Глава 16

   Рождественская вечеринка проходила в неясных отблесках повсюду развешанных украшений, а Джессика ждала одиннадцати. Когда час настал, она поднялась наверх с намерением отговорить Коула от его плана. Дело не только в том, что похищение – вещь уголовная, но Майкл был слишком слаб и нуждался в постоянном медицинском уходе. А может, Коул собирается поместить его в госпиталь после похищения? Она хотела задать ему множество вопросов.
   Шум внизу стих, когда Джессика добралась до комнаты Майкла. В конце коридора она заметила какое-то движение, и Коул выступил из тени, прижав палец к губам. Джессика поспешила ему навстречу.
   – Коул, послушай...
   – Все, что ты должна сделать, – прервал он ее тихим голосом, – это предложить Кэрол сделать перерыв. А я в это время проникну в комнату.
   – Коул, я не думаю...
   – Быстро, кто-то идет!
   Джессика решила, что лучше не спорить с Коулом, пока их никто не увидел. Она постучала, и сиделка открыла ей.
   – Привет, Кэрол.
   – А, Джессика, как дела?
   – Прекрасно, спасибо. Я пришла, чтобы ты могла сделать перерыв. Там внизу полно сладостей, и ты можешь набрать себе полную тарелку.
   – Как мило с твоей стороны.
   – Поставщик проделал жуткую работу. Ты не поверишь, сколько там всего.
   Кэрол взглянула на спящего Майкла. Потом опять повернулась к Джессике и улыбнулась:
   – Спасибо, Джессика.
   – Не стоит благодарности. Воспользуйся своим временем. Я устала и хочу посидеть здесь.
   – Хорошо. – Кэрол улыбнулась и жеманно вышла. – Я вернусь через пятнадцать минут или около того.
   Войдя в комнату, Джессика сразу почувствовала себя лгуньей. Вполне возможно, что сиделка получит нагоняй за то, что оставила Майкла и присоединилась к гостям, если Изабелла увидит ее около буфета.
   Через мгновение Коул проник в комнату и закрыл дверь.
   – Мне надо поговорить с тобой.
   – Что ты хочешь сказать?
   – Ты не должен похищать отца!
   – Почему, черт возьми?
   – Юридически, я думаю, тебя могут обвинить в нарушении федерального закона, хотя ты и его сын. Кроме того, твоего отца надо оберегать от тяжелых испытаний.
   Коул нахмурился, но до того, как он успел ответить, они услышали ворчание Майкла.
   Джессика оглянулась. Майкл повернул голову и смотрел на них. Он похлопал по краю матраса, призывая подойти. Коул наклонился над ним:
   – Что, папа?
   – Монах, – прохрипел Майкл.
   – Брат Козимо? – спросила Джессика. Майкл утвердительно кивнул.
   – Я разговаривала с ним, – сказала Джессика. На лице Майкла появилось сильное удивление. – Он сказал, что защищает завод.
   Майкл снова кивнул. Потом посмотрел на Коула и скрюченным пальцем показал ему на грудь:
   – Ты. Нога... – Больше он не смог говорить и, совершенно изнеможенный, закрыл глаза, – Что нога, папа?
   – Френк, – пробормотал Майкл, снова открыв глаза. – Не... не он избранный!
   – Папа, я не могу понять, что ты хочешь сказать.
   Майкл остановил свой взгляд на ночном столике, где Джессика увидела блокнот и перо. Она взяла их и подала Майклу. Он попытался писать, но рука дрожала так сильно, что перо прорвало бумагу.
   Коул изогнул шею, пытаясь разобрать написанное.
   – Слушай... – прочел он. Майкл нацарапал еще что-то.
   – Козимо! – воскликнула Джессика. – Слушай Козимо!
   – Кто такой, черт возьми, этот Козимо? – спросил растерянно Коул.
   – Это монах, о котором я тебе говорила. Защитник.
   – Какие у него дела с отцом?
   Майкл старательно писал, но перо проткнуло лист, он потерял контроль над своими руками. Он вздохнул и опустился на подушку. Из глаз его текли слезы. Коул сел на край кровати и взял его руку:
   – Не плачь, папа. Я заберу тебя отсюда.
