Страница:
– Засохнет – отвалится, – внутренне холодея, пошутил Егор.
– И ты так спокойно об этом говоришь? – поразился цирюльник.
– Слушай, любезнейший, объясни-ка мне, что к чему, а то я как-то не до конца осознаю ужас своего положения.
– Юноша, неужели ты и впрямь никогда не делал эпиляции интимных частей тела? Всем известно, что в состав этой пасты входит мышьяк!
– Что?! – Егор так рванулся, что чуть не обрушил всю стену. Прощай, любимая, прощай, так и не родившееся потомство… – Я все расскажу! Скорее тащи сюда свой тазик!
– Ты настоящий мужчина, – одобрительно кивнул цирюльник, не двигаясь с места. – Сначала секрет, потом омовение.
– Пока я буду перед тобой распинаться, станет поздно что-либо отмывать!
– На все воля Аллаха, – философски заметил цирюльник. – А ты поторопись со своим рассказом.
– Но мне придется чертить схемы.
– Так тебе еще и руки освободить?
– Создавать рисунки методом плевка я пока не научился, – высокомерно отрезал Гвидонов.
– Тогда я должен проконсультироваться, – внезапно решил цирюльник, развернулся и вышел из подвала.
Егор заскрежетал зубами. Кожу щипало и стягивало. Он представил, как проклятая русма разъедает тело, покрывая его глубокими язвами. Егор заметался, силясь порвать веревки. Жжение усиливалось. Несчастному пленнику казалось, что к нему приложили лист раскаленного железа. Все пропало! Никогда еще Егор Гвидонов не впадал в такую панику…
– Нет! – закричал он, упираясь пятками в стену и выгибаясь, точно эпилептик. – Прощай, любимая!
«Что с тобой? – тут же раздался в голове встревоженный Варин голос. – Егор, тебя хотят убить?!»
«Хуже! – патетически воскликнул Егор. – Меня пытаются лишить достоинства!»
«Каким образом?»
«Э… – замялся страдалец, начиная жалеть, что внезапно установил связь со своей супругой. – Я тебе потом расскажу».
«Егор! Говори правду. Что с тобой делают?»
«Эпиляцию», – честно признался Гвидонов.
«Ну, знаешь ли! – выдавила Варя после небольшой паузы. – Не такое это унижение, чтобы впадать в истерику».
«Она ничего не поняла», – с облегчением вздохнул Егор, почувствовав, что связь оборвалась. Теперь, когда он немного успокоился, можно было признать, что русма еще не начала своего черного дела.
– Может, удастся обойтись без необратимых последствий? – прошептал Егор, пытаясь осмотреть свое тело.
Дверь отворилась, и в подвал с несвойственной ему поспешностью влетел цирюльник:
– Возблагодари Аллаха, юноша: сначала тазик, затем калим.
– То есть как это – «калим»? – напрягся Гвидонов.
– Калим – это тростниковое перо, разве ты не знаешь? – удивленно пояснил цирюльник.
«Досье Сапожкова было неполным», – отметил Гвидонов, чувствуя невыразимое облегчение. Цирюльник с профессиональной ловкостью избавил его от русмы и перерезал веревки.
– Ну, слушай, – начал гений технической мысли, поспешно одеваясь и разминая затекшие кисти рук. – Только вот поймешь ли? У тебя какое образование?
– Не позволяй каравану своих мыслей сбиваться с пути, не то наживешь неприятности, – холодно ответствовал цирюльник.
– Ого! Считай, убедил.
Егор взял калим, обмакнул в чернильницу и изобразил на бумаге крупный параллелепипед. Не будем приводить на этих страницах поток научно-технических терминов, низвергнувшихся, как из рога изобилия, из уст нашего героя. Цирюльник держался молодцом: с истинно восточной невозмутимостью он внимал всей этой белиберде и даже глазом не моргнул, когда Гвидонов сообщил, что для приведения агрегата в рабочее состояние потребуется полюсно-электронный три-нуль-персператор.
– Что это? – равнодушно осведомился цирюльник, записывая название.
– Это такая штука, – туманно пояснил Гвидонов, изобразив в воздухе сложную фигуру.
– Понятно. Позволь твои руки, я привяжу их на место.
– Экий ты аккуратист! Не надо мне ничего никуда привязывать. Буду сидеть смирно.
Цирюльник посмотрел на него с откровенным сомнением, однако спорить не стал: перевес явно был бы на стороне хоть и побитого, но физически крепкого Егора.
– Жди, премудрый юноша. И молись, чтобы на базаре оказалась эта самая «штука» – тогда ты сможешь собрать «бандита» и доказать, что не зря получил шанс немного задержаться на этом свете.
Он подхватил писчие принадлежности и неторопливо удалился.
«Кап!» – шмякнулась с потолка нализавшаяся плесени капля. Егор вытер вспотевший лоб – хорошо хоть руки развязали, экстремалы банного дела… Образ хладнокровно издевающегося цирюльника не шел из головы. Чтобы избавиться от наваждения, Егор постарался вызвать в сознании другой образ, такой родной и умиротворяющий. Нет, не жены – учителя.
«Иван Иванович, мне срочно нужна одна штука. Если мои тюремщики в ближайшее время не купят ее на базаре, можете со мной попрощаться».
«Что за „штука“?» – тут же откликнулся мэтр по неразрешимым вопросам.
«Полюсно-электронный три-нуль-персператор».
«Подожди, сейчас запишу».
«Бесполезно, такого в природе не существует».
«Ну, парень! Чего ты тогда от меня хочешь?»
«Сам не знаю…» – признался поникший Егор.
«Ладно, не кисни. Скоро мы тебя вызволим. Вот только сообразим, где ты сидишь».
«Как это – где? В подвале!»
«Знаешь сколько в доме Абдурахмана подвалов? Судя по показаниям индивидуального датчика, ты находишься во внутреннем дворе, где-то поблизости от гарема. Так просто туда не проберешься: дом охраняется не хуже военной базы, а ведь в гареме есть и дополнительная охрана. Мы запустили воробья-разведчика, чтобы составить подробный план помещений, со всеми входами-переходами. Большую часть территории он уже отсканировал, теперь пытается пробраться в гарем».
«Неужели туда не пускают даже воробьев?»
«Ты не понимаешь: на улице холодно, все окна закрыты, а дверью в гареме практически не пользуются. Ой, подожди-ка…»
На этой многообещающей ноте связь неожиданно прервалась. Изнывая от любопытства, Егор выждал для приличия минут пять, а потом вызвал Варвару:
«Что там у вас происходит?»
