Страница:
Осторожные рабы, прикрываясь вязанками хвороста, отступили было подальше ото рва, но Хуса тут же взмахнул бичом и вытянул ближайшего вдоль спины.
– Вперет, шилудивые псы! – промычал он, пытаясь протереть левый глаз, но добавить больше ничего не успел.
Внезапно «мертвецы» ожили. Сбросив с себя веревочные петли, русские воины побежали к почти готовому мосту. Один из них почти сразу остановился, вскинул лук – и стрела, сорвавшись с тетивы, угодила прямо в выпученный от удивления правый глаз Хусы. Единственной мыслью, которая промелькнула в меркнущем сознании бывшего кешиктена, была:
«Обманул колдун…»
Но колдун из далекой страны Нанкиясу был действительно великим до того, как его сварили заживо степняки, заподозрив в том, что он чарами насылает болезни на ордынских коней. Возможно, он и не обманул покойного брата Хусы. Может быть, волшебная мазь и помогла бы от вражескойстрелы, но стрела была своей, ордынской, только выпущенной русским витязем из русского лука.
Потрясенные рабы молчали. Кто-то упал на колени, ожидая неминуемой смерти. Но «мертвецы» больше не стреляли. Миновав мост, они развернулись цепью и пошли в направлении ордынского тына, скрывающего до сих пор стреляющие камнеметы, на ходу доставая мечи из ножен. Лишь усатый сотник, опустившись на колени, зачем-то чуть задержался на мосту, но после догнал остальных.
Все произошло быстро.
Не ожидающая нападения обслуга была перерезана за считаные мгновения. Времени для того, чтобы разломать камнеметы, потребовалось немногим больше. Ценные металлические части осадных машин полетели в ров, над деревянными обломками и тыном, политым горючим составом, взвилось пламя.
Цепь русских воинов перестроилась в две линии и двинулась дальше. Над лагерем ордынцев уже выли рожки и уже несся над полем неуверенный рокот наккара, но только-только уснувшие лучшие воины Орды, утомленные бессонной ночью, – это прежде всего люди, которым все же надо немного времени для того, чтобы проснуться, прийти в себя и схватиться за оружие.
Этого времени русские им не дали.
Первая линия витязей, состоящая из отборных дружинников, почти в упор метнула сулицы и сразу же, выдернув мечи, ринулась вперед. Стрелки второй линии, достав луки из саадаков, неторопливо выцеливали кешиктенов охранения, мечущихся на фоне догорающих костров.
Через несколько минут все было кончено. Ордынской передней линии охранения больше не существовало. Но на другом конце поля уже слышалось многоголосое ржание – это Орда вскакивала в седла.
– Назад! – разнесся над полем голос усатого сотника.
С явным сожалением побросав оружие в ножны и саадаки, витязи бегом бросились к мосту. Под ногами уже ощутимо дрожала земля под ударами сотен копыт.
Проскочив мост, воины схватились за свисающие веревки и почти взлетели на стены – с той стороны каждого тянули по меньшей мере пятеро. Лишь сотник чуть задержался, поджигая неприметную тряпицу, торчащую из середины моста.
Добежать до своей веревки он успел, но на середине стены десятки ордынских стрел, пробив кольчугу, впились в его тело. На стену он взлетел уже мертвым. Разъяренные всадники ломанулись было на земляной мост, кто-то сзади уже тащил приготовленные заранее штурмовые лестницы, но тряпица догорела, и мощный взрыв разметал и мост, и передний десяток конных кешиктенов, почти успевших добраться до приступной стены русской крепости.
* * *
* * *
* * *
– Вперет, шилудивые псы! – промычал он, пытаясь протереть левый глаз, но добавить больше ничего не успел.
Внезапно «мертвецы» ожили. Сбросив с себя веревочные петли, русские воины побежали к почти готовому мосту. Один из них почти сразу остановился, вскинул лук – и стрела, сорвавшись с тетивы, угодила прямо в выпученный от удивления правый глаз Хусы. Единственной мыслью, которая промелькнула в меркнущем сознании бывшего кешиктена, была:
«Обманул колдун…»
Но колдун из далекой страны Нанкиясу был действительно великим до того, как его сварили заживо степняки, заподозрив в том, что он чарами насылает болезни на ордынских коней. Возможно, он и не обманул покойного брата Хусы. Может быть, волшебная мазь и помогла бы от вражескойстрелы, но стрела была своей, ордынской, только выпущенной русским витязем из русского лука.
Потрясенные рабы молчали. Кто-то упал на колени, ожидая неминуемой смерти. Но «мертвецы» больше не стреляли. Миновав мост, они развернулись цепью и пошли в направлении ордынского тына, скрывающего до сих пор стреляющие камнеметы, на ходу доставая мечи из ножен. Лишь усатый сотник, опустившись на колени, зачем-то чуть задержался на мосту, но после догнал остальных.
Все произошло быстро.
Не ожидающая нападения обслуга была перерезана за считаные мгновения. Времени для того, чтобы разломать камнеметы, потребовалось немногим больше. Ценные металлические части осадных машин полетели в ров, над деревянными обломками и тыном, политым горючим составом, взвилось пламя.
Цепь русских воинов перестроилась в две линии и двинулась дальше. Над лагерем ордынцев уже выли рожки и уже несся над полем неуверенный рокот наккара, но только-только уснувшие лучшие воины Орды, утомленные бессонной ночью, – это прежде всего люди, которым все же надо немного времени для того, чтобы проснуться, прийти в себя и схватиться за оружие.
Этого времени русские им не дали.
Первая линия витязей, состоящая из отборных дружинников, почти в упор метнула сулицы и сразу же, выдернув мечи, ринулась вперед. Стрелки второй линии, достав луки из саадаков, неторопливо выцеливали кешиктенов охранения, мечущихся на фоне догорающих костров.
Через несколько минут все было кончено. Ордынской передней линии охранения больше не существовало. Но на другом конце поля уже слышалось многоголосое ржание – это Орда вскакивала в седла.
– Назад! – разнесся над полем голос усатого сотника.
С явным сожалением побросав оружие в ножны и саадаки, витязи бегом бросились к мосту. Под ногами уже ощутимо дрожала земля под ударами сотен копыт.
Проскочив мост, воины схватились за свисающие веревки и почти взлетели на стены – с той стороны каждого тянули по меньшей мере пятеро. Лишь сотник чуть задержался, поджигая неприметную тряпицу, торчащую из середины моста.
