Шихлы Исмаил. Буйная Кура

   - Добрый вечер, господин Кипиани! Откуда вы идете так поздно?
   Тот вздрогнул, но, узнав Алексея Осиповича, улыбнулся.
   - Добрый вечер, Алексей Осипович. Я ходил к своим друзьям. А вы откуда идете?
   - Из общежития. Навестил ребят.
   - Ну как они там?
   - Спят.
   Они пошли рядом. Стук трости Кипиани громко отдавался на безлюдной улице.
   - Наверное, в будущем году ваше отделение расширится.
   - Да. Откроем еще несколько классов.
   - Это хорошее дело, Алексей Осипович. Горийская семинария окажет большую помощь нашим кавказским народам.
   - Как раз наша цель - оказать кавказцам помощь и вырастить из них национальную интеллигенцию.
   Кипиани достал папироску и, чтобы ветер не погасил спичку, чуть поднял воротник пиджака, прикурил. При мгновенном свете Алексей Осипович увидел его густую черную бороду, заметил и седину на висках Кипиани.
   - Это только одна сторона вопроса, - заговорил Кипиани, затянувшись несколько раз. - Наукой и просвещением не возможно все решить. Надо предпринимать и что-то более серьезное.
   - Что вы имеете в виду?
   Кипиани, поняв, что разговор зашел слишком далеко, помолчал.
   - Сказать правду, я сам еще не ясно представляю себе все это. Знаю только одно - так продолжаться не может.
   - Да оно и не продолжается. Идут новые времена. Зреют новые условия. Наука и просвещение развиваются. Изменится сознание людей. Наш долг служить этому.
   - Вы правы, Алексей Осипович, надо просвещать. Как это там: "Сейте разумное, доброе, вечное..." Сейте, Алексей Осипович, сейте!
   Алексей Осипович почувствовал какую-то нехорошую иронию в словах Кипиани. Он понял, что Кипиани нарочно переменил разговор, не высказав своих мыслей до конца. Видимо, боится говорить то, что думает. Алексей Осипович вспомнил письмо, присланное Семенову. Кипиани находится под наблюдением. Этот человек, видимо, и сейчас, после сссылки, не отказался от своих идей. Но сам Алексей Осипович не соглашался с его суждениями. Он считал, что можно перестроить общество только с помощью просвещения, и не верил в существование другого пути, в его полезность. Ему было больно за таких, как Кипиани, и он не хотел, чтобы они сбивали с толку молодежь, прививая им свои идеи.
   - Вы помните о судьбе Радищева?
   Кипиани вздрогнул от неожиданного вопроса.
   - А что? Разве можно забывать о жертвах свободы? Но почему вы задаете мне такие вопросы?
   - Потому что я забочусь о вашей судьбе.
   - Разве я делаю что-нибудь незаконное?
   - Да. Вы и себя и школу ставите под удар. Вы прививаете ученикам ненужные мысли.
   - Вам...
   - Верьте мне. Я не хочу, чтобы вас вновь сослали в Сибирь.
   - Для этого нет никакого основания.
   - Однако доносчики находят, что писать о вас куда следует.
   Они молча дошли до угла улицы. Свет в городке совсем погас. Горожане давно спали. Тишину нарушал только шум реки да еще шелест листьев старых чинар. Тени Алексея Осиповича и Кипиани, удлиняясь, скользили по низким хибаркам, по их белым стенам.
   На углу улицы Алексей Осипович остановился. Он протянул Кипиани книгу:
   - Возьмите, но будьте осторожны.
   Алексей Осипович ушел, а Кипиани все стоял на том же месте, пока совсем не затихли звуки удаляющихся шагов.
   8
   Ашраф, как только проснулся, пошарил рукой вокруг себя. Не найдя книги, сбросил одеяло и вскочил на ноги. Сунулся под подушку, под матрац книги не было. "Куда она могла деться?" - с тревогой подумал он. Хотел разбудить товарищей и расспросить у них, не видели ли они книгу, но не осмелился. Ведь книгу дали ему тайком и строго-настрого наказали никому не показывать.
