Страница:
– Вот что я тебе скажу. Хочешь пожить своим умом? Валяй! Я дам тебе полсотни баксов. Пятьдесят дохлых президентов, – поправился он, переходя на уличный жаргон, – если ты проведешь тут пару часиков.
Джейсон посмотрел на море огней, не замечая, что творится на тротуаре, где было похуже, чем в аду.
– А ты молодец! – сказал он, когда Митч затормозил.
– Я подберу тебя здесь же, – крикнул Митч вдогонку Джейсону, – ровно через два часа!
Дождавшись, пока мальчишка исчезнет в толпе, он взял трубку и нажал пару кнопок.
– Пол! Ты его засек?
– Все в порядке, Митч, остынь. – Сладкий голос Пола Талботта заполнил машину. – Мы пустили за ним хвост.
– Отлично. Припугните его хорошенько. И, кстати, отнимите у него курточку.
Митч положил трубку и с ходу вклинился в поток машин. Отъезжая от тротуара, он едва не задел передвижной аптечный киоск и погрозил кулаком сутенеру, который попытался остановить его, хлопнув ладонью по капоту.
По дороге в офис он думал о Ройс Уинстон. Ловкий он, сукин сын, сумел-таки ее пронять! От удовольствия он громко прищелкнул языком. По крайней мере в одном отношении истекшие пять лет ничего не изменили. А ведь у него были сомнения на этот счет.
Воспоминания бывают обманчивы. Они соблазняют и предают. Он знал это лучше, чем кто-либо еще. Из-за воспоминаний он однажды чуть не поплатился жизнью.
Ничего, на этот раз в отличие от первого он и бровью не поведет. Наплевать ему, что подумает о нем Ройс Энн Уинстон. И все же где-то в потайной глубине, там, где открывается окошечко в самую душу, еще тлел уголек прошлого, который оказалось легче раздуть, чем он предполагал. Но что толку, раз она решила выйти за это ничтожество!
Что же теперь? Он в задумчивости вышел из машины, в задумчивости отпер кабинет. Ответ никак не шел в голову. Ничего, он обязательно что-нибудь придумает. Он всегда находил выход из любого положения. Очень жаль, что шум, оборвавший их поцелуй, никак не был связан с Брентом Фаренхолтом. Черт возьми, он бы отказался даже от места в Верховном суде, лишь бы увидеть выражение лица Фаренхолта, заставшего Ройс в его объятиях!
Брент, заносчивый мерзавец! Очень средненький интеллект. Неспособность к оригинальному мышлению. Вот вам еще одно доказательство того, что за деньги можно купить далеко не все. Хорошо бы ему знать, что влюбленная женщина не станет с такой страстью целовать другого мужчину. Тем более того, кого она якобы ненавидит.
Телефон на рабочем столе Митча зазвонил еще до того, как он успел сесть. Это был Пол.
– Парень торчит на углу, ждет тебя – уже. Его куртка у нас. Она тебе нужна?
– К черту куртку! Отдайте ее первому бездомному, которому она окажется впору.
– Она же совсем новая, Митч!
– Наплевать! Джейсон запомнит только самый горький урок.
Митч выждал два часа и только потом спустился к машине. Стояла обычная для мая прохладная ночь. С залива на город полз влажный туман. Из подземного гаража доносились приглушенные голоса: там собрались бездомные, спасаясь от» промозглой погоды. Потерянные души, живущие в потемках, подумал о них Митч.
Наверное, они найдут там деньги и пакетики с кетчупом из «Макдональдса», которые он оставил специально для них. До него донесся запах томатного супа, который бедолаги варили из кетчупа и воды. Его едва не вырвало. Он с детства не переваривал томатный суп.
Увидев его машину, Джейсон сбежал с тротуара и распахнул дверцу. Он дрожал, в лице у него не было ни кровинки.
– Ну как, понравилось? – с ухмылкой спросил Митч.
– Нормально, – отозвался Джейсон, чуть не плача.
– Куда ты подевал куртку?
– У меня ее отняли.
– Как же ты позволил?
– Позволил? – Джейсон разревелся и стал судорожно вытирать слезы кулаком. – Банда вьетнамцев затащила меня в проулок.
– Господи! – простонал Митч с неподдельным состраданием. Пол превзошел себя. Из всех банд, бесчинствующих в городе – негритянских, латиноамериканских, корейских, даже японских якузо, – вьетнамские нагоняли больше всего страху. В городе они оттачивали искусство, приобретенное в своих джунглях.
– Сдается мне, там оказалось покруче, чем ты предполагал.
Джейсон мрачно кивнул.
– Один схватил меня за… – Он указал глазами себе на ширинку. – Но я его отпихнул.
– Тебе повезло. – Митч сунул ему пятидесятидолларовую бумажку. – Получай заработанное. Один дохлый президент – Улисс С. Грант.
– Моя куртка! – простонал Джейсон, кладя в карман деньги. – Что я скажу матери?
– Это твои проблемы.
– Уолли. – Ройс чмокнула дядю в щеку и оглядела пластиковый пенал – кабинет Уолли в «Сан-Франциско Экземинер».
На компьютерный дисплей поступали международные новости ЮПИ. На столе не было свободного места из-за распечаток и стаканчиков с недопитым кофе. Единственным украшением на стене была фотография Уолли в момент получения Пулитцеровской премии.
Они тепло обнялись. У обоих были одинаковые зеленые глаза. Уоллес Уинстон уже разменял седьмой десяток, но оставался подтянутым и не лысел. Он был самым уважаемым в городе репортером, ведущим расследования.
– Я не ожидал увидеться с тобой до субботнего аукциона. Что, горящая тема?
– Нет, я здесь не по газетным делам. – Она присела за стол и рассказала об изменении темы телеинтервью.
– Сочувствую. Знаю, как много для тебя значит Центр помощи бедствующим женщинам. Поэтому я и иду на аукцион в субботу, хотя терпеть не могу напяливать обезьяний наряд.
Ройс улыбнулась. Дядя Уолли не смог бы заменить ей отца, но всегда оставался самым близким после отца человеком. После смерти отца они сблизились, хотя она последние пять лет жила с родственниками в Италии, так как не могла находиться в Сан-Франциско, где все напоминало об отце.
Они с Уолли регулярно переписывались и еженедельно разговаривали по телефону. Теперь, когда она вернулась, они виделись чаще, чем когда-то.
