Силверберг Роберт. Бездна

   Тейн обернулась и удивленно взглянула ему в глаза.
   — Ну, мы-то не относимся к числу изгнанников с Земли. Никто из родившихся на Терре не переселялся на Гидрос… Наша прародина погибла за несколько столетий до того, как первые переселенцы появились на этой планете.
   — Но это не имеет значения. Изначально мы все — выходцы с Земли. И мы потеряли ее. Поэтому я и называю это изгнанием, имея в виду всех, всех людей, живущих в самых разных мирах Вселенной. — Внезапно слова хлынули из него неудержимым потоком. — Послушайте, ведь когда-то у нас была своя родная планета, единая материнская планета… и ее больше нет. Она погибла, уничтожена… Все кончено! И ничего не осталось, кроме воспоминаний, очень смутных воспоминаний, ничего, кроме горстки мелких осколков, подобных тем, что вы видели у меня в ваарге. Мой отец часто говорил нам: «Земля — огромная восхитительная планета чудес, самая прекрасная из всех планет, когда-либо существовавших. Мир-сад! Рай!» Возможно, так оно и было. Но есть и другие, кто говорит, что это неправда. По их словам, Земля — кошмарное место, из которого люди бежали, потому что жить там стало невозможно. Не знаю… На сегодняшний день все рассказы о нашей прапланете стали мифами. Но, в любом случае, она являлась нашим домом, а мы бросили его… Дверь закрылась за нами навсегда.
   — Я вообще никогда не думала о Земле, — спокойно заметила Сандира.
   — А я думаю все время… У всех других цивилизаций Галактики есть своя родная планета, но только не у нас. Мы рассеяны по сотням разных миров: пятьсот человек живет здесь, тысяча — там… Люди вынуждены селиться в самых необычных для них местах. К нам относятся более-менее терпимо разнообразные представители иных миров, на чьих планетах человеку удалось найти пристанище. Вот что я имел в виду, произнося слово «изгнание».
   — Но даже если бы Земля продолжала существовать, мы не смогли бы вернуться на нее. Вернее, только не с Гидроса. Наш дом — эта планета, а не мифическая Земля, и никто не изгоняет нас с нее.
   — Согласен. Зато людей выселяют с Сорве. Против этого вы, надеюсь, не станете возражать?
   Выражение ее лица, которое за время беседы сделалось несколько насмешливым и даже слегка раздраженным, теперь смягчилось.
   — Вам только кажется это изгнанием, потому что вы нигде не жили, кроме вашего острова. Для меня же Сорве — всего лишь очередная поверхность, где можно поселиться, просто остров. Все они более или менее похожи друг на друга. Я живу какое-то время на одном, затем у меня возникает желание сменить обстановку. Значит, нужно плыть в другое место. — Сандира положила свою ладонь на его запястье и слегка сжала пальцы. — Поверьте, я не понимаю, как вы можете все воспринимать иначе? Впрочем… извините меня…
   Лоулеру страшно захотелось как можно быстрее сменить тему разговора. Благодаря ей он вызвал сочувствие в душе Тейн, а это значит, заставил ее откликнуться на то чувство, что Сандира примет за жалость к самому себе. Беседа явно пошла не в том направлении, и теперь трудно что-либо изменить. Вместо того, чтобы болтать об изгнании и о горькой доле несчастного бездомного человечества, разбросанного по Галактике подобно горсти песка, ему следовало бы просто сказать, как потрясающе она выглядела, когда совершала свои изумительные прыжки в воде, а затем пригласить в свой ваарг и предложить заняться перед обедом веселой вольной борьбой. Но начинать такой разговор уже поздно. А может, все-таки попытаться?..
   — Ну, как поживает ваш кашель? — с улыбкой поинтересовался Лоулер.
   — Все в порядке. По-моему, мне еще нужно принимать ваше лекарство. У меня в запасе еще два дня…
   — Зайдите ко мне, когда закончатся капли, я дам вам новый пузырек.
   — Обязательно, — спокойно ответила Сандира. — Кроме того, мне очень хотелось взглянуть на ваши земные реликвии.
   — Конечно, конечно… Если вам будет интересно, я многое мог бы рассказать о них. Правда, некоторые очень быстро устают от моих «баек».
   — Знаете, а я даже не подозревала о вашем увлечении Землей и ее историей. Никогда не приходилось встречать такого человека, кто так много размышляет над очень сложными проблемами. Для большинства из нас Терра — это всего лишь место, где жили наши предки. Но все это находится за пределами понимания людей, живущих здесь или в других мирах. Мы задумываемся о Земле не больше, чем о том, как выглядели пра-пра-пра-пра-пра-прародители всего человеческого рода.