Добежать до своей веревки он успел, но на середине стены десятки ордынских стрел, пробив кольчугу, впились в его тело. На стену он взлетел уже мертвым. Разъяренные всадники ломанулись было на земляной мост, кто-то сзади уже тащил приготовленные заранее штурмовые лестницы, но тряпица догорела, и мощный взрыв разметал и мост, и передний десяток конных кешиктенов, почти успевших добраться до приступной стены русской крепости.
* * *
Из-за верхушек деревьев вставало кроваво-красное солнце.
Субэдэ в сопровождении нескольких верных кебтеулов шел по разгромленному лагерю линии охранения. Название-то какое – линия охранения! Сами себя охранить не смогли, сонные тарбаганы! Нет, при Потрясателе Вселенной Орда была другой…
Среди мертвых кешиктенов изредка попадались тела русских воинов. Возле одного из них Субэдэ задержался.
Вокруг русского на земле навечно застыли несколько ордынцев. Их тела были изуродованы страшными ранами, которые, казалось, не мог нанести простой железный меч…
Степан лежал, уставив безмятежный взгляд в серое небо. Он был уже там, за пеленой серых туч, вместе с женой Дарьюшкой и сыном, который радостно махал ручонками и заливисто смеялся.
– Узнал батьку! – закричал Степан, подхватывая ребенка и другой рукой обнимая жену. По ее нежному лицу, словно светящемуся изнутри неземным светом, текли слезы.
– Как не узнать, Степушка, – прошептала Дарья, прижимаясь к мужу. – Мы давно тебя ждем. Я знала, что ты вернешься к нам героем…
– Никогда не видел, чтобы на лице убитого воина лежала печать счастья, – задумчиво сказал Субэдэ. – Хотел бы я знать, кто этот человек.
Идущий рядом начальник сотни Черных Шулмусов пожал плечами.
– Это русский. Они хорошо умеют биться в рукопашной.
Единственный глаз Субэдэ грозно сверкнул из-под шлема.
– Хотел бы я, чтобы среди моих кебтеулов был воин, способный в одиночку зарубить семерых кешиктенов, одетых в броню. Если каждый урус будет так биться, всех воинов Орды не хватит для того, чтобы взять этот город. Похороните его достойно.
Субэдэ поднял голову и втянул носом воздух. Запахи весны все сильнее пробивались сквозь устойчивый запах гниюшей крови. Злой Город взял с Орды слишком большую дань и, похоже, не прочь был взять еще большую. Дальше тянуть было нельзя. Еще немного – и Орда либо сожрет всех своих коней, либо навсегда завязнет в раскисших русских дорогах.
Полководец положил ладонь на рукоять сабли. Ему показалось, что сабля слегка дрожит, как дрожал когда-то канувший в иномирье пхурбу в предвкушении обильной жертвенной крови.
– Собрать требюше! – приказал Субэдэ.
Субэдэ в сопровождении нескольких верных кебтеулов шел по разгромленному лагерю линии охранения. Название-то какое – линия охранения! Сами себя охранить не смогли, сонные тарбаганы! Нет, при Потрясателе Вселенной Орда была другой…
Среди мертвых кешиктенов изредка попадались тела русских воинов. Возле одного из них Субэдэ задержался.
Вокруг русского на земле навечно застыли несколько ордынцев. Их тела были изуродованы страшными ранами, которые, казалось, не мог нанести простой железный меч…
Степан лежал, уставив безмятежный взгляд в серое небо. Он был уже там, за пеленой серых туч, вместе с женой Дарьюшкой и сыном, который радостно махал ручонками и заливисто смеялся.
– Узнал батьку! – закричал Степан, подхватывая ребенка и другой рукой обнимая жену. По ее нежному лицу, словно светящемуся изнутри неземным светом, текли слезы.
– Как не узнать, Степушка, – прошептала Дарья, прижимаясь к мужу. – Мы давно тебя ждем. Я знала, что ты вернешься к нам героем…
– Никогда не видел, чтобы на лице убитого воина лежала печать счастья, – задумчиво сказал Субэдэ. – Хотел бы я знать, кто этот человек.
Идущий рядом начальник сотни Черных Шулмусов пожал плечами.
– Это русский. Они хорошо умеют биться в рукопашной.
Единственный глаз Субэдэ грозно сверкнул из-под шлема.
– Хотел бы я, чтобы среди моих кебтеулов был воин, способный в одиночку зарубить семерых кешиктенов, одетых в броню. Если каждый урус будет так биться, всех воинов Орды не хватит для того, чтобы взять этот город. Похороните его достойно.
Субэдэ поднял голову и втянул носом воздух. Запахи весны все сильнее пробивались сквозь устойчивый запах гниюшей крови. Злой Город взял с Орды слишком большую дань и, похоже, не прочь был взять еще большую. Дальше тянуть было нельзя. Еще немного – и Орда либо сожрет всех своих коней, либо навсегда завязнет в раскисших русских дорогах.
Полководец положил ладонь на рукоять сабли. Ему показалось, что сабля слегка дрожит, как дрожал когда-то канувший в иномирье пхурбу в предвкушении обильной жертвенной крови.
– Собрать требюше! – приказал Субэдэ.
* * *
Хан был не в духе.
В спертом воздухе юрты удушливо воняло горелым говяжьим салом, дымящимся в светильниках. Новая рабыня оказалась недостаточно пылкой, чтобы возбудить мужской интерес хана. И к тому же этой ночью ему приснился отвратительный сон.
Сначала к его ложу из темноты приполз убитый под Коломной хан Кулькан и, булькая распоротыми легкими, долго упрекал племянника. Бату отмахнулся от назойливого дяди – не я тебя, так ты б меня рано или поздно отправил в загробный мир. Так что иди обратно в царство Эрлика и не тревожь живых попусту. Хан, стеная, утащился прочь.
Потом пришел отец. Неестественно вывернутая голова покачивалась на сломанной шее, а со скорбного, местами подгнившего лица печально смотрели пустые глазницы.
– Берегись, хан, – прошептал отец. – Потрясатель Вселенной поверил клеветникам и убил меня, хоть я и был его сыном. А после они убили его, и никто не пришел ему на помощь в час опасности. Найди в себе силы разглядеть истину.
– Что ты хочешь мне сказать, отец? – закричал Бату.
Но призрак Джучи, старшего сына Чингисхана, уже растаял в пучке тусклого утреннего света, проникшего через дымовое отверстие в потолке юрты.
«Разгляди истину…»
Что он хотел этим сказать?
Полог едва заметно шевельнулся.
– Войди.