   В этот момент дверь неожиданно открылась, в комнату ворвалась Изабелла.
   – Что все это значит? – закричала она. Изабелла увидела Кэрол, как только та спустилась вниз. Шансы Коула помочь отцу улетучились.
   Изабелла подошла к ним. В черном платье с металлическим корсажем она выглядела как в военной форме:
   – Что вы здесь делаете?
   – Я разговариваю со своим отцом, – спокойно ответил Коул.
   – Думаю, я ясно дала понять, что тебе не следует появляться в этом доме.
   – Меня хотел видеть отец. – Как ты узнал об этом? – презрительно фыркнула Изабелла. – Ты, фрукт.
   – Нет, это не так! – вступилась Джессика.
   – А ты обманула мою служащую. Я о тебе лучше думала, Джессика.
   – Я только пытаюсь помочь.
   – Помочь кому? Нику? Теперь я знаю, что твоя искренность – это ложь. И я глубоко разочарована в тебе, Джессика. – Изабелла перевела взгляд с нее на старика в постели. – Посмотрите, как вы расстроили его! Это очень вредно для Майкла!
   – Ему бы не было так плохо, если бы ты не давала ему транквилизаторы.
   Изабелла впилась взглядом в лицо Коула.
   – Я знаю, что лучше для Майкла, а не ты. И как ты осмелился говорить мне, что делать!
   Коул заботливо поправил голову отца, пригладил его волосы. После этого он встал.
   – Я подаю в суд просьбу об опеке над отцом, – объявил он спокойно. – Мои юристы готовят документы.
   – А мой адвокат имеет предписание не допускать тебя в этот дом. Убирайтесь! – Она указала на дверь. – Сейчас же!
   Коул посмотрел на отца:
   – До свидания, папа. Не волнуйся, я вернусь.
   – Он тебя не слышит, – прошипела Изабелла. – А теперь – вон!
   Коул подошел к двери, за ним пошла и Джессика.
   – Считай себя лишенной моего доброго отношения, Джессика, – проговорила ей вдогонку Изабелла, – если ты решила уйти с этим негодяем.
   Джессика почувствовала приступ гнева. Она остановилась на пороге, собираясь сказать Изабелле, что она о ней думает. Потом решила, что ее гнев пропадет впустую. Джессика взяла Коула за руку и вышла с ним в коридор.
   Они уже подходили к входной двери, когда их окликнула Шон. Шон робко подошла к Коулу, на ней было кричащее платье из панбархата. Джессику смутил ее вид.
   – Привет, Шон, – спокойно улыбнулся Коул.
   – Скучная компания, не правда ли? – спросила она, надув губы. – Я никогда не видела такого количества старомодных субъектов. Я подумываю, как бы сделать что-нибудь крутое.
   – А что именно? – спросила Джессика.
   – Что-нибудь вроде музыкальной атаки. У меня есть один лазерный диск, который сдует всю компанию.
   – Да? Почему действительно не сделать этого? – согласился с нею Коул, беря Джессику за локоть. – Думаю, это хорошая идея.
   – Ну да! – развеселилась Шон и поспешила наверх.
   Коул нашел пальто Джессики и вышел с ней из дома. Усталые и молчаливые, они спустились по лестнице, погруженные в мысли о Майкле. Дойдя до лужайки, Джессика подняла взгляд и увидела направляющуюся к ним фигуру. Она удивилась, когда ее глаза привыкли к темноте, и поняла, что это идет, спотыкаясь, отец.
   – Кто тут? – спросил Коул.
   Джессика подавила в себе ужас при виде пьяного Роберта:
   – Это мой отец.
   Роберт Ворд настаивал, что не пьян. Он хотел пойти к Каванетти позже всех, как он привык. Джессика была довольна, что смогла перехватить отца и избавить от публичного унижения, но ей хотелось, чтобы он еще и замолчал. Каждое невнятно произнесенное слово ранило ее. Ей не хотелось, чтобы даже Коул видел отца в таком состоянии. Роберт был настолько пьян, что не мог держаться на ногах. Коул поддержал его:
   – Пошли отсюда, мистер Ворд.
