Сивков Григорий. Готовность номер один

   В третьей эскадрилье в состав передовой команды, как правило, назначались техники звеньев Федор Нестеров, Сергей Попов., механики самолетов Константин Тарасенко, Семен Синицын, Сергей Яковлев, Радек Жилин, оружейники Дмитрий Янченко, Сергей Шило, Иван Афонин.
   Службу вооружения в полку возглавлял Иван Никифорович Афанасенко. Опытный специалист, исполнительный офицер, чуткий и внимательный к своим подчиненным, он многое сделал, заботясь о воспитании кадров - специалистов по вооружению. Со своей службой, укомплектованной преимущественно девчатами, он всегда за удивительно короткие сроки успевал снаряжать к бою самолеты и показывал личный пример в работе."
   Перебазируемся на новый аэродром Видбол.
   Наступил октябрь. Началась беспокойная пора осенних дождей. На задания летали мало из-за плохой погоды. Аэродром на низком берегу Дуная. Вода в реке поднялась. Заливает летное поле. Приказано перебазироваться. Взлетаем, а вода свищет из-под колес. Воздушные стрелки вместе с техническим составом едут по железной дороге.
   - Прощай, гостеприимная страна Болгария!
   Мы на пороге Югославии.
   Приземляемся на аэродроме в Белграде. А остальная часть полка следует за нами поездом. Иван Григорьев рассказывал:
   "Ночью на катере переправились через реку Мораву. Днем было опасно. Прибыли в предместье Белграда днем. Вошли в освобожденный накануне Белград. Югославские партизаны, спустившиеся с гор, пригласили к себе ночевать.
   Входим в большой просторный зал одного из уцелевших от бомбежек домов. На полу спят вповалку народные мстители. Тихо, чтобы не потревожить, ложимся рядом. А рано поутру выходим в город.
   На улицах ни души, одни патрули. Горят зажженные восковые свечи, которыми благодарные жители Белграда чтят своих освободителей."
   Полк имел официальную встречу с югославскими летчиками. Ведем дружеский разговор, поем песни.
   Нам всем очень по душе песня "Ночь над Белградом", которую проникновенно пел Николай Есауленко под вечный свой спутник - баян. Песня сильно понравилась югославам. Правда, нас несколько удивило, что они ее слышали впервые...
   - Добрая песня, - говорит югославский летчик, виски которого обильно тронуты сединой. - Крепка, как водка, слезу вышибает...
   В Белграде был у нас смешной случай.
   Среди бела дня показался над аэродромом самолет. Двухфюзеляжный, идет метрах в четырехстах от земли. Опознавательный знак сбоку, на фюзеляже, какой-то неизвестный, похожий на немецкий крест.
   - Рама!
   - Знаки не наши!
   - Чужой!
   Кричим воздушным стрелкам:
   - Бейте, пока не улетел!
   Бежим к своим штурмовикам. А самолет тем временем делает круг над аэродромом, выпускает шасси и идет на посадку. Подруливает. На фюзеляже белая звезда и по бокам две белые полоски. Догадываемся: самолет американский.
   Летчики спрыгнули на землю. Окружили мы их. Стоим молча. Они, видимо, перепугались, тоже не говорят ни слова.
   Вспомнил кто-то из ребят, что Фима Фишелевич знает английский. Кричат ему:
   - Фима, подойди, скажи что-нибудь союзникам!
   Он выскочил откуда-то из-под самолета, на секунду задумался и вдруг скороговоркой выпалил американцам: Ду ю спик инглиш{3}?
   Все вокруг дружно и весело расхохотались. А Фима стоит розовый от смущения. Ни слова ни по-английски, ни по-русски, словно язык отнялся. Позже выяснилось, что американский самолет заблудился и попал к нам случайно.
   Накормили, напоили экипаж союзников и отправили восвояси. Наблюдение за воздухом усилили. Постоянно стали летать истребители.
