– Я не верю ни одному твоему слову, Циннамон. И, более того, ты и сама не веришь в это.
   Его дыхание стало прерывистым и напряженным от страстного желания крепче прижаться к ней, почувствовать, как ее гнев тает от жара его желания. Он до скрипа сжал зубы, ощутив знакомый голод при мысли, что через несколько секунд она загорится страстью, ее гладкая шелковистая кожа станет горячей под его пальцами и ее нетерпеливые возгласы взлетят к ночному небу...
   Внезапно все звуки джунглей, крики ночных птиц и жужжание насекомых исчезли, и единственный звук, который он слышал, был стук его собственного сердца. И ее, вторившего диким стаккато.
   «Боже, как я хочу тебя, Angrezi. Чтобы нас ничто не разделяло, кроме горячей кожи, чтобы ты растворилась в нашей страсти. Чтобы твои ненасытные руки погрузились в мои волосы. Чтобы мое имя трепетало на твоих губах, когда я подведу тебя к райскому восторгу».
   Пэйджен еле сдержался, чтобы не произнести вслух эти опасные слова – слова, которые дадут ей бесконечную власть над ним. Громко выругавшись, он бросился к своей кровати. Черт побери эту искусительницу! Обладание ею не доказало бы ничего, кроме того, что он стал не лучше шакалов, воющих по ночам, или обезьян, пронзительно призывающих самок в руинах заброшенных храмов.
   А Деверил Пэйджен зашел слишком далеко, чтобы бросить все ради нескольких часов удовольствия с шелковисто-гладкой сиреной, обученной мерзавцем по имени Джеймс Ракели. Не имеет значения, помнит ли она эти уроки или нет.
   – Ты достаточно поразвлеклась, Angrezi. Теперь иди спать.
   Положив винтовку у изголовья, Пэйджен бросился на кровать и скрестил руки за головой. Под его весом отозвалась тугая ткань, заскрипело дерево каркаса и щелкнули металлические задвижки. Баррет слышала каждое его движение, каждый звук. И все, о чем она могла сейчас думать, это о великолепном ощущении его мускулистого тела, прижимающего ее к постели. Господи, что случилось с ней? Неужели она могла сожалеть о том, что он ушел в свою кровать?
   Она хмуро вглядывалась в темноту, пытаясь разобраться в своих мыслях. Так много непонятного было в этом человеке, сознавала она теперь. Иногда он безжалостно издевался над ней, а потом спасал ее от ее собственной несдержанности. Он мог быть грубым, высокомерным, невыносимым повелителем. И вдруг озадачивал своей терпимостью и состраданием.
   Хотя ей и не хотелось в этом признаваться даже самой себе, она знала, что он мог обладать ее телом, мог подчинить ее своей страсти несколько минут назад силой или магической властью искусных пальцев. И все же он не сделал этого. В своем роде, поняла она, Деверил Пэйджен был человеком чести.
   – Пэйджен?
   – Ложись спать, – сухо отозвался Пэйджен из дальнего угла палатки.
   – Мне было холодно. Очень холодно. Во сне я видела череп – твой череп. И внутри его сиял камень такой яркий и красный, что он слепил меня. Но все равно он казался холодным, невыносимо холодным, его красота была воплощением зла. – Она с трудом перевела дыхание. – Может быть, я схожу с ума?
   Пэйджен нахмурился. Так она все-таки что-то знала о рубине. Сколько еще информации скрыто в осколках ее памяти? Возможно, кое-что из этого он мог бы использовать против Ракели?
   – Забудь об этом. Это был только сон, – пробормотал он, чувствуя в ее словах предупреждение об опасности. Пэйджен заворочался на узкой кровати, пытаясь не обращать внимания на болезненное напряжение в паху. Пытаясь забыть, каким мягким было ее тело в его объятиях. Пытаясь забыть, что он все еще страстно желал ее. В тщетных стараниях найти удобное положение в кровати Пэйджен понял, что до утра еще чертовски далеко.
