Страница:
– Благодарю вас, Друбич. – Подошедший Глинский с чувством пожал детективу руку. – Вы оказали нам неоценимую услугу.
Ярослав ждал благодарности из уст императрицы, но ее величество была настолько взволнована происшедшим, что ограничилась лишь кивком.
– Откуда взялись эти негодяи? – поинтересовался, склоняясь над поверженным печенегом, Кравчинский.
Вопрос остался без ответа, зато в наступившей тишине торжественно прозвучал громкий голос Ефросиньи:
– Оракул нас ждет.
Ярослав счел невежливым являться к оракулу в голом виде. Спрыгнув с чужого коня, он принялся натягивать на себя одежду. Все остальные последовали его примеру. Врата действительно открылись, тут Ефросинья была права. Вот только куда они ведут, можно было только догадываться. Ярославу эта расцвеченная огнями дуга напомнила что-то очень знакомое.
– Диадема, – подсказал ему Кравчинский. – Только она очень увеличилась в размерах.
Причем настолько увеличилась, что вполне способна была вобрать в себя не только пешего, но и конного. Однако искатели приключений и смысла жизни не торопились сделать шаг в неизведанное.
– Мне показалось, что кто-то туда проник, – поделился своими наблюдениями Кравчинский.
– Ты уверен? – уточнил Ярослав, отлично зная, каким пылким воображением отличается его старый друг, способный углядеть слона там, где иному померещится только мышь.
– Я тебя умоляю, – возмутился Кравчинский. – Какая тут может быть уверенность, когда на тебя наваливается целая орда монголов и ты не знаешь, куда от них бежать. Кстати, а где ты взял револьвер?
– Подарок фон Дорна бывшему сослуживцу. Кравчинский еще собирался что-то спросить, но тут Ефросинья сделала первый уверенный шаг к разверзшимся вратам, и друзьям не оставалось ничего иного, как последовать за ней. Катюша схватила за руку Ярослава, словно боялась потеряться в сгущающейся тьме. Возможно, это был тоннель. Во всяком случае, звезды вдруг исчезли с небосклона. Ярослав поднял руку, надеясь нащупать перекрытие, но рука его ухватила только пустоту. К счастью, непроглядная тьма оказалась не вечной, через минуту-две впереди мелькнул свет, ставший для шестерки смелых путеводной звездой.
Ярослав опасался новой парализующей вспышки, но в этот раз все обошлось, оракулу, видимо, надоело пугать своих гостей, и он ограничился лишь легкой подсветкой.
– Е-мое, – потрясенно вымолвил Кравчинский, замирая на месте при виде величественного сооружения, открывшегося вдруг взорам отважных следопытов.
Ярослав был потрясен не меньше поэта. Ему никогда в жизни не доводилось видеть ничего подобного. Сравнить его можно было разве что с пирамидой Хеопса, которая находится где-то в Египте. Но Кузнецов сейчас пребывал не в Африке, а на Среднерусской равнине, где никогда таких зданий не строили. И тем не менее громада существовала. Она возвышалась на холме, и к ней вела утрамбованная многими тысячами ног дорога. Ошарашенный детектив так и не понял, почему непроглядная ночь вдруг сменилась ясным днем, а спросить пока что было не у кого. Местность вокруг была незнакомая. Однако Ярослав не рискнул бы назвать этот ландшафт чужим. Он мог быть вполне российским. А речка, огибавшая холм, была очень похожа на ту, в которой Ярославу так и не удалось искупаться.
– Храм Йо, – ответила Ефросинья на так и не прозвучавший вслух вопрос.
– Это тот самый, который «е-мое»? – совершенно по-идиотски, на взгляд детектива, поинтересовался Аполлон Кравчинский.
Но еще больше Ярослава поразил ответ помолодевшей ведьмы:
– Тот самый.
Выражение «е-мое» Кузнецов слышал тысячи раз, случалось, и сам употреблял в стесненных обстоятельствах. Но он никак не подозревал, что оно несет в себе какой-то тайный смысл. Ярослав попытался расспросить об этом незнакомом ему Йо осведомленного Кравчинского, но Аполлоша только разводил руками да отмахивался, из чего детектив заключил, что поэт и сам знает немного. Обратиться за разъяснениями к Ефросинье Кузнецов не рискнул. По сосредоточенному лицу ведьмы было видно, что в ее планы не входит удовлетворение любопытства праздных обывателей.
Издалека холм не казался высоким, но путешественникам пришлось изрядно потрудиться, чтобы забраться на его вершину. В храм они вошли через открытые ворота и остановились у порога, потрясенные роскошью его убранства. Стены храма были украшены причудливой росписью, в хитросплетениях которой Ярослав так и не разобрался. На первый взгляд это были письмена или иероглифы, возможно содержащие в себе мудрые изречения грозного бога, но каждый из этих иероглифов был еще и картиной, изображающей жизнь во всех ее проявлениях. Причем это были «живые» картины. Во всяком случае, очень походили на кадры художественного кинофильма, снятого по мотивам биографии какого-нибудь известного лица. Вот имярек родился, вот он в школу пошел, вот его родители, друзья, учителя… А вот имярека забрали в армию, и он попал в настоящий ад. Ярославу вдруг пришло в голову, что это его жизнь проносится сейчас перед глазами изумленных зрителей, и он невольно отвел глаза, чтобы ненароком не увидеть ее окончания. Примеру Кузнецова последовали все, кроме императрицы. Кажется, только у нее хватило мужества досмотреть все до конца. Но не исключено, что и она прикрыла глаза перед самым финалом.
– Я видела! – горячо зашептала Катюша на ухо Ярославу. – Я все видела. Друбич. У нас родится мальчик, потом еще мальчик, потом девочка. А дальше я не стала смотреть.
Ярослав хотел было сказать Катюше, что она ненароком подсмотрела чужую, уже ушедшую жизнь, но потом передумал. В любом случае оракулу, каким бы именем он там ни назывался, Кузнецов не верил.
Что же касается будущего императрицы, то он сам мог бы его предсказать, хотя у Аполлона Кравчинского это получилось бы еще лучше. Ибо для них двоих будущее этой женщины было уже далеким прошлым. Но в любом случае этот оракул обладает, надо признать, большим объемом информации, недаром же он так подробно пересказал прошлое Ярослава.
– Чего вы хотите, смертные? – прозвучал вдруг над головами гостей громоподобный голос.
– Исполнения желаний, – отозвался вслух струхнувший не менее других граф Глинский.
– Каждый из вас получит то, что хочет, но только в том случае, если я получу от вас свое.
– Чем же мы, простые смертные, можем порадовать тебя, всемогущий Йо? – вкрадчиво осведомился Кравчинский.
– Каждый из вас получит урок в свой срок, – веско произнес все тот же громоподобный голос, после чего и последовала та вспышка, которой Ярослав так опасался.
