Шихлы Исмаил. Буйная Кура

   - Тише, тише, услышат!
   Они уселись рядом. На этот раз молла Садых сел поудобнее, скрестил ноги и стал спокойно перебирать четки.
   - Эй, кто там?
   Вошла его дочь Пакизе.
   - Дочка, принеси нам еще два стакана чая. Да скажи матери, чтобы она приготовила поесть. Ведь мы голодные. А коня пусть поставят в конюшню.
   Пакизе принесла чай и вышла, плотно закрыв за собой дверь. Только после этого молла Садых обратился к гостю:
   - Братец, ты съел львиное сердце. Как ты осмелился появиться здесь? Или кровь затемнила тебе глаза? Не думаешь разве ты, что они изрежут тебя на куски величиной с твои уши.
   - Лучше умереть, чем жить обесчещенным.
   - Это так. Но надо быть осторожным. Иначе пропадешь, не успев ничего сделать.
   - Я не боюсь смерти, молла. Я боюсь, что не смогу отомстить.
   - Хорошо, пей чай.
   Зазвенели стаканы, блюдца, они стали пить чай. Молла Садых надеялся тем временем взвесить все и придумать что-нибудь разумное. Он хорошо понимал, что, пока жив Джахандар-ага, ему самому спокойного житья в деревне не будет.
   - Не ты ли стрелял в его дочь?
   - Стрелял.
   - И стога сена ты поджег?
   - Поджег.
   - Неосторожно поступаешь, брат. Как тебя зовут?
   - Аллахяр.
   - Когда ты сейчас ехал к нам, никто тебя не видел?
   - Я ехал осторожно. Никто не обратил на меня внимания.
   - Опять-таки ты неосторожен.
   - Они теперь заняты своим горем.
   Молла Садых промолчал. Допив свой чай, отодвинул стакан, протянул ноги и, облокотившись о метакке, стал перебирать четки. Он видел, что гость, который несколько минут назад представлялся ему сильным и страшным, обмяк и ослабел. Он похож на женщину, облегчившую свое горе слезами. Аллахяр долго носил горе в себе и был возбужден и зол, натянут, как струна или тетива лука. А теперь он высказался и расслабился. Он обессилел, как после долгой и тяжелой болезни.
   - Помоги мне, - жалостно проговорил, почти простонал Аллахяр.
   Откровенно говоря, молла Садых давно подумывал о муже новой жены Джахандар-аги. Он понимал, что неплохо бы его найти, сговориться с ним, натравить его. Да сделать бы это так, чтобы никто и не подумал, будто молла Садых причастен к этому делу. Только неизвестно было, с какого конца начинать поиски. А теперь этот человек пришел сам, своими ногами. Надо бы обрадоваться, броситься обнимать...
   Молла и обрадовался, но ничем не выдал своей радости. Он решил сначала прощупать гостя, узнать, что он собирается делать.
   - Почему ты ищешь во мне соучастника своей мести?
   - Но ведь он и твой враг!
   - Кто это тебе сказал?
   - Молла Садых, не ставь меня на место ребенка. Я обо всем знаю. Джахандар-ага отомстит тебе за сестру. Как только наступит удобное время, он сведет с тобой счеты. Я пришел, чтобы мы объединили наши силы. А теперь поступай как хочешь.
   Молла Садых, надев четки на руку, стал гладить бороду, прищурил глаза. Некоторое время он что-то прикидывал в уме и наконец тихо сказал:
   - Хорошо, но чем я могу тебе помочь?
   Аллахяр оживился, придвинул свой матрасик и сел поближе к молле. Теперь они сидели, касаясь головами друг друга. Словно боясь, что их разговор услышат, они начали говорить шепотом:
   - Ты сам знаешь, что они зубастое племя, голыми руками их не возьмешь. Когда я поджег сено, они чуть меня не убили. Едва унес ноги. У меня в этой деревне нет никого, кто мог бы стать помощником, да и в нашей деревне у меня нет сильного родственника. Поэтому я пришел к тебе за помощью.
   - Хорошо, - перебил молла. - Что ты предлагаешь? Идти и убить за тебя его?