– Насколько я понимаю, тебе нужны кое-какие сведения о бездомных. – Он постучал по клавиатуре, вызывая необходимые файлы.
– В сущности, – проговорила она, зная, что смерть отца была для него не менее сокрушительным ударом, чем для нее, – мне нужно узнать, что у вас есть на Митчелла Дюрана.
Он встрепенулся и подозрительно посмотрел на нее.
– Какого черта?!
– Митч занимается бездомными. Арнольд Диллингем захотел, чтобы я его проинтервьюировала.
– Насколько важно для тебя участие в этой программе?
– Мне бы хотелось расстаться с юмористической колонкой и взяться за более серьезные темы, как отец. Но я боюсь, как бы во мне не заподозрили интеллектуальную легковесность.
– Пускай успех отца тебя не тревожит. Ты можешь стать кем угодно, стоит только захотеть. – Он потрепал ее по плечу. – Но твое интервью с этим подонком Дюраном мне не нравится.
– Мне тоже, но что поделать? Митч сам настоял, чтобы я ограничилась вопросами про бездомных. Ничего о его жизни – ни слова.
– Это неудивительно: Дюран никогда не дает интервью.
– Тебе это не кажется странным?
– Нет. Это простое здравомыслие. Чем загадочнее ты кажешься, тем больше не даешь покоя прессе. Твоему шоу это пойдет на пользу: многие переключатся на него, чтобы послушать Митча.
– Можно мне заглянуть в его досье?
– Зачем тебе неприятности, Ройс? Репортер обязан придерживаться данного им слова. Если тебе сказали, что что-то не должно идти в эфир, твой долг – выполнить эту просьбу.
– Я и не собираюсь отклоняться от темы. Вопросов, не касающихся бездомных, не будет, но вдруг мне поможет изучение его подноготной?
– Не понимаю, каким образом. Все репортеры штата пытались проникнуть в его прошлое во время его последнего процесса по делу об убийстве, когда имя Дюрана неделями не сходило с первых страниц. Никакого результата: он поступил во флот в восемнадцать лет и получил диплом об окончании средней школы, сдав экзамен экстерном, уже когда служил. Ройс вооружилась блокнотом.
– Где он вырос?
– Неизвестно. В свидетельстве о рождении указано местечко Пагуош Джанкшн, штат Арканзас. Жалкие хижины, торчавшие там когда-то, снесены при строительстве автострады. Сколько ни выспрашивали на соседних фермах, никто так и не вспомнил Митчелла Дюрана.
– Разве это не странно?
– В общем-то, нет. Я неплохо знаю Юг, недаром следил за тамошней борьбой за гражданские права в шестидесятые годы. Скоро я снова туда отправлюсь, чтобы написать о несоблюдении правил экологии в птицеводстве. Мне хочется уйти на покой, отхватив напоследок еще одну Пулитцеровскую премию, – признался он. – Вполне реальная перспектива.
Он пожал плечами, словно об этом не стоило много говорить, но она знала, что его самолюбие уязвлено напирающими конкурентами. Он уже не получал таких сенсационных заданий, как прежде. После его последней Пулитцеровской премии прошло слишком много времени.
– Так вот, на Юге полно крохотных городишек и бродячих батраков. То, что Дюран поступил во флот, не имея свидетельства об окончании школы, говорит просто о том, что он нигде не жил подолгу. Его умственные способности туг ни при чем. Потом он отлично учился в колледже, хотя уже работал полный рабочий день. Он был лучшим студентом на юридическом факультете Стэнфордского университета.
– А о двух шрамах у него на физиономии вы что-нибудь раскопали? – Она не стала говорить о третьем шраме, который, как ей было хорошо известно, был скрыт густой шевелюрой.
– Нет, зато известно, что он был с почетом уволен из военно-морских сил до окончания срока. Оказалось, что он не слышит одним ухом. Видимо, этот изъян сначала проглядели.
– Вот как? Наверное, поэтому он всегда держит голову набок: так он подставляет здоровое ухо!
Глух на одно ухо! Она почувствовала к Митчу такую острую жалость, что удивилась себе. При их первой встрече она обратила внимание на его характерную манеру и объяснила это просто тем, что он внимательно слушает ее. Стараясь отогнать жалость, она напомнила себе, что Митчелл Дюран не достоин ни малейшего сострадания. Гордость не позволит ему принять чужую жалость, тем более от нее.
Уолли нажал несколько клавиш, и на дисплее появился текст.
– Вот все, что у меня есть на Дюрана, включая все его судебные дела. Изучай, а я тем временем буду готовиться к редакционной летучке.
Ройс поменялась с дядей местами и быстро просмотрела все судебные дела Митча.
– Кажется, защищая страховые компании, коровка Митч не вылезает из сочного клевера.
Уолли поднял глаза от бумаги, которую читал.
– Он работает с Полом Талботтом, частным детективом, чья специальность – поддельные страховые случаи.
Она еще раз просмотрела файлы, на этот раз внимательнее.
– Опять странность: Митч выступал защитником в делах по обвинению в применении наркотиков, но никогда – в делах о торговле ими. А я думала, что для многих адвокатов по уголовным делам такие процессы – манна небесная.
– Самые видные торговцы содержат лучших адвокатов, но Дюран с ними не якшается.
– Его послужной список чист, слишком чист. – Она немного поразмыслила. – Он готовится к политической карьере!
– Он неоднократно назывался возможным кандидатом на пост окружного прокурора, освобождающийся на будущий год, но пока что он отрицает, что питает интерес к политике. Однако я подозреваю, что ты попала в точку. Он готовит себя для политической будущности и потому блюдет девственную чистоту.
– Меня это не удивляет. Мы оба знаем, насколько Митч амбициозен. – Поколебавшись, она спросила: – Что известно о его личной жизни?
– Одно время болтали о его связи с Абигайль Карнивали, но примерно год назад они расстались. Она – заместитель окружного прокурора. Ее не без оснований называют Плотоядной Абигайль. Она спит и видит, чтобы баллотироваться в окружные прокуроры на будущий год, после отставки теперешнего старого козла.
Ройс припомнила, какова Абигайль на вид: рослая, жгучая, черноглазая брюнетка. Она сидела рядом с Митчем, когда он, образно говоря, приколачивал к мученическому кресту отца Ройс. По части амбициозности она не уступает Митчу. Восхитительная парочка. Ройс дорого дала бы, чтобы узнать, что было между ними на самом деле.