«Егорушка, ты не представляешь! Наш биоробот заметил, что одно из окон гарема приоткрылось – наложница Абдурахмана пыталась передать записку „на волю“. Воробей шмыгнул в щелочку, едва не задев девицу. Та завизжала, свалилась с оттоманки, на которой стояла, окно тут же захлопнулось, а на крики сбежалась вся женская половина дома. Теперь они вооружились метёлками и дружно гоняют по гарему нашего воробья, а он, бедолажка, пытается выполнить задание и сканирует всё, что мелькнет в поле зрения».
«Такой переполох – из-за маленькой птички?» – не поверил Егор.
«Пустячок, а приятно, – усмехнулась Варвара. – Представь, какая в гареме скука! А тут тебе возможность и повизжать, и побегать, и переколотить как бы невзначай пару-тройку поднадоевших вазочек в расчете на то, что их заменят новыми. Ой, мама дорогая…»
«Только не отключайся!» – взвыл от любопытства Егор.
«Одна из наложниц засветила своей метелкой в глаз любимой жене Абдурахмана! Могу поспорить, что она и не думала целиться в воробья. Жена ухватила ее за волосы, другие девицы кинулись их разнимать, и теперь там идет такая битва, что любо-дорого посмотреть! Ох, куда же он полетел…»
«Кто?»
«Воробей. Прервал трансляцию на самом интересном месте и отправился в бани».
«Здорово!»
«Что „здорово“?»
Гвидонов почувствовал в голосе супруги металл.
«Здорово, что ты сумела изобрести такого замечательного биоробота».
«Что ты делаешь?!» – завопила Варвара так, что у Егора чуть не лопнули барабанные перепонки.
«Я?» – растерялся Гвидонов.
«Не ты, а евнух. Размахался своим ятаганом и отхватил воробью пол крыла!»
«Наверно, евнуху в гареме тоже скучно», – пробормотал Егор.
Варвара оставила его реплику без внимания:
«Хорошо, что крылья биороботу можно восстановить. Вытащим пару перьев из хвоста, включим режим воспроизведения… В общем, пора его отзывать. Извини, я свяжусь с тобой чуть позже».
«Конечно, – проворчал Егор, – когда воробью – заметьте, искусственному! – подрежут несколько перышек, моя жена визжит от возмущения, а то, что муж чуть не превратился в евнуха, ее совершенно не волнует!»
Впрочем, в глубине души он понимал, что его критика не совсем справедлива: процедуру эпиляции биоробот не транслировал.
«Егор! – вновь включился голос Птенчикова. – Тут возникли небольшие проблемы, но в целом операция прошла успешно. Теперь мы знаем, как пройти к твоему подвалу. Осталось придумать, как тебя из него извлечь. Не хотелось бы делать это со стороны внутренних помещений – слишком много возникнет проблем. Вот если бы ты смог выбраться сразу во внутренний двор… Мы бы нашли способ тебя встретить и быстро замаскировать».
«Вообще-то здесь есть окошко, – неуверенно начал Егор. – И думаю, что я вполне мог бы в него протиснуться. Только как быть с решеткой?»
«М-да… Если мы начнем пилить решетку, боюсь, никакая маскировка не поможет».
«Знаю! – в волнении подскочил гений технической мысли. – Передайте мне под видом „штуки“, то есть „нуль-персператора“, молекулярный резонатор вроде того, каким я работал на Буяне».
«Как же мы его передадим?»
«Продайте на базаре!»
«Кому?!»
«Конечно, Абдурахману!»
Глава 11
– И ты так спокойно об этом говоришь? – поразился цирюльник.
– Слушай, любезнейший, объясни-ка мне, что к чему, а то я как-то не до конца осознаю ужас своего положения.
– Юноша, неужели ты и впрямь никогда не делал эпиляции интимных частей тела? Всем известно, что в состав этой пасты входит мышьяк!
– Что?! – Егор так рванулся, что чуть не обрушил всю стену. Прощай, любимая, прощай, так и не родившееся потомство… – Я все расскажу! Скорее тащи сюда свой тазик!
– Ты настоящий мужчина, – одобрительно кивнул цирюльник, не двигаясь с места. – Сначала секрет, потом омовение.
– Пока я буду перед тобой распинаться, станет поздно что-либо отмывать!
– На все воля Аллаха, – философски заметил цирюльник. – А ты поторопись со своим рассказом.
– Но мне придется чертить схемы.
– Так тебе еще и руки освободить?
– Создавать рисунки методом плевка я пока не научился, – высокомерно отрезал Гвидонов.
– Тогда я должен проконсультироваться, – внезапно решил цирюльник, развернулся и вышел из подвала.
Егор заскрежетал зубами. Кожу щипало и стягивало. Он представил, как проклятая русма разъедает тело, покрывая его глубокими язвами. Егор заметался, силясь порвать веревки. Жжение усиливалось. Несчастному пленнику казалось, что к нему приложили лист раскаленного железа. Все пропало! Никогда еще Егор Гвидонов не впадал в такую панику…
– Нет! – закричал он, упираясь пятками в стену и выгибаясь, точно эпилептик. – Прощай, любимая!
«Что с тобой? – тут же раздался в голове встревоженный Варин голос. – Егор, тебя хотят убить?!»
«Хуже! – патетически воскликнул Егор. – Меня пытаются лишить достоинства!»
«Каким образом?»
«Э… – замялся страдалец, начиная жалеть, что внезапно установил связь со своей супругой. – Я тебе потом расскажу».
«Егор! Говори правду. Что с тобой делают?»
«Эпиляцию», – честно признался Гвидонов.
«Ну, знаешь ли! – выдавила Варя после небольшой паузы. – Не такое это унижение, чтобы впадать в истерику».
«Она ничего не поняла», – с облегчением вздохнул Егор, почувствовав, что связь оборвалась. Теперь, когда он немного успокоился, можно было признать, что русма еще не начала своего черного дела.
– Может, удастся обойтись без необратимых последствий? – прошептал Егор, пытаясь осмотреть свое тело.
Дверь отворилась, и в подвал с несвойственной ему поспешностью влетел цирюльник:
– Возблагодари Аллаха, юноша: сначала тазик, затем калим.
– То есть как это – «калим»? – напрягся Гвидонов.
– Калим – это тростниковое перо, разве ты не знаешь? – удивленно пояснил цирюльник.
«Досье Сапожкова было неполным», – отметил Гвидонов, чувствуя невыразимое облегчение. Цирюльник с профессиональной ловкостью избавил его от русмы и перерезал веревки.
– Ну, слушай, – начал гений технической мысли, поспешно одеваясь и разминая затекшие кисти рук. – Только вот поймешь ли? У тебя какое образование?
– Не позволяй каравану своих мыслей сбиваться с пути, не то наживешь неприятности, – холодно ответствовал цирюльник.
– Ого! Считай, убедил.