В юрту вошел посыльный и тут же упал ниц. Хан поморщился. Сегодня его раздражало все, в том числе и слуги, постоянно бьющиеся лбами об пол. В пустых головах и без того мало мозгов, так последние растрясут от усердия.
– Говори.
Посыльный оторвал лоб от пола.
– Прибыл Непобедимый Субэдэ-богатур.
Бату-хан криво усмехнулся.
– Ну что ж, зови… непобедимого.
Посыльный еще раз стукнулся лбом об пол и убежал выполнять приказание…
Полководец откинул полог, перешагнул порог, встал на одно колено и с достоинством поклонился.
Хан молча смотрел на вошедшего. В его голове промелькнуло – а не возродить ли старый обычай, когда любой,вошедший в юрту хана падает на колени и прикладывается лбом об пол. Кое-кому это поубавит спеси.
– Спокойна ли жизнь джехангира?
Сдержанное церемониальное приветствие в устах Субэдэ сейчас прозвучало как скрытая издевка. К тому же вновь резануло слух ненавистное «джехангир».
«Для него я по-прежнему походный хан – и не более…»
– Спокойна ли моя жизнь? – задохнувшись от возмущения, переспросил Бату-хан. – Ты спрашиваешь, спокойна ли она? Хорошо, я тебе отвечу. Но сначала ты мне ответь, мой непобедимый военачальник, ради каких степных мангусов ты уже вторую луну топчешься около этого поганого городишки? Или ты думаешь, что его жителей в конце концов одолеют вши и они от этого сами передохнут?
Хан перевел дух и добавил:
– После твоего ответа, возможно, моя жизнь станет немного спокойнее.
На лице Субэдэ, спокойном, словно кожаная маска, не отразилось ничего. Жесткий пол давил на колено, но хан не предложил своему военачальнику подняться.
– Лучшие воины моего тумена сложили головы, пытаясь взять урусскую крепость, – сказал Субэдэ. На мгновение хану показалось, что четким, бесстрастным голосом, раздавшимся словно со всех сторон, вдруг одновременно заговорили золотые статуи-светильники, расставленные вокруг белой кошмы, на которой восседал Бату. Хан невольно поежился.
– Но это воистину Злой Город, – продолжал полководец, глядя прямо в глаза хана. – Его жителям помогают то ли демоны, то ли духи народов, истребленных Ордой. Невозможно, чтобы в жалком городишке урусов знали тайны греческого огня, громового порошка чжурчженей, иберийских шипов и ромейской оборонной тактики.
Невидимая ледяная рука коснулась сердца хана. Никому на свете, даже самому себе не признался бы Бату-хан в том, что мурашки по его спине побежали вовсе не от утренней свежести, вползшей в юрту следом за Субэдэ.
Издевка в голосе хана как-то сама собой сменилась на деловую сосредоточенность.
– Почему же ты, знающий все эти секреты, не применил их против урусов?
– Я лишь слышал о некоторых из них, но никогда не видел ни одного, кроме порошка чжурчженей, – ответил Субэдэ.
– Не иначе, кто-то из сдохших колдунов вылез из могилы и принес эту тайну урусам, – задумчиво произнес хан. – И что ты теперь намерен делать?
Голос Субэдэ звякнул, словно меч, с силой вогнанный в ножны.
– Я разнесу этот город большим камнеметом. Приказ о его сборке уже отдан…
Разобранный большой камнемет был найден в торговом обозе, который тащился по новгородской дороге. Обоз сопровождали несколько десятков воинов в сплошь железных доспехах и пара конных рыцарей. Закон Орды запрещал грабить купцов, имеющих ханский ярлык на торговлю. Но на требование предъявить оный разряженные, словно павлины, торговые гости лишь разводили руками да хлопали глазами. Добиться от них удалось лишь то, что обоз идет из какой-то страны с неслыханным названием Окситания [141]и что машину везут по заказу новгородского князя Александра. На требование отдать товары и убираться ко всем чертям, безрассудные рыцари, уверенные в том, что толпа язычников, увидев их мечи, тут же разбежится в ужасе, обнажили оружие. В результате от обоза в живых остался лишь трясущийся старик, который клялся в обмен на жизнь показать, как управляться с непревзойденной машиной с трудно выговариваемым названием «требюше».
Машина и вправду оказалась выше всяких похвал. До этого степняки собирали похожие осадные устройства, смахивающие на урусский колодезный журавель, который пара десятков воинов, стоя спиной к противнику, одновременно дергала за веревки, привязанные к одному концу длинной жерди, а большая праща, привязанная к другому концу, метала через стену осажденного города камень, сосуд с горючей смесью или павшую от болезни кобылу.
Естественно, осажденные частенько отстреливали команду большого камнемета, пуская стрелы навесом, прежде чем та команда успевала разобраться с многочисленными веревками. Потому и не особо любили степняки возню с такими машинами.
В требюше работу людей выполнял тяжеленный противовес. Адская машина била вдвое дальше своего неуклюжего предшественника и могла метать в несколько раз больший груз. Что и было проверено при осаде Торжка. Хорошо укрепленный город благодаря мужеству его защитников сопротивлялся почти две недели, пока Субэдэ не вспомнил про требюше.
В сторону города полетели горшки с горючей смесью. За раз требюше метала по пять-шесть горшков. Несколько выстрелов с безопасного расстояния подожгли город. Многие защитники стен бросились тушить пожары – и ордынский штурм увенчался успехом. Однако пострадала и требюше. Старик-механик махал руками и, что-то лопоча по-своему, показывал на стершиеся зубцы ворота и трещину в рычаге, поврежденном непомерным грузом, наваленным в пращу машины разошедшимися во время штурма степняками.
Довольный результатом хан Бату приказал разобрать требюше и под страхом смерти запретил подходить к повозкам, везущим его драгоценные детали. По прибытии в Каракорум Бату хотел досконально изучить устройство машины для того, чтобы ордынцы сами могли строить такие же…
Джехангир скрипнул зубами, но вида не подал. Непобедимый напрямую нарушил личный приказ хана и по законам Орды заслуживал смерти. Но в то же время Бату понимал, что без Субэдэ Орда рискует остаться навеки в этих проклятых местах, отрезанная от Степи крепостью, похожей на злого слепня, гонящего своими укусами обезумевшего коня к краю пропасти…
– Да будет так, – сказал хан. – Ордынские кони уже съели весь овес и все сено в округе и скоро начнут питаться ушами друг друга. Закидай этот город хоть камнями, хоть салом тех жирных и трусливых ублюдков, что боятся лезть на стены. Мне нужна свободная дорога, воин.