   С Белградского аэродрома летали на задание лишь один раз, на разведку с фотографированием. Перелетели потом в Венгрию, н аэродром близ города Сегед. Здесь уже были наши истребители.
   Неожиданно налетели вражеские самолеты. Истребители спешно поднялись в воздух. Отогнали противника. Сбили один "мессер". Иван Григорьев ранен, отправлен в госпиталь. Но через неделю вернулся с палочкой в строй.
   В Венгрии население встречало нас хорошо. В глазах венгров отнюдь не было неприветливости и холода. Скорее наоборот, их лица светились благожелательностью и любопытством. Наши шустрые ребята, воздушные стрелки и мотористы, довольно быстро освоились, и, несмотря на совершенно непонятный венгерский язык, оживленно беседовали с венграми. Десяток-два слов выучить не так уж сложно. Добавьте к ним выразительные жесты - и общение налажено, если только этого хотят обе стороны.
   На аэродроме стоят два полка: истребительный и штурмовой. Друг другу помогают, чем только могут, и делом и советом. Словом живут как две советские семьи, попавшие за границу.
   По одну сторону взлетной полосы стоят истребители, по другую - штурмовики.
   Майор Кондратков собрал накоротке технический состав, приказал:
   - Чтобы было все в ажуре! Не у себя дома. Ясно?
   Всем, конечно, и без приказа все понятно. Ребята и девчата круглые сутки почти без отдыха у самолетов. Держат машины в боевой готовности.
   Как-то утором в нелетную погоду техники опробовали двигатели и проверяли готовность своих самолетов. Все в порядке. И вдруг видят : разворачивается с противоположной стороны взлетной полосы истребитель и идет как-то непонятно, кругами. А за ним бегают техники соседнего полка. Техник нашей эскадрильи Николай Ступин сразу сообразил, что дело неладно вспрыгнул накрыло истребителя, добрался до кабины и остановил самолет.
   Потом выяснилось что техник соседнего полка готовил самолет к запуску. Поблизости никого не было, чтобы открыть воздух из баллона. Вылез из кабины, открыл кран баллона со сжатым воздухом, и мотор сразу запустился. Самолет рванулся, перескочил через колодки, оторвал трубопровод и пошел куролесить по взлетной полосе. Хорошо, что Николай Ступин подоспел. Объявил ему командир полка благодарность.
   Жили мы тогда в доме бывшего хозяина ресторана. Занимали в большом, красивом доме комнату на втором этаже. Старинная резная мебель, ковры.
   - Неплохо разместились! - шутит Женя Прохоров, развалившись на мягком диване. - Если еще бы свет, тогда как в лучших домах Лондона...
   Электрического освещения во всем квартале не было. С наступлением темноты ребята в первый день ходили по пустому дому, словно приведения.
   - Что электростанции нет, что ли? - спрашивает наутро Женя у хозяина соседнего дома.
   - Есть. Но проводка нарушена. А кабеля нет.
   - Кабеля в Земуне навалом, - вспомнил Николай Есауленко. - Вот бы моточка два сюда.
   Когда полк стоял в Белграде, то рядом с домом,где мы квартировали была груда трофейного кабеля.
   Мне как раз подвернулась командировка в Белград. Николай напоминает:
   - Не забудь кабель прихватить.
   Кабеля там уже не оказалось. Привез четыре мотка осветительного шнура. У знакомых ребят на аэродроме разжился.
   Занялись в свободный вечер монтерской работой. Пригодились навыки, приобретенные в Перми, когда, будучи учащимися техникума, подрабатывали у владельцев частных домов. Был теперь у нас электрический свет. А остаток шнура Женя раздал венгерским жителям.
   ...Войска 3-го Украинского фронта, которыми командовал генерал Толбухин, продолжая стремительное наступление, в конце 1944 года вышли на реку Дунай южнее Будапешта и заняли в районе озера Балатон и города Секшфехервар важный плацдарм.