Открыв глаза, он обнаружил себя стоящим у костра, в окружении знакомых лиц. Костер уже догорал, а тьма собиралась уступить место рассвету. Ни тебе величественного храма, ни громогласного Йо, пообещавшего за верную службу исполнение желаний. Врата, похоже, закрылись. Во всяком случае, таинственная диадема находилась теперь в руках у Ефросиньи, протягивавшей драгоценную вещицу императрице. Однако ее величество благоразумно отказалась от слишком уж подозрительной собственности. Справедливо рассудив, что, чем дальше диадема будет от ее головы, тем лучше. Лицо императрицы выглядело просветленным и умиротворенным, кажется, она получила от оракула именно тот ответ, на который и рассчитывала.
– Я никогда не забуду вашей услуги, граф, – она благосклонно улыбнулась замершему от счастья фавориту.
Но Ярослав совершенно точно знал, что забудет, одарит деревеньками с крепостными душами и заведет себе другого графа для развлечений. Нет в этом мире ничего более непостоянного, чем милость коронованных особ. А графа Глинского ждет весьма незавидная судьба.
Во дворец возвращались все тем же бешеным аллюром. Высадив у дворцового крыльца Калиостро и Катюшу, карета покатила дальше, увозя довольную ночным приключением императрицу. Вернувшись в свои покои после бурно прожитой ночи, Аполлон Кравчинский прежде всего приложился к бутылке. Видимо, таким неоригинальным способом пытался успокоить взбудораженные нервы. После чего упал на софу и в изнеможении вытянул ноги.
– Обувь сними, – посоветовал ему Ярослав, с трудом стягивая высокие сапоги.
– При чем тут ноги! – возмутился поэт. – Я, может, душой надорвался. Шутка сказать, пообщался с богом!
Кузнецов на эти слова Аполлона только плечами пожал. Будучи атеистом, он искал вполне материалистическое объяснение произошедшего. Другое дело, что эти поиски уводили его в такие фантастические выси, что оставалось только пожалеть о своей приверженности к дедукции там, где другие полагаются на Всевышнего.
– А кто тебе сказал, что я мистик, – возмутился Кравчинский. – Хотя, в отличие от тебя, человек я, безусловно, верующий, но именно поэтому я и не верю в божественную суть этого оракула. Храм Йо – это такая же псевдореальность, как и дворец.
– Хочешь сказать, что нам все это почудилось?
– Я не знаю, Ярила, природы явления, которое мы наблюдали, но уверен, что оракул не имеет никакого отношения к божественному провидению. По-моему, это просто компьютер. Или что-то в этом роде.
– Но он же предсказал императрице ее судьбу?
– Она такая же императрица, как Колян Ходулин – граф, – криво усмехнулся Кравчинский. – Мы имеем дело с реальными людьми, Ярослав. Причем эти люди – наши современники. Зачем компьютеру понадобилось перепрограммировать их в исторических персонажей, я не знаю, но, похоже, цель у него есть. Возможно, он и нас запрограммировал на какие-то нужные ему действия.
Версия, высказанная Кравчинским, показалась Ярославу интересной. Не говоря уже о том, что она давала простор для дедуктивного метода, который, столкнувшись с явлениями мистическими, начал давать сбои.
– А куда делись печенеги?
– Это не печенеги, Ярила, и не монголо-татары, а скорее всего китайские торговцы, на свою беду наведавшиеся в дальнюю деревеньку.
– Шестерых я застрелил из револьвера фон Дорна, двух заколол шпагой. Они были натуральными покойниками. Я же видел кровь, что лилась из их ран! И вдруг – никого!
– В том то и дело, Ярила, что ты стрелял из револьвера фон Дорна, а не из собственного «Макарова».
– Нет у меня пистолета Макарова, с чего ты взял?
– Темнила, – обиделся Кравчинский. – Но в любом случае этим китайцам сильно повезло.
Скорее всего Аполлон был прав. Револьвер был порождением этого иллюзорного мира, так же как и шпага поручика Друбича. Надо полагать, китайцы, полежав на травке, ожили и очень удивились тому, что неожиданно для себя оказались в темном лесу. После чего продолжили свое путешествие по торговым делам. Нечто подобное уже было с Ванькой Каином, который благополучно живет и не тужит в дубленой шкуре Ваньки Митрофанова. Еще и водку, паразит, пьет стаканами.
– Надо искать императрицу, – сказал вдруг Аполлон.
– Зачем? – не понял Ярослав.
– Сдается мне, что она уже сыграла свою роль в этом спектакле и режиссер отпустил ее с миром. Теперь она, надо полагать, вернулась к своему естественному состоянию, возможно бизнес-леди, возможно домашней хозяйки. Но в любом случае искать ее надо где-то в радиусе полусотни километров, поскольку именно на такое расстояние, похоже, распространяется власть компьютера.
Надо признать, что у поэта голова варила даже после выпитой бутылки вина и проведенной в заботах ночи. Впрочем, именно за хорошие мозги Ярослав его и ценил, поскольку как боевая единица Аполлоша ничего из себя не представлял. Причем Кравчинского нельзя было назвать трусом, так как человек робкого десятка вряд ли добровольно полез в логово к оракулу.
Просто поэт не хотел и не умел драться. Прискорбно, конечно. Но совсем уж совершенных людей не бывает, приходится принимать их такими, какие они есть.
Несколько часов сна на роскошных ложах вернули друзьям хорошее настроение и аппетит. В этом иллюзорном дворце очень хорошо кормили, надо признать. И прислуга была вышколена на загляденье. Стоило только графу Глинскому бровью шевельнуть, как на его зов бросалось сразу несколько верных холопов. Катюша, сидевшая за столом рядом с поручиком Друбичем. цвела майской розой. К сожалению, никакого просветления ни в ее мозгах, ни в мозгах Коляна Ходулина Ярослав не обнаружил. Они так и продолжали играть навязанные им роли и находили в них, судя по всему, удовлетворение. В принципе Кузнецов их очень хорошо понимал. В той, бьющей за стеной реальности им ничего особенного не светило. Здесь же они были весьма влиятельными особами, да еще и на всем готовом. Птички божий не знают ни заботы, ни труда. Кушают, плетут интриги, а холопы на них горбатятся рук не покладая. Революционные мысли Ярослава отразились, видимо, на его лице, поскольку граф Глинский бросил на своего гостя удивленный взгляд. И, вероятно, он был прав в своем удивлении, ну хотя бы потому, что его челядь не выглядела несчастной, угнетаемой феодалом массой. Наоборот, это были хорошо откормленные мужики и бабы, вполне довольные своей жизнью при богатом барине. Надо полагать, ни в пище, ни в одежде они недостатка не испытывали, а потому и не горели Желанием покинуть созданный для них оракулом рай.