Глаза хана недобно сверкнули.
– И если завтра ты не принесешь мне голову их воеводы, – добавил он, – я потребую принести мне твою. Иди.
Субэдэ разогнул затекшее колено, поклонился и, не говоря более ни слова, вышел за порог черной юрты.
В спертом воздухе юрты удушливо воняло горелым говяжьим салом, дымящимся в светильниках. Новая рабыня оказалась недостаточно пылкой, чтобы возбудить мужской интерес хана. И к тому же этой ночью ему приснился отвратительный сон.
Сначала к его ложу из темноты приполз убитый под Коломной хан Кулькан и, булькая распоротыми легкими, долго упрекал племянника. Бату отмахнулся от назойливого дяди – не я тебя, так ты б меня рано или поздно отправил в загробный мир. Так что иди обратно в царство Эрлика и не тревожь живых попусту. Хан, стеная, утащился прочь.
Потом пришел отец. Неестественно вывернутая голова покачивалась на сломанной шее, а со скорбного, местами подгнившего лица печально смотрели пустые глазницы.
– Берегись, хан, – прошептал отец. – Потрясатель Вселенной поверил клеветникам и убил меня, хоть я и был его сыном. А после они убили его, и никто не пришел ему на помощь в час опасности. Найди в себе силы разглядеть истину.
– Что ты хочешь мне сказать, отец? – закричал Бату.
Но призрак Джучи, старшего сына Чингисхана, уже растаял в пучке тусклого утреннего света, проникшего через дымовое отверстие в потолке юрты.
«Разгляди истину…»
Что он хотел этим сказать?
Полог едва заметно шевельнулся.
– Войди.
В юрту вошел посыльный и тут же упал ниц. Хан поморщился. Сегодня его раздражало все, в том числе и слуги, постоянно бьющиеся лбами об пол. В пустых головах и без того мало мозгов, так последние растрясут от усердия.
– Говори.
Посыльный оторвал лоб от пола.
– Прибыл Непобедимый Субэдэ-богатур.
Бату-хан криво усмехнулся.
– Ну что ж, зови… непобедимого.
Посыльный еще раз стукнулся лбом об пол и убежал выполнять приказание…
Полководец откинул полог, перешагнул порог, встал на одно колено и с достоинством поклонился.
Хан молча смотрел на вошедшего. В его голове промелькнуло – а не возродить ли старый обычай, когда любой,вошедший в юрту хана падает на колени и прикладывается лбом об пол. Кое-кому это поубавит спеси.
– Спокойна ли жизнь джехангира?
Сдержанное церемониальное приветствие в устах Субэдэ сейчас прозвучало как скрытая издевка. К тому же вновь резануло слух ненавистное «джехангир».
«Для него я по-прежнему походный хан – и не более…»
– Спокойна ли моя жизнь? – задохнувшись от возмущения, переспросил Бату-хан. – Ты спрашиваешь, спокойна ли она? Хорошо, я тебе отвечу. Но сначала ты мне ответь, мой непобедимый военачальник, ради каких степных мангусов ты уже вторую луну топчешься около этого поганого городишки? Или ты думаешь, что его жителей в конце концов одолеют вши и они от этого сами передохнут?
Хан перевел дух и добавил:
– После твоего ответа, возможно, моя жизнь станет немного спокойнее.
На лице Субэдэ, спокойном, словно кожаная маска, не отразилось ничего. Жесткий пол давил на колено, но хан не предложил своему военачальнику подняться.
– Лучшие воины моего тумена сложили головы, пытаясь взять урусскую крепость, – сказал Субэдэ. На мгновение хану показалось, что четким, бесстрастным голосом, раздавшимся словно со всех сторон, вдруг одновременно заговорили золотые статуи-светильники, расставленные вокруг белой кошмы, на которой восседал Бату. Хан невольно поежился.
– Но это воистину Злой Город, – продолжал полководец, глядя прямо в глаза хана. – Его жителям помогают то ли демоны, то ли духи народов, истребленных Ордой. Невозможно, чтобы в жалком городишке урусов знали тайны греческого огня, громового порошка чжурчженей, иберийских шипов и ромейской оборонной тактики.
Невидимая ледяная рука коснулась сердца хана. Никому на свете, даже самому себе не признался бы Бату-хан в том, что мурашки по его спине побежали вовсе не от утренней свежести, вползшей в юрту следом за Субэдэ.
Издевка в голосе хана как-то сама собой сменилась на деловую сосредоточенность.
– Почему же ты, знающий все эти секреты, не применил их против урусов?
– Я лишь слышал о некоторых из них, но никогда не видел ни одного, кроме порошка чжурчженей, – ответил Субэдэ.
– Не иначе, кто-то из сдохших колдунов вылез из могилы и принес эту тайну урусам, – задумчиво произнес хан. – И что ты теперь намерен делать?
Голос Субэдэ звякнул, словно меч, с силой вогнанный в ножны.
– Я разнесу этот город большим камнеметом. Приказ о его сборке уже отдан…
Разобранный большой камнемет был найден в торговом обозе, который тащился по новгородской дороге. Обоз сопровождали несколько десятков воинов в сплошь железных доспехах и пара конных рыцарей. Закон Орды запрещал грабить купцов, имеющих ханский ярлык на торговлю. Но на требование предъявить оный разряженные, словно павлины, торговые гости лишь разводили руками да хлопали глазами. Добиться от них удалось лишь то, что обоз идет из какой-то страны с неслыханным названием Окситания [141]и что машину везут по заказу новгородского князя Александра. На требование отдать товары и убираться ко всем чертям, безрассудные рыцари, уверенные в том, что толпа язычников, увидев их мечи, тут же разбежится в ужасе, обнажили оружие. В результате от обоза в живых остался лишь трясущийся старик, который клялся в обмен на жизнь показать, как управляться с непревзойденной машиной с трудно выговариваемым названием «требюше».
Машина и вправду оказалась выше всяких похвал. До этого степняки собирали похожие осадные устройства, смахивающие на урусский колодезный журавель, который пара десятков воинов, стоя спиной к противнику, одновременно дергала за веревки, привязанные к одному концу длинной жерди, а большая праща, привязанная к другому концу, метала через стену осажденного города камень, сосуд с горючей смесью или павшую от болезни кобылу.
Естественно, осажденные частенько отстреливали команду большого камнемета, пуская стрелы навесом, прежде чем та команда успевала разобраться с многочисленными веревками. Потому и не особо любили степняки возню с такими машинами.