   - Нет, молла, даже если ты захочешь, я на это не соглашусь, - Аллахяр снова воспламенился, как очаг, в который подбросили сухих дров. - Я с ним сам сведу счеты, сам. Ты только извести меня, когда наступит удобный момент. Об остальном не беспокойся. Я его убью не сразу. Я выпущу из него кровь каплю за каплей. Ты только извести меня, где и в какое время.
   - Трудное дело, брат, возлагаешь на меня.
   - Как хочешь, молла. Я не отстану от тебя. Как говорится в народе: вошел в кувшин - стал водой кувшина. Теперь и ты не можешь отстраниться от этого дела. А если отстранишься, то сейчас же посылай человека к Джахандар-аге и сообщи ему, что я здесь. Только это будет не в твою пользу. Подумай, я могу уехать по той же дороге, по которой приехал.
   Аллахяр действительно сделал вид, что собирается встать, но молла нажал на его плечи.
   - Раз уж все так получилось, слушай меня. Больше в этой деревне не показывайся. Если попадешься кому-нибудь на глаза, насторожишь их. Когда делаешь дело, надо уметь замести следы. Понял? А случай будет. Ведь народ на одном месте не сидит. Сегодня на низине, завтра в горах. Да еще наступит время жатвы... Одним словом, когда понадобится, я тебе сообщу. Но только о нашей встрече ни одна душа не должна знать. Слышишь?
   - Будь спокоен, молла, не тревожь свое сердце.
   Аллахяр словно сразу помолодел. Недавней растерянности как не бывало. Кажется, и спина выпрямилась, и глаза засверкали, словно у хищника, готового броситься на добычу. Он вскочил на ноги, быстрыми шагами подошел и взял из угла свою винтовку. Накинул на плечи бурку, намотал на шею башлык.
   - Счастливо оставаться.
   - Да подожди, поешь.
   - Чтобы всегда у вас дом был полон. Ничего не надо. Путник должен быть в пути. Лучше уехать до восхода луны.
   - Как хочешь. Ребята проводят тебя из деревни по короткой дороге...
   Молла Садых некоторое время стоял перед окном и прислушивался к деревне. Он хотел убедиться, не поднял ли его гость собак, не разбудил ли людей. Но, кроме шуршанья ночных бабочек и отдаленного гула Куры, он ничего не услышал. Плотно закрыв дверь, стал прохаживаться по комнате. До полуночи щелкали его желтые янтарные четки.
   4
   На опушке леса Ашраф придержал коня. В лицо пахнуло прохладное дыхание Куры. Запахло илом. Таптыг тоже натянул повод.
   Весь берег Куры превратился в невольную стоянку кочевников. Из леса, из разных мест съезжались они к реке, чтобы переправиться на тот берег, но Кура разлилась, разыгралась, загородила дорогу. На открытом месте группами стояли арбы, в прибрежном лесу паслась скотина. Где-то выше по течению прошли дожди. Злые мухи и слепни истязали животных. Оживление и гомон царили здесь: женщины наспех разводили костры, голопузые ребятишки сновали возле колес, мальчишки повзрослее поили телят. Мужчины гарцевали по мелким протокам Куры, разбрызгивая воду.
   - Кура опять буйствует, - сказал Таптыг.
   - Думаешь, в лодке не переплыть?
   - Если бы это можно было, не скопилось бы столько людей.
   Тем временем подтянулись арбы. Джахандар-ага остановился под тенью большой чинары, вгляделся в бурлящую мутную воду и приказал распрягать быков. Сошел с коня. Таптыг хотел было подхватить повод, но он не дал.
   - Ты лучше иди и узнай, долго ли мы здесь простоим.
   Таптыг и Ашраф поехали по размытой илистой тропинке, через прибрежный кустарник. Они то пригибали головы, то руками раздвигали ветки.
   Ашраф пришпорил коня, направляясь к броду. Вода здесь разливалась не глубоко. Несколько подростков гнали коров. Животные пугались и пятились назад.
