Шихлы Исмаил. Буйная Кура

   - Отчего же? Меня зовут Алексей Осипович Черня...
   - Что?! - вскричал молла, не дав Алексею Осиповичу договорить. - Что я слышу?
   Он привскочил на тюфячке и глядел на Алексея Осиповича оторопелыми глазами. Потом он перекинул взгляд на Ахмеда, и взгляд этот загорелся гневом. Дрожащие руки моллы снова взметнулись кверху, а губы зашептали:
   - О аллах, прости мои прегрешения, я провинился перед тобой, но я не виноват. Это они ввели меня в заблуждение.
   После этого молла вскочил на ноги, кое-как надел башмаки и, путаясь в длинных полах абы9, заторопился к дверям.
   - Быстрее, быстрее! - говорил он гостям. - Не вводите меня в дальнейший грех.
   - Но, молла Садых, ведь нам надо серьезно поговорить с вами.
   - Не могу, не могу в доме аллаха говорить с неверным, небеса изрыгнут на меня пламя гнева.
   - Ничего они не изрыгнут, - сказал Ахмед. - Мы заступимся за тебя, не бойся.
   - Не кощунствуй, нечестивец. Во всем виноват ты. Если бы я с самого начала знал, что он не правоверный, я бы ни за что не пустил вас в мечеть. А теперь поскорее выходите, не навлекайте на меня еще большего греха.
   Алексей Осипович посмотрел на Ахмеда.
   - Что же теперь мы будем делать?
   - Я говорил, что ничего не выйдет. Пойдем восвояси.
   - Нет, погоди. - И, обращаясь к молле, добавил: - Молла Садых, нам все равно, где говорить, в мечети или во дворе. Пойдемте во двор.
   Они вышли из прохладного сыроватого помещения. Ребята, увидев моллу Садыха, метнулись кто куда и попрятались. Молла, как бы испытывая чувство отвращения, отошел от своих гостей на три шага, остановился, поглаживая бородку, которую ласкал легкий ветерок, прилетевший с Куры, прищурился и посмотрел на Алексея Осиповича.
   - О чем вы можете говорить со мной.
   - Мудрецы найдут, о чем им поговорить.
   Молла Садых не услышал иронии в словах Алексея Осиповича и полыценно улыбнулся.
   - Тогда пожалуйте.
   - Знаете, молла Садых, мне нравятся люди, которые не жалеют своих сил ради просвещения, - спокойно сказал Алексей Осипович, начиная разговор. - Я не мог не обрадоваться, увидев, что и вы ревнитель науки. Учить бедных крестьянских детей - это самое богоугодное дело. Аллах воздаст вам за ваши труды. Кроме того, и сам царь, само держец всероссийский, высоко ценит такие усилия. Именно поэтому государь разрешил открыть новую школу для детей-мусульман. И вы должны помочь нам в организации, в формировании этой школы. На помощь духовенства мы возлагаем большие надежды.
   Алексей Осипович говорил, а сам посматривал на моллу Садыха. Сначала на его лице выражалось довольство и даже самодовольство. Но затем глаза моллы сузились и весь он насторожился, словно почуял западню и опасность. Во взгляде, который он время от времени бросал на говорившего, сквозили подозрение и недоверие.
   Конечно, Алексей Осипович не очень-то и рассчитывал на помощь моллы, но все же пренебрегать им было нельзя. Он знал, каким авторитетом пользуются моллы среди крестьянства, в особенности бедного.
   Если бы молла захотел, он мог бы без труда уговорить родителей, и те послали бы своих детей в новую школу. Вот почему Алексей Осипович решил поговорить с моллой Садыхом.
   - Я вижу, в вашей деревне есть грамотные ребята. Это ваша заслуга. Но теперь надо, чтобы десять - пятнадцать человек из них поехали учиться дальше. Вы начали их образование, вы должны принять участие и в их дальнейшей судьбе.