   – Это... это был рубин, правда? Драгоценный камень, который ты называл «Глазом Шивы»?
   В темноте лицо Пэйджена стало сердитым.
   – Не будь такой суеверной. Это был только сон, я уже говорил тебе.
   Пэйджен и сам очень хотел в это поверить. На какое-то время наступило молчание, только звуки джунглей не утихали вокруг них в жаркой ночи. Но вот снова донесся слабый шорох со стороны кровати Баррет.
   – П-Пэйджен?
   – Спи, черт побери!
   Баррет негодующе вздернула маленький подбородок.
   – Я... я помню. Я помню, как звала тебя.
   Англичанин вздохнул и молча пожелал, чтобы она хотя бы изредка не была настолько честной. Ее признание только осложняло ему жизнь. Что-то неразборчиво пробормотав в ответ, он снова перевернулся на кровати, надеясь уменьшить мучительное напряжение в паху. Это не помогло. Он знал, что так и будет. Да, до утра еще слишком далеко.
   – И еще одна вещь...
   Пэйджен задохнулся от ярости.
   – Что еще, женщина?
   – Я только хочу, чтобы ты знал, что... что ты был мне нужен. В этом ты был прав.
   В темноте Баррет смахнула слезинку со щеки. Она должна была сказать ему об этом, потому что в глубине души сознавала, что честность всегда была основным ее качеством.
   – Даже во сне я знала, что ты придешь на помощь.
   У Пэйджена перехватило дыхание после такого признания. Он ошеломленно нахмурился. На мгновение ему захотелось, чтобы это было уловкой. Да, было бы бесконечно легче допустить, что это заявление было всего лишь очередной ловушкой. Но каждая клеточка его тела кричала, что ее слова не были уловкой, что она говорила совершенно искренне.
   – Я... рад слышать это, Циннамон, – сказал он наконец, и его голос прозвучал преувеличенно резко. – А теперь, пожалуйста, постарайся заснуть.
   Он стоял у озера, прищурив глаза, чутко прислушиваясь к беспокойной жизни ночных джунглей вокруг.
   Он различал негромкое сопение ленивцев, кормящихся по ночам, и быстрый, отрывистый лай шакала. Где-то справа раздался пронзительный крик пойманного хищниками оленя. Но вот человек насторожился, уловив тихий приглушенный разговор двух сторожей, раздавшийся из бамбуковой рощи слева от него.
   А, так вот где поставил охрану Пэйджен. Хорошее место, только вот эта парочка слишком занята разговором, чтобы обращать внимание на звуки вокруг них. Да, конечно, они нервничали. Он мог слышать это в браваде их хвастовства. Их нервозность вызвала у него довольную улыбку. Пройдет еще не меньше трех дней, пока они достигнут подножия первого из многочисленных холмов Виндхэвена.
   На миг его лицо стало твердым, почти таким же, как грани рубина, который тревожил его сны. Но за три дня многое может случиться, читалось в его внимательных серых глазах. И очень скоро эти никчемные тамильские охранники занервничают еще больше. Мужчина бесшумно прошел мимо бесполезной охраны всего в нескольких дюймах и растаял в джунглях. Он словно растворился в темноте, и ни одно существо не заподозрило его присутствия.
 

Глава 29

 
   Влажный воздух уже был тяжелым и душным, хотя еще не рассвело. Пэйджен мрачно водил бритвой по подбородку, соскабливая густую черную щетину. Даже когда он носил бороду для маскировки, он предпочитал быть чисто выбритым. Сдернув повязку с глаза, он недовольно посмотрел в зеркало на впалые щеки и небольшую бледность, оставшуюся от недавнего приступа малярии. Последние бессонные ночи тоже не прошли бесследно.
   Что-то продолжало беспокоить его, и это не был обглоданный скелет оленя, обнаруженный Нигалом. Это не были два стража, которых он застал спящими на посту. Это не был отпечаток каблука ботинка, который он увидел на опавших листьях рядом с тропой, хотя это немало волновало его. Нет, это было еще что-то, что-то такое, чего он не мог назвать.
