Смирнов Олег. Неизбежность (Дилогия - 2)

   Для меня не подлежит сомнению, что Кап Шэн своей деятельностью льет воду на мелышцу этих провокаторов. Простите мне эту товарищескую прямоту... Но то, что Вы заинтересованы видеть вещи в их подлинном свете, позволяет мне говорить столь откровенно. Прошу Вас ответить мне тем же путем, каким я пользуюсь для посылки Вам настоящего письма.
   Жму крепко Вашу руку! - Д.
   Руку Димитрову он тоже готов пожимать крепко, но поступал и поступать впредь намерен по-своему. Хотя теперь, в августе сорок пятого, тактика его будет осторожней. Жаль, не всегда он бывал осторожным...
   Мысли перескакивали, словно оттого, что оп, не привыкший к пешему передвижению по земле, спотыкался: голова дергалась, и мысли в ней, напорное, смешивались? Не привык гулять, не прпвык к физическим затратам, лучший отдых - понежиться на диване, в шезлонге.
   Мао об руку с супругой прохаживался в тепп деревьев: оп - неуклюжий, она - изящная, хрупкая, красивая кинозвезда, ставшая женой очень перспективного политика.
   - Тебе не жарко? - спросила она.
   - Пет-пет, - рассеянно щурясь, ответил оп и подумал: вотвот настанет час действий, надо дождаться этого толчка, за которым последуют решительные шаги.
   Но ему было жарко, душно, не хватало прохлады пещеры.
   И ноги устали, и глаза резало солнечным светом, и пыль оседала на обуви и одежде. Он оглядел плоские, как срезанные, вершины, где пасли скот, и речную пойму с плантациями чумизы, гаоляна, овощей, кукурузы, - на вершинах светло-светло, в долине темнее, будто там скапливались тени. Темнее было и в Яньани. среди ее руин. Мао подумал: "Десять лет мы уже здесь. И десять лет вся власть в моих руках!" И вдруг понял: эти два факта, их переплетение и есть толчок, побуждающий к действию! Он сказал жене то. что уже было решено, но что покамест держалось про себя:
   - Созываю заседание Политбюро. Надо немедля рассылать уполномоченных в войска, на наши базы. Надо занимать районы, которые будут освобождены от японцев. Упредить гоминьдан!
   Если необходимо - силой не допускать его в эти районы!
   - Мудрое и своевременное решение!
   - Сейчас пойдем к себе, и весь день буду работать, как буйвол!
   - А вечером, мне кажется, неплохо бы устроить прием в честь Красной Армии. Сун Пина пригласим, других советских. Мы давно вечеринок не устраивали.
   - Я об этом уже думал, - сказал Мао, искренне полагая, что так оно и есть; просто мысли жены считал своими. - Это обязательно надо попышнее обставить! Советские товарищи и члены Политбюро...
   - Из союзнической миссии никого приглашать не будем, - сказала Цзян Цин.
   - Американцы пускай убираются в... - он крепко по-простонародному выругался. - Пускай скажут спасибо, что терплю их в Яньани...
   Проклятые янки! Он как-то послал Рузвельту приветственную телеграмму не пожалел высоких слов, пылких чувств, а в ответ получил унижение. Из группы американских наблюдателей в Яньани ему передали бумажку, на которой было накарябано поанглийски: "Господину Мао Цзэдуну. Благодарю Вас за поздравление. Рузвельт". Не на официальном бланке посольства, не на бланке группы наблюдателей - на кличке простой бумаги, которой подтираются.
   Проклятые янки! Оружия не дали, от сотрудничества с нами отказались, предпочли эта старую вонючку Чана, болтаются тут - на всякий случай. Проклятые янки, заморские дьяволы - все опасаются: куда мы повернем оружие, если получим? Куда надо, туда и повернем. На данном этапе обойдемся без заморских дьяволов.
   Впрочем, в директиве своим войскам, которую начал мысленно набрасывать, он предусмотрит указание о помощи американцам в их будущих десантных операциях в Китае. Так будет благопристойно. Тем более что неизвестно, где и когда откроются эти операции.
   Но когда уселся за письменный с юл а приготовился вызвать членов Политбюро, не без недоумения установил: растерянности почти нет, однако нет и железной воли, стальной целеустремленности, буйволиной работоспособности. Вялость, расслабленность в теле, ноги как ватные. Вялость, расслабленность и в мыслях.
