Симпсон Патриция. В омуте блаженства

   Она была таким тощим и неуклюжим ребенком. Но люди, как и вино, делаются лучше с годами, набирая цвет и характер. Коул устало улыбнулся. Угловатая малышка Джессика выросла в шелковистую и гладкую смоковницу, и он готов был поклясться, что стала такой же сладкой, если еще не слаще.
   Он прикрыл глаза и увидел ее развевающиеся волосы и улыбку. Коул помнил эту улыбку еще с тех дней, когда уголки ее губ опускались вниз, а не вверх, как будто она никогда не позволяла себе улыбаться. Коул знал, что нужно глубоко заглянуть в ее глаза, чтобы увидеть настоящую улыбку. Джессика Ворд всегда была сосредоточенной и невозмутимой. Ему было интересно, на кого она станет похожа, если позволит себе расслабиться. А, может, не в ее характере – отказываться от своей холодности.
   Коул заснул и снова оказался в своем странном сне.
 
   Ночь была холодной и спокойной, но Коула не могла обмануть мирная обстановка. Он ожидал атаки каждую минуту со стороны сарацинов, расположившихся на другом берегу реки. Коул мерил шагами защищенную дорожку вдоль реки, его шаги эхом отдавались в темноте. В течение дня христианское войско имело успех вблизи земляной дамбы ниже защищенной тропинки. Но теперь, ранним вечером площадка была тихой. Слишком тихой на взгляд Коула.
   Он повернул у дальней башни и зашагал назад. Дюжина его рыцарей была на часах в башне, вблизи войска. Кто-то играл в кости в мерцающем свете факела, но большинство выглядело озабоченными происходящим на другом берегу реки.
   Ходили слухи, что сарацины собираются применить смертельный греческий огонь. Коул сжал губы. Каждый знал, что греческий огонь превращает человека в пепел, и не было большой разницы – имеешь ты лишь пару ног, или быстрого жеребца.
   День был невыносимо жарким, но ветер из пустыни был прохладным и приятным. Коул вздохнул и оставил руку на рукояти меча. Он поморщился. Рука еще болела от раны, полученной два дня назад.
   Он думал о доме у подножия Альп, где ночи были холодные, а вода сладкой. Он думал о своем замке, возвышающемся над деревней, о полях и виноградниках, расположенных по склонам гор. Он всегда любил вид виноградников, взбирающихся по крутым скалистым склонам.
   Воздвижение креста казалось благородной идеей, но после нескольких месяцев в Святой земле он с трудом выносил скрип песчинок на зубах и кровь на руках. Он чтил Господа и знал, как важно отобрать Иерусалим у арабов, чтобы христианские паломники могли беспрепятственно путешествовать и эти края. Однако он никогда не стремился к убийствам и резне, но, к его досаде, скоро сделался известным своей доблестью в боях. И теперь должен был защищать своей жизнью пространство из песка, воды и кучи досок – идиотское занятие, если подумать. Он мрачно улыбнулся.
   – Милорд, они приготовили машины! Коул повернулся туда, куда указывал рыцарь.
   Сарацины толпились вокруг восьми устройств на другом берегу, – Мы в смертельной опасности! – воскликнул рыцарь. – Если они бросят греческий огонь в нас, мы сгорим заживо. Спасайся!
   – Держись! – повернулся к нему Коул.
   – Но милорд, что мы можем поделать?
   – Мы будем молиться. – Коул взглянул на машины, неясно вырисовывающиеся в темноте, на том берегу. – Каждый раз, когда они будут швыряться огнем, мы будем становиться на колени и молиться нашему Спасителю, чтобы тот защитил нас. – Коул обернулся к солдатам:
   – Заряжайте ваши арбалеты, и мы увидим, как много неверных вознесутся к Аллаху.
   Арбалеты мало помогли против сарацинов. От башни до врагов было слишком далеко, и стрелы христиан не причиняли им вреда.
