Окруженные в западной части Будапешта своим войскам немцы стали сбрасывать с транспортных самолетов боеприпасы и продовольствие. Над городом висел белый, как молоко туман. Самолеты не всегда выходили точно на цель и нередко сбрасывали грузы в расположение наших войск.
   Один парашют приземлился рядом с аэродромом. В мешке были консервы и шоколад.
   - Смотри-ка, драпают фрицы, а еще шоколадом прикармливаются, - усмехается Сергей Годованюк.
   - Мабудь, эрзац, - замечает Сергей Малютенко. - Треба разобраться.
   Продуктами трофейными все же воспользовались. А тем временем упал еще один "подарок". Из мешка выпала кассета и рассыпалась. Оказались там пехотные мины. Они были нам ни к чему. Ребята шутили:
   "Шоколад у немца, видно, кончился. А мины еще остались.
   Герой Советского Союза Иван Павлов вспоминает:
   "Летал я в районе между Балатоном и Дунаем. Два захода сделал на цель, сбросил бомбы на мотопехоту. Веду свою группу домой. Все в сборе, кроме молодого летчика Трифонова. Сели, а его самолета не видно. Дня через два возвратился в полк.
   - Феофилакт, что сучилось? - спрашиваем у него.
   - Отстал малость. Мотор слабоват, никак не мог вас догнать. Вот меня "худые" и клюнули...
   - Традиций полка не знаешь, - говорит ему майор Провоторов - или жизнь надоела?
   - Какие традиции, - растерянно отвечает Трифонов, а сам смотрит на нас. Я не нарушал...
   - Хочешь жить, держись в строю, - поучительно повторяет майор Провоторов всем нам известные слова. - Ладно, вот сообщение, - обращается он ко мне, "Ваша группа уничтожила двадцать девять бронемашин противника. Путь для кавалерии свободен".
   Войска 3-го Украинского фронта продолжают продвигаться вперед. Фашисты с боями отступают. По дорогам растянулись колонны автомашин с пехотой противника. Такого огромного количества людей и машин мне еще не приходилось видеть ни разу за всю войну.
   Западнее города Веспрем небольшая речушка. У узкого места, на переправе, образовалась пробка.
   Разведка доносит:
   - В районе Веспрем около тысячи машин противника и много пехоты.
   Получаем проказ:
   - Бить по скоплению войск и техники противника!
   На задание вылетело около двадцати самолетов, нагруженных противотанковыми бомбочками. На одном штурмовике их около двухсот пятидесяти штук, каждая по полтора килограмма весом. Одной такой бомбочки направленного взрыва достаточно, чтобы прожечь верхнюю броню среднего танка.
   Населенный пункт, как муравейник, кишит фашистскими автомашинами. Встаем в "круг", высыпаем, словно горох, бомбочки на автомашины и пехоту противника.
   Зениток нет. Появились два "фокке-вульфа", но подойти поближе не рискнули. Обрабатываем противника с толком, с расстановкой. Улетаем после того как из-за дыма уже ничего невозможно больше разобрать.
   Крепко побили фашистов.
   Сохранился снимок о результатах удара первых двух экипажей. При дешифровке пленки было отчетливо видно пятьдесят уничтоженных и горевших машин. А всего в том боевом вылете было уничтожено не менее двухсот автомашин противника.
   Новые самолеты в полк поступали регулярно. За каждым летным экипажем был закреплен самолет, но иногда, особенно в дни напряженных боев, случалось, что машин не хватало. Тогда приходилось летать и на "чужих" машинах. Однажды на моем штурмовике полетел Вася Харченко. Его подбили, он сел на своей территории, спустя день вернулся в полк и говорит:
   - На таком самолете могли подбить...
   Женя Прохоров спрашивает:
   Что, немцы знают самолет героя? - Нет не в этом дело, - смеется Вася. Часто смотрел на приборную доску.
   - Ну и что? Все смотрят на приборы.
   - Там не только приборы...