   Видимо, еще не созрел для действий, несмотря на внешний толчок. Тут толчка оказалось маловато. Потрясение было так велико, что за день с ним не справишься. Вечеринку проведет, а радикальные шаги отложит на завтра. С поступками повременит, а думать будет. Уже думал и сейчас думает. И с членами Политбюро будет совещаться. Только решения, решения потом. Ну а насчет захвата японских складов оружия - в директиву. Оружие - на первом плане.
   Эти беседы о происшедших событиях он строил по едином схеме: сперва спрашивал о самочувствии, затем говорил о вступлении Советского Союза в войну против Японии и интересовался, что думает собеседник по этому поводу. Мао предполагал, что новость ошеломила собеседников, однако они держались спокойно, и Мао подивился их самообладанию. Но они успели подготовиться к его вопросу и единодушно отвечали: радуются, считают, что Япония будет разгромлена Россией и Америкой в течение двухтрех лет, а пока наши 8-я и Новая 4-я армии должны занимать районы, которые будут освобождать союзники, захватывать там японские склады оружия, техники и боеприпасов, оттеснять гоминьдановские части, а при столкновениях уничтожать их. И опять Мао удивлялся, что так точно их суждения совпадают с его мыслями, но вида не показывал, говорил неспешно, негромко:
   - И я такого мнения. В директиве найдет отражение...
   Вот оно, реальное, дающее плоды единство партии: все думают так, как и вождь. Но все-таки было ощущение какой-то неуверенности в себе и собеседниках, ощущение зыбкости, непрочности мира, в котором они сидели, пили чай и разговаривали.
   В полночь они пили уже не чай. а виски, джип, ханжу. ОБ предпочитал голландский джин, но другие пили и виски, и гаоляновую водку, и спирт. И, как заведено, пример подавил он, Мао Цзэдун: пил и не пьянел. Блюда были изумительные, и Мао ел подряд, с аппетитом. Да и гости не заставляли себя упрашивать. За Сун Пином и доктором, работавшим в Яньаньском госпитале и пользовавшим Мао и Цзян Цин, любезно ухаживали высокие хозяева: он подливал спиртное, она подкладывала в тарелкп.
   Прием Мао открыл речью, в которой воздал хвалу Советскому Союзу, Красной Армии, товарищу Сталину - истинным и могучим друзьям китайского народа и КПК. Обошел присутствующих, чокнулся, с русскими чокался минут пять, желая здоровья, счастья и успехов. Когда они вошли, он пожал пм руки, похлопал по спинам, справился о самочувствии, они ответили: спасибо, все хорошо.
   Этот Сун Пин попортил ему кровь, Совался во все щели, энесомненно радировал в Москву. Многое вынюхал из того, что Мао Цзэдуп предпочел бы не предавать гласности. Например, о прямой связи Яньани с японским командованием - о взаимном обмене разведданными насчет войск Чан Кайтпи. Долго держали в тайне, все-таки Суп Пин выведал. Да по существу, ему известна вся яньапьская подноготная. И ведь не уберешь: Москва за ним.
   Многослойный плавал дым, мигали свечи, на тесе, которым были обшиты стены, ломались тени. Цзяп Цип накручивала патефон, ставила пластинки. Но танцующих было немного, ибо у Мао, заядлого танцора, не было в этот вечер настроения выделывать замысловатые на: хотелось покоя. Да и мысли не оставляли...
   Словно растекшись по шезлонгу, он прихлебывал из кружки, заедал любимыми земляными орешками, которые жена сыпала ему в руки. Способный говорить по нескольку часов кряду, сегодня он был молчалив: пусть гости говорят, танцуют, веселятся, а он всего лишь радушный, по скромный хозяин. Временами улыбался. Вокруг веселились, он доброжелательно, разрешающе кивал и прихлопывал ладонями в такт танцу.
   Цзяп Цин шелковым платочком промокнула ему потный, разгоряченный лоб, смахнула крошки с уголка губ. Он и ей доброжелательно кивнул. И подумал, что на нее может положиться до конца, она, по-видимому, единственный человек, который не предаст пи при каких обстоятельствах. Ибо его судьба это и ее судьба. Его взлет - ее взлет, его падение - ее падение. Нет, падения не будет, будет непрерывный, устремленный ввысь полет!