   Немцы, готовя мощный контрудар, стянули на этот участок фронта значительные силы танков, мотопехоты и авиации. Противнику удалось вклиниться в нашу оборону и с боями прорваться к Дунаю.
   Несколько раз в неблагополучную погоду вылетаем на помощь обороняющимся наземным войскам.
   Обстановка исключительно тревожная и сложная. Летный состав почти не отдыхает. Техники не спят совсем: днюют и ночуют у самолетов. Самолеты всегда в полной боевой готовности.
   Приехал на КП полка инженер по вооружению корпуса генерал (фамилии его сейчас уже не помню). Майор Кондратков вызвал техников Малютенко и Годованюка. Генерал им говорит:
   - Полетите со мной. Есть одно задание...
   Полетели они, а когда возвратились, Сергей Малютенко рассказывал:
   - Наши летчики сбили "фокке-вульфа" последнего выпуска. Упал он на нейтральной полосе. На нем новая короткоствольная пушка. Вот мы вместе с генералом должны были снять эту пушку.
   Рано утречком за туманом подползли мы к этому самолету. Враги нас не заметили. Разобрали пушку и установку по винтику и сложили в сумку от парашюта. Ствол один остался. Ходим вокруг да около, а снять никак не можем.
   - А ведь это, пожалуй, и есть самое главное в нашем задании., - сказал генерал.
   Туман стал рассеиваться. И противник близко.
   Тогда Серега Годованюк говорит:
   - Товарищ генерал, вы идите, а я тут еще повожусь. Может, что и придумаю...
   Согласился генерал. Поползли мы. Он впереди. Я с сумкой позади.
   Остановились на опушке лесочка, ждем. Скоро подползает Сергей Годованюк и волочит за собой ствол пушки. Уж как он его снял - не знаю, но снял. Пушку отправили сразу самолетом в штаб фронта.
   Поблагодарил нас генерал. Дал на дорогу несколько пачек папирос "Казбек".
   ...Аэродром в нескольких километрах от линии фронта, восточнее Дуная. Небо заволокло тяжелым туманом. Отдыхаем в тревоге, знаем, что обстановка может измениться внезапно. Техники держат самолеты наготове. Фашисты могут в любую минуту попытаться форсировать реку Дунай. - Ну и положеньице! - шутит Женя Прохоров. - Хуже губернаторского...
   Среди ночи слышим гул танков. Напряжение, как в воздушном бою.
   - Чьи танки?
   Колонна танков движется на запад.
   - Наши!
   Командование фронтом подбросило свежие резервы. Значит угроза форсирования Дуная противником миновала. Оборонительная операция войск 3-го Украинского фронта скоро переросла в наступательную. Гитлеровцы спешно откатываются назад.
   Письма с Урала получаю редко. Видно, они не поспевают, так как нам часто приходится перебазироваться. Весточки от Кати тоже давно нет: на 2-м Белорусском фронте, как явствует из сводок Совинформбюро, идут жестокие бои. Друг юности Николай Семериков тоже почему-то молчит. Перебираю в памяти его письма. Это получено перед войной, когда он еще учился в Свердловском авиаучилище. А я тогда служил в Молдавии.
   Потом он придумал что-то интересное. Послал заявку в Москву, в Наркомат авиационной промышленности.
   "Мне, наверное, придется из-за этого дела бросить авиаучилище", - сообщает он в очередном письме.
   "Напиши, из какой области твое новое дело?"
   Отвечает:
   - "Из области: летать выше всех, дальше всех, быстрее всех!"
   Тут вскоре война.
   "Никакой речи о демобилизации, - пишет Николай. - Одно единственное желание: скорее на фронт!"
   Потом серия замечательных патриотических писем из Чкалова, где он в числе летчиков-курсантов находился до 1944 года в резерве Главного командования, и лишь в конце 1944 года его по настойчивой просьбе отправляют на фронт. Участвует Николай в операциях 2-го Украинского фронта, где-то совсем неподалеку от меня. Часто пишем друг другу. Он успешно летает на сложные и опасные задания.