   – Чертова дорога! – прошамкал Роберт. – Почему они не замостили ее! Человек может потерять равновесие.
   Джессика была довольна, что темнота скрывает ее стыд. Она взяла отца за руку. На нем был старый и мятый смокинг. Узел галстука съехал на сторону.
   – Пошли, папа. Ты опоздал. Все уже кончилось.
   – Нет. Видишь машины?
   – Да, но все уже собрались уезжать. Пошли домой, выпьешь рюмочку на ночь. Ты тоже хочешь, Коул?
   – Коул? Кто такой Коул? – Роберт покосился. – Думается, вы были Ник, или вы Грег?
   – Нет, – улыбнулся Коул. – Я Ник.
   – Скажи, Ник. – Роберт споткнулся, и Коул удержал его. – Скажи, сынок, как твой отец?
   – Прекрасно, мистер Ворд.
   – Хорошо. Ему восемьдесят, ты знаешь?
   – Знаю. – Коул посмотрел на Джессику через его голову, Джессика униженно отвела взгляд.
   – А мне шестьдесят восемь. Скажи, Грег, выгляжу я на шестьдесят восемь?
   – Вы выглядите на пятьдесят! Роберт хохотнул и стал заваливаться назад. Коул и Джессика подхватили его.
   – Пошли, папа, домой.
   – Еще рано, Джесс. Рано! – Он икнул и накренился. Коул и Джессика подхватили его с двух сторон в почти волоком довели до дома.
   Все молчали. Роберт неожиданно потерял дар речи, Джессика не могла говорить от стыда и гнева. Коул шел с мрачным лицом.
   Джессика открыла дверь в бунгало, и Коул проводил ее до спальни отца. Он помог положить Роберта на кровать, оставив Джессику, чтобы та раздела отца. Джессика проклинала Роберта за его неожиданный интерес к обществу. Почему он решил присоединиться к компании именно сегодня. Он годами не покидал бунгало. Теперь Коул узнает правду – ее отец алкоголик. Огорченная Джессика повесила мятый смокинг в шкаф, убрала туда же ботинки и закрыла дверцу.
   Она удостоверилась, что отец накрыт, и вышла, закрыв за собой дверь. Джессика чувствовала себя несчастной. Весь вечер оказался сплошным крушением. Она уже не сможет взглянуть в лицо Изабелле. Майкл Каванетти заперт в собственном доме, а Коул видел ее отца, лишенного рассудка.
   Что может быть хуже? Джессика хотела лечь в постель, расплакаться и уснуть.
   Она сняла пальто, подошла к шкафу, чтобы повесить его, и вдруг, к своему удивлению, увидела Коула, стоящего в гостиной. Джессика помедлила, вешая пальто на плечики.
   – Хочешь рюмочку на ночь? – спросил он, беря графин с вином.
   – Я думала, ты ушел.
   – Я ушел. От гостевого дома сюда семьдесят семь шагов. У тебя есть где-нибудь стакан?
   – В столовой. – Она пошла вперед, думая, почему Коул не ушел из-за отвращения к поведению ее отца.
   Коул нашел два бокала и вернулся в гостиную, Стоя между кушеткой и камином, Джессика смотрела на него в оцепенении от всех сегодняшних неприятностей. Она видела, как Коул вынул пробку из графина и наливает в бокалы вино цвета клюквы.
   – Коул... – начала она, готовая защищать своего отца.
   – Я бы хотел знать твое мнение, Джесс, – прервал он ее. – Скажи, что ты думаешь об этом вине?
   – Что? – спросила Джессика, удивляясь, почему он ничего не говорит об отце.
   – Я хочу знать твое мнение. Раскрути его и понюхай, как я показывал недавно.
   Эта дегустация предваряла разговор об алкоголизме отца. Джессика опустила нос в бокал.
   – Что ты чувствуешь?
   Джессика принюхалась, затем снова втянула в себя воздух.
   – Ну?