   Мао привязался к молодой супруге, которая неусыпно заботилась о его здоровье, питании, одежде, досуге, была прилежной слушательницей, идейной соратницей и вела всю секретную переписку мужа. В свое время Центральный Комитет высказался против женитьбы Мао Цзэдупа на Цзяп Цпп, туманно ссылаясь на сомнительные моральные качества кинозвезды, по он настоял на своем. И не жалеет...
   Наверное, если б по присутствие на вечеринке Цзяп Цин, он мог бы ощутить себя совершенно одиноким: пи близких, ни друзей у пего не было, по в том-то и суть, что Мао никто не нужен, и поэтому он никогда не ощущал одиночества. В последние годы все чаще и продолжительнее отъединялся от людей, по многу часов проводя сам с собой. Когда же ему было что-нибудь надо, появлялась Цзяп Цип, и все устраивалось мгновенно и как нельзя лучше.
   Вообще она в нужный момент всегда была рядом. Помнится один пз многочисленных споров с Ван Мином, этим догматиком.
   Спорили они до хрипоты. Цзяп Цип сидела в углу и одобрительно кивала, когда говорил муж. Затем в комнату вошла жена Ban Мина и сказала: "Где я только не искала тебя, а вы, оказывается, опять тут ссоритесь. Лучше пойдем домой ужинать". И Цзяп Цпп весело сказала: "Как хорошо, что вы пришли! До чего же невозможны эти два старых петуха. Как встретятся, так и дерутся...
   Изловпте-ка вы своего и уведите его, а я своего изловлю и уведу.
   Чтоб они больше не могли драться!" Все окончилось как бы шуткой. И правильно, что Цзян Цип разрядила обстановку. Спасибо Цзян Цин! Хотя иногда он отъединялся и от жены.
   В подобных уединениях Мао по-особому высвечивалось, ради чего он жил, что составляло смысл жизни - борьба за власть и обладание этой властью над миллионами людей, над человеческим бескрайним морем, именовавшимся "Китай". Китай коммунистический, но не на советский, а на свой манер. Мао знает какой.
   Когда это будет? Не скоро? Как он торопил события, по они двигались по-черепашьи. От нетерпения, от желания подтолкнуть колымагу истории он скрипел зубами. Горько усмехался: вот они, баловни истории - Рузвельт, Черчилль, Сталин. Ему бы эту силищу, тогда бы показал, кто такой Мао Цзэдуп из деревнп Шаошань провинции Хупаиь!
   Похрипывал патефон, шаркала обувь, стучали пиалы, танцоры гомонили и смеялись. Мао, откинувшись в шезлонге, то прихлебывал, то грыз орешки, то, приподняв правое плечо, потирал кончиками пальцев лоб, то зябко сутулился, прятал кисти в длинные несоразмерные рукава. А в комнате было жарко, душно, пахло потом. Мао уловил этот запах и следом уловил чей-то боковой взгляд. Повернулся. Глядел Суп Ппп - пристально, изучающе.
   Ты что, пробуешь прочесть мои мысли? Мао улыбнулся, поднял кружку:
   - За советских друзей!
   Сун Пин поднял свою кружку. Вот такие и парализуют твою волю. Ты и хочешь ускорить события, и не можешь. Ничего, завтра он, вероятно, еще и не сможет радикально действовать, послезавтра - сможет! А сейчас потанцуем! Поддерживаемый Цзян Цип, он поднялся, что-то ей шепнул, и сразу перед ним предстала очаровательная девушка лет шестнадцати. Под смех гостей Мао сказал:
   - Жаль, к старости только голова хорошо работает!..
   И принялся выделывать на с ловкостью, удивительной при его грузной фигуре. Когда танец закончился, он шумно дышал, Цзян Цин вытирала ему платочком мокрый лоб. Прелестная девица исчезла. Танцы прекратились: из горки пластинок Цзяп Цин выбирала любимые мужем старинные китайские оперы. Послушали одну пластгшку, вторую, третью.
   Суп Пин провозгласил:
   - За успехи китайских товарищей!
   Мао стукнулся кружкой о кружку, отхлебнул и сказал чуть слышно, шутливо и с чуть приметной улыбкой:
   - За то, чтоб вскоре мы могли бы чествовать советских товарищей в столице коммунистического Китая.
   Выпивали, закусывали, слушали музыку. Рассеянно улыбаясь, Мао размышлял: "На гребне революции пас вознесет над Китаем!