   Сообщаем друг другу, где находимся, как заранее было условлено: курс и расстояние от города, где мы учились. Военная цензура пропускала эти безобидные строчки. Мы всегда приблизительно знали, кто где из нас находится. 2-й и 3-й Украинские фронты были рядом. Расстояние между нами постоянно уменьшалось и сократилось уже до 100 километров. "Можно, пожалуй, слетать, думаю, - как только наступит короткое затишье".
   Но слетать не привелось. В один из горячих декабрьских дней под Будапештом отбивали атаки вражеских танков. День успешно завершен. К вечеру небо заволокло тяжелыми тучами. Повалил тяжелый мокрый густой снег.
   В непроглядных зимних сумерках на аэродром приземлилась группа штурмовиков 2-го Украинского фронта. Погода совсем испортилась, и они решили переждать на нашем аэродроме.
   Сидим разговариваем. Спрашиваю ребят:
   - Кольку Семерикова случайно не знаете?
   - Как не знаем. Из второй эскадрильи он. Командир отважный, парень что н адо! Башковитый. Вечно чего-то изобретает. Вернемся из полета, кто куда, а он сразу за книгу, чего-то считает и записывает в тетрадь...
   - Где же он? - волнуясь спрашиваю у ребят.
   - Вчера не вернулся с задания..
   Погиб мой ведущий Николай Семериков. Не довел до конца своего изобретения. Не осуществил своей давней мечты пойти в академию Жуковского.
   На сердце грустно, тревожно и как-то пусто.
   ... После упорных жестоких боев под Будапештом войска 3-йго Украинского фронта опять пошли в наступление.
   Полк перебазируется ближе к линии фронта. На боевые задания влетаем почти каждый день, невзирая на плохую погоду.
   Краткая скупая запись в полковом дневнике гласит:
   21 декабря 1944 года. 8 боевых вылетов.
   22 декабря. 29 боевых вылетов.
   23 декабря. 62 боевых вылета.
   24 декабря. 63 боевых вылета. В полк вернулись экипажи Беляева и Чемеркина.
   25 декабря. 26 боевых вылетов.
   29 декабря. 11 боевых вылетов. Не вернулся с задания экипаж Балакина.
   31 декабря. 28 боевых вылетов.
   Полк постоянно пополнялся новыми летчиками и новыми машинами. Время очень горячее, напряженное. За новыми самолетами самим летать некогда, их пригоняют летчики-перегонщики.
   Майор Кондратков придерживает меня, с неохотой отпускает на задания.
   - У тебя больше двухсот вылетов, - говорит он. - Пусть другие полетают...
   Просидел неделю на земле и восстал. Пошумел он было немного, но все же доводы мои выслушал:
   - Вы хотите сохранить меня? А получается наоборот...
   - Как так наоборот?
   - Конечно, наоборот, - поддержал меня майор Провоторов.
   - А идите вы все к чертовой бабушке! - нахмурился майор Кондратков. Учить меня еще будете...
   Он стал ходить по комнате. Потом сел за стол и глухо сказал мне:
   - А ну, доказывай свою правоту!
   - Если неделю н летаешь, то нет прежней уверенности. Отвыкаешь от огня. Земля расхолаживает. В бой идешь, как новобранец. Так модно скорее концы отдать...
   Майор Провоторов в упор смотрит на командира полка, чувствую, он за меня. А командир полка задумчиво кивает в мою сторону:
   - Пожалуй, прав...
   Вижу, что он склоняется, и пускаю в ход его же аргумент:
   - Если буду летать наравне со всеми, то и потерь среди молодых летчиков будет меньше. Сами-то вы, как и все, летаете... Ведь у кого больше ста вылетов, те погибают очень редко, при каких-нибудь чрезвычайных обстоятельствах. А гибнут ребята, у кого меньше десяти-двадцати вылетов...