   — А вот я очень часто размышляю над этим, — возразил Лоулер, — и даже не могу назвать причину… Мне нередко приходят в голову мысли о том, что находится за пределами моей досягаемости. Например, представляю себе настоящую сушу, где у меня под ногами черная почва, из которой поднимаются разнообразные растения, и некоторые из них раз в двадцать выше человека…
   — Вы, наверное, говорите сейчас о деревьях?
   — Да, о них.
   — Я тоже кое-что знаю об этих удивительных растениях… Действительно фантастическое творение природы! Их стволы бывают настолько широки, что не обхватишь руками, и они сверху донизу покрыты твердой шершавой кожурой… нет, корой. Невероятно!
   — Вы так говорите, словно воочию видели их, — заметил Лоулер.
   — Я? Нет! Да и каким образом? Я родилась на Гидросе, как и вы… Но мне пришлось познакомиться с людьми, которые жили на планете, где есть суша. На Симбалимаке я много времени проводила с одним человеком с Санрайза. Он рассказывал мне о лесах, о птицах, о горах, о всем том, чего у нас нет… О деревьях, о насекомых… пустынях… Все его истории казались такими загадочными и сказочными!
   — Представляю, — скрывая недовольство, пробормотал Вальбен.
   Эта тема для беседы нравилась ему ничуть не больше, чем предыдущая. Не было никакого желания слушать о лесах и птицах, о горах, и тем более о неизвестном с Санрайза, с которым Сандира проводила так много времени на Симбалимаке.
   Тейн бросила в его сторону странный взгляд. Наступила долгая и неприятная пауза, пауза с подтекстом, хотя, черт побери, он никак не мог понять, с каким.
   Совершенно неожиданно Сандира с несколько резкой, незнакомой ему интонацией спросила:
   — Доктор, вы ведь никогда не были женаты?
   Вопрос удивил Вальбена и показался совершенно необычным.
   — Почему же? Однажды имел счастье… Правда, это произошло давным-давно и длилось недолго. Брак оказался большой ошибкой… с моей стороны. А вы?
   — Никогда. Думаю, что просто не понимаю, как это делается… Гм… Навсегда привязать себя к одному человеку — странно и необычно, на мой взгляд.
   — Говорят, такое возможно, — заметил Лоулер, — и мне довелось увидеть собственными глазами доказательство… Но личного опыта в данной области у меня нет.
   Тейн неуверенно кивнула. Казалось, она пытается что-то побороть в своей душе. Вальбен тоже испытывал нечто подобное, но он-то знал, с чем ему приходится сражаться: в его сознании заговорило нежелание выходить за пределы, им самим для себя созданные после ухода Мирейль. Лоулера обуял страх. Он боялся вновь столкнуться с риском возобновления уже почти забытых мучений. Вальбен свыкся с монашеским, предельно упорядоченным стилем своего существования, даже более чем свыкся: сей порядок жизни казался ему верхом совершенства, к которому он всегда стремился и который прекрасно сочетался с его глубочайшими потребностями. Не дерзая, ничего не теряешь. И теперь Сандира ждет от него ответного хода. Или… это только кажется? Такое впечатление… «Но стоит ли что-то предпринимать? — пронеслось в голове Лоулера. — Способен ли я ответить? Черт! Кажется, я попался в собственную ловушку непреклонного безразличия… Как же теперь выбраться из нее?»
   Легкий летний ветерок с юга пахнул на него ароматом ее влажных волос, взметнув накидку Сандиры и напомнив Вальбену, что под ней — обнаженное женское тело. Оранжевый свет заходящего солнца, мерцая на коже Тейн, покрывал едва заметные волоски на ней яркой позолотой, и от этого казалось, что просвечивающиеся сквозь одежду груди женщины сверкают. Ее тело еще не высохло после купания, а маленькие бледные соски словно пили вечерний прохладный воздух. «Черт возьми! Какая она изящная и соблазнительная! — почти задыхаясь, подумал Лоулер. — Я хочу ее!» Неожиданно в его сознании ожил внутренний голос: «Ну, хорошо… Тогда приступай к делу. Ведь тебе уже не пятнадцать лет. Единственное, что сейчас нужно — просто сказать ей: „Вместо того, чтобы ждать до утра, пойдемте прямо сию минуту ко мне в ваарг, и я дам вам лекарство. Потом мы вместе пообедаем и пропустим по стаканчику бренди. Знаете ли, мне так хочется поближе познакомиться с вами“. Таким образом ты положишь начало вашим отношениям…»
   В этот миг на тропе показался Гейб Кинверсон; он возвращался домой после трудового дня в море. Под мышкой Гейб держал свернутый парус. Рыбак остановился неподалеку от парочки и застыл, словно обточенный многовековым прибоем риф, от него исходило странное ощущение огромной силы, которую он с великим трудом сдерживает, и распространялось сияние разрушительной энергии и опасности.