   Исстрадавшийся, умирающий с голода народ поддержит нас. И мы дадим ему новую жизнь: без голода, но и без излишеств. Иначе парод зажиреет, потеряет способность к дальнейшей борьбе. Надо, чтобы парил был поджарый, готовый к прыжку! У американцев появилась сверхмощная бомба, ее взорвали шестого августа над Хиросимой. Вот это оружие! По всей вероятности, такую бомбу создают и русские. Америка нам ее не даст, а Советский Союз обязан дать. Любыми средствами заполучить сверхмощное оружие!"
   Из-под припухлых век он оглядел гостей. Веселятся, пыог, едлт. Радостны, жизнелюбивы. Да, конечно, когда-нибудь они вместе с Мао Цзэдупом окажутся в столице Китая. Но руководителей, как и народ, следует держать в строгости. И время от времени проводить их духовное очищение. "Да, неизвестно, кто из вас сохранится в руководстве ло тон благословенной поры", - подумал и стал медленно, величественно прихлопывать в ладоши в такт музыке, все больше и больше отставая от нее.
   Потом Мао притих, будто задремал, и присутствующие гуськом вышли из комнаты. Осталась Цзян Цин. Она сняла пластинку, осторожно стряхнула пепел с колен мужа, укрыла их пледом, ласковым, женственным движением поправила его рассыпавшиеся волосы, и он, не прерывая дремы, так же лениво-величественно похлопал ее ниже спины. В спертом, мглистом воздухе оплывали свечи, их копоть смешивалась с табачным дымом. За окном, наверху, где-то в горах выли шакалы, и от этого еще гуще казалась могильная тишина пещеры.
   18
   Солдатские разговоры - о чем угодно. На сей раз такой разговор посеял повсеместно татуированный Логачеев. Посасывая самокрутку и сплевывая, он завел грубым, толстым голосом:
   - Товарищи граждане, сон приснился. Как будто скопытило меня возле города Ржева. Будто под кусточком, в крови дохожу...
   - Мне ранения тож частенько снятся, - говорит Толя Кулагин.
   - В том-то и штука! Я и в натуре был раненый подо Ржевом, доходил, истекал кровью в тальнике. А было так: шли в атаку, снаряд ка-ак врубит привет и наилучшие пожелания! Очнулся, лежу, вверху звезды, тихо. И не пойму, на том ли я свете или еще на этом подзадержался. Если убитый, значит, я на том свете, если псжудова живой, значит, на этом. Рукой-ногой пошевелить не могу, но шарики работают. Думаю: пришибло насмерть, тогда где ж я, в раю или в аду? Насчет раю - сомневаюсь, потому не святой. Однако один ость плюс: солдат как солдат, за чужие спикы не ушмыгпвал. Ну, ангелов не видать, райской музыки не слыхать... В аду? Но и чертей не видать, никто не волокет меня поджаривать на горячей сковородке... И вдруг слышу: "Видал, разлегся вопи... Да не мертвый он, а живой... А коли живой - ползи к своим, так нет, все на санитаров перекладывают... Ладпо. Тарасюк. бери его за ноги, я - за руки..." - и мат. Ясно, где я:
   на земле, не убитый! Еще поживу!
   - Поживешь, Логач, а чего же? - Это опять тонкий, ребячий голосок Кулагина.
   Да, фронтовикам нередко снятся их ранения и родные хаты.
   Мне на ночевке приснился в который раз наш ростовский дворик с разгуливающей по траве маминой любимицей Туськой - пестрой кошкой с длинным и утончающимся, как у крысы, хвостом.
   усатой, знаменитой на весь коммунальный дом мышеловкой. Надо же, Туська приснилась. Даже упоминать о таком сне неудобно.
   И в какой момент и где приснилась - на войне с Японией, в августе сорок пятого!
   Кстати, старшина Колбаковский, уважаемый Кондрат Петрович, высказался в том смысле, что это не самостоятельная война, а последнее сражение великой войны, которая началась для вашего народа событиями на Хасане в тридцать восьмом году и продолжилась боями на Халхин-Голе в тридцать девятом и в Финляндии - в сороковом. У старшины роты своя теория, свой взгляд на военную историю. Ну, а парторг Микола Симоиенко провел беседу о событиях на озере Хасан и реке Халхпн-Гол.
   Выкроил время. На большом привале. Закончив рассказ, спросил солидно:
   - Какие будут вопросы, товарищи?