– Разумеется, – продолжал Уолли, – если Митч посягнет на место окружного прокурора, он расправится с Плотоядной в два счета.
– Это все о его личной жизни? – спросила Ройс, хотя понимала, что для нее унизительно так живо интересоваться его любовными делишками.
– Он – настоящий одинокий волк. Единственный его друг – тот самый частный детектив, Пол Талботт. То, как Митч проводит свободное время, – тайна за семью печатями. Известно лишь, что он оказывает содействие католической организации «Старшие братья», в остальном же старается не высовываться. Так, во всяком случае, обстояло дело до сих пор.
– Думаю, теперь он выходит на политическую арену.
– Боюсь, скоро мы об этом узнаем. – Уолли бросил взгляд на часы. – Ого, я опаздываю на совещание. Удачного интервью! Я буду таращиться на экран и болеть за тебя. Не позволяй Митчу монополизировать камеру. Я хочу лицезреть, как моя девочка добивается новой работы.
– Я не дам ему меня обскакать, – пообещала она, обратив внимание на то, что Уолли обошелся без упоминания Брента. Дядя Уолли не мог одобрить ее брак с представителем семейки Фаренхолтов, но он слишком сильно ее любил, чтобы навязывать ей свое мнение.
Следующие три часа Ройс провела за компьютером, изучая дела, которые Митч вел в рамках частной адвокатской практики, и еще больше утвердилась в мнении, что он давно готовит себе почву для политической карьеры. В его намерения не входило афишировать свои замыслы – до поры до времени.
Что ж, придется вывести его на чистую воду. Она не могла перечеркнуть его политические устремления, но в ее силах было вскрыть их, причем задолго до того, как он соберется сделать это сам.
3
Джейсон посмотрел на море огней, не замечая, что творится на тротуаре, где было похуже, чем в аду.
– А ты молодец! – сказал он, когда Митч затормозил.
– Я подберу тебя здесь же, – крикнул Митч вдогонку Джейсону, – ровно через два часа!
Дождавшись, пока мальчишка исчезнет в толпе, он взял трубку и нажал пару кнопок.
– Пол! Ты его засек?
– Все в порядке, Митч, остынь. – Сладкий голос Пола Талботта заполнил машину. – Мы пустили за ним хвост.
– Отлично. Припугните его хорошенько. И, кстати, отнимите у него курточку.
Митч положил трубку и с ходу вклинился в поток машин. Отъезжая от тротуара, он едва не задел передвижной аптечный киоск и погрозил кулаком сутенеру, который попытался остановить его, хлопнув ладонью по капоту.
По дороге в офис он думал о Ройс Уинстон. Ловкий он, сукин сын, сумел-таки ее пронять! От удовольствия он громко прищелкнул языком. По крайней мере в одном отношении истекшие пять лет ничего не изменили. А ведь у него были сомнения на этот счет.
Воспоминания бывают обманчивы. Они соблазняют и предают. Он знал это лучше, чем кто-либо еще. Из-за воспоминаний он однажды чуть не поплатился жизнью.
Ничего, на этот раз в отличие от первого он и бровью не поведет. Наплевать ему, что подумает о нем Ройс Энн Уинстон. И все же где-то в потайной глубине, там, где открывается окошечко в самую душу, еще тлел уголек прошлого, который оказалось легче раздуть, чем он предполагал. Но что толку, раз она решила выйти за это ничтожество!
Что же теперь? Он в задумчивости вышел из машины, в задумчивости отпер кабинет. Ответ никак не шел в голову. Ничего, он обязательно что-нибудь придумает. Он всегда находил выход из любого положения. Очень жаль, что шум, оборвавший их поцелуй, никак не был связан с Брентом Фаренхолтом. Черт возьми, он бы отказался даже от места в Верховном суде, лишь бы увидеть выражение лица Фаренхолта, заставшего Ройс в его объятиях!
Брент, заносчивый мерзавец! Очень средненький интеллект. Неспособность к оригинальному мышлению. Вот вам еще одно доказательство того, что за деньги можно купить далеко не все. Хорошо бы ему знать, что влюбленная женщина не станет с такой страстью целовать другого мужчину. Тем более того, кого она якобы ненавидит.
Телефон на рабочем столе Митча зазвонил еще до того, как он успел сесть. Это был Пол.
– Парень торчит на углу, ждет тебя – уже. Его куртка у нас. Она тебе нужна?
– К черту куртку! Отдайте ее первому бездомному, которому она окажется впору.
– Она же совсем новая, Митч!
– Наплевать! Джейсон запомнит только самый горький урок.
Митч выждал два часа и только потом спустился к машине. Стояла обычная для мая прохладная ночь. С залива на город полз влажный туман. Из подземного гаража доносились приглушенные голоса: там собрались бездомные, спасаясь от» промозглой погоды. Потерянные души, живущие в потемках, подумал о них Митч.
Наверное, они найдут там деньги и пакетики с кетчупом из «Макдональдса», которые он оставил специально для них. До него донесся запах томатного супа, который бедолаги варили из кетчупа и воды. Его едва не вырвало. Он с детства не переваривал томатный суп.
Увидев его машину, Джейсон сбежал с тротуара и распахнул дверцу. Он дрожал, в лице у него не было ни кровинки.
– Ну как, понравилось? – с ухмылкой спросил Митч.
– Нормально, – отозвался Джейсон, чуть не плача.
– Куда ты подевал куртку?
– У меня ее отняли.
– Как же ты позволил?
– Позволил? – Джейсон разревелся и стал судорожно вытирать слезы кулаком. – Банда вьетнамцев затащила меня в проулок.
– Господи! – простонал Митч с неподдельным состраданием. Пол превзошел себя. Из всех банд, бесчинствующих в городе – негритянских, латиноамериканских, корейских, даже японских якузо, – вьетнамские нагоняли больше всего страху. В городе они оттачивали искусство, приобретенное в своих джунглях.
– Сдается мне, там оказалось покруче, чем ты предполагал.
Джейсон мрачно кивнул.
– Один схватил меня за… – Он указал глазами себе на ширинку. – Но я его отпихнул.
– Тебе повезло. – Митч сунул ему пятидесятидолларовую бумажку. – Получай заработанное. Один дохлый президент – Улисс С. Грант.
– Моя куртка! – простонал Джейсон, кладя в карман деньги. – Что я скажу матери?
– Это твои проблемы.
– Уолли. – Ройс чмокнула дядю в щеку и оглядела пластиковый пенал – кабинет Уолли в «Сан-Франциско Экземинер».