   Пока ребята не проснулись, Ашраф обшарил все общежитие. "Когда я лежал на койке, книга была у меня в руке. Видимо, я заснул, и книга упала на пол. Но тогда и лежала бы она на полу. Может, Фиридун знает? Ведь он дежурил".
   В это время зашел как раз сам Фиридун и стал будить спящих ребят. Ученики повскакали, заправили койки и с полотенцами побежали умываться. Апграфу не удалось подойти к Фиридуну. Чтобы никто ничего не заподозрил, он тоже взял полотенце и вышел во двор.
   Когда он умывался, Фиридун шепнул ему на ухо:
   - Ночью приходил Алексей Осипович. Он унес какую-то книгу; кажется, она твоя... Да что с тобой? Почему ты так побледнел?
   - Подвел я его.
   - Кого?
   - Кипиани. Это он дал мне книгу. Теперь дойдет до директора. Мне-то что? А его снимут с работы, ему не сдобровать. - Голос Ашрафа задрожал. Как думаешь, Алексей Осипович предаст?
   - Не думаю.
   - Я сейчас побегу к нему и попрошу извинения. Буду умолять, чтобы вернул книгу. Почему Кипиани должен страдать из-за меня?
   - Сейчас не время. Если запоздаешь на утреннюю молитву, будет еще хуже. Потом посоветуемся, что делать.
   Учащиеся собрались во дворе семинарии. Они, как всегда, до утренней молитвы повторяли здесь уроки. Кто, держа книгу в руке, слушал и проверял своего товарища, декламировавшего наизусть стихи, кто задавал вопросы, а некоторые в стороне от других, сидя на земле, решали задачи. Когда Ашраф с Фиридуном пришли сюда, один из учеников христианского отделения на веранде громко читал стихи. Ашраф знал этого кудрявого грузинского мальчика и в другое время подошел бы к нему. Но сейчас ему было не до стихов. Ашрафу казалось, что все теперь знают о его несчастье с недозволенной книгой и будут его ругать за неосторожность и обвинять за то, что подвел одного из самых любимых учителей семинарии. "Разве ты не знаешь, что его преследуют и не спускают с него глаз? Обращают внимание на каждое его слово? Никак это ты сам передал книгу, чтобы его сняли с работы и арестовали. Он тебе поверил, а ты оказался таким неверным..."
   Ашрафу стало совсем плохо от этих мыслей. Он расстегнул воротник и оглянулся вокруг. Ему показалось, что и Кипиани где-то здесь рядом, глядит на него, качая головой, и с укором говорит: "Почему ты меня выдал? Я считал тебя настоящим мужчиной". Нет, сегодня же, до начала уроков, надо во что бы то ни стало взять книгу у Алексея Осиповича. А если он не отдаст? Тогда как?
   Кто-то из ребят крикнул: "Внимание!" Все притихли и стали глядеть на дорогу. Издали подходил Кипиани. Ученики побежали ему навстречу. Ашраф, забыв обо всем, тоже побежал за товарищами, но тотчас остановился и стал искать, куда бы спрятаться и не показываться учителю на глаза.
   Ученики выстроились в цепочку, готовясь поздороваться с Кипиани. Когда он здоровался, то обязательно снимая шляпу. Ребятам это понравилось. Каждый раз они вереницей вставали вдоль дороги, и Кипиани, поздоровавшись с первым мальчиком, не успевал надеть шляпу, как его приветствовал второй ученик, потом третий... Учитель был вынужден то и дело снимать шляпу. И сейчас ребята ждали того же самого. Но Кипиани, увидев шеренгу, заранее снял шляпу и взял ее в руки, а ребятам отвечал кивком головы. В конце цепочки он улыбнулся и надел шляпу. Как бы говоря: "Вы, проказники, больше не сможете разыгрывать меня. Я теперь шляпу буду снимать только один раз". Эта возникшая между учениками и учителем безобидная шутка развеселила ребят. Они радовались еще и тому, что, если Кипиани будет сегодня дежурным учителем, после обеда они отправятся гулять за город, на берег Куры.
