Спенсер Уэн. Тинкер

   Услышав вдруг свое имя, Тинкер оглянулась.
   Оказалось, что одна из гаремных девиц куда-то удалилась и Масленка наконец решил представить сестру оставшейся.
   — Я говорил о тебе как о сумасшедшем ученом.
   — Я не сумасшедший ученый.
   — Нет, ты именно такая. Ты любишь конструировать огромные машины, производящие много шума, носящиеся на огромной скорости или сметающие все на своем пути.
   — Ты так говоришь только потому, что видишь: у меня заняты руки, и я не могу тебя как следует стукнуть.
   Она прикинула, не швырнуть ли в братца чем-нибудь с тарелки, но ей стало жаль хорошей еды.
   Масленка самодовольно ухмыльнулся — вероятно, понял, что Тинкер решила не бросаться едой.
   Девице, конечно, бросились в глаза фамильное сходство и общая орехово-коричневая масть Тинкер и Масленки, и она прикрыла рот ладонью, чтобы удержать смех.
   — Ой, простите, я думала, речь идет…
   — О ком-то более старом?
   — Нет, о мужчине. — Она поморщилась. — Мне следовало бы догадаться самой. — Она улыбнулась открытой улыбкой. У нее на пальце не было ни обручального кольца, ни малейшего намека на тонкую незагорелую полоску на пальце. Значит, действительно незамужняя. — Меня зовут Райан Макдоналд. Рада с вами познакомиться.
   — И я рада. — Тинкер сделала легкий поклон над своей тарелкой. — Извините, что помешала, но уже несколько дней жизнь у нас такая сумасшедшая!
   — Кстати, — сказал Масленка, — мы ведь оставили свалку незапертой. Я прикрыл дверь мастерской двумя металлическими досками и закрыл ворота. Но дело в том, что мы увезли с собой систему безопасности. И в День Выключения кто-то к нам вломился.
   — Ах ты черт! — Она попыталась не думать о том, что кто-то перерыл весь ее офис. Правда, все наиболее дорогое оборудование хранилось в мастерской. — Нас ограбили?
   — Нет. Неизвестный или неизвестные сломали все на своем пути, но потом убрались, не прихватив ровно ничего. Наверное, искали Ветроволка. — Вероятно, Масленка пытается успокоить ее? — Я пошел к Роучам и взял Бруно и Пита, чтобы они приглядели за нашим хозяйством, пока ты снова не подключишь сигнализацию.
   Бруно и Пит были эльфо-псами, размером с Фу-псов, но только умными, смелыми и преданными.
   — О, это ужасно! — воскликнула Райан. — А говорили, в Питтсбурге безопасно.
   Кузены посмотрели на нее и после секундного молчания сказали в унисон:
   — Да, если не считать зверей-людоедов.
   Райан была потрясена.
   — И много тут таких?
   — Эльфы патрулируют окрестные леса. — Масленка махнул лопаткой в сторону земных деревьев, плавно переходящих в эльфийский лес. — В эти леса нельзя ходить без оружия.
   Тинкер дожевала салат с джелло и добавила:
   — А если услышите, что вокруг бродит какое-то животное, не выходите из дома, даже днем. Позвоните в службу спасения 911, и они пришлют кого-нибудь выяснить, опасен или нет ваш визитер.
   — Не оставляйте двери открытыми, — продолжил Масленка. — Всегда крепко их запирайте.
   Доедая салат с джелло, Тинкер прикинула, какие еще из обычных требований безопасности надо бы сообщить Райан.
   — Держитесь подальше от болотистой местности, если только рядом с вами нет ксенобиолога, который сможет определить, нет ли поблизости черных ив или других плотоядных растений.
   — Да! — Масленка снова махнул лопаткой в сторону Райан. — И реки небезопасны для купания. Вода достаточно чистая, но большие речные акулы поднимаются вверх по Огайо.
   — Речные акулы? Плотоядные растения? Вы дразните меня, да?
   — Нет, — хором ответили кузены.
   — Есть список мер безопасности. Обычно его выдают перед отъездом на Эльфдом, — серьезно сказала Тинкер. — Если у вас нет своего экземпляра, прочтите тот, что висит на доске объявлений в общежитии. Обязательно! И помните — это не Земля.
   Райан посмотрела на лесок, в котором проходила пирушка. Повсюду были расставлены столы, покрытые скатертями в красную клетку. Две команды ученых играли в волейбол под неоновую рок-музыку, лившуюся из переносного стереофона.
   — Но, кажется, не намного отличается от Земли.
   — Всему свое время. — Масленка разрезал гамбургер Тинкер, заглянул в середину и снял его с гриля. — Бери. Недожаренный.
   — А булочки есть?
   — Сейчас, сейчас. — Масленка отправился на поиски булочек.
   Райан проводила его таким взглядом, что Тинкер увидела двоюродного братца в новом свете. Следовало признать, что у него есть мощные активы.
   — Можно спросить, — смущенно сказала Райан, — а у вашего брата есть подружка?
