Шведов Сергей. Оракул

   – Надо поговорить, Друбич. – Услышал он за спиной негромкий голос Коляна. – Поднимись на второй этаж и толкни первую же дверь с правой стороны. Я буду ждать тебя там.
   Любопытно, чего опасается в своем собственном дворце граф Глинский? Но здесь, похоже, все просто помешаны на конспирации. Тем не менее Ярослав просьбу Ходулина выполнил, прихватив с собой в качестве свидетеля графа Калиостро. Слегка запыхавшийся от танцев Аполлон к детективу присоединился охотно, несмотря на зазывные взгляды фрейлины, рассерженной тем, что какой-то мрачный тип похитил ее любезного кавалера.
   – Это не фантомы, – поделился личными наблюдениями поэт. – Плоть самая что ни на есть натуральная. Я со своей уже успел поцеловаться. А что от нас понадобилось Коляну, в смысле графу Глинскому?
   – Сейчас узнаем, – мрачно отозвался Ярослав, ногой толкая нужную дверь.
   Колян Ходулин картинно стоял посреди комнаты, скрестив руки на груди, и недовольно смотрел при этом на входящего Кузнецова. Разговор с друзьями он начал с идиотской претензии:
   – Почему вы не убили его, Друбич? Это разрешило бы многие наши проблемы.
   – Я не наемный убийца, граф. – Ярослав нахмурился. – К тому же мне не хотелось огорчать императрицу.
   – А бросьте, поручик, – пренебрежительно махнул рукой Ходулин. – Не настолько фон Дорн важная птица, чтобы ее величество скорбела о его смерти. Впрочем, это уже безразлично. Хорошо уже то, что сегодня он вряд ли сможет сесть в седло.
   – За это я ручаюсь, – вмешался в разговор Кравчинский. – Месяц как минимум проваляется на больничном.
   – Какого черта! – Граф недовольно посмотрел на Аполлона. – Зачем вы притащили сюда этого человека, Друбич?
   От столь наглого пренебрежения старого товарища, которого знал едва ли не с пеленок, Кравчинский запыхтел рассерженным паровозом. От грандиозного скандала поэта удержало только сомнение в том, что он сейчас разговаривает с нормальным и адекватно реагирующим на ситуацию человеком. Граф Глинский здорово нервничал, это сразу же бросалось в глаза, но глаза его тем не менее горели решимостью готового на все человека.
   – Я думаю, что господин Калиостро будет полезен нам в предстоящем деле, граф, – отозвался Ярослав, стараясь сохранять спокойствие. Ситуация, что там ни говори, поражала своим идиотизмом. Теперь уже не было никаких сомнений, что Колян Ходулин сдвинулся по фазе, но прежде чем взывать к медицине, детектив решил выпытать у липового графа информацию, которая поможет выйти на след человека или организации, проводящей опыты над людьми, превращая их в марионеток.
   – Говорят, что вы, сударь, сведущи в магии и чародействе? – обратился к Аполлону Колян Ходулин.
   – Да как вам сказать… – слегка смутился под строгим вопрошающим взглядом самозванец.
   – Бросьте, господин Калиостро, здесь все свои, – махнул рукой граф Глинский. – Способны вы защитить императрицу, если дело обернется не совсем так, как мы задумываем?
   – Сделаю все, что в моих силах, – не стал брать на себя завышенных обязательств Аполлон.
   – В таком случае, господа, я проведу вас тайным ходом в подвал. Ждите нас там. Через полчаса выезжаем.
   Возражений граф Глинский выслушивать не стал. Детективу с поэтом ничего не оставалось, как проследовать за его сиятельством в уже знакомую спальню, а потом спуститься по винтовой лестнице в подвал.
   – Вот, блин, – вздохнул Кравчинский, зажигая свечку. – Ситуация мне перестает нравиться. Что задумал этот сумасшедший? Надеюсь, нас не принудят участвовать в похищении, а то и в убийстве коронованной особы?
   Ярослав ни в чем уверен не был, зато почувствовал азарт сыщика, взявшего след в деле, сулящем громкую славу. У него уже практически не осталось сомнений в том, что Ходулин не валяет дурака. Колян действительно считает себя графом Глинским, со всеми вытекающими отсюда последствиями.