   – Пахнет приятно, но я чувствую табак.
   – Что еще?
   – Ваниль. – Она понюхала последний раз. – И немного мяты.
   Он отпил вина и посмотрел на нее через край бокала:
   – Хорошо. Теперь сделай глоток.
   Джессика отхлебнула и прополоскала вином рот, надеясь вспомнить все приемы, показанные Коулом. Она втянула воздух через нос и проверила ощущение языком.
   – Какой вкус? – спросил Коул.
   – Сладкий, спокойный. Мне понравилось. – Она задумчиво посмотрела на бокал. – Это как бархатный кларет.
   Коул позволил себе рассмеяться и взглянул на потолок.
   – Что я сказала забавного?
   – Ты не заметила, что сказала, Джесс. Ты чертовски здорово назвала это вино!
   – Да?
   – У тебя прекрасный нос. Я заметил это еще в прошлый раз.
   Джессика посмотрела на свой бокал, обрадованная неожиданной похвалой.
   – Бархатный кларет, – задумался он, подняв бокал к свету. – Никогда об этом не думал, но бархатный кларет превосходно определяет мерлот.
   – Мне всегда нравилось звучание словосочетания – бархатный кларет.
   – Как в «Разбойнике», – добавил Коул. Джессика была приятно удивлена, что Коул знал содержание ее любимых поэм. Она когда-то декламировала ему и считала, что он не слушал ее тогда.
   Коул посмотрел на Джессику. А она не могла отвести взгляда от лица Коула, Что-то странное было в его глазах, как будто он смотрел мимо и одновременно внутрь ее.
   – Так ты помнишь эту глупую поэму, – сказала Джессика, стараясь избавиться от чар.
   – Конечно. – Он прищурился. – Я многое помню, Джессика. Ты удивлена?
   Джессика хотела переменить тему разговора.
   – Значит, ты хочешь судом добиться опеки над отцом?
   – Да, черт их побери! – Он подошел к графину с мерлотом:
   – Еще немного?
   – Пожалуй. – Она подставила свой бокал и выпила, чувствуя струи тепла, проникающие в грудь. Мерлот ей нравился больше каберне «совиньона», которое давал Козимо.
   – Коул, что касается моего отца... Он уже давно в депрессии. Из-за моей матери, я полагаю. Но, в любом случае, он пьет слишком...
   – Джесс. – Коул поднял бокал и прервал ее. – У меня тост.
   Она удивилась, но тоже подняла бокал, благодарная, что Коул прервал ее неудачную попытку объяснения. Он чокнулся с ней.
   – За дружбу, – произнес он.
   Она покраснела и отвела свой бокал, но Коул предвидел ее реакцию и поэтому соединил их руки на манер брудершафта.
   – Пей! – скомандовал он, поднося свой бокал к ее губам. – Она изумленно смотрела на него. – Пей, Джессика. – Коул приставил край бокала к ее губам и смотрел, как кроваво-красное вино лилось в ее рот. Джессика выпила и зачарованно наблюдала, как Коул допил вино из ее бокала.
   На мгновение их руки оставались переплетенными, они не отрывали взгляда друг от друга, пока не поняли, как странно все это выглядит. После этого Коул наклонился и прикоснулся к ее губам. Рот у него был теплым и нежным, как будто он просил разрешения ее поцеловать, это был момент, о котором она мечтала все прошедшие годы. А что будет, если Коулу не понравится, как она целуется? Или, хуже того, что будет, если надежды Коула не оправдаются? Ослабев от нерешительности, Джессика отвела свой рот.
   – Не надо больше дружбы, да? – прошептал Коул. – Друзья заслуживают большего.
   – Что ты имеешь в виду? – выдохнула она.
   – Твой отец – алкоголик, не правда ли? Она отступила, понимая, что ей больше не удастся избежать правды.
   – Да.
   – Но это недостаточное объяснение, – продолжал Коул. – Давно у него это?
   – Многие годы...
   – И ты все скрываешь?
   – А что еще я могла? Никто не мог мне помочь.
   – А почему ты не сказала мне, Джесс? Я же твой друг.