Егор взял калим, обмакнул в чернильницу и изобразил на бумаге крупный параллелепипед. Не будем приводить на этих страницах поток научно-технических терминов, низвергнувшихся, как из рога изобилия, из уст нашего героя. Цирюльник держался молодцом: с истинно восточной невозмутимостью он внимал всей этой белиберде и даже глазом не моргнул, когда Гвидонов сообщил, что для приведения агрегата в рабочее состояние потребуется полюсно-электронный три-нуль-персператор.
– Что это? – равнодушно осведомился цирюльник, записывая название.
– Это такая штука, – туманно пояснил Гвидонов, изобразив в воздухе сложную фигуру.
– Понятно. Позволь твои руки, я привяжу их на место.
– Экий ты аккуратист! Не надо мне ничего никуда привязывать. Буду сидеть смирно.
Цирюльник посмотрел на него с откровенным сомнением, однако спорить не стал: перевес явно был бы на стороне хоть и побитого, но физически крепкого Егора.
– Жди, премудрый юноша. И молись, чтобы на базаре оказалась эта самая «штука» – тогда ты сможешь собрать «бандита» и доказать, что не зря получил шанс немного задержаться на этом свете.
Он подхватил писчие принадлежности и неторопливо удалился.
«Кап!» – шмякнулась с потолка нализавшаяся плесени капля. Егор вытер вспотевший лоб – хорошо хоть руки развязали, экстремалы банного дела… Образ хладнокровно издевающегося цирюльника не шел из головы. Чтобы избавиться от наваждения, Егор постарался вызвать в сознании другой образ, такой родной и умиротворяющий. Нет, не жены – учителя.
«Иван Иванович, мне срочно нужна одна штука. Если мои тюремщики в ближайшее время не купят ее на базаре, можете со мной попрощаться».
«Что за „штука“?» – тут же откликнулся мэтр по неразрешимым вопросам.
«Полюсно-электронный три-нуль-персператор».
«Подожди, сейчас запишу».
«Бесполезно, такого в природе не существует».
«Ну, парень! Чего ты тогда от меня хочешь?»
«Сам не знаю…» – признался поникший Егор.
«Ладно, не кисни. Скоро мы тебя вызволим. Вот только сообразим, где ты сидишь».
«Как это – где? В подвале!»
«Знаешь сколько в доме Абдурахмана подвалов? Судя по показаниям индивидуального датчика, ты находишься во внутреннем дворе, где-то поблизости от гарема. Так просто туда не проберешься: дом охраняется не хуже военной базы, а ведь в гареме есть и дополнительная охрана. Мы запустили воробья-разведчика, чтобы составить подробный план помещений, со всеми входами-переходами. Большую часть территории он уже отсканировал, теперь пытается пробраться в гарем».
«Неужели туда не пускают даже воробьев?»
«Ты не понимаешь: на улице холодно, все окна закрыты, а дверью в гареме практически не пользуются. Ой, подожди-ка…»
На этой многообещающей ноте связь неожиданно прервалась. Изнывая от любопытства, Егор выждал для приличия минут пять, а потом вызвал Варвару:
«Что там у вас происходит?»
«Егорушка, ты не представляешь! Наш биоробот заметил, что одно из окон гарема приоткрылось – наложница Абдурахмана пыталась передать записку „на волю“. Воробей шмыгнул в щелочку, едва не задев девицу. Та завизжала, свалилась с оттоманки, на которой стояла, окно тут же захлопнулось, а на крики сбежалась вся женская половина дома. Теперь они вооружились метёлками и дружно гоняют по гарему нашего воробья, а он, бедолажка, пытается выполнить задание и сканирует всё, что мелькнет в поле зрения».
«Такой переполох – из-за маленькой птички?» – не поверил Егор.
«Пустячок, а приятно, – усмехнулась Варвара. – Представь, какая в гареме скука! А тут тебе возможность и повизжать, и побегать, и переколотить как бы невзначай пару-тройку поднадоевших вазочек в расчете на то, что их заменят новыми. Ой, мама дорогая…»
«Только не отключайся!» – взвыл от любопытства Егор.
«Одна из наложниц засветила своей метелкой в глаз любимой жене Абдурахмана! Могу поспорить, что она и не думала целиться в воробья. Жена ухватила ее за волосы, другие девицы кинулись их разнимать, и теперь там идет такая битва, что любо-дорого посмотреть! Ох, куда же он полетел…»
«Кто?»
«Воробей. Прервал трансляцию на самом интересном месте и отправился в бани».
«Здорово!»
«Что „здорово“?»
Гвидонов почувствовал в голосе супруги металл.
«Здорово, что ты сумела изобрести такого замечательного биоробота».
«Что ты делаешь?!» – завопила Варвара так, что у Егора чуть не лопнули барабанные перепонки.
«Я?» – растерялся Гвидонов.
«Не ты, а евнух. Размахался своим ятаганом и отхватил воробью пол крыла!»
«Наверно, евнуху в гареме тоже скучно», – пробормотал Егор.
Варвара оставила его реплику без внимания:
«Хорошо, что крылья биороботу можно восстановить. Вытащим пару перьев из хвоста, включим режим воспроизведения… В общем, пора его отзывать. Извини, я свяжусь с тобой чуть позже».
«Конечно, – проворчал Егор, – когда воробью – заметьте, искусственному! – подрежут несколько перышек, моя жена визжит от возмущения, а то, что муж чуть не превратился в евнуха, ее совершенно не волнует!»
Впрочем, в глубине души он понимал, что его критика не совсем справедлива: процедуру эпиляции биоробот не транслировал.
«Егор! – вновь включился голос Птенчикова. – Тут возникли небольшие проблемы, но в целом операция прошла успешно. Теперь мы знаем, как пройти к твоему подвалу. Осталось придумать, как тебя из него извлечь. Не хотелось бы делать это со стороны внутренних помещений – слишком много возникнет проблем. Вот если бы ты смог выбраться сразу во внутренний двор… Мы бы нашли способ тебя встретить и быстро замаскировать».
«Вообще-то здесь есть окошко, – неуверенно начал Егор. – И думаю, что я вполне мог бы в него протиснуться. Только как быть с решеткой?»
«М-да… Если мы начнем пилить решетку, боюсь, никакая маскировка не поможет».
«Знаю! – в волнении подскочил гений технической мысли. – Передайте мне под видом „штуки“, то есть „нуль-персператора“, молекулярный резонатор вроде того, каким я работал на Буяне».
«Как же мы его передадим?»
«Продайте на базаре!»
«Кому?!»
«Конечно, Абдурахману!»