   Маленькая протока Куры перерезала Ашрафу путь, Таптыг первым въехал в воду. Ашраф не хотел отставать и потряс хлыстом. Кони поравнялись, разбрызгивая по сторонам серую мутную воду. Миновав протоку, выбрались на твердую тропинку и помчались дальше. На повороте неожиданно наскочили на группу девушек. Как ни старались всадники натянуть поводья, остановиться не удалось. Испуганные девушки с криком рассыпались вокруг. Одна из них уронила кувшин под ноги Ашрафова коня.
   Ашраф услышал злой голос:
   - Чтобы вам провалиться!
   Ашраф посмотрел назад. Ему вслед хмуро смотрела девушка в платье из красного атласа. На груди и на поясе сверкали серебряные мониста. Девушка смотрела на Ашрафа, забыв про свое несчастье. Разгладились ее сросшиеся брови и зашевелились сердито сжатые губы. Глаза засветились, вместо злости и гнева в них появился легкий укор.
   Впрочем, после мгновенной растерянности девушка проворно повернулась и побежала догонять своих подруг.
   Ашраф повернул коня за Таптыгом и поравнялся с ним.
   - Кто эта девушка?
   - Да разве ты не узнал? Это же Пакизе.
   - Какая Пакизе?
   - Дочь моллы Садыха.
   - Так она же была совсем маленькая.
   - Девицы растут очень быстро. Пока ты закроешь и откроешь глаза, они успевают вырасти на длину плетки.
   - И Салатын выросла?
   - Да, слава богу, она стала взрослой девушкой.
   Кони шли мерным шагом, чавкали копытами по илистым лужам, тянулись губами и щипали листья с деревьев, а увидев серую, пенистую воду перед собой, остановились и навострили уши. Ашраф улыбнулся.
   - Бедная девушка чуть не заплакала.
   - Какая девушка, господин?
   - Я говорю о Пакизе. Выронила кувшин, пролила воду.
   - Она ведь обругала нас и облегчила свою душу. Чего же ей еще надо?
   - Я так просто сказал.
   - Никак девушка понравилась тебе, господин?
   Ашраф покраснел до ушей.
   - И не думай об этом, господин. Сейчас твой отец с моллой Садыхом на ножах.
   - А что случилось?
   - Два раза они столкнулись, чуть не пролилась кровь.
   - Из-за чего?
   Таптыг, чтобы не продолжать разговор, принявший неожиданный оборот, пришпорил коня и помчался вдоль реки. Старик Годжа, засучив брюки до колен, стоял около своей лодки и выгребал из нее ведром воду. Дождевой воды налилось до половины лодки, она наполовину погрузилась в воду. Волны толкали ее, и она покачивалась, царапая носом берег, скрипели маленькие камешки.
   Ашраф сошел с коня. Он постоял, посмотрел на лодочника и на очаг, тускло горевший на берегу, затем, передав поводья Таптыгу, подошел к старику:
   - Здравствуй, дядя Годжа.
   Старик выпрямился и посмотрел на парня. Узнав Ашра-фа он улыбнулся и, по обыкновению, хотел весело ответить ему, но вдруг нахмурился.
   Ашраф не уловил перемены в старике и с той же приветливостью пошутил:
   - Как успехи с молодыми девицами?
   Лодочник понял, что Ашраф не знает еще ни о чем, и на этот раз приветливо улыбнулся:
   - Знать, настроение у тебя хорошее? Эй, жених красавицы!
   - А почему мне хмуриться, отец красавицы?
   - Ты мою дочку не трогай, а то свяжусь с твоей теткой.
   - Могу подарить тебе тетю, дядя Годжа, лишь бы ты перевез меня на ту сторону.
   - Нет, такой шутки я не могу позволить.
   - Почему?
   - Жизнь не надоела еще...
   - Неужели воды боишься?
   - Видишь, какая вода.
   - И что здесь страшного? Или ты никогда не видел бурной Куры.
   - Зачем говорить о том, что было.
   - Видно, состарился ты, сдаешь?
   Старик повернулся и посмотрел на противоположный берег, на волны, кидающиеся на высокий обрыв.
   - Ты прав, сынок. Руки мои не те. Потому и лодка не слушается меня.
