Сивков Григорий. Готовность номер один

   Девушки отказывались:
   - Не одеты по-праздничному...
   Да разве перед Колей устоишь. На вечер они пришли. Только раздеваться не стали. Сидели в шинелях.
   После торжественной части мы с Женей пригласили девушек танцевать. А Николай уже успел предупредить нас:
   - Между прочим, симпатичная блондинка - это Ава. Она уже занята...
   Чернявая, круглолицая оказалась Катей Рябовой. Танцевала она со мной. А месяц спустя мы случайно встретились в Кисловодске, куда меня командование отправило на отдых.
   Приехали в Кисловодск с техником Иваном Шейко. Идем по городу, встречаем Марину Чечневу и Татьяну Сумарокову.
   - Здравствуйте!
   - Здравствуйте...
   - А Катя Рябова приехала?
   - Где же быть штурману, если командир ее эскадрильи в Кисловодске, задорно смеется Марина. - Здесь она, в санатории отдыхает.
   Так вот нежданно-негаданно свела меня судьба с Екатериной Рябовой.
   Катя ушла на фронт с третьего курса механико-математического факультета МГУ. Как-то само собой зашел разговор о мирном времени, об учебе. Мне тоже очень нравятся математика и физика. Интересно, как у них на мехмате. Это же университет, а не какой-то там авиатехникум... Одно название - Московский государственный университет имени М.В. Ломоносова вызывает у меня легкий душевный трепет. Там, должно быть, все по солидному, внушительно. Профессора. Кафедры. А в перерывах между лекциями студенты чинно прогуливаются по коридорам и обсуждают научные проблемы...
   Катя рассказывает:
   - Учиться в университете очень интересно, но чопорности никакой нет. Профессора - и наставники и друзья для студентов. Мехматяне - народ веселый, дружный. Любят пошутить в перерывах. Однажды в полутемном коридоре стоят наши ребята вдоль стен, хватают студентов из соседней группы а клещи из двух рук и ловко переворачивают с ног на голову. Сгребли так одного невзрачного с виду паренька и под общий хохот перевернули.
   "Оттяни носочки, а то не отпустим..." Что поделаешь. Оттянул тот носочки, словно на занятиях по гимнастике. Поставили его ребята на ноги и застыли от изумления. Перед ними был молодой ученый, профессор, доктор физико-математических наук. Шел он к студентам на лекцию...
   - Ну и ну! Вот так пошутили...
   Незаметно у нас зарождалась дружба. Время мы часто проводили вместе. Гуляли в горах, стреляли из пистолета по мишеням. Нередко оказывалось, что стреляла Катя лучше, хотя и я считался в полку неплохим стрелком.
   Катя рассказывала о своей семье:
   - Старшие братья Сергей - в Хабаровске, Авваша на фронте. Сестры Сима и Маруся с детьми Юзей и Борей и младший брат Леня уехали из Москвы вместе с мамой и папой на их родину, во Владимирскую область. Папа там, в эвакуации, недавно умер... Муж Маруси - Володя Миккель служит на Дальнем Востоке в береговой обороне. Муж Симы - Александр Маккель - погиб на фронте в первые дни войны...
   Большая и дружная семья Рябовых уже познала трагедию войны. И я невольно вспомнил младшего брата Евгения, который тоже был где-то на фронте, и я от него давно не получал писем. Жив ли?
   Пошли мы с Катей как-то на рынок. Фруктов разных много, но все очень дорого. А у меня денег-то не было. Перед отъездом отослал родителям в деревню. А что осталось, израсходовал в дороге. Катя покупает фрукты, угощает меня. В глазах у нее словно озорные бесенята прыгают.
   Отошли мы от торговых рядов, говорю Кате:
   - Зайдем на барахолку.
   - А зачем? - спрашивает она. - Покупать мне там нечего...
   Ну, пожалуйста, зайдем...
   Подошли к старику, торговавшему скобянкой. Показываю ему свои часы.
   - Сколько дадите?