Глава 11
Восточный базар… Пестрый и горластый, экзотически ароматный, чудовищно богатый и нестерпимо навязчивый, он умильно заглядывает в глаза, одновременно прикидывая, как бы тебя облапошить. Иван продирался сквозь толпу, перебрасываясь репликами с десятками незнакомцев, но стараясь не угодить в цепкие объятия приторно-доброжелательных торговцев. Варвара Сыроежкина осталась на посту в машине времени.
Небольшие крытые рынки-бедестены, где торговля могла продолжаться в любую погоду, были в те времена для Турции обычным делом. Крытый рынок Истанбула поражал приезжих своими масштабами. Его начал строить еще Мехмед Завоеватель сразу после взятия Константинополя, решив вдохнуть в разоренный город новую жизнь, и с тех пор он неуклонно разрастался.
Миновав высокую арку, выполненную в пышном мавританском стиле, Иван оказался во владениях колпачников и, едва отмахавшись от предложений немедленно приобрести головной убор, поспешил углубиться в лабиринт улиц-галерей. Дневной свет проникал сюда лишь через небольшие отверстия в каменных сводах. Всюду горели масляные коптилки. Продвигаясь вперед в тесноте и полумраке, Иван пытался считать по пути «перекрестки»: как ему объяснили, лавка менялы Абдурахмана находилась в старом бедестене, центральном зале крытого рынка, где сосредоточились торговцы самыми ценными товарами – ювелирными украшениями и драгоценным оружием. Благодаря удачному месторасположению этот зал было легко охранять. Однако вычислить указанный поворот мэтру по неразрешимым вопросам так и не удалось: спасаясь от слишком рьяного торговца коврами, решившего непременно всучить Птенчикову хотя бы маленький килим, он утратил хладнокровие, заметался, выскочил в переулок кальянщиков и, ощутив знакомый сладковатый запах, в панике заработал локтями, распихивая толпу. Ему совсем не хотелось отлететь в Шамбалу, оставив на базаре беспомощное тело с зажатым под мышкой молекулярным резонатором, который, благодаря возможностям машины времени, прислали из ИИИ в Истанбул через секунду после запроса.
Повернув очередной раз, Иван неожиданно для себя попал в большой, увенчанный сразу несколькими куполами зал. «Сандаловый бедестен», – сообразил мэтр, припомнив утреннее путешествие в компании своей ученицы. Надо отметить, благовонное дерево к названию крытого рынка не имело никакого отношения: Иван уже знал, что «сандалом» здесь называется знаменитый на весь Восток шелк, привезенный из города Бурса. Остановившись, он невольно залюбовался волшебным сиянием всех цветов и оттенков, переливающимся в изгибах и складках драгоценных тканей. Однако глазеть на чужие товары времени не было: Ивану срочно требовалось найти покупателя на свой «три-нуль-персператор».
– Удачи тебе, почтенный купец! – обратился он к ближайшему торговцу. – Не подскажешь ли, как мне найти лавку менялы Абдурахмана?
– И тебе удачи, любезный чужестранец! Да будет путь твой легок, как эта ткань. – Он шевельнул рукой, и над прилавком взметнулась шелковая волна. – Зачем нам меняла? Я возьму у тебя хоть индийские рупии, хоть татарские алтыны, хоть китайские ченги, удивляющие правоверных своей квадратной формой…
– Спасибо, я забыл дома кошелек, – резво развернулся Иван и ввинтился в толпу.
Проанализировав ситуацию, Птенчиков решил, что обращаться с вопросами к торговцам не только бессмысленно, но и небезопасно. Оглядевшись в толчее, он приметил среди многочисленной бедноты человека, одетого побогаче, и повторил свой вопрос о меняле Абдурахмане. Человек поморщил лоб, почесал бока и пустился в объяснения столь пространные и топографически противоречивые, что Птенчиков понял: остается надеяться лишь на милость провидения. В подавленном настроении он вновь принялся петлять по шумным переулкам, оплетающим склон холма, пока вдруг, шагнув в очередную подворотню, не замер от восхищения: прямо под ним расстилалась панорама залива с поэтичным названием Золотой Рог, а немного правее убегали вдаль воды Босфора, оставляя позади взволнованное таким вероломством Мраморное море. Купеческие корабли придавали романтическому пейзажу оживленность и деловитость: кто-то швартовался, кто-то разгружал товары, а кто-то вновь уходил за горизонт, не зная, вернется ли когда-нибудь к этим берегам.
«Иван Иванович! – раздался в голове голос Вари Сыроежкиной. – Как дела с нуль-персператором? Вы так долго не выходили на связь, что я начала волноваться!»
«Нуль-персператор при мне», – тяжело вздохнул Иван.
«Неужели Абдурахман отказался его купить?»
«Я еще не дошел до лавки Абдурахмана».
Варя озадаченно помолчала:
«Извините мою нескромность, но, может быть, вам прибавить шагу?»
«С удовольствием прибавлю, когда пойму, куда нужно идти», – буркнул Иван.
«Так вы заблудились? Хотите, пришлю воробья, чтобы осуществлял наводку с воздуха?»
«А что, неплохая идея! Я сейчас нахожусь…»
«Не волнуйтесь, у меня электронная карта перед глазами. Воробей вас найдет».
Окрыленный надеждой на скорую помощь, Иван окинул взглядом прибрежную суету. Спускаться смысла не было – впереди расстилался базар пряностей, получивший у местных жителей название «Египетского» только лишь из-за того, что караваны с индийскими специями, торговлю которыми монополизировали генуэзские и венецианские купцы, проходили через Египет. Звонкое чириканье привлекло его внимание. «Наконец-то!» – обрадовался Иван и поспешил за невзрачным воробьем, порхнувшим под свод рыночного переулка, из которого он недавно вышел.
Беспорядочными зигзагами, то продвигаясь вперед, то возвращаясь обратно, воробей вел Ивана к заданной цели. «Маскируется», – уважительно думал мэтр. Копируя траекторию полета воробья, он тоже то замирал на месте, то суетливо протискивался сквозь толпу, чтобы не отстать от хитроумной птицы. Внезапно воробей взмыл к потолку и скрылся в круглом отверстии, заменяющем торговцам как вентиляцию, так и лампы дневного света. «Что за ерунда?» – ахнул Иван и тут же почувствовал во рту приторный вкус халвы.
– Мир тебе, незнакомец! Изгони тень с лица своего и ощути сладость жизни в светлый праздник Шекер-байрам! – расплываясь в довольной улыбке, поклонился ему безбородый мужчина с лоснящейся физиономией. Иван затравленно оглянулся и обнаружил, что забрел в этакий рай обжор и сладкоежек: всюду высились горы лукума и расстилались равнины пахлавы, засахаренные фрукты утопали в воздушном креме и взбитых сливках, а на лицах покупателей читалось благодушное умиротворение.
– Ненавижу халву, – пробормотал Птенчиков, через силу проглатывая засунутый в рот кусок.