   – А вдруг в этом подвале воздух отравленный. – Кравчинский с шумом втянул в себя воздух. – Надышался газами, и вот ты уже аристократ с приветом. Или в вино что-то такое подмешано. Ведь Колян пришел в этот дворец вполне вменяемым человеком, с чего это вдруг он потерял ориентиры времени и обвалился разумом в другую эпоху? По-моему, самая пора нам с тобой обращаться за помощью к компетентным товарищам как из службы «ноль два», так и из службы «ноль три».
   Конечно, Кравчинский был прав, дело явно зашло уже слишком далеко, но Ярослав не был уверен, что им с Аполлоном удастся вырваться из-под опеки лиц, проводящих этот странный и явно преступный опыт над окружающими. Очень может быть, что их просто прозевали, и любая попытка выйти за рамки эксперимента повлечет за собой немедленные санкции.
   Друзья просидели в подвале чуть не целый час, и это проведенное в скорбном ожидании время вредно отразилось на Аполлоне Кравчинском, который, дабы унять волнение, без конца прикладывался к бутылке. Когда в подвале наконец появился граф Глинский в сопровождении императрицы и Катюши, Калиостро был уже сильно навеселе, хотя и держался на ногах. Впрочем, на состояние Аполлона никто не обратил внимания, Глинский взмахом руки предложил приятелям следовать за собой и уверенно двинулся в глубь подвала, где находился, видимо, подземный ход. Этим ходом, прорытым, надо полагать, для темных делишек, коими, по слухам, граф любил заниматься в свободное от светских утех время, отважная пятерка выбралась на свежий воздух. Императрица опиралась на руку Ходулина, Катюша тащила за собой графа Калиостро, очень быстро раскисшего в подземных переходах, Ярослав замыкал шествие, ругаясь сквозь зубы. У выхода их поджидала карета, запряженная шестеркой лошадей. Императрица с Катюшей сели в карету, туда же впихнули и пьяного Аполлона, а Глинскому с Ярославом пришлось ехать верхом. Для Ярослава, занимавшегося в юные годы пятиборьем, верховая езда не была в новинку, зато Коляша прежде к конному спорту отношения не имел. Тем не менее, назвавшись графом Глинским, он, похоже, приобрел и новые навыки, вполне уместные в аристократе века восемнадцатого, но выходящие за рамки привычек городского шалопая века двадцать первого. Карета рванулась с места с такой скоростью, словно влекла ее за собой не шестерка резвых коней, а по меньшей мере нечистая сила. Кто был в этой карете за кучера, Кузнецов сразу не разобрал, а сейчас в свете двух пылающих факелов он видел лишь смутный силуэт человека, время от времени взмахивающего хлыстом. Впрочем, для размышлений и наблюдений у Ярослава просто не оставалось времени, главной его заботой было удержаться в седле несущегося гнедого. Дорога шла лесом, детектив видел очертания выступающих из темноты деревьев и толстенных сучьев, от которых едва успевал уворачиваться. Карета то и дело подпрыгивала на ухабах, но и не думала снижать скорости. Ярослав был абсолютно уверен, что это сумасшедшая гонка по ночному лесу добром не кончится: либо колеса отвалятся, либо кони поломают ноги, угробив заодно и своих отчаянных седоков.
   – Куда мы так торопимся? – успел он крикнуть, поравнявшись с графом Глинским, но тот лишь махнул вперед зажженным факелом, зажатым в правой руке.
   Ехали они по меньшей мере минут двадцать, и Ярослав уже начал терять терпение. Ночной лес не то чтобы пугал его, но, во всяком случае, не внушал доверия. Тем более что оказался он сегодня в этом лесу в компании явных безумцев, одержимых страстью к самоубийству. Кузнецов уже собрался придержать коня, но в этот момент карета резко сбавила ход, а потом и вовсе остановилась.
   – Кажется, удалось! – воскликнул граф Глинский, поднимая коня на дыбы и вслушиваясь в окружающую тишину.
   – А что, нам могли помешать? – спросил Ярослав, крайне недовольный тем, что согласился участвовать в столь сомнительном и откровенно нелепом предприятии.
   Глинский на его вопрос не ответил. Спешившись, граф бросился к карете, дабы помочь императрице покинуть ее. Однако первым в открывшуюся дверь выпал Аполлон Кравчинский в состоянии, близком к полуобморочному. Судя по всему, безумная гонка по пересеченной местности негативно отразилась на изнеженном организме городского поэта. Что же касается дам, то они, кажется, даже не заметили трудностей ночного путешествия и ступили на землю без проблем.