   - Карманные сейчас не в моде.
   - Это же Павел Буре...
   Старик прищурился.
   - Рублей пятьсот дам.
   - Я за них заплатил полторы тысячи два года назад.
   - Времена, молодой человек, меняются, деньги - тоже. Больше, чем пятьсот не дам.
   Тут вмешалась по-хозяйски Катя:
   - Зачем за бесценок такую вещь отдавать?
   Часы у меня находятся и по сей день. А Кате я рассказал о своем временном финансовом кризисе.
   - Так бы и сказал чудак, сразу, - рассмеялась она. - А я уж подумала: ну и жаден же ты...
   Вскоре мы вместе уезжали из Кисловодска, каждый в свой полк.
   Шла война. Как и прежде, вылетали мы на боевые задания. И продолжали дружить. Таков уж закон жизни: сердцу не прикажешь...
   Разговор о храбрости
   Когда я вернулся в часть первым меня встретил взволнованный женя Прохоров.
   - Горе у нас опять...
   - Что такое?
   - Погиб подполковник Галущенко.
   - Как же так?
   - Да вот так, - раздумчиво протянул Женя и стал рассказывать предварительно закурив папиросу. - Сегодня утром это случилось, у всех на глазах... Вчера к вечеру приехал майор Емельяненко.
   - Ну, знаю отлично штурмана дивизии. Друзья они большие с командиром.
   - Вот-вот, он ему, видно, по-дружески возьми, да и скажи: Мол, скоро опять будут учебные полеты по освоению новых бомб. Для всех, начиная с командиров полков.
   - Сам-то майор Емельяненко одной бомбой может танк поразить..
   - А наш - то, ведь знаешь, уж очень горяч. Говорит майору: "Что мне учебные полеты? Хочешь покажу как надо летать?" Майор Емельяненко стал его отговаривать, да разве остановишь... и слушать не хотел. Приказал оружейникам подвесить новые бомбы и полетел на полигон, на наш, вот здесь, вблизи аэродрома.
   Женя опять затянулся.
   - Мы все наблюдали, как он отбомбился и отстрелялся по цели. Потом видим, набрал высоту, сделал петлю, иммельман, потом несколько бочек. Это уже почти над аэродромом было. Облачность хоть и редкая, а все же, видно мешала.
   - Конечно, облачность, даже если она редкая, всегда усложняет пилотаж.
   - На одной фигуре, когда он выходил из облака, сорвался в левый штопор. Вывел самолет из штопора, но тут же перешел в правый штопор. Выбрался удачно из него, но на выходе из пикирования уже не хватило высоты. Самолет врезался в землю. Неподалеку от аэродрома. Разбился подполковник...
   Женя умолк, задумчиво глядел на огонек папиросы. Наступила пауза.
   - Наш командир был ведь большой мастер высшего пилотажа, - заметил я. - На ИЛе делал все фигуры, будто на истребителе! Опытный летчик, храбрый.
   - Лихая храбрость его и подвела, - притушил Женя папиросу. - А помнишь, как говорил Николай Антонович? "Нам в воздухе не нужны лихачество и безрассудная храбрость. Нам нужен трезвый расчет и храбрость разумная".
   - А помнишь что еще говорил нам гвардии подполковник Зуб? "Нам не нужна победа любой ценой. Нужна победа малыми потерями даже над численно превосходящим врагом".
   Женя утвердительно кивнул.
   - Как же, отлично помню, сказал он и без всякого перехода продолжил: Храбрость - храбростью, а тут в твое отсутствие так разок трухнул, что и посейчас отойти не могу.
   - Ну-ка, выкладывай!
