Сергей ШВЕДОВ
ОРАКУЛ
Частный детектив Ярослав Кузнецов, известный под оперативным псевдонимом Ярила, с тяжким, исходящим из самого нутра вздохом оглядел обшарпанные стены офиса и перевел глаза на монитор. Увы, компьютер ничем его не порадовал, ибо хранящаяся там информация не представляла особого интереса. Дела сыскной конторы шли не то что плохо, а просто из рук вон. Клиенты упрямо игнорировали даровитого сыщика, доверяя разрешение своих проблем то правоохранительным органам, то вообще черт знает кому. Возникшая критическая ситуация грозила полным и окончательным разорением, закрытием агентства и безработицей владельцу и единственному сотруднику. Вступая на стезю частного сыска, после того как его вышибли с третьего курса юридического института, Ярослав никак не предполагал, что его авантюра закончится столь плачевно. Создавалось впечатление, что и воры у нас перевелись, и мужья перестали изменять своим женам. Пресса, как электронная, так и печатная, утверждала обратное, пугая и без того встревоженного обывателя валом преступности, захлестнувшим страну, но Кузнецов не верил уже никому, в том числе и журналистам. Эти всегда готовы раздуть из мухи слона, тем более что последнего можно продать дороже.
Шум у входной двери заставил детектива потянуться к курительной трубке, но, увы, ему и в этот раз не повезло. В помещение вошел не клиент с туго набитым бумажником, а всего лишь Аполлон Кравчинский, незадачливый литератор и старый, еще со школьных времен друг Ярослава. Подозревать Аполлошу в материальном достатке – непроходимая глупость, ибо непризнанный гений перебивался случайными заработками да пособием, нерегулярно получаемым от прижимистых родителей, похоже, уже махнувших рукой на свое непутевое чадо. Во всяком случае, они заметно сократили субсидирование в расчете, что сия радикальная мера заставит неразумного поэта взяться за ум. Кравчинский горел желанием оправдать надежды родителей и удовлетворить собственные неуемные амбиции, но пока ему везло еще меньше, чем сыщику. И стихи его не печатали, и написанный в горячке роман не вызвал интереса у издателей. По мнению Кузнецова, лучшей участи эта постмодернистская чушь и не заслуживала. И вообще: хочешь заработать, пиши детективы. Кравчинский после недолгого размышления правоту старого друга признал, но, к сожалению, пока что никак не мог подобрать подходящего сюжета и возлагал все надежды на Ярослава, которого претензии литератора, да еще в столь критический момент, раздражали не на шутку.
– Нет у меня для тебя сюжета, – огрызнулся в сторону гостя расстроенный хозяин. – Можешь ты это понять?
– Ну а воспоминания о славном боевом прошлом? – вопросительно посмотрев на приятеля, поинтересовался Кравчинский, присаживаясь к столу.
Славное боевое прошлое у Ярилы имелось, но вот вспоминать он о нем не любил, хотя и не считал проведенное в горах время потерянным. Все-таки кое-какого жизненного опыта он там поднабрался. Но делиться этим опытом с Аполлошей, благоразумно откосившим от армии по причине то ли плоскостопия, толи воспаления хитрости, он не собирался. Приятеля Ярослав не осуждал, ибо полагал, что наша доблестная армия ничего не потеряла в лице Кравчинского, и чем меньше в ней будет таких, с позволения сказать, пацифистов, тем крепче станут ее ряды. Аполлоша успел окончить институт, правда, почему-то строительный, и считал, что время его триумфа уже не за горами.
Появление заполошного Ходулина, Коляна или Коляша по дворовой кличке, прервало вспыхнувшую в офисе дискуссию о смысле бытия. Колян был профессиональным шалопаем, не склонным к философскому осмыслению действительности и занятым по большей части поисками земных радостей вроде банки пива в жаркий день или раскованной девахи в ночную пору. На потуги своих приятелей добиться успеха на избранных поприщах он смотрел иронически, уверяя, что ничего путного из этого все равно не выйдет, а нагрянувшая старость беспощадно отомстит честолюбцам за бесцельно растраченные молодые годы. Впрочем, вся собравшаяся в офисе троица не перешагнула еще рубеж семидесятипятилетия на троих и о старости могла рассуждать только гипотетически.
– Выручай, Ярила! – выдохнул в изнеможении Ходулин и зашарил глазами по столу в поисках спиртного.
Однако Кузнецов ни водки, ни пива в офисе не держал из принципа, ну и за тем, чтобы не приваживать к рабочему месту склонных к неуемному потреблению горячительных напитков приятелей, которые запросто могли превратить солидное детективное агентство в забегаловку.
– Бог подаст, – усмехнулся Кузнецов, глядя на страдающего с похмелья гостя без всякого сочувствия.
– Я не про водку. – Ходулин тяжело рухнул на стул. – Нуждаюсь в помощи профессионала.
– Обокрали, что ли? – удивился Кравчинский, мучительно соображая, что же такого ценного могли взять воры у не склонного к пошлому накопительству Коляна.
– Обокрали, – со вздохом подтвердил Ходулин, – только не меня, а родную тетю, которой я обязан буквально всем.
– Подожди, – нахмурился Кузнецов. – Это какая же тетя?
– Деревенская, естественно. Можешь себе представить: за неделю у нее увели целых два самогонных аппарата. Старушка в слезах, я в панике. В смысле– исхожу сочувствием. Не откажи, детектив, в помощи. Найди и покарай супостата и аспида.
Кузнецов разочарованно откинулся на спинку стула. Возникшая было надежда поучаствовать в расследовании серьезного дела растаяла в дымке раскуренной снобом Аполлошей толстенной сигары. Сам Ярослав не курил, а трубку на столе держал как атрибут профессии, справедливо полагая, что детектив без курительной трубки, как поэт без музы, обойтись не сможет.
– Зря ты так легкомысленно к этому относишься, – укорил детектива Ходулин. – Для моей бедной тетки самогонный аппарат – это как «мерседес» для банкира. Да что там «мерс» – сейф с деньгами. В деревне без самогона нельзя – ходовая валюта.
– Не лишено, – задумчиво произнес Кравчинский. – Самогоноварение – безусловное зло. Однако, принимая во внимание тяжелое материальное положение владелицы подпольного заводика, суд наверняка проявит к ней снисхождение.
– Ты соображай, что городишь, рифмоплет недоделанный, – обиделся Колян. – Какой еще суд? Тетка моя – честнейший человек. И бескорыстнейший. Когда я из армии вернулся в одном камуфляже, она мне пятнадцать тысяч прислала. Для жлобов деньги, конечно, небольшие, но для меня они стали даром небес. Не могу же я свою благодетельницу бросить в трудный час.