В требюше работу людей выполнял тяжеленный противовес. Адская машина била вдвое дальше своего неуклюжего предшественника и могла метать в несколько раз больший груз. Что и было проверено при осаде Торжка. Хорошо укрепленный город благодаря мужеству его защитников сопротивлялся почти две недели, пока Субэдэ не вспомнил про требюше.
В сторону города полетели горшки с горючей смесью. За раз требюше метала по пять-шесть горшков. Несколько выстрелов с безопасного расстояния подожгли город. Многие защитники стен бросились тушить пожары – и ордынский штурм увенчался успехом. Однако пострадала и требюше. Старик-механик махал руками и, что-то лопоча по-своему, показывал на стершиеся зубцы ворота и трещину в рычаге, поврежденном непомерным грузом, наваленным в пращу машины разошедшимися во время штурма степняками.
Довольный результатом хан Бату приказал разобрать требюше и под страхом смерти запретил подходить к повозкам, везущим его драгоценные детали. По прибытии в Каракорум Бату хотел досконально изучить устройство машины для того, чтобы ордынцы сами могли строить такие же…
Джехангир скрипнул зубами, но вида не подал. Непобедимый напрямую нарушил личный приказ хана и по законам Орды заслуживал смерти. Но в то же время Бату понимал, что без Субэдэ Орда рискует остаться навеки в этих проклятых местах, отрезанная от Степи крепостью, похожей на злого слепня, гонящего своими укусами обезумевшего коня к краю пропасти…
– Да будет так, – сказал хан. – Ордынские кони уже съели весь овес и все сено в округе и скоро начнут питаться ушами друг друга. Закидай этот город хоть камнями, хоть салом тех жирных и трусливых ублюдков, что боятся лезть на стены. Мне нужна свободная дорога, воин.
Глаза хана недобно сверкнули.
– И если завтра ты не принесешь мне голову их воеводы, – добавил он, – я потребую принести мне твою. Иди.
Субэдэ разогнул затекшее колено, поклонился и, не говоря более ни слова, вышел за порог черной юрты.
* * *
В огне очага танцевали духи. Не нужно было напрягать воображение для того, чтобы увидеть, как переплетаются они, обхватывая друг друга багряными руками и сухо потрескивая на своем языке. Говорят, что шаманы понимают язык духов огня…
– Ты все-таки призвал меня, непобедимый богатур? – проскрипел за спиной старческий голос.
Субэдэ продолжал смотреть на пламя, беснующееся в очаге. Странная ночь. Впервые за многие годы непобедимому полководцу захотелось узнать, о чем на самом деле говорят духи.
– Это так, – сказал Субэдэ. – Может, хоть ты, шаман, дашь мне ответ, с чем столкнулась Орда на пути домой? Я теряюсь в догадках. И в последнее время иногда начинаю думать, что это и вправду не люди защищают свой город, а кермесы, души убитых мстят нам за наши злодеяния и жестокость.
Сзади раздался клекот, отдаленно похожий на человеческий смех. Мелко затряслись бубенцы, словно раболепные слуги вторя своему хозяину.
– С каких это пор великий полководец стал считать воинские подвиги злодеянием и жестокостью? – вновь проскрипел голос за спиной.
Ноздри Субэдэ начали раздуваться. От его дыхания вздрогнули духи огня в очаге.
– Мне не нужны долгие разговоры о добре и зле, почтенный Арьяа Араш. Мне нужен ответ.
Звездочет хана шагнул в полосу света и присел на корточки у очага. В его руках был обтянутый шкурой тарпана старый бубен и мешок, сшитый из человечьей кожи, снятой со спины одним куском. Когда-то спина принадлежала настоящему богатуру, так как мешок был достаточно объемистым.
– Ты получишь ответ, полководец, – сказал шаман. – Но сначала я почищу твой огонь – ты набросал в него слишком много дурных мыслей.
Шаман развязал мешок и принялся сыпать в очаг небольшие пучки сушеных трав, кривые коренья, какие-то волоски… Огонь менял цвет, то становясь кроваво-красным, то белея, словно испуганное насмерть живое существо. Духи корчились, протягивая к шаману пышущие жаром конечности, но тот был непреклонен.
Наконец, вытянув сухую руку над пламенем, шаман всыпал в него пригоршню серого порошка. Огонь вспыхнул, в бессильной злобе охватил желтую человеческую ладонь – и опал.
Субэдэ с удивлением смотрел в очаг. В нем тихим, ровным пламенем горел огонь, в котором даже самый искушенный в полетах мысли певец-улигерчи не углядел бы ничего, кроме самого огня.
Шаман, бормоча что-то себе под нос, достал из мешка маленький турсук и человеческий череп, оправленный в серебро. Опытный глаз Субэдэ отметил сразу, что макушка черепа не спилена искусным резчиком по кости, а когда-то давно была снесена мастерским ударом меча, причем еще при жизни обладателя черепа. И, судя по углу, под которым лезвие вошло в кость, вряд ли это был меч палача. Хозяин черепа погиб в битве как истинный воин…
Не переставая бормотать, шаман погрузил в огонь руку, держащую череп, словно это был не огонь, а простая вода. Пламя равнодушно обтекало человеческую плоть, не причиняя ей вреда. Шаман поднял вверх другую руку – и из турсука в полость черепа, переливаясь в отблесках пламени, заструилась темная жидкость.
Вытряхнув турсук до капли, шаман вынул руку из огня и протянул военачальнику костяную чашу.
– Пей, Непобедимый.
Субэдэ взял теплый череп и принюхался.
– Что это? Кровь?
Шаман аж затрясся от негодования.
– Пей! – зарычал он. – Иначе напиток потеряет силу огня!
Субэдэ выдохнул, словно собирался опрокинуть в себя чашу архи, и одним большим глотком выпил все до капли. Скривившись, он приподнял череп и взглянул в его пустые глазницы.
– Если это кровь, то не иначе ты выкачал ее у какого-то степного демона, почтенный Арьяа Араш. А чей это череп?
Шаман усмехнулся.
– Это череп непобедимого полководца, который тоже хотел знать ответы на все вопросы. Теперь он их знает.
– Только они ему уже ни к чему, – добавил Субэдэ задумчиво.
Шаман пожал плечами.
– Возможно, он искал эти ответы для того, чтобы сегодня поделиться ими с полководцем, череп которого пока еще не оправлен в серебро.