   В полночь сарацины бросили первые греческие огни. Коул никогда не видел такого, в минуту он забыл свой совет молиться. Огонь с громом приближался – огненный шар, величиной с бочку и с длинным хвостом. Казалось, к ним летит дракон, освещая небо так ярко, как будто был день.
   Вместе с огнем летели камни и дротики, не давая возможности пошевелиться. Коул позвал лучников, которые поспешили на башню. Позади Коула часть моста была охвачена пламенем. Рыцари тушили огонь плащами и корзинами с водой. Солдаты бежали к реке, увертываясь от ракет, пытаясь потушить огонь у основания башни. После нескольких залпов рухнет пролет моста, и он будет потерян.
   Коул и лучники, пригнувшись, пробирались через мост. Арбалеты не могли помочь. Слишком много времени отнимало натягивание мощной тетивы. Гораздо удобнее были английские луки. Хороший лучник успевал взять новую стрелу, сразу после того, как выпустил предыдущую. Эффект целого облака стрел, устрашающий и разрушительный, возможно, будет достаточен, чтобы сарацины бросили машины.
   Коул растолковал лучникам, чего хочет, и они заняли своп места в башне, ближайшей к сарацинам. Лучники были мастерами своего дела а имели стойкие сердца. Они не страшились камней и огня, летевших в них. Когда упал один из лучников, пораженный камнем, попавшим в шлем, Коул занял его место. Он был прекрасным стрелком.
   Христиан оставалось все меньше н меньше, в то время как сарацинские солдаты продвигались вперед, избегая стрел. Коул достал стрелу из колчана. Он слышал надвигающийся грохот и видел краем глаза взрыв, но не спрятал головы. Он намеревался сражаться до конца.
   Греческий огонь попал ему на край шлема, удар повалил на спину. Обжигающая боль разлилась в голове и плечах, боль была такой сильной, что его стон был беззвучным и бездыханным. Коул шел вдоль перил, страшно страдая. Затем он покачнулся и упал в воду, сознавая, что уже мертв.
 
   Телефон разбудил Джессику около одиннадцати утра. Она нащупала трубку. Это была Мария, расстроенная и вещающая об Изабелле. Может ли Джессика быстро прийти? Миссис Каванетти хочет говорить с ней.
   Джессика согласилась и выпрыгнула из постели. Она ополоснулась в душе, оделась и поспешила к дому Каванетти, думая о том, что могло встревожить миссис Каванетти. Мария впустила ее через боковую дверь и провела в комнату Изабеллы, где та лежала в шезлонге около камина.
   – Джессика! – Изабелла села и отбросила своего афганца, который лежал на ее ногах. – Ты видела газеты?
   – Какие газеты? – спросила Джессика.
   – «Пост дипатч»! – Она взяла пачку газет и бросила их Джессике. – Взгляни на это!
   Джессика подошла и взяла газеты. Изабелла откинулась на кресле и закрыла руками глаза.
   – Мария, подай мои таблетки. У меня опять начинается мигрень, а я не могу себе позволить провести еще один день в постели.
   Мария прошаркала в ванную, пока Джессика просматривала газеты:
   – О! – Она задохнулась, увидев заголовок «Коул Николе избегает прошлого». Она бегло прочитала статью, почувствовав боль в желудке. Репортеры перекопали прошлое Коула, его неприятности на поле и проблему с женщиной из Филадельфии, особенно много было написано о его ссоре с Френком на Фолз Вайнери. История была преподнесена так, как будто Коул был расточительным сыном со склонностью к насилию и глубоко затаенной ненавистью к сводному брату.
   Джессика прочитала заново описанную историю, пораженная извращением фактов со стороны репортера.
   Изабелла сжала губы:
   – Вот так, – проскрипела она, когда Мария вошла со стаканом воды и баночкой с пилюлями. Руки Изабеллы дрожали, когда она отвинчивала крышку и вытряхивала на ладонь три пилюли. Она бросила их в рот и запила водой. – Хуже не может быть. Я говорила тебе, что Николо – негодяй. Теперь он вовлек моего Френка в ссору! – Она закрыла глаза. – Я содрогаюсь, когда думаю, что скажут люди, когда прочитают это.