   Ругаясь сквозь зубы, он отказался от попыток определить причину тревоги и продолжал свое занятие. Позади него хрустнула ветка. Пэйджен мгновенно бросил лезвие и потянулся за винтовкой. Когда он обернулся, дуло уже смотрело в сторону донесшегося звука.
   Баррет побледнела и замерла на середине грязной дорожки, сжав дрожащие пальцы.
   – Черт побери, женщина, когда ты поймешь, что имеются некоторые вещи, которые не стоит проделывать в джунглях?
   Хотя ее дыхание стало быстрым и резким, она вызывающе посмотрела в его глаза.
   – Не раньше, чем ты сообщишь мне о них, я полагаю. Я не имею ни малейшего представления о ваших драгоценных правилах... – Она внезапно замолчала. Ее потемневшие голубые глаза стрелой метнулись вниз, а потом снова к его лицу. Ее щеки вспыхнули алыми пятнами. – Но ты... ты...
   Улыбка появилась на губах Пэйджена. То, что она увидела, совершенно не было предназначено для женского взгляда.
   – Ты не одет! – вскрикнула она. Пэйджен насмешливо изогнул черную бровь.
   – А почему я должен быть одет, Angrezi? Мужчина удалился в джунгли в поисках тихого спокойного местечка и вовсе не ожидал, что женщина будет шпионить за ним.
   – Я... я не шпионила. – Красные пятна на щеках Баррет стали еще ярче. – Я никогда не шпионю.
   Пэйджен прикрыл глаза. Он воображал себе, как было бы приятно поцеловать эти горячие раскрасневшиеся щеки, почувствовать жар ее расцветающего желания. Внезапно он ощутил, что мускулы в паху напряглись и заныли. Слишком поздно он вспомнил о своей наготе, открывающей его очевидное возбуждение. Сжав зубы, Пэйджен отвернулся и схватил лоскут домотканого полотна, висевший на близлежащем кустарнике. Но он не был достаточно быстр, чтобы скрыть результат своих праздных фантазий.
   А Баррет против своей воли заворожено опустила глаза на широкую обнаженную бронзовую грудь Пэйджена и дальше, к необузданному мужскому копью. Господи, этот мужчина огромен!
   Она прикусила губу, сдерживая стон. Ни одна леди не могла бы даже подумать об этом. Но, вероятно, ни одна леди никогда не оказывалась в таком невыносимо затруднительном положении с мужчиной вроде Пэйджена, сердито сказала она себе.
   Потемнев от ярости, Пэйджен обернул кусок полотна вокруг стройных бедер и завязал его тугим узлом. Черт бы побрал эту женщину! Как ей удается выводить его из себя, заставляя чувствовать себя подобно похотливому юнцу, пойманному на какой-то непристойности?
   – Я начинаю думать, что скрытность – твоя вторая натура. Ты понимаешь, что я мог выстрелить?
   Так они опять вернулись к старому? Баррет сердито распрямила плечи, отказываясь уступить.
   – Действительно, эта мысль никогда не приходила мне в голову, мистер Пэйджен. Но у меня никогда не было причины, чтобы думать об этом. Я никогда не общалась с людьми, которые сначала стреляют, а уже потом задают вопросы.
   Пэйджен гневно посмотрел ей в лицо:
   – Тебе надо бы радоваться, что я именно такой человек, Angrezi. Если бы не это, ты прожила бы в джунглях не дольше, чем снежинка в аду.
   Холодная уверенность в его глазах не оставляла у Баррет ни тени сомнения, что он говорил правду, но гордость заставила ее выше поднять подбородок. Большим усилием воли она смогла даже отвести глаза от выпуклых мускулов, перекатывающихся под его загорелой кожей.
   – С каких пор уединение стало настолько важным для тебя? Как я помню, ты достаточно часто нарушал мой покой.