– Вах-вах, – огорченно покачал головой безбородый продавец. – Горечь не только рисует морщины на твоем лице, но и тяготит твое сердце, опуская его ниже желудка. Не дай желчи затопить мозг! Для услаждения души я могу предложить тебе удивительное блюдо под названием бюль-бюль-ювасы, что означает «гнездо соловья».
«Ишь, Авиценна доморощенный!» – усмехнулся Птенчиков, но вслух сказал:
– Не совсем понимаю, почему уложенные в печеную корзинку орехи с кремом должны исправить анатомические нарушения в моем организме.
– Не хочешь бюль-бюль-ювасы, возьми тавук-гексю: сладкий пудинг-желе из рисовой муки с ванилью и мелко порезанным мясом кур.
– Куры в десерте? – поразился Птенчиков.
– А что тебя так удивляет? Хорошо, возьми пудинг без курицы: казан-диби, темно-коричневый рулет с хрустящей корочкой и…
– Нет, благодарю. Моя желчь уже вернулась на положенное место и не представляет опасности для душевного и физического здоровья.
– Ошибаешься! – запальчиво возразил продавец. – По глазам вижу, как она плещется в твоем нутре, достигая самого кадыка. Ладно, выбирай себе ашуре – «Ноева сладость», любые двенадцать компонентов на вкус покупателя.
– А почему «Ноева»?
– Неужели ты не знаешь? В последний день потопа на Ноевом ковчеге собрали остатки еды, сварили вместе, и получилось ашуре. Но если ты настолько привередлив, возьми дондурму и уже не морочь голову добрым людям!
Торговец угрожающе навис над Иваном. «Дондурму придется брать», – понял мэтр со всей очевидностью, и тут в голове вновь раздался голос Варвары Сыроежкиной:
«Иван Иванович, что происходит? Почему вы, не дождавшись биоробота, сорвались с места и помчались на базар, а теперь игнорируете его сигналы и не хотите никуда идти?»
«Не дождался?! – мысленно возопил Иван. – А кто же меня гонял по закоулкам, а потом сбежал через вытяжное отверстие?»
И тут на него снизошло озарение:
«Неужели это был обычный воробей?»
«Ох, Иван Иванович… – растерялась звезда натурологии. – Извините, я совсем не продумала систему опознания. Может, выкрасить наших воробьев в розовый цвет?»
– С тебя два аспера, – провозгласил продавец сладостей, сжимая Птенчикова в железных тисках дружеских объятий.
– Чи-и-вик! – пискнул из-под крыши воробей.
– Да-да, сейчас, – заторопился Иван, стараясь не упустить птицу из виду.
– Вот и отлично! Жуй и не парься, – напутствовал его продавец, весело подбрасывая на ладони пару монет.
Оказалось, что пожелание следует воспринимать буквально: «дондурмой» в Истанбуле называли мороженое…
Если вы думаете, что в ожидании молекулярного резонатора Егору пришлось поскучать, то глубоко ошибаетесь: программа заключения в подвале Абдурахмана изобиловала сюрпризами. Пленник едва успел подгрести под себя жалкий и, как положено в заточении, сырой клок соломы, – дверь снова отворилась, и в помещение вплыла пышная женщина средних лет с большим подносом разнообразных яств в руках. На голове у нее была небольшая бархатная шапочка, изящно сдвинутая набок, к ней крепился шарф из тонкого шелка, закрывающий волосы и лицо. На ногах челики – туфли из желтого сафьяна с загнутыми вверх на несколько сантиметров носами. Полы длинного энтари – плотно облегающего спину платья, расклешенного от талии, спереди были подобраны и заправлены под широкий кушак, что позволяло увидеть не только шаровары, но и подол гемлека – длинной нижней рубашки из шелковой кисеи. Рукава энтари опускались почти до пола. До локтя узкие, затем они расширялись, открывая взгляду кружевную отделку гемлека.
– Что, хлопчик, проголодался? – ласково произнесла женщина по-украински и поставила перед Егором поднос.
Видя удивление пленника, она решила прояснить ситуацию:
– Я урожденная казачка. Еще дивчиной меня взяли в полон крымские татары и продали на рынке в Кафе.
«Кафа – нынешняя Феодосия», – сообразил, Гвидонов.
Женщина опустилась на соломку, скрестила ноги по-турецки и подперла голову рукой:
– Что же ты молчишь? Ты ведь понимаешь мою речь? Этот подвал находится прямо под моей комнатой в гареме, и я случайно слышала, как ты кричал, что русские не сдаются. – Она неожиданно всхлипнула. – Эх, Днипро, Днипро… Не видать мне боле твоей чистой водицы!
– Редкая птица долетит до середины Днепра, – не удержавшись от ассоциации, брякнул Гвидонов и тут же смутился: – Я в том смысле, что красивая река, могучая. «Реве та стогне Днипр широкий…»
– Хорошо говоришь! Правильно! – горячо воскликнула казачка. – Сам-то из каких мест будешь?
– Из Москвы.
– Ну, ничего, ничего. Где та Москва, а где Истанбул… – Она покосилась на вытянувшееся лицо Егора, спешно припоминающего исторические перипетии весьма нестабильных отношений между Запорожской Сечью и Московским государством. – Угощайся, хлопчик. Совсем небось тебя замучили, изверги!
Егор посмотрел на поднос и вдруг почувствовал, что и впрямь ужасно голоден. Подцепив кусочек печеной индейки, он принялся с наслаждением жевать, а пышная казачка, в полном соответствии с вольнолюбивым характером своей нации заявившаяся в тюремный подвал прямо из гарема, пустилась в воспоминания.
Ксюхе было что вспомнить. С рынка в Кафе она попала не куда-нибудь, а в гарем прежнего султана, Абдул-Надула Великовозрастного. Сиятельному владыке было в те времена сорок пять, юной полонянке – семнадцать. Своенравная казачка очаровала Абдул-Надула и вскоре заняла среди его фавориток ведущее положение. Выше нее в гаремной иерархии стояла лишь султан-валиде – матушка султана, которой, согласно традиции, принадлежала вся власть в этом «женском царстве».
Ксюха быстро освоилась в новой ситуации, и даже начала находить определенное удовольствие в полном интриг и страстей существовании. Каждая икбал – фаворитка, выделенная среди полутысячи женщин и удостоенная чести делить время от времени ложе с султаном, – мечтала родить ему ребенка мужского пола и превратиться в кади ну (с перспективой стать в свое время самой султан-валиде!). Однако Аллах посылал Абдул-Надулу исключительно девочек. Ксюха, как и прочие, вскоре родила, и, разумеется, тоже девочку. Малышка тут же получила золоченую колыбельку и под озабоченное кудахтанье многочисленных нянек принялась ежедневно оглашать сад бодрыми воплями, не давая заснуть своим крошечным соседкам, выставленным рядком на балконе, чтобы подышать свежим воздухом.