   — А вот и вы, — прогудел Кинверсон, обращаясь к Сандире. — Я искал вас… Добрый вечер, док.
   Он говорил спокойным, мягким и загадочным тоном. В его голосе никогда не звучала та угроза, которая неизменно таилась во внешности. Гейб жестом поманил Сандиру, и она без малейшего колебания направилась к нему.
   — Было приятно побеседовать с вами, доктор, — любезно произнесла Тейн, бросив взгляд через плечо на Лоулера.
   — Мне тоже.
   «Кинверсону просто нужна ее помощь… Видимо, порвался парус, и его необходимо починить. Вот и все. Ничего больше… Только починить парус, — попытался успокоить себя Вальбен. — Только парус… И хватит сомневаться!»

 
   Ему снова приснился один из его снов о Земле. Всего их было два: один — очень неприятный и мучительный, другой — не такой уж и плохой. По крайней мере, раз в месяц к Вальбену обязательно приходил какой-то из них.
   На сей раз Лоулера посетило более приятное сновидение, то, где он видел себя на Земле идущим по твердой почве. Вальбен — босой, только что прошел дождь, и земля — мягкая и теплая. Он поджимает стопу и видит, как комья грязи налипают между пальцами, напоминая песок, набивающийся во время прогулки по воде у береговой линии залива. Но почва на Терре гораздо темнее песка и тяжелее, ее так странно ощущать под ногами…
   Вальбен идет по лесу, со всех сторон его окружают деревья, в чем-то похожие на древовидные водоросли, с длинными стволами и густыми кронами далеко вверху, но они гораздо массивнее морских растений, которые он когда-либо видел, а листья находятся так высоко, что даже невозможно определить их форму. У вершин деревьев порхают птицы. Они издают необычайно мелодичные звуки. Это музыка, которую Лоулер никогда не слышал (и не мог вспомнить после пробуждения). По лесу бегают разные звери, некоторые ходят на двух ногах, как люди, другие ползают на брюхе, а третьи стоят на шести или восьми маленьких лапках. Он кивает им головой, и они отвечают на его приветствие, эти обитатели Земли.
   Вальбен подходит к тому месту, где лес расступается, и видит, как перед ним вырастает гора. Она похожа на темное стекло с яркими вкраплениями и почти сияет в золоте солнечного света. Ее громада заполняет собой почти половину неба, на ней растут деревья. Они выглядят маленькими и хрупкими. Так и кажется, что их можно поломать просто руками, не прилагая никаких усилий. Но Лоулер понимает — это всего лишь обман зрения, так как гора находится далеко от него и деревья столь же высоки, что и те, в лесу, из которого он только вышел.
   Вальбен обходит вокруг подошвы горы. На противоположной стороне — длинный пологий склон, затем — долина, а за ней виднеется нечто большое, темное и расползающееся во все стороны. Он знает, что это — город. В нем много людей, гораздо больше, чем может себе представить Лоулер. Он идет по направлению к мегаполису, мечтая о том, что вот-вот окажется среди обитателей Земли и скажет им, откуда прибыл, расспросит горожан об их жизни и поинтересуется, знали ли они его пра-пра-прадеда Гарри Лоулера или кого-то из семейства Лоулеров.
   Вальбен все продолжает идти, а город по-прежнему остается все таким же далеким. Он остается все там же, у линии горизонта, на противоположной стороне долины. Лоулер движется уже несколько часов, несколько дней, недель… А город все так же недостижим и словно удаляется от него…
   Когда Вальбен наконец проснулся, то почувствовал страшную усталость и боль во всем теле, будто он испытал громадное физическое напряжение. Ночь прошла, а ему даже не удалось отдохнуть…

 
   Утром Йош Янсен, молодой ученик Лоулера, пришел в его ваарг на очередное занятие.