– В Санкт-Петербурге скоро следует ожидать больших событий, – завел разговор на политическую тему Калиостро. – Ваше сиятельство не собирается покинуть глухой край, чтобы в них поучаствовать?
– Возвращение в столицу мне запрещено императором, – холодно бросил Глинский. – У меня нет ни малейшего желания болтаться на дыбе или отдать богу душу. Впрочем, мое затворничество продлится недолго. Вас же, господа, я не задерживаю. Хотя поручику Друбичу следует соблюдать осторожность. Мне бы не хотелось потерять зятя еще до венчания. А обряд бракосочетания мы проведем в Санкт-Петербурге, сразу после того, как нынешний кризис будет благополучно разрешен. Вы понимаете, о чем я говорю, Друбич?
– Понимаю, – охотно подтвердил Ярослав.
– Ее величество обещала позаботиться о вашей карьере, но для этого ей нужно стать полновластной хозяйкой в Российской империи. В ваших интересах, Друбич, поспособствовать ей в этом.
Катюша ласково улыбнулась своему будущему мужу и нынешнему любовнику, поощряя его тем самым на великие деяния. Ибо спихнуть императора с трона было делом, конечно, нешуточным. Сколь Ярослав помнил историю, незадачливый император скончался не столько от желудочных колик, сколько от неразумного усердия своих врачевателей, вздумавших лечить хворь массивными бронзовыми канделябрами. Присутствовал ли среди светил медицины, собравшихся на консилиум вокруг больного, поручик Друбич, он не знал. Но не исключено, что присутствовал и даже приложил руку, вооруженную тяжелым предметом, к венценосной голове.
– Вы не подскажете нам, ваше сиятельство, где остановилась императрица? – спросил Аполлон. – Люди мы в ваших краях пришлые, и, боюсь, заблудимся в незнакомом месте.
– Здесь недалеко, верст пятьдесят от силы. Дорога вас сама приведет. Но поторопитесь, господа, императрица собирается в столицу уже сегодня. Поедет она на перекладных. Так что нагнать ее в пути вам вряд ли удастся.
Прощание с Катюшей было коротким, но трогательным. Ярослав обещал непременно вернуться и уж, конечно, собирался сдержать данное девушке слово. Ходулина-то в любом случае придется отсюда вытаскивать. Да и Катюша Кузнецову теперь не чужая, хотя о характере их будущих отношений он наперед не загадывал. У него не было сомнений, что Катюша любит поручика Друбича, но далеко не факт, что ей придется по сердцу Ярослав Кузнецов.
Кравчинский во дворе уже заводил свою карету, в смысле «Ладу». Графская челядь с любопытством наблюдала за манипуляциями заезжего мага. Карета, однако, не просто завелась, а даже тронулась с места под удивленные возгласы дворни. Одетый в черный кафтан, сшитый по моде восемнадцатого века, Калиостро выглядел за рулем машины, сварганенной в годы развитого социализма, очень живописно. Кузнецов это оценил и, садясь на переднее сиденье «Лады», сделал приятелю комплимент. С некоторым удивлением детектив обнаружил на заднем сиденье машины Целый арсенал пистолетов.
– В кого это ты собрался стрелять? – поинтересовался он у Аполлона.
– Стрелять будешь ты, – поправил его поэт, – а я при тебе стану заряжающим. Я тут проконсультировался у знающих людей и овладел технологией этого дела в совершенстве. Не бойся, Ярила, прорвемся, у нас пороха и пуль на целую дивизию хватит.
Кузнецов инициативу Кравчинского одобрил, тем более что барабан револьвера, подаренного ему фон Дорном, был пуст. Ярослав собрался было выбросить ненужную игрушку в окно, но потом передумал. Если удастся выбраться из этой западни, то следует, наверное, отправить револьвер на экспертизу и выяснить, чем же он отличается от настоящего.
– Заедем к Ефросинье, – предложил вдруг Аполлон, – надо попрощаться.
Ярослав не возражал. Крюк был невелик, и мчались они не на лихих конях, отбивая задницы о жесткие седла, а на старушке «Ладе», с ее мягкими и комфортными сиденьями. Аполлон, надо отдать ему должное, нашел дорогу без труда, и уже через десять минут подруливал к избушке на курьих ножках. Но на призывный сигнал «Лады» никто на крыльцо не вышел. Кравчинскому пришлось вылезать из машины и топать ножками на свидание к ведьме. Чем уж так приглянулась ходулинская тетка городскому поэту, Ярослав не знал. Хотя справедливости ради надо заметить, что Ефросинья была редкостной красавицей. Прямо богиня Венера, а не женщина. Ведьма к тому же. Ну как при таких ценных качествах не понравиться романтически настроенному Аполлону.
Кравчинский выскочил из избушки буквально через пять секунд с лицом, перекошенным от ужаса. Ярослав, прихватив с заднего сиденья допотопный пистолет и придерживая шпагу, бросился товарищу на помощь.
– Ее убили! – сумел только вымолвить побелевшими губами поэт.
Ярослав, не раздумывая, толкнул хлипкую, пробитую пулей дверь. Ефросинья лежала на лавке, сжав в предсмертной судороге кулачки. Выпущенная в нее пуля оставила след под левой грудью. Рана была смертельной, хотя крови вытекло немного. Тело Ефросиньи было еще теплым. Это и вселило в Ярослава надежду.
– Не пугайся, – сказал он Кравчинскому, выходя на крыльцо. – Это не Ефросинья, а совсем другая женщина, убитая почти восемьдесят лет назад. Возможно, она принадлежала к ходулинскому семейству, возможно, нет, но в любом случае имела отношение к роду Глинских. Я могу назвать тебе имя человека, застрелившего ее.
– Фон Дорн, – догадался сообразительный Аполлоша.
– Именно, – кивнул Ярослав. – Он убил ее из-за диадемы. Черт, как я сразу не догадался. Он ведь выслеживал нас. Думаю, что это он натравил на нас этих несчастных печенегов, чтобы отвлечь наше внимание и проникнуть в храм Йо.
– Точно, – согласился успокоившийся Аполлон. – Я ведь тебе говорил, что видел там, на поляне, какого-то типа.
История, что ни говори, становилась чем дальше, тем интереснее. Фон Дорн не просто захватил диадему, он раскрыл тайну, с ней связанную, и даже заглянул в собственное будущее. То есть он узнал, что нужно делать, чтобы благополучно выбраться из ловушки. У Ярослава, между прочим, тоже имелась такая возможность, но он ее упустил. Зато детектив теперь догадывался, что сделал тогда в далеком двадцать седьмом году Терентий Филиппович Доренко. Он убил не только Ефросинью, он убил и своего однополчанина поручика Друбича и, вероятно, молодого графа Глинского. Только так можно было остановить заигравшийся компьютер. Исчезли главные фигуранты разворачивающегося действа, и продолжение спектакля становилось бесполезным. До поры. До той поры, пока не подрастут новые актеры для уже написанных ролей. Главным отличием спектакля двадцать седьмого года было то, что и фон Дорн, и Друбич, и Глинский существовали в действительности. И стрелял фон Дорн из вполне реального револьвера и потому убил своих оппонентов на самом деле. А потом объявил их диверсантами, шпионами и врагами трудового народа. Дело списали в архив, а старшего оперуполномоченного Терентия Филипповича Доренко наградили именным оружием. Во всяком случае, так вполне могло быть, но, возможно, детектив в своих предположениях ошибался.