   – Вы уверены, что не ошиблись с местом, граф? – Кузнецов услышал встревоженный голос императрицы.
   – Абсолютно уверен, ваше величество. В этом лесу мне знаком каждый кустик, и я не заблужусь здесь даже с завязанными глазами.
   Зато Ярослав ни в чем уверен не был и уже почти согласился с мнением слегка протрезвевшего Аполлона Кравчинского, вполне искренне полагавшего, что пора рвать отсюда когти. Кажется, поэт что-то услышал от дам за время путешествия в карете, но по причине то ли волнения, то ли еще не прошедшего окончательно опьянения не сумел выразить свои мысли и чувства в связном рассказе. Детектив понял только, что приехали они на свидание с колдуньей, обладающей невероятным провидческим даром и подобного же сорта способностями в астральной сфере. Словом, дурдом был полный.
   Впереди мелькнул свет, и Ярослав насторожился. Он уже успел за последние дни твердо усвоить, что подобного рода сигналы в ночном лесу лучше всего игнорировать. Но граф имел на этот счет совершенно иное мнение и повел своих неосторожных спутников именно к этому, не сулящему ничего хорошего огню. Выступившее из темноты навстречу ночным путешественникам строение более всего напоминало избушку на курьих ножках, во всяком случае, именно такое сравнение почему-то пришло в этот момент в голову сбитому с толку детективу. Хотя, с другой стороны, а где еще могла обитать колдунья, устроившая свое убежище вдали от глаз людей и в стороне от столбовых дорог цивилизации? Попривыкший в последнее время к чудесам, Ярослав не очень бы удивился, если бы в избушке на курьих ножках честную компанию приветствовала бы Баба-яга, но присутствие здесь Ефросиньи Ходулиной поставило даровитого сыщика в тупик. Тем не менее Ефросинья вела себя так, словно прожила в этом медвежьем углу всю жизнь. В любом случае она была здесь полновластной хозяйкой, и в ее поведении не чувствовалось и тени подобострастия. Скорее уж робость проявила императрица, не слишком уверенно ступившая под низкий свод избы.
   – Если нас с тобой не изжарят сегодня в печи, то считай, мы легко отделались, – прошептал на ухо Ярославу Калиостро, уже успевший смачно приложиться пьяной башкой о притолоку и пребывавший по этому поводу в приподнятом состоянии духа.
   – Кто это? – Ефросинья вперила строгий взгляд в струхнувшего Аполлона.
   – Некий Калиостро, – пояснил Глинский. – Знаменитый европейский маг или что-то в этом роде. Надеюсь, он нам не помешает?
   – Думаю, нет, – отозвалась Ефросинья. – А дамы знают, что им предстоит?
   – В общих чертах, – неуверенно произнес граф.
   – Что ж, тем лучше.
   В избе было довольно светло, хотя она и освещалась всего одной небольшой лампадкой. Во всяком случае, Ярослав отчетливо видел лица всех присутствующих здесь людей. Видел он и лавки, стоящие вдоль стен, и даже вознамерился присесть на одну из них, но был остановлен Катюшей, испуганно ухватившей его за руку. Будучи скептиком от природы и по роду деятельности, Кузнецов гроша бы не дал за всю эту астральную дурь. Смурной и торжественный вид Ефросиньи его не только не пугал, но скорее забавлял. Вновь пришло на ум, что участвует он не в древнем обряде, а всего лишь в спектакле, состряпанном на скорую руку, дабы развлечь заскучавшую в городе богатую дамочку. Но в любом случае бежать отсюда он не собирался и даже придержал Кравчинского, который сделал было шаг по направлению к двери.
   – Ты уверена, что все обойдется? – спросил Ефросинью граф Глинский.
   – В этой жизни ни в чем нет порядка, – строго сказала колдунья, – а уж в жизни той и подавно.
   Глинский бросил вопросительный взгляд на императрицу, судя по всему, последнее слово оставалось за этой строгой дамой. Однако императрица колебалась недолго и утвердительно кивнула.
   – Ой, мама, – испуганно выдохнула Катюша, чем позабавила Ярослава и едва не ввергла в истерику Аполлона, чье поэтическое воображение, распаленное к тому же изрядным количеством вина, работало сейчас, надо полагать, на полную катушку, бросая Кравчинского то в жар, то в холод.