Так бы все и продолжалось, если бы однажды заскучавшая казачка не потребовала в приступе ностальгии раздобыть ей служанку славянского происхождения. Требование фаворитки поспешили исполнить, и уже на следующий день в гареме появилась новая невольница.
– Пригрела змеищу на своей груди, – сверкая очами сквозь тонкий шелк накидки, жаловалась Ксюха Гвидонову.
Новенькая оказалась девицей не промах. Прислуживая своей госпоже, она вскоре поймала ее на тайном пороке: обращенная в мусульманство казачка втихаря поедала сало! С тех пор Ксюха потеряла покой. Служанка се нагло шантажировала, требуя устроить встречу с султаном в приватной обстановке. Той же ночью, явившись к своей фаворитке, Абдул-Надул застал вместо нее «замешкавшуюся» служанку. Когда Ксюха вернулась в комнату, менять что-либо было поздно. У султана появилась новая фаворитка, более того – через девять месяцев она родила ему сына!
– Наверняка прижила на стороне, – шипела разъяренная казачка. – Узнать бы, как ей это удалось!
Словом, у Абдул-Надула появился наследник, и четыре года назад, когда Аллах призвал великовозрастного правителя Истанбула к себе, он занял место отца, а бывшая Ксюхина служанка стала полновластной султан-валиде. Большинство прежних фавориток отправили «на пенсию» – в старый сераль, доживать свой век в тоске и забвении. Однако Ксюхе повезло: ее взял в свой гарем меняла Абдурахман. Бывшая служанка не препятствовала.
– Где ж ты сало-то брала? – поинтересовался потрясенный рассказом Гвидонов.
– Где брала, там уж нет.
Егор решил пойти ва-банк:
– Говорят, в казино, принадлежащем твоему мужу, тоже продают сало.
– А ты думаешь, почему я за него вышла? – расхохоталась Ксюха.
– Он что, хохол? – растерялся Егор.
– Нет, он меняла. – Ксюха небрежно откинула с лица вуаль. – Фу, совсем упрела в этих тряпках. Посидим по-свойски, по-славянски. Где ты, воля вольная… Сейчас бы скинуть челики да босиком по студеной водице! Слышь, касатик, а хочешь, я и тебе сальца принесу?
– Ты и без того сильно рискуешь, сидя со мной в этом подвале.
– Разве ж то риск? – презрительно сощурилась Ксюха. – Кстати, а чего они от тебя добиваются?
– Хотят, чтобы я собрал для казино игровой автомат.
– Это что за штука?
– Хорошая штука. Долго рассказывать.
– А ты и впрямь можешь его собрать, али так, головы морочишь, чтобы со своей не расстаться?
– Могу, – улыбнулся Гвидонов. – Только для этого инструменты нужны разные и запчасти.
– Молодцы вы, русские, смекалистые. Если б ты знал, касатик, как мне надоело в этих гаремах! Вся душа скукожилась. А ведь крылата была, точно птица вольная, какие песни спивала, как плясать умела! Хлопцы всю траву у околицы вытоптали… – Черные глаза казачки опасно заблестели.
– Ты только не плачь, – разволновался переполненный сочувствием Гвидонов. – Знаешь, я, пожалуй, могу вернуть тебя на Родину.
– Да как же это? – вспыхнула безумной надеждой Ксюха.
Небольшие крытые рынки-бедестены, где торговля могла продолжаться в любую погоду, были в те времена для Турции обычным делом. Крытый рынок Истанбула поражал приезжих своими масштабами. Его начал строить еще Мехмед Завоеватель сразу после взятия Константинополя, решив вдохнуть в разоренный город новую жизнь, и с тех пор он неуклонно разрастался.
Миновав высокую арку, выполненную в пышном мавританском стиле, Иван оказался во владениях колпачников и, едва отмахавшись от предложений немедленно приобрести головной убор, поспешил углубиться в лабиринт улиц-галерей. Дневной свет проникал сюда лишь через небольшие отверстия в каменных сводах. Всюду горели масляные коптилки. Продвигаясь вперед в тесноте и полумраке, Иван пытался считать по пути «перекрестки»: как ему объяснили, лавка менялы Абдурахмана находилась в старом бедестене, центральном зале крытого рынка, где сосредоточились торговцы самыми ценными товарами – ювелирными украшениями и драгоценным оружием. Благодаря удачному месторасположению этот зал было легко охранять. Однако вычислить указанный поворот мэтру по неразрешимым вопросам так и не удалось: спасаясь от слишком рьяного торговца коврами, решившего непременно всучить Птенчикову хотя бы маленький килим, он утратил хладнокровие, заметался, выскочил в переулок кальянщиков и, ощутив знакомый сладковатый запах, в панике заработал локтями, распихивая толпу. Ему совсем не хотелось отлететь в Шамбалу, оставив на базаре беспомощное тело с зажатым под мышкой молекулярным резонатором, который, благодаря возможностям машины времени, прислали из ИИИ в Истанбул через секунду после запроса.
Повернув очередной раз, Иван неожиданно для себя попал в большой, увенчанный сразу несколькими куполами зал. «Сандаловый бедестен», – сообразил мэтр, припомнив утреннее путешествие в компании своей ученицы. Надо отметить, благовонное дерево к названию крытого рынка не имело никакого отношения: Иван уже знал, что «сандалом» здесь называется знаменитый на весь Восток шелк, привезенный из города Бурса. Остановившись, он невольно залюбовался волшебным сиянием всех цветов и оттенков, переливающимся в изгибах и складках драгоценных тканей. Однако глазеть на чужие товары времени не было: Ивану срочно требовалось найти покупателя на свой «три-нуль-персператор».
– Удачи тебе, почтенный купец! – обратился он к ближайшему торговцу. – Не подскажешь ли, как мне найти лавку менялы Абдурахмана?
– И тебе удачи, любезный чужестранец! Да будет путь твой легок, как эта ткань. – Он шевельнул рукой, и над прилавком взметнулась шелковая волна. – Зачем нам меняла? Я возьму у тебя хоть индийские рупии, хоть татарские алтыны, хоть китайские ченги, удивляющие правоверных своей квадратной формой…
– Спасибо, я забыл дома кошелек, – резво развернулся Иван и ввинтился в толпу.