   Пэйджен молча наклонился, устанавливая винтовку рядом с большим валуном, а потом выпрямился и серьезно сказал:
   – Ты не имеешь никакого права на уединение, Циннамон. Только не здесь, на моей земле. И не сейчас, когда наемники Ракели следуют за нами по пятам. Нет, здесь ты будешь вести себя так, как я прикажу тебе, и никак иначе.
   «Что еще, Angrezi? Очередная хитрость? Оценка своих сил? Или это что-то гораздо более первобытное? Что-то вроде того, что я сам чувствую сейчас?»
   – А теперь скажи, что произошло такое важное, что ты отправилась в джунгли без сопровождения? В нарушение всех моих распоряжений. Непохоже, чтобы какой-то пустяк заставил тебя решиться на это.
   Пэйджен лениво прислонился к дереву, не отводя взгляда от ее лица, и ждал. У Баррет перехватило дыхание, когда она поняла, где она находилась. Боже, этот мужчина на самом деле был язычником, подумала она. И более того, когда она была с ним, он заставлял ее чувствовать себя такой же!
   – Я просто хотела узнать, как далеко до цели нашего путешествия, – пробормотала она сквозь зубы. – До этого места, которое ты называешь Виндхэвен. Нигал не говорит мне ничего, и Мита ненамного больше.
   – Это имеет значение, Angrezi? Тебе уже надоело мое общество?
   – Я должна была знать, что от тебя не добьешься ни малейшей любезности. Ты невыносимый! Убирайся к дьяволу!
   – Да я там уже был, Циннамон. Мне гораздо интереснее быть здесь, с тобой, мечтая о сладком грехе.
   Возмущенно фыркнув, Баррет расправила плечи, с трудом удерживаясь, чтобы не застегнуть до горла воротник рубашки, не давая ему возможности видеть хотя бы клочок обнаженной кожи. Она знала, что это не поможет. Она все еще чувствовала его пристальный взгляд как нечто осязаемое, горячее и тяжелое везде, где он касался ее тела. Но в ее лице не дрогнул ни единый мускул, хотя ее щеки были цвета спелой земляники. Баррет только сжала кулаки.
   – Теперь я вижу, что зря надеялась на твою любезность. Метнув на него сердитый взгляд, она закинула на спину свои блестящие локоны, пылающие огненным ореолом под багряно-розовыми лучами рассвета, и отправилась по тропе назад, к лагерю.
   «У тебя есть свой стиль, Циннамон, я могу это подтвердить», – подумал Пэйджен, глядя ей вслед. Потом его лицо помрачнело. Потребуется что-нибудь более существенное, чем собственный стиль, чтобы пройти через предгорья, где водопады беспрепятственно ниспадают с высоты две сотни футов на гранитные валуны равнины. Где температура опускается на тридцать градусов всего через несколько минут после заката. Где леопарды свободно охотятся по ночам и засаду почти невозможно обнаружить среди утесов.
   «Да, Циннамон, там придется молиться, чтобы я оказался таким человеком, который сначала стреляет, а только потом задает вопросы».
   Они шли все утро. Баррет хмуро изучала редкие зеленые рощицы и покрытые валунами овраги, образовавшиеся на склонах. Выше стояли отдельные деревья и целые леса, а позади них в дрожащем тумане исчезали джунгли. Борясь с невыносимой усталостью, она слушала тихие песни носильщиков, удары босых ног по высохшей земле, их возгласы, когда они поправляли на плечах тюки.
   А через некоторое время даже эти звуки, казалось, исчезли, мир вокруг стал очень ярким и очень тихим. Ее тело наполнилось странной легкостью, как будто она плыла по воздуху, а не брела по земле. Довольно приятное чувство, решила Баррет.
   Пэйджен сидел на корточках у гигантской смоковницы, указывая Нигалу на отпечатки в белой пыли.
   – Это, конечно, целая группа, как говорит Тигр. Пять или шесть мужчин. Возможно, они пришли с гор? – Управляющий вопросительно взглянул на Пэйджена. – Но кто они? И куда идут?