   – Друг? Ты думаешь, что ты мой друг? – Она отошла от него.
   – Да, черт возьми!
   – Люди должны быть вместе многие годы, если они друзья.
   – Что это может значить?
   Джессика отвернулась от него, полная гнева и смущения, налетевших на нее, как ветер.
   – Джесс, что это может значить?
   – Ты... говоришь о дружбе, – выпалила она. – А что ты знаешь о времени, когда я... – Она прервала себя, потому что не могла сказать ему о годах, когда он был светочем для нее. – Когда я...
   – Что ты?
   – О, забудь это! – Она отвернулась. Вино заставило ее сказать больше, чем она хотела. Проклятый Николо Каванетти и этот мерлот 1977 года. Она сжала губы и уставилась в пол.
   – Джесс, приоткроешься ли ты хоть немного? Ты временами похожа на сфинкса.
   – Ты не можешь врываться в чужую жизнь и ждать, что люди тут же начнут играть в твою игру, Коул. Теперь ясно?
   – Понятно.
   – Ты хотел играть, давать пасы и выигрывать. Ты думал, что можешь победить и уехать в другой город, а все твои болельщики, затаив дыхание, будут ждать, чтобы поклониться тебе, когда ты вернешься.
   Коул смотрел на нее молча. Затем прищурил глаза:
   – Ты чем-то очень раздражена, Джесс?
   – Да! А ты так погружен в себя и свои проблемы, что не можешь этого понять.
   – Начинается игра в отгадки?
   – Я думала, что тебе эта игра нравится. Я думала, тебе нравятся детективы!
   – Я не очень прилежный читатель. Это больше волнует женщин. Они думают, что мужчины способны читать о невероятных извивах мысли.
   – Это не невероятные извивы. Каждый, обладающий хоть каплей чувства, должен бы понять, что меня беспокоит. А ты даже не знаешь, что это значит – понять женщину.
   – Очевидно. – Он поставил свой бокал на кофейный столик и выпрямился. – Итак, я не был достаточно хорошим другом в течение многих лет, чтобы заслужить дружбу теперь. Это какие-то ограничения на дружбу, о которых я не знал. Когда прошло мое время, Джессика? В прошлом году? Пять лет назад? Десять?
   – А как насчет тринадцати лет, Коул? Как насчет вечера, когда праздновали твое окончание школы?
   Он внимательно посмотрел на нее, Джессика отвернулась, она не могла долго на него смотреть. Ее щеки запылали, слезы наполнили глаза, но она отказалась упасть перед ним. Она поставила бокал на столик и вышла из комнаты. Коул пошел за ней, но она убежала в свою спальню и захлопнула дверь. Джессика сказала больше, чем когда-либо собиралась, и она не хотела слышать вопросов, которые Коул может ей задать.
   – Джесс, выйди! – крикнул Коул.
   – Убирайся!
   – Выйди и скажи, в чем дело.
   Она вытерла слезы и стояла посреди комнаты, слушая его нетерпеливый стук.
   – Джесс!
   Она заткнула уши, чтобы не слышать его просьб, и села на кровать. К несчастью, она могла лишь заткнуть уши и закрыть глаза, но ничего не могла поделать со своим сердцем.
   Коул наконец ушел. Долго после этого Джессика лежала на кровати и плакала. У нее не было никого, кому она могла довериться, никого, с кем могла бы поделиться своими огорчениями. Она чувствовала себя такой одинокой.
   Когда Джессика плакала, то вдруг представила, что ее спросит о причине слез брат Козимо. И что она ему ответит? Монах напугал ее колдовством прошлой ночью, но вообще с ним всегда было легко говорить, и Джессика чувствовала, как он озабочен ее состоянием. Затем она отчетливо представила себе, что видит Козимо сидящим на стуле около окна, его сутана была полностью в тени.
   Джессика тяжело вздохнула и поднялась на локте, думая, что хорошо бы переодеться на ночь. Только потом она заметила темную фигуру на стуле именно так, как она себе и представляла.

Глава 17

   Джессика встала и вытерла слезы.