   На Сорве существовала строгая и четкая система обучения. Ни одна профессия не должна умереть вместе с тем, кто ею владеет. Впервые со времени основания этого поселения людей учеником врача стал не представитель семьи Лоулеров. Их линия жизни обрывалась — у Вальбена не было наследников. Теперь какая-то другая семья примет на себя ответственность за лечение жителей острова после того, как его не станет.
   — Когда мы будем уезжать, — поинтересовался Йош, — удастся ли захватить с собой все запасы медикаментов и оборудования?
   — Только то количество, что сможем разместить на корабле, — отозвался Лоулер. — Прежде всего возьмем оборудование, большую часть лекарств, книгу рецептов и…
   — А карточки наших пациентов? — перебил его Янсен.
   — Не знаю… Если для них найдется место.
   Юноше недавно исполнилось семнадцать лет, но он выглядел немного старше за счет своего роста и долговязости. Янсен обладал доброй душой, приятной улыбкой, открытым лицом и умел находить общий язык с людьми. Очень рано у него проявилась тяга к искусству врача, ему нравилось проводить долгие часы за занятиями медициной. Лоулер в его годы рос непоседой и непослушным парнем да и особой усидчивостью не выделялся. Йош обучался у него уже второй год, и Вальбен подозревал, что молодой человек освоил, по крайней мере, половину основных методов лечения; остальное и умение постановки диагноза придут со временем. Янсен происходил из семьи моряков. Его старший брат служил одним из капитанов на паромах Делагарда.
   Волнение за судьбу карточек пациентов было очень присуще Йошу (он вообще переживал и беспокоился по любому поводу, касающемуся врачебной деятельности). Вальбен сомневался, что им удастся прихватить с собой эти бумаги: на кораблях Делагарда имелось не так уж много места для размещения грузов, а существовали и гораздо более важные вещи, которые необходимы в дороге, нежели старые истории болезней. Ему и Янсену придется выучить на память все эти данные перед тем, как покинуть Сорве. Но это не такая уж большая проблема. Значительная часть записанного в стандартных бланках и без того хранилась в «запоминающих ячейках» мозга Лоулера. Нечто подобное имелось и в памяти его юного помощника.
   — Надеюсь, я попаду на одно судно вместе с вами, — с надеждой произнес юноша. Лоулер, по мнению Йоша, считался настоящим героем наравне с его братом Мартином.
   — Нет, — категорично ответил Вальбен. — Мы должны плыть на разных кораблях. Если тот, на котором поплыву я, собьется с пути, ты примешь на себя обязанности врача.
   Эти слова потрясли юношу. Но что в них так смутило его? То, что судно с Лоулером на борту может сбиться с курса и его обожаемый наставник погибнет? Или Йоша испугала перспектива занять место врача? А вдруг этот день наступит очень скоро?
   Вероятно, последнее пугало Янсена больше всего. Лоулер вспомнил, что ощутил он сам, впервые осознав по-настоящему, — у ученика есть вполне определенная и серьезная цель, итоговый результат этой изнурительной бесконечной учебы и зубрежки — однажды придется занять место отца в его кабинете и выполнять все то, чем сейчас занят учитель и мудрый наставник-целитель. В то время Вальбену исполнилось четырнадцать лет, а когда стукнуло двадцать (старина Лоулер уже умер) — он сам уже работал врачом в общине.
   — Послушай, не беспокойся ты по этому поводу, — утешил доктор своего юного преемника. — Со мной ничего не случится. Но мы не должны забывать и о наихудших вариантах нашего путешествия. Весь медицинский опыт и знания в этой области, которыми располагает община, сосредоточены в памяти двух людей — твоей и моей. Мы должны сохранить данную информацию во что бы то ни стало.
   — Да! Конечно!
   — Вот так… Теперь ты понимаешь, почему нам просто необходимо плыть на разных кораблях. Все ясно?
   — Да, — с сожалением ответил юноша. — Хотя… Все-таки я предпочел бы остаться с вами, но… — Он улыбнулся. — Мы собирались сегодня поговорить о воспалении плевры, не так ли?
   — Совершенно верно, — согласился Лоулер и развернул потрепанный анатомический атлас. Йош присел рядом, готовый внимательно и с интересом вслушиваться в каждое слово учителя. Молодой человек олицетворял собой само Вдохновение. Он напоминал Вальбену о чем-то таком, что понемногу стало забываться: его профессия гораздо больше, чем просто работа, она — призвание. — Воспаление и плевральная эффузия… Симптомы, причины, методы лечения… — Лоулер слышал голос отца. Глубокий и размеренный, холодно-бесстрастный, он звучал подобно гонгу в его голове. — Внезапная острая боль в груди, например…

 
   — Боюсь, у меня плохие новости, — заявил Делагард.