   Майор Кондратков молчит в раздумье, потом говорит:
   - Ладно, убедил, все-таки, черт. Потери среди молодых в самом деле есть...
   - Много потерь, - уточнил, как всегда прямолинейно, майор Провоторов.
   - Утром полетишь на задание.
   Майор Кондратков стал, как и прежде, посылать меня наравне с другими летчиками полка в боевые полеты.
   Напряжение в полку растет с каждым днем. Часто вылетаем на помощь наземным войскам, штурмуем отступающего врага. И почти из каждого боевого вылета кто-нибудь не возвращается домой, главным образом экипажи новичков, недавно пополнившие полк.
   Экипаж Чемеркин - Борейко не вернулся с задания. Подбиты зенитным огнем над целью. Самолет загорелся и упал в районе высоты 194,0, неподалеку от населенного пункта Эден. На четвертые сутки экипаж пешком пришел в полк.
   А несколько позже экипаж Митрохович - Журко, летавший утрм в гуппе из шести самолетов, тоже не пришел домой. Летчик и воздушный стрелок возвратились в часть в тот же день к вечеру.
   Младшие лейтенанты Анатолий Чемеркин и Иван Митрохович - два закадычных друга, два изобретателя. В полк прибыли они полгода назад. Имели достаточно хорошую летную подготовку, находились долгое время в тылу, в резерве Главного командования.
   Это были грамотные, стойкие и безукоризненно воспитанные ребята. С собой они постоянно возили два чемодана с разными деталями, моторчиками, проводами, инструментом. Была у них изобретательская жилка. Все свободное от полетов время что-то мастерили. В полку прошел даже слух, будто придумали они новую бомбу замедленного действия.
   В Венгрии ребята обнаружили неподалеку от аэродрома кучу мелких трофейных осколочных бомбочек со взрывателями. Немцы в спешке побросали.
   Задумали ребята обезвредить бомбочки. Забрались в воронку от большой бомбы, чтобы не попасть под осколки, и давай выбрасывать бомбочки по одной из своего укрытия. Так все бомбочки и "обезвредили". Только никому из начальства доложить не догадались.
   Поднялась такая канонада, будто враги перешли в наступление. Вызвал ребят командир полка. Стоят они навытяжку, притихли. А майор ходит мимо из угла в угол, шумит грозно:
   - Отошлю в штрафную роту, к чертовой бабушке! Будете знать тогда кузькину мать... Нашли, чем забавляться, как безголовые мальчишки...
   Пошумел-пошумел майор Кондратков отошел немного и уже спокойно говорит:
   - Ладно, чтобы это было в последний раз. Понятно? Идите в строй!
   Когда ребята ушли, майор Провоторов задумчиво сказал: - А что с них взять, они ведь еще пацаны...
   Майор Кондратков на это ответил:
   - Хорошо, что руки-ноги целы остались. Изобретатели... - И после минутного молчания с доброй усмешкой добавил: - А молодцы все же, черти! Бомбочки обезвредили. А? Неровен час, кто-нибудь из населения по незнанию подорвался бы еще...
   Беспокойное выражение лица командира полка сменилось доброй, отеческой улыбкой.
   Полк перебазировался на аэродром близ населенного пункта Кишкунлацхаза. Здесь у мены был, пожалуй, самый неудачный боевой вылет за все годы войны.
   Наземные части по-прежнему стремительно наступали. Мне было поручено вести группу в 18 самолетов в район западнее Будапешта и приказано:
   - Бить по танкам противника!
   Прилетели в заданный район. Вижу танки. Один от другого в 50-100 метрах. Неожиданно вспомнилось, под Гизелем танки стояли впритык, а здесь рассредоточены, замаскированы. И еще мешает густая дымка. Цель обнаружил с опозданием. С ходу поразить уже нельзя. Надо делать новый заход.
   Вокруг тишина.
   "Не торопись сбрасывать бомбы, - говорю сам себе. - Зениток не видно, истребителей тоже..."