– Сворачивай, – распорядился Ярослав.
– Ты что, с ума сошел? – удивленно посмотрел на друга Кравчинский.
– Потом объясню, – отмахнулся Кузнецов. Аполлон хоть и нехотя, но подчинился. «Лада» свернула в заросли и заглохла. Ярослав взял с заднего сиденья еще один пистолет и вылез из машины
– Сиди тихо, – посоветовал он Кравчинскому. – Услышишь выстрелы, не высовывайся. Я без тебя справлюсь.
– А с кем ты воевать собрался?
– С ОГПУ, – криво усмехнулся Кузнецов. Ярослав нисколько не сомневался, что засаду фон Дорн устроил у поворота. В том самом месте, где лесная тропа выворачивает на дорогу, ведущую к дворцу Глинских. Трудно сказать, почему он не подстерег «Ладу» при въезде на лесную тропу. Но не исключено, что просто не властен был изменить то, что уже имело место. Тот поручик Друбич был убит в двадцать седьмом году именно на этом повороте. Откуда же Терентию Филипповичу знать, что ныне у нас на календаре далеко не тысяча девятьсот двадцать седьмой год, и противостоит ему совсем другой человек по фамилии Кузнецов.
Рассчитал Ярослав все абсолютно точно. Его врагам, собственно, негде было затаиться, как только в этих кустиках, на противоположной стороне дороги. Он обогнул их по дуге, проделав часть пути по-пластунски, и зашел притаившимся в засаде людям в тыл. Он подобрался к ним практически вплотную, тщательно прицелился и выстрелил с обеих рук. Двое так и остались лежать в высокой траве, зато третий, фон Дорн мгновенно вскочил на ноги. В руке у него чернел револьвер, и он даже успел выстрелить, прежде чем шпага Ярослава пронзила ему горло. Пуля оцарапала детективу щеку, и он с некоторым удивлением подумал, что для него этот выстрел мог бы стать роковым, поскольку он единственный, если не считать Аполлона Кравчинского, разумеется, играет не по правилам. Будучи по роли Друбичем, он частенько действует как Кузнецов. А ведь у других подобной возможности нет. Знать бы еще, почему так происходит, уж не волею ли компьютера, которому для чего-то надо изменить ход уже свершившихся событий?
Ярослав обшарил карманы убитого фон Дорна и без труда обнаружил то, что искал. Диадема заиграла всеми своими бриллиантами на солнце, но как ни всматривался в нее детектив, ничего из ряда вон выходящего не обнаружил. Красивая вещица и только. Теперь остается выяснить, кто же он, тот таинственный император, преподнесший ее в дар своей дорогой супруге.
– К императрице, – скомандовал Ярослав, подсаживаясь к истомившемуся в ожидании Кравчинскому.
– Он же тебя ранил, – испуганно прошептал Аполлон. – Вот черт, но ведь нас и убить могут.
Проселочная дорога действительно привела друзей к дворцу. Во всяком случае, назвать это здание просто домом у Ярослава язык бы не повернулся. По архитектуре сооружение мало чем отличалось от дворца графа Глинского, складывалось впечатление, что их строили по типовому проекту. Кузнецов не рискнул бы вот так сразу определить, каким способом восстанавливали это здание. Принимал ли в процессе участие оракул, или новые хозяева дворца использовали самых обычных наших строителей. Но в любом случае сейчас здесь хозяйничал восемнадцатый век, вытеснивший на обочину жизни век двадцать первый. Возможно, поручику Друбичу и заезжему графу Калиостро и следовало бы нанести визит вежливости императрице, но приятели решили с этим подождать. Новая встреча абсолютно ничего бы им не дала в понимании сути происходящих событий. Ярослав решил просто понаблюдать за поведением героев спектакля со стороны. «Ладу» друзья оставили в придорожных зарослях, а сами, хоронясь за липами, следили за суетой, происходившей перед дворцом. Суета была самой что ни на есть обычной. Челядь готовилась к отъезду значительного лица. Императрица же с отъездом не торопилась, и следопытам волей неволей пришлось проторчать в кустах до самых сумерек. И только когда до ночи уже было рукой подать, запряженная четверкой лошадей карета выехала наконец на проселочную дорогу. К этому моменту друзья уже сидели в машине и дружно осуждали чужую нерасторопность. В конце концов разумные люди отправляются в путь с утра. Тем более что ее величеству предстояло проделать немалое расстояние до стольного града Санкт-Петербурга.
– А может, императрица в северную столицу и не собирается? – высказал смелое предположение Кравчинский. – Возможно, ее вполне устроит наш милый губернский город?
– А император? – с усмешкой напомнил Кузнецов.
– Вот именно поэтому нашей хорошей знакомой и не за чем ехать в Санкт-Петербург. Ее император живет поблизости.
Ярослав с Кравчинским согласился, оставалось убедиться во всем собственными глазами. Карета хоть и ехала с довольно приличной скоростью, но все-таки четверке лошадей трудно было состязаться с табуном, находившимся у «Лады» под капотом. Друзья без проблем висели на хвосте кареты императрицы и сопровождавшего ее эскорта, который составляли пятеро ражих молодцов на хорошо откормленных конях. Фары Кравчинский включить не рискнул и ориентировался сейчас по факелам в руках охраны. Путешествие длилось уже более часа, и Аполлон начал терять терпение. Дорога проходила сквозь лес и изобиловала колдобинами и ухабами, на которых жалобно поскрипывали рессоры старенькой «Лады». Кравчинский уже перебрал всех царей, генсеков и президентов, правивших нашей страной со времен Екатерины, ни для одного из них не найдя хорошего слова. Ярослав согласился с другом, ему тоже казалось, что двести с лишним лет – это достаточный срок для того, чтобы превратить направления в приличные дороги. Правда, в отличие от оптимиста Кравчинского, прогнозировавшего улучшение дорожных покрытий к концу нынешнего века, детектив полагал, что для этого нам потребуется по крайней мере тысячелетие. Увлекшись обсуждением интересной проблемы, друзья прозевали поворот и на какое-то время потеряли карету из виду, и этот недосмотр оказался фатальным. В том смысле, что карета вдруг словно бы испарилась с дороги вместе с эскортом. Зато невесть откуда появились две легковые машины, которые с урчанием стали уходить от «Лады».