   Джессика почувствовала новую волну боли. Изабелла не видела ничего нечестного в этой статье. Джессика с недоверием уставилась в газету:
   – Но Френк...
   – Репутация Френка будет разрушена с помощью такого брата! – Какой подонок! – Изабелла помассировала свои виски. – Если Блейки узнают о связи Ника с нашей семьей, они будут шокированы?
   – Кто такие Блейки?
   – Блейки? – Изабелла посмотрела на Джессику с насмешкой. – Как насчет Блейка из Давенпорта? – Изабелла вздохнула на безразличие Джессики. – Тед Блейк владеет самой престижной адвокатской фирмой на северо-западе. Френк должен вступить в эту фирму после Рождества. Я приложила все возможные усилия, чтобы он получил это место.
   – Блейки не знали, что Коул брат Френка?
   – Нет, и я не собиралась им этого открывать. Я работала всю жизнь, чтобы Френк занял место в обществе, и вот Ник все разрушил.
   Джессика взглянула на Марию, стоявшую около Изабеллы, сложив руки. В ее темных глазах таилось беспокойство.
   – Миссис Каванетти, Коул ничего...
   – Ты была там вчера, – прервала ее Изабелла. – Что произошло? Это похоже на то, что написано в газете? Много ли народу видело их драку?
   – Не знаю. Едва ли, исключая репортеров. Но, миссис Каванетти, то, что там произошло, трудно назвать ссорой.
   – А что ты думаешь об этой фотографии? Джессика бросила взгляд на газету, которую все еще держала в руках. На фотографии Коул лежал на земле, а Френк стоял над ним.
   – В конце концов, Френк стоит над этой скотиной, он показал ему, на что способен.
   Джессика встряхнула головой и положила газету на стеклянный столик, стоявший около шезлонга. Изабелла предпочитала не слушать оправданий или правды я, вероятно, не приняла бы ни слова в защиту Коула. Она хотела верить, что Френк не виноват, и что Коул – источник всех бед, как она считала всегда.
   – А ты знаешь, что еще случилось? Ты слышала, что произошло на складе прошлой ночью?
   – Нет. А что случилось?
   – Кто-то проник туда и вывел из строя все оборудование.
   Джессика побледнела.
   – Да. Все оборудование. К счастью, у нас была страховка, иначе мы были бы разорены. Я еще не знаю, как мы приведем все в порядок.
   – Кто мог сделать это?
   – Ты спрашиваешь меня? Я скажу, что это сделал Ник. И я отказываюсь допустить, что это мог сделать кто-либо другой, кроме этого футболиста. – Она подчеркнула слово «футболист», как будто оно означало крайнюю степень деградации. – Ник приехал из-за отца. Но я придумала, как его прогнать.
   – И как же? – спросила Джессика, стараясь не выдать себя голосом.
   – Я настою, чтобы Майкла передали из больницы на мое попечение. Я перевезу его сюда, и Ник не сможет его видеть.
   – Вы не позволите Коулу видеться с отцом? – Джессика оглянулась на Марию. Та качала головой и смотрела в пол.
   – Присутствие Ника не принесет Майклу ничего хорошего. Скорее наоборот. И как только Ник поймет, что не может видеть отца, он уедет. Так я избавлюсь от вето. – Изабелла встала. – Мария, принеси мои зеленый шерстяной костюм. Я еду в госпиталь.
   Мария кивнула и вышла из комнаты.
   – Да, Джессика, – добавила Изабелла. – Благодарю, что помогла вчера Шон с покупками.
   Френк говорит, что она выглядела вполне прилично.
   – Она выглядела прекрасно. Вы должны ее увидеть, миссис Каванетти.
   – Я признательна тебе за труды. А теперь извини, я должка одеться.
   Джессика вышла из дома. Она медленно дошла до небольшой часовни, которую построил Майкл Каванетти за много лет до ее рождения. Джессика взглянула на часовню и решила войти. Она была обеспокоена решением Изабеллы забрать мужа домой и лишить Коула возможности его видеть. Ей надо было подумать, и часовня была наиболее подходящим местом для этого.