   Как только Кипиани дошел до середины двора, ребята со всех сторон окружили его. Кто-то, улыбаясь, сказал:
   - Как хорошо, что вы сегодня дежурный.
   - Нет, вы ошибаетесь, я вовсе не дежурный сегодня.
   - А кто же?
   - Сейчас узнаете.
   В это время зазвенел звонок и раздался голос другого учителя - Бориса Михайловича Петрова:
   - Христиане - на правую сторону, мусульмане - на левую! Стройтесь по двое.
   Этот внушительный голос привел учеников в движение. Толкая друг друга, они побежали строиться. Петров повесил трость на левую руку у локтя и выпятил грудь. Засверкали его очки в золотой оправе и до блеска начищенные ботинки. Ребята, затаив дыхание, ждали, что он скажет. Петров прошел вдоль рядов, глядя в лицо каждому ученику. Он остановился перед ребятами мусульманского отделения. Брезгливо сморщился, кончиком трости стал тыкать в грудь то одному, то другому, крича: "Поправь ремень! Застегни ворот!" Одного даже взял за козырек фуражки и надвинул ее на лоб. Затем он подошел к ученикам подготовительной группы и заставил Селима выйти вперед. Выставив ногу, велел развязать шнурки на его ботинках и заново зашнуровать. А когда увидел Османа, зашипел:
   - Это что такое, неряха, татарский сын?
   Осман посмотрел на себя. Все было как полагается.
   - Почему так блестят твои ботинки?
   Осман, как всегда, не полез за словом в карман. Улыбнувшись, ответил:
   - И ваши сверкают, господин учитель! Наверно, вы намазали их топленым маслом.
   - Молчи, дикарь! - И он поднял трость.
   Ашраф подался вперед и встал перед Петровым.
   - Я не дам вам бить маленьких детей!
   Петров опустил свою трость и зашипел на Ашрафа:
   - Дикари...
   - Уважайте себя.
   - Татарва!
   - Я вас не оскорбляю!
   - Выйди из строя!
   - После молитвы пожалуйста!
   Руки Петрова дрожали, он хотел еще что-то сказать, но воздержался.
   Ашраф встал на свое место. Петров опять повесил свою трость на руку и обратился к ученикам мусульманского отделения:
   - Эй, татары! Разделитесь! На правую сторону - сунниты, на левую шииты!
   Ребята разделились на две части. Осман и Али, держась друг за друга, замешкались. Кипиани, увидев это, улыбаясь, подошел к ним и раньше Петрова сказал:
   - Почему вы стоите? Ведь сунниты и шииты не могут молиться вместе.
   Вновь раздался голос Петрова:
   - Христиане - в церковь! А мусульмане - в молитвенный дом! Марш!
   - Господин Петров! Прошу прощения, на одну минуту.
   Ученики остановились. Петров, согнув шею, из-под очков косо поглядел на Кипиани. Тот, не обращая внимания на Петрова, обратился прямо к ребятам:
   - Члены исторического кружка после молитвы пусть подойдут ко мне! У нас будут занятия, а затем небольшая прогулка.
   Петров возразил:
   - Сегодня ни прогулки, ни занятий в кружке не будет.
   Чтобы не слышали ученики, Кипиани тихо возразил ему:
   - Не беспокойтесь, господин Петров. Я согласовал это с директором и инспектором.
   - Я ничего не знаю.
   - Здесь неподходящее место для спора!
   Петров сорвал злость на ребятах:
   - Скорее! Время молитвы истекает!
   Ученики, как солдаты, строевым шагом пошли со двора.
   Ашраф, дойдя до угла улицы, отделился от товарищей. Крадясь вдоль стены, он вернулся обратно и притаился около ворот. Когда Петров ушел со школьного двора, вышел из укрытия.
   - Куда ты бежишь?
   Ашраф вздрогнул, но тут же увидел, что Кипиани улыбается.
   - У меня есть дело.
   - А не боишься учителя шариата?
   - Нет.
   - Инспектора?
   - И его не боюсь.
   - А меня? Тоже не боишься?