   - У меня вопросик. - Руку тянул Погосян.
   - Пожалуйста.
   - Что, без нас союзникам не одолеть Японию? А? - У Погосяна сильный акцент, и потому его вопросы звучат очень веско, - Не по существу, однако отвечаю... Видишь ли, товарищ Погосян, я лично считаю: без нас никак не справятся.
   - Еще интересуюсь... Америка да Англия с нами союзнпчают поневоле, по расчету. Они ж хотели столкнуть пас с Гитлером, а он сперва кинулся на них, потом уж на нас. Так вот, интересуюсь: после войны Америка да Англия не скурвятся. не будут ва нас кого натравлять?
   - Ругаться не стоит, товарищ Погосян... Лично я считаю:
   чему-то должны научиться.
   - И я так считаю... А как считают в Америке, мы не знаем...
   Симоненко наморщил лоб, собираясь ответить Погосяну. но раздалась команда к построению, и все поднялись с земли. Беседа парторга как будто сразу отошла в прошлое, но я успел подумать: "Уроки истории для империализма? Может быть. Однако обреченность застит ему перспективу..."
   За ночь, точнее, за четыре часа маленько передохнули, и теперь все суетятся, весело покрикивают. Во сне прихватывало холодком, да и по предрассветыо воздух свежий, не иссушенный.
   Но выплескивается на небо заря, выкатывается из-за горного гребня солнце, и вот-вот будет обычное: жара, пекло, ад, куда пока не попал рядовой Логачеев.
   Зашагали натощак - завтрак будет на марше. - под ЕОГЙМП сильней и сильней чавкали болотистые луга, дурно пахнувшие испарениями (жижи вдосталь, а воды все-таки кет), перед глазами дыбились скалистые оголенные отроги, исполосованные трещппами. Казалось, до гор рукой подать, но шагаем и шагаем, а они словно не близятся.
   Сон еще не сброшен окончательно, однако идем ходко - радость наступления! По Внешней Монголии тоже был марш, и как он трудно давался. А тут будто не тот же зной, не то же безводье, не те же бесконечные, оплетающие ноги версты. Вперед к победе, вперед к миру! Я стараюсь ступать легко и чувствую, как автомат пересчитывает мне ребра. Вперед - это правильно, но перед победой и миром были и будут бои. Ныне совершенно очевидно: японцы заранее увели из приграничья главные силы, потому здесь такое относительно слабое сопротивление.
   Командир полка говорил: главные группировки за Хинганом, там, на Маньчжурской равнине, предстоит генеральное сражение, однако не исключено, что японцы попытаются раньше нас выйти к Хингану с другой стороны, захватить перевалы, закупорить горные проходы. А вывод прежний: быстрей вперед, вперед, на войне упреждение противника много значит.
   Здесь, в предгорье, войска пылят поменьше: почва не та да и вроде бы рассосались по степи, верней же - растянулись, кто ушел далеко на юг, кто вроде нашей дивизии болтается посередке, кто отстал, пу это тылы, они вечно отстают в наступлении. Где-то вдали погромыхивает канонада, изредка пролетают паши самолеты, японских не видно. Над горными вершнпами сгущаются облака, из белых превращаясь в пепельно-серые, а кое-где и в грязно-черные, эти рваные тучи временами закрывают солнце. Натянет грозу, польет дождь? Давненько мы не чуяли, что это за явление природы.
   Нас нагнали полевые кухни, по завтрак все-таки подзадержался. По уважительной причине. Только-только собрались устраивать прпвал, как на сопке справа затарахтел пулемет, в голове полковой колонны замешкались, остановился и наш батальон.
   - В укрытия! В укрытия!
   Какие тут укрытия - ссыпались по ту сторону караванной тропы, за камни и чахлые кустики. И за высокую траву. Будто трава и кустики могут задержать пулеметную очередь. Пулемет - я определил: станковый, "гочкис" бил короткими очередями, по куда - враз не попять. Ясно одно: нужно подавить. И тут-то я в который раз пожалел о близости - по расстоянию - к полковому начальству: командир полка приказал командиру ближнего батальона, то есть первого, а тот приказал командиру ближней роты, то есть первой, уничтожить огневую точку! Всегда мне чтонибудь достается. Хотя все равно кому-нибудь надо уничтожать вражеский пулемет. Я повел роту, маскируясь кустарником, в обход сопки, вдогонку донеслось комбатово: "Глушков, не пурхайся! Втемяшилось?" Втемяшилось, и пурхаться мне ни к чему, нужно не терять времени, но и терять своих солдат я не намерен.