   Пришлось пояснить ребятам, что на доске была вмонтирована фотокарточка Кати.
   Женя Прохоров сказал Васе:
   - На чужой каравай рот не разевай, особенно над целью. А то гитлеровцы тут как тут. Неровен час и убить могут...
   Поздно вечером, читая газету, узнаю с радостью: Указом Верховного Совета СССР от 23 февраля 1945 года Кате присвоено звание Героя Советского Союза. Пишу ей тотчас поздравления. А на другой день Боря Корецкий вручает мне сразу две корреспонденции: от Кати и ее фронтовых подруг.
   "Здравствуйте, "наш" Гриша! Сегодня у нас в части большой праздник и большая радость. В семью наших славных героев влились шесть замечательных девушек нашей страны.
   В число этих шести входит и Катюша. Мы думаем, что Вы сейчас вместе с нами радуетесь за Катюшу.
   Год назад это высокое звание получали Вы, Катя лично могла Вас поздравить и присутствовать на Вашем торжестве.
   И мы сейчас очень сожалеем, что Вас нет вместе с нами и для полного счастья Катюше не хватает только Вас.
   Сколько поздравлений, теплых дружеских рукопожатий и поцелуев приходится ей принимать! Ведь Вы завидуете сейчас нам, да?
   Гриша, вся наша эскадрилья поздравляет и Вас с тем, что у Вас такая замечательная подруга и такая крепкая и чудесная дружба.
   Ну вот и все.
   От души желаем Вам стать дважды Героем, а Кате матерью-героиней, тогда ни одна чаша весов не перетянет.
   Вы простите, что мы называем Вас "наш".
   В нашей эскадрилье принято всех будущих "гвардии зятьев" называть "наш". Ведь Вы не обижаетесь за это? Ну и хорошо!
   Крепко жмем Вам руку.
   Коллектив 1-й авиаэскадрильи.
   26.2.45 года".
   ... Наземные войска по-прежнему вели напряженные бои. Линия фронта рядом. Каждый раз кто-нибудь из командования полка выезжал на передовую, чтобы вместе с представителем пехотного командования корректировать и направлять удары штурмовиков. Подошел и мой черед. Поехал к пехотинцам.
   - Буду держать связь со своими, говорю подполковнику, представителю пехотной дивизии. - А вы будете подсказывать куда лучше всего с воздуха ударить по цели.
   - Условились. Обстановка на передовой часто меняется. Надо выбрать хороший НП.
   Выбрали колокольню в двух километрах от линии фронта. Немецкие позиции хорошо видны. Фронт проходит по ровному полю. Горят два танка противника.
   Идет группа наших самолетов.
   - Нацельте туда своих ребят.
   Подполковник указал место. Сообщаю по рации цель.
   Ведущий отвечает:
   - Вас понял! Цель вижу. Атакую.
   Отбомбились ребята. Бомбы уложили в цель.
   - Хорошо сработали! - кричит подполковник. - Молодцы!
   А вскоре летит группа "юнкерсов" и "мессеров". Бьют из пушек по колокольне. Разрывы бомб ложатся рядом. Скатываемся в церковный подвал.
   Фашисты бомбят. Страшно, когда не видишь куда и как летят бомбы. В подвале сыро, темно, пахнет какой-то тухлятиной. Земля и стены содрогаются от взрывов. Грохот неимоверный. Сыплется штукатурка. И, кажется, вот-вот рухнут стены.
   Вылезаем наружу. Стоим, прижавшись к стене. Видно, как заходят "юнкерсы", куда летят со страшным визгом и свистом бомбы. Немцы, надо отдать им должное, крупные были спецы по шумовым эффектам. Шума от них всегда было больше, чем урона.
   Когда атака бомбардировщиков развертывается на глазах, страха ощущаешь меньше, чем в темноте подвала, там почему-то кажется много страшнее.
   А поздним вечером сижу вместе с группой пехотинцев в лесу у костра. После печеной картошки и кружки чая перечитываю Катины письма, они со мной в планшете.