На компьютерный дисплей поступали международные новости ЮПИ. На столе не было свободного места из-за распечаток и стаканчиков с недопитым кофе. Единственным украшением на стене была фотография Уолли в момент получения Пулитцеровской премии.
Они тепло обнялись. У обоих были одинаковые зеленые глаза. Уоллес Уинстон уже разменял седьмой десяток, но оставался подтянутым и не лысел. Он был самым уважаемым в городе репортером, ведущим расследования.
– Я не ожидал увидеться с тобой до субботнего аукциона. Что, горящая тема?
– Нет, я здесь не по газетным делам. – Она присела за стол и рассказала об изменении темы телеинтервью.
– Сочувствую. Знаю, как много для тебя значит Центр помощи бедствующим женщинам. Поэтому я и иду на аукцион в субботу, хотя терпеть не могу напяливать обезьяний наряд.
Ройс улыбнулась. Дядя Уолли не смог бы заменить ей отца, но всегда оставался самым близким после отца человеком. После смерти отца они сблизились, хотя она последние пять лет жила с родственниками в Италии, так как не могла находиться в Сан-Франциско, где все напоминало об отце.
Они с Уолли регулярно переписывались и еженедельно разговаривали по телефону. Теперь, когда она вернулась, они виделись чаще, чем когда-то.
– Насколько я понимаю, тебе нужны кое-какие сведения о бездомных. – Он постучал по клавиатуре, вызывая необходимые файлы.
– В сущности, – проговорила она, зная, что смерть отца была для него не менее сокрушительным ударом, чем для нее, – мне нужно узнать, что у вас есть на Митчелла Дюрана.
Он встрепенулся и подозрительно посмотрел на нее.
– Какого черта?!
– Митч занимается бездомными. Арнольд Диллингем захотел, чтобы я его проинтервьюировала.
– Насколько важно для тебя участие в этой программе?
– Мне бы хотелось расстаться с юмористической колонкой и взяться за более серьезные темы, как отец. Но я боюсь, как бы во мне не заподозрили интеллектуальную легковесность.
– Пускай успех отца тебя не тревожит. Ты можешь стать кем угодно, стоит только захотеть. – Он потрепал ее по плечу. – Но твое интервью с этим подонком Дюраном мне не нравится.
– Мне тоже, но что поделать? Митч сам настоял, чтобы я ограничилась вопросами про бездомных. Ничего о его жизни – ни слова.
– Это неудивительно: Дюран никогда не дает интервью.
– Тебе это не кажется странным?
– Нет. Это простое здравомыслие. Чем загадочнее ты кажешься, тем больше не даешь покоя прессе. Твоему шоу это пойдет на пользу: многие переключатся на него, чтобы послушать Митча.
– Можно мне заглянуть в его досье?
– Зачем тебе неприятности, Ройс? Репортер обязан придерживаться данного им слова. Если тебе сказали, что что-то не должно идти в эфир, твой долг – выполнить эту просьбу.
– Я и не собираюсь отклоняться от темы. Вопросов, не касающихся бездомных, не будет, но вдруг мне поможет изучение его подноготной?
– Не понимаю, каким образом. Все репортеры штата пытались проникнуть в его прошлое во время его последнего процесса по делу об убийстве, когда имя Дюрана неделями не сходило с первых страниц. Никакого результата: он поступил во флот в восемнадцать лет и получил диплом об окончании средней школы, сдав экзамен экстерном, уже когда служил. Ройс вооружилась блокнотом.
– Где он вырос?
– Неизвестно. В свидетельстве о рождении указано местечко Пагуош Джанкшн, штат Арканзас. Жалкие хижины, торчавшие там когда-то, снесены при строительстве автострады. Сколько ни выспрашивали на соседних фермах, никто так и не вспомнил Митчелла Дюрана.
– Разве это не странно?
– В общем-то, нет. Я неплохо знаю Юг, недаром следил за тамошней борьбой за гражданские права в шестидесятые годы. Скоро я снова туда отправлюсь, чтобы написать о несоблюдении правил экологии в птицеводстве. Мне хочется уйти на покой, отхватив напоследок еще одну Пулитцеровскую премию, – признался он. – Вполне реальная перспектива.
Он пожал плечами, словно об этом не стоило много говорить, но она знала, что его самолюбие уязвлено напирающими конкурентами. Он уже не получал таких сенсационных заданий, как прежде. После его последней Пулитцеровской премии прошло слишком много времени.
– Так вот, на Юге полно крохотных городишек и бродячих батраков. То, что Дюран поступил во флот, не имея свидетельства об окончании школы, говорит просто о том, что он нигде не жил подолгу. Его умственные способности туг ни при чем. Потом он отлично учился в колледже, хотя уже работал полный рабочий день. Он был лучшим студентом на юридическом факультете Стэнфордского университета.
– А о двух шрамах у него на физиономии вы что-нибудь раскопали? – Она не стала говорить о третьем шраме, который, как ей было хорошо известно, был скрыт густой шевелюрой.
– Нет, зато известно, что он был с почетом уволен из военно-морских сил до окончания срока. Оказалось, что он не слышит одним ухом. Видимо, этот изъян сначала проглядели.
– Вот как? Наверное, поэтому он всегда держит голову набок: так он подставляет здоровое ухо!
Глух на одно ухо! Она почувствовала к Митчу такую острую жалость, что удивилась себе. При их первой встрече она обратила внимание на его характерную манеру и объяснила это просто тем, что он внимательно слушает ее. Стараясь отогнать жалость, она напомнила себе, что Митчелл Дюран не достоин ни малейшего сострадания. Гордость не позволит ему принять чужую жалость, тем более от нее.
Уолли нажал несколько клавиш, и на дисплее появился текст.
– Вот все, что у меня есть на Дюрана, включая все его судебные дела. Изучай, а я тем временем буду готовиться к редакционной летучке.
Ройс поменялась с дядей местами и быстро просмотрела все судебные дела Митча.
– Кажется, защищая страховые компании, коровка Митч не вылезает из сочного клевера.
Уолли поднял глаза от бумаги, которую читал.
– Он работает с Полом Талботтом, частным детективом, чья специальность – поддельные страховые случаи.
Она еще раз просмотрела файлы, на этот раз внимательнее.
– Опять странность: Митч выступал защитником в делах по обвинению в применении наркотиков, но никогда – в делах о торговле ими. А я думала, что для многих адвокатов по уголовным делам такие процессы – манна небесная.