   Пэйджен хмурился, изучая полустертые следы. Ему вообще повезло, что он их обнаружил: вся тропа за исключением этого места была совершенно чистой. Теперь он знал две веши. Их было пятеро. И их цель не была невинной, иначе они не старались бы так скрыть следы.
   Поднявшись во весь рост, он поправил на плече винтовку и осмотрел скалистые холмы, возвышающиеся вдалеке. Примерно через три дня они подойдут к гористой местности, к плодородным зеленым склонам Виндхэвена.
   – Два охранника у озера заснули вчера вечером на посту, Нигал. Мне пришлось дважды окликнуть их, чтобы разбудить. Сообщите людям, что, если такое повторится, они будут оштрафованы на двухмесячный заработок. Если это случится в третий раз, штраф будет втрое больше.
   Управляющий молча поклонился, стараясь скрыть свое удивление. Штраф, назначенный Пэйдженом, был очень велик. Пэйджен и сам понимал это. Носильщики будут очень недовольны. Но это было необходимо, если они хотят остаться в живых.
   Пэйджен хмуро посмотрел вслед уходящему Нигалу, обдумывая информацию, которую он сохранил в тайне от своего управляющего. Сегодня утром у озера он нашел еще один отпечаток. Это был след ботинка. Английского ботинка, судя по размеру и форме. Один из наемников Ракели? Или независимый одиночка, мечтающий отыскать «Глаз Шивы» для себя?
   Сейчас невозможно это выяснить. Но сегодня вечером он будет сам наблюдать за тропой, решил Пэйджен. Он устроится высоко в ветвях дерева. И когда тот ублюдок подойдет поближе, его будут ждать.
   Пэйджен повернулся, наблюдая за носильщиками, пробирающимися по скалистой тропе. Как и всегда, его пристальный взгляд привлекла блестящая грива волос, сиявших всем жаром солнца. Она должна заплетать волосы, подумал он раздраженно. Когда они подойдут к лесу, волосы будут цепляться за все ветки.
   Изящным жестом она поправила локоны, не переставая слегка покачиваться при ходьбе. Пальцы Пэйджена судорожно сжались, и он услышал громкий треск. Взглянув вниз, он обнаружил ветку дерева, треснувшую в железной хватке его рук. Пробормотав ругательство, он бросил обломок ветки вниз на тропу, наблюдая за поднявшимся в месте удара облачком пыли.
   Его пристальный взгляд упрямо возвращался к женщине на тропе. Она споткнулась и повернула в джунгли. Пэйджен недовольно отметил, что носильщики продолжали идти вперед, все более увеличивая расстояние между ними и женщиной. Где Нигал, сердито удивился Пэйджен. И где два вооруженных носильщика, которые, как предполагалось, всегда шли вслед за ней? Но тропа позади нее была пуста, если не считать любопытного зайца да пары хрипло кричащих скворцов.
   С высоты холма Пэйджен смог заметить признаки того, что кто-то недавно копал землю перед следующим поворотом тропы. А рядом с комьями земли он увидел большую груду опавших листьев. Громкое проклятие сорвалось с его губ. Мгновенно он бросился вниз по холму, крича на ходу отставшим носильщикам.
   Он настиг ее всего в нескольких дюймах от кучи листьев. Пэйджен резко остановил Баррет, вытолкнул обратно на тропу и развернул лицом к себе. Ее темно-голубые, странно неподвижные глаза встретились с его взглядом. Баррет несколько раз мигнула, пробормотав что-то нечленораздельное, отдаленно напоминающее его имя.
   Пэйджен одновременно почувствовал облегчение и сильный гнев.
   – Ты что, собиралась покончить жизнь самоубийством?
   Его голос звучал резко и хрипло от мысли, что она была на волосок от смерти. Взгляд Баррет медленно сфокусировался на твердом как гранит лице Пэйджена.