   — О?
   Они находились в кабинете Нида на верфи. Наступил полдень, обычное время перерыва в работе Лоулера. Он зашел сюда по просьбе владельца верфи.
   На столе из древовидных водорослей стояла открытая бутылка бренди, но Вальбен отказался от предложения выпить. «Не в рабочее время», — пояснил он.
   Лоулер всегда старался сохранить ясный рассудок во время приема пациентов и делал исключения только для своей «травки», постоянно убеждая себя в ее безвредности. По крайней мере, она давала возможность здраво мыслить.
   — У меня есть некоторые результаты, правда, пока не очень хорошие. Док, на Вельмизе нас не примут.
   Это походило на удар ниже пояса.
   — Они вам это сказали?
   Делагард бросил ему через стол кусок специального пергамента, что использовался для важных сообщений.
   — Даг Тарп доставил мне это примерно полчаса назад. Письмо от моего сына Кенди, с Вельмизе… Он пишет, что их совет, собравшись вчера вечером, отклонил нашу просьбу. Их годовая иммиграционная квота составляет шесть человек, но, учитывая необычность обстоятельств, они согласны увеличить ее до десяти. Это предел.
   — Н-да… Не семьдесят восемь…
   — Конечно, не семьдесят восемь. Учтите, память о Шаликомо играет в этом случае огромную роль. Каждый остров боится перенаселения, которое может вызвать раздражение джилли. Конечно, вы скажете, что десять лучше, чем ни одного… Если мы пошлем такое количество на Вельмизе, еще десяток — на Салимин да на Грейвард столько же…
   — Нет! — отрезал Лоулер. — Я хочу, чтобы мы все держались вместе.
   — Знаю. Ну… хорошо.
   — Итак, если не Вельмизе, то… Какая еще есть возможность для переселения?
   — Даг сейчас ведет переговоры с Салимином… У меня ведь там тоже сын. Возможно, его слова окажутся более убедительными, чем доводы Кенди. Вполне возможно, жители этого острова — не такие жлобы, как… Боже мой, можно подумать, мы просим вельмизцев эвакуировать весь их проклятый поселок, чтобы принять нас! А ведь могли бы! Какое-то время пришлось бы туговато… Такие события, как на Шаликомо, не повторяются! — Делагард перелистал сшитые пергаментные страницы и пододвинул их Лоулеру. — Черт с ним, с Вельмизе! Найдем что-нибудь еще. А сейчас мне хочется, чтобы вы внимательно ознакомились вот с этим…
   Лоулер взглянул на пачку сшитых страниц, придвинутых ему Нидом. На каждом листе — список имен, написанных крупным и жирным почерком Делагарда.
   — Что это?
   — Пару недель назад я вам уже говорил, что у меня шесть кораблей и что на каждый из них приходится по тринадцать человек. На самом же деле все обстоит несколько иначе: на одном судне будет одиннадцать переселенцев, на двух — по четырнадцать, а на оставшихся разместятся по тринадцать человек. Сейчас объясню, почему я так решил… Вот списки пассажиров. — Делагард постучал пальцем по верхнему листу толстой пачки. — Ага… Этот, наверное, заинтересует вас в наибольшей степени.
   Лоулер быстро просмотрел первую страницу, где были написаны следующие имена:
   Я и Лис Госпо Струвин Док Лоулер Квиллан Кинверсон Сандира Тейн Даг Тарп Оньос Фелк Данн Хендерс Натим Гхаркид Тила Браун Лео Мартелло Нейяна Гольгхоз
   — Ну, как?
   — Что это такое?
   — Я же вам сказал… Список пассажиров нашего корабля, «Царицы Гидроса». Мне кажется, компания неплохая.
   Лоулер изумленно взглянул на Делагарда.
   — Нид, ты скотина! Если кто-то и умеет позаботиться о себе, так это ты!
   — Что вы хотите этим сказать, док?