Мир перед глазами Субэдэ начал неуловимо меняться. Старческое лицо шамана внезапно надвинулось. Теперь на нем была видна каждая морщинка. Жилка над седой бровью билась и извивалась под сухой кожей, словно змея, пойманная старым войлочным покрывалом. Лишь расширившиеся зрачки шамана были живыми. Они внимательно смотрели из темных глазниц, словно со дна глубокого колодца, неведомым образом проникая в плоть и сосредоточенно копаясь в душе Субэдэ, словно в собственном мешке из человеческой кожи.
Внезапно громадное лицо шамана стало прозрачным. Сквозь него полыхнуло белое пламя очага.
– Смотри в огонь, – пришли слова из ниоткуда. Но эти слова были лишними.
Смотреть куда-либо, кроме как в огонь, было просто невозможно. Огонь заполнял всю вселенную, и в нем уже давно растворилось и призрачное лицо ханского звездочета, и весь окружающий мир, и тот, кто когда-то в незапамятные времена был непобедимым военачальником по имени Субэдэ…
Огонь был всюду. Горели дома. Скорбно кривились пожираемые пламенем ветви деревьев. Языки пламени лизали стену дивной каменной церкви, оставляя на ней жирные черные полосы. Зарево плыло над городом. Удушливый дым стлался по улицам, на которых то тут, то там лежали неподвижные тела, которые совсем недавно были живыми.
По улице бежал мужик в потрепанном овчинном тулупе, перехваченном опояской, за которой торчала деревянная загогулина с металлической трубкой наверху. Из отверстия трубки курился едва заметный дымок. Человек, задыхаясь, почти тащил на себе молодого парня, у которого на боку алело кровавое пятно. Парень едва перебирал ногами, его белобрысая голова безвольно моталась из стороны в сторону.
– Держись, сынок, – прохрипел мужик. – Французы пока оправятся, мы ужо до редута [142]доберемся. Наши за храмом Покрова его уж поди сложили, пока мы фузилеров [143]сдерживали. Там и пушка должна быть. Нам бы только… до храма…
В конце улицы показались люди в необычной одежде сине-белого цвета. На голове у них были высокие цилиндрические шлемы. В руках – длинные палки с прикладами, смахивающие на аркебузы без луков. Один из них с мышиными усиками, залихватски загнутыми кверху, похоже, старший, увидев бегущих, что-то отрывисто крикнул, указав на них саблей. Фузилеры дружно вскинули свое оружие, целясь в незащищенные спины.
Вдруг огонь, лижущий стену церкви, дернулся, словно живое существо, и взметнулся до небес. Из стены ревущего пламени на площадь шагнула гигантская тень витязя с мечом в правой руке. В левой у витязя был большой щит, сверкающий неземным светом, словно он был выточен из единого алмаза. Над островерхим шлемом огромного воина полыхало зарево, округлый ореол которого напоминал иконописный нимб.
Витязь опустился на колено и прикрыл бегущих щитом. Сноп яркого света, исходящий от щита, ударил в глаза фузилерам. Ослепленные французы роняли фузеи, хватались за обожженные лица. Кто-то упал на колени, дико крича и собирая по щекам остатки вытекших глаз, кто-то шептал молитву, крестясь в суеверном ужасе, но большинство уже бежало прочь, слепо спотыкаясь о лежащие на дороге трупы… [144]
Фигура витязя медленно растворялась в воздухе, сливаясь с породившим ее огнем. А вместе с ней растворялись горящие дома, улица, церковь…
А сквозь эту картину медленно проступала другая, похожая – дома, улица, деревья, храм.
Похожая – но в то же время другая…
Так же горели дома, но теперь их стены были разворочены, словно в них вонзили гигантский гарпун, а после вырвали и подожгли то, что осталось. Кусок стены храма будто выгрызло какое-то гигантское чудовище. Обожженный лик урусского Бога над входом в церковь с ужасом глядел на то, что осталось от города.
Улица была разрезана надвое неглубоким поперечным рвом. Во рву на коленях стояли двое, паля по противоположной стороне улицы невидимыми стрелами из аркебузов, на которых тоже не было луков. На концах стволов полыхало пламя, аркебузы дергались в руках воинов словно живые.
А по другой стороне улицы ползла железная осадная машина с длинным билом, угрожающе выступающим вперед. Многочисленные колеса машины были обернуты железными лентами, лязг которых, смешиваясь с ревом самой машины, заглушал стрекот колдовских аркебузов в руках стрелков.
Сзади, прячась за боками железного чудовища, осторожно шли люди в округлых серых шлемах. На шлемах был начертан серебряный орел, сжимающий в когтях древний знак Огня. В руках этих людей тоже были огненные аркебузы.
Человек во рву вдруг отложил свое оружие. Поднявшись во весь рост, он метнул в машину что-то, похожее на походный кузнечный молот, и медленно сполз на дно рва, сраженный невидимыми стрелами. Выдранные из его стеганого тулупа клочки материи тут же окрасились кровью.
Его молот ткнулся в землю рядом с колесом железной машины и полыхнул огнем, выворотив из улицы пласт земли. Люди в серой форме, шедшие за машиной, белозубо засмеялись. Видимо, в их котлах всегда была баранина – такие зубы могли быть только у очень сытых и удачливых воинов, которым покровительствуют сильные духи.
Но в этот день, видимо, их духи либо спали, либо просто не ожидали, что второй человек, зачем-то сотворивший тяжелую связку из четырех огненных молотов, выскочит из своего рва и с криком «Уррра!», так похожим на боевой клич ордынских туменов, бросится под колеса железной машины.
В ослепительной вспышке и раскатах рукотворного грома утонула вселенная. Разлетелись по ее уголкам обломки железной машины, белозубые люди в округлых шлемах и сама картина горящего города. Лишь храм с золотым крестом на куполе еще некоторое время просвечивал сквозь пламя, пульсирующее, словно вырванное из чьей-то груди горячее сердце…
Это был просто огонь.
Тот самый огонь.
И тот самый звездочет хана тянул на одной ноте монотонную песню, закрыв глаза и медленно перебирая четки, состоящие из маленьких черепов каких-то грызунов, отдаленно похожих на человеческие.
Субэдэ провел рукой по лицу. Ладонь стала мокрой – наверно, от пота. Субэдэ зачем-то понюхал руку. Пот пах гарью, но это не был запах костра. Это вообще был незнакомый доселе запах – уж кто-кто, а выросший в степи воин мог сказать это наверняка.
– Что ты видел?
Голос шамана был тусклым, словно свет умирающего пламени, в который забыли подбросить топлива.