   – Что ты здесь делаешь? – требовательно спросила она.
   – Слушаю, как ты плачешь. – Козимо поднялся.
   – Оставь меня?
   – Обещаю, что не дотронусь до тебя. – Монах спрятал руки. – Прости, если я напутал тебя прошлой ночью. Это не входило в мои намерения.
   Она смотрела на него затуманенными покрасневшими глазами, желая поверить.
   – Как ты здесь оказался? – спросила Джессика.
   – Через дверь. Ты так сильно плаката, что не слышала, как я вошел.
   Джессика посмотрела на дверь, ей было интересно, возможно ли, чтобы кто-то вошел сюда незамеченным.
   – Скажи мне теперь, ночная леди, что заставило тебя плакать?
   Джессика пыталась решить, должна ли она что-нибудь говорить сегодня. То малое, что она сказала Коулу, превратило их беседу в фиаско. Джессика все еще чувствовала огромную необходимость излить кому-нибудь свои несчастья, особенно Козимо. Она тяжело вздохнула и подняла голову.
   – Я бы никогда не открылась людям, Козимо. И теперь, когда я хочу этого, я не могу.
   – Почему?
   – Мне кажется, что люди не хотят знать, что я думаю, что чувствую.
   – Почему же?
   – Когда я была молодой, я должна была хорошо обдумать мои отношения с отцом. Я никогда не была естественной или открытой. Каждый мой шаг был взвешен и обдуман. Мне кажется, что уроки, полученные мною в детстве, стали привычкой. Я всегда думала, что глупо и опасно открывать людям сердце.
   – Почему?
   – Я подозревала, что они получат преимущество надо мной, или подумают, что я глупа или сбилась с круга.
   – Такая опасность существует всегда. Но это был бы странный мир, Джессика, если бы никто не знал, что думают или чувствуют другие. Если бы никто не открывал своего сердца, мы все жили бы в темноте и страхе.
   Джессика кивнула и отвернулась, стараясь, чтобы губы не задрожали, чтобы снова не заплакать.
   – Ты боишься, что про тебя подумают, что ты глупая? – ласково спросил Козимо.
   Джессика снова кивнула.
   – Значит, ты всю жизнь прожила в страхе, Джессика.
   – Я знаю. Но это так трудно, Козимо.
   – Ты удивилась сладости вина, – ответил он. – Тогда тебя может удивить и сладость искренности.
   – А что, если Коул совсем не такой, каким я хочу его видеть? Что, если он не хочет меня так, как я хочу его? Как я узнаю, что он действительно чувствует ко мне?
   – Ты не узнаешь, Джессика. – Козимо усмехнулся. – Ты не будешь знать этих вещей, пока находишься в изоляции.
   – Вероятно, ты прав.
   – Ты слишком много ожидаешь от себя. – Амаре ет сапере вике део сонцедитур.
   – И что это значит?
   – Любить и быть мудрым в одно и то же время почти невозможно, даже для Бога.
   Эти слова подняли ее дух. Она наклонилась к монаху:
   – Хорошо сказано, Козимо.
   – К несчастью, я не могу присвоить эти слова. Они принадлежат кому-то другому.
   Монах приблизился к ней, и Джессика протянула ему руку, не боясь больше, что тот может что-то сделать с ней. Его рука была теплой и сильной, загорелой и мозолистой, но рукопожатие было нежным.
   – Открой свое сердце Николо, – настаивал брат Козимо. – Что плохого он может сделать?
   – Посмеяться!..
   – Разве это тот смех, которого ты действительно боишься, или есть еще что-то?
   – Я не могу последовать твоему совету. Монах взглянул на ее руку и слегка погладил ее тыльную сторону большим пальцем, – А ты не боишься, что он покинет тебя? Джессику передернуло.
   – Глубоко внутри, леди ночи, ты не боишься, что Николо оставит тебя снова?
