Снегов Сергей Александрович. Язык, который ненавидит

   Оно невозможно и по иной причине. Я знал лишь одного блатного – Сашку Семафора – имевшего за собой несколько лет студенчества. Даже человека со средним образованием среди них встретишь редко. Обычно блатные – недоучки. И они остро ощущают, что недоучки и неудачники. Когда я был начальником лаборатории на лагерном производстве, многие мои работники-блатные поступали на курсы и в школу – мы подталкивали их на учение. Получение свидетельства или диплома было равнозначно уходу из кодла. И, наоборот, те, что оставались ворами, бросали ученье. Это не значит, что они были лишены способностей. Среди воров типичны сообразительность, быстрота реакции, энергия, решительность – все это необходимые в их ремесле качества. Просто духовная культура и воровская профессия – понятия несовместимые.
   В качестве примера употребления блатного жаргона прилагаю ироничную «Историю отпадения Нидерландов от Испании», созданную Львом Гумилевым. Я значительно дополнил его легкий, яркий, остроумный рассказ, он стал тяжелее и педантичней, но полнее. В нем представлены самые общеупотребительные словечки лагерно-воровского жаргона. Текст Гумилева дан прописными буквами, мой – в скобках – строчными.
   Во втором приложении постараюсь выяснить моральный облик и обстоятельства житейского существования народа по анализу преобладания в его языке слов бранных и критических над словами хвалебными.