– Неблагодарность —тяжкий грех, – охотно подтвердил Аполлон и с любопытством воззрился на Кузнецова.
Детектив Коляновой тетке безусловно сочувствовал. Один самогонный аппарат, это еще куда ни шло, но украсть два за неделю – явный перебор. Другое дело, что столь мелкое происшествие его как профессионала не вдохновляло. К тому же велики были шансы оконфузиться. Житель он городской, далекий от забот бывших колхозников, а деревня, что там ни говори, место весьма и весьма специфическое, со своими взаимоотношениями, во многом непонятными пришлым людям.
– Ну не найдешь и не найдешь, – утешил приятеля Колян. – В конце концов, тетка новый закажет местным умельцам. Тут ведь важно другое – частный детектив из губернской столицы приехал! Шутка сказать, такая «крыша» у старушки. Голову даю на отсечение, нам эти аппараты искать не придется, их подкинут на крыльцо просто от испуга. А главное – племянник проявил заботу, бросился по первому же зову тетке на помощь. Привез лучшего специалиста.
– Так уж и лучшего? – смутился Кузнецов.
– А кто там разбираться будет – лучший ты или худший, – махнул рукой Колян. – Реклама – двигатель торговли. Лиха беда начало. Найдешь самогонный аппарат в деревне, глядишь, и в городе к тебе клиент повалит. Тоже, брат, добрые дела в небесной канцелярии без поощрения не остаются.
– Ты только небесную канцелярию сюда не приплетай, – осадил Ярослав расходившегося Коляна. – Не тот повод.
– Парного молока попьем, – продолжал соблазнять Ходулин. – У тетки корова есть и коза. Это же природа! Речка в двух шагах. Хлопнул молочка, вышел на бережок, а там белые лебедушки плывут по голубой глади в чем мама родила.
– Я про лебедей не понял, – честно признался Аполлон Кравчинский. – Они ощипанные, что ли?
– Это метафора, – пояснил Ярослав поэту. – Он телок имел в виду.
– Да что телки, – вошел в раж Колян, – коровища! Вымя – во! По ведру молока дают.
– У кого вымя? – ахнул окончательно сбитый с толку литератор. – Ты построже с метафорами, Коленька, пока у меня мозги окончательно не скисли. Мы о ком речь ведем – о лебедушках или о телках?
– А тебе какая разница? – огрызнулся Ходулин. – Говорю же – лепота!
За лепотой решили ехать на стареньком рыдване Аполлона Кравчинского, подаренного ему предками по случаю окончания института. Рыдван официально именовался «Ладой», но, если и слыл когда-то объектом вожделения отечественных автолюбителей, то очень и очень давно. По прикидкам Кузнецова, автомобиль, прежде чем попасть Аполлоше под задницу, лет этак двадцать бороздил наши непроходимые дороги и сильно за это время потерял как во внешнем виде, так и во внутреннем содержании. Обнадеживало путешественников только то, что путь, который развалюхе предстояло проделать, не превышал ста километров. Сущие пустяки для нашей необъятной родины.
– А дороги? – с сомнением покачал головой Аполлон.—Дороги там есть?
– Есть направление, – твердо сказал Колян. – Не бойся, пацифист, прорвемся!
«Лада» нехотя тронулась с места, обдав рассеянно бредущего мимо бедолагу клубами черного, как сажа, дыма. Уцелел ли прохожий после газовой атаки, Ярослав не успел зафиксировать, поскольку поспешно закрыл окно, испуганный вздорным проявлением «ладушкиного» характера. Ехал детектив в деревню без большой охоты. Но, с другой стороны, в городе ему делать было абсолютно нечего. Работы не предвиделось, денег тоже, с подругой он разругался вдребезги, без всякой надежды на примирение. Оставалось уповать на ходулинских лебедушек да призывать на помощь мудрые изречения предков: «кривая вывезет» и «смелость города берет». Ну а если города берем, то и в деревне, надо полагать, не оплошаем.
Асфальт закончился через тридцать километров, бодро проделанных «Ладой» за каких-нибудь сорок минут. Дальше, как и обещал Колян, началось «направление». Сначала Ярослав от души порадовался, что в области вот уже на протяжении двух недель не было дождя, однако по прошествии пяти минут он эту радость сдал в архив. Пылища поднялась такая, что буквально в десяти шагах ничего не было видно.
– Заблудимся. – Сидевший за рулем Аполлон с сомнением покачал головой. – С тебя, штурман хренов, будет спрос.
– Рули, водила, – бодро отозвался Ходулин. – Курс: зюйд-вест.
Следующие полтора часа безумного путешествия прошли в пыли, похрюкиваниях несчастной «Лады», вздохах Ярослава, стонах пекущегося о собственности Аполлона и бодрых покрикиваниях Коляна. По прикидкам Кузнецова добрую половину пути они уже проделали, однако ухабистая дорога способна довести даже выдержанного человека до белого каления. Скопившееся за время путешествия раздражение начало уже было выплескиваться наружу, но Ярослава опередил радиатор «Лады», закипевший очень к месту.
– Приехали, – скорбно резюмировал Аполлоша, останавливая притомившуюся красавицу, обиженную хамским обращением.
– Ничего, – бодро отозвался Колян. – Постоит – остынет.
– Воду ищи, – прикрикнул на него Кравчинский.—Любишь кататься, люби и саночки возить.
Ярослав, потирая затекшую спину, кряхтя выбрался из машины. Поднятая тысячелетняя пыль обрела тенденцию к оседанию. Ветра не было. Жара стояла невыносимая. Кругом расстилалась непотревоженная человеческой ногой равнина, поросшая пожухшей от зноя травой. Ни голубой тебе глади, ни ощипанных лебедушек. Коровы, правда, были, целое стадо, но пастуха при них не наблюдалось. Не у кого спросить, есть ли в округе водица и как до нее добраться.
– Может, подоить? – спросил у водителя штурман Коляша, с сомнением оглядывая ближайшее вымя.
– Придурок, – со стоном отозвался утомленный дорогой и людской несообразительностью поэт.
– Зато – лепота! – ехидно заметил Ярослав и уверенно направился к багажнику, где по его расчетам находилась канистра с водой.
– Не тронь! – Колян аж подпрыгнул. – Это же пиво, детектив.