– Самые видные торговцы содержат лучших адвокатов, но Дюран с ними не якшается.
– Его послужной список чист, слишком чист. – Она немного поразмыслила. – Он готовится к политической карьере!
– Он неоднократно назывался возможным кандидатом на пост окружного прокурора, освобождающийся на будущий год, но пока что он отрицает, что питает интерес к политике. Однако я подозреваю, что ты попала в точку. Он готовит себя для политической будущности и потому блюдет девственную чистоту.
– Меня это не удивляет. Мы оба знаем, насколько Митч амбициозен. – Поколебавшись, она спросила: – Что известно о его личной жизни?
– Одно время болтали о его связи с Абигайль Карнивали, но примерно год назад они расстались. Она – заместитель окружного прокурора. Ее не без оснований называют Плотоядной Абигайль. Она спит и видит, чтобы баллотироваться в окружные прокуроры на будущий год, после отставки теперешнего старого козла.
Ройс припомнила, какова Абигайль на вид: рослая, жгучая, черноглазая брюнетка. Она сидела рядом с Митчем, когда он, образно говоря, приколачивал к мученическому кресту отца Ройс. По части амбициозности она не уступает Митчу. Восхитительная парочка. Ройс дорого дала бы, чтобы узнать, что было между ними на самом деле.
– Разумеется, – продолжал Уолли, – если Митч посягнет на место окружного прокурора, он расправится с Плотоядной в два счета.
– Это все о его личной жизни? – спросила Ройс, хотя понимала, что для нее унизительно так живо интересоваться его любовными делишками.
– Он – настоящий одинокий волк. Единственный его друг – тот самый частный детектив, Пол Талботт. То, как Митч проводит свободное время, – тайна за семью печатями. Известно лишь, что он оказывает содействие католической организации «Старшие братья», в остальном же старается не высовываться. Так, во всяком случае, обстояло дело до сих пор.
– Думаю, теперь он выходит на политическую арену.
– Боюсь, скоро мы об этом узнаем. – Уолли бросил взгляд на часы. – Ого, я опаздываю на совещание. Удачного интервью! Я буду таращиться на экран и болеть за тебя. Не позволяй Митчу монополизировать камеру. Я хочу лицезреть, как моя девочка добивается новой работы.
– Я не дам ему меня обскакать, – пообещала она, обратив внимание на то, что Уолли обошелся без упоминания Брента. Дядя Уолли не мог одобрить ее брак с представителем семейки Фаренхолтов, но он слишком сильно ее любил, чтобы навязывать ей свое мнение.
Следующие три часа Ройс провела за компьютером, изучая дела, которые Митч вел в рамках частной адвокатской практики, и еще больше утвердилась в мнении, что он давно готовит себе почву для политической карьеры. В его намерения не входило афишировать свои замыслы – до поры до времени.
Что ж, придется вывести его на чистую воду. Она не могла перечеркнуть его политические устремления, но в ее силах было вскрыть их, причем задолго до того, как он соберется сделать это сам.
3
От мощных прожекторов на телестудии стояла такая жара, что у Ройс по груди тек пот. Митч пялился на нее, что тоже не способствовало уверенности в себе. Гример в очередной раз напудрил ей лоб и нос и посоветовал не нервничать. Уголком глаза она наблюдала за Митчем, сидевшим в гостевом кресле напротив нее. Несмотря на темный костюм, он, казалось, совершенно не страдал от жары.
С самого утра ее пробирала нервная дрожь, и теперь в горле стоял плотный комок. Она сомневалась, что сумеет выдавить из себя хотя бы одно словечко. Не позабывала ли она все то, что узнала о проблеме бездомных, готовясь к этому интервью?
Сумеет ли она дождаться заключительных мгновений программы и лишь под занавес нанести Митчу удар, выставив напоказ его политические намерения? Она сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться, и в сотый раз напомнила себе, что, успешно выступив в этом интервью, получит место ведущей и тогда превратит жизнь Митча в ад.
– Две минуты – и мы в эфире, – крикнул второй режиссер. От этого крика в джунглях кабелей, опутавших студию, забегала в разных направлениях дюжина ассистентов.
Кто-то прикрепил к лацкану Ройс крохотный микрофон. Следуя наставлениям, она произнесла для проверки несколько слов в микрофон, поглядывая на стеклянную режиссерскую над студией. Там сидел Арнольд Диллингем, оценивающий каждый ее жест. Она не могла припомнить, когда еще так же сильно нервничала. Что заставляет ее так волноваться – желание получить место или соперничество с Митчем?
Ройс покосилась на Митча – тот опять рассматривал ее. На мгновение их взгляды встретились. Неужели он вспоминает тот поцелуй?
Внезапно он заговорщически ухмыльнулся. Разумеется, он вспоминает тот пылкий поцелуй! Какой же слабой дурочкой она должна была ему показаться! Ничего, скоро он поймет, что просчитался.
– Пять, четыре, три, два, один. – Режиссер ткнул пальцем в Ройс и гаркнул: – Эфир!
– Добрый вечер, – начала Ройс с ослепительной улыбкой. – Меня зовут Ройс Энн Уинстон. Добро пожаловать на «Новости Сан-Франциско», программу, в которой подробно исследуются вопросы, интересующие жителей города.
Она сделала передышку, обоснованно гордясь своим уверенным тоном.
– Сегодня речь пойдет об одной из самых тревожных проблем города – о его бездомных. Мой гость – Митчелл Дюран, недавно признанный лучшим процессуальным адвокатом года.
Камера показала Митча крупным планом. Тот завораживающе улыбался, соперничая с записными телевизионными проповедниками. Ничего, подумала Ройс, посмотрим на твою улыбочку под конец программы!
– Вы очень занятой адвокат, Митч. Скажите, почему вы проявляете такой интерес к проблеме бездомных?
– Бездомные – это проблема, касающаяся каждого, – ответил Митч тоном, в котором убедительно сочетались уверенность в себе и озабоченность. – Как вам известно, Ройс, городской кодекс Сан-Франциско требует, чтобы бездомные, пробыв в городе более тридцати шести часов, зарегистрировались, что дает им право на получение от города пособия.
– По этой причине наш город стал Меккой для бездомных. Вы не считаете, что этот закон надо бы было изменить?