   – Я... я просто следовала твоему распоряжению. – Она подняла руку в насмешливом салюте. – Да, да, адмирал. Никаких задержек, сэр.
   Она слегка покачнулась и ухватилась за его руку. Пэйджен пробормотал грубо-выразительное ругательство.
   – Ты была уже в трех футах от тропы, когда я тебя пойман, женщина! Или ты этого даже не заметила?
   – Нет, невозможно, – пробормотала она в ответ.
   Пэйджен молча подвел ее к тому месту, где остановил несколько секунд назад. Крепко держа ее одной рукой за талию, он поднял с земли толстую ветку и бросил ее вперед.
   Раздался негромкий шелест осыпающихся листьев. Через мгновение все листья просыпались вниз, и черная дыра разверзлась перед ними. Взгляд Баррет стал совершенно осмысленным.
   – Что это такое?
   – Яма-ловушка. Старый охотничий прием аборигенов. Только эта ловушка была немного тщательнее скрыта, чем остальные.
   Пэйджен мрачно посмотрел вниз в девятифутовую яму, со дна которой через каждые несколько дюймов поднимались стволы бамбука. Копья были недавно отточены, заметил он. Почему-то это почти не удивило его. Единственное, что Пэйджен утаил от Баррет, его уверенность, что ловушка предназначалась не для кабанов, а для людей. Еще одно свидетельство усилий Ракели? Или это просто очередная вспышка ненависти туземцев?
   Баррет с ужасом изучала смертельные ряды бамбуковых копий, понимая, как близко она была к смерти. Она задрожала, представив острые как бритва колья, прокалывающие насквозь ее тело.
   – О Господи, ты... ты спас меня от смерти... И от такой смерти... – Она умолкла, не в силах сдержать охватившую ее дрожь.
   Пэйджен боролся с сильнейшим искушением прижать ее к себе, вернуть тепло и краски на эти безжизненные щеки, прогнать туман непролитых слез с ее тревожных глаз. Но сейчас совершенно не было времени ни для чего, кроме ходьбы. Он прикинул, что у них оставалось только три часа светлого времени, а он хотел за это время подойти к безопасному месту для ночевки. Он знал такое место, но дорога туда потребует большого напряжения, если они хотят прийти до темноты. Пэйджен внимательно посмотрел в лицо Баррет.
   – Мы должны еще много пройти, пока не остановимся на ночь, Циннамон. Было бы слишком опасно задерживаться здесь.
   Он задумался, не рассказать ли ей о своих подозрениях, но решительно отказался от этой мысли. Ни одна известная ему женщина не могла бы должным образом выслушать такие новости, а он не мог позволить ей закатить истерику на глазах и без того напуганных носильщиков. Чертовы шакалы, шляющиеся рядом с тропой, уже и так сделали свое дело.
   – Ты справишься? Если мы отдохнем здесь еще пятнадцать минут? – тихо спросил он. – Мне очень жаль, Angrezi, но...
   Баррет поразило выражение настойчивости в его голосе и впервые услышанная скрытая тревога. Она неуверенно улыбнулась, как только поняла, что впервые за все время он просил, а не приказывал.
   – Да, да, адмирал. Веди, и я последую за тобой.
   – Я запомню твое героическое обещание, матрос, – хрипло сказал он, стряхивая листья с ее волос.
   Жилка забилась на виске Баррет. Оглушительный шум наполнил уши, она ослепительно улыбнулась ему и медленно осела на землю. Через пятнадцать минут, несмотря на свои лучшие намерения, Пэйджен приказал разбить лагерь для ночлега.
 

Глава 30

 
   Баррет устало перевернулась и открыла глаза. Она испуганно заморгала, пытаясь вспомнить, где она находилась. Она медленно повернула голову и вздохнула. У противоположной стены узкой палатки, под неровно горящим масляным фонарем сидел Пэйджен, его большие сильные руки перебирали какие-то бумаги, губы шевелились от неслышных вычислений. Баррет нахмурилась, прислушиваясь к ускоренному биению сердца в груди. С этим человеком было связано что-то такое, что она должна была знать, но никак не могла вспомнить. Было ли это что-то связано с ее прошлым? Или какое-то предчувствие относительно будущего? Если у них вообще есть будущее, подумала она мрачно.