   Ашраф молча глядел на учителя: серьезно тот говорит или шутит? И что он думает сейчас о нем? Верит ему или считает предателем и доносчиком? Он хотел уйти, так ни о чем и не спросив, но учитель взял его за руку.
   - Ты прочитал книгу, которую я тебе дал?
   - Нет еще. - Губы Ашрафа задрожали. - Немного остается, всего несколько страниц...
   Тогда Кипиани спокойно достал из-за пазухи книгу и протянул Ашрафу:
   - Возьми и дочитай... Но только так, чтобы плохие люди не знали об этом.
   9
   Семенов встал из-за большого письменного стола, покрытого голубым сукном, и подошел к часам в углу кабинета. Достал из кармана ключ, открыл футляр. Маятник длиной в человеческий рост лениво двигался и ритмично отстукивал. Семенов подтянул цепь. Большая стрелка в это время коснулась одиннадцати. До директора донесся дальний звон церковного колокола. Семенов, по обыкновению, достал из кармана серебряные часы, щелкнул крышкой и проверил время. Он не отводил глаз от стрелок до тех пор, пока не умолк звон колокола. Тогда он захлопнул свои часы, закрыл кабинетные и вышел на веранду.
   Двор семинарии был пуст. Все на занятиях. Окна классных комнат открыты. Ясно доносятся монотонные голоса учеников, отвечающих учителям. Отсюда, с веранды директорского кабинета, все было видно. В хорошую погоду Семенов, как и сейчас, выходил на веранду и смотрел на ребят, стоявших у досок, слушал их ответы и стук мела.
   И сейчас он стоял и безмятежно смотрел на классы. Все было в порядке. Занятия начались вовремя. Ночь прошла без всяких происшествий.
   Семенов постоял некоторое время на веранде и хотел было направиться проверить столовую и общежитие, но, увидев въезжавших в город конных казаков, остановился. Все вокруг заполнил топот конских копыт. Столбом поднялась пыль. Нарушивший тишину отряд казаков привлек внимание горожан. Одни открыли окна и с удивлением смотрели на казаков с блестевшими на утреннем солнце рукоятками сабель, другие крепче закрывали двери и окна своих домов. Всадники проехали по узким улочкам, миновали кривые переулки и остановились у семинарии. Здесь они разбились на две группы, окружив школу и общежитие. Спешились, стряхнули с себя дорожную пыль.
   Офицер, не обращая внимания на сторожа у ворот, прошел вперед в сопровождении нескольких казаков и, стуча сапогами, поднялся по лестнице на веранду к Семенову.
   - Доброе утро, господин директор.
   - Доброе утро, господин поручик.
   - Можно ли зайти к вам в кабинет?
   - Пожалуйте, милости просим...
   За офицером протиснулись в дверь и сопровождавшие его казаки.
   Дмитрий Дмитриевич сел на свое место.
   - Итак, чем могу служить?
   - Господин Кипиани в семинарии?
   - Да, он ведет урок. А что?
   - Мы должны его взять.
   - У вас есть для этого необходимое распоряжение?
   Офицер косо посмотрел на Семенова, а затем с подчеркнутой вежливостью передал директору документ, дающий право арестовать Кипиани.
   "Почему все так обернулось? - думал Семенов. - Ведь я писал им, что ничего подозрительного не замечено за Кипиани. Или мне не верят? Я же с Кипиани вместе работаю и знаю его лучше, чем они".
   - Итак, потрудитесь показать, где господин Кипиани.
   - Разве вы не могли бы арестовать его после уроков, дома?
   - Я выполняю приказ.
   - Мне кажется, вы торопитесь. Я написал в соответствующие инстанции, что не замечал за Кипиани ничего подозрительного.
   - Я не обязан вести дискуссию о нравственных качествах Кипиани. Я обязан его только арестовать.
   Семенов понял, что спорить бесполезно. Но он не хотел, чтобы учителя арестовали на глазах учеников. Это было против педагогических правил. Авторитет учителя велик. Ребята считают его неприкосновенной личностью, и вдруг арестовать его... Не значит ли это - растоптать их чистое, святое представление об учителе, растоптать в некотором роде идеал? Допустимо ли это в педагогическом заведении?