   "Гриша, здравствуй! Сегодня 8 марта. У нас должен быть грандиозный праздник. Только поэтому мы сейчас стоим в городе. Впервые должны увидеть большого хозяина. Все это начнется часов в шесть а сейчас всего-навсего два часа, делать совершенно нечего. Хоть только вчера вечером я написала тебе письмо, а сейчас решила еще написать. Ты, конечно, уже поздравил меня с сугубо нашим праздником, да? Вчера получила от тебя письмо из-под Одессы. Обо мне не беспокойся, ведь наша работа, во-первых, не очень опасная, а во-вторых, теперь ведь я гораздо меньше летаю, чем раньше. Бог войны, во-первых, артиллерия, а во-вторых, Марс. Вот и молись тому, кого считаешь более сильным. Ты знаешь, а я уверена, что к моему дню рождения война закончится и без молитв.
   Помнишь, я писала тебе о наташиной "Молитве летчика"?
   Так вот она:
   "Отче наш!
   Иже еси на небеси.
   Нам погоду принеси.
   Не дай бог с цели встречного ветра
   И высоту облаков 400 метров.
   Не введи господь, в обман,
   Дай нам лучше густой туман...
   Не приведи, господи, тревоги,
   Пожалей наши души и ноги...
   И чтоб долго нас не мучить,
   Ты подсунь нам склад с горючим.
   Ниспошли нам светлый рай
   Дай бомбить передний край.
   Прояви о нас заботу
   Дай нам максимум работы,
   Но, добавлю я при этом
   (На ушко и по секрету),
   Любим мы летать всегда,
   Хоть и страшно иногда.
   Избавь нас от двух зол - сразу
   Парашютов и противогазов.
   Донеси, господь, молитву до своего слуха
   Во имя отца и сына и святого духа
   Аминь!"
   Ну, как тебе нравится?
   Хорошо, правда, да и метко очень. Писалась она как раз в то время, когда были самые длинные ночи с луной и облачностью в 400 метров. А цели за 100-150 километров. Как раз в то же время вводили у нас парашюты, которые сначала для нас были действительно злом. А теперь мы уже совсем привыкли к ним, а особенно после случая с Руфой, когда мы на деле увидели пользу парашюта. Да, Марина-то находится пока временно в городе Тухолья {4} (это код; где Марина, там и Катя!). Наши части подошли почти вплотную к Штеттину. Вот здорово пошли! Ну, а как у вас? Скоро начнете? Кончаю. Привет всем, всем. Целую тебя, мой дорогой, много, много раз и нежно и крепко (скоро ли кончатся эти бумажные поцелуи?!) Еще раз целую. Твоя Катя. Привет от девочек".
   "Гришенька, здравствуй! Давно я тебе, кажется, не писала. Соскучилась очень. Вот пишу тебе, поговорю чуть-чуть, и как-то легче становится. Изменений у меня почти никаких нет, перебазируемся очень часто не потому, что быстро продвигаются наши части, а все хорошей площадки никак не найдем, да и фронт наш очень растянулся, то летим на север, работаем по северному флангу, от на юго-запад и бьем по южному флангу. Вот с этими перелетами я никак не могла написать тебе письмо. Надеюсь простишь мне это, да? Роккосовский снова решил организовать котел очень мощный. Снова наша "женская" работа у котла...