Ярослав ждал благодарности из уст императрицы, но ее величество была настолько взволнована происшедшим, что ограничилась лишь кивком.
– Откуда взялись эти негодяи? – поинтересовался, склоняясь над поверженным печенегом, Кравчинский.
Вопрос остался без ответа, зато в наступившей тишине торжественно прозвучал громкий голос Ефросиньи:
– Оракул нас ждет.
Ярослав счел невежливым являться к оракулу в голом виде. Спрыгнув с чужого коня, он принялся натягивать на себя одежду. Все остальные последовали его примеру. Врата действительно открылись, тут Ефросинья была права. Вот только куда они ведут, можно было только догадываться. Ярославу эта расцвеченная огнями дуга напомнила что-то очень знакомое.
– Диадема, – подсказал ему Кравчинский. – Только она очень увеличилась в размерах.
Причем настолько увеличилась, что вполне способна была вобрать в себя не только пешего, но и конного. Однако искатели приключений и смысла жизни не торопились сделать шаг в неизведанное.
– Мне показалось, что кто-то туда проник, – поделился своими наблюдениями Кравчинский.
– Ты уверен? – уточнил Ярослав, отлично зная, каким пылким воображением отличается его старый друг, способный углядеть слона там, где иному померещится только мышь.
– Я тебя умоляю, – возмутился Кравчинский. – Какая тут может быть уверенность, когда на тебя наваливается целая орда монголов и ты не знаешь, куда от них бежать. Кстати, а где ты взял револьвер?
– Подарок фон Дорна бывшему сослуживцу. Кравчинский еще собирался что-то спросить, но тут Ефросинья сделала первый уверенный шаг к разверзшимся вратам, и друзьям не оставалось ничего иного, как последовать за ней. Катюша схватила за руку Ярослава, словно боялась потеряться в сгущающейся тьме. Возможно, это был тоннель. Во всяком случае, звезды вдруг исчезли с небосклона. Ярослав поднял руку, надеясь нащупать перекрытие, но рука его ухватила только пустоту. К счастью, непроглядная тьма оказалась не вечной, через минуту-две впереди мелькнул свет, ставший для шестерки смелых путеводной звездой.
Ярослав опасался новой парализующей вспышки, но в этот раз все обошлось, оракулу, видимо, надоело пугать своих гостей, и он ограничился лишь легкой подсветкой.
– Е-мое, – потрясенно вымолвил Кравчинский, замирая на месте при виде величественного сооружения, открывшегося вдруг взорам отважных следопытов.
Ярослав был потрясен не меньше поэта. Ему никогда в жизни не доводилось видеть ничего подобного. Сравнить его можно было разве что с пирамидой Хеопса, которая находится где-то в Египте. Но Кузнецов сейчас пребывал не в Африке, а на Среднерусской равнине, где никогда таких зданий не строили. И тем не менее громада существовала. Она возвышалась на холме, и к ней вела утрамбованная многими тысячами ног дорога. Ошарашенный детектив так и не понял, почему непроглядная ночь вдруг сменилась ясным днем, а спросить пока что было не у кого. Местность вокруг была незнакомая. Однако Ярослав не рискнул бы назвать этот ландшафт чужим. Он мог быть вполне российским. А речка, огибавшая холм, была очень похожа на ту, в которой Ярославу так и не удалось искупаться.
– Храм Йо, – ответила Ефросинья на так и не прозвучавший вслух вопрос.
– Это тот самый, который «е-мое»? – совершенно по-идиотски, на взгляд детектива, поинтересовался Аполлон Кравчинский.
Но еще больше Ярослава поразил ответ помолодевшей ведьмы:
– Тот самый.
Выражение «е-мое» Кузнецов слышал тысячи раз, случалось, и сам употреблял в стесненных обстоятельствах. Но он никак не подозревал, что оно несет в себе какой-то тайный смысл. Ярослав попытался расспросить об этом незнакомом ему Йо осведомленного Кравчинского, но Аполлоша только разводил руками да отмахивался, из чего детектив заключил, что поэт и сам знает немного. Обратиться за разъяснениями к Ефросинье Кузнецов не рискнул. По сосредоточенному лицу ведьмы было видно, что в ее планы не входит удовлетворение любопытства праздных обывателей.
Издалека холм не казался высоким, но путешественникам пришлось изрядно потрудиться, чтобы забраться на его вершину. В храм они вошли через открытые ворота и остановились у порога, потрясенные роскошью его убранства. Стены храма были украшены причудливой росписью, в хитросплетениях которой Ярослав так и не разобрался. На первый взгляд это были письмена или иероглифы, возможно содержащие в себе мудрые изречения грозного бога, но каждый из этих иероглифов был еще и картиной, изображающей жизнь во всех ее проявлениях. Причем это были «живые» картины. Во всяком случае, очень походили на кадры художественного кинофильма, снятого по мотивам биографии какого-нибудь известного лица. Вот имярек родился, вот он в школу пошел, вот его родители, друзья, учителя… А вот имярека забрали в армию, и он попал в настоящий ад. Ярославу вдруг пришло в голову, что это его жизнь проносится сейчас перед глазами изумленных зрителей, и он невольно отвел глаза, чтобы ненароком не увидеть ее окончания. Примеру Кузнецова последовали все, кроме императрицы. Кажется, только у нее хватило мужества досмотреть все до конца. Но не исключено, что и она прикрыла глаза перед самым финалом.
– Я видела! – горячо зашептала Катюша на ухо Ярославу. – Я все видела. Друбич. У нас родится мальчик, потом еще мальчик, потом девочка. А дальше я не стала смотреть.
Ярослав хотел было сказать Катюше, что она ненароком подсмотрела чужую, уже ушедшую жизнь, но потом передумал. В любом случае оракулу, каким бы именем он там ни назывался, Кузнецов не верил.
Что же касается будущего императрицы, то он сам мог бы его предсказать, хотя у Аполлона Кравчинского это получилось бы еще лучше. Ибо для них двоих будущее этой женщины было уже далеким прошлым. Но в любом случае этот оракул обладает, надо признать, большим объемом информации, недаром же он так подробно пересказал прошлое Ярослава.
– Чего вы хотите, смертные? – прозвучал вдруг над головами гостей громоподобный голос.
– Исполнения желаний, – отозвался вслух струхнувший не менее других граф Глинский.
– Каждый из вас получит то, что хочет, но только в том случае, если я получу от вас свое.
– Чем же мы, простые смертные, можем порадовать тебя, всемогущий Йо? – вкрадчиво осведомился Кравчинский.
– Каждый из вас получит урок в свой срок, – веско произнес все тот же громоподобный голос, после чего и последовала та вспышка, которой Ярослав так опасался.