   От Баррет не ускользнуло ни растущее беспокойство носильщиков, ни молчаливое недовольство Нигала, когда они располагались лагерем. И, если она не ошиблась, в их группе стало на два носильщика меньше. Все это было достаточно неприятно, но главные беды, видимо, ожидали их впереди.
   Пэйджен работал. Его лицо в мерцающем свете фонаря казалось отлитым из бронзы. Темная прядь волос упала на бровь поверх глазной повязки, и он нетерпеливо отбросил ее назад. Лицо было жестким, подумала Баррет, и очень красивым, и еще – оно хранило тайны. Даже серебристый шрам, извивающийся по скуле, дразнил загадочностью.
   Баррет изумилась, обнаружив, что он сменил туземную одежду на европейскую. Что это означает? Но скоро мысли повернули в другое русло, как только она поняла, что он не знает о ее пробуждении. Осмелев от сознания, что за ней никто не наблюдает, Баррет дала волю своему любопытству, изучая широкие плечи, закрытые свежей белой рубашкой, и покрытую волосами грудь, видневшуюся через открытый ворот. Пэйджен закатал рукава и открыл мускулистые руки до локтя. На правом предплечье были длинные рваные рубцы.
   При взгляде на его сильные пальцы, разворачивающие свернутую в рулон карту, сердце Баррет дрогнуло. Это безумие, правда. Она любила этого мужчину, этого сурового авантюриста, который жестоко мучил ее и который трижды спасал ей жизнь.
   Любовь? Что она знает о любви? Даже собственное имя вспомнилось ей с трудом, не говоря уже о деталях ее прошлого. Как среди этой темной пустой вселенной могло возникнуть такое чувство, как любовь? Но чудо, которым и была любовь, прорастало корнями в глубине бесплодной скалистой почвы ее сознания, поднимая сияющие бутоны к свету и теплу надежды. Дрожа от неведомых ощущений, она чувствовала, что зеленые листья развернулись, чувствовала, как мягкие трепещущие лепестки распускаются в глубокой тишине, проникая своими ароматами в ее душу.
   Пальцы судорожно сжали деревянную раму кровати. Горячая слеза покатилась по щеке, как только ей открылся полный смысл ее открытия. Страстное желание проснулось в ней. Она ощутила непреодолимую потребность чувствовать его твердое тело, прижимающееся к ней, как было той ночью на берегу под темным навесом неба, когда рыба пела им волшебную песнь.
   Баррет и сейчас слышала эту странную жизнерадостную песню, льющуюся из сердца полноводным потоком. Каждая нота и оттенок навевали свои воспоминания, свои чувства. Все вместе они создавали страстную симфонию, похожую на ее чувство к этому странному задумчивому человеку.
   Любовь? Если так, то это случилось не по ее выбору, вопреки ее воле. Но это случилось, и возражать было уже поздно. Кто она такая, чтобы отдать свое сердце, она, у которой не было никакого прошлого и лишь слабая надежда на будущее? И почему именно этому мужчине, суровому и непонятному, как джунгли?
   Она хмурилась, ища ответы и не находя ни одного. Вместо этого перед ней возникли тысячи воспоминаний: Пэйджен, оттаскивающий ее от края ловушки для кабана; Пэйджен с окровавленным, но спокойным лицом, насмехающийся над бандитами Ракели, чтобы отвлечь их внимание от нее; Пэйджен, наклоняющий ее голову к обломку дерева посреди черных вод лагуны, когда волшебный напев раздавался вокруг них.
   И в каждом из ее воспоминаний присутствовало что-то еще, необъяснимая легкость, дружеская сердечность, происхождение которых она не могла понять. Воспоминания? Или просто отчаянный самообман?