   Старик вздохнул и сел на дощатое сиденье. Ашраф посмотрел на сморщенную кожу его шеи, на синие жилы на его руках, на пальцы, которые мелко дрожали. В глазах старика действительно была тоска человека, утомленного жизнью. Старик глядел в воду, а волны, подгоняя друг друга, рвались на берег. Разбушевавшаяся Кура завихрилась, вспенилась, и все, что попадало в нее, уносилось в водоворот. За водоворотом, словно остыв от гнева, она текла ровнее, спокойнее.
   Ашраф прыгнул в лодку.
   - Дядя Годжа, кто старше: ты или эта лодка?
   Лодка намного старше меня, сынок. Мой отец говорил, что она досталась ему от деда.
   - И отец у тебя был лодочником?
   - Да. Мы все лодочники, с тех пор как здесь основано было наше село.
   - И Черкез будет лодочником?
   Старик помолчал немного, глядя выцветшими глазами на Апграфа.
   - Не знаю... Лучше, если бы он не был...
   - А почему?
   - Лодочники не умирают своей смертью. Эта лодка проводила моего деда и отца. Не сегодня-завтра наступит и моя очередь.
   Слова Годжи растрогали Ашрафа. Он представил себе Черкеза, темную их землянку.
   - А что ты думаешь дальше делать, дядя Годжа?
   - Не знаю. Был бы клочок земли, пахал бы, сеял. По милости бога земли у нас нет.
   Ашрафу по доброте сердечной хотелось успокоить старика и даже как-нибудь помочь. "Что, если скажу отцу, и этому бедняге дадут немного земли?" - подумал он.
   - Найдется, дядя Годжа, земля, не горюй.
   - Откуда найдется, сынок?
   - Да мало ли божьей земли.
   - Божью землю давно люди разобрали себе. Сдохнут, но не выпустят из рук, не отдадут.
   - Отдадут.
   Старик заметил, каким серьезным стало лицо этого молодого парня. В душе он посмеялся над ним, над его добротой и неопытностью.
   - Слушай, жених красивой невесты, ты еще в пеленках, потому и говоришь так. Лучше не утомляй себя такими разговорами. Этот мир так уж устроен. Каким пришел, таким и уйдет. Ты лучше скажи, как у тебя дела?
   - Большое спасибо, дядя Годжа. А что у вас нового?
   - Все в полном здравии.
   - А где Черкез? Как Гюльасер?
   Старик внезапно нахмурился, суетливо вскочил на ноги, взял весла, прислоненные к боку лодки, опустил их в уключины и что было силы толкнул лодку вперед.
   - Когда приедешь домой, спроси у брата!
   Конь Ашрафа, почуяв что-то, навострил уши и заржал. Все невольно обернулись и посмотрели в сторону лесу. Ашраф выпрыгнул из лодки и вскочил на коня.
   Четверо казаков на конях остановились на опушке леса.
   Офицер посмотрел в бинокль на людей, кишащих на берегу, на скот, а также и на тех, кто, сидя над обрывом, ожидал сельчан и родственников. Пришпорив коня, офицер выехал на тропинку. За ним помчались и остальные.
   Псы натянули цепи и залаяли в один голос. Ребятишки, бегающие вокруг, от страха спрятались под арбы. Люди с тревогой смотрели на казаков, приближающихся к переезду. Джахандар-ага тотчас вскочил на ноги. Он велел батракам запрячь арбы и отъехать в сторону.
   Казаки тем временем подъехали и остановились рядом с лодкой. Офицер сперва посмотрел на лодку, на вздыбившуюся Куру, затем обратился к Годже:
   - Перевези нас на тот берег.
   Старик, ничего не поняв, пожал плечами. Тогда один из казаков выехал вперед и сказал по-азербайджански:
   - Начальник просит перевезти нас на ту сторону.
   Годжа улыбнулся:
   - Пусть он начальник, но разве он не видит, как бурлит Кура.
   - А почему перевозишь этих людей?
   - Кто вам сказал, что я их перевожу? Проклятие тому, кто вам соврал, а также и его отцу.
   - Молчи, старый болтун!
   Ашраф не мог больше терпеть.