– Мое мнение значения не имеет, – ответил он. Этого следовало ожидать: политики избегают обязывающих их к чему-либо заявлений. – Приходится иметь дело с ситуацией в ее теперешнем виде. Я составил план…
– Некоторые бездомные не обладают достаточными умственными способностями, чтобы удержаться на рабочем месте, – сказала Ройс, прерывая его. Она не хотела, чтобы Митч сразу раскрыл детали своего плана. Дядя Уолли предупреждал ее, чтобы она не позволяла Митчу завладеть вниманием зрителей. Ситуацией должен владеть ведущий. – Разве таким не место в психиатрических лечебницах?
Митч, казалось, совершенно не огорчился из-за того, что она его оборвала.
– Согласно законам штага, у ряда умственно неполноценных личностей, представляющих опасность для общества, имеется выбор: либо перейти на иждивение штата, либо жить свободно. Что выбрали бы вы сами?
– Свободу, – нехотя призналась она. – Но ведь им никогда не стать полезными членами общества. Добавьте сюда рать закоренелых тунеядцев…
– Откуда вы знаете, что они не желают работать?
– О каждом я знать не могу, – отступила она, напомнив себе, что слова надо употреблять осторожно. Ее собеседник зарабатывает на жизнь тем, что ловит людей на слове. Она с симпатией относилась к бедам бездомных, но стоит ей проявить беспечность – и он выставит ее бессердечной мегерой, а не цепкой журналисткой, обязанность которой состоит в том, чтобы показать проблему со всех сторон.
– Существует мнение, что бездомные специально выстраиваются перед шикарными магазинами на Юнион-сквер со своими «любимыми зверюшками». Для них это способ погреть руки. Многие считают, что эти бездомные паразитируют на нашей сентиментальности и с помощью зверюшек выманивают у нас деньги.
На ее счастье, режиссер подал сигнал переходить к рекламе, и она промямлила что-то насчет спонсора программы. Подскочивший к ней гример накинул ей на шею полотенце. Она посмотрела на Митча – оказалось, что и он смотрит на нее.
Подмигнув ей, он как ни в чем не бывало принялся оценивающе оглядывать ее фигуру. Его взгляд остановился на ее бедрах. Оказалось, что у нее непозволительно высоко задралась юбка. Она попыталась уничтожишь его презрительным взглядом, но эффект был испорчен гримером, стиравшим капельки пота с ее переносицы и снова наносившим ей на лицо слой пудры. Не успела она собраться с мыслями, как они снова вышли в эфир.
Пока они не попали в фокус, она попыталась сказать что-то язвительное, на что Митч отреагировал дружеским подмигиванием. У этого самоуверенного нахала была носорожья кожа.
Митч подался вперед, обращаясь к камере, как к близкому другу. Он был готовым кандидатом на политический пост.
– Мы, все общество, обязаны спросить себя: как у нас получается проходить мимо бездомного, стоящего с плакатом «Готов работать за кормежку», и не замечать его? Зато если тот же бездомный приведет песика и возьмет в руки табличку «Фидо хочет есть», мы бросим ему монетку. У вас есть этому объяснение?
– Есть, – ответила Ройс. – Люди знают, что животное не может прокормиться само. Они ощущают ответственность за беспомощных созданий, но считают, что человек при желании способен найти себе пропитание.
– Большинство воспринимает это именно так, но почему не помочь человеку вновь стать полезным членом общества?
– Я оказываю такую помощь. На нашей улице живет одна женщина – разведенная, без специальности. Я отвела ее в Центр помощи бедствующим женщинам. Сейчас у нее есть крыша над головой, она получает специальность.
– Чудесно! Если бы все так поступали, мы бы…
– Не у всякого есть время на помощь другому, не каждый знает, как это сделать. Дать денег гораздо проще, но многие считают, что этим мы только поощряем попрошаек, и вообще опускают руки.
Камера показывала ее. Она заметила, что Митч с вызовом ухмыляется. Теперь ей ничего не оставалось, кроме как выслушать его план.
– Что предлагаете вы?
– Сначала скажите мне, какие категории вы различаете среди бездомных.
Вот он и оседлал своего конька: стал сам задавать ей вопросы. Еще минута – и он окончательно обведет ее вокруг пальца, если она не проявит осторожность.
– Умственно неполноценных и тех, кто считает более легким делом клянчить деньги, чем трудиться…
А третья категория? Теперь камера показывала ее крупным планом. Она заколебалась; ей не свойственно было терять дар речи, но сейчас ей было почему-то трудно подобрать нужные слова.
Ее отец выдал бы что-нибудь оригинальное, фразочку, которая скоро была бы у всех на устах, но ей не хватало его интеллектуальной виртуозности. Ее дар состоял в другом – в выявлении абсурда повседневной жизни. Однако бездомные не давали ни малейшего повода для насмешек.
– Видите, вы подтверждаете мою точку зрения, – сказал Митч, удачно заполнив неловкую паузу. – Классифицировать бездомных – задача не из легких. Решить эту проблему из разряда застарелых очень трудно.
– Слава Богу, мы с вами мыслим одинаково. – Эта фраза вырвалась у Ройс непроизвольно, но пришлась кстати. Она не нашла оригинальной формулировки, но хорошо хоть, что совсем не онемела.
Митч ободряюще кивнул.
– Конечно. Многие бездомные оказались жертвами обстоятельств. Общество проглядело их. При определенной ситуации бездомным может оказаться любой. Женщина, которой вы помогли, – живой тому пример.
– В чем состоят ваши предложения?
– В том, чтобы вплотную заняться этой третьей, трудноопределимой категорией. Помочь этим людям вполне реально. Я собрал группу бизнесменов, с которыми мы работаем над созданием компьютерной сети, подбирающей работу в зависимости от навыков.
Наступил очередной рекламный перерыв. Ройс воспользовалась передышкой, чтобы собраться с мыслями. Нерешительно подняв глаза на Митча, она снова увидела его ухмылку и поспешно потупила взор. Еще бы ему не ухмыляться: он выступал безупречно, обнаружив качества образцового кандидата на любой пост. Это было его первое выступление перед аудиторией, возвещавшее о начале политической карьеры.
А как выглядит она? Ничего особенного. Ни едких замечаний, ни каких-либо находок. Она не сказала ровно ничего, что побудило бы Арнольда Диллингема назначить ее ведущей программы.
У нее оставался последний шанс. Ей предстояло построить заключительный вопрос с максимальной осмотрительностью, не выходя за рамки, установленные Митчем. Ключевым будет фактор времени: Митч не должен успеть ответить на ее убийственный вопрос в эфире.