   Молла Садых внимательно слушал собеседника и давно насторожился, хотя и не подавал виду. Как бы не попасть впросак с этим русским, говорящим по-мусульмански лучше, чем сам молла. Надо быть начеку. Подозрительно и то, что с этим делом связан нечестивец Ахмед. С самого начала, как только узнал, что Ахмед собирает в "Заеже" детей, молла относился к нему настороженно. Какие-то занятия проводит Ахмед с детьми. У Садыха каждый раз, как только вспоминал про Ахмеда, ныла душа. А теперь вот пошли разговоры о новой школе. Может быть, все это лишь хитрости Ахмеда? Разве не он в прошлом году обошел, как мальчишку, такого человека, как Джахандар-ага, и уговорил его послать в школу сына, Ашрафа. "Нет, молла Садых, будь осторожнее, не давай обвести себя вокруг пальца". Так думал про себя, так тревожился в своей душе молла Садых, сохранявший внешне полное спокойствие и достоинство.
   - Чем же я могу вам помочь?
   - Если вы захотите, сможете сделать очень многое. Никто не осмелится противоречить вам. Разъясните крестьянам пользу просвещения, уговорите их, пусть пошлют своих детей в Гори.
   - Очень хорошо мы поговорили. Теперь мне ясна ваша цель.
   Молла сузил глаза и некоторое время помолчал. Он глядел не на Алексея Осиповича и не на Ахмеда, но куда-то мимо них, вдаль.
   - Боюсь, что не смогу вам ничем помочь.
   - Почему же, молла Садых?
   - Могу ли я, молла, своими руками отдать детей в распоряжение нечестивцев? Вы хотите, чтобы они уехали из села, а потом они повесят на шею крест, наденут на голову фуражку или шляпу, свернут с дороги пророка. И вы хотите, чтобы я стал в этом деле вашим помощником? Ваша цель - не помощь нашим детям, не забота о них. Вы враги ислама. Вы хотите заставить наших детей изменить ему, оторвать их от нас, обратить их в неверных.
   - Если бы образование означало измену религии, то шейх Тифлиса в первую очередь восстал бы против нашего дела, а моллы Шуши и Шеки не протянули бы нам руку помощи. В Коране Магомеда завещано изучать науки.
   - Науки, да не ваши.
   - Какие же еще, молла Садых? Наука есть наука.
   - Нет, у нас есть своя наука, мы учим наших детей посвоему.
   - Только сейчас мы видели, как вы их учите.
   Молла Садых поморщился, словно ему наступили на ногу. Теперь и внешнее спокойствие изменило ему. В глазах просверкнули искорки гнева.
   - Лучше всего, если вы не будете вмешиваться в наши дела.
   - Хотите или не хотите, а вмешиваться нам придется, у нас нет другого выхода.
   6
   Холм посреди села, осененный ширококрылым тутовым деревом, повидал многое. Перед отъездом в горы, на эйлаги, перед жатвой собирались гейтепинцы на этом холме, чтобы держать совет. Обычай укоренился давно. Когда нужно было решить какой-нибудь трудный вопрос, касающийся всего села, когда нужно было решиться на какой-нибудь совместный поступок, мужчины сходились на это место и в шумной сходке находили правильное решение.
   Многое повидал этот холм. Юноши, не поделившие что-либо, по горячности пускали в ход кулаки. Иногда обнажались и кинжалы, и тогда проливалась кровь. Сколько людей клялись здесь в своей невиновности, положив руку на священный Коран, сколько людей, находившихся в кровной вражде, помирились здесь, сколько семей распалось, сколько семейных очагов было слажено!
   И теперь собрался на холме весь народ. В глазах у каждого можно было заметить интерес и тревогу. Все горели одним желанием узнать, в чем суть разговоров, которые вот уже три дня смущают сердца правоверных, откуда и зачем появился этот русский с козлиной бородкой, что ему надо в мирном мусульманском селе.
   Молла Садых произнес в мечети слова, которые внесли сумятицу и растерянность в умы и сердца правоверных. Заветный холм гудел, как растревоженный улей.
   Джаханцар-ага тоже пришел сюда. Он расседлал своего коня - и пустил пастись неподалеку, на зеленом лугу. Сам он стоял, прислонившись к грубой, рубцеватой коре того самого тутового дерева, которое осеняло столько десятилетий, а может быть, и веков то шумливые, то степенные сходки гейтепинцев. В руке у него была неразлучная винтовка.
