того же красивого оттенка. Снова на лица вернулись многочисленные колечки и шарики, которые они сняли в самом начале пребывания в Австралии, и они нежно позванивали при малейшем движении мальчишеских голов. В самый разгар передачи близнецам показалось, что это классно выглядит, и они принялись встряхивать головой по делу и не по делу. Каждый раз, видя, как они мотают и трясут головой, Рути не находила себе места. Моти всех этих нюансов словно бы не замечал. Ему только удалось про себя отметить, что, как с раннего детства повелось, больше говорит Галь, а Гай только поддакивает, привычно пребывая в психологической тени своего более активного и мощного близнеца.
Естественно, Моти и Рути не заметили, что на заднем плане, между многочисленными, искусно имитирующими плавающие среди вьющихся струй болотной водицы ракушки, аритмично, подобно дыханию астматика, колышущимися полупрозрачными белесовато-болотного цвета занавесками, маячил серым расплывчатым пятном Тим Пительман. Только Ширли удивлённо бросила: "А что там делает Тумбель?" – "Кто, доченька?" – машинально спросила Рути, напряжённо вглядываясь в экран. – "Я же говорю – Тумбель!
Придурок…" – раздражённо ответила дочь, прищурившись, вглядываясь в экран, ёжась, рассеянно поглаживая завязанное горло и плотнее закутываясь в бездонную шаль. Моти поперхнулся горячим чаем и гулко закашлялся. Лицо его покраснело, он отставил чашку, сердито глянул на дочь и сквозь кашель закричал: "Тебе померещилось!.. Нету там никакого Пительмана! Нет и быть не может! И что это за слова – придурок! Ты бы на братьев лучше смотрела! Когда такое увидишь!" – "Ну, нету, нету там Тима, дорогой! Успокойся! А ты, Ширли, прекрати и не смей грубить!
Лучше дай нам послушать, что наши мальчики говорят! Ты что, не понимаешь? – их Офелия на такое интервью пригласила! Это для папы такая честь!" При этих словах своей наивной жены Моти с горечью глянул на неё, а потом на дочь: они всё ещё полагают, что Моти Блох – главный специалист "Лулиании", а он, после возвращения из отпуска, даже сам не знает, кто он теперь есть… "Хорошо, хорошо, не буду…
Папочка, прости…" – затараторила девочка. Но, глянув на экран, снова за спиной Тишкер увидела, уже более явственно, крупное лицо ненавистного с детства увальня и чуть слышно пробормотала: – А всё-таки она вертится…" Моти снова вгляделся в экран и вдруг заговорил, медленно, как бы через силу, выговаривая каждое слово: "Могли бы или меня, или маму хотя бы известить!.. Но Пительман?! Ты что, дочь! Этого просто не может быть!" – и, неожиданно для Ширли и Рути, Моти стукнул кулаком по столу. Ширли вздрогнула, закусила губу и покраснела: "Папа, прости, я не хотела тебя обидеть… Я не знала… Я ничего не знала и не знаю…" – "Ну, не знаешь, так помолчи… Да и… Шла бы ты лучше к себе…" – проворчал уже тоном ниже Моти, отвернувшись. Ему не хотелось больше об этом говорить. Он не мог отделаться от мучительного чувства неловкости, смешанного с виной перед дочкой: она-то в чём виновата!.. Но Ширли уже сама не хотела уходить: ей стало интересно, что же будет дальше. Она поглубже уселась в уголке дивана, съёжилась, ещё плотнее закутавшись в шаль и исподлобья поглядывая на экран.