Проанализировав ситуацию, Птенчиков решил, что обращаться с вопросами к торговцам не только бессмысленно, но и небезопасно. Оглядевшись в толчее, он приметил среди многочисленной бедноты человека, одетого побогаче, и повторил свой вопрос о меняле Абдурахмане. Человек поморщил лоб, почесал бока и пустился в объяснения столь пространные и топографически противоречивые, что Птенчиков понял: остается надеяться лишь на милость провидения. В подавленном настроении он вновь принялся петлять по шумным переулкам, оплетающим склон холма, пока вдруг, шагнув в очередную подворотню, не замер от восхищения: прямо под ним расстилалась панорама залива с поэтичным названием Золотой Рог, а немного правее убегали вдаль воды Босфора, оставляя позади взволнованное таким вероломством Мраморное море. Купеческие корабли придавали романтическому пейзажу оживленность и деловитость: кто-то швартовался, кто-то разгружал товары, а кто-то вновь уходил за горизонт, не зная, вернется ли когда-нибудь к этим берегам.
«Иван Иванович! – раздался в голове голос Вари Сыроежкиной. – Как дела с нуль-персператором? Вы так долго не выходили на связь, что я начала волноваться!»
«Нуль-персператор при мне», – тяжело вздохнул Иван.
«Неужели Абдурахман отказался его купить?»
«Я еще не дошел до лавки Абдурахмана».
Варя озадаченно помолчала:
«Извините мою нескромность, но, может быть, вам прибавить шагу?»
«С удовольствием прибавлю, когда пойму, куда нужно идти», – буркнул Иван.
«Так вы заблудились? Хотите, пришлю воробья, чтобы осуществлял наводку с воздуха?»
«А что, неплохая идея! Я сейчас нахожусь…»
«Не волнуйтесь, у меня электронная карта перед глазами. Воробей вас найдет».
Окрыленный надеждой на скорую помощь, Иван окинул взглядом прибрежную суету. Спускаться смысла не было – впереди расстилался базар пряностей, получивший у местных жителей название «Египетского» только лишь из-за того, что караваны с индийскими специями, торговлю которыми монополизировали генуэзские и венецианские купцы, проходили через Египет. Звонкое чириканье привлекло его внимание. «Наконец-то!» – обрадовался Иван и поспешил за невзрачным воробьем, порхнувшим под свод рыночного переулка, из которого он недавно вышел.
Беспорядочными зигзагами, то продвигаясь вперед, то возвращаясь обратно, воробей вел Ивана к заданной цели. «Маскируется», – уважительно думал мэтр. Копируя траекторию полета воробья, он тоже то замирал на месте, то суетливо протискивался сквозь толпу, чтобы не отстать от хитроумной птицы. Внезапно воробей взмыл к потолку и скрылся в круглом отверстии, заменяющем торговцам как вентиляцию, так и лампы дневного света. «Что за ерунда?» – ахнул Иван и тут же почувствовал во рту приторный вкус халвы.
– Мир тебе, незнакомец! Изгони тень с лица своего и ощути сладость жизни в светлый праздник Шекер-байрам! – расплываясь в довольной улыбке, поклонился ему безбородый мужчина с лоснящейся физиономией. Иван затравленно оглянулся и обнаружил, что забрел в этакий рай обжор и сладкоежек: всюду высились горы лукума и расстилались равнины пахлавы, засахаренные фрукты утопали в воздушном креме и взбитых сливках, а на лицах покупателей читалось благодушное умиротворение.
– Ненавижу халву, – пробормотал Птенчиков, через силу проглатывая засунутый в рот кусок.
– Вах-вах, – огорченно покачал головой безбородый продавец. – Горечь не только рисует морщины на твоем лице, но и тяготит твое сердце, опуская его ниже желудка. Не дай желчи затопить мозг! Для услаждения души я могу предложить тебе удивительное блюдо под названием бюль-бюль-ювасы, что означает «гнездо соловья».
«Ишь, Авиценна доморощенный!» – усмехнулся Птенчиков, но вслух сказал:
– Не совсем понимаю, почему уложенные в печеную корзинку орехи с кремом должны исправить анатомические нарушения в моем организме.
– Не хочешь бюль-бюль-ювасы, возьми тавук-гексю: сладкий пудинг-желе из рисовой муки с ванилью и мелко порезанным мясом кур.
– Куры в десерте? – поразился Птенчиков.
– А что тебя так удивляет? Хорошо, возьми пудинг без курицы: казан-диби, темно-коричневый рулет с хрустящей корочкой и…
– Нет, благодарю. Моя желчь уже вернулась на положенное место и не представляет опасности для душевного и физического здоровья.
– Ошибаешься! – запальчиво возразил продавец. – По глазам вижу, как она плещется в твоем нутре, достигая самого кадыка. Ладно, выбирай себе ашуре – «Ноева сладость», любые двенадцать компонентов на вкус покупателя.
– А почему «Ноева»?
– Неужели ты не знаешь? В последний день потопа на Ноевом ковчеге собрали остатки еды, сварили вместе, и получилось ашуре. Но если ты настолько привередлив, возьми дондурму и уже не морочь голову добрым людям!
Торговец угрожающе навис над Иваном. «Дондурму придется брать», – понял мэтр со всей очевидностью, и тут в голове вновь раздался голос Варвары Сыроежкиной:
«Иван Иванович, что происходит? Почему вы, не дождавшись биоробота, сорвались с места и помчались на базар, а теперь игнорируете его сигналы и не хотите никуда идти?»
«Не дождался?! – мысленно возопил Иван. – А кто же меня гонял по закоулкам, а потом сбежал через вытяжное отверстие?»
И тут на него снизошло озарение:
«Неужели это был обычный воробей?»
«Ох, Иван Иванович… – растерялась звезда натурологии. – Извините, я совсем не продумала систему опознания. Может, выкрасить наших воробьев в розовый цвет?»
– С тебя два аспера, – провозгласил продавец сладостей, сжимая Птенчикова в железных тисках дружеских объятий.
– Чи-и-вик! – пискнул из-под крыши воробей.
– Да-да, сейчас, – заторопился Иван, стараясь не упустить птицу из виду.
– Вот и отлично! Жуй и не парься, – напутствовал его продавец, весело подбрасывая на ладони пару монет.
Оказалось, что пожелание следует воспринимать буквально: «дондурмой» в Истанбуле называли мороженое…
Если вы думаете, что в ожидании молекулярного резонатора Егору пришлось поскучать, то глубоко ошибаетесь: программа заключения в подвале Абдурахмана изобиловала сюрпризами. Пленник едва успел подгрести под себя жалкий и, как положено в заточении, сырой клок соломы, – дверь снова отворилась, и в помещение вплыла пышная женщина средних лет с большим подносом разнообразных яств в руках. На голове у нее была небольшая бархатная шапочка, изящно сдвинутая набок, к ней крепился шарф из тонкого шелка, закрывающий волосы и лицо. На ногах челики – туфли из желтого сафьяна с загнутыми вверх на несколько сантиметров носами. Полы длинного энтари – плотно облегающего спину платья, расклешенного от талии, спереди были подобраны и заправлены под широкий кушак, что позволяло увидеть не только шаровары, но и подол гемлека – длинной нижней рубашки из шелковой кисеи. Рукава энтари опускались почти до пола. До локтя узкие, затем они расширялись, открывая взгляду кружевную отделку гемлека.