   Джахандар-ага чувствовал себя не в своей тарелке. После происшествия в доме с Мелек, а потом и с сыном он впервые появился на людях. Больше всего он досадовал на то, что и лодочник Годжа был здесь. Как ни старался Джахандар-ага не смотреть в сторону невольного своего врага, на того, кто и так едва жив, все же он еще раз посмотрел на своего свата. Чувство, похожее на жалость, шевельнулось в душе гордого и сильного мужчины. Лодочник, который всегда своим балагурством смешил и веселил народ, сидел теперь, словно опущенный в воду. Зачем аллах подарил ему дочь? Лучше бы кинул камень на голову. Что делать с дочерью такому бедняге? Он и сам знает, что никто не придет к его порогу мириться и открыто породниться перед всем селом, перед всем народом. Родственничка аллах послал. Взгляд невольно останавливался на старике, сидящем смиренно на земле, подобрав под себя ноги.
   Спина старика совсем согнулась, одет он был в лохмотья, седая борода свалялась, словно шерсть у паршивой овцы, глаза глубоко запали, слезились и были грустными. Джахандар-ага еще раз в душе обругал Шамхала. "Чтобы у тебя так же согнулась спина, чтобы и ты ходил в таких же лохмотьях. Погляди, с кем ты породнился, кого выбрал себе опорой. Что мне теперь делать? Подойти к нему и помириться с ним? Да разве он человек, с которым можно враждовать? Мужское ли дело поднимать руку на такого беднягу?.."
   Джахандар-аге стало не по себе. Чтобы рассеяться, он вытащил из бокового кармана чохи серебряную табакерку. Открыл ее, прижав пальцами левой руки. Вытащил папиросную бумагу, ухватил щепотку умятого крышкой табака. Тонко и длинно нарезанный табак тянулся в пальцах. Джахандар-ага оборвал его. Положил на бумагу, скрутил толстую папиросу. С щелчком захлопнул табакерку и положил в карман. Кремнем зажег трут. Прикурил папиросу, сделал глубокую затяжку. Беловатый дым закрутился в пышных усах.
   Именно в этот момент Алексей Осипович и Ахмед подошли к собравшимся. Как этого требовал порядок, они поздоровались с сельчанами. Некоторые встали на ноги, некоторые шевельнулись на месте, другие кивком головы ответили на приветствие. Алексей Осипович увидел, что самые седобородые, то есть самые уважаемые, аксакалы, сидящие рядом с моллой Садыхом, сердито молчат и что брови у них мрачно сдвинуты. Разговор будет не из легких. Стараясь не подать виду, Алексей Осипович по очереди пожал руки присутствующим, а подойдя к Джахандар-аге, на минуту остановился.
   - Вы не отец Ашрафа?
   - Да, - сказал тихо Джахандар-ага и подтянулся. - Как там мой сын? Здоров?
   - О нем не беспокойтесь, орел! Гордость нашей школы. Спасибо вам, очень способный и сообразительный юноша.
   - А когда оп приедет? Скоро ли отпустят его домой?
   - Приедет. Через дней десять будет дома.
   - Успеет ли к переезду на эйлаг?
   - Успеет, не беспокойтесь.
   - Мать скучает по мальчику.
   - Я знаю, что и он очень тоскует.
   - Почему? Не нуждается ли в чем?
   - Ни в чем не нуждается, - сказал Алексей Осипович спокойно и обвел взглядом присутствующих. - Но он там один и скучает без друзей. Ведь во всей нашей школе, кроме Ашрафа, из Гейтепе никого нет. Если бы несколько человек из его товарищей поехали учиться, было бы прекрасно. Они станут друг другу опорой и забудут о том, что находятся вдали от дома. Разве я неверно говорю? Нельзя оставлять его там одного. Именно за этим я приехал в ваше село. Вы должны помочь мне, мы отберем ребят и повезем их учиться.
   Когда разговор принял такой оборот, наступила напряжепная тишина. Джахандар-ага тоже не знал, что ответить.
   Молчал и молла Садых. Только его четки стучали сильнее обычного. Алексей Осипович, поняв, что может упустить удобную минуту, начал решительный разговор:
   - Ну, почему же вы молчите?