Следующие несколько минут Митч бойко излагал свой план. Ройс помогала ему вопросами, не сводя глаз с часов и обдумывая свой заключительный выпад. План Митча отличался новизной, что она с легкостью признала. Не решая проблему бездомных окончательно, он зато привлечет к работе над ней обыкновенных граждан.
Своим последним вопросом она хотела не перечеркнуть план, а выявить политические устремления его создателя. Митч не будет страдать так, как страдал ее отец, но это было большее, что она могла себе позволить.
Режиссер подал ей сигнал «закругляться». Она вздохнула, удивляясь собственной нерешительности, хотя успела сотни раз прорепетировать финальные реплики. Пауза заняла не больше доли секунды, но ей показалось, что прошла вечность, прежде чем она открыла рот.
– Я изучила ваше прошлое, Митч. Работая в окружной прокуратуре, вы умело добивались вынесения обвинительных приговоров. – Она поймала настороженный взгляд его голубых глаз, в котором читалось предупреждение не отступать от обговоренных тем. – В своей частной практике вы избегаете защищать торговцев наркотиками и проявляете невероятную склонность к защите интересов женщин. В окружной прокуратуре вы провели подряд несколько расследований по делам об изнасиловании, но, перейдя к частной практике, отказываетесь защищать насильников.
Она чувствовала, что спокойствие покинуло Митча: за фасадом сдержанности уже клокотала злоба.
– И я задаюсь вопросом, не раскусили ли вас те, кто считает, что столь четкое построение карьеры и нежелание выступать защитником по делам о торговле наркотиками и изнасилованиях свидетельствует о том, что вы видите себя в будущем в роли политика.
С самого утра ее пробирала нервная дрожь, и теперь в горле стоял плотный комок. Она сомневалась, что сумеет выдавить из себя хотя бы одно словечко. Не позабывала ли она все то, что узнала о проблеме бездомных, готовясь к этому интервью?
Сумеет ли она дождаться заключительных мгновений программы и лишь под занавес нанести Митчу удар, выставив напоказ его политические намерения? Она сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться, и в сотый раз напомнила себе, что, успешно выступив в этом интервью, получит место ведущей и тогда превратит жизнь Митча в ад.
– Две минуты – и мы в эфире, – крикнул второй режиссер. От этого крика в джунглях кабелей, опутавших студию, забегала в разных направлениях дюжина ассистентов.
Кто-то прикрепил к лацкану Ройс крохотный микрофон. Следуя наставлениям, она произнесла для проверки несколько слов в микрофон, поглядывая на стеклянную режиссерскую над студией. Там сидел Арнольд Диллингем, оценивающий каждый ее жест. Она не могла припомнить, когда еще так же сильно нервничала. Что заставляет ее так волноваться – желание получить место или соперничество с Митчем?
Ройс покосилась на Митча – тот опять рассматривал ее. На мгновение их взгляды встретились. Неужели он вспоминает тот поцелуй?
Внезапно он заговорщически ухмыльнулся. Разумеется, он вспоминает тот пылкий поцелуй! Какой же слабой дурочкой она должна была ему показаться! Ничего, скоро он поймет, что просчитался.
– Пять, четыре, три, два, один. – Режиссер ткнул пальцем в Ройс и гаркнул: – Эфир!
– Добрый вечер, – начала Ройс с ослепительной улыбкой. – Меня зовут Ройс Энн Уинстон. Добро пожаловать на «Новости Сан-Франциско», программу, в которой подробно исследуются вопросы, интересующие жителей города.
Она сделала передышку, обоснованно гордясь своим уверенным тоном.
– Сегодня речь пойдет об одной из самых тревожных проблем города – о его бездомных. Мой гость – Митчелл Дюран, недавно признанный лучшим процессуальным адвокатом года.
Камера показала Митча крупным планом. Тот завораживающе улыбался, соперничая с записными телевизионными проповедниками. Ничего, подумала Ройс, посмотрим на твою улыбочку под конец программы!
– Вы очень занятой адвокат, Митч. Скажите, почему вы проявляете такой интерес к проблеме бездомных?
– Бездомные – это проблема, касающаяся каждого, – ответил Митч тоном, в котором убедительно сочетались уверенность в себе и озабоченность. – Как вам известно, Ройс, городской кодекс Сан-Франциско требует, чтобы бездомные, пробыв в городе более тридцати шести часов, зарегистрировались, что дает им право на получение от города пособия.
– По этой причине наш город стал Меккой для бездомных. Вы не считаете, что этот закон надо бы было изменить?
– Мое мнение значения не имеет, – ответил он. Этого следовало ожидать: политики избегают обязывающих их к чему-либо заявлений. – Приходится иметь дело с ситуацией в ее теперешнем виде. Я составил план…
– Некоторые бездомные не обладают достаточными умственными способностями, чтобы удержаться на рабочем месте, – сказала Ройс, прерывая его. Она не хотела, чтобы Митч сразу раскрыл детали своего плана. Дядя Уолли предупреждал ее, чтобы она не позволяла Митчу завладеть вниманием зрителей. Ситуацией должен владеть ведущий. – Разве таким не место в психиатрических лечебницах?
Митч, казалось, совершенно не огорчился из-за того, что она его оборвала.
– Согласно законам штага, у ряда умственно неполноценных личностей, представляющих опасность для общества, имеется выбор: либо перейти на иждивение штата, либо жить свободно. Что выбрали бы вы сами?
– Свободу, – нехотя призналась она. – Но ведь им никогда не стать полезными членами общества. Добавьте сюда рать закоренелых тунеядцев…
– Откуда вы знаете, что они не желают работать?
– О каждом я знать не могу, – отступила она, напомнив себе, что слова надо употреблять осторожно. Ее собеседник зарабатывает на жизнь тем, что ловит людей на слове. Она с симпатией относилась к бедам бездомных, но стоит ей проявить беспечность – и он выставит ее бессердечной мегерой, а не цепкой журналисткой, обязанность которой состоит в том, чтобы показать проблему со всех сторон.
– Существует мнение, что бездомные специально выстраиваются перед шикарными магазинами на Юнион-сквер со своими «любимыми зверюшками». Для них это способ погреть руки. Многие считают, что эти бездомные паразитируют на нашей сентиментальности и с помощью зверюшек выманивают у нас деньги.