Черт бы побрал этого Ходулина! Принюхавшись к содержимому канистры, Ярослав без труда убедился, что оболтус прав. А ведь ему русским языком говорили, чтобы запасся водой. Водой, а не пивом.
– Заливай, – безжалостно скомандовал Ярослав. – Не подыхать же здесь в степи.
– Не позволю, – заорал Ходулин. – Чтоб она захлебнулась, эта «Лада». А пиво – это подарок тетке. Не лишайте старушку последней радости, мужики!
Кравчинский, собравшийся было напоить пивом задохнувшуюся от быстрого бега колымагу, остановился и даже приложился к пенящемуся напитку. Будучи гуманистом, по природе и по воспитанию, он не счел возможным губить ценный продукт, предназначенный все-таки для человеческой глотки, а не для бездушного радиатора, которому в принципе все равно, что потреблять.
– Ну и черт с вами, – в сердцах крикнул Ярослав. – Ищите воду сами.
– И найдем, – твердо заверил Колян. – Не может быть, чтобы коровы весь день жарились на солнце. Должен быть где-то здесь водопой. Помяните мое слово.
Ярослав, усевшись на заднее сиденье «Лады», распахнул дверцу и надвинул на глаза кепку с длинным козырьком, демонстрируя тем самым полное равнодушие к заботам осрамившихся приятелей. Ничего, пусть порыскают по степи, в следующий раз будут умнее.
Он задремал, сморенный жарой и непредвиденными обстоятельствами, а проснулся от воплей Коляна, несущихся чуть ли не из середины коровьего стада. Похоже, этот придурок решил все-таки подоить зазевавшуюся буренку, а та его приласкала копытом. Детектив открыл глаза и бросил рассеянный взгляд на приближающихся в быстром темпе Ходулина и Кравчинского. Аполлоша тащил ведро и, судя по тому, как его изгибало дугой, ведро было не пустым. Колян потрясал над головой не то прутом, не то палкой и вопил во всю мощь своих легких:
– Не позволю.
Парочка была чем-то сильно взволнована и не сумела на первых порах внятно объяснить причину, вызвавшую столь бурные эмоции. Далеко не сразу, но Кузнецов все-таки уразумел, что дело тут вовсе не в корове, а в каких-то нехороших дядях, запустивших в Ходулина палкой.
– Да не палкой, а стрелой, – надрывался Колян. – Он меня к березе пришпилил, гад. Можно сказать, в сантиметре от сердца прошла. Я этого монгола из-под земли достану. Я его по уши в землю вобью, вместе с коньком-горбунком.
– Какой монгол? Какой конек-горбунок? – Ярослав равнодушно зевнул. – Ты что, на солнце перегрелся?
Нечуткость приятеля привела Ходулина в неистовство, и он долго сыпал ругательствами, особенно часто при этом упоминая ООН, чем окончательно запутал все дело. Какое отношение имеет эта во всех отношениях почтенная организация к происшествию на дороге, уразуметь было трудно, да Ярослав и не пытался, зная взбалмошный характер своего приятеля, не способного ни единого дня прожить без скандала, драки или еще какого-нибудь подобного дурацкого приключения.
– Воду добыли? – спросил детектив у очумевшего от впечатлений и ходулинских воплей поэта.
– Да, – ответил Аполлоша, обретя наконец дар речи, и направился к радиатору. – Слышишь, Колян, а может, это пастух был?
– Какой пастух?! Я же его как тебя видел – вылитый монголо-татарин или татаро-монголин! Вылитый! Развернулся в седле, гад, и саданул в меня из лука.
Ярослав взял из рук Ходулина оперенную стрелу и принялся ее рассматривать. Надо признать, стрела была сработана на совесть и вполне могла послужить в умелых руках орудием убийства. Во всяком случае, детектив едва не поранил пальцы об острое жало.
– А почему пастух не может быть монголом? – спокойно поинтересовался Кузнецов у расходившегося Коляна.
– Монголом может, а монголо-татарином нет. Ярослав выразительно покрутил пальцем у виска, намекая на умственное расстройство приятеля. Аполлоша сочувственно вздохнул, но от порочащих Ходулина жестов воздержался. Конечно, лук и стрелы по нынешним временам не самое ходовое оружие среди деревенских пролетариев, к коим, безусловно, следует отнести пастухов. На месте этого «монгола» Ярослав просто запустил бы булыжником в горожанина, полезшего без разрешения к коровьему вымени.
– Не лез я к коровам, – угрюмо отозвался слегка успокоившийся Колян. – На что они мне сдались. Здесь озерцо поблизости. Воды хоть залейся. Вон за тем березовым колком. А этот вылетел как черт из табакерки – в кольчуге и со щитом. Ты мне объясни, умник, зачем пастуху кольчуга?
Вопрос был задан по существу. Хотя Ярослав Ходулину ни на грош не поверил – у страха, как известно, глаза велики. С другой стороны, деревенский пролетариат ныне обеднел, а порох подорожал, так что не исключена массовая деградация местного населения. Очень может быть, что они не только охотятся с луком и стрелами, но и сохой землю пашут.
– Я кольчуги не заметил,—сказал Аполлон, усаживаясь за руль своей лайбы, – но всадник был, за это я ручаюсь. И стрелой он в Коляна действительно запустил. А потом бодренько порысил по равнине. Может, киношники чудят? А то сейчас новая мода появилась: понаделают лат из пластика и дубасят друг друга деревянными мечами. Исторической реконструкцией все это называется.
– Ну а я-то тут при чем? – возмутился Колян. – Зачем мирного обывателя в свои дурацкие игры впутывать? Я же на волосок от смерти был.
– Про волосок – это ты преувеличиваешь, – возразил Аполлоша. – Стрела в метре от тебя пролетела и действительно воткнулась в березу.
Ярослав препирательства друзей уже не слушал. Скорее всего Кравчинский прав: либо киношники, либо заигравшиеся придурки. Детективу Кузнецову нет дела ни до тех, ни до других. Его впереди ждет великое деяние, достойное занесения в анналы зачуханной деревеньки – поиски самогонного аппарата. И связался же Ярослав на свою голову с олухами царя небесного! Монголо-татарин на Среднерусской равнине! Куда наше замечательное правительство смотрит и почему молчит Организация Объединенных Наций?! Очень может быть, что Колян Ходулин прав в своих к ним нецензурных претензиях.