   Господи! Когда дадут мне спокойно написать тебе письмо! В соседней комнате расположилась пехота, шум ужасный. Один решил "развлечь" меня. Ужасно интересуется, кому я пишу письмо и посылаю фотокарточку. Я совсем чуть-чуть рассказала о тебе. "Счастливый, - назвал он тебя, - а у меня никого нет: ни родных, ни знакомых, нет и любимой девушки". Рассказал обычную, но ужасную историю: мать замучили, отца живого закопали, а девушку увезли в Германию. Очень жалеет, что точно не знает ее места, но надеется встретить, уверен, что она по-прежнему, но втрое, вчетверо стала любить его, ведь в трудных условиях любовь растет, крепнет, а ей, должно быть, очень тяжело. Он очень хорошо сказал, что в тяжелых, суровых условиях чувство становится сильнее. В трудных условиях перед тобой всегда встают образы любимых людей. Вспоминаю свой полет с Женей Поповой. Когда нам было очень трудно, когда я первый раз в жизни почувствовала, что жизнь моя кончена, - передо мной промелькнули все любимые мной люди. Об этом я могла бы писать долго и очень много, но ведь ты уже очень хорошо меня понял, да?
   Стоим мы сейчас в немецком городе Мариненвердере, но завтра же утром улетаем на другой фланг. Жителей здесь никого. Совершенно пустой город...
   Пока. Пойду в столовую. Целую тебя, мой родной, много, много раз. Твоя Катя. Привет Жене. 2.3.45 г."
   Поговорил с Катей, стало легче на душе. Потом немного подремал у притухшего костра. А на рассвете опять идем с подполковником искать новый наблюдательный пункт. Через час-полтора уже корректируем и направляем удары штурмовиков. Занимаемся этим несколько дней, пока наступает наша пехота.
   Вернувшись в полк, узнаю, что не пришел с боевого задания командир полка. Вел он группу самолетов. Было тихо. Вражеские зенитки себя не обнаруживали. Видимо подпускали поближе. Зенитный снаряд попал в самолет Кондраткова. Не стало еще одного моего наставника, боевого товарища, друга.
   Весть о его гибели как-то не принял всерьез. Может от того, что не верил, что может погибнуть такой опытный летчик. Может потому, что шли жестокие бои и гибли почти в каждом вылете молодые летчики. Может, потому, что за годы войны научились уже ничему не удивляться. Шел четвертый год жестокой, кровавой войны, ставшей для нас обыденным делом, привычной работой. Столько пришлось повидать разных смертей, что уже, казалось, ничего теперь не могло удивить, даже смерть самого близкого человека... Не знаю почему, но все время ждал: вот-вот он придет, как случалось приходить с подбитых самолетов ребятам снова в свой полк...
   Тянулись долгие дни, а он не возвращался. И здесь вдруг я острот почувствовал, до нестерпимой боли в сердце, что нет рядом близкого человека, нет рядом отца...
   Горькая грусть, наводившая страшную тоску, сменялась приливами лютой ненависти. В очередных боевых вылетах забывалось обо всем. Помнился лишь его наказ всегда думать о жизни тех, кто идет рядом с тобой в группе.
   После возвращения с задания одолевала опять тоска до боли. Особенно, когда приходили на квартиру. Жили мы с майором Артемием Леонтьевичем в одной комнате. Мы с Женей Прохоровым постоянно и горько ощущали его отсутствие.
   Обычно мы брились с вечера, чтобы не торопиться утром. Майор Кондратков по-отцовски улыбается: - Опять с вечера. Опять поздно будете вставать?!
   - В столовую не опоздаем...
   Он поднимался рано. Брился, обтирался по пояс водой. Будил нас. Все вместе отправлялись на завтрак.
   Теперь его не стало среди нас. В комнате пустота и леденящий холод. Когда приходили на КП, майор Провоторов сидел туча тучей, не зная, куда себя деть. Он как начальник штаба очень сработался с майором Кондратковым.
   - Хороших людей и снаряд любит, - грустно говорил майор Провоторов и сокрушался: - Такого командира потерять! Перед самым концом войны...
   Нам тогда не давали покоя наплывающие воспоминания.
   "Чтобы не отстать от пехоты, давайте подыскивать аэродромы", - говорил майор Кондратков. И летал над вражеской территорией, заранее предусматривал посадочные площадки для штурмовиков своего полка.
   Два раза и мы летали с ним за линию фронта на разведку. Он разрешал даже садиться на вражеской территории. Но мы этого старались не делать.