Приложение первое
Л. Н. Гумилев
История отпадения Нидерландов от Испании

   В 1565 ГОДУ ПО ВСЕЙ ГОЛЛАНДИИ ПОШЛА ПАРАША, ЧТО ПАПА – АНТИХРИСТ. ГОЛЛАНДЦЫ НАЧАЛИ ШИПЕТЬ НА ПАПУ И РАСКУРОЧИВАТЬ МОНАСТЫРИ. РИМСКАЯ КУРИЯ, ОБИЖЕННАЯ ЗА ПАХАНА, ПОДНАЧИЛА ИСПАНСКОЕ ПРАВИТЕЛЬСТВО. ИСПАНЦЫ СТАЛИ КАЧАТЬ ПРАВА – НАХАЛЬНО ТАЩИЛИ ГОЛЛАНДЦЕВ НА ИСПОВЕДЬ: (совали за святых чурки с глазами). ОТКАЗЧИКОВ САЖАЛИ В КАНДЕЙ НА ТРЕХСОТКУ, ОТРИЦАЛОВКУ ПУСКАЛИ НАЛЕВО. ПО ВСЕЙ СТРАНЕ ПОШЛИ ШМОНЫ И СТУК. СПЕШНО СТРЯПАЛИ ЛИПУ. (Гадильники ломились от случайной хевры. В проповедях свистели об аде и рае, в домах стоял жуткий звон). ГРАФ ЭГМОНТ НА ПАРУ С ГРАФОМ ГОРНОМ ПОПАЛИ В НЕПОНЯТНОЕ. ИХ ПО ЗАПАРКЕ ЗАМЕЛИ, ПРИШИЛИ ДЕЛО И ДАЛИ ВЫШКУ.
   ТОГДА РАБОТЯГА ВИЛЬГЕЛЬМ ОРАНСКИЙ ПОДНЯЛ В СТРАНЕ ШУХЕР. ЕГО ПОДДЕРЖАЛИ ГЕЗЫ (урки, одетые в третий срок). МАДРИДСКАЯ МАЛИНА ПОСЛАЛА СВОИМ НАМЕСТНИКОМ ГЕРЦОГА АЛЬБУ. АЛЬБА БЫЛ ТОТ ГЕРЦОГ! КОГДА ОН ПРИХЛЯЛ В НИДЕРЛАНДЫ, ГОЛЛАНДЦАМ ПРИШЛА ХАНА. АЛЬБА РАСПАТРОНИЛ ЛЕЙДЕН, ГЛАВНЫЙ ГОЛЛАНДСКИЙ ШАЛМАН. ОСТАТКИ ГЕЗОВ КАНТОВАЛИСЬ В МОРЕ, А ВИЛЬГЕЛЬМ ОРАНСКИЙ ПРИПУХ В СВОЕЙ ЗОНЕ. АЛЬБА БЫЛ ПРАВИЛЬНЫЙ ПОЛКОВОДЕЦ. СОЛДАТЫ ЕГО ГУЖЕВАЛИСЬ ОТ ПУЗА, В ОБОЗЕ ШЛО ТРИДЦАТЬ ТЫСЯЧ ШАЛАШОВОК. (На этапах он не тянул резины, наступал без показухи и туфты, а если приходилось канать, так все от лордов до попок вкалывали до опупения. На Альбу пахали епископы и князья, в ставке шестерили графья и генералы, а кто махлевал, тот загинался. Он самых высоких в кодле брал на оттяжку, принцев имел за штопорил, графинь держал за простячек. В подвалах, где враги на пытках давали дуба, всю дорогу давил ливер и щерился во все хавало. На лярв он не падал, с послами чернуху не раскидывал, пленных заваливал начистяк, чтоб был полный порядок).