   — Хочу сказать, как много вы сделали для того, чтобы обеспечить собственную безопасность и комфорт, пока мы будем находиться в море. Вы даже не постеснялись продемонстрировать мне это. — Лоулер указал на список. — Держу пари, вы даже гордитесь этим. На свой корабль вы записали единственного врача в нашем сообществе, самого опытного специалиста по связи и тех, кого можно смело назвать «почти инженером» и «почти картографом»… А Госпо Струвин — капитан номер один всего вашего флота! Н-да… Неплохая команда для путешествия Бог знает какой продолжительности, которое приведет нас в неизвестность! Плюс Кинверсон, морской охотник, обладающий почти нечеловеческой силой и знающий океан примерно так же хорошо, как вы — свою верфь. Чертовски хорошая команда! И ни одного надоедливого ребенка, ни одного старика, ни одного больного! Неплохо, дружочек, неплохо…
   На какое-то мгновение, лишь на мгновение, в маленьких блестящих глазках Делагарда молнией сверкнул гнев.
   — Послушайте, док, это же флагманский корабль! Плавание может оказаться не из легких, особенно, если придется плыть до самого Грейварда. Нам необходимо выжить…
   — Более, чем остальным? — перебил его Лоулер.
   — Вы — единственный врач… Хотите сразу быть на всех судах?! Гм-м… Попробуйте. Мне кажется, вам все равно придется выбирать тот или иной корабль… Тогда почему бы главному целителю не плыть вместе со мной?
   — Ну, конечно! — язвительно произнес Вальбен и провел пальцами по краю листа. — Но даже воспользовавшись принципом «Делагард — превыше всего», я не могу объяснить присутствие некоторых имен в данном списке. К примеру, какой вам толк от Гхаркида? Он же не человек, а какая-то загадка.
   — Натим хорошо разбирается в водорослях, превосходно зная их особенности и специфику, и сможет помочь нам находить пищу.
   — Что ж, весьма разумно. — Вальбен бросил взгляд на толстое брюхо Делагарда. — Нам вовсе не хочется голодать в дороге, не так ли? Э? — Он вновь заглянул в список. — А Браун? Гольгхоз?
   — Хорошие работники и отлично знают свое дело.
   — А Мартелло? Поэт?
   — Он не только поэт, но и неплохой моряк. Кроме того, поэт нам тоже пригодится — это же будет настоящая Одиссея, черт бы ее побрал! Эмигрирует целый остров… Нужно, чтобы кто-то описал все события.
   — Прекрасно! — саркастически заметил Лоулер. — Прихватить с собой собственного Гомера и обеспечить потомков гекзаметрами о Великом Путешествии… Лично мне нравится! — Вальбен снова заглянул в список. — Я вижу, у вас здесь всего четыре женщины на десяток мужчин. Ну, и?..
   Делагард улыбнулся.
   — Ну, это уж не в моей власти. На нашем острове тридцать шесть женщин и сорок два мужчины… Но одиннадцать представительниц прекрасного пола принадлежат к проклятому монашескому ордену, вы же знаете об этом. Я их всех хочу поместить на отдельный корабль — пусть сами разбираются, как управлять им, если, конечно, смогут. Итак, у нас остается двадцать пять женщин и девушек на пять кораблей… Матери, естественно, должны плыть вместе с детьми… Я все подсчитал и пришел к выводу, что на наше судно мы можем взять четырех женщин.
   — Ну, Лис — это мне понятно… Но почему ваш выбор пал на трех остальных?
   — Браун и Гольгхоз уже плавали на моих кораблях на Вельмизе и Салимин в качестве полноправных членов экипажа. И если на борту будут женщины, то пусть это место займут те, кто умеет делать все необходимое на судне.
   — А Сандира? О, чуть не забыл… Она же хороший механик и специалист по корабельному оборудованию. Да, сие разумно.
   — Правильно, — подтвердил Делагард. — Кроме всех ее достоинств, есть еще одно обстоятельство: Тейн — женщина Кинверсона. Или вы не согласны? Если она может быть полезна нам, да еще они составляют супружескую пару, зачем же их разлучать?
   — Насколько мне известно, Сандира и Гейб не состоят в браке.
   — Неужели? Я предполагал обратное… потому что постоянно видел их вместе, — натянуто улыбнувшись, произнес Делагард. — Ладно, в любом случае, такова команда нашего корабля. Если же наша флотилия распадется и отдельные суда потеряют друг друга в море, на флагмане будут люди, которые не позволят нам пропасть. Так, а вот транспорт номер два, «Богиня Сорве». На нем размещаются Брондо Катцин с женой, все Тальхеймы, Таналинды…
   — Секундочку, — прервал его Лоулер. — Я еще не все выяснил по поводу первого. Мы не обсудили кандидатуру отца Квиллана, имя которого фигурирует в списке. Хм… Еще один полезный человечек… Я полагаю, вы захватили его, чтобы сохранить хорошие отношения с самим Господом Богом?