А с экрана пронзительно звенел известный всей Эрании насмешливый голосок Офелии (Моти вдруг почудилось, что и к её голосу примешиваются фанфары Арпадофеля): "Наших зрителей интересует, какого вы, наши юные друзья, мнения о прочих течениях в музыке? Ведь ни для кого не секрет… – парни напряглись так, что на лбу вздулись жилы, – что до сих пор среди определённых слоёв общества непомерной популярностью пользуется слишком серьёзная и по сути лишённая современного космического динамизма классическая музыка, джаз, рок и тому подобная лёгкая музыка. Мюзиклы пользуются совершенно незаслуженной популярностью! Даже фанатичная кучка, называющая себя ансам-бе-бе-лем "Тацлилим"… или… как-их-там, что орудовала на Лужайке "Цлилей Рина", свои шаманские действа тщилась облечь в форму мюзиклов, у них это выглядело особенно нелепо и дико. Хорошо, что сейчас эта Лужайка не существует!" Рути вполголоса обронила: "Не может не укусить!" Пронзительный голосок выплёскивался с экрана и колыхался по салону: "А впрочем, о кругах, среди которых популярны и пользуются любовью так называемые клейзмерская музыка и хасидский рок, можно не упоминать: их… э-э-э… не побоюсь этого слова! – агрессивная фанатичность и отсталость известны всей Арцене. Итак?" – и Офелия с преувеличенным интересом пристально и проникновенно взглянула на Галя неожиданно жаркими глазами. Парень вскинул голову, смерил Офелию незнакомым матери и испугавшим её особым мужским взглядом. Правда, он тут же смутился, заёрзал, как видно, вспомнив, что сидит в студии, и на него смотрит вся Арцена. Он заговорил странным петушиным голосом: "Да, вы правы: о фиолетовых фанатиках не стоило бы говорить. Да, не стоило бы!.. Если бы они не пытались всеми возможными – и, скажем прямо, недостойными! – способами втянуть в область своего псевдоискусства некоторых неустойчивых элитариев. Что до классики, джаза и прочего, упомянутого вами, столь же уныло-немощного, то… Мы никогда не сомневались, что новое и прогрессивное неминуемо пробьёт себе дорогу. Так было, так есть и так будет!!! Даже рок-музыке, в том числе и некогда любимому нами hard-rock-у, придётся потесниться! Даже это для нас, современных молодых элитариев, так сказать, далетариев… э-э-э… уже слабо и пресно! Наше сегодня – это силонокулл, сила и мощь, над-мелодичность и над-ритмичность, всеобъёмлющий космос и всепланетность!" Парень многозначительно помолчал и тут же выдал, повысив голос и глядя поверх объектива камеры: "Мы недавно вернулись из Австралии. Хочу, чтобы все знали: там, как и во всех странах прогрессивного Запада, никто уже давно не слушает ни классики, ни джаза, ни…" Ширли украдкой глянула на отца: горестное недоумение красными пятнами медленно покрывало его красивое, но сильно постаревшее лицо, рот полуоткрыт. Рути гневно вскинула руки:
"Что он несёт?! Как раз наоборот: силонокулл там считают причудой больного мозга кучки маргиналов!" И тут с экрана, словно бы глядя матери прямо в глаза и дополняя слова брата, вступил Гай: "А что до так называемой музыки мракобесов, то там её вообще терпеть не могут, там это почти под запретом! – и прежде всего мерзкое и агрессивное шаманство, называемое хасидским роком. А особенно, разумеется, – шофар: использование его почти приравнено к уголовному преступлению, чуть ли не наравне с покушением на убийство. По сути, так оно и есть: исполнение так называемых мэ-мэ-лодий в сопровождении шофара – не что иное, как медленное убивание тех, кто слушает звуки этого ужасающего рога. К сожалению, мы с братом не захватили газеты, где были описаны многочисленные исследования известных австралийских медиков, психологов и прочих специалистов… – Гай частил таким тоном, что становилось ясно: он повторяет заученные наизусть чужие слова, -…об исключительно вредном воздействии звуков шофара на человеческий организм.
Неплохо бы и у нас в Арцене пойти по пути прогрессивных демократических стран.
Мы уверены, что наши медики и психологи проведут аналогичные исследования и обнародуют их результаты. Медлить ни в коем случае нельзя!" При этих словах мальчишки, произносимых, почти выкрикиваемых возбуждённым ломким голосом, Офелия поощрительно кивала головой и взглядом как бы призывала зрителей прислушаться к тому, "что говорит невинное дитя". А "невинное дитя" продолжало декламировать: "Поэтому мы призываем всех наших сограждан: выбирайте музыку наиновейшей струи подобающей цветовой гаммы, выбирайте силонокулл! Несомненно, у нас имеется ещё пара-тройка коллективов несколько иных, приближенных к традиционным, направлений, которые следует поддержать. Например, любимый певец молодых элитариев Виви Гуффи. Хочу немножко упомянуть о созданных в недрах нашей Эрании-Далет молодёжных ансамблях "Шук Пишпишим", "Шавшевет" и "Шампанья", исполняющих в стиле далетарного рэппа песни протеста против гнусного преследования нашей любимой звезды прессы геверет Офелии Тишкер!" Офелия бросила гордый, и вместе с тем подчёркнуто-смущённый взгляд на мальчика, затем с экрана на зрителей.
Инициативу привычно захватил Галь: "Голосуя – вы влияете! Вам в помощь система, в которую входит индивидуальный автоматизированный голосователь войтеромат. Эта система впервые будет опробована на Турнире". Гай подхватил (Моти показалось, что Офелия подала ему едва уловимый знак): "Это гениальное изобретение нашего доброго друга Тимми Пительмана, который столько сделал для нашего с братом культурного, интеллектуального и физического развития! Поистине, этот человек с самого раннего детства был нам, как второй отец!" – и Гай, преданно заглядывая в глаза Офелии, неопределённо повёл рукой, указывая куда-то за спину. Моти застыл на месте, и его лицо пошло уже огненными пятнами гнева, смешанного со стыдом и горечью. Рути показалось, что в уголках глаз у мужа закипают крохотные слезинки.