   НО АЛЬБА ВСКОРЕ ДАЖЕ СВОИМ ПЕРЕЕЛ ПЛЕШЬ. ВСЕ ЗНАЛИ, ЧТО ГЕРЦОГ В ЗАКОНЕ И ЛАПУ НЕ БЕРЕТ. НО КТО-ТО СТУКНУЛ В МАДРИД, ЧТО ОН СКУРВИЛСЯ И ЗАКОСИЛ КАЗЕННУЮ МОНЕТУ. АЛЬБУ ЗАМЕЛИ В КОРТЕСЫ НА ОБЩИЕ РАБОТЫ, А ВМЕСТО НЕГО НАРИСОВАЛИСЬ АЛЕКСАНДР ФАРНЕЗИ И МАРГАРИТА ПАРМСКАЯ – (два раззолоченных штымпа), РЯДОВЫЕ ПРИДУРКИ ИСПАНСКОЙ КОРОНЫ.
   В ЭТО ВРЕМЯ В АНГЛИИ ПОГОРЕЛА МАРИЯ СТЮАРТ. МАШКЕ СУНУЛИ ЛИПОВЫЙ БУКЕТ И ПУСТИЛИ НА ЛУНУ. ДОХОДЯГА ФИЛИПП II ПОСЛАЛ НА АНГЛИЮ НЕПОБЕДИМУЮ АРМАДУ (но здорово фраернулся. Гранды-нарядчики филонили, поздно вывели Армаду на развод, на Армаде не хватило пороху и баланды. Капитаны заначили пайку на берегу, спустили барыгам военное барахлишко, одели матросов в локш, а ксивы выправили на первый срок, чтоб не записали промота. Княжеские сынки заряжали туфту, срабатывали мастырку, чтоб не переть наружу). В БИСКАЙСКОМ МОРЕ АРМАДУ ДРАЛА ПУРГА. МАТРОСЫ ПО ТРОЕ СУТОК НЕ КИМАРИЛИ, ПЕРЕД БОЕМ НЕ ПОКИРЯЛИ. АНГЛИЙСКИЙ АДМИРАЛ ИЗ СУК СТЕФЕНС И ЗНАМЕНИТЫЙ ПОРЧАК ФРЕНСИС ДРЕЙ РАЗЛОЖИЛИ АРМАДУ, КАК БОГ ЧЕРЕПАХУ. ПОЛОВИНА ИСПАНЦЕВ НАТЯНУЛА НА ПЛЕЧИ ДЕРЕВЯННЫЙ БУШЛАТ, ОСТАВШИЕСЯ ПОДОРВАЛИ В ХОВИРУ.
   ГОЛЛАНДЦЫ (обратно зашуровались) И ВУСМЕРТЬ ПОКАТИЛИСЬ, КОГДА ДОТЫРКАЛИ ПРО АРМАДУ. ИСПАНЦЫ ЛЕПИЛИ ОТ ФОНАРЯ ПРО ПОБЕДУ, НО ИМ НЕ ПОСВЕТИЛО ССУЧЕННЫХ СТАНОВИЛОСЬ МЕНЬШЕ, ЧЕСНОКИ ШЕРУДИЛИ РОГАМИ. ГОЛЛАНДЦЫ ВОССТАЛИ ПО НОВОЙ, А МАРГАРИТА ПАРМСКАЯ И АЛЕКСАНДР ФАРНЕЗЕ СМЫЛИСЬ ВО ФЛАНДРИЮ, ГДЕ НАРОД КЛАЛ НА ЛЮТЕРА.
   ТАК ВЛАДЫЧЕСТВО ИСПАНЦЕВ В ГОЛЛАНДИИ НАКРЫЛОСЬ МОКРОЙ…