   Шум за дверью заставил Ярослава насторожиться. Глинский же действовал стремительно, выхватив пистолет, выстрелил не целясь сквозь довольно хлипкое препятствие и, кажется, попал. Во всяком случае, за дверью громко вскрикнули, а вся поляна подле избушки заполнилась гомоном недружелюбных и встревоженных голосов. Среди поднявшегося ора Ярослав разобрал только одну фразу:
   – Они здесь!
   – Стреляйте, Друбич, какого черта, – скомандовал Глинский, подсыпая свежую порцию пороха в свой допотопный пугач.
   Ярослав был почти стопроцентно уверен, что подсунутый ему по случаю Аполлоном Кравчинским пистолет не заряжен, но ошибся, выстрел прогремел как раз в тот момент, когда в проеме, сорвав с петель дверь, появился заросший бородою чуть ли не по самые ноздри тип явно разбойного вида. В руках у бандита, потревожившего в неурочный час озабоченных людей, посверкивала сабля. Это Ярослав успел заметить, не понял он пока что только одного, с какой стати вся эта рвань решила атаковать мирных путников, нашедших приют в скромной лесной избушке, где никаких особенных богатств не наблюдалось. Не говоря уже о том, откуда вообще, взялись в наших охраняемых государством лесах разбойники самого что ни на есть средневекового вида. Похоже, безумцы кучковались не только во дворце графа Глинского – крыша съехала у всей округи.
   – Задержите их, Друбич, – крикнул Глинский, увлекая за собой дам в дальний угол избы, где, видимо, имелся запасной выход.
   Во всяком случае, Ярослав очень надеялся, что ведьма Ефросинья предусмотрела возможность тихого и незаметного ухода из своего одиноко стоящего посреди дремучего леса жилища. Разбойников было никак не меньше десятка, двое, впрочем, уже катались по земле отмеченные пулями, но остальные, размахивая топорами, лезли, мешая друг другу, в узкий дверной проем, который с отвагой льва защищал Ярослав Кузнецов, с трудом понимавший, кого и зачем спасает и за каким чертом вообще ввязался в это дело. Шпага преображенца успела трижды окраситься кровью, прежде чем разбойная рать уяснила, что противостоит им отнюдь не лох, а весьма и весьма искусный боец, способный, чего доброго, переколоть всю компанию. Словом, к нападающим пришло понимание бесполезности прилагаемых усилий, и украшенная золотом карета, запряженная к тому же шестеркой лошадей, показалась им вполне сносной компенсацией за понесенные убытки и упущенную добычу. Погрузив в экипаж раненых товарищей, разбойники с гиканьем и свистом покинули место драмы, оставив победителя сражения в тихом недоумении. Из-за чего, собственно, разгорелся весь этот сыр-бор, и какую цель преследовали атаковавшие его люди?
   – Браво, Ярила! – Услышал детектив возле правого уха бодрый голос поэта. – В своей поэме я посвящу тебе лучшие строки. Прямо-таки богатырь, защитник земли Русской. Непонятно только, почему они перекрестили тебя в серба?
   – А ты почему не сбежал вместе с Глинским?
   – Аполлон Кравчинский друзей в беде не бросает, – гордо ответил пьяный поэт. – Ну а если честно и без патетики, то рядом с тобой я чувствую себя в большей безопасности, чем в компании законченных психов. Как хочешь, Ярила, но мне этот бедлам уже сильно поднадоел, и я хочу домой, к папе и маме.
   Желание поэта детективу показалось здравым. Жалел он только о том, что его усилия были потрачены впустую. Бешеная скачка по лесу и кровавая разборка у порога лесной избушки ни на йоту не приблизила его к пониманию происходящих в округе событий.
   – Императрица хотела посоветоваться с каким-то оракулом по поводу важных государственных проблем, – поделился добытыми сведениями Кравчинский.
   – Кто он такой, этот оракул? – удивился Ярослав.
   – Откуда же мне знать? – Аполлоша пожал плечами. – Но якобы у Ефросиньи с ним давняя устойчивая связь. Во всяком случае, так уверяла Катюша. Этот оракул еще и силу дает, и решимость, не говоря уже об удаче, которая просто необходима людям, задумавшим государственный переворот с устранением наделенных властными полномочиями лиц очень высокого ранга.
   – А они его задумали?
   – Представь себе, в этой стране есть еще и император, но многим кажется, что он при нынешнем раскладе лишний.
   – А к реальной истории это имеет какое-то отношение? – спросил заинтересованный Ярослав.