Между прочим, деревенька оказалась не такой уж зачуханной. На первый, хотя и беглый, но придирчивый взгляд здесь было никак не менее трехсот добротных деревянных домов, обнесенных кулацкими заборами. Народ по главной деревенской улице бродил ядреный с лукавым прищуром совсем не монгольских глаз. Прибывшая из города «Лада» если и вызвала переполох, то только среди местных собак, которые сочли своим долгом облаять пришельцев.
Аполлон лихо остановил запыленную машину у закрытых ворот деревенской усадьбы и нажал на клаксон. Особнячок у ходулинской тетки, к слову, был далеко не последним в деревне. Солидное сооружение из толстенных бревен, плотненько подогнанных друг к другу. Сигнал «Лады» был услышан, калитка заскрипела и перед слегка растерявшимися от новых впечатлений путешественниками предстала дебелая женщина, которую записывать в старушки было явно рановато. Если ей и перевалило за сорок, то самую малость. Колян полез к тетке с объятиями. Собравшийся вокруг машины деревенский народ смотрел на разыгравшуюся сцену с умилением. Впрочем, нельзя сказать, что толпа любопытствующих была уж слишком большой. Разве что человек тридцать почтили своим вниманием гостей, причем половину собравшихся составляли ребятишки.
– Вот, тетя Фрося, – сделал широкий жест в сторону своих приятелей Ходулин, – как и обещал: лучший детектив всех времен и народов Ярослав Кузнецов. Между прочим, орденоносец. Выдающийся отечественный пиит и писатель Аполлон Кравчинский, будущий нобелевский лауреат. Прошу любить и жаловать. Аппарат найдем в рекордно короткие сроки и все подробно опишем как в местной, так и в центральной прессе. Частная собственность у нас сейчас под надежной защитой. В этом ни у кого не должно быть сомнений.
Блистательный спич Коляна Ходулина был выслушан деревенскими жителями со вниманием и одобрен аплодисментами, которые оратор счел бурными и продолжительными, а Ярослав – издевательскими. По наблюдениям детектива, лица окружающих поселян менее всего тянули на простодушные. А в глазах явственно читалась насмешка. Похоже, городской десант не произвел на мужиков того впечатления, на которое так рассчитывал Колян. Публика в этих местах проживала явно себе на уме и далеко не робкого десятка. Впрочем, никакой враждебности к пришельцам ни на лицах, ни в поведении собравшихся Ярослав не заметил. А какая-то расторопная деваха даже подмигнула бывшему десантнику зеленым озорным глазом. Девушка была, что называется, кровь с молоком и вполне могла претендовать на звание белой лебедушки, о которой с таким поэтическим вдохновением распинался не склонный к метафорам прагматик и рационалист Колян Ходулин. Ярослав на всякий случай расправил плечи и распрямил прогнутый трудной дорогой стан, дабы явить себя красавице во всем блеске.
– Да какие у нас тут аппараты, Коленька, – нараспев проговорила тетя Фрося. – Живем по-простому, власть и Бога не гневя.
– Погоди, – не сразу врубился Ходулин. – А как же самогонный аппарат?
Бестактный вопрос горожанина был встречен деревенской общественностью прохладным молчанием. Не то чтобы в селе боялись властей, но ведь и правила приличия никто еще не отменял. А политес он и в Африке политес, не говоря уже о российской глубинке.
– Ах да, – спохватился Колян. – Понимаю. Конспирация. А что, у вас участковый в селе появился?
– Зачем нам участковый? – отозвалась с обворожительной улыбкой на устах тетя Фрося. – Мы же тут все свои.
Слова дебелой хозяйки деревенской усадьбы были встречены сочувственным гулом почтенного собрания, в котором Ярослав, однако, уловил нотки сомнения и даже протеста. Сомневалась и протестовала все та же краснощекая зеленоглазая деваха, на которую детектив уже успел положить свой острый соколиный глаз.
– Ну а чужие к вам забредают? – спросил Колян. – Начальство, скажем, из райцентра или всадники на конях-горбунках из монгольских степей? Ордынцы, спрашиваю, в селе есть?
– Ордынцев нет. А чужие иной раз наведываются. Из райцентра уж не помню когда были, но кришнаиты заглядывают. Китайцы намедни товар завозили. Американец неделю назад на велосипеде проезжал. А о монголах у нас давненько уже не слышали.
– А стрела чья? – грозно вскинулся Колян. – Кто у вас здесь в округе стрельбой из лука балуется?
Вопрос был обращен не столько к тете Фросе, сколько к насторожившейся толпе. В ответ народ выразил слишком ретивому горожанину неодобрение. Впрочем, Ярослав на их месте отреагировал точно так же. Нашел о чем спрашивать аборигенов приезжий придурок.
Какие здесь могут быть монголы? Кришнаиты, это еще куда ни шло.
– Стрела, однако, не монгольская, – сказал выступивший из плотных рядов дедок в валенках, зимней шапке и с широкой надписью на застиранной майке «Аи лав ю, герлс». – Стрела печенежская.
– Узнаю эксперта по походке, – хмыкнул Колян, забирая из рук знатока свое сокровище. – Печенеги – это когда было?
– Так и монголо-татары приходили не вчерась, – резонно отозвался старик.
Ярослав был увлечен не столько разговорами, сколько девушкой. Положительно лебедушка была хороша. И явно не испорчена городской цивилизацией и пришлыми кришнаитами. Конкуренции со стороны монголо-татар Ярослав Кузнецов не опасался. Черт с ним, с самогонным аппаратом, но за девушкой стоит приударить. Настроение детектива стремительно поползло вверх, и даже дурацкий спор Коляна с престарелым любителем герлс его не раздражал.
– Ой, что же мы у калитки стоим, – спохватилась тетя Фрося. – Прошу в дом, дорогие гости. Чем богаты, тем и рады.
Дорогие гости себя упрашивать не заставили и, пройдя по двору торжественным гусиным шагом, ступили на крыльцо. Крыльцо поразило городской глаз затейливой резьбой. Ярослав невольно им залюбовался, не выпуская при этом из поля зрения лебедушку, скромно проплывавшую рядом с гостями, опустив очи долу, если выражаться высоким русским стилем.
– Ярослав, – представился Кузнецов, задержавшись в дверях рядом с волоокой.
– Катюша, – охотно отозвалась деревенская красавица.
Поэт Аполлон Кравчинский, впервые оказавшийся в деревянном тереме, растерянно пялился на увешанные пожелтевшими фотографиями стены комнаты, которую, вероятно, правильнее было бы назвать горницей. На фотографиях преобладали люди в мундирах чуть ли не со времен Очакова и покоренья Крыма. Надо полагать, это были Коляновы предки. Если судить по этим фотографиям, то Ходулины ратоборствовали из поколения в поколение, и пацифистов среди них не водилось.