На ее счастье, режиссер подал сигнал переходить к рекламе, и она промямлила что-то насчет спонсора программы. Подскочивший к ней гример накинул ей на шею полотенце. Она посмотрела на Митча – оказалось, что и он смотрит на нее.
Подмигнув ей, он как ни в чем не бывало принялся оценивающе оглядывать ее фигуру. Его взгляд остановился на ее бедрах. Оказалось, что у нее непозволительно высоко задралась юбка. Она попыталась уничтожишь его презрительным взглядом, но эффект был испорчен гримером, стиравшим капельки пота с ее переносицы и снова наносившим ей на лицо слой пудры. Не успела она собраться с мыслями, как они снова вышли в эфир.
Пока они не попали в фокус, она попыталась сказать что-то язвительное, на что Митч отреагировал дружеским подмигиванием. У этого самоуверенного нахала была носорожья кожа.
Митч подался вперед, обращаясь к камере, как к близкому другу. Он был готовым кандидатом на политический пост.
– Мы, все общество, обязаны спросить себя: как у нас получается проходить мимо бездомного, стоящего с плакатом «Готов работать за кормежку», и не замечать его? Зато если тот же бездомный приведет песика и возьмет в руки табличку «Фидо хочет есть», мы бросим ему монетку. У вас есть этому объяснение?
– Есть, – ответила Ройс. – Люди знают, что животное не может прокормиться само. Они ощущают ответственность за беспомощных созданий, но считают, что человек при желании способен найти себе пропитание.
– Большинство воспринимает это именно так, но почему не помочь человеку вновь стать полезным членом общества?
– Я оказываю такую помощь. На нашей улице живет одна женщина – разведенная, без специальности. Я отвела ее в Центр помощи бедствующим женщинам. Сейчас у нее есть крыша над головой, она получает специальность.
– Чудесно! Если бы все так поступали, мы бы…
– Не у всякого есть время на помощь другому, не каждый знает, как это сделать. Дать денег гораздо проще, но многие считают, что этим мы только поощряем попрошаек, и вообще опускают руки.
Камера показывала ее. Она заметила, что Митч с вызовом ухмыляется. Теперь ей ничего не оставалось, кроме как выслушать его план.
– Что предлагаете вы?
– Сначала скажите мне, какие категории вы различаете среди бездомных.
Вот он и оседлал своего конька: стал сам задавать ей вопросы. Еще минута – и он окончательно обведет ее вокруг пальца, если она не проявит осторожность.
– Умственно неполноценных и тех, кто считает более легким делом клянчить деньги, чем трудиться…
А третья категория? Теперь камера показывала ее крупным планом. Она заколебалась; ей не свойственно было терять дар речи, но сейчас ей было почему-то трудно подобрать нужные слова.
Ее отец выдал бы что-нибудь оригинальное, фразочку, которая скоро была бы у всех на устах, но ей не хватало его интеллектуальной виртуозности. Ее дар состоял в другом – в выявлении абсурда повседневной жизни. Однако бездомные не давали ни малейшего повода для насмешек.
– Видите, вы подтверждаете мою точку зрения, – сказал Митч, удачно заполнив неловкую паузу. – Классифицировать бездомных – задача не из легких. Решить эту проблему из разряда застарелых очень трудно.
– Слава Богу, мы с вами мыслим одинаково. – Эта фраза вырвалась у Ройс непроизвольно, но пришлась кстати. Она не нашла оригинальной формулировки, но хорошо хоть, что совсем не онемела.
Митч ободряюще кивнул.
– Конечно. Многие бездомные оказались жертвами обстоятельств. Общество проглядело их. При определенной ситуации бездомным может оказаться любой. Женщина, которой вы помогли, – живой тому пример.
– В чем состоят ваши предложения?
– В том, чтобы вплотную заняться этой третьей, трудноопределимой категорией. Помочь этим людям вполне реально. Я собрал группу бизнесменов, с которыми мы работаем над созданием компьютерной сети, подбирающей работу в зависимости от навыков.
Наступил очередной рекламный перерыв. Ройс воспользовалась передышкой, чтобы собраться с мыслями. Нерешительно подняв глаза на Митча, она снова увидела его ухмылку и поспешно потупила взор. Еще бы ему не ухмыляться: он выступал безупречно, обнаружив качества образцового кандидата на любой пост. Это было его первое выступление перед аудиторией, возвещавшее о начале политической карьеры.
А как выглядит она? Ничего особенного. Ни едких замечаний, ни каких-либо находок. Она не сказала ровно ничего, что побудило бы Арнольда Диллингема назначить ее ведущей программы.
У нее оставался последний шанс. Ей предстояло построить заключительный вопрос с максимальной осмотрительностью, не выходя за рамки, установленные Митчем. Ключевым будет фактор времени: Митч не должен успеть ответить на ее убийственный вопрос в эфире.
Следующие несколько минут Митч бойко излагал свой план. Ройс помогала ему вопросами, не сводя глаз с часов и обдумывая свой заключительный выпад. План Митча отличался новизной, что она с легкостью признала. Не решая проблему бездомных окончательно, он зато привлечет к работе над ней обыкновенных граждан.
Своим последним вопросом она хотела не перечеркнуть план, а выявить политические устремления его создателя. Митч не будет страдать так, как страдал ее отец, но это было большее, что она могла себе позволить.
Режиссер подал ей сигнал «закругляться». Она вздохнула, удивляясь собственной нерешительности, хотя успела сотни раз прорепетировать финальные реплики. Пауза заняла не больше доли секунды, но ей показалось, что прошла вечность, прежде чем она открыла рот.
– Я изучила ваше прошлое, Митч. Работая в окружной прокуратуре, вы умело добивались вынесения обвинительных приговоров. – Она поймала настороженный взгляд его голубых глаз, в котором читалось предупреждение не отступать от обговоренных тем. – В своей частной практике вы избегаете защищать торговцев наркотиками и проявляете невероятную склонность к защите интересов женщин. В окружной прокуратуре вы провели подряд несколько расследований по делам об изнасиловании, но, перейдя к частной практике, отказываетесь защищать насильников.
Она чувствовала, что спокойствие покинуло Митча: за фасадом сдержанности уже клокотала злоба.
– И я задаюсь вопросом, не раскусили ли вас те, кто считает, что столь четкое построение карьеры и нежелание выступать защитником по делам о торговле наркотиками и изнасилованиях свидетельствует о том, что вы видите себя в будущем в роли политика.