   - Сводил группу на Эльтиген. Морякам на подмогу. Все нормально. Отштурмовались, идем обратно. Немцы открыли такой огонь - ни черта не видно из-за разрывов. Потрепли нас, сволочи крепенько. Но все ребята вернулись домой. Поужинали. Ну, думаю, на сегодня все. А Провоторов говорит: "Надо срочно доставить медикаменты. Моряки радировали с Эльтигена". Раз надо, значит надо. Подвесили девчата-оружейницы по мешку под плоскости. Поднялся, сделал круг. Машут они мне снизу. Осмотрелся, оказывается один мешок встал поперек. Пытаюсь сбросить его, не получается. Мешок точно прилип. Сесть тоже нельзя: мешает выпустить шасси. Долго летал над аэродромом, виражил и пикировал, пока мешок от перегрузки не оторвался... Сейчас техники придумали, как привязывать мешки, так что они больше не кувыркаются. А тогда мне пришлось хлебнуть горюшка и страха.
   Женя вдруг замолчал, а потом вполголоса сказал со вздохом:
   - В нашем летном деле не знаешь где найдешь, а где потеряешь...
   - Жаль, что так нелепо погиб подполковник Галущенко. Сколько бы ребят он смог научить искусству пилотажа на Иле. Летал, как бог! Что ни говори, а подполковник это личность, да еще какая! Нам всем до него далеко...
   Женя раздумчиво замолчал.
   - А храбрость храбрости рознь, - говорю ему, - помнишь, как у Максима Горького здорово сказано: "Безумству храбрых поем мы песню..."
   Женя соглашается со мной. Подполковник Галущенко был храбрым человеком и на земле, и в воздухе.
   Майор Кондратков возвращается в полк
   Горе и радость соседствуют рядом. Вслед за горестной вестью меня вскорости ожидала приятная. Командиром полка назначен майор Артемий Леонтьевич Кондратков.
   В полк он вернулся без особого шума, как, впрочем, любил делать все в жизни - исключительно тихо, скромно. Никаких совещаний не созывал. Обошел, оглядел полковое хозяйство и занялся очередными делами так, будто он все это время был на посту командира полка т не куда не отлучался. Такой уж выработался стиль у майора Кондраткова: решать насущные фронтовые задачи без суеты и торопливости, весомо и капитально. Правда, бывали впоследствии и у него минуты душевной слабости : покричит, покричит на провинившегося летчика, припугнет, но так больше для вида, а наказать не накажет. В этом, очевидно, тоже сказывалась своеобразная житейская мудрость моего воспитателя, командира.
   Никого не удивило его назначение командиром полка. Майора Кондраткова знали как опытного, бесстрашного летчика с великолепной довоенной подготовкой, уважали за рассудительный характер, добрый нрав, помнили и ценили его постоянную заботу о подчиненных..
   Увиделись мы с Артемием Леонтьевичем около КП в первый день его приезда, но поговорить тогда не пришлось. Его срочно вызвали к телефону. А спустя день или два сейчас уже помню точно, он вечером пришел к нам на квартиру. Жени Прохорова дома не было, я сидел за столом и строчил письмо. Увидев майора Кондраткова, вскочил, вытянулся по стойке смирно.
   Артемий Леонтьевич стиснул мне плечи, неловко обнял и сказал:
   - Садись, Гриша, рассказывай.
   Усадил меня, сам сел напротив.
   - Как дела?
   - Идут дела летаем на задания.
   - Слышал я, слышал. - Он смотрел на меня спокойными серыми глазами излучавшими доброту. - Начальство доверяет тебе до пяти и больше десятков самолетов. Это хорошо. Эскадрилью тебе дали. Тоже хорошо. Теперь в самый раз. Я тебе скажу вот что: кто идет не торопясь, по ступенькам должностной лестницы, тот дело знает крепко, по-настоящему, а кто летит быстро вверх, словно мыльный пузырь, то как пузырь и быстро лопается...
   Он пристально, изучающе глядел на меня и оживленно продолжал:
   - Значит идут дела? Ну, что ж, рад за тебя.
   - Идут. Ничего особенного. Вы же знаете.
   - Знаю, знаю, - подтвердил Артемий Леонтьевич с лукавой улыбкой. - Знаю и о дивчине, которую зовут Катей... Знаю и про твой домашний арест...