   Поэтому поспешать буду осторожно. Кстати, я не совсем понял, почему посылают стрелковую роту, почему не обработать высотку из пушек, из минометов? Или так быстрей и надежней? Может быть.
   Так либо иначе, рота где короткими перебежками, где по-пластунски охватила сопку. Пулеметчики пас заметили: пули засвистели в траве, свист их был как свист косы. Мы вели огонь из ручных пулеметов, винтовок, автоматов, и "гочкис" посылал очереди то в один конец нашей цепи, то в другой. Я подумал: "Кидается как бешеный, из стороны в сторону". Оборачиваюсь: два минометных расчета тащат своп игрушки во главе с сампм командиром минометной роты. Запыхавшись, докладывает, что прибыл по приказанию комбата, раньше не смогли, отстали на марше.
   Я отвечаю, что лучше поздно, чем никогда, что давай, мол, обрабатывай сопку из свопх самоваров, а потом стрелки атакуют ее.
   Мины ударили по высотке, ее заволокло дымом, мы забросалп ее гранатами и поднялись в атаку. Пулемет тявкнул, захлебнулся.
   Взбираться по крутоватому склону было нелегко. Наконец добрались до площадки, обложенной плоскими камнями. Представлятьто "гочкис" я представлял, но реальность оказалась более впечатляющей: пулемет был покорежен, а два пулеметчика к нему цепями прикованы! Смертники! Японцы мертвы, в посеченных осколками куртках; овальной формы каски валяются рядом; рядом же и горка ручных гранат, похожих на паши "лимонки": не успели воспользоваться.
   А на Западе тоже приковывали к пулемету цепями за руку либо за ногу немцев-"штрафников", власовцев, сам видел. Думаю об этом и напряженно жду сообщений, есть ли потери в роте. Потеря была одна, зато какая - лейтенант Петров ранен в грудь, навылет. Жаль хлопца, и повоевать как следует не удалось. Я подошел к нему. Он лежал на брезентовых носилках, санитары готовились спустить его вниз, куда подъедет санитарная летучка. Теперь опять ищи замену. Из резерва вряд ли пришлют, придется ставить белобрысых, большелобых, смешливых сержантов, снова переводить из помкомвзводов во взводные, заодно и свой, первый взвод отдам, так будет лучше, хватит с меня ротных забот. Понимаю отчетливо: коль выбивает взводных лейтенантов, а на смену пм непотопляемые сержанты, - значит, война всерьез.
   Я наклонился над Петровым - грудь перебинтована, лпцо бескровное. Он открыл глаза, прошептал:
   - Не повезло...
   - Крепись! Придет санитарный автобус, эвакуируем в госпиталь.
   - Прощайте, товарищ лейтенант...
   - Прощай, друг! Поправляйся...
   - Поправляйся! - сказал и Иванов, еле удерживая слезы.
   Вот еще один человек мелькнул на моем воинском пути и исчез, я даже толком не узнал его. В общем, парень неплохой.
   А сколько их мелькнуло и кануло в водовороте войны, и фамилию-то не всегда запомнишь... Бывает, всплывет в памяти лицо, но как зовут - хоть убей...
   Я доложил комбату о ликвидации пулеметного гнезда, о ранении Петрова, комбат побежал докладывать командиру полка. А вокруг гремели котелки, стучали ложки: покамест мы перли на сопку, началась раздача завтрака. Подключилась к этому занятию и первая стрелковая рота, ибо жизнь продолжалась. Нехотя совал я ложку в котелок, кое-как проглатывал полуостывшую пшенку, запивал вовсе уж остывшим чайком и не подозревал, какая новость поджидает меня, как и весь первый батальон, после припозднившегося завтрака: распоряжение остаться на месте. Как на месте, почему? Полк уходит, а мы? Я пожалел, что возле меня нет замполита Трушина: он бывал неизменно в курсе событий, - но он отирался около комбата и был недоступен.
   - Что бы это значило? - задумчиво спросил меня Иванов.
   - Сам, лейтенант, теряюсь в догадках! Поживем - увидим!
   Философская эта фраза "Поживем - увидим", весьма популярная в армейской среде, выручала во многих случаях: стоило лишь набраться терпения - и что-то в конце концов прояснялось.