   - У нас нет детей, которых мы могли бы отправить учиться.
   - Таких детей много, - раньше Алексея Осиповича ответил Ахмед. - Если дать им образование, они станут настоящими людьми.
   - Про каких детей говоришь? - гневно спросил молла Садых.
   - Хотя бы Осман.
   - Осман? Он же бестолочь и лентяй! За три года он не мог выучить ни одной суры из Корана. Разве он способен учиться?
   - Учиться способен каждый человек.
   - Я учу их. Я лучше знаю, кто на что способен.
   - Если бы я тоже не знал, не говорил бы. А вы так их учите, что никто ничего не понимает.
   - Эй, Рус-Ахмед, придержи язык. Будешь жалеть!
   - А как же Али, он тоже бестолочь и лентяй?
   - Они оба один другого стоят, как два конца одной и той же веревки.
   - И Салим?
   - Ты что, решил сегодня спорить со мной?
   - Не сердись, молла Садых, - тихо сказал Годжа, внимательно слушавший спор. - Ты, конечно, очень тверд и мудр, но ребята ничему не могут у тебя научиться. Вот хотя бы мой Черкез. Четыре года он ходил к тебе, но так ни чему и не научился.
   - Значит, аллах не хотел поделиться с ним своими тайнами.
   - При чем здесь аллах?
   - Не гневи аллаха. Все в его руках.
   - О чем вы спорите? - вступился Алексей Осипович, стараясь примирить спорящих. - Государь сам дал согласие на обучение татарских детей. Во многих селах открыты новые школы. И в вашем уезде надо сделать то же самое. Мы же стараемся ради вас, а не ради себя. Отпустите ваших детей учиться.
   - Очень хорошо. Мы всегда готовы склонить голову перед волей царя. Но прежде объясните нам, какими будут эти новые школы? Там будут изучать Коран?
   - Конечно, будут, молла Садых. Там учреждены специальные уроки шариата. И в нашей Горийской семинарии давно введены такие уроки.
   - А сунниты и шииты обучаются вместе?
   - Нет. Мы учли и это. У каждого есть свой молла. В день три раза дети ислама совершают намаз. Мы не хотим никого отрывать от своей религии.
   Молла Садых прищурил глаза, хитро посмотрел на Алексея Осиповича, затем окинул взглядом присутствующих.
   - Нет, господин учитель, вы не обманывайте нас. Это старое ваше занятие - сеять раздор среди правоверных. Под видом обучения вы будете настраивать детей против отцов и старших братьев, против наших порядков. Вы хотите сделать из них врагов своего же народа. Но знайте: на этот раз ничего у вас не выйдет. Эй, люди, слышите вы меня? - Молла Садых сделал рукой решительный жест, как бы давая собравшимся какой-то знак.
   Алексей Осипович посмотрел в сторону мужчин и увидел только большие кинжалы да разъяренные глаза, смотрящие из-под мохнатых папах. Не успел он собраться с мыслями и что-нибудь ответить, как-нибудь разрядить атмосферу, как вдруг один мужчииа с кинжалом вышел из ряда и шагнул в его сторону. Кинжал на нем был так велик, что, казалось, пригибал своего владельца к земле.
   - Послушай, чего ты хочешь от нас? Зачем шатаешься по деревням и по дворам, зачем сбиваешь с толку наших детей?
   - Вашим детям я желаю только добра.
   - А мы не хотим от тебя ни добра, ни зла, убирайся отсюда!
   Собравшиеся будто ждали знака. После резких и решительных слов застрельщика послышался дружный возбужденный ропот:
   - Мы не собираемся жертвовать своими детьми!
   - Мы не допустим, чтобы на шее наших детей висел крест.
   - Эй, гоните его!
   - И Рус-Ахмеда тоже!
   - Вон нечестивцев из нашего села!
   Они хотят сделать нас такими же неверными собаками, как и сами.
   - Люди, успокойтесь, не горячитесь, я такой же мусульманин, как и вы.
   - Ты врешь! Хоть ты и зовешься Ахмедом, но ты неверная, нечестивая собака!
   - Привязать их друг к другу, да и бросить в Куру!