   - Черт его знает, - отшучивался Женя Прохоров. - Сесть-то сядешь... А вдруг еще не взлетишь.
   По мере продвижения наших войск полк перебазировался все дальше и дальше на запад.
   В одном из населенных пунктов, кажется Трауерсдорф, в Австрии нам впервые в жизни довелось увидеть настоящую усадьбу помещика. Поместье, похожее на средневековый замок. Ворота, рвы. Внутренний двор, посреди которого большие двухэтажные строения.
   Разместились мы на втором этаже одного из домов. Огромные залы. Широкие длинные коридоры. Картинная галерея. Полотна, написанные кистью искусных художников, и много портретов - очевидно, далекие предки помещика.
   Богатый был дом. Все оставлено на своих привычных местах. Видно, поспешно покидали насиженное гнездо господа.
   Ходили мы по залам, и нам почему-то все время казалось - вдруг появится хозяин и спросит:
   - Что вы здесь делаете? Что вам нужно в моем доме?
   О помещичьих усадьбах мы раньше знали по книгам и по картинам, а теперь своими глазами увидели господский дом.
   - Неплохо устроились, господа, - замечает Николай Есауленко. - Со всеми удобствами...
   Женя Прохоров сердито бросает:
   - За счет чужого труда хоромы построили, роскошью обзавелись. А крестьяне голодные вкалывают на них, как ломовые лошади.
   Николай согласно кивает головой:
   - Капитализм... Куда не кинь, а все клин: частная собственность и эксплуатация.
   В имении пробыли два дня и перебазировались на другую точку.
   Командиром полка назначили подполковника Заблудовского, опытного, заслуженного летчика и довольно приятного человека.
   Война подходила к своему концу. Но враг еще не сдавался, как загнанный, смертельно раненый зверь, обессиленно злобствовал и, гонимый Красной Армией, откатывался назад.
   Наступила европейская весна. Одевались в нарядный убор леса. Пахло сыроватой апрельской прелью. Раздавались звонкие трели истосковавшихся за зиму птиц. На буйно зеленевших полях по-хозяйски вышагивали стаи грачей. Предчувствуя, очевидно, скорый конец артиллерийской перестрелки, они не торопились перелетать дальше к востоку.
   А на фронте сильные бои за Вену. Летаем на помощь своим наземным войскам. Они на подступах к городу ведут последний штурм.
   Вена взята сравнительно меньшей, чем Будапешт, кровью.
   По всему чувствуется, скоро конец войне. И тем не менее, когда в ночь с 8 на 9 мая стало известно, что война кончилась, это было для всех нас большой неожиданностью.
   Вечером после очередного боевого задания поужинали и пошли на отдых в деревню Гетцендорф, вблизи которой был наш аэродром. Вдруг среди ночи слышим стрельбу. По тревоге оделись, выскочили на улицу.
   - Кто стреляет?
   - Почему стрельба?
   Наконец разобрались.
   Победа!!!
   - Враг капитулировал!
   Выхватываем пистолеты, палим в воздух. Деревушку оглашают залпы импровизированного салюта.
   Немного вздремнули и рано утром пошли на аэродром.
   - Что делать дальше?
   Никто в полку не знает.
   Удивительное и непонятное состояние. Наступил долгожданный конец жестоким схваткам. Враг разгромлен в его собственном логове. Немецко-фашистское командование подписало акт о безоговорочной капитуляции. В Берлине на рейхстаге реет алое Знамя Победы!
   Так трудно и долго шли мы к этому заветному дню. И вот наконец он наступил. На душе хорошо от буйной радости победы и как-то непривычно тихо вокруг. Не надо никуда лететь, не надо никого поливать свинцовым дождем и сбрасывать смертоносные грузы. Словно ты остался без дела, к которому уже привык, выполняя свой священный долг.
   Наступил исторический день окончательного разгрома фашистской Германии, день великой Победы нашего народа над германским империализмом.