Приложение второе
О «тонком строении» обыденного языка

   В химических науках есть термин «тонкое строение». Когда-то господствовала теория, что каждое вещество состоит из одинаковых молекул, как здание из равноценных кирпичей. Например, вода – конгломерат двух атомов водорода и одного атома кислорода – H ₂O – и этим все сказано о ней, ибо все молекулы между собой равны. Потом химики установили, что некоторые молекулы несут электрические заряды, что вокруг этих молекул, ионов, сгущается много других. Прежнее представление о веществе, состоящем из множества одинаковых молекул, равномерно натыканных в пространстве, отвергнуто. Вещество образовано облаками молекул и пустотами между ними. Такое строение названо тонким, хотя верней его назвать строением сложным. Простое вещество – вода, оказалось, имеет очень тонкую, то есть очень сложную структуру. В ней трехатомные молекулы слипаются в кучки молекул, в ней – обыкновенной воде имеются такие сочетания, что больше характерны для льда, а не для жидкости, – молекулярные разновидности льда содержатся даже в паре. Таким представляется ныне сложнейшее строение воды.
   Человеческий язык относится к структурам, имеющим гораздо более «тонкое» строение, чем материальные вещества. Он не только состоит из неоднородных словесных образований, но и демонстрирует определенное иерархическое строение. В нем отчетливы слова главные и второстепенные, слова командующие и подчиненные, слова определяющие и дополняющие, слова сильные и слова слабые, слова абсолютно необходимые и необязательные, слова второ- и третьестепенные, привешиваемые к основным, как мелкие украшения и детали. В языке слова сгущаются вокруг основных, вершинных, определяющих своей первенствующей выразительностью свое окружение – слова, примыкающие к ним, составляющие как бы свиту. Когда тридцать с лишком лет назад в «Новом мире» печаталась моя повесть «Взрыв», Александр Трифонович Твардовский говорил мне, что как имени Господа нельзя произносить всуе, так нельзя частить и словами сильными, они должны произноситься редко, ибо впечатление от каждого из них много больше, чем от десятка обычных, менее выразительных слов. «Мне как-то Фадеев сказал, – говорил Твардовский, указывая, что я напрасно дважды повторил очень сильное слово, – что если ты, Саша, в первой главе трехтомного романа напишешь, что кто-то перднул, то снова этого слова повторять нельзя, ибо и без него вонь пойдет по всем трем томам.»
   Неравноценность слов, их иерархическая взаимоподчиненность является не только анатомической картиной современного языка, но отражает его историческое движение: все зарождение и развитие речи выражено в нынешнем взаимодействии отдельных слов и разделов речи. Уверен, что язык возник как указания на вещи, как обозначение вещей. Не столько крик и междометие импульсивные выражения эмоций – являются началом языка, как именно потребность в различении окружающих объектов. Речь возникла как фиксация многообразия внешнего мира, как выражение его материальной вещности. Все древние слова и словосочетания выражают эту вещную природу языка, составляющую его изначальную сущность и естественное назначение. Слово «речь» в русском языке означает разговор, взаимный обмен словами, а в украинском, сохранившем более древностей, рич – просто предмет, вещь. И в русском раньше для обозначения торжественной речи, что-то показывающей, в чем-то убеждающей, применялось слово «вещать», то есть демонстрировать вещи, изначально лежащие в сути слова. Мы и сейчас говорим об ораторе – он держит речь – и это напоминает об исконном манипулировании вещами. А вождь племени или шаман выходил к народу увешанный разными предметами – и тем самым держал перед народом очень содержательную речь, хотя не произносил ни звука. Сановник, увешанный лентами или орденами, или современный генерал, забронированный наградными колодками, тоже молча держит перед зрителями речи в их первоначальном смысле. Слово – обозначение вещи, таково его изначальное историческое значение.
   Слово существительное в силу этого является не только формально первой частью в современной структуре языка, но и генетически первой. Именно со слова существительного исторически начинался сам язык. И второй стадией в развитии языка, столь же очевидно, должен был стать глагол, то есть обозначение действия, которое можно совершить с предметом либо которое само совершается в предметном мире. Современному человеку обсервирование окружения куда свойственней, чем активное барахтанье среди предметов. Мы в нашей интеллектуальной взрослости не столько деятели мира, как созерцатели его. Созерцание природы и людей – важнейшая особенность мышления, оно не так толкается о вещи, как пристально вглядывается в них, наблюдает их, отыскивает порядок в их хаотическом мельтешении. Но первобытное мышление, творившее язык, не углублялось во второстепенности, а ухватывалось за самое яркое, самое выразительное, самое важное для понимания мира и искусства обращения с ним. Так совершенствуется язык: фиксация окружающего превращается в речь об окружающем – со словом существительным сращивается глагол.
   Интересно, что когда евангелист, философствуя, довольно туманно определил создание мира – «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог», – то Фауст у Гете очень тонко подметил слабость такого словосочетания. Слово «было» явно указывает на присутствие какого-то объекта, и этот объект Слово имелся у такого же наличного объекта Бога, а при дальнейшем рассмотрении эти два объекта оказывались одним нерасчлененным, лишь бытийно существующим и по одному этому непонятным единством. И Фауст смело – в точном соответствии с наставлениями своего духовного отца Иоганна Фихте – приписывает лишь статично существующему Единству действенность, оглаголивает его: «И вижу я деяние вначале бытия». Философский огромный шаг вперед Фауста был, в сущности, упрощенным повторением реального шага, которое совершало историческое развитие любого человеческого языка.
   Дальнейшее совершенствование языка характеризуется появлением новых частей речи – прилагательных, наречий и пр. – дополнительно, с разных сторон рисующих то основное, что дано существительными и глаголами. И чем язык многозначней и богаче оттенками, тем многочисленней в нем черты обсерватизма, наблюдения за миром, а не активного действия в мире. Язык перегружается прилагательными, числительными, наречиями, зоркость наблюдения в нем преодолевает энергию действия. Сколько помню, Паустовский заметил, что одно прилагательное к существительному может позволить себе каждый, два допустимы у таланта, а три разрешит себе только гений. У многих, отнюдь не гениев, речь перегружается прилагательными до того, что превращается в нечто тягучее и трудно воспринимаемое. Еще в «Литературных мечтаниях» В. Белинский иронизировал над мастерами необъятных предложений и аршинных периодов.
   Вероятно, поэтому в литературе ныне типична тяга к краткой и энергичной речи, то есть оперированию, как в старых формах языка, в основном существительными и глаголами. Еще Пушкин отдавал им предпочтение перед прилагательными, как, например, в стихах:

 
Пришел и ослабел, и лег
Под своды шалаша на лыки.
И умер бедный раб у ног
Непобедимого владыки.
 

   либо:

 
Была пора. Наш праздник молодой
Сиял, гремел и розами венчался
И с песнями бокалов звон мешался…
 

   Еще ясней у Пастернака:

 
Во всем мне хочется дойти
До самой сути.
В работе, в поисках пути,
В сердечной смуте;
До сущности прошедших дней,
До их причины,
До оснований, до корней,
До сердцевины.
О, если бы я только мог
Хотя отчасти,
Я написал бы восемь строк
О свойствах страсти…
 

   Я как-то подсчитывал, что у Пушкина преобладание глаголов над прилагательными росло год от года при совершенствовании его мастерства. А у такого современного мастера речи, как Хэмингуэй, на одно прилагательное – это легко проверить – приходится 10-12 глаголов. Еще меньше прилагательных у нашего Симонова – подобный языковый пуризм у него создает явную сухость речи.
   Возвращаясь к блатному жаргону, добавлю, что почти телеграфный по «служебной» сжатости и выпуклости, он структурно имеет истоки в нашем собственном изначально-примитивном языке, старательно выделявшем в речи только предметы и действия с ними. Он в этом отношении просто гиперболизирует энергичный примитивизм древних форм. Интеллектуальная бедность роднит его с давно преодоленными способами речи. И, соответственно, – обилием существительных и глаголов – сближает с наиболее модными примитизированными словарями современных писателей. Разница – в интеллектуальной высоте лишь структурно, а не семантически схожих способов изъяснения фактов и мыслей.
   Что же до того, что он весь пропитан недоброжелательством, недоверием к людям и издевательством над ними, то это, как я уже указал, прямая функция ремесла, основанного на вражде, злобе и наглом использовании чужих просчетов. Добавлю, что и в любом примитивном человеческом обществе, отнюдь даже не в воровском, но просто атомизированном на самостоятельно живущие группки, на соседствующих, но отнюдь не дружественных хозяйчиков, язык, при помощи которого общались, показывал не взаимную любовь, а взаимное недоверие, подозрительность, прямую вражду. Латинское «Человек человеку волк» в сущности не острота, не парадокс, а трезвое констатирование общественной реальности. Наше речение: «У соседа пала лошадь. Ну, что мне в этом? А все же приятно!» – из того же порядка моральных характеристик самого общества.
   Много лет назад я заинтересовался – как словарное богатство языка рисует нравственный уровень общества, создававшего этот язык? Чего в языке больше – хвалы или ругни? На чем акцентировали свое внимание «звонкие забулдыги-подмастерья народа-языкотворца», выражаясь прекрасной формулой Маяковского. На открывавшихся повсюду совершенствах соседей или на их отдельных недостатках? Я тогда наскоро набросал список ругательных характеристик и характеристик хвалебных – и был поражен открывшейся мне картиной нравственного облика «Народа-языкотворца». Ни в коем случае не претендуя на полноту и не выстраивая слова строго по алфавиту и семантическому ранжиру, привожу эти два наскоро составленных списка.
   Ругня
   Авантюрист Вор Забулдыга
   Алкаш Враль Задница
   Аллилуйщик Врун Зазнайка
   Арап Выскочка Зануда
   Архаровец Вшивка Засранец
   Аферист Зверюга
   Гад
   Байбак Гадина Идиот
   Балбес Гнусь
   Бандит Говнюк Кат
   Бездарь Головешка Кацап
   Бездельник с мозгами Костолом
   Бздюк Грязнуха Кретин
   Бесноватый Гундосый Курносик
   Бирюк Дебил Кусочник
   Болван
   Болтун Дегенерат
   Бормотун Дерьмюк Лапацон
   Босяк Дрянцо Ленивец
   Брехун Дрянь Лентяй
   Бука Дурак Лизоблюд
   Бурдюк Дурило Лизун
   Ловкач
   Живоглот Лопух
   Вонючка Живодер Лжец
   Ворюга Жид Лодырь
   Ворчун Жопник Льстец
   Мерзавец Подлиза Трус
   Мразь Подлипала Тупица
   Мурло Подлюга Тюфяк
   Подонок
   Наглец Подхалим Черномазый
   Нахал Пошляк Чокнутый
   Невежа Пройдоха Чувырло
   Негодяй Пролаза Чудак
   Недоделыш Проныра Чудило
   Недоносок Прорва Чумовой
   Недоросль Прохиндей Чурбан
   Недотепа Прохвост Чучело
   Несмысленыш Пустобрех Чушка
   Неумека Пустолай
   Неумеха Пустомеля Урод
   Ничтожество
   Обжора Разбойник Фармазонщик
   Разгильдяй
   Облиза Растяпа
   Обманщик Ревун Хам
   Оболтус Рожа Ханыга