   Она открыла тяжелую деревянную дверь и вошла в маленькую оштукатуренную часовню. В дальнем конце, над алтарем, было стеклянное окно, с изображением святого Бенедикта, что-то записывающего в книгу. Ей всегда нравилось доброе выражение лица святого, в детстве она думала, что это Христос, пока Мария не поправила ее. Мария кудахтала над недостатками религиозного образования Джессики, заполняя пробелы в нем.
   Майкл Каванетти построил часовню в память о брате, который был священником в Италии и погиб во второй мировой войне. Джессика смотрела на стеклянный ящик, в котором лежали одеяние, капюшон, пояс и четки брата Майкла – символ разрушенных надежд и разбивающей сердца трагедии. Стеклянная рака всегда значила для Джессики больше, чем все остальное убранство часовни.
   Джессика обошла боковой придел и села на скамью слева. Она закрыла глаза и дала покою овладеть собой. Как может Изабелла быть такой жестокой к Коулу? Чем Джессика может помочь ему? Должна ли она вмешиваться в дела Каванетти.
   Странное чувство овладело ею, оно было сильным и неожиданным, и как будто говорило, что она права, если попытается помочь Коулу. Она почувствовала себя плывущей по волнам мира и справедливости.
   Джессика открыла глаза от удивления и увидела солнечный луч, пробивающийся сквозь желтое стекло окна, обливающий ее светом и теплом. Это и был ответ. Это было видение. Она улыбнулась собственной глупости. Ее ответ пришел от солнца, а не от высших сил.
   Она поднялась как раз тогда, когда дверь часовни открылась. Вошла Мария и преклонила колени перед алтарем.
   – Ты здесь, бамбина! Мне показалось, что я видела, как ты вошла сюда.
   – Миссис Каванетти ушла?
   – Да.
   – Мы должны помочь Коулу. Мария кивнула:
   – Да, но чем?
   – Не знаю. Но она не права по отношению к Коулу. Эта статья в газете – просто куча вранья. А она всему поверила.
   – Ей хочется верить, что Николо плохой. Она этого хочет!
   Джессика положила руку на плечо Марии:
   – Мария, если придумаешь, как ему помочь, дай мне знать. Только мы с тобой можем соединить Коула с отцом.
   – Ах, Джессика, мое сердце так болит. – Мария приложила руки к щекам и покачала головой. – Бедный мистер Каванетти!
   – Мы что-нибудь придумаем. Не волнуйся. – Она вывела Марию во двор. – А кстати, Мария, здесь появился монах.
   – Появился?
   – Да. Помнишь я говорила о монахе, бродящем вокруг винного завода? Я разговаривала с ним этой ночью.
   – Да?
   – Да. Его зовут Козимо. Брат Козимо.
   – Что? – Мария прижала руки к груди, брови ее сдвинулись.
   – Козимо. – Джессика застегнула свой жакет. – Что странного в этом имени?
   – Очень странно. – Мария прижала обе руки ко лбу. – Говоришь, ты разговаривала с ним?
   – Да. – Джессика смотрела на руки Марии, удивляясь, как крепко она их прижала. – Он показался очень милым. Я показала ему мой телескоп. Монах сказал, что он защитник.
   – Каппери!
   – Он действительно спас мне жизнь. Я почти свалилась с балкона бунгало, но он схватил меня и удержал.
   – Он дотрагивался до тебя? – В голосе Марии был ужас.
   – Да. Что в этом такого ужасного? – Она вскинула голову. – Что плохого, Мария? Почему ты не говоришь мне?
   Мария отвела взгляд, она смотрела по сторонам, прижимая ладони к груди.
   – Мария, что ты знаешь о монахе?
   – Я знаю только одного монаха с таким именем, Джессика. О нем говорил мистер Каванетти.
   – Что он сказал о нем? Кто этот брат Козимо?
   – Я не могу поверить, что ты говорила с ним, что он прикасался к тебе. – Мария растерла руки. – У меня мурашки, Джессика!