   Виновато и смущенно молчу.
   - Говорил тебе Гриша, и еще повторю: откажись раз и навсегда от излишнего риска. Пойми, чтобы рисковать, ума палаты не требуется. Нам не нужны потери, которые можно избежать. - Он встал, прошелся по комнате, скрипя половицей, и, словно тятя, умудренно и заботливо сказал:
   - Самолеты можно сделать новые, а вот людей уже не вернешь...
   В задумчивости он посмотрел на стол, где лежали конверты.
   - Письмо получил?
   - От тяти с Урала.
   - Что он пишет, как они там?
   - Все нормально, только прихварывает он...
   - Ну-ка, давай посмотрим, если не против.
   - Нет, что вы, пожалуйста, читайте.
   Он взял письмо, подвинулся ближе к свету и стал читать вслух, разбирая неторопливый почерк отца: : "Здравствуй, дорогой сынок Гриша! Прежде всего надо сказать, что письмо твое и почтовый перевод получили. За все это большое спасибо. Затем хочу сообщить, что живем пока ничего. Все живы и здоровы. Я работаю понемногу в колхозе. В эти дни помогаю сеять вручную. Ввиду ненастной погоды сев оттянулся далеко. В своих огородах тоже еще не пахали. Некоторые копают лопатками. Мы тоже вскопали более половины и посадили. Брат Иван находился в отпуске. Были у нас дома. Может, будет возможность и тебе приехать? Мы ждем. Пока коротенько все. Писал вечером после работы. До свидания. Твой отец Ф.Сивков."
   - Трудно им там достается. Мужиков видать мало осталось в колхозе. А хозяйство надо вести... Время нельзя упускать. Опоздаешь с севом, нечего будет жать... А фронту и хлеб тоже нужен. Но крестьяне свое дело знают, умеют ценить и беречь время. По письму отца вижу, как кратко все изложил, точно в разведсводке... Волнуются, переживают за тебя. А что деньги посылаешь старикам, это хорошо. Будешь писать, передай от меня им низкий поклон...
   За спиной хрипло пробили часы.
   - Ого, время уже. Тебе спать пора. Завтра полеты. А я пойду посмотрю последние разведсводки по фронту.
   Он ушел, ссутулившись под грузом очередных полковых забот и тревог. А я до возвращения Жени Прохорова не ложился спать, писал ответ тяте, а потом в душе упрекал себя за робость, скованность в сегодняшнем разговоре и, пожалуй, укорял за неблагодарность в отношении с моим ведущим и старшим наставником. Правда, "самоедством" не пришлось заниматься долго. Рано утром предстояли опять боевые полеты на Керченский полуостров.
   Вася Фролов
   Другой печальной новостью, после моего возвращения из Кисловодска в полк, известной на всю дивизию, была вторая катастрофа младшего лейтенанта Васи Фролова. Первая случилась с ним в Днепровской, когда мы летали на "Голубую линию".
   В полк Вася пришел вместе с Николаем Калининым. Был особо, пожалуй, ничем не примечательным Парень как парень. Летчик обычный, не довоенной подготовки. Война в то время находилась уже в той стадии, когда производство самолетов, по-видимому, значительно опережало подготовку кадров военных летчиков. Их в нашем полку, как, впрочем, и в других полках, всегда не хватало. Прибывавшие ребята из авиашкол краткосрочного обучения доучивались уже в боевых условиях, шлифуя свои летные навыки в групповых полетах над линией фронта, участвуя в воздушных боях.
   В один из напряженных боевых дней в полковом дневнике появилась лаконичная запись: "23 июля 1943 года. Самолет Фролова при посадке на своем аэродроме потерпел катастрофу. Воздушный стрелок Мардер погиб".