   Правда поразила Джессику, как удар грома. Ее бросила мать, затем фактически и отец оставил ее. Коул тоже ее оставил. Милостивый Боже, она же останется одна после того, как Коул покинет Мосс-Клифф. Джессика еще никогда не позволяла себе осознать свою зависимость от него. Она жила, как будто ничего не задевало ее, стремилась к карьере с настойчивостью, порожденной необходимостью избежать глубокой эмоциональной бреши в ее жизни. Неудивительно, что Джессика никогда не находила полного удовлетворения ни с одним мужчиной. Она оставила свое сердце в Мосс-Клиффе тринадцать лет назад.
   Джессика отстранилась, но Козимо не разрешил ей.
   – Ты думаешь, если Николо не любит тебя, то он наверняка уедет и ты снова останешься одна.
   – Нет, – вздохнула Джессика.
   – Но ты не можешь больше выносить свое одиночество. – Нет...
   – Ты боишься рисковать, не зная, получишь ты любовь или одиночество.
   Она кивнула опущенной головой, пораженная пониманием монаха.
   – Скажи ему о твоих чувствах, Джессика.
   – Я не могу. У него есть Люси.
   – Ты уверена? И ты не будешь бороться за сердце Николо?
   – Что ты хочешь сказать?
   – Если ты его любишь, сражайся за него. И за себя. Держу пари, ты не будешь сражаться за что-нибудь только для себя в течение всей жизни. За твоего отца, конечно, и за других людей, но не за Джессику Ворд.
   Джессика безмолвно смотрела на монаха. Он был прав. Она усвоила, что ничего не нужно ждать от жизни. А ничего не ожидая, она ничего и не требовала.
   – Настало время просить что-нибудь от жизни, Джессика, требовать чего-то для себя.
   Она опустила голову и молчала, слишком взволнованная, чтобы отвечать.
   Козимо вздохнул и сжал ее руку, какое-то время стоя, как темная башня, перед ней. Она была благодарна за то, что он здесь, за слова и совет. Всю свою жизнь Джессика ни на кого не могла положиться, кому-то доверяться или найти утешение. Его присутствие дало ей надежду и силу.
   – Как ты мог так хорошо узнать меня?
   – О! – Он потрепал ее по руке и сознался:
   – Я думаю, мы с тобой старые друзья, Джессика.
   – Каким образом?
   – Вероятно, земное существование подразумевает перекрещивающиеся пути и больше, чем в одном случае. Наши пути пересекались в прошлом.
   – Это то, чего ты хотел добиться прошлой ночью?
   – Да, но ты, кажется, не вспомнила другой путь, поэтому я не буду принуждать тебя к этому снова.
   Джессика скрестила руки, не расположенная позволять себе хоть что-то вспомнить о Козимо.
   – Я должен идти. Спокойной ночи, Джессика.
   – Спокойной ночи и спасибо тебе, Козимо. Я... я чувствую себя намного лучше теперь, поговорив с тобой.
   – Я рад.
   – Я увижу тебя завтра?
   – Если ты так желаешь.
   – Козимо.
   – Да?
   – Откуда у тебя столько мудрости?
   – У меня было много времени для раздумий.

   Джессика провела следующее утро, убираясь в доме и выпекая печенье. Она думала о своей работе, о том, как доказать и обосновать, что комета, которую она видела на картинах и фресках, минует землю через тринадцать лет. У нее осталось только шесть дней до отъезда в Калифорнию, а она написала меньше пяти страниц.
   Джессика вынула последний противень печенья на черной патоке и выключила плиту. Это аппетитное румяное печенье она приготовила по рецепту Каванетти, она знала, что Коул его особенно любит. Джессика сняла печенье и положила противень в мойку. Приведя в порядок кухню, она взяла тарелку с печеньем и пошла в гостевой дом, надеясь объяснить свое вчерашнее поведение.
   Коттедж был окружен машинами и репортерами с зонтами. Джессика пробилась через толпу, удивляясь тому, что происходит. Неужели Коул опять что-то натворил? Она вытянула шею над плечом человека с видеокамерой. На пороге дома стоял Коул. Люси и седой мужчина с важным лицом. Лицо Коула было похоже на белую маску, Джессика уже видела смертельную скуку, которая появлялась в его глазах, когда ему не везло.