   – Но почему?
   – Потому что монах, о котором ты говоришь, был колдуном и еретиком, человеком, который воскресил женщину!
   – Что? – воскликнула Джессика с недоверием. Она не могла поверить Марии, разглагольствовавшей о такой бессмысленной чепухе. Но Мария была серьезна, и в ее глазах была тревога.
   – Ты не могла с ним говорить! – продолжала Мария. – Это невозможно.
   – Почему?
   – Козимо Каванетти умер. Он был замурован его собратьями.
   – Может быть, он как-то спасся. Мария издала короткий истеричный смешок:
   – Бамбина, он не мог спастись. А если и мог, он не мог спастись от времени.
   – Что ты имеешь в виду?
   – Козимо Каванетти умер очень давно, Джессика.
   – Когда же, Мария?
   – Точно не знаю. Но мистер Каванетти сказал однажды, что Козимо Каванетти умер в двенадцатом веке.

Глава 10

   Джессика возвращалась в бунгало в изумлении от недоверия и сомнения. Мария, конечно, не права относительно монаха. Возможно, этот брат Козимо, о котором она говорила, просто был назван в честь того древнего Козимо. Это все объясняло. Хотя зачем называть кого-то именем колдуна и еретика. Это вопрос.
   Повесив пальто, она увидела входящего отца.
   – Тебе кто-то звонил, Джессика.
   – Да? Кто?
   – Он назвался Грегом. Сказал, что придет.
   – О, Господи! – Джессика фыркнула. Она планировала заняться своими бумагами, а потом приготовить представление к предстоящей астрономической конференции в Стефорде. Представление для национальной конференции не было делом одной минуты. И она распределила свои рождественские каникулы так, чтобы закончить большую часть работы. Она уже потеряла два дня.
   Джессика пошла за отцом, который бродил по кухне в поисках чего-нибудь съестного. Она еще не готовила завтрак, о чем ей напомнил ее желудок.
   – Я обдумывал превосходную сцену этой ночью, Джесс, – сказал отец, открывая буфет.
   Она слышала об этом уже сотни раз. Отец, казалось, пытался оправдывать время, проводимое им в качалке. Джессика уже давно знала, что ничего не будет кроме «превосходной сцены».
   – В самом деле, пала? – ответила дочь без энтузиазма. Она достала арахисовое масло и открыла его. Потом достала банку маринованных огурцов из холодильника.
   – Думаю, над этой идеей стоит поработать. – Отец смотрел, как Джессика положила много арахисового масла на ломоть хлеба и бифштекс с укропом.
   Джессика вздохнула, она устала играть роль заботливого родителя, в то время как отец продолжал изображать ребенка. Их роли были неизменными уже иного лет, и Джессика смертельно устала от этой игры. Она повернулась к нему, горечь и возмущение отбили у нее аппетит:
   – Это прекрасно, папа. Что я должна делать? Отказаться от хвастовства?
   Он отступил назад, оскорбленный ее сарказмом.
   Джессика положила свой сандвич на буфет, аппетит пропал окончательно. Она прислонилась к буфету, рассматривая кафель.
   – Папа, я болею от твоих разговоров, твоих планов, твоих идеи. Ты меня слушаешь? Я устала от твоего бахвальства! – Она смотрела на него, ее глаза набухли, щеки пылали. – Или садись за машинку и работай, или я не хочу больше слышать об этом.
   Отец уставился на нее, его водянистый левый глаз непроизвольно дергался.
   – Долго ли ты еще будешь пользоваться тем, что тебя бросила мама, чтобы оправдывать свой алкоголизм? Сколько, папа?
   Он выпрямился:
   – Я не алкоголик.
   – А кто ты? Бытовой пьяница? Где твои друзья-пьяницы? Где? Сколько времени ты не разговаривал ни с кем, кроме меня?
   – Я одиночка. В этом нет ничего плохого. – Он скрестил руки.