Она деликатно отвернулась и постаралась отвлечь Ширли от взгляда на отца. Моти резко вскочил и вышел из салона. Это избавило его от ещё одного шокирующего зрелища.
Как видно, сидя в душной студии, близнецы вспотели. И тут Рути с ужасом увидела, что на рубашках, которые обычно выглядели расписанными сплетёнными в японские или китайские иероглифы травинками, проступили такие рисунки, что Рути охнула и медленно осела на пол. Ширли покраснела, крепко зажмурила глаза и только услышала, как мать потрясённо бормочет: "Откуда у них эти рубашки?.." Гай не успел договорить, как пространство студии начало погружаться в постепенно густеющий туман всех оттенков болотно-жёлтого. В нём расплывались и дробились, мерцая, торжествующе ухмыляющиеся лица близнецов и Офелии. И снова Ширли увидела, что меж драпировками мелькнула и тут же растаяла мешкообразная фигура и осенённая сверкающей лысиной толстощёкая рожа Пительмана. Впрочем, после слов и жеста Гая уже не было сомнений: Пительман в студии так же реален, как она в салоне своего дома перед телевизором.
По всему экрану на фоне густеющего молочного тумана заплясали, скручиваясь и раскручиваясь, спиральки того же супермодного оттенка, завыли, завинчиваясь то вверх, то вниз, силонокулл-пассажи. Ширли заткнула уши, вскочила со своего места и быстрыми шагами, чуть не бегом, направилась наверх, к себе в комнату.
Моти с самым мрачным лицом вернулся в салон. От ОФЕЛЬ-ШОУ, где перед всей Арценой выступали его мальчики, осталось гадостное и постыдное ощущение. К тому же внезапно заболело сердце, а он не знал, что с этим делать. Чего стоят эти байки о якобы музыкальных предпочтениях в Австралии! Но на всю Арцену назвать Тима Пительмана своим вторым отцом! – этого Моти и Рути перенести никак не могли.
***
После "ОФЕЛЬ-ШОУ с близнецами" герои передачи на какое-то время притихли.
Родители несколько раз пытались спросить у них, что за ненаучно-фантастическую историю поведали они на всю Арцену из студии про культурную жизнь Австралии, и – сколько, они считают, у них отцов? Но Галь решительно и резко пресекал все эти разговоры, в чём ему активно содействовал брат-близнец, и родителям, в конце концов, ничего не оставалось, как с горечью ретироваться.
На какое-то время в доме наступила относительная тишина, даже диски и кассеты силонокулла стали звучать значительно реже. А впрочем, близнецы редко бывали дома. Это и беспокоило, и в то же время радовало Моти: меньше скандалов и споров…
И они с Рути не знали, чего больше в их сердцах – беспокойства за сыновей, или радости, что в доме стало потише и поспокойней.
Великая Реконструкция и Скульптура Века Великая Реконструкция медленно, но верно выбиралась из тени на яркий свет, под ослепительные прожектора эранийских и арценских СМИ. А между тем эранийцы в каждодневной суете почти не реагировали на ощутимые, хотя и неспешные, изменения, которые исподволь, подобно лёгкому подземному гулу, предваряющему извержение вулкана, накатывались на Парк и на их город, а оттуда расползались по всей Арцене.
Выражение "закон окривевшего кольца", небрежно брошенное Моти, очень понравилось боссам – они приняли его на вооружение в качестве второго по значению термина.
Часто (по делу и не очень) цитируя этот термин, Офелия без труда внушила читателям, что этот важнейший закон открыли Тимми Пительман и таинственный Главный фанфаролог. Огласить имя последнего для широких масс ещё не пришла пора, зато пришла пора это звание и сопутствующие терминологические изыски сделать народным достоянием. Народу предлагалось запомнить само название великого "закона окривевшего кольца", коему отныне будет подчиняться жизнь в Арцене. Глубинную суть этого хитрого закона средним эранийцам знать, конечно же, было ни к чему, да они и не стремились к этому.
Бесконечно-Великий Забор производил грандиозно-загадочное впечатление. Казалось, он целиком отлит из таинственно мерцающего, словно экран телевизора или компьютера, матового материала; верхняя его кромка, мерцая, уносилась куда-то высоко в небо. Приближаться к Забору ближе, чем на 2 метра, категорически не рекомендовалось. На всякий случай были приняты надёжные меры, чтобы ни у кого даже соблазна такого не возникло. И действительно – не возникало!