   - Я не могу прервать урок, господин поручик. Не лучше ли все-таки было бы после занятий... Пока еще я хозяин этой школы...
   - Как раз поэтому я хочу провести это дело в вашем присутствии...
   - Благодарю, но я решительно отказываюсь от этого.
   - В таком случае будем действовать без вас.
   - Где Кипиани, вам покажет дежурный учитель.
   Офицер встал. Казаки, стоявшие у двери, выпрямились.
   Шумно спустились по лестнице во двор. На середине двора их встретил дежурный учитель Петров.
   - Покажите нам, где Кипиани, - уже тоном приказа обратился к нему поручик.
   Борис Михайлович выпрямился и, выпятив грудь, заложил руку за борт пиджака. Словно человек, принимающий парад, гордо стуча каблуками, пошел к входу в правое крыло здания. Офицер и следующие за ним казаки, словно боясь упустить добычу, торопились за Петровым, держа руки на эфесах шашек.
   В классах умолкли голоса. Учителя застыли у досок с мелом в руках. Преподававший в мусульманском отделении Черняевский прервал урок и подошел к двери. Вся школа молчала, затаив дыхание, в ожидании, где остановится провожаемая Борисом Михайловичем шаркающая, лязгающая группа.
   Наконец дежурный учитель остановился и глазами показал на класс Кипиани. Казаки стали у окна. Офицер прислушался, и до него донесся голос учителя, который громко читал стихи Пушкина:
   Пока свободою горим,
   Пока сердца для чести живы,
   Мой друг, отчизне посвятим
   Души прекрасные порывы!
   Офицер без стука вошел в класс. Кипиани, видимо, сразу понял, что это его последний урок, что больше он не сможет сказать ученикам ни одного душевного слова, не донесет до них ни одной своей мысли. Поэтому он, не обращая на офицера внимания, решил дочитать стихотворение до конца:
   Товарищ, верь: взойдет она,
   Звезда пленительного счастья,
   Россия вспрянет ото сна,
   И на обломках самовластья
   Напишут наши имена!
   Офицер дослушал стихотворение и сказал:
   - Господин Кипиани, прервите урок! Вы арестованы. Кипиани обернулся и посмотрел на покрасневших от волнения учеников. Он понял, что сидящие за партами ученики сейчас притаились, словно тигрята, и готовы в любую минуту броситься на офицера.
   - Какой большой у вас отряд, господин поручик! Зачем же столько людей? - Кипиани, улыбаясь, взял свою трость, собрал книги и протянул руку к классному журналу.
   Петров шагнул вперед.
   - Журнал оставьте на месте.
   - Я должен сделать отметку о последнем занятии. Вы же любите точность, господин Петров.
   Однако надо было идти. Он поднял глаза на своих учеников, а руку протянул к двери. Ребята с шумом поднялись. Петров преградил им путь.
   - Я напоминаю вам, - сказал он, - сегодня после уроков никаких прогулок и занятий не будет.
   - Будут, господин Петров. И сегодня и завтра наше дело будет продолжаться! Я уверен в этом, дорогие дети. Будьте счастливы!
   Кипиани открыл дверь и вышел быстрыми шагами. Казачий офицер и Петров последовали за ним. Ученики от сильного стука двери вздрогнули и словно проснулись ото сна. С шумом ринулись в коридор, но казаки оттолкнули их, вернули обратно и закрыли дверь. Ребята побежали к окну. Но казаки стояли и там.
   Во дворе казаки окружили Кипиани. До ворот он шел молча, но здесь остановился и, обернувшись, с тоской в глазах, посмотрел на школу. Ребята смотрели из окон, а учителя стояли у дверей. Он видел, как Семенов, скрестив на груди руки, стоял, прислонившись к столбу на веранде. Все молчали. Кипиани вынул часы.
   До звонка оставалось еще пятнадцать минут. Он понял, что ему не удастся попрощаться с учениками и своими товарищами учителями.