   Великая Отечественная война завершилась нашей полной победой!
   Смотрю на ребят и никого не узнаю. Добродушные, улыбающиеся лица. Нет ненависти в душе, ни злобы во взгляде. До чего же покладист и незлопамятен характер у русского, советского солдата, самого мирного и самого сильного на матушке-Земле!
   9 мая 1945 года, как уславливались с Николаем Семериковым и Катей, подал рапорт командованию с просьбой при ближайшей возможности послать меня на учебу в академию имени Н.Е. Жуковского.
   С разрешения командира полка поехали с Женей Прохоровым в соседний полк к своему бывшему комиссару Лещинеру в гости. Он уже майор и начальник штаба полка. Там помянули боевых товарищей, павших в войне, и последний раз сфотографировались на память.
   Здесь, под красавицей Веной, завершился славный боевой путь 210-го штурмового авиационного Севастопольского Краснознаменного ордена Кутузова полка. Путь, начавшийся три с лишним года назад на Украине.
   А несколько дней спустя командир полка подполковник Заблудовский приказал:
   - Поедете в Москву для участия в параде Победы.
   В шесть часов вечера после войны...
   Отгремели победные залпы орудий.
   Однополчане мои разъехались, кто куда, в разные города и села страны, возвратились к родным очагам. Вместе со всем народом принялись залечивать раны, нанесенные войной, восстанавливать разрушенные фабрики, заводы и города, воскрешать плодородные земли. Многие ребята и девчата стали устраивать свои судьбы.
   В июне поженились и мы с Катей. Она к тому времени уже демобилизовалась и готовилась продолжать учебу в МГУ. Свадьбы у нас как таковой не было. После загса устроили небольшой ужин. Гостей собралось немного: Катины родственники, пришел кое-кто из друзей. И наши пути опять разошлись, но не надолго. Катя уехала с женской делегацией во Францию. А я улетел в Австрию, в свой полк.
   Так состоялось наше "свадебное путешествие".
   Когда находился в Москве, то сходил, конечно, в академию имени Н. Е. Жуковского. Там мне сказали, что в полк уже давно послана разнарядка. Но мне о ней ничего не было известно. Поскольку академия считалась инженерной, очевидно, о разнарядке сообщили только инженерно-техническому составу.
   - Как же быть? - удрученно и озабоченно говорю полковнику из приемной комиссии.- Не хотелось бы год терять.
   - Если в полку отпустят, приедете на подготовительные курсы вне разнарядки. Дадим вам такое письмо. Уж так и быть...
   Письмо у меня в кармане. Теперь осталось "самое малое": чтобы отпустили из части на учебу.
   Прилетев в полк, обращаюсь по инстанции к командиру корпуса генералу Толстикову. Он наложил резолюцию на рапорте: "Откомандировать после того, как полк перебазируется".
   Понимаю командира корпуса. Я штурман полка и должен обеспечить этот перелет по своей штурманской линии. Получил в штабе карты, разработал маршрут, проверил штурманскую подготовку летного состава. Жду приказа. Готовлюсь к экзаменам. Привез из Москвы учебники за среднюю школу. После работы сижу, штудирую. Многое вспоминать надо: выветрилось за долгие годы войны. Но это не беда, лишь бы поехать на учебу. Середина июля. Полк готов к перелету. Приказа нет. Поехал в корпус, опять, но ужо устно, обращаюсь к генералу.
   - Сказал, что отпущу, значит, отпущу.
   - Время уходит. Год может пропасть, товарищ генерал!
   - Наберись терпенья. Поедешь в академию. Прошло еще три недели. А приказа все нет и нет. Снова обращаюсь к генералу Толстикову.
   - Напористый вы народ - штурмовики! - улыбаясь, встретил он меня в своем кабинете.- Ладно, езжай, учись. Желаю успеха.
   - Спасибо, товарищ генерал!
   С третьего захода наконец отпустил меня генерал Толстиков на учебу в академию имени Жуковского.