   Группа в которой шел Вася Фролов, попала под шквальный огонь противника. Самолет Васи был сильно поврежден. Снаряд попал в кабину воздушного стрелка. Когда самолет пролетал над аэродромом, мы снизу видели, как он просвечивал насквозь. В задней кабине была дыра во всю ширину фюзеляжа. Казалось, совсем не на чем было держаться воздушному стрелку, который к тому же был ранен. Ранение в голову получил в этом полете и Вася, но все же сумел дотянуть на изуродованной машине до своего аэродрома. Крылья самолета были изрешечены осколками снарядов, обшивка отваливалась рваными кусками. Одно колесо совсем не выпускалось.
   Вася уже потом нам рассказывал, что временами он терял сознание, но все же летел, смутно сознавая, что авария при посадке неизбежна и его разбитый самолет может загромоздить посадочную площадку и помешать сесть другим товарищам.
   Превозмогая боль, Вася кружил над аэродромом: выжидал, пока сядут все самолеты группы. А потом зашел левее посадочной полосы, прибрал газ. Избитый самолет начал неожиданно круто снижаться, зацепил выпущенной "ногой" за капонир - земляное гнездо-стоянку самолета на аэродроме.
   Самолет Васи ударился о землю, несколько раз перевернулся и развалился на части.
   Все, кто находился в это время на аэродроме побежали к месту аварии.
   "Ну, думаю, - там и костей не соберешь"... Подбегаю и вижу, как Васю уже укладывают на носилки, а он сгоряча вскакивает:
   - Не надо, сам дойду до санитарной машины...
   Отлежался Вася в госпитале, вернулся в полк.
   - Когда можно летать? - спрашивает он у майора Провоторова.
   - Отдохни маленько, Вася, - отвечает майор. - Наберись сил. Фашисты от тебя не уйдут...
   Неделя, другая. Вася настойчиво проситься в воздух.
   Наконец проверили Васю в полетах по кругу и в зоне - как будто все нормально. Разрешил ему командир полка потренироваться. Да, видно маловато отдохнул Вася. При посадке после третьего полета "подвесил" машину метров на десять и рухнул с этой высоты на землю. Самолет - вдребезги.
   Подбегаем, думаем погиб Вася.
   - Живые, живые! - кричит Фролов и вылезает из-под груды обломков, а за ним и воздушный стрелок.
   Живые, невредимые и ни одной царапины.
   - Ты, брат, в рубашке родился, - говорит Васе майор Провоторов. - Второй раз уцелел. Смотри, берегись, третьего раза не миновать...
   А Вася после этого случая опять летал на боевые задания. Выровнялся вроде, летал вполне прилично. И вот, снова катастрофа...
   Аэродром Ахтанизовская, где это случилось, был характерен тем, что взлететь с него модно было либо на запад, в сторону еще неразминированного минного поля, либо н восток, где раскинулся лиман с заболоченными берегами.
   В конце ноября шли надоедливые частые дожди. Повсюду, даже на взлетной полосе, стояла непролазная кубанская грязь. Чтобы сдвинуть с места ревущий на полном газу самолет, приходилось раскачивать его чуть ли не всей эскадрильей. Особенно много хлопот было у наших техников и мотористов. А девушки-оружейницы, кроме тяжелого неженского дела - подвески бомб, снаряжения боеприпасами пушек и пулеметов, ухода за всем оружейным хозяйством самолетов, - через ночь еще несли и дежурства в карауле. Однако, пожалуй, тяжелее всего девчатам доставалось быть "бурлаками". По колено в грязи они пробивались туда, где не могли пройти автомашины. По двое цепляли веревкой бомбу за стабилизатор и тянули к самолету.
   А время очень горячее. В начале декабря создалось критическое положение у десантников на Эльтигене. Надо было во что бы то ни стало поддержать моряков огнем и доставлять им мешки с боеприпасами и продовольствием.
   Взлет с раскисшего аэродрома весьма опасен. Не в силах преодолеть сопротивление вязкой грязи, самолет мог не оторваться от земли. И тогда два исхода: подорваться на минах при разбеге на запад или перевернуться, скапотировать в жидкое месиво лимана при взлете на восток. Приказ командира дивизии:
   - Летать несмотря ни на какую грязь! Летать! Кто не взлетит и разобьет при этом самолет - считать боевыми потерями...