   – Я не могу справиться с тобой. Я не знаю, зачем возвращаюсь, когда здесь ничего не меняется. – Джессика устремилась за ним в холл, где сказала:
   – Папа, ко мне сегодня придет друг. Ты сможешь остаться трезвым до обеда?
   – Я всегда трезв до обеда.
   – Конечно. – Она тряхнула головой и пошла в свою комнату переодеться. На сердце было тяжело. Она не разомкнула губ, пока переодевалась, слишком злая, чтобы подавить слезы, которые подступали к горлу. Она с усилием расчесала волосы и увидела свое белое лицо в зеркале. Какой она была глупой, считая, что может помочь отцу, если тот даже не хочет посмотреть правде в глаза?
   Через двадцать минут кто-то позвонил в дверь. Открыв, Джессика очень удивилась – перед ней стояли Коул и Люси.
   – О, привет, – сказала она.
   Ее удивление не ускользнуло от Коула.
   – Ты кого-то ждешь? – спросил он, снимая противосолнечные очки. Люси тускло улыбнулась. Она, очевидно, чувствовала некое снисхождение в Джессике после вчерашнего вечера.
   – Ну да. Звонил Грег Кесслер, сказал, что зайдет.
   – Грег?
   – Да. Мы собирались... – Она прервала себя.
   Коул не знал об их связи, и она решила не посвящать его. – Мы знали друг друга в колледже.
   – А. – Коул кивнул и посмотрел внутрь дома.
   – Извините. Вы не зайдете? – Она отступила, и Люси вместе с Коулом вошли в прихожую.
   – Мы на минуту. – Коул прошел дальше и сел на кушетку. Люси поместилась рядом с ним, и Джессика снова почувствовала приступ ревности, когда Люси взяла его за руку. Джессика провела ночь на крыше с монахом, в то время как Коул, вероятно, провел ее, угнездившись в объятиях его подруги.
   Эйфория прошлой ночи прошла. Почему она подумала, что между нею и Коулом что-то начинается? Почему она позволила своему воображению увидеть в его словах больше, чем это было на самом деле – он просто сказал, что ему приятно видеть старого друга. Она идиотка. Ничего не изменилось за тринадцать лет. Она все еще остается идиоткой, и Коул не интересуется ею.
   – Могу я предложить вам чего-нибудь выпить? – спросила Джессика, стараясь заморозить свой голос. Коул взглянул на Люси.
   – Хочешь чего-нибудь, Люси?
   – Только новую голову! – Она улыбнулась и закрыла глаза.
   – Грег, – сообщил отец.
   Джессика повернулась в ужасе, что он выбрал именно этот момент, чтобы доказать, что он может быть общительным. Он, конечно, был в мятой рубашке, волосы висели прядями. Уголком глаза она увидела, что Коул поднимается, и еще она увидела выражение шока о его глазах.
   – Мистер Ворд!
   – Как дела, Грег? – Роберт шел по ковру с протянутыми руками.
   Джессика молилась, чтобы он не споткнулся и не упал.
   Она взяла его за локоть:
   – Папа, это Николо Каванетти.
   – Кто?
   – Ник. Ты помнишь Ника? – Ее голос был сдавленным в напряженным. Пряча страх, она чувствовала, как Коул смотрит на отца и не верит. Как и все, он считал, что Роберт Ворд был удачливым драматургом, разъезжающим по восточному побережью. Этот же худой и слабый человек с висящими волосами, очевидно, давно уже не бывал на Бродвее.
   Коулу стоило больших усилий не показать, что он шокирован:
   – Вы помните меня, мистер Ворд? Я жил в доме Каванетти.
   – О! – Роберт пожал его руну. – Ник! Извини, сынок. Я без очков. Ну конечно. Ник Каванетти! – Он продолжал трясти руку Коула, глядя на него:
   – Скажу, что ты вырос. Сколько тебе сейчас, Ник?
   – Тридцать пять, сэр.
   – Господи Иисусе! Время летит. Ты знаешь, а мне шестьдесят восемь. Я выгляжу на шестьдесят пять, Ник? – Он подошел ближе.