Натурально, происходящее внутри зоны, охваченной окривевшим кольцом, через Забор увидеть было невозможно. Только и просачивались оттуда таинственные, неописуемые звуки, чаще напоминающие над-мелодичное громыхание ботлофона, реже – вкрадчивые пассажи силонофона. Если бы кому-нибудь пришло в голову прогуляться возле Забора тёмной безлунной ночью, он смог бы уловить, что внутри окривевшего кольца время от времени ослепительно вспыхивает белое сияние, прорезающее глухую кромешную тьму ярчайшей вспышкой, мерцающей в нервно-синкопическом ритме… Затем… медленное, сонно моргающее угасание…
Пробегающие дни складывались в недели, а недели – в месяцы…
С приближением лета неожиданно выяснилось, что в зону, охваченную Забором, попали не только многочисленные любимые эранийцами Лужайки, но и длинная полоса пляжей, радость эранийских купальщиков. Лишь популярная у элитариев "Цедефошрия" с её дорогими дискотеками, ресторанами и пляжами, а главное – с ракушкой, – продолжала функционировать в привычном режиме, а то и гораздо интенсивней.
Молодёжь Эрании-Бет и Эрании-Вав неожиданно обнаружила, что недавно открытые и успевшие полюбиться им "Романтические гроты", приютившиеся под боком у "Цедефошрии", кто-то плотно охватил двойным окривевшим кольцом из тупо мерцающего материала глухого асфальтового оттенка. Случайно забредшего в это место охватывало тягостное ощущение, словно перед ним распахнулась абсолютно чёрная дыра.
Бедолага тут же спешил покинуть это совсем недавно магнетическое местечко, а ему вслед неслись жутковатые словно бы всасывающие звуки…
Так от всего большого и красивого Парка осталась в доступе только элитарная "Цедефошрия", а для масс-культуры, конечно же, Забор. Но потребность в культурном досуге, тем более для молодёжи, никуда не девалась. Поэтому средние эранийцы, завсегдатаи паба "У Одеда", с немалыми трудами скопив требуемую сумму, раз в кои-то веки решались побаловать семью посещением "Цедефошрии". Не оставлять же возлюбленных чад совсем без развлечений и утех… А то ещё – неровен час! – прямиком от Забора их занесёт от скуки в "Романтические гроты" (пользующиеся у эранийцев определённой репутацией)! Как ведётся, любящим родителям было невдомёк, что дорожку туда их детки успели изучить вдоль и поперёк, да только нынче она оказалась почему-то запечатана.
Все знали: "комиссары защиты прав ребёнка на счастливое детство" не дремлют и могут, неровён час, придраться. Лишать своего ребёнка культурных развлечений???
Жалеть на это денег??! Нет, вы плохо знаете чадолюбие среднего эранийца и воспитательные приёмы "комиссаров"…
***
Казалось бы, в ходе Великой Реконструкции Парк должен был утратить свою привлекательность, как это обычно происходит во время любых ремонтных работ, тем более такого грандиозного масштаба. Но этого не случилось. Не влекли и не манили поглощённые Забором любимые Лужайки, канули в чёрную дыру бешено популярные у элитарной молодёжи "Романтические гроты" – зато Забор, превратившийся в своеобразное окно в мир современной масс-культуры, неожиданно оказался мощным магнитом.
Было на что посмотреть!.. Тут и непрекращающаяся виртуальная ярмарка вдоль всего забора, и виртуальные же цирковые и прочие представления.
***
Однажды утром эранийцам за завтраком был преподнесён очередной анонс: вечером на центральной Парковой площади состоится презентация Скульптуры Века, изваянной великим эранийским художником адоном Довом Бар-Зеэвувом. Анонс по традиции сопровождался изысканно диссонирующей перекличкой пассажей силонофона и ботлофона. Время от времени с электронным блеяньем плавно вступала гигантская гребёнка группы "Петек Лаван", исполняя новую бодрячески-похоронную аранжировку какой-нибудь задорной детской песенки. Ни слова о том, что это за скульптура, в анонсе сказано не было, и это только усиливало ажиотаж вокруг мероприятия.
В объявленный час к главной площади перед Забором, у бывшего входа в Парк, начали стекаться эранийские массы. На нарочито грубо сколоченном подиуме возвышалось нечто, заботливо и надёжно укутанное множеством старых одеял и даже спортивных матов. Верхняя половина Забора светилась, подобно экрану телевизора, который зачем-то включили задолго до начала передачи. Наконец, очевидно, кто-то внутри сообразил, что публике, конечно же, не вредно некоторое напряжение – но и меру надо знать!.. Поэтому там замелькали клипы, которые, по мнению культ-советников рош-ирия Эрании, должны были эранийским массам прийтись по вкусу. В первую очередь, искросыпительная новинка: новые акробатические трюки бешено популярного овечьего цирка – дрессированные овцы выступают под одну гребёнку "Петек Лаван".