   Все взлетели довольно удачно. А Васе Фролову опять не повезло. Видимо мотор на его самолете был чуть послабее, чем на других машинах. При взлете Васин самолет, едва оторвавшись от земли, упал в вязкую жижу лимана и перевернулся на спину.
   Ошеломленные ребята, помогавшие раскачивать Васину машину перед взлетом, растерялись от неожиданности.
   Самым находчивым оказался стоявший поблизости врач полка Фима Фишелевич.
   - За мной! - крикнул он. - Человек погибает!
   И бросился по колено в липкой грязи к самолету Васи Фролова. А за ним уже поспешили остальные ребята.
   Подбежали. Вася висит головой вниз. Ворочается. Весь залит грязью и вдобавок льется на него бензин из поврежденного бензопровода.
   - Живой! - кричит Фима. - Ломайте фонарь!
   Но как его сломаешь, этот бронированный колпак кабины летчика, когда он на метр погружен в жидкую грязь и придавлен сверху шеститонной махиной...
   Пришлось снимать нижнюю броню и бензобак, которые теперь были сверху, ломать пол и вытаскивать Васю вместе с сиденьем.
   Когда освободили Васю от привязных ремней и лямок парашюта, он встал на ноги, поглядел вокруг помутневшими глазами и сказал:
   - А я еще живой, - и, потеряв сознание, упал.
   Опять долго Вася Фролов лежал в госпитале, снова стал летать и вместе с полком встретил победу.
   "Отставить гору Митридат"
   Районы города Керчи раскинулись на несколько десятков километров по берегу Керченского пролива. Центральная часть города приютилась под горой Митридат. Вершину и склоны горы фашисты сплошь усеяли огневыми точками и артиллерией. Пролив минировали, на берегу моря поставили в несколько рядов проволочные заграждения.
   Артиллерия и самолеты противника мешали нашим десантникам начать наступление. Поэтому мы довольно часто совершали вылеты на артиллерийские батареи и аэродром истребителей врага, расположенный у станции Багерово, западнее Керчи. Руководил нашими действиями командир дивизии полковник Гетьман. Его КП размещался в Аджимушкайских каменоломнях под Керчью.
   Однажды полковник Гетьман ставит задачу:
   - Бить артиллерию противника на горе Митридат!
   Летим пятеркой: Сивков - Вишняков, Ткаченко - Леоненко, Ренев - Желудков, Мельников - Маслов, Жданов - Рыжков. Зашли с моря Ясный полдень. Легкий морозец. Впереди четко просматривается цель. Сейчас надо нажать кнопку передатчика и произвести привычную команду: "Внимание! Приготовится к атаке!" Но в этот момент полковник Гетьман по радио спрашивает:
   - Как меня слышите?
   Отвечаю:
   - Слышу хорошо!
   - Отставить гору Митридат! Бить по станции Багерово!
   - Понял вас, понял, - отвечаю командиру дивизии, а в голове мелькает мысль: "Ничего себе командочка..." Зенитки уже лупят вовсю, а тут вместо маневра со снижением еще добрых километров двадцать топать потихоньку. Да еще с ходу надо решить, как заходить на Багерово. Там рядом со станцией, на аэродроме, стоят готовые к взлету истребители противника... Да и зенитный огонек, будь здоров!..
   Ситуация та же самая, что и в Моздоке. Как же все таки идти? Откуда сделать заход? Неожиданно всплывают слова недавнего разговора с майором Кондратковым: "Самолеты можно сделать новые, а вот жизни людям уже не вернешь"...
   А вокруг, как всегда, постоянные недобрые попутчики - разрывы от зенитных снарядов. Одного прямого попадания вполне достаточно...
   Левый разворот со снижением, затем с набором, на юг, подальше от Керчи... Так. Теперь спокойно. Принял решение заходить на цель со стороны солнца. Зенитчикам против солнца бить похуже, а также достигается некоторая внезапность налета - немного позднее заметят.