   - Слушай, погляди на меня. Зачем ты ругаешь человека, который годится тебе в отцы?
   - А ты кто такой?
   - Тебя не касается.
   Офицер повернулся и посмотрел на молодого человека в белой черкесской чохе, в синей бухарской папахе, с серебряным кинжалом на поясе. Казаки насторожились, готовые действовать по приказу своего офицера. Переводчик опять обратился к Годже:
   - Есть ли здесь лодочник кроме тебя?
   - Один я на всю Куру.
   - Перевозил ли ты на ту сторону людей?
   - Вот уже два дня лодка не работает.
   - Врешь! Ты забыл о студенте, которого перевез этой ночью?
   - Какого студента?
   - Одетого в русскую фуражку и брюки навыпуск. Ты разве не видел его? На пряжке у него выбиты буквы.
   - Нет, в этой стороне такой человек мне не попадался на глаза. А в чем дело? Сбежал, что ли, откуда?
   Ашраф и Таптыг сразу поняли, кого они ищут. Однако Ашраф, потеряв осторожность, продолжал пререкаться с проводником.
   Между тем гейтепинцы, рассыпавшиеся по берегу, начали собираться около лодки. Хотя они и не знали, кого ищут, но понимали, что появились казаки неспроста. Было и опасение, как бы не запретили лодочнику перевозить людей на ту сторону. Все посторонились. Мужчины оказались около своих коней, многие даже взялись за поводья. Женщины и дети держались поближе к арбам. Джахандар-ага, может быть, один из всех понял правильно, что происходит и чем это дело может кончиться. Он понял, что нужно срочными мерами спасать Ашрафа. Он вскочил на коня. "Без стрельбы, должно быть, не обойтись", подумал он и поскакал к своим людям.
   Через минуту все переполошилось, как во время бедствия. Берег Куры опустел. Скот погнали в кустарник, угнали подальше арбы с женщинами и детьми, около Джахандар-аги остались одни мужчины. Только тогда Джахандар-ага поехал к казакам.
   Джахандар-ага медленно с достоинством подъезжал к казакам, а тем временем его люди - родственники и сельчане - ловко окружили их. Те и не заметили, что оказались в кольце.
   Джахандар-ага окинул взглядом своих гейтепинцев и увидел, что они готовы. Руки у всех либо на рукоятках кинжалов, либо у спусковых крючков винтовки. Сам он тоже положил свою винтовку поперек седла и снял ее с предохранителя. После этого подъехал к офицеру и спокойно спросил:
   - Что вы хотите от мальчика?
   - Не твое дело, не вмешивайся, - так же спокойно ответил и офицер.
   - А я еще раз спрашиваю, что вам нужно от мальчика? - В голосе Джахандар-аги послышались нетерпеливые гневные нотки.
   Офицер окинул ироническим вглядом человека, глаза которого начали уже наливаться кровью, а полные губы задрожали.
   - Вы что, хотите, чтобы я приказал вас арестовать?
   Джахандар-агу словно оплеснули огнем. Он отшатнулся назад и дернул коня. Конь взвился на дыбы и заржал. Под копытами захрустели камни. Больше не сдерживаясь и не желая сдерживаться, Джахандар-ага закричал:
   - Вон отсюда!
   Люди сразу же сдвинулись плотнее. Казаки только сейчас увидели, что находятся в окружении. Стоит пошевелиться, засверкают кинжалы. Будет бойня, и неизвестно еще, чем она кончится. Офицер взял себя в руки.
   - Против вас мы ничего не имеем. Нам нужны люди, которые вчера въехали в заповедник. Мало того, они избили наших казаков, обезоружили их. Найдите этих людей, и мы оставим вас в покое.
   - У нас нет этих людей.
   - Тогда зачем нам скандалить? Если этих людей среди вас действительно нет, так и скажи, мы уйдем.
   - Сказал, что у нас нет этих людей.
   - Прекрасно. Оставайтесь в добром здравии.
   - Счастливого пути.