Стол был накрыт с такой быстротой, что Ярослав даже глазом моргнуть не успел, а уж обилие закусок его и вовсе привело в изумление. То ли тетя Фрося очень любила своего непутевого племянника, то ли в деревне испокон веку так потчевали дорогих гостей. В любом случае детектив считал, что им втроем такого количества продуктов просто не съесть.
– Вы извините, что стол собрала на скорую руку, – вздохнула тетя Фрося. – Сегодня повечеряем абы как. а уж гостей завтра созовем.
Шум у входной двери заставил детектива потянуться к курительной трубке, но, увы, ему и в этот раз не повезло. В помещение вошел не клиент с туго набитым бумажником, а всего лишь Аполлон Кравчинский, незадачливый литератор и старый, еще со школьных времен друг Ярослава. Подозревать Аполлошу в материальном достатке – непроходимая глупость, ибо непризнанный гений перебивался случайными заработками да пособием, нерегулярно получаемым от прижимистых родителей, похоже, уже махнувших рукой на свое непутевое чадо. Во всяком случае, они заметно сократили субсидирование в расчете, что сия радикальная мера заставит неразумного поэта взяться за ум. Кравчинский горел желанием оправдать надежды родителей и удовлетворить собственные неуемные амбиции, но пока ему везло еще меньше, чем сыщику. И стихи его не печатали, и написанный в горячке роман не вызвал интереса у издателей. По мнению Кузнецова, лучшей участи эта постмодернистская чушь и не заслуживала. И вообще: хочешь заработать, пиши детективы. Кравчинский после недолгого размышления правоту старого друга признал, но, к сожалению, пока что никак не мог подобрать подходящего сюжета и возлагал все надежды на Ярослава, которого претензии литератора, да еще в столь критический момент, раздражали не на шутку.
– Нет у меня для тебя сюжета, – огрызнулся в сторону гостя расстроенный хозяин. – Можешь ты это понять?
– Ну а воспоминания о славном боевом прошлом? – вопросительно посмотрев на приятеля, поинтересовался Кравчинский, присаживаясь к столу.
Славное боевое прошлое у Ярилы имелось, но вот вспоминать он о нем не любил, хотя и не считал проведенное в горах время потерянным. Все-таки кое-какого жизненного опыта он там поднабрался. Но делиться этим опытом с Аполлошей, благоразумно откосившим от армии по причине то ли плоскостопия, толи воспаления хитрости, он не собирался. Приятеля Ярослав не осуждал, ибо полагал, что наша доблестная армия ничего не потеряла в лице Кравчинского, и чем меньше в ней будет таких, с позволения сказать, пацифистов, тем крепче станут ее ряды. Аполлоша успел окончить институт, правда, почему-то строительный, и считал, что время его триумфа уже не за горами.
Появление заполошного Ходулина, Коляна или Коляша по дворовой кличке, прервало вспыхнувшую в офисе дискуссию о смысле бытия. Колян был профессиональным шалопаем, не склонным к философскому осмыслению действительности и занятым по большей части поисками земных радостей вроде банки пива в жаркий день или раскованной девахи в ночную пору. На потуги своих приятелей добиться успеха на избранных поприщах он смотрел иронически, уверяя, что ничего путного из этого все равно не выйдет, а нагрянувшая старость беспощадно отомстит честолюбцам за бесцельно растраченные молодые годы. Впрочем, вся собравшаяся в офисе троица не перешагнула еще рубеж семидесятипятилетия на троих и о старости могла рассуждать только гипотетически.
– Выручай, Ярила! – выдохнул в изнеможении Ходулин и зашарил глазами по столу в поисках спиртного.
Однако Кузнецов ни водки, ни пива в офисе не держал из принципа, ну и за тем, чтобы не приваживать к рабочему месту склонных к неуемному потреблению горячительных напитков приятелей, которые запросто могли превратить солидное детективное агентство в забегаловку.
– Бог подаст, – усмехнулся Кузнецов, глядя на страдающего с похмелья гостя без всякого сочувствия.
– Я не про водку. – Ходулин тяжело рухнул на стул. – Нуждаюсь в помощи профессионала.
– Обокрали, что ли? – удивился Кравчинский, мучительно соображая, что же такого ценного могли взять воры у не склонного к пошлому накопительству Коляна.
– Обокрали, – со вздохом подтвердил Ходулин, – только не меня, а родную тетю, которой я обязан буквально всем.
– Подожди, – нахмурился Кузнецов. – Это какая же тетя?
– Деревенская, естественно. Можешь себе представить: за неделю у нее увели целых два самогонных аппарата. Старушка в слезах, я в панике. В смысле– исхожу сочувствием. Не откажи, детектив, в помощи. Найди и покарай супостата и аспида.
Кузнецов разочарованно откинулся на спинку стула. Возникшая было надежда поучаствовать в расследовании серьезного дела растаяла в дымке раскуренной снобом Аполлошей толстенной сигары. Сам Ярослав не курил, а трубку на столе держал как атрибут профессии, справедливо полагая, что детектив без курительной трубки, как поэт без музы, обойтись не сможет.
– Зря ты так легкомысленно к этому относишься, – укорил детектива Ходулин. – Для моей бедной тетки самогонный аппарат – это как «мерседес» для банкира. Да что там «мерс» – сейф с деньгами. В деревне без самогона нельзя – ходовая валюта.
– Не лишено, – задумчиво произнес Кравчинский. – Самогоноварение – безусловное зло. Однако, принимая во внимание тяжелое материальное положение владелицы подпольного заводика, суд наверняка проявит к ней снисхождение.
– Ты соображай, что городишь, рифмоплет недоделанный, – обиделся Колян. – Какой еще суд? Тетка моя – честнейший человек. И бескорыстнейший. Когда я из армии вернулся в одном камуфляже, она мне пятнадцать тысяч прислала. Для жлобов деньги, конечно, небольшие, но для меня они стали даром небес. Не могу же я свою благодетельницу бросить в трудный час.
– Неблагодарность —тяжкий грех, – охотно подтвердил Аполлон и с любопытством воззрился на Кузнецова.
Детектив Коляновой тетке безусловно сочувствовал. Один самогонный аппарат, это еще куда ни шло, но украсть два за неделю – явный перебор. Другое дело, что столь мелкое происшествие его как профессионала не вдохновляло. К тому же велики были шансы оконфузиться. Житель он городской, далекий от забот бывших колхозников, а деревня, что там ни говори, место весьма и весьма специфическое, со своими взаимоотношениями, во многом непонятными пришлым людям.