Субэдэ покачал головой, неотрывно глядя в огонь и силясь увидеть в нем хоть какие-то следы только что пережитых видений.
– Этот народ невозможно победить, – хрипло произнес он.
Шаман открыл глаза и внимательно посмотрел на полководца.
– Ты отступишься?
Субэдэ отрицательно покачал головой.
– Нет. У каждого свой путь. Пусть нельзя уничтожить народ. Но этот город я уничтожу. Если, конечно, я правильно понял то, что показали мне духи огня из глубины далекого будущего.
Четки в руке шамана возобновили движение.
– Что ж, твой путь – это путь воина, – тусклым голосом произнес шаман. – И то, что ты держишь сейчас в руке, – это то, что остается от любого, пусть даже непобедимого воина в конце его пути.
Субэдэ опустил взгляд. Оказывается, его пальцы все еще сжимали череп неведомого богатура, превращенный в чашу. Он усмехнулся.
– Ты сказал правду, почтенный Арьяа Араш. Но правда и то, что мой череп пока еще не оправлен в серебро. Теперь я знаю главное. Урусскую крепость защищают не призраки мертвых, а такие же воины, как и я. И чей путь окончится завтра, пусть решают наши мечи.
– Ты все-таки призвал меня, непобедимый богатур? – проскрипел за спиной старческий голос.
Субэдэ продолжал смотреть на пламя, беснующееся в очаге. Странная ночь. Впервые за многие годы непобедимому полководцу захотелось узнать, о чем на самом деле говорят духи.
– Это так, – сказал Субэдэ. – Может, хоть ты, шаман, дашь мне ответ, с чем столкнулась Орда на пути домой? Я теряюсь в догадках. И в последнее время иногда начинаю думать, что это и вправду не люди защищают свой город, а кермесы, души убитых мстят нам за наши злодеяния и жестокость.
Сзади раздался клекот, отдаленно похожий на человеческий смех. Мелко затряслись бубенцы, словно раболепные слуги вторя своему хозяину.
– С каких это пор великий полководец стал считать воинские подвиги злодеянием и жестокостью? – вновь проскрипел голос за спиной.
Ноздри Субэдэ начали раздуваться. От его дыхания вздрогнули духи огня в очаге.
– Мне не нужны долгие разговоры о добре и зле, почтенный Арьяа Араш. Мне нужен ответ.
Звездочет хана шагнул в полосу света и присел на корточки у очага. В его руках был обтянутый шкурой тарпана старый бубен и мешок, сшитый из человечьей кожи, снятой со спины одним куском. Когда-то спина принадлежала настоящему богатуру, так как мешок был достаточно объемистым.
– Ты получишь ответ, полководец, – сказал шаман. – Но сначала я почищу твой огонь – ты набросал в него слишком много дурных мыслей.
Шаман развязал мешок и принялся сыпать в очаг небольшие пучки сушеных трав, кривые коренья, какие-то волоски… Огонь менял цвет, то становясь кроваво-красным, то белея, словно испуганное насмерть живое существо. Духи корчились, протягивая к шаману пышущие жаром конечности, но тот был непреклонен.
Наконец, вытянув сухую руку над пламенем, шаман всыпал в него пригоршню серого порошка. Огонь вспыхнул, в бессильной злобе охватил желтую человеческую ладонь – и опал.
Субэдэ с удивлением смотрел в очаг. В нем тихим, ровным пламенем горел огонь, в котором даже самый искушенный в полетах мысли певец-улигерчи не углядел бы ничего, кроме самого огня.
Шаман, бормоча что-то себе под нос, достал из мешка маленький турсук и человеческий череп, оправленный в серебро. Опытный глаз Субэдэ отметил сразу, что макушка черепа не спилена искусным резчиком по кости, а когда-то давно была снесена мастерским ударом меча, причем еще при жизни обладателя черепа. И, судя по углу, под которым лезвие вошло в кость, вряд ли это был меч палача. Хозяин черепа погиб в битве как истинный воин…
Не переставая бормотать, шаман погрузил в огонь руку, держащую череп, словно это был не огонь, а простая вода. Пламя равнодушно обтекало человеческую плоть, не причиняя ей вреда. Шаман поднял вверх другую руку – и из турсука в полость черепа, переливаясь в отблесках пламени, заструилась темная жидкость.
Вытряхнув турсук до капли, шаман вынул руку из огня и протянул военачальнику костяную чашу.
– Пей, Непобедимый.
Субэдэ взял теплый череп и принюхался.
– Что это? Кровь?
Шаман аж затрясся от негодования.
– Пей! – зарычал он. – Иначе напиток потеряет силу огня!
Субэдэ выдохнул, словно собирался опрокинуть в себя чашу архи, и одним большим глотком выпил все до капли. Скривившись, он приподнял череп и взглянул в его пустые глазницы.
– Если это кровь, то не иначе ты выкачал ее у какого-то степного демона, почтенный Арьяа Араш. А чей это череп?
Шаман усмехнулся.
– Это череп непобедимого полководца, который тоже хотел знать ответы на все вопросы. Теперь он их знает.
– Только они ему уже ни к чему, – добавил Субэдэ задумчиво.
Шаман пожал плечами.
– Возможно, он искал эти ответы для того, чтобы сегодня поделиться ими с полководцем, череп которого пока еще не оправлен в серебро.
Мир перед глазами Субэдэ начал неуловимо меняться. Старческое лицо шамана внезапно надвинулось. Теперь на нем была видна каждая морщинка. Жилка над седой бровью билась и извивалась под сухой кожей, словно змея, пойманная старым войлочным покрывалом. Лишь расширившиеся зрачки шамана были живыми. Они внимательно смотрели из темных глазниц, словно со дна глубокого колодца, неведомым образом проникая в плоть и сосредоточенно копаясь в душе Субэдэ, словно в собственном мешке из человеческой кожи.
Внезапно громадное лицо шамана стало прозрачным. Сквозь него полыхнуло белое пламя очага.
– Смотри в огонь, – пришли слова из ниоткуда. Но эти слова были лишними.
Смотреть куда-либо, кроме как в огонь, было просто невозможно. Огонь заполнял всю вселенную, и в нем уже давно растворилось и призрачное лицо ханского звездочета, и весь окружающий мир, и тот, кто когда-то в незапамятные времена был непобедимым военачальником по имени Субэдэ…
Огонь был всюду. Горели дома. Скорбно кривились пожираемые пламенем ветви деревьев. Языки пламени лизали стену дивной каменной церкви, оставляя на ней жирные черные полосы. Зарево плыло над городом. Удушливый дым стлался по улицам, на которых то тут, то там лежали неподвижные тела, которые совсем недавно были живыми.