   Офицер еще раз внимательно, словно для того, чтобы запомнить как следует, поглядел на Ашрафа, Джахандар-агу и, пришпорив коня, выехал вперед. Люди расступились, давая ему дорогу. Казаки, подпрыгивая в седлах, рысью пошли в сторону леса. Гейтепинцы глядели им вслед, не снимая пальцев с курков. Но потом всадники исчезли в лесу, и жизнь на берегу Куры пошла своим чередом.
   5
   Однажды Пакизе видела Ашрафа так же близко, как и сегодня. Но с тех пор прошло уже три года. Тогда ей только что исполнилось четырнадцать лет. В том возрасте ей очень хотелось смешаться с девушками старше себя, ей нравились разговоры и шутки взрослых женщин. Каждое их слово она ловила с жадностью и с какой-то тайной сладостью, а те не очень-то стеснялись ее, можно сказать - даже не замечали и говорили обо всем откровенно, рассказывали о своих мужьях, об их объятиях, о подробностях первой брачной ночи. Пакизе замирала. У нее кружилась голова, словно вдыхала какой-то пьянящий аромат. Старалась представить свою встречу с женихом, думала о первом поцелуе, который когда-нибудь предстоит. Чем-то властно манила ее жизнь, что-то щедро обещала, но, что это было, Пакизе не могла еще знать.
   Как раз в это время Пакизе довелось испытать первый взгляд юноши и первое прикосновение его руки. Еще и до сих пор она часто оживляет в памяти то мгновение и каждый раз снова пьянеет, точь-в-точь как тогда, в тот памятный день.
   Наступал праздник Новруз байрам. Деревенские парни с нетерпением дожидались вечера. На поляне они собрали большой ворох сена, охапками подкладывали туда солому, хворост, обломки досок - все, что может гореть. Как только стемнеет, они разожгут большой костер в честь праздника. Вместе с этим главным костром затеплятся огоньки и на крышах многих землянок.
   Девушки тоже не сидели сложа руки. Шили себе новые платья, торопились принарядиться. Молодые жены красили яички, а женщины постарше наблюдали за девицами, очищающими рис для большого праздничного плова. И богатые и бедные старались, чтобы их скатерти не оказались пустыми. Бедняки копили деньги и еду много месяцев, чтобы истратить накопленное в один этот день.
   Пакизе сновала по дому, помогая матери и невесткам. Она с нетерпением ждала наступления вечера. Почему-то в этом году она ожидала от праздника необыкновенного, особенного и готовилась к его встрече.
   Наконец солнце заскользило косыми лучами по склонам, зеленеющим самой ранней зеленью, облака на небосклоне окрасились в оранжевый цвет. Вечерняя тень начала сгущаться над Курой и оттуда поползла на деревню. Некоторые окна осветились бледным светом, но никто не хотел уходить в дома. Теплый весенний воздух словно пьянил людей.
   Пакизе надела новое платье, походила в нем по двору, а затем поднялась на крышу дома. Она приложила руку к глазам и долго глядела на небосклон, сверкающий закатными красками. Зачарованно смотрела она на Куру, на лес, одевшийся в нежную зелень, на луга. Теплый ветерок с реки ласково овевал девушку. В одном из дворов зажгли костер. Вслед за первым костром загорелись и другие во многих дворах. В вечерний воздух поднялись струи белого дыма, они смешивались между собой, и деревня оказалась как бы в тумане. Сначала костры горели лениво, у них не хватало силы развеять мрак, но потом дым стал реже, а пламя ярче, и вот деревня и окрестности ее озарились трепетным красным светом. Парни зажгли факелы, приготовленные заранее, а потом стали кидать в воздух горящую паклю, соревнуясь, кто выше кинет. Вся деревня замелькала огнями. Пакизе как зачарованная глядела на эту пляску огней. Она увидела, что и над другими деревнями возникли зарева. Порозовели даже воды Куры.
   От обилия огня деревенские псы забеспокоились и залаяли, как во время землетрясения или затмения солнца. Вскоре они успокоились. Парни, взявшись за руки, начали танцевать вокруг костров. Все здесь наяву было прекрасно, как в старых сказках. Длинные тени метались по земле, играли на стенах домов, а иной раз они дотягивались до самого берега Куры. Костры пылали, рассыпая искры, заполнившие все небо.