   Страсти разгорались все больше. Многие схватились уж за рукоятки кинжалов. Одной искры хватило бы теперь, чтобы все вспыхнуло огнем вражды и кровопролития. Алексей Осипович понимал всю опасность положения, но отступать было поздно, да и некуда. До сих пор ему не приходилось встречаться с такими разъяренными людьми. В других деревнях люди внимательно выслушивали его, относились сочувственно, помогали. Теперь же под угрозой оказалось не только дело, но и сама жизнь.
   Ахмед, давно живущий в этом селе, изучивший нравы здешних крестьян, тоже не ожидал такого поворота. Он мало надеялся на то, что крестьяне отдадут своих детей, но он не думал, что они окажут такое сопротивление и даже будут жаждать мести и крови. Здесь не обошлось без предварительной обработки. Молла Садых, как видно, не доспал ночь, чтобы подготовить этот кровавый спектакль. Сами собой эти люди не разъярились бы до такой степени.
   Ахмед испугался больше Алексея Осиповича, потому что лучше знал этих людей. В случае какой-нибудь неприятности или опасности они переплывают Куру, уходят в леса и отсиживаются там. Они не хотят знать ни суда, ни закона, разгоряченные моллой, они могут натворить что угодно.
   Краем глаза Ахмед поглядел на Алексея Осиповича, тот стоял бледный как полотно. Медленно подступающие крестьяне загнали незадачливых просветителей под самое тутовое дерево. Ахмед решил первые удары принять на себя. Поэтому он вышел вперед, отстранив и загородив собой Алексея Осиповича.
   - Эй, люди, к чему весь этот шум? Не даете ребят, не надо. Мы пришли посоветоваться, а не драться. Подумай те, что вы делаете.
   - Не учи нас! Ты во всем виноват, неверная собака, ты привел сюда этого русского. Надо изрезать тебя на куски!
   Алексей Осипович схватил за руку Ахмеда, потянул его назад. Сам прошел вперед. Снял шапку, вытер платком пот. Некоторое время он стоял спокойно, ожидая, когда замолчит народ.
   - Мы никого не заставляем изменять своей религии. Наша цель - учить ваших детей, дать им образование. Сейчас время меняется. Необразованный человек все равно что слепой. А вы хотите сделать ваших детей несчастными.
   - Мы не учились, но разве от этого разрушился мир? Разве наши дети, если они не получат образования, не сумеют добыть себе в жизни кусок хлеба? Нам не нужно ваше учение!
   - Мы стараемся ради вашей пользы. А вы вместо того, чтобы помогать нам, слушаете моллу Садыха, верите его злым речам.
   - А! Теперь ты начинаешь задевать нашего моллу? - Это сказал тот самый мужчина с большим кинжалом. - Убирайся отсюда, пока я не избил тебя!
   - Алексей Осипович, напрасно вы их сердите, лучше успокоиться и уйти.
   Молла Садых улыбнулся и кивком головы показал на Ахмеда.
   - Теперь вы видите, кто виновник всех этих дел?
   Слова моллы Садыха подлили масла в огонь. Люди буквально прижали Ахмеда и Алексея Осиповича к тутовому дереву. Ахмед понял, что больше ждать нельзя. На всякий случай сунул руку в карман, нащупав рукоятку нагана.
   Джахандар-ага уже давно нервничал, прикуривая одну папиросу от другой. Теперь он тоже не вытерпел. Он приподнял винтовку и загородил дорогу разъяренным сельчанам. Его властный взгляд остановил всех, и моллу Садыха в том числе, шедшего впереди. Люди стояли в нерешительности.
   - Отойдите! - грозно крикнул Джахандар-ага.
   Народ заволновался, задвигался, но все остались на месте.
   - Отойдите, говорю вам!
   Джахандар-ага лязгнул затвором.
   - О чем думают ваши головы? Может, вам хочется увидеть Сибирь? Что вы ответите завтра, когда казаки прибудут сюда? Ну, что вы молчите? Когда казаки, словно баранов, погонят вас из родного села, этот молла Садых, как вы думаете, так же пойдет впереди вас? Я спрашиваю, кто вам поможет тогда?