Открыв глаза, он обнаружил себя стоящим у костра, в окружении знакомых лиц. Костер уже догорал, а тьма собиралась уступить место рассвету. Ни тебе величественного храма, ни громогласного Йо, пообещавшего за верную службу исполнение желаний. Врата, похоже, закрылись. Во всяком случае, таинственная диадема находилась теперь в руках у Ефросиньи, протягивавшей драгоценную вещицу императрице. Однако ее величество благоразумно отказалась от слишком уж подозрительной собственности. Справедливо рассудив, что, чем дальше диадема будет от ее головы, тем лучше. Лицо императрицы выглядело просветленным и умиротворенным, кажется, она получила от оракула именно тот ответ, на который и рассчитывала.
– Я никогда не забуду вашей услуги, граф, – она благосклонно улыбнулась замершему от счастья фавориту.
Но Ярослав совершенно точно знал, что забудет, одарит деревеньками с крепостными душами и заведет себе другого графа для развлечений. Нет в этом мире ничего более непостоянного, чем милость коронованных особ. А графа Глинского ждет весьма незавидная судьба.
Во дворец возвращались все тем же бешеным аллюром. Высадив у дворцового крыльца Калиостро и Катюшу, карета покатила дальше, увозя довольную ночным приключением императрицу. Вернувшись в свои покои после бурно прожитой ночи, Аполлон Кравчинский прежде всего приложился к бутылке. Видимо, таким неоригинальным способом пытался успокоить взбудораженные нервы. После чего упал на софу и в изнеможении вытянул ноги.
– Обувь сними, – посоветовал ему Ярослав, с трудом стягивая высокие сапоги.
– При чем тут ноги! – возмутился поэт. – Я, может, душой надорвался. Шутка сказать, пообщался с богом!
Кузнецов на эти слова Аполлона только плечами пожал. Будучи атеистом, он искал вполне материалистическое объяснение произошедшего. Другое дело, что эти поиски уводили его в такие фантастические выси, что оставалось только пожалеть о своей приверженности к дедукции там, где другие полагаются на Всевышнего.
– А кто тебе сказал, что я мистик, – возмутился Кравчинский. – Хотя, в отличие от тебя, человек я, безусловно, верующий, но именно поэтому я и не верю в божественную суть этого оракула. Храм Йо – это такая же псевдореальность, как и дворец.
– Хочешь сказать, что нам все это почудилось?
– Я не знаю, Ярила, природы явления, которое мы наблюдали, но уверен, что оракул не имеет никакого отношения к божественному провидению. По-моему, это просто компьютер. Или что-то в этом роде.
– Но он же предсказал императрице ее судьбу?
– Она такая же императрица, как Колян Ходулин – граф, – криво усмехнулся Кравчинский. – Мы имеем дело с реальными людьми, Ярослав. Причем эти люди – наши современники. Зачем компьютеру понадобилось перепрограммировать их в исторических персонажей, я не знаю, но, похоже, цель у него есть. Возможно, он и нас запрограммировал на какие-то нужные ему действия.
Версия, высказанная Кравчинским, показалась Ярославу интересной. Не говоря уже о том, что она давала простор для дедуктивного метода, который, столкнувшись с явлениями мистическими, начал давать сбои.
– А куда делись печенеги?
– Это не печенеги, Ярила, и не монголо-татары, а скорее всего китайские торговцы, на свою беду наведавшиеся в дальнюю деревеньку.
– Шестерых я застрелил из револьвера фон Дорна, двух заколол шпагой. Они были натуральными покойниками. Я же видел кровь, что лилась из их ран! И вдруг – никого!
– В том то и дело, Ярила, что ты стрелял из револьвера фон Дорна, а не из собственного «Макарова».
– Нет у меня пистолета Макарова, с чего ты взял?
– Темнила, – обиделся Кравчинский. – Но в любом случае этим китайцам сильно повезло.
Скорее всего Аполлон был прав. Револьвер был порождением этого иллюзорного мира, так же как и шпага поручика Друбича. Надо полагать, китайцы, полежав на травке, ожили и очень удивились тому, что неожиданно для себя оказались в темном лесу. После чего продолжили свое путешествие по торговым делам. Нечто подобное уже было с Ванькой Каином, который благополучно живет и не тужит в дубленой шкуре Ваньки Митрофанова. Еще и водку, паразит, пьет стаканами.
– Надо искать императрицу, – сказал вдруг Аполлон.
– Зачем? – не понял Ярослав.
– Сдается мне, что она уже сыграла свою роль в этом спектакле и режиссер отпустил ее с миром. Теперь она, надо полагать, вернулась к своему естественному состоянию, возможно бизнес-леди, возможно домашней хозяйки. Но в любом случае искать ее надо где-то в радиусе полусотни километров, поскольку именно на такое расстояние, похоже, распространяется власть компьютера.
Надо признать, что у поэта голова варила даже после выпитой бутылки вина и проведенной в заботах ночи. Впрочем, именно за хорошие мозги Ярослав его и ценил, поскольку как боевая единица Аполлоша ничего из себя не представлял. Причем Кравчинского нельзя было назвать трусом, так как человек робкого десятка вряд ли добровольно полез в логово к оракулу.
Просто поэт не хотел и не умел драться. Прискорбно, конечно. Но совсем уж совершенных людей не бывает, приходится принимать их такими, какие они есть.
Несколько часов сна на роскошных ложах вернули друзьям хорошее настроение и аппетит. В этом иллюзорном дворце очень хорошо кормили, надо признать. И прислуга была вышколена на загляденье. Стоило только графу Глинскому бровью шевельнуть, как на его зов бросалось сразу несколько верных холопов. Катюша, сидевшая за столом рядом с поручиком Друбичем. цвела майской розой. К сожалению, никакого просветления ни в ее мозгах, ни в мозгах Коляна Ходулина Ярослав не обнаружил. Они так и продолжали играть навязанные им роли и находили в них, судя по всему, удовлетворение. В принципе Кузнецов их очень хорошо понимал. В той, бьющей за стеной реальности им ничего особенного не светило. Здесь же они были весьма влиятельными особами, да еще и на всем готовом. Птички божий не знают ни заботы, ни труда. Кушают, плетут интриги, а холопы на них горбатятся рук не покладая. Революционные мысли Ярослава отразились, видимо, на его лице, поскольку граф Глинский бросил на своего гостя удивленный взгляд. И, вероятно, он был прав в своем удивлении, ну хотя бы потому, что его челядь не выглядела несчастной, угнетаемой феодалом массой. Наоборот, это были хорошо откормленные мужики и бабы, вполне довольные своей жизнью при богатом барине. Надо полагать, ни в пище, ни в одежде они недостатка не испытывали, а потому и не горели Желанием покинуть созданный для них оракулом рай.