   Обормот Хапуга
   Озорник Харя
   Олух Самозванец Хвастун
   Остолоп Сволочь Хитрован
   Серун Хитрюга
   Падаль Скотина Хлюст
   Паразит Слюнтяй Хлюпик
   Параноик Смерд Хмурчик
   Паршивец Сорванец Холоп
   Паскуда Стервец Холуй
   Пентюх Сумасброд Христопродавец
   Пердун Сумасшедший Хулиган
   Плакса
   Плут Тать Шарыга
   Поганец Тварь Шваль
   Подлец Тихарь Шельма
   Уверен, что этот список можно значительно пополнить. Конечно, многие слова представляют обыкновенное название вещей (чучело, скот), но они уже давно наряду с обычным своим значением приобрели второй смысл ругательных и обидных выражений.
   Совсем другую картину показывает – тоже крайне неполный – словарь добрых слов и прекрасных характеристик. Их, прежде всего, несравненно меньше.
   Шептун Шибзик Шпендрик
   Шерамыжник Шлюха Шустрик
   Добряк Милок Святой
   Дорогуша Милый Смельчак
   Душка Миляга Солнышко
   Желанный Красавец Трудяга
   Здоровяк Мудрец Труженик
   Ласковый Нежный Хороший
   Любимый Работяга Умелец
   Любомудрый Родной Умница
   Естественный вывод из написанного: ругни в словаре больше, чем похвалы, и она разнообразней и ярче хвалебных слов. Еще важное отличие: ругали человека в целом, то есть охаивали существительным, – всего сразу опорочивали. А хвалили чаще прилагательными (умный, хороший, милый, добрый, ласковый), то есть хорошее в человеке признавали только частью его, свойством, а не целостностью. А если и хвала давалась как целостность личности, то невольно в имя существительное вкрадывалась ирония, какой-то оттенок сомнения: умник – от умного, милок и миляга – от милого, добряк – от доброго, дорогуша – от дорогого и т. д. Как если бы хвалящий остерегал себя от твердого утверждения того, что в принципе достойно хвалы. Совсем иное отношение к тому, что хулится: словарь для осуждения применяет только утвердительный, только категоричный, только существительными (дающими общую характеристику личности), а не отдельные свойства и частные черты. Человечество развивало свой язык, гораздо чаще охаивая своих членов, чем восхищаясь ими. Возможны два объяснения такого явления:
   1. Недостатков у людей много больше, чем достоинств, потому и слов, характеризующих недостатки, тоже больше.
   2. Отрицательного у людей не больше, чем положительного, но недостатки воспринимаются очень болезненно, а достоинства считаются нормой – почему язык и концентрирует свое внимание на выпадении из нормы, то есть на недостатках, а не на нормальных достоинствах. В этих двух толкованиях могут найти для себя питательную основу морализующие пессимисты и оптимисты. Иначе говоря, при одном толковании народ по анализу своего языка низвергается до подонства, а при другом – возвышается до святости. Разумеется, это крайности теоретического толкования, а не разумная констатация реальности.
   Зато блатной жаргон со своей исконной недоброжелательностью к людям продолжает именно в пессимистическую сторону древнюю ругательность языка. Острую критику человеческих недостатков, типичных для первых стадий языка, блатной доводит до ненависти к людям, до презрения и отвержения, до отрицания у них всего доброго. И еще важное отличие: в историческом развитии языка недоброжелательство постепенно смягчается, общая ругань вырождается в частную критику, и сами ругательные словечки из высокоактивных и бытовых становятся реликтовыми, употребляются все реже. Ничего подобного не наблюдается в блатном жаргоне. Ненависть и недоброжелательство в нем не смягчаются. И не могут смягчаться: это противоречило бы природе ремесла, которое должен обслуживать порожденный этим ремеслом жаргон. Для примера можно привести и такую важную особенность блатного языка. В тюрьмах и трудовых лагерях заключенные должны трудиться. Труд, хотя и полезный для них самих (все же дает некоторый денежный заработок и сокращает срок отсидки), по природе своей – насилие, со всеми свойствами принудительности. И блатной язык точно реагирует на характер этого нежеланного труда: для обязательной работы имеется всего несколько общих словцов – трудяга, труженик, работяга. Но для отлынивания от нее созданы десятки разнообразных слов – и каждое точно выражает особый способ этого отлынивания.