   Завожу четверки на второй заход. Не успел развернуться на 180 градусов как воздушный стрелок докладывает:
   - Справа большая группа самолетов!
   Вижу ходят кругом, стреляют из пушек по земле.
   Пока их рассматриваю, воздушный стрелок докладывает:
   - Чужие истребители, штук пятьдесят!
   Отчетливо вижу самолеты противника. Штук тридцать "фокке-вульфов" и штук двадцать "мессеров".
   Покачиваю крыльями и сбрасываю бомбы по немецким танкам. За мной повторяют маневр ведомые.
   Фашисты нас обнаружили. Их пятьдесят, а нас восемнадцать штурмовиков и шесть истребителей прикрытия.
   Деваться некуда. Нас атакуют. Истребители отвлекают на себя половину самолетов противника. Остальные самолеты врага пошли на нас.
   Густая дымка не позволила замкнуть оборонительный "круг". Идем колонной пятерок и четверок. Ведем оборонительный бой. Последующая группа прикрывает предыдущую. Однако последнюю четверку обороняют только стрелки.
   Сбиваем четыре "мессера". Но и наши восемь штурмовиков не возвращаются с задания.
   Чрез два дня пять из восьми экипажей пришли благополучно в полк. Два экипажа - Балакина и Колобкова погибли. Летчик третьего экипажа Филлипович вернулся один без воздушного стрелка Грехнева, он погиб.
   Плохо, очень плохо, когда ведущий группы приходит на свой аэродром, понеся такие большие потери.
   Тяжело переживаю гибель своих товарищей и общую неудачу вылета. По деталям разбираю полет. Если бы увидел раньше цель, то сбросил бы бомбы с первого захода. Потери могли бы быть, но не такие большие. Если бы сразу освободился от груза, как только увидел самолеты противника, и уходить побыстрее, потери были бы меньшими, но тогда осталось бы невыполненным боевое задание. А приказы нас научили выполнять. Приказ есть приказ...
   Вместе с майором Кондратковым анализируем этот чрезвычайно тяжелый случай.
   - Ты, наверное, на рожон полез?
   Майор недовольно буравит меня взглядом.
   - На рожон не лез, но так получилось...
   - Говори все по порядку, как было!
   Докладываю командиру полка в мельчайших подробностях. Он нетерпеливо выслушал, а потом сказал:
   - Как увидел немцев, сбросил бы бомбы и уходил домой! Урон тогда был бы меньший. Потерять два экипажа и восемь машин...
   Майор Кондратков нервно ходит по комнате. А я виновато молчу. Он раздраженно говорит:
   - Еще не хватало, чтобы и сам погиб. Что бы мне сказал командир дивизии?
   Я по-прежнему виновато молчу. Он, раскаляясь, продолжает:
   - Молчишь?! А он сказал бы, что, мол, второго Героя в полку потерял... Наказать бы вас всех, к чертовой бабушке!
   "Тяжелее наказания, чем гибель товарищей, не придумаешь"...
   ...Однажды, это было в Венгрии, майор Кондратков сообщил нам, словно уже наступило мирное время:
   Сегодня вылетов не будет. Выходной день с разрешения вышестоящего командования. Пускай товарищи побывают в округе, посмотрят на заграничную жизнь.
   Мы с Женей никуда не поехали.
   - Поедим, как люди в столовке, - сказал он. До чертиков надоели эти термоса.
   Ясный, солнечный, тихий, как будто и в самом деле, довоенный выходной день. Сидим в столовой. Никуда не торопимся.
   Вдруг открывается дверь, и к буфету идет какой-то старший лейтенант. Остановился к нам спиной. Женя громко с улыбкой говорит:
   - А где-то я видел эти уши...
   Старший лейтенант оборачивается. Его лицо расплывается от радости. Он опрометью кидается к нашему столу.
   - Сашка! - вскрикивает в один голос с Женей. - Откуда? Живой?!