– Ну не найдешь и не найдешь, – утешил приятеля Колян. – В конце концов, тетка новый закажет местным умельцам. Тут ведь важно другое – частный детектив из губернской столицы приехал! Шутка сказать, такая «крыша» у старушки. Голову даю на отсечение, нам эти аппараты искать не придется, их подкинут на крыльцо просто от испуга. А главное – племянник проявил заботу, бросился по первому же зову тетке на помощь. Привез лучшего специалиста.
– Так уж и лучшего? – смутился Кузнецов.
– А кто там разбираться будет – лучший ты или худший, – махнул рукой Колян. – Реклама – двигатель торговли. Лиха беда начало. Найдешь самогонный аппарат в деревне, глядишь, и в городе к тебе клиент повалит. Тоже, брат, добрые дела в небесной канцелярии без поощрения не остаются.
– Ты только небесную канцелярию сюда не приплетай, – осадил Ярослав расходившегося Коляна. – Не тот повод.
– Парного молока попьем, – продолжал соблазнять Ходулин. – У тетки корова есть и коза. Это же природа! Речка в двух шагах. Хлопнул молочка, вышел на бережок, а там белые лебедушки плывут по голубой глади в чем мама родила.
– Я про лебедей не понял, – честно признался Аполлон Кравчинский. – Они ощипанные, что ли?
– Это метафора, – пояснил Ярослав поэту. – Он телок имел в виду.
– Да что телки, – вошел в раж Колян, – коровища! Вымя – во! По ведру молока дают.
– У кого вымя? – ахнул окончательно сбитый с толку литератор. – Ты построже с метафорами, Коленька, пока у меня мозги окончательно не скисли. Мы о ком речь ведем – о лебедушках или о телках?
– А тебе какая разница? – огрызнулся Ходулин. – Говорю же – лепота!
За лепотой решили ехать на стареньком рыдване Аполлона Кравчинского, подаренного ему предками по случаю окончания института. Рыдван официально именовался «Ладой», но, если и слыл когда-то объектом вожделения отечественных автолюбителей, то очень и очень давно. По прикидкам Кузнецова, автомобиль, прежде чем попасть Аполлоше под задницу, лет этак двадцать бороздил наши непроходимые дороги и сильно за это время потерял как во внешнем виде, так и во внутреннем содержании. Обнадеживало путешественников только то, что путь, который развалюхе предстояло проделать, не превышал ста километров. Сущие пустяки для нашей необъятной родины.
– А дороги? – с сомнением покачал головой Аполлон.—Дороги там есть?
– Есть направление, – твердо сказал Колян. – Не бойся, пацифист, прорвемся!
«Лада» нехотя тронулась с места, обдав рассеянно бредущего мимо бедолагу клубами черного, как сажа, дыма. Уцелел ли прохожий после газовой атаки, Ярослав не успел зафиксировать, поскольку поспешно закрыл окно, испуганный вздорным проявлением «ладушкиного» характера. Ехал детектив в деревню без большой охоты. Но, с другой стороны, в городе ему делать было абсолютно нечего. Работы не предвиделось, денег тоже, с подругой он разругался вдребезги, без всякой надежды на примирение. Оставалось уповать на ходулинских лебедушек да призывать на помощь мудрые изречения предков: «кривая вывезет» и «смелость города берет». Ну а если города берем, то и в деревне, надо полагать, не оплошаем.
Асфальт закончился через тридцать километров, бодро проделанных «Ладой» за каких-нибудь сорок минут. Дальше, как и обещал Колян, началось «направление». Сначала Ярослав от души порадовался, что в области вот уже на протяжении двух недель не было дождя, однако по прошествии пяти минут он эту радость сдал в архив. Пылища поднялась такая, что буквально в десяти шагах ничего не было видно.
– Заблудимся. – Сидевший за рулем Аполлон с сомнением покачал головой. – С тебя, штурман хренов, будет спрос.
– Рули, водила, – бодро отозвался Ходулин. – Курс: зюйд-вест.
Следующие полтора часа безумного путешествия прошли в пыли, похрюкиваниях несчастной «Лады», вздохах Ярослава, стонах пекущегося о собственности Аполлона и бодрых покрикиваниях Коляна. По прикидкам Кузнецова добрую половину пути они уже проделали, однако ухабистая дорога способна довести даже выдержанного человека до белого каления. Скопившееся за время путешествия раздражение начало уже было выплескиваться наружу, но Ярослава опередил радиатор «Лады», закипевший очень к месту.
– Приехали, – скорбно резюмировал Аполлоша, останавливая притомившуюся красавицу, обиженную хамским обращением.
– Ничего, – бодро отозвался Колян. – Постоит – остынет.
– Воду ищи, – прикрикнул на него Кравчинский.—Любишь кататься, люби и саночки возить.
Ярослав, потирая затекшую спину, кряхтя выбрался из машины. Поднятая тысячелетняя пыль обрела тенденцию к оседанию. Ветра не было. Жара стояла невыносимая. Кругом расстилалась непотревоженная человеческой ногой равнина, поросшая пожухшей от зноя травой. Ни голубой тебе глади, ни ощипанных лебедушек. Коровы, правда, были, целое стадо, но пастуха при них не наблюдалось. Не у кого спросить, есть ли в округе водица и как до нее добраться.
– Может, подоить? – спросил у водителя штурман Коляша, с сомнением оглядывая ближайшее вымя.
– Придурок, – со стоном отозвался утомленный дорогой и людской несообразительностью поэт.
– Зато – лепота! – ехидно заметил Ярослав и уверенно направился к багажнику, где по его расчетам находилась канистра с водой.
– Не тронь! – Колян аж подпрыгнул. – Это же пиво, детектив.
Черт бы побрал этого Ходулина! Принюхавшись к содержимому канистры, Ярослав без труда убедился, что оболтус прав. А ведь ему русским языком говорили, чтобы запасся водой. Водой, а не пивом.
– Заливай, – безжалостно скомандовал Ярослав. – Не подыхать же здесь в степи.
– Не позволю, – заорал Ходулин. – Чтоб она захлебнулась, эта «Лада». А пиво – это подарок тетке. Не лишайте старушку последней радости, мужики!
Кравчинский, собравшийся было напоить пивом задохнувшуюся от быстрого бега колымагу, остановился и даже приложился к пенящемуся напитку. Будучи гуманистом, по природе и по воспитанию, он не счел возможным губить ценный продукт, предназначенный все-таки для человеческой глотки, а не для бездушного радиатора, которому в принципе все равно, что потреблять.