– В Санкт-Петербурге скоро следует ожидать больших событий, – завел разговор на политическую тему Калиостро. – Ваше сиятельство не собирается покинуть глухой край, чтобы в них поучаствовать?
– Возвращение в столицу мне запрещено императором, – холодно бросил Глинский. – У меня нет ни малейшего желания болтаться на дыбе или отдать богу душу. Впрочем, мое затворничество продлится недолго. Вас же, господа, я не задерживаю. Хотя поручику Друбичу следует соблюдать осторожность. Мне бы не хотелось потерять зятя еще до венчания. А обряд бракосочетания мы проведем в Санкт-Петербурге, сразу после того, как нынешний кризис будет благополучно разрешен. Вы понимаете, о чем я говорю, Друбич?
– Понимаю, – охотно подтвердил Ярослав.
– Ее величество обещала позаботиться о вашей карьере, но для этого ей нужно стать полновластной хозяйкой в Российской империи. В ваших интересах, Друбич, поспособствовать ей в этом.
Катюша ласково улыбнулась своему будущему мужу и нынешнему любовнику, поощряя его тем самым на великие деяния. Ибо спихнуть императора с трона было делом, конечно, нешуточным. Сколь Ярослав помнил историю, незадачливый император скончался не столько от желудочных колик, сколько от неразумного усердия своих врачевателей, вздумавших лечить хворь массивными бронзовыми канделябрами. Присутствовал ли среди светил медицины, собравшихся на консилиум вокруг больного, поручик Друбич, он не знал. Но не исключено, что присутствовал и даже приложил руку, вооруженную тяжелым предметом, к венценосной голове.
– Вы не подскажете нам, ваше сиятельство, где остановилась императрица? – спросил Аполлон. – Люди мы в ваших краях пришлые, и, боюсь, заблудимся в незнакомом месте.
– Здесь недалеко, верст пятьдесят от силы. Дорога вас сама приведет. Но поторопитесь, господа, императрица собирается в столицу уже сегодня. Поедет она на перекладных. Так что нагнать ее в пути вам вряд ли удастся.
Прощание с Катюшей было коротким, но трогательным. Ярослав обещал непременно вернуться и уж, конечно, собирался сдержать данное девушке слово. Ходулина-то в любом случае придется отсюда вытаскивать. Да и Катюша Кузнецову теперь не чужая, хотя о характере их будущих отношений он наперед не загадывал. У него не было сомнений, что Катюша любит поручика Друбича, но далеко не факт, что ей придется по сердцу Ярослав Кузнецов.
Кравчинский во дворе уже заводил свою карету, в смысле «Ладу». Графская челядь с любопытством наблюдала за манипуляциями заезжего мага. Карета, однако, не просто завелась, а даже тронулась с места под удивленные возгласы дворни. Одетый в черный кафтан, сшитый по моде восемнадцатого века, Калиостро выглядел за рулем машины, сварганенной в годы развитого социализма, очень живописно. Кузнецов это оценил и, садясь на переднее сиденье «Лады», сделал приятелю комплимент. С некоторым удивлением детектив обнаружил на заднем сиденье машины Целый арсенал пистолетов.
– В кого это ты собрался стрелять? – поинтересовался он у Аполлона.
– Стрелять будешь ты, – поправил его поэт, – а я при тебе стану заряжающим. Я тут проконсультировался у знающих людей и овладел технологией этого дела в совершенстве. Не бойся, Ярила, прорвемся, у нас пороха и пуль на целую дивизию хватит.
Кузнецов инициативу Кравчинского одобрил, тем более что барабан револьвера, подаренного ему фон Дорном, был пуст. Ярослав собрался было выбросить ненужную игрушку в окно, но потом передумал. Если удастся выбраться из этой западни, то следует, наверное, отправить револьвер на экспертизу и выяснить, чем же он отличается от настоящего.
– Заедем к Ефросинье, – предложил вдруг Аполлон, – надо попрощаться.
Ярослав не возражал. Крюк был невелик, и мчались они не на лихих конях, отбивая задницы о жесткие седла, а на старушке «Ладе», с ее мягкими и комфортными сиденьями. Аполлон, надо отдать ему должное, нашел дорогу без труда, и уже через десять минут подруливал к избушке на курьих ножках. Но на призывный сигнал «Лады» никто на крыльцо не вышел. Кравчинскому пришлось вылезать из машины и топать ножками на свидание к ведьме. Чем уж так приглянулась ходулинская тетка городскому поэту, Ярослав не знал. Хотя справедливости ради надо заметить, что Ефросинья была редкостной красавицей. Прямо богиня Венера, а не женщина. Ведьма к тому же. Ну как при таких ценных качествах не понравиться романтически настроенному Аполлону.
Кравчинский выскочил из избушки буквально через пять секунд с лицом, перекошенным от ужаса. Ярослав, прихватив с заднего сиденья допотопный пистолет и придерживая шпагу, бросился товарищу на помощь.
– Ее убили! – сумел только вымолвить побелевшими губами поэт.
Ярослав, не раздумывая, толкнул хлипкую, пробитую пулей дверь. Ефросинья лежала на лавке, сжав в предсмертной судороге кулачки. Выпущенная в нее пуля оставила след под левой грудью. Рана была смертельной, хотя крови вытекло немного. Тело Ефросиньи было еще теплым. Это и вселило в Ярослава надежду.
– Не пугайся, – сказал он Кравчинскому, выходя на крыльцо. – Это не Ефросинья, а совсем другая женщина, убитая почти восемьдесят лет назад. Возможно, она принадлежала к ходулинскому семейству, возможно, нет, но в любом случае имела отношение к роду Глинских. Я могу назвать тебе имя человека, застрелившего ее.
– Фон Дорн, – догадался сообразительный Аполлоша.
– Именно, – кивнул Ярослав. – Он убил ее из-за диадемы. Черт, как я сразу не догадался. Он ведь выслеживал нас. Думаю, что это он натравил на нас этих несчастных печенегов, чтобы отвлечь наше внимание и проникнуть в храм Йо.
– Точно, – согласился успокоившийся Аполлон. – Я ведь тебе говорил, что видел там, на поляне, какого-то типа.
История, что ни говори, становилась чем дальше, тем интереснее. Фон Дорн не просто захватил диадему, он раскрыл тайну, с ней связанную, и даже заглянул в собственное будущее. То есть он узнал, что нужно делать, чтобы благополучно выбраться из ловушки. У Ярослава, между прочим, тоже имелась такая возможность, но он ее упустил. Зато детектив теперь догадывался, что сделал тогда в далеком двадцать седьмом году Терентий Филиппович Доренко. Он убил не только Ефросинью, он убил и своего однополчанина поручика Друбича и, вероятно, молодого графа Глинского. Только так можно было остановить заигравшийся компьютер. Исчезли главные фигуранты разворачивающегося действа, и продолжение спектакля становилось бесполезным. До поры. До той поры, пока не подрастут новые актеры для уже написанных ролей. Главным отличием спектакля двадцать седьмого года было то, что и фон Дорн, и Друбич, и Глинский существовали в действительности. И стрелял фон Дорн из вполне реального револьвера и потому убил своих оппонентов на самом деле. А потом объявил их диверсантами, шпионами и врагами трудового народа. Дело списали в архив, а старшего оперуполномоченного Терентия Филипповича Доренко наградили именным оружием. Во всяком случае, так вполне могло быть, но, возможно, детектив в своих предположениях ошибался.