   Люди оторопели. Они медленно отступали назад, глядя на Джахандар-агу и не зная, что делать дальше. Джахан-Дар-ага почувствовав, что перелом произошел, заговорил спокойнее и ровнее:
   - Человек прежде, чем что-то сделать, должен крепко подумать. Человек не должен, подобно свадебному барану, бросаться на середину круга. И кроме того, никто не подымает руку на гостя.
   Молла Садых увидел, что даже те, кто рвался вперед, теперь стоят и молча слушают Джахандар-агу. Он понял свое поражение, но все же, выпятив грудь, резко ответил Джахандар-аге:
   - Он не гость.
   - Нет, он гость.
   - Чей?
   - Мой.
   - Твой?
   - Да. И кто смелый, пусть сделает шаг вперед!
   - Разве не такие, как ты, разрушают семейные очаги?
   - Эй ты, колдун несчастный, спрячь язык в живот.
   - Ты сделал своего сына неверным, а теперь хочешь других...
   - Тебя что, народ избрал своим защитником?
   - А ты чего разошелся? Почему не даешь нам прогнать этих неверных? Может, ты пошлешь учиться и Османа, племянника твоего нового родственника Годжи?
   - Это мое дело.
   - Тебе не дадут делать все, что захочешь!
   - Кто не даст?
   - Найдутся.
   - Кто этот сукин сын? Пусть выйдет вперед.
   Молла Садых поправил спавшую с плеча абу. Защелкав четками, он решил отступить.
   - Ты взрослый мужчина, держи язык в чистоте, не ругайся.
   Молла Садых видел, что в глазах у Джахандар-аги мечутся молнии, губы его дрожат, а палец на спусковом крючке побелел от напряжения. Долго ли ему шевельнуться, этому пальцу.
   Властность Джахандар-аги, его крутой нрав давно были известны молле Садыху; еще с детства, когда они вместе росли, не раз приходилось испытывать ему крепость Джахандаровых кулаков. Молла Садых замолчал. Джахандар-ага, поняв, что противник не откроет больше рта, снял палец с курка, сказал примирительно:
   - Вот так. Веди себя скромно. Тогда и люди будут ценить и уважать тебя. Помни, что и кроме тебя есть на свете мужчины.
   Молла Садых окинул всех своих недавних сторонников злым взглядом и отошел прочь. С десяток бородачей ушли вместе с ним. Те, кто уже до половины вытащили кинжалы, приготовившись к драке, тоже присмирели и вдвинули кинжалы обратно в ножны.
   Посвободнее вздохнули Алексей Осипович с Ахмедом. Алексей Осипович надел фуражку, а Ахмед вынул руку из кармана.
   Джахандар-ага, вполне убедившись, что народ волноваться больше не будет, отошел на старое место, прислонился к дереву. Чтобы не показать людям, что и он взволнован, начал медленно и спокойно скручивать новую папиросу, а глубоко затянувшись несколько раз, обратился к Ахмеду:
   - Сынок, прежде чем что-нибудь сделать, надо бы по советоваться. А так ты навлек бы беду и на себя и на нас. И этот посторонний человек ни с того ни с сего попал в переплет. Ты чужой здесь, значит, не суй нос куда не следует. Вокруг много невежественных, глупых людей, они способны на все.
   - Я же не делаю им плохого.
   - Слушай меня, - повысил голос Джахандар-ага. - Я не люблю, когда люди играют словами. Если у тебя есть дело, скажи сначала мне. Не спорь с мелюзгой. Друг Ашрафа и мой друг, ты понял это?
   - Большое спасибо.
   Алексей Осипович открыл ворот рубахи. Расслабил галстук, платком вытер пот с шеи. Затем по привычке вытер изнутри околыш фуражки. Долго глядел он вслед людям, уходящим с холма. Потом печально и с сожалением покачал головой:
   - Не ожидал я такого. Ваши люди очень опасны.
   - Они не виноваты. Их подстрекнул молла.
   - Что поделаешь, видно, придется мне вернуться с пустыми руками.
   - Об этом мы подумаем после.
   Около дерева остались только родственники Джахандар-аги. Алексей Осипович подошел ближе к своему спасителю.