– Ну и черт с вами, – в сердцах крикнул Ярослав. – Ищите воду сами.
– И найдем, – твердо заверил Колян. – Не может быть, чтобы коровы весь день жарились на солнце. Должен быть где-то здесь водопой. Помяните мое слово.
Ярослав, усевшись на заднее сиденье «Лады», распахнул дверцу и надвинул на глаза кепку с длинным козырьком, демонстрируя тем самым полное равнодушие к заботам осрамившихся приятелей. Ничего, пусть порыскают по степи, в следующий раз будут умнее.
Он задремал, сморенный жарой и непредвиденными обстоятельствами, а проснулся от воплей Коляна, несущихся чуть ли не из середины коровьего стада. Похоже, этот придурок решил все-таки подоить зазевавшуюся буренку, а та его приласкала копытом. Детектив открыл глаза и бросил рассеянный взгляд на приближающихся в быстром темпе Ходулина и Кравчинского. Аполлоша тащил ведро и, судя по тому, как его изгибало дугой, ведро было не пустым. Колян потрясал над головой не то прутом, не то палкой и вопил во всю мощь своих легких:
– Не позволю.
Парочка была чем-то сильно взволнована и не сумела на первых порах внятно объяснить причину, вызвавшую столь бурные эмоции. Далеко не сразу, но Кузнецов все-таки уразумел, что дело тут вовсе не в корове, а в каких-то нехороших дядях, запустивших в Ходулина палкой.
– Да не палкой, а стрелой, – надрывался Колян. – Он меня к березе пришпилил, гад. Можно сказать, в сантиметре от сердца прошла. Я этого монгола из-под земли достану. Я его по уши в землю вобью, вместе с коньком-горбунком.
– Какой монгол? Какой конек-горбунок? – Ярослав равнодушно зевнул. – Ты что, на солнце перегрелся?
Нечуткость приятеля привела Ходулина в неистовство, и он долго сыпал ругательствами, особенно часто при этом упоминая ООН, чем окончательно запутал все дело. Какое отношение имеет эта во всех отношениях почтенная организация к происшествию на дороге, уразуметь было трудно, да Ярослав и не пытался, зная взбалмошный характер своего приятеля, не способного ни единого дня прожить без скандала, драки или еще какого-нибудь подобного дурацкого приключения.
– Воду добыли? – спросил детектив у очумевшего от впечатлений и ходулинских воплей поэта.
– Да, – ответил Аполлоша, обретя наконец дар речи, и направился к радиатору. – Слышишь, Колян, а может, это пастух был?
– Какой пастух?! Я же его как тебя видел – вылитый монголо-татарин или татаро-монголин! Вылитый! Развернулся в седле, гад, и саданул в меня из лука.
Ярослав взял из рук Ходулина оперенную стрелу и принялся ее рассматривать. Надо признать, стрела была сработана на совесть и вполне могла послужить в умелых руках орудием убийства. Во всяком случае, детектив едва не поранил пальцы об острое жало.
– А почему пастух не может быть монголом? – спокойно поинтересовался Кузнецов у расходившегося Коляна.
– Монголом может, а монголо-татарином нет. Ярослав выразительно покрутил пальцем у виска, намекая на умственное расстройство приятеля. Аполлоша сочувственно вздохнул, но от порочащих Ходулина жестов воздержался. Конечно, лук и стрелы по нынешним временам не самое ходовое оружие среди деревенских пролетариев, к коим, безусловно, следует отнести пастухов. На месте этого «монгола» Ярослав просто запустил бы булыжником в горожанина, полезшего без разрешения к коровьему вымени.
– Не лез я к коровам, – угрюмо отозвался слегка успокоившийся Колян. – На что они мне сдались. Здесь озерцо поблизости. Воды хоть залейся. Вон за тем березовым колком. А этот вылетел как черт из табакерки – в кольчуге и со щитом. Ты мне объясни, умник, зачем пастуху кольчуга?
Вопрос был задан по существу. Хотя Ярослав Ходулину ни на грош не поверил – у страха, как известно, глаза велики. С другой стороны, деревенский пролетариат ныне обеднел, а порох подорожал, так что не исключена массовая деградация местного населения. Очень может быть, что они не только охотятся с луком и стрелами, но и сохой землю пашут.
– Я кольчуги не заметил,—сказал Аполлон, усаживаясь за руль своей лайбы, – но всадник был, за это я ручаюсь. И стрелой он в Коляна действительно запустил. А потом бодренько порысил по равнине. Может, киношники чудят? А то сейчас новая мода появилась: понаделают лат из пластика и дубасят друг друга деревянными мечами. Исторической реконструкцией все это называется.
– Ну а я-то тут при чем? – возмутился Колян. – Зачем мирного обывателя в свои дурацкие игры впутывать? Я же на волосок от смерти был.
– Про волосок – это ты преувеличиваешь, – возразил Аполлоша. – Стрела в метре от тебя пролетела и действительно воткнулась в березу.
Ярослав препирательства друзей уже не слушал. Скорее всего Кравчинский прав: либо киношники, либо заигравшиеся придурки. Детективу Кузнецову нет дела ни до тех, ни до других. Его впереди ждет великое деяние, достойное занесения в анналы зачуханной деревеньки – поиски самогонного аппарата. И связался же Ярослав на свою голову с олухами царя небесного! Монголо-татарин на Среднерусской равнине! Куда наше замечательное правительство смотрит и почему молчит Организация Объединенных Наций?! Очень может быть, что Колян Ходулин прав в своих к ним нецензурных претензиях.
Между прочим, деревенька оказалась не такой уж зачуханной. На первый, хотя и беглый, но придирчивый взгляд здесь было никак не менее трехсот добротных деревянных домов, обнесенных кулацкими заборами. Народ по главной деревенской улице бродил ядреный с лукавым прищуром совсем не монгольских глаз. Прибывшая из города «Лада» если и вызвала переполох, то только среди местных собак, которые сочли своим долгом облаять пришельцев.