   – По-моему, весьма и весьма отдаленное. То есть была, конечно, такая императрица Екатерина Великая, спихнувшая с трона собственного дурака-мужа, но то, что сделала она это по совету оракула, – об этом старушка история скромно умалчивает. Нет, Ярила, это не провал во времени, это что-то совершенно иное.
   Скорее всего Кравчинский был прав. Кузнецову вдруг пришло на ум, что и разбойники на одиноко стоящую избушку напали не случайно. Кто-то их навел на след тщательно конспирировавшихся людей. Возможно, это сделал фон Дорн, присланный сторонниками императора, дабы проследить за слишком уж предприимчивой императрицей.
   – А ты не заметил, Аполлон, куда подевался кучер с кареты?
   – Понятия не имею, – пожал плечами Кравчинский. – Но думаю, что Егорыч в лесу не заблудится.
   – Так это был он? – удивился Ярослав.
   – Странный дедушка, – кивнул головой Аполлон. – Они в этой деревне все странные. Возьми хотя бы нашего доброго знакомого Ваньку Митрофанова, с чего бы это добропорядочному алкашу бегать по ночному лесу с топором в руках и приставать к мирным обывателям с похабными претензиями.
   – Я, честно говоря, Ваньку среди нападавших не опознал, – засомневался в свидетельских показаниях приятеля детектив.
   – Вот тебе раз, – возмутился Кравчинский. – А в кого ты стрелял из пистолета? В Ваньку и стрелял, только в этот раз он был с бородой.
   – Несешь черт знает что! – расстроенно проворчал Кузнецов, которому не хотелось брать лишний грех на душу.
   – А вот придем в село и выясним, где тот Ванька был этой ночью и выжил ли он после полученной раны.
   Спорить с Кравчинским резона не было, следовало как можно быстрее выбираться из лесной глухомани, а потом и из деревни. Ярослав уже не верил, что способен разобраться в одиночку в хитросплетениях этой странной истории. Втравил их Колян Ходулин в паскудное дело! За такие шутки надо бы бить по физиономии, но графа Глинского, похоже, уже и след простыл.
   – Как хочешь, Ярила, но я в этой избушке на ночь не останусь. Не нравится мне здесь, хоть ты тресни. Дух тут нехороший, нечистый дух.
   – Ладно, пошли,—согласился Ярослав, чувствовавший себя на свежем воздухе гораздо увереннее.
 
   Приятели двинулись было по проселочной дороге пешком, но буквально через сотню шагов наткнулись на оседланных лошадей. Кузнецов опознал своего гнедого и очень обрадовался нечаянной встрече. Похоже, что захватившие карету разбойники коней просто не заметили, чем оказали поэту и детективу нечаянную услугу. Кравчинский к коню приближался с опаской, наездник он был еще тот, и если бы не крайне стесненные обстоятельства, то вряд ли когда-нибудь рискнул сесть в седло. Тем не менее с помощью Ярослава он на вороного жеребца все-таки взгромоздился. Конь, надо сказать, вел себя спокойно и не предпринимал попыток сбросить со спины неуверенного в своих силах всадника.
   – Все-таки этот Дракула местного разлива большой сноб, – поделился своими соображениями по поводу чужой собственности Аполлон. – Даже коня себе выбрал вороного.
   – Смотри не упади, – усмехнулся Ярослав. – А то придется тебя по частям собирать и склеивать.
   Однако все обошлось. Чувство самосохранения помогло поэту удержаться в седле идущего шагом коня, а пока еще не выветрившийся из головы хмель не позволил впасть в панику по такому пустячному поводу, как верховая езда. Трудности были с дорогой, но после недолгого блуждания по зарослям ночные странники сумели-таки выбраться на верный путь. Во всяком случае, были все основания полагать, что лесная тропа выведет их в места обитаемые, где живут благожелательно настроенные к гостям люди. Набежавший рассвет и вовсе сильно облегчил положение друзей и вселил в них надежду на благополучное завершение путешествия. Дабы не плутать зря по лесу, Ярослав бросил поводья и предоставил коню возможность самому выбирать дорогу. И надо сказать, его расчет оправдался полностью. Гнедой безошибочно нашел путь в родную конюшню и вынес своего наездника к подножию холма, на котором возвышался дворец графа Глинского.
   – Как хочешь, Ярила, но я туда не поеду, – запротестовал Аполлоша. – Мне ночных впечатлений хватит на всю оставшуюся жизнь.
   – Коней надо бы вернуть.