   Приехал в Москву. В академии сказали, что до начала занятий почти месяц.
   Решили мы с Катей поехать в деревню на Урал, к моим родным.
   Там нам закатили уже настоящую свадьбу, по-уральски, с размахом, широкую, веселую и шумную. Трудно, конечно, было моим родичам после войны, жили они не ахти как, но тут уж ни перед чем не остановились... Гуляли по старинному обычаю. Свадебные песни под баян, хороводы. Словом, свадьба по всем правилам свадебного ритуала. На столах вдоволь вина и закуски. Традиционные пироги с рыбой и шаньги к чаю.
   По старинному обычаю снохи испытывали молодую.
   - Что-то у нас сора много в избе,- нараспев говорит сноха Дуся и берется за веник.
   - Ай, у нас нет молодой в доме?- останавливает ее сноха Зоя.
   Катя, розовея от волненья, принимает у снохи веник, подметает пол. Подмела половину, а в это время уже разбили горшок или кринку. Подметает опять. Когда пол избы чист, гости начинают бросать деньги.
   - Плохо подмела,- кричат,- мусор оставила. Катя собирает деньги в большое блюдо, ставит его на стол. В это время заиграл баян, девушки закружили молодую в шумном хороводе. Деньги передали в открытое окошко ожидавшим на улице братьям. А когда Катя снова подходит к столу, то кто-то спрашивает:
   - Где же деньги?
   - Пустили на дело...
   - Снохам надо везти свекровь в корыте в натопленную баню.
   - Силушки не хватает! - кричат жены старших братьев и зовут Катю на подмогу. Впряглась молодая сноха и втроем повезли свекровь...
   Свадьба продолжалась три дня. Гуляла почти вся деревня.
   С Урала поехали мы под Москву, в село Сенжаны, на родину родителей Кати. Любопытное название у селенья. Как гласит предание, когда-то давным-давно выиграл в карты русский помещик у француза деревню, перевез крестьян в Россию, а новое поселенье нарек на французский манер: Сенжаны, что в переводе означало "святые Иваны".
   Родные Кати уехали из деревни еще задолго до войны. Но их хорошо знают в Сенжанах. Там они были и во время войны, в эвакуации, работали в колхозе. А теперь правление колхоза устроило нам вторую свадьбу. Тоже с размахом, на все село, по традициям здешних мест.
   В Москве поселились у Катиных родителей. В небольшой комнатушке жило нас шесть человек. Но, как говорится, в тесноте, да не в обиде.
   Указом Президиума Верховного Совета СССР 18 августа 1945 года меня наградили второй медалью "Золотая Звезда".
   Первый раз я в Кремле. Необычайное волнение охватило нас, когда мы вошли в здание Большого Кремлевского дворца. Московский Кремль - сердце нашей Родины! Отсюда осуществляется руководство страной, здесь объединялись и направлялись усилия парода на сокрушительный удар по ненавистному врагу - немецкому фашизму, отсюда творческие дерзания миллионов сливаются в гигантский мощный поток, идут в стремительный бросок вперед, к счастью всего человечества!
   Награды группе фронтовиков и тружеников тыла вручил Заместитель Председателя Президиума Верховного Совета СССР Н. Я. Наталевич.
   После вручения наград мы посетили Мавзолей Владимира Ильича Ленина. С глубоким волнением смотрели на знакомые, родные черты всем нам бесконечно близкого, дорогого человека, великого вождя народов. Каждый из нас мысленно произносил клятву: отдать все свои силы Коммунистической партии, ее неустанной борьбе за осуществление бессмертных ленинских идей.
   С сентября начались напряженные занятия на подготовительном курсе. За год слушатели прошли программу средней школы и были допущены к вступительным экзаменам в академию.
   Экзамены сдал я успешно и был зачислен на первый курс Военно-воздушной инженерной академии имени Н. Е. Жуковского. Наконец-то осуществилась мечта моей юности! Был я на седьмом небе от счастья.