– Что, хлопчик, проголодался? – ласково произнесла женщина по-украински и поставила перед Егором поднос.
Видя удивление пленника, она решила прояснить ситуацию:
– Я урожденная казачка. Еще дивчиной меня взяли в полон крымские татары и продали на рынке в Кафе.
«Кафа – нынешняя Феодосия», – сообразил, Гвидонов.
Женщина опустилась на соломку, скрестила ноги по-турецки и подперла голову рукой:
– Что же ты молчишь? Ты ведь понимаешь мою речь? Этот подвал находится прямо под моей комнатой в гареме, и я случайно слышала, как ты кричал, что русские не сдаются. – Она неожиданно всхлипнула. – Эх, Днипро, Днипро… Не видать мне боле твоей чистой водицы!
– Редкая птица долетит до середины Днепра, – не удержавшись от ассоциации, брякнул Гвидонов и тут же смутился: – Я в том смысле, что красивая река, могучая. «Реве та стогне Днипр широкий…»
– Хорошо говоришь! Правильно! – горячо воскликнула казачка. – Сам-то из каких мест будешь?
– Из Москвы.
– Ну, ничего, ничего. Где та Москва, а где Истанбул… – Она покосилась на вытянувшееся лицо Егора, спешно припоминающего исторические перипетии весьма нестабильных отношений между Запорожской Сечью и Московским государством. – Угощайся, хлопчик. Совсем небось тебя замучили, изверги!
Егор посмотрел на поднос и вдруг почувствовал, что и впрямь ужасно голоден. Подцепив кусочек печеной индейки, он принялся с наслаждением жевать, а пышная казачка, в полном соответствии с вольнолюбивым характером своей нации заявившаяся в тюремный подвал прямо из гарема, пустилась в воспоминания.
Ксюхе было что вспомнить. С рынка в Кафе она попала не куда-нибудь, а в гарем прежнего султана, Абдул-Надула Великовозрастного. Сиятельному владыке было в те времена сорок пять, юной полонянке – семнадцать. Своенравная казачка очаровала Абдул-Надула и вскоре заняла среди его фавориток ведущее положение. Выше нее в гаремной иерархии стояла лишь султан-валиде – матушка султана, которой, согласно традиции, принадлежала вся власть в этом «женском царстве».
Ксюха быстро освоилась в новой ситуации, и даже начала находить определенное удовольствие в полном интриг и страстей существовании. Каждая икбал – фаворитка, выделенная среди полутысячи женщин и удостоенная чести делить время от времени ложе с султаном, – мечтала родить ему ребенка мужского пола и превратиться в кади ну (с перспективой стать в свое время самой султан-валиде!). Однако Аллах посылал Абдул-Надулу исключительно девочек. Ксюха, как и прочие, вскоре родила, и, разумеется, тоже девочку. Малышка тут же получила золоченую колыбельку и под озабоченное кудахтанье многочисленных нянек принялась ежедневно оглашать сад бодрыми воплями, не давая заснуть своим крошечным соседкам, выставленным рядком на балконе, чтобы подышать свежим воздухом.
Так бы все и продолжалось, если бы однажды заскучавшая казачка не потребовала в приступе ностальгии раздобыть ей служанку славянского происхождения. Требование фаворитки поспешили исполнить, и уже на следующий день в гареме появилась новая невольница.
– Пригрела змеищу на своей груди, – сверкая очами сквозь тонкий шелк накидки, жаловалась Ксюха Гвидонову.
Новенькая оказалась девицей не промах. Прислуживая своей госпоже, она вскоре поймала ее на тайном пороке: обращенная в мусульманство казачка втихаря поедала сало! С тех пор Ксюха потеряла покой. Служанка се нагло шантажировала, требуя устроить встречу с султаном в приватной обстановке. Той же ночью, явившись к своей фаворитке, Абдул-Надул застал вместо нее «замешкавшуюся» служанку. Когда Ксюха вернулась в комнату, менять что-либо было поздно. У султана появилась новая фаворитка, более того – через девять месяцев она родила ему сына!
– Наверняка прижила на стороне, – шипела разъяренная казачка. – Узнать бы, как ей это удалось!
Словом, у Абдул-Надула появился наследник, и четыре года назад, когда Аллах призвал великовозрастного правителя Истанбула к себе, он занял место отца, а бывшая Ксюхина служанка стала полновластной султан-валиде. Большинство прежних фавориток отправили «на пенсию» – в старый сераль, доживать свой век в тоске и забвении. Однако Ксюхе повезло: ее взял в свой гарем меняла Абдурахман. Бывшая служанка не препятствовала.
– Где ж ты сало-то брала? – поинтересовался потрясенный рассказом Гвидонов.
– Где брала, там уж нет.
Егор решил пойти ва-банк:
– Говорят, в казино, принадлежащем твоему мужу, тоже продают сало.
– А ты думаешь, почему я за него вышла? – расхохоталась Ксюха.
– Он что, хохол? – растерялся Егор.
– Нет, он меняла. – Ксюха небрежно откинула с лица вуаль. – Фу, совсем упрела в этих тряпках. Посидим по-свойски, по-славянски. Где ты, воля вольная… Сейчас бы скинуть челики да босиком по студеной водице! Слышь, касатик, а хочешь, я и тебе сальца принесу?
– Ты и без того сильно рискуешь, сидя со мной в этом подвале.
– Разве ж то риск? – презрительно сощурилась Ксюха. – Кстати, а чего они от тебя добиваются?
– Хотят, чтобы я собрал для казино игровой автомат.
– Это что за штука?
– Хорошая штука. Долго рассказывать.
– А ты и впрямь можешь его собрать, али так, головы морочишь, чтобы со своей не расстаться?
– Могу, – улыбнулся Гвидонов. – Только для этого инструменты нужны разные и запчасти.
– Молодцы вы, русские, смекалистые. Если б ты знал, касатик, как мне надоело в этих гаремах! Вся душа скукожилась. А ведь крылата была, точно птица вольная, какие песни спивала, как плясать умела! Хлопцы всю траву у околицы вытоптали… – Черные глаза казачки опасно заблестели.
– Ты только не плачь, – разволновался переполненный сочувствием Гвидонов. – Знаешь, я, пожалуй, могу вернуть тебя на Родину.
– Да как же это? – вспыхнула безумной надеждой Ксюха.