Толковый словарь лагерно-воровского языка

А

   АКТИРОВАТЬ – Освобождать от работы. Актированная погода – нерабочая из-за бури либо мороза.
   АТАНДЕ – Сигнал опасности. Берегись! Смывайся.

Б

   БАБКИ – Деньги. Они же – правда, реже – творог.
   БАБОЧКА – Галстук. Он же селедка, которая также сабля.
   БАКЛАН – Хулиган.
   БАЛАБАС – Сало.
   БАЛАНДА – Скверный суп. Плохая жидкая еда вообще.
   БАЛДА – Луна.
   БАЛДОХА – Солнце.
   БАЛОЧКА – Базар, толкучка.
   БАН – Вокзал.
   БАНДЕРОЛЬ – Пачка денег.
   БАНДОРЬ – Содержатель притона.
   БАРЫГА – Спекулянт, скупщик краденого
   БАТЯ – Пожилой мужчина. Оттенок уважения.
   БАЦИЛЛА – Многозначное словцо. Чаще – масло, сало, жиры, вообще питательная пища. Но также выгодное дело. И одновременно – туберкулезник.
   БЕГАТЬ – Воровать, но также покупать, купить для воровства. И еще идти. Побежим – пойдем.
   БЕГАТЬ ПО СОННИКУ – Воровать в ночное время у сонных.
   БЕГУНКИ – Тапочки.
   БЕРДАНА – Передача.
   БЗДЕТЬ – Бояться, страшиться. Типичное речение: он ее тянет, а она его бздит (он ее ругает, а она его боится.)
   БИКСА – Проблядь. В принципе – блядь, с оттенком пренебрежения.
   БИТЫЙ – Опытный, наученный жизнью. Оттенок уважения. Битый фрей фрайер, умеющий за себя постоять, знающий воровской закон и сам на рожон не прущий.
   БЛАТНОЙ – Лагерное наименование воров.
   Между собой воры не употребляют этого слова. Вор у них словцо почетное, блатной, блатяк – нет.
   БЛАТЯК – Презрительное наименование воров у лагерных придурков.
   БЛЯДЬ – Женщина легкого поведения, но не проститутка. Нейтральный термин. По отношению к мужчине оттенок ругательства, по отношению к женщине – нет.
   БЛЯДЬ БУДУ – Честное слово! Ей богу!
   БОБКА, БОБИК – Рубашка.
   БОБР – Зажиточный фрайер. Завидный объект для облапошивания.
   БОЙ – Карты, они же колотье и стыри.
   БОКА – Часы. Они же бочары, бобичи, бобочки.
   БОТАЛО – Язык.
   БОТАТЬ – Говорить, ботать по фене – говорить на воровском жаргоне.
   БОЦАТЬ – Плясать.
   БРАТЬ МЕТРО – Рыть подкоп.
   БРАТЬ НА ОТТЯЖКУ – Запугивать криком, грозным видом, но без рукоприкладства.
   БУГОР – Бригадир на лагерных работах.
   БУКЕТ – Внушительный набор статей уголовного кодекса.
   БУРКАЛЫ – Глаза. Они же гляделки и полтинники. Оттенок пренебрежения выпятил буркалы.
   БУХАРИТЬ – Выпивать.
   БУХАРЬ – Пьяница.
   БУХОЙ – Пьяный.
   БУШЛАТ – Ватное короткое пальто без воротника, либо с намеком на него.
   БЫТОВИК – Лагерник, осужденный по бытовым статьям УК.

В

   ВАНТАЖ – То же, что и кураж. Прибыль, материальное процветание.
   ВАНТАЖИСТ – Карточный умелец, выигрывающий у всех. Если и шулер, то такой, что и не поймать. Удачник.
   ВАСЕР – То же, что и шухер. Тревога, опасность со стороны милиции.
   ВЕК СВОБОДЫ НЕ ВИДАТЬ! – Божба. Ближе всего – ей богу!
   ВЕЛИК – Велосипед.
   ВЕРТЕТЬ – Воровать. Отвернуть – украсть.
   ВЕРТУХАЙ – Надзиратель в коридоре тюрьмы.
   ВЕРХА – Наружные карманы, в том числе и брючные.
   ВЗЯТЬ КАБУР – Пробить в стене отверстие.
   ВИНТ, ВИНТОРЕЗ – Винтовка.
   ВКАЛЫВАТЬ – Работать на тяжелых работах. То же, что пахать, но пахать звучит уважительней и работа, как правило, не из тяжких.
   ВОДЯРКА – Водка, она же Ханка.
   ВОЛОКЕ M – Несем. Волокем темного кишмалу на яму ямщику – несем добычу на квартиру, где принимают ворованное. Речение – только у профессионалов воровского промысла.
   ВОР – Нормальное наименование профессии. Соединяется с многочисленными дополнениями. Только для тех, кто начал воровать на воле, а не в лагере. Профессионал. Никакого ругательного оттенка. Скорей – звание.
   ВОР АВТОРИТЕТНЫЙ – Уважаемый вор, с мнением которого считаются все прочие воры, включая и тех, кто сам имеет в услужении шестерок, и в обучении сявок и огольцов. Если он и пожилой, то называется почтительно паханом.
   ВОР ВЗРОСЛЫЙ, ВОР ПОЛУЦВЕТНЫЙ – Опытный профессионал. Умеет самостоятельно вести воровские дела.
   ВОРОВСКАЯ ПРИСТЯЖЬ – Вор, еще не знающий всех воровских законов подмастерье, а не мастер.
   ВОРОЧАТЬ – Переносить, таскать. Шутка: майданы на бану ворочать
   В РОТ МЕНЯ… – Тоже божба. Ближе всего – ей богу!
   ВОШЛЯКИ – Они же мандовошки. Лобковая вошь.
   ВОСМЕРИТ, ВОСМЕРОЧНИК – Симулирует сумасшествие, симулянт.
   ВОЯКА, ВОЯК – Военный человек. К сотрудникам НКВД в военной форме не относится.
   ВСЮ ДОРОГУ – Непрестанно, постоянно, все время. Вероятно, отражение этапного бытия.