   Вдруг кто-то крикнул:
   - Мы никогда вас не забудем, дорогой наш учитель Кипиани!
   Ашраф оглянулся на голос. Это грузинский мальчик по имени Лука поднялся на подоконник. Он махал своей фуражкой, а казаки, схватив его за полы одежды, тянули вниз. Ученики вступили в схватку, пытаясь выпрыгнуть через окно во двор. Ашраф понял, что, если упустить время, Кипиани уведут, а ученики христианского отделения вступят с казаками в настоящий бой. Ашраф выпрыгнул из окна и прямо побежал на ту веранду, где висел колокол. Он схватился за веревку и начал ее дергать. Раздался беспрерывный тревожный звон, зовущий на помощь. Ашраф ничего не слышал и не видел. Он не смотрел в сторону дежурного учителя, который спешил к нему, тряся над головой тростью, и что было мочи орал. Колокол набирал силу и ярость. С треском отворились двери классов, и ученики, словно обрушивший преграду поток, с гулом высыпали во двор. Казакам не удалось остановить их. Ребята ринулись к Кипиани и окружили его. Только после этого Ашраф перестал дергать веревку. Петров хотел ударить его по голове тростью, но Ашраф перехватил трость в воздухе, вырвал ее из рук учителя и отшвырнул далеко в сторону. Ашраф смешался с потоком учеников, пробился вперед и встал около Кипиани. Он разорвал бы каждого, кто протянул бы руку к учителю. Он думал, что все это связано с той злополучной книгой, что именно он виноват в аресте Кипиани. Но учитель успел ему шепнуть, и никто в общем шуме не услышал этого шепота:
   - Ты ни в чем не виноват. Меня арестовали совсем по другому делу.
   На глаза Ашрафа навернулись слезы. Во двор ворвались конники. В воздухе замелькали плетки. Все висело на волоске. Опередив Семенова, в толпу бросился Черняевский. Ребята расступились перед директором и инспектором. Семенов оказался лицом к лицу с поручиком.
   - Что вы хотите делать?
   - Уберите ребят!
   - А вы уберите казаков!
   - Я выполняю приказ и выполню его любой ценой. Я должен увести арестованного!
   - Я никуда не убегу, господин поручик, - спокойно сказал Кипиани. Ваши штыки и кандалы мне знакомы. Прикажите конникам отойти. Пугать ребят бессмысленно.
   Кипиани поднялся на возвышенное место, вскинул вверх руку и успокоил учеников:
   - Оставайтесь в добром здоровье, дорогие дети! Я очень доволен вами. Я уверен, что наш труд не пропадет даром. Вы будете отважными, честными гражданами. Вы, ничего не страшась, будете трудиться во имя своего народа. Пусть не пугают вас эти аресты. Учитесь, поднимайте факел просвещения! И вам я благодарен, мои коллеги учителя! Счастливо оставаться!
   Как ни старался Кипиани улыбнуться, это ему не удалось. Глаза заволокло слезами. Он снял шляпу, всем поклонился и только после этого пошел к воротам. Ученики смотрели ему вслед. Конные казаки с обеих сторон взяли Кипиани в окружение. Офицер ехал впереди. Сверкали обнаженные шашки. Булыжную улицу огласил цокот подков. Этот цокот долго потом звучал в ушах ребят...
   10
   Петров сновал перед классными комнатами. Он хотел обо всем знать, слышать каждый шепот, каждое слово. Против обыкновения, он ступал тихо, старался, чтобы не скрипели ботинки.
   Перед окнами мусульманского отделения он остановился. Подошел к окну класса, в котором учился Ашраф. Осторожно заглянул в комнату.
   Староста класса Фиридун сидел за столом ближе к двери, другие ребята сидели за партами по двое и учили уроки. Время от времени Фиридун поглядывал на ребят, наблюдая, как они занимаются.