Аполлон лихо остановил запыленную машину у закрытых ворот деревенской усадьбы и нажал на клаксон. Особнячок у ходулинской тетки, к слову, был далеко не последним в деревне. Солидное сооружение из толстенных бревен, плотненько подогнанных друг к другу. Сигнал «Лады» был услышан, калитка заскрипела и перед слегка растерявшимися от новых впечатлений путешественниками предстала дебелая женщина, которую записывать в старушки было явно рановато. Если ей и перевалило за сорок, то самую малость. Колян полез к тетке с объятиями. Собравшийся вокруг машины деревенский народ смотрел на разыгравшуюся сцену с умилением. Впрочем, нельзя сказать, что толпа любопытствующих была уж слишком большой. Разве что человек тридцать почтили своим вниманием гостей, причем половину собравшихся составляли ребятишки.
– Вот, тетя Фрося, – сделал широкий жест в сторону своих приятелей Ходулин, – как и обещал: лучший детектив всех времен и народов Ярослав Кузнецов. Между прочим, орденоносец. Выдающийся отечественный пиит и писатель Аполлон Кравчинский, будущий нобелевский лауреат. Прошу любить и жаловать. Аппарат найдем в рекордно короткие сроки и все подробно опишем как в местной, так и в центральной прессе. Частная собственность у нас сейчас под надежной защитой. В этом ни у кого не должно быть сомнений.
Блистательный спич Коляна Ходулина был выслушан деревенскими жителями со вниманием и одобрен аплодисментами, которые оратор счел бурными и продолжительными, а Ярослав – издевательскими. По наблюдениям детектива, лица окружающих поселян менее всего тянули на простодушные. А в глазах явственно читалась насмешка. Похоже, городской десант не произвел на мужиков того впечатления, на которое так рассчитывал Колян. Публика в этих местах проживала явно себе на уме и далеко не робкого десятка. Впрочем, никакой враждебности к пришельцам ни на лицах, ни в поведении собравшихся Ярослав не заметил. А какая-то расторопная деваха даже подмигнула бывшему десантнику зеленым озорным глазом. Девушка была, что называется, кровь с молоком и вполне могла претендовать на звание белой лебедушки, о которой с таким поэтическим вдохновением распинался не склонный к метафорам прагматик и рационалист Колян Ходулин. Ярослав на всякий случай расправил плечи и распрямил прогнутый трудной дорогой стан, дабы явить себя красавице во всем блеске.
– Да какие у нас тут аппараты, Коленька, – нараспев проговорила тетя Фрося. – Живем по-простому, власть и Бога не гневя.
– Погоди, – не сразу врубился Ходулин. – А как же самогонный аппарат?
Бестактный вопрос горожанина был встречен деревенской общественностью прохладным молчанием. Не то чтобы в селе боялись властей, но ведь и правила приличия никто еще не отменял. А политес он и в Африке политес, не говоря уже о российской глубинке.
– Ах да, – спохватился Колян. – Понимаю. Конспирация. А что, у вас участковый в селе появился?
– Зачем нам участковый? – отозвалась с обворожительной улыбкой на устах тетя Фрося. – Мы же тут все свои.
Слова дебелой хозяйки деревенской усадьбы были встречены сочувственным гулом почтенного собрания, в котором Ярослав, однако, уловил нотки сомнения и даже протеста. Сомневалась и протестовала все та же краснощекая зеленоглазая деваха, на которую детектив уже успел положить свой острый соколиный глаз.
– Ну а чужие к вам забредают? – спросил Колян. – Начальство, скажем, из райцентра или всадники на конях-горбунках из монгольских степей? Ордынцы, спрашиваю, в селе есть?
– Ордынцев нет. А чужие иной раз наведываются. Из райцентра уж не помню когда были, но кришнаиты заглядывают. Китайцы намедни товар завозили. Американец неделю назад на велосипеде проезжал. А о монголах у нас давненько уже не слышали.
– А стрела чья? – грозно вскинулся Колян. – Кто у вас здесь в округе стрельбой из лука балуется?
Вопрос был обращен не столько к тете Фросе, сколько к насторожившейся толпе. В ответ народ выразил слишком ретивому горожанину неодобрение. Впрочем, Ярослав на их месте отреагировал точно так же. Нашел о чем спрашивать аборигенов приезжий придурок.
Какие здесь могут быть монголы? Кришнаиты, это еще куда ни шло.
– Стрела, однако, не монгольская, – сказал выступивший из плотных рядов дедок в валенках, зимней шапке и с широкой надписью на застиранной майке «Аи лав ю, герлс». – Стрела печенежская.
– Узнаю эксперта по походке, – хмыкнул Колян, забирая из рук знатока свое сокровище. – Печенеги – это когда было?
– Так и монголо-татары приходили не вчерась, – резонно отозвался старик.
Ярослав был увлечен не столько разговорами, сколько девушкой. Положительно лебедушка была хороша. И явно не испорчена городской цивилизацией и пришлыми кришнаитами. Конкуренции со стороны монголо-татар Ярослав Кузнецов не опасался. Черт с ним, с самогонным аппаратом, но за девушкой стоит приударить. Настроение детектива стремительно поползло вверх, и даже дурацкий спор Коляна с престарелым любителем герлс его не раздражал.
– Ой, что же мы у калитки стоим, – спохватилась тетя Фрося. – Прошу в дом, дорогие гости. Чем богаты, тем и рады.
Дорогие гости себя упрашивать не заставили и, пройдя по двору торжественным гусиным шагом, ступили на крыльцо. Крыльцо поразило городской глаз затейливой резьбой. Ярослав невольно им залюбовался, не выпуская при этом из поля зрения лебедушку, скромно проплывавшую рядом с гостями, опустив очи долу, если выражаться высоким русским стилем.
– Ярослав, – представился Кузнецов, задержавшись в дверях рядом с волоокой.
– Катюша, – охотно отозвалась деревенская красавица.
Поэт Аполлон Кравчинский, впервые оказавшийся в деревянном тереме, растерянно пялился на увешанные пожелтевшими фотографиями стены комнаты, которую, вероятно, правильнее было бы назвать горницей. На фотографиях преобладали люди в мундирах чуть ли не со времен Очакова и покоренья Крыма. Надо полагать, это были Коляновы предки. Если судить по этим фотографиям, то Ходулины ратоборствовали из поколения в поколение, и пацифистов среди них не водилось.
Стол был накрыт с такой быстротой, что Ярослав даже глазом моргнуть не успел, а уж обилие закусок его и вовсе привело в изумление. То ли тетя Фрося очень любила своего непутевого племянника, то ли в деревне испокон веку так потчевали дорогих гостей. В любом случае детектив считал, что им втроем такого количества продуктов просто не съесть.
– Вы извините, что стол собрала на скорую руку, – вздохнула тетя Фрося. – Сегодня повечеряем абы как. а уж гостей завтра созовем.