   - Не будь вас, не выбраться бы нам живыми из этой истории. Я благодарен вам. Вы хотите что-нибудь передать Ашрафу?
   Услышав имя сына, Джахандар-ага вскинул брови и окинул гостя тяжелым взглядом. Стесняясь недавно происшедшего здесь события, он не сразу нашелся, что сказать.
   - Вы что, уезжаете?
   - Сию же минуту. Путник должен быть в дороге. Я и без того очень опаздываю.
   - Не торопитесь.
   - Фаэтон ожидает, да и хорошо, если выедем пораньше.
   - Не спешите, - твердо сказал Джахандар-ага и обратился к одному из стоящих рядом юношей: - Сынок, приведи мне коня, затем ступай ко мне домой и скажи, что у нас сегодня гость. Понял?
   - Напрасно беспокоитесь...
   - Идемте ко мне. Ни один порядочный гость, посетивший это село, не уезжает отсюда, не попробовав хлеба в моем доме.
   - Честно говоря...
   - Идемте ко мне. Там поговорим и посоветуемся.
   Алексей Осипович посмотрел на Ахмеда и понял, что ничего не остается, как согласиться. По тропинке обочь пыльной дороги они зашагали в нижнюю часть села. Джахандар-ага вел коня за узду. Следом за ними ехал Иван Филиппыч в своем фаэтоне.
   7
   Целую неделю Джахандар-аги не было дома. После такой разлуки Мелек встретила его с затаенной страстью соскучившейся и любящей молодой жены.
   Конь, почувствовав, что уже добрались до дома, радостно заржал. Это ржанье первой услышала Мелек. Она накинула на голову шаль, выскочила во двор и, таким образом, раньше слуг приняла узду из рук мужа.
   Вообще-то Джахандар-ага не любил этих нежностей, этих женских штучек, но на этот раз промолчал. Постепенно Мелек все больше поступала по-своему, а Джахандар-ага все больше мирился с ее самостоятельными и своенравными поступками. Вот и сейчас, отдав узду молодой жене, он молча опустил на землю большой, тяжелый хурджин. Он словно и не смотрел на Мелек, но увидел, что за эти дни она похорошела еще больше.
   Мелек поняла взгляд мужа, застыдилась и покраснела.
   Она и стеснялась и рисовалась перед мужем в одно и то же время. Да и как не рисоваться, не кокетничать женщине, сознающей силу и власть своей красоты! Кофточка на ее груди трепетно вздымалась и опускалась. Джахандар-ага видел это краем глаза и еще раз порадовался тому, что стал обладателем такой молодой, красивой и горячей женщины.
   Мелек исподлобья взглядывала на мужа:
   - Что-то долго гостили в городе.
   - Или соскучилась?
   Мелек поняла, что за грубо оброненными словами тоже скрывается тоска человека, соскучившегося по любимому существу. Ей хотелось рассказать мужу все, что она без него пережила и передумала, как она вспоминала его, как мечтала ночами, как ласкала в своих мечтах и как ей было одиноко, когда после страстной мечты она оказывалась в постели одна. Слова нежности и любви так и рвались у Мелек, но она подумала, что мужу может не понравиться ее чувствительная болтовня, он это примет за легкомыслие и рассердится. "Я все еще не знаю его, - подумала Мелек, - все еще не разгадала его характер". Вместо всех приготовленных любовных слов она нагнулась, чтобы поднять с земли тяжелый хурджин. Джахандар-ага неожиданно порывисто схватил ее за руку. Мелек покраснела не то от этой неожиданности, не то от тяжести мешка.
   - Оставь. Люди возьмут. Он тяжелый.
   В этих словах Мелек увидела непривычную для нее мужскую заботу. Она выпрямилась и посмотрела мужу прямо в лицо. Она хотела знать, что творится сейчас в душе у этого грубоватого внешне, большого и смуглого мужчины. Она-то не узнала ничего, но зато Джахандар-ага увидел жену насквозь, понял, как переполнена она благодарной лаской и нежностью, и сердце его дрогнуло. Мгновенно охватило его желание тут же обнять эту женщину и прижать ее голову к груди.