По улице бежал мужик в потрепанном овчинном тулупе, перехваченном опояской, за которой торчала деревянная загогулина с металлической трубкой наверху. Из отверстия трубки курился едва заметный дымок. Человек, задыхаясь, почти тащил на себе молодого парня, у которого на боку алело кровавое пятно. Парень едва перебирал ногами, его белобрысая голова безвольно моталась из стороны в сторону.
– Держись, сынок, – прохрипел мужик. – Французы пока оправятся, мы ужо до редута [142]доберемся. Наши за храмом Покрова его уж поди сложили, пока мы фузилеров [143]сдерживали. Там и пушка должна быть. Нам бы только… до храма…
В конце улицы показались люди в необычной одежде сине-белого цвета. На голове у них были высокие цилиндрические шлемы. В руках – длинные палки с прикладами, смахивающие на аркебузы без луков. Один из них с мышиными усиками, залихватски загнутыми кверху, похоже, старший, увидев бегущих, что-то отрывисто крикнул, указав на них саблей. Фузилеры дружно вскинули свое оружие, целясь в незащищенные спины.
Вдруг огонь, лижущий стену церкви, дернулся, словно живое существо, и взметнулся до небес. Из стены ревущего пламени на площадь шагнула гигантская тень витязя с мечом в правой руке. В левой у витязя был большой щит, сверкающий неземным светом, словно он был выточен из единого алмаза. Над островерхим шлемом огромного воина полыхало зарево, округлый ореол которого напоминал иконописный нимб.
Витязь опустился на колено и прикрыл бегущих щитом. Сноп яркого света, исходящий от щита, ударил в глаза фузилерам. Ослепленные французы роняли фузеи, хватались за обожженные лица. Кто-то упал на колени, дико крича и собирая по щекам остатки вытекших глаз, кто-то шептал молитву, крестясь в суеверном ужасе, но большинство уже бежало прочь, слепо спотыкаясь о лежащие на дороге трупы… [144]
Фигура витязя медленно растворялась в воздухе, сливаясь с породившим ее огнем. А вместе с ней растворялись горящие дома, улица, церковь…
А сквозь эту картину медленно проступала другая, похожая – дома, улица, деревья, храм.
Похожая – но в то же время другая…
Так же горели дома, но теперь их стены были разворочены, словно в них вонзили гигантский гарпун, а после вырвали и подожгли то, что осталось. Кусок стены храма будто выгрызло какое-то гигантское чудовище. Обожженный лик урусского Бога над входом в церковь с ужасом глядел на то, что осталось от города.
Улица была разрезана надвое неглубоким поперечным рвом. Во рву на коленях стояли двое, паля по противоположной стороне улицы невидимыми стрелами из аркебузов, на которых тоже не было луков. На концах стволов полыхало пламя, аркебузы дергались в руках воинов словно живые.
А по другой стороне улицы ползла железная осадная машина с длинным билом, угрожающе выступающим вперед. Многочисленные колеса машины были обернуты железными лентами, лязг которых, смешиваясь с ревом самой машины, заглушал стрекот колдовских аркебузов в руках стрелков.
Сзади, прячась за боками железного чудовища, осторожно шли люди в округлых серых шлемах. На шлемах был начертан серебряный орел, сжимающий в когтях древний знак Огня. В руках этих людей тоже были огненные аркебузы.
Человек во рву вдруг отложил свое оружие. Поднявшись во весь рост, он метнул в машину что-то, похожее на походный кузнечный молот, и медленно сполз на дно рва, сраженный невидимыми стрелами. Выдранные из его стеганого тулупа клочки материи тут же окрасились кровью.
Его молот ткнулся в землю рядом с колесом железной машины и полыхнул огнем, выворотив из улицы пласт земли. Люди в серой форме, шедшие за машиной, белозубо засмеялись. Видимо, в их котлах всегда была баранина – такие зубы могли быть только у очень сытых и удачливых воинов, которым покровительствуют сильные духи.
Но в этот день, видимо, их духи либо спали, либо просто не ожидали, что второй человек, зачем-то сотворивший тяжелую связку из четырех огненных молотов, выскочит из своего рва и с криком «Уррра!», так похожим на боевой клич ордынских туменов, бросится под колеса железной машины.
В ослепительной вспышке и раскатах рукотворного грома утонула вселенная. Разлетелись по ее уголкам обломки железной машины, белозубые люди в округлых шлемах и сама картина горящего города. Лишь храм с золотым крестом на куполе еще некоторое время просвечивал сквозь пламя, пульсирующее, словно вырванное из чьей-то груди горячее сердце…
Это был просто огонь.
Тот самый огонь.
И тот самый звездочет хана тянул на одной ноте монотонную песню, закрыв глаза и медленно перебирая четки, состоящие из маленьких черепов каких-то грызунов, отдаленно похожих на человеческие.
Субэдэ провел рукой по лицу. Ладонь стала мокрой – наверно, от пота. Субэдэ зачем-то понюхал руку. Пот пах гарью, но это не был запах костра. Это вообще был незнакомый доселе запах – уж кто-кто, а выросший в степи воин мог сказать это наверняка.
– Что ты видел?
Голос шамана был тусклым, словно свет умирающего пламени, в который забыли подбросить топлива.
Субэдэ покачал головой, неотрывно глядя в огонь и силясь увидеть в нем хоть какие-то следы только что пережитых видений.
– Этот народ невозможно победить, – хрипло произнес он.
Шаман открыл глаза и внимательно посмотрел на полководца.
– Ты отступишься?
Субэдэ отрицательно покачал головой.
– Нет. У каждого свой путь. Пусть нельзя уничтожить народ. Но этот город я уничтожу. Если, конечно, я правильно понял то, что показали мне духи огня из глубины далекого будущего.
Четки в руке шамана возобновили движение.
– Что ж, твой путь – это путь воина, – тусклым голосом произнес шаман. – И то, что ты держишь сейчас в руке, – это то, что остается от любого, пусть даже непобедимого воина в конце его пути.
Субэдэ опустил взгляд. Оказывается, его пальцы все еще сжимали череп неведомого богатура, превращенный в чашу. Он усмехнулся.
– Ты сказал правду, почтенный Арьяа Араш. Но правда и то, что мой череп пока еще не оправлен в серебро. Теперь я знаю главное. Урусскую крепость защищают не призраки мертвых, а такие же воины, как и я. И чей путь окончится завтра, пусть решают наши мечи.