   Петров отыскал взглядом Ашрафа, который сидел в самом крайнем ряду один и читал, как видно, что-то серьезное. Как ни старался Петров, не мог разглядеть, какую же книгу читает Ашраф. Но подозрение и любопытство одолели его, и он бросился в класс. Первым вскочил на ноги Фиридун. Он крикнул: "Внимание!" - и тут же погас светильник. Все утонуло во тьме. Ребята зашевелились на местах. Раздался сиплый голос Петрова:
   - Не двигаться с места! Быстрее зажгите лампу!
   - Сейчас, господин учитель, - ответил Фиридун и что-то начал искать в темноте.
   Петров подождал, но, видя, что староста мешкает, разозлился:
   - Что случилось?
   - Сейчас, господин учитель. Ведь виноваты вы сами.
   Внезапно открыли дверь, и ветер потушил лампу.
   Петров разозлился еще больше. Достав из кармана пиджака спички, он протянул их Фиридуну:
   - Возьми скорей.
   По шороху спичечных палочек Петров почувствовал, что у Фиридуна дрожат пальцы.
   - Дай сюда, какая беспомощность!
   - Не трудитесь, учитель, я сам зажгу!
   - Говорю, дай сюда!
   В это время Фиридун уронил спички. Они рассыпались по полу. Фиридун наклонился и стал шарить под столом. Гневу Петрова не было предела.
   - Что ты там ковыряешься?
   - Сейчас, господин учитель, спички рассыпались.
   В классе в темноте происходило какое-то движение. Под партами шелестели книги. Вероятно, ученики что-то прятали. А Петров топал ногами и кричал:
   - Скорей, негодяй! Вы издеваетесь надо мной?!
   - Что вы, что вы, господин учитель, сию минуту!
   Фиридун чиркнул спичкой. На стене заиграли тени.
   Петров бросился к Ашрафу:
   - Что ты читал?
   - Книгу.
   - Какую книгу?
   - Арифметику.
   - Где она?
   - Вот.
   Петров покрутил книгу в руке, порылся в книгах Ашрафа и ничего не нашел.
   - Встань, уходи из класса!
   Ашраф неохотно встал. Он остановился у двери и, обернувшись, спросил у Петрова:
   - Куда я должен идти, господин учитель?
   - К директору.
   Ашраф остановился у стены, около часов. Увидев, что и Черняевский здесь, он смутился и не мог поднять глаз. Снял фуражку и, сам того не замечая, стал теребить ее в руках. В комнате наступила тяжелая тишина. Ашраф слышал, как бьется его сердце. В ушах звенело. Юноше казалось, что руки его удлиняются, тяжелеют, кто-то давит ему на плечи, стараясь пригнуть к земле. В глазах потемнело. Свечи на директорском столе расплылись в тумане. Если Черняевский заговорил бы на минуту позже, может быть, Ашраф потерял бы сознание и рухнул на пол.
   - Я не ожидал от тебя. Что это ты натворил?
   Голос инспектора доносился откуда-то издали, но, подняв испуганные глаза, Ашраф увидел, что Черняевский стоит в двух шагах от него и что в его взгляде больше укора, чем гнева. Ашраф даже улыбнулся. Но тут раздался голос Петрова:
   - С ним нельзя разговаривать так мягко. Его надо исключить из семинарии, господин директор. Этот дикий татарин должен покинуть школу.
   Семенов бросил ручку на стол.
   - У вас нет выдержки, господин Петров. Кроме того, следите за своими словами. Вы учитель.
   - Как раз поэтому я не могу терпеть этого негодяя в нашей семинарии.
   Ашраф неожиданно успокоился. Колени перестали дрожать. Застилавшая глаза пелена исчезла. Сердце стало биться спокойнее. Пол под ногами обрел прочность.
   Ашраф сказал:
   - Если я виноват, накажите, но вы не имеете права оскорблять меня.
   - Молчать! - крикнул Семенов, ударив рукой по столу, и вскочил на ноги.
   Такой внезапный взрыв ошарашил и Петрова и Черняевского.
   Черняевский впервые видел директора в таком гневе.
   - Мало того, что ты нарушил дисциплину, прервал занятия, ты еще в моем присутствии пререкаешься с учителем! Зачем ты звонил? Кто тебе разрешил?