– Сворачивай, – распорядился Ярослав.
– Ты что, с ума сошел? – удивленно посмотрел на друга Кравчинский.
– Потом объясню, – отмахнулся Кузнецов. Аполлон хоть и нехотя, но подчинился. «Лада» свернула в заросли и заглохла. Ярослав взял с заднего сиденья еще один пистолет и вылез из машины
– Сиди тихо, – посоветовал он Кравчинскому. – Услышишь выстрелы, не высовывайся. Я без тебя справлюсь.
– А с кем ты воевать собрался?
– С ОГПУ, – криво усмехнулся Кузнецов. Ярослав нисколько не сомневался, что засаду фон Дорн устроил у поворота. В том самом месте, где лесная тропа выворачивает на дорогу, ведущую к дворцу Глинских. Трудно сказать, почему он не подстерег «Ладу» при въезде на лесную тропу. Но не исключено, что просто не властен был изменить то, что уже имело место. Тот поручик Друбич был убит в двадцать седьмом году именно на этом повороте. Откуда же Терентию Филипповичу знать, что ныне у нас на календаре далеко не тысяча девятьсот двадцать седьмой год, и противостоит ему совсем другой человек по фамилии Кузнецов.
Рассчитал Ярослав все абсолютно точно. Его врагам, собственно, негде было затаиться, как только в этих кустиках, на противоположной стороне дороги. Он обогнул их по дуге, проделав часть пути по-пластунски, и зашел притаившимся в засаде людям в тыл. Он подобрался к ним практически вплотную, тщательно прицелился и выстрелил с обеих рук. Двое так и остались лежать в высокой траве, зато третий, фон Дорн мгновенно вскочил на ноги. В руке у него чернел револьвер, и он даже успел выстрелить, прежде чем шпага Ярослава пронзила ему горло. Пуля оцарапала детективу щеку, и он с некоторым удивлением подумал, что для него этот выстрел мог бы стать роковым, поскольку он единственный, если не считать Аполлона Кравчинского, разумеется, играет не по правилам. Будучи по роли Друбичем, он частенько действует как Кузнецов. А ведь у других подобной возможности нет. Знать бы еще, почему так происходит, уж не волею ли компьютера, которому для чего-то надо изменить ход уже свершившихся событий?
Ярослав обшарил карманы убитого фон Дорна и без труда обнаружил то, что искал. Диадема заиграла всеми своими бриллиантами на солнце, но как ни всматривался в нее детектив, ничего из ряда вон выходящего не обнаружил. Красивая вещица и только. Теперь остается выяснить, кто же он, тот таинственный император, преподнесший ее в дар своей дорогой супруге.
– К императрице, – скомандовал Ярослав, подсаживаясь к истомившемуся в ожидании Кравчинскому.
– Он же тебя ранил, – испуганно прошептал Аполлон. – Вот черт, но ведь нас и убить могут.
Проселочная дорога действительно привела друзей к дворцу. Во всяком случае, назвать это здание просто домом у Ярослава язык бы не повернулся. По архитектуре сооружение мало чем отличалось от дворца графа Глинского, складывалось впечатление, что их строили по типовому проекту. Кузнецов не рискнул бы вот так сразу определить, каким способом восстанавливали это здание. Принимал ли в процессе участие оракул, или новые хозяева дворца использовали самых обычных наших строителей. Но в любом случае сейчас здесь хозяйничал восемнадцатый век, вытеснивший на обочину жизни век двадцать первый. Возможно, поручику Друбичу и заезжему графу Калиостро и следовало бы нанести визит вежливости императрице, но приятели решили с этим подождать. Новая встреча абсолютно ничего бы им не дала в понимании сути происходящих событий. Ярослав решил просто понаблюдать за поведением героев спектакля со стороны. «Ладу» друзья оставили в придорожных зарослях, а сами, хоронясь за липами, следили за суетой, происходившей перед дворцом. Суета была самой что ни на есть обычной. Челядь готовилась к отъезду значительного лица. Императрица же с отъездом не торопилась, и следопытам волей неволей пришлось проторчать в кустах до самых сумерек. И только когда до ночи уже было рукой подать, запряженная четверкой лошадей карета выехала наконец на проселочную дорогу. К этому моменту друзья уже сидели в машине и дружно осуждали чужую нерасторопность. В конце концов разумные люди отправляются в путь с утра. Тем более что ее величеству предстояло проделать немалое расстояние до стольного града Санкт-Петербурга.
– А может, императрица в северную столицу и не собирается? – высказал смелое предположение Кравчинский. – Возможно, ее вполне устроит наш милый губернский город?
– А император? – с усмешкой напомнил Кузнецов.
– Вот именно поэтому нашей хорошей знакомой и не за чем ехать в Санкт-Петербург. Ее император живет поблизости.
Ярослав с Кравчинским согласился, оставалось убедиться во всем собственными глазами. Карета хоть и ехала с довольно приличной скоростью, но все-таки четверке лошадей трудно было состязаться с табуном, находившимся у «Лады» под капотом. Друзья без проблем висели на хвосте кареты императрицы и сопровождавшего ее эскорта, который составляли пятеро ражих молодцов на хорошо откормленных конях. Фары Кравчинский включить не рискнул и ориентировался сейчас по факелам в руках охраны. Путешествие длилось уже более часа, и Аполлон начал терять терпение. Дорога проходила сквозь лес и изобиловала колдобинами и ухабами, на которых жалобно поскрипывали рессоры старенькой «Лады». Кравчинский уже перебрал всех царей, генсеков и президентов, правивших нашей страной со времен Екатерины, ни для одного из них не найдя хорошего слова. Ярослав согласился с другом, ему тоже казалось, что двести с лишним лет – это достаточный срок для того, чтобы превратить направления в приличные дороги. Правда, в отличие от оптимиста Кравчинского, прогнозировавшего улучшение дорожных покрытий к концу нынешнего века, детектив полагал, что для этого нам потребуется по крайней мере тысячелетие. Увлекшись обсуждением интересной проблемы, друзья прозевали поворот и на какое-то время потеряли карету из виду, и этот недосмотр оказался фатальным. В том смысле, что карета вдруг словно бы испарилась с дороги вместе с эскортом. Зато невесть откуда появились две легковые машины, которые с урчанием стали уходить от «Лады».