   – А кому ты будешь их возвращать? – усмехнулся Кравчинский. – Даю голову на отсечение, что дворец сейчас столь же пуст, как и вчера поутру. Ни кого мы там не найдем, ни графов, ни фрейлин, ни фонов, ни тем более добрых конюхов, способных накормить утомившихся за ночь лошадей.
   Скорее всего, предположение Кравчинского не лишено было основания, во всяком случае, никакого шевеления вокруг дворца в этот утренний час не наблюдалось. Ярослав решил для начала наведаться в деревню и выяснить, не оставили ли происходившие этой ночью странные события следа в памяти хитроумных селян, которые конечно же не могли не знать, что у них в округе нечисто.
   – Уезжать отсюда надо, Ярила, – стонал совсем расклеившийся после долгого путешествия верхом Аполлоша. – Сядем сейчас в мою «Ладу», и до свиданья.
   – А Коляна бросим?
   – Графу Глинскому сейчас не мы нужны, а хороший врач-психиатр.
   Ярославу очень хотелось спать, но он все-таки нашел в себе силы свернуть к знакомому дому с голубыми наличниками. Здесь за минувшие сутки практически ничего не изменилось. Все так же лениво бродили по двору куры и бегал, натужно тявкая на гостей, лопоухий щенок, которому для солидного кобелиного состояния оставалось прожить еще добрых полгода. Тем не менее этот сукин сын, показывая вздорный характер, все время норовил вцепиться в высокие кожаные сапоги Ярослава.
   – Вот же мать честная! – отозвался с крыльца Ванька Митрофанов. – Вы где такую одежонку раздобыли?
   Митрофанов пребывал все в том же болезненном состоянии, словно и не получал вчера от Кузнецова денег на опохмел. Не исключено, конечно, что он эти деньги успел пропить и страдал сегодня от лечения не меньше, чем вчера от болезни.
   – Ты нам мозги не пудри, – сказал Ярослав, присаживаясь на крыльцо рядом с Ванькой. – Сознавайся, где ночь провел.
   – Дома провел, где ж еще. – Митрофанов округлил глаза в припадке честности. – Да разве ж моя выдра даст мужику нормально погулять. Такой хай устроила, прости господи, что хоть топись.
   – Ну а почему не утопился? – Кравчинский со злостью глянул на алкаша.
   – Потому что напился, – хмыкнул Ванька. – Ну и провалялся с вечера до утра в невменяемом состоянии. Алиби у меня, мужики.
   Ярослав вынужден был признать, что Аполлон, скорее всего, ошибся насчет Ваньки. Не мог этот человек участвовать в нападении на лесную избушку и уж тем более не мог за столь короткий срок оправиться от полученного огнестрельного ранения
   – Пусть рубашку снимет, – стоял на своем очумевший от ночных приключений Кравчинский. – Я его глаза хорошо запомнил. Еще и саблей махал, разбойная морда, норовя зарубить честного человека.
   – Какой саблей?! – возмутился Ванька. – Вы что, мужики, водку паленую жрали, что ли?
   Рубаху он, однако, снял, демонстрируя любопытствующим свое худое костлявое тело. Никаких ран на этом теле, естественно, не было, что и требовалось доказать. Тем не менее расходившийся поэт не унимался:
   – А шрам у тебя на плече откуда?
   Шрам на правом плече действительно был, но настолько застарелый и малозаметный, что Митрофанов, как ни силился, так и не мог припомнить, где и при каких обстоятельствах он получил эту отметину.
   – По молодости, наверное, с кем-то поцапался. Надо будет спросить жену, может, она помнит. Я ведь в юности шебутной был – как напился, так подрался.
   – Все вы тут шебутные! – в сердцах воскликнул огорченный поэт.
   – Во! – захохотал торжествующе Митрофанов. – Проняло, значит. А я ведь вас предупреждал – нечисто у нас тут.
   – И давно у вас эта нечисть завелась? – спросил Ярослав.
   – Да, можно сказать, от начала веков. Я тебе всяких историй могу порассказать вагон и маленькую тележку.
   – Не надо, – остановил его детектив. – Мне твоей императрицы за глаза хватило.
   – Все-таки не обманула она меня, – обрадовался невесть чему Ванька. – То-то я смотрю, одет ты точно так же, как и те хмыри, что мне салазки гнули. Совет мой вам, мужики, уезжайте отсюда, и как можно скорее. Мы-то здесь люди ко всему привычные, а вы пропадете ни за грош.