   Вышли к станции с юга. Ударили с ходу пот эшелонам противника. Кучно и довольно точно сбросили бомбы. Разбиты вагоны. Возник пожар. Разрушено полотно единственной железной дороги в Керчь.
   На бреющем проскочили со станции Багерово на север, к аэродрому истребителей. Нас там, конечно, совсем не ожидали. Истребители противника пока еще не успели взлететь. Ударили мы из пушек и пулеметов по самолетам и по живой силе врага. Проскочили аэродром и, прижимаясь поближе к земле, понеслись на север.
   Нас все таки атаковала пара МЕ-109. Воздушные стрелки Маслов и Рыжков сбили один "мессер", который упал в полутора километрах северо-восточнее Багерово.
   Вражеские зенитчики опомнились. Начали бить вдогонку. Но это уже не так опасно. Огонь не прицельный. Группа вся в сборе, благополучно миновали зону зенитного огня и вышли на Азовское море.
   Над морем летать нам приходилось до этого много: под Новороссийском, в районе Темрюка, и здесь, под Керчью. И всякий раз, особенно на малой высоте, тобой овладевает чувство волнения. Начинаешь прислушиваться к гулу мотора. Кажется, что двигатель работает нечетко. Смотришь на приборную доску - все вроде нормально. А беспокойство растет. Под тобой не земля, а неприветливое море... к земле как-то уже привык. В самом трудном и сложном случае можно совершить посадку. С земли взлетал, на нее и садишься. А в море на вынужденную садиться... Летчики в шутку говорят между собой, что Ил-2 по плавучести занимает второе место в мире... после утюга.
   Вот показался родной берег, окутанный легкой сизоватой дымкой. Строения, деревья, высотки, овражки... И мотор вроде бы стал работать четче, ровнее. И настроение становится бодрым. Скоро и свой аэродром, где знакома каждая кочка.
   Домой пришли без потерь. Садимся. Когда зарулили на стоянку, воздушный стрелок Степан Иванович Пластунов, обычно больше молчавший после полета, сейчас возбужденно говорит:
   - Сердце зашлось, когда над водой шли. С непривычки, наверное...
   Привычка - вторая натура. - Над землей - матушкой как-то спокойнее. Как ни то, а опору чувствуешь все же...
   Отлично понимаю душевное состояние боевого товарища. Сам только что пережил то же самое. Да некогда заниматься самоанализом., давать волю своим чувствам.
   Подбегает техник Иван Михайлов, спрашивает:
   - Как работал мотор?
   - Замечаний нет. Отлично.
   С тех пор самолет мой стал обслуживать Ваня Михайлов - трудолюбивы, заботливый парень, - никаких замечаний по работе двигателя и самолета в целом у меня не было. Все действовало безукоризненно.
   Тороплюсь на КП доложить о полете группы. Не исключен возможность, что сегодня предстоит слетать и второй раз. Наш святой ратный долг - оказать десантникам поддержку с воздуха.
   На родной земле во время короткой передышки свыкаешься с мыслью, что опять предстоит летать над неприветливым, по-зимнему буйным морем.
   Замполит проводит занятие
   Душой и основным костяком полка, как и в других полках дивизии, были коммунисты. Они работали на всех ответственных участках в эскадрильях большого полкового хозяйства. Участвовали в самых сложных и ответственных боевых операциях. Обычно они были там, где наиболее трудно и опасно. Первыми осваивали новые самолеты, первыми летали на них по новым трассам воздушных дорог войны, первыми принимали на себя атаки вражеских истребителей и огонь зенитной артиллерии. Своим личным боевым примером, отвагой и мужеством, лютой ненавистью к фашизму, беззаветной преданностью Родине, своей партийной принципиальностью они вели за собой личный состав полка в жестоких схватках с немецко-фашистскими оккупантами. Вместе с ними бок о бок шли их верные и надежные помощники - комсомольцы полка.