   Но буйство огня продолжалось недолго. Костры догорели, факелы ослабели и погасли. На деревню опустился приятный весенний вечер. Голоса утихли. Во дворах никого не осталось, кроме малых ребятишек около догорающих костров да слуг, загоняющих скот. Все разошлись по домам. Позвали домой и Пакизе. Девушка не пошла. Ей хотелось стоять на крыше до самого утра, смотреть на все происходящее и впитывать теплый весенний воздух.
   К колючей изгороди подошли девушки. Пакизе побежала к воротам, присоединилась к подругам. Весело смеясь, они пошли вдоль деревни.
   В праздничный вечер у девушек обычай подслушивать у чужих дверей, а также гадать, опуская в воду иголки.
   Парни ходят в это время от дымохода к дымоходу. Залезая на крыши, они опускают в дымоходы самотканые сумки. Хозяин дома должен наполнить сумку сладостями.
   Веселясь и дурачась, девушки пришли наконец к дому, где жила тетя Пакизе. С шумом они ворвались в дом. Тетя прибрала свою землянку, покрыла тахту ковром. Посреди комнаты стояло большое блюдо, по краям которого горели свечи. Землянка наполнилась ароматом плова с шафраном.
   Пакизе поцеловала свою тетю, достала из-за пазухи конфеты и наделила ими ребят. Затем пригласила подруг рассаживаться, словно была полноправной хозяйкой дома.
   Девушки расселись, скрестив ноги, вокруг дымящегося плова. Не прошло и пяти минут, как блюдо опустело.
   Убрали скатерть и посуду. Одна из девушек с улыбкой взяла большую бадью и поставила перед подругами.
   - Теперь давайте пускать иголки.
   Девушки взяли две иголки, обмотали их концы ватой.
   - Чья будет эта иголка?
   Тетя некоторое время смотрела на девушек и остановилась на шестнадцатилетней Фатиме.
   - Пусть эта иголка будет ее, она старше всех вас. А парня загадайте сами.
   Девушки пустили иголки в воду. Пакизе, ничего в этом не понимая, спросила:
   - Одна из этих иголок - Фатима, а кто другая иголка?
   - Об этом знает только сама Фатима. Кого она держит в сердце, тот и есть.
   Иголки поплыли по воде. Дыхание девушек подгоняло их. Если иголки соединятся, то парень и девушка встретятся и поженятся.
   Очередь дошла до Пакизе. Девушки подтолкнули ее в бок.
   - Задумай, какой парень тебе нравится. Посмотрим, соединитесь вы или нет.
   Пакизе покраснела и ничего не сказала.
   В это время залаяли собаки. Во двор с шумом ворвались парни. Через минуту их топот послышался на крыше. Девушки с удивлением переглянулись, но тетя успокоила их:
   - Не бойтесь, это парни ходят по дымоходам.
   И действительно, не прошло и двух минут, как из дымохода опустилась цветастая, яркая, как петушиный хвост, сшитая из бухарского шелка сумка. Пакизе шепнула подругам:
   - Вы не трогайте. Я придумала такое, что они век не забудут.
   Сумка, покачиваясь, повисла. Пакизе подхватила ее и, разглядывая на свету, погладила.
   - Какая красивая.
   Другие девушки тоже подошли взглянуть. Тетя сказала Пакизе:
   - Давай ее сюда, дадим им, что полагается.
   - Нет, тетя, не вмешивайся.
   Пакизе взяла из угла большой черный камень и положила его в одно отделение сумки, а в другое усадила кошку, мирно спавшую на тахте.
   - Эй, вы, тяните! - крикула она парням па крыше.
   Ребята потянули веревку, переговаривались.
   - Слушай, какая тяжелая. Ашраф, тебе повезло. Чем-то вкусным набили твою сумку.
   Когда Ашраф развязал свою сумку, оттуда, мяукая, выпрыгнула кошка.
   Девушки покатились со смеху, попадали на тахту. Ребята с грохотом побежали с крыши. Пакизе скорее закрыла дверь на задвижку.
   И правда в дверь застучали, начали колотить кулаками и даже ногами. Девушки испугались и дружно подперли дверь.