   Джессике очень хотелось, чтобы он перестал. Отец выглядел на девяносто, и если бы Коул сказал честно, он сказал бы именно так. Но Коул лишь рассмеялся и похлопал его по руке;
   – Вы прекрасно выглядите, мистер Ворд. Джессика взглянула на Коула, его взгляд был таким ошеломленным, что Джессике стало откровенно стыдно.
   – А это кто? – спросил Роберт, отпуская руку Коула.
   Коул продолжал смотреть на Джессику, которая упорно смотрела в сторону.
   – Это врач, Люси Жирар. Люси, это отец Джессики, Роберт Ворд. – Коул положил руку на костистое плечо Роберта. – Он известный драматург.
   – В самом деле, мистер Ворд? – Она пожала ему руку. – Я никогда не встречалась с драматургами.
   – Никогда не слышали о «Жизни в аду»?
   – Нет...
   – Ну, ничего, – он улыбнулся, – возможно, она была написана еще до вашего рождения. Вы молоды, мисс Жирар.
   – Папа, может быть, ты вернешься к твоему проекту?
   – Проекту?
   – Да, к тому, о котором ты говорил утром.
   – Ах, да. – Он покорно улыбнулся. – Эта сцена... Конечно, я должен вернуться и заняться ею.
   – Прежде, чем вы уйдете, мистер Ворд, – прервал его Коул, – я бы попросил вас об одолжении.
   – Да?
   – Я хотел бы знать, не сдадите ли вы мне в аренду дом для гостей?
   – Что? – Джессика задохнулась. Коул не обратил на нее внимания:
   – Если вы согласны, мистер Ворд, я хотел бы снять дом для гостей. Роберт моргнул:
   – Да, сынок, но этот коттедж не использовался много лет.
   – Это хорошо. Мы с Люси приведем его в порядок. Мы сделаем все, что необходимо.
   Джессика встряхнула головой и пыталась поймать взгляд отца. Она не хотела, чтобы Коул так близко жил. Он смотрел на отца, но не видел, как ему плохо. Если Коул будет жить в нескольких футах, он на сможет помочь, но узнает, как серьезно положение Роберта.
   – Хорошо, но я даже не знаю, где ключи, Ник.
   – Мне необходимо находиться рядом с домом Каванетти. Моя мачеха привезла отца из госпиталя, и мне нужно быть рядом, а она не разрешает мне входить в их дом.
   – Не разрешает?
   Коул покачал головой. Потом он вынул из пиджака бумажник.
   – Послушайте, мистер Ворд. Здесь тысяча долларов. Сдайте мне дом на две недели. Это все, что я прошу.
   – Нет. – Джессика оттолкнула деньги, пока отец не успел их взять. Она повернулась к Коулу:
   – Там слишком много работы. Я сомневаюсь, что дом может быть пригоден для жизни. Вы не захотите там остановиться.
   – Возьми себя в руки, Джессика, – запротестовал Роберт. – Я не могу быть таким плохим;
   Пойду поищу ключи.
   – Папа!
   – Для чего же нужны соседи, Джессика, если мы не будем помогать друг другу.
   – Ну вот. Не так уж и плохо. – Роберт вошел в большую комнату гостевого домика и огляделся. – Джесс, здесь вообще-то неплохо.
   – Пахнет плесенью, – возразила она. Она не входила в этот дом двадцать пять лет, с тех пор, как ушла мать.
   Джессика старалась не вдыхать глубоко воздух в коттедже, боясь почувствовать запах духов матери. Она бросила ее и ни разу не обернулась на прошлое. К горлу Джессики подступил комок. Ей было больно находиться в коттедже.
   Вошедшая вслед за ней Люси смотрела на стены:
   – Должна сказать, что здесь уютно! Посмотрите на эти снимки! – Она смотрела на развешанные в беспорядке фотографии, снимки великих актеров и актрис, начиная с Мери Пикфорд и кончая Мерилин Монро. Многие из них были подписаны. – Посмотри, Коул! – взглянула она, сияя, на Роберта. – Вы знали всех этих людей, мистер Ворд?