   Неожиданная и потрясающая встреча. Это был штурман Саша Иванов - воздушный стрелок командира полка гвардии подполковника Зуба.
   Кидаемся в объятья.
   - Рассказывай, Сашка!
   - Помните был приказ прорвать "Голубую линию"?
   - Еще бы. Этот орешек!
   - Гибель Николая Антоновича разве забудешь?..
   - Вот и я об этом. Летим мы. Все нормально. Скоро цель. Вот-вот, думаю, он скажет, как всегда спокойно: "Внимание, внимание! Подходим к цели!"
   Вдруг машина содрогнулась и повалилась на крыло, как неуправляемая.
   Я кричу:
   - Николай Антонович!
   В наушниках мертвая тишина.
   - Николай Антоныч?!
   Самолет стремительно идет к земле. Страшный взрыв выбрасывает меня из кабины. Дергаю кольцо парашюта. Он не успел раскрыться. Перед глазами мельтешит земля. "Ну, думаю, конец". Рухнул на землю.
   Очнулся в лагере для военнопленных.
   Пришли два эсэсовца. Сначала запугивали. Потом пытали. Отлежался от побоев и говорю: "Да, я воздушный стрелок командира полка, солдат Красной Армии, а больше от меня никаких сведений не ждите. То, что мы вас рано или поздно разобьем, это сами знаете... А больше ничего не скажу, хоть убейте..."
   Пытали, гады, еще несколько раз. А потом вдруг бросили. Видно, не до меня им, сволочам, было. Наши начали наступление.
   Повезли в наглухо закрытых телячьих вагонах куда-то на запад.
   Едем по Польше. Охраняет фашист с автоматом. Пристукнули, сломали решетку и стали выпрыгивать из окон вагона. Все двадцать два человека ушли. Пересидели в какой-то деревушке у поляков. Снабдили они нас одеждой и поддерживали едой. Не выдали. А тут вскоре наши начали наступление. Мы к своим. Прошли мы всякие проверки, ну, как обычно в этих случаях. Узнали, что я из авиации и отправили в летную часть. С ней и дошел до Венгрии.
   - Что с Николаем Антоновичем?
   - Не знаю, братцы наверно погиб. Когда меня выбросило из кабины, не помню. Очнулся, смотрю, земля бежит перед глазами... Рванул кольцо. Очнулся уже в лагере. Наверное, сознание потерял от удара.
   ...Войска 2-го и 3-го Украинских фронтов, охватывая Будапешт, быстро продвигались и замкнули кольцо далеко западнее города. Немецко-фашистская группировка оказалась окруженной в Будапеште.
   Враги поспешно оставляют восточную часть города - Пешт и устремляются в западную часть - Буду.
   Новый командир дивизии полковник Терехов ставит задачу:
   - Воспрепятствовать с воздуха переходу немцев из одной части города в другую.
   А ночью вызывают меня к комдиву. "Вот, думаю, еще ночных бдений не хватало. И так спим вприглядку..."
   Комдив встречает меня у порога, почему-то шепчет:
   - Очень важное задание. Пойдешь в группе под командой подполковника Красночубченко. О цели полета он тебе сам скажет.
   Подполковник Красночубченко - наш временный начальник, опытный командир. Он организовал четкую работу на аэродроме и в воздухе.
   Оказывается, надо было перелететь поближе к Будапешту, на аэродром Тёкёл и продолжить выполнение поставленной ранее задачи.
   Перелетели. Цель была настолько близко, что не успеешь набрать высоту уже бьет зенитка.
   За день вылетаем по восемь-двенадцать раз. "Висим" над Будапештскими мостами не пускаем врага из Пешта в Буду. Через несколько дней на наших глазах мосты взорвали, как только они стали им не нужны. В нескольких местах вспыхнули мощные взрывы. И от редких по красоте мостов остались торчать лишь одни быки. Мосты восстанавливали потом наши саперные части.