   — Послушайте, девушка. Вы очень милая, но ведь здесь не останетесь. Наверное, вам кажется забавным приехать на Эльфдом и закрутить тут с местным парнем, да еще и таким остроумным, но это несправедливо по отношению к Масленке. Тридцати дней вполне достаточно, чтобы разбить его сердце.
   Райан повернулась к ней и посмотрела очень проницательно.
   — Вы произносили эту речь и раньше.
   — Я произношу ее раз в тридцать дней.
   — Простите, — улыбнулась Райан. — Говорят, эльфы не слишком контактируют с людьми. Наверное, они воспринимают нас так же: сегодня здесь, а завтра — там.
   Тинкер поморщилась. Неужели Ветроволк смотрит на нее так же, как Масленка на этих астрономинь? Вернулся Масленка с булочкой на бумажной тарелке.
   — Пожалуйста. Томат, латук, острая горчица, красный лук колечками и настоящий кетчуп «Хайнц», эльфдомский, а вовсе не с того завода, что недавно построили на Земле по ту сторону Края.
   — О, ты знаешь меня так хорошо, что это даже пугает. — Тинкер поглядела на булочку и на свою все еще переполненную тарелку. — Извините. — Она взяла вторую тарелку. — Пойду сяду куда-нибудь и покончу со всем этим.
 
   Едва она покончила с гамбургером, как рядом с ней на скамейку тихо присела Лейн.
   — Как твоя рука?
   — Нормально. — Тинкер облизала пальцы и показала Лейн ладонь.
   Та внимательно ее осмотрела, одобрительно кивая при виде бледных шрамов. Закончив изучение, она накрыла ладонь Тинкер своей, но не отпускала ее.
   — Я хочу предупредить тебя относительно эльфов, дары приносящих.
   — Что-что?
   — Ветроволк подарил мне новый сад.
   Тинкер оглянулась в сторону дома Лейн, но его скрывал Холм Обсерватории.
   — Это хорошо или плохо?
   — Вот в чем вопрос, не так ли?
   Тинкер спросила ее взвешенно нейтральным тоном:
   — Что они сделали?
   — Они очень аккуратно перенесли в горшки все, что вырыли… Но я должна заметить: посаженные ими экземпляры изумительны. Осмелюсь предположить, что теперь мой сад может соперничать с садом эльфийской королевы.
   Они вырыли растения Лейн? Работа Лейн практически не позволяла ей вернуться на Землю. В Питтсбурге она была в ссылке точно так же, как на Европе. И, что более важно, сад земных цветов, которые она так любила, был целительным бальзамом ее больной души, разлученной с космосом.
   — О, Лейн, мне очень-очень жаль.
   Лейн отвела глаза, стараясь скрыть свою боль от Тинкер.
   — Я не хочу сказать, что мне все это совсем не понравилось. Большая часть растений все равно не выжила бы после того, как тягач повредил им корни. Несколько месяцев я занималась бы только ямами и выбоинами. Новые растения чрезвычайно дороги. Несколько лет мне пришлось бы просить привезти хотя бы один кустик.
   — Но теперь это не твой сад земных цветов.
   — Да, он совсем другой, — признала Лейн.
   — Мне правда жаль. Ужасно жаль.
   Лейн ответила ей легкой, печальной улыбкой, которую тут же сменило выражение настоящего беспокойства.
   — Но меня очень тревожит другая проблема: что, в таком случае, Ветроволк может подарить тебе.
   — Мне?
   — Что он способен преподнести?.. Даже предположить невозможно…
   — Очень сомневаюсь, что он вздумает осыпать меня подарками. Ведь все еще висит вопрос долга жизни. — Внезапно она остановилась. «Мы разрушили в саду Лейн все клумбы… и я даже обещала ей, что поеду в колледж, чтобы утешить ее…»
   О боги, не из-за этого ли он заменил цветы или…
   — Тинкер?
   «Что еще я сказала?» Но она не могла вспомнить в точности свои слова. Тот разговор проходил как в лихорадке. Просила ли она что-то для себя? Недаром старинные волшебные сказки предупреждают о том, к чему может привести неудачно сформулированное желание!
   По лицу Лейн было видно: она забеспокоилась еще больше.
   — А я могу вернуть подарок? — спросила Тинкер. — Если он мне вручит такую штуку, которая мне не понравится?
   — Ветроволк способен не оставить тебе шанса сказать «нет».
   Тинкер задумалась. Ну что плохого может он ей подарить?
   — Неужели он решится принести мне опасную вещичку? Ты ведь думаешь…
   — Я не суеверна, Тинкер, но в наших легендах о подарках эльфов не говорится ничего хорошего.
   — Понятно. Но он вряд ли станет мне что-то дарить, Лейн. Он говорит, что мы не равны.
   Глаза Лейн сузились.
   — Он сказал это по-эльфийски или по-английски?
   Тинкер помолчала, вспоминая. Ветроволк разбудил ее, когда она спала в трейлере, и потом они начали друг на друга орать. Но на каком языке?
   — По-английски.
   — Тогда это могло означать совсем не то, что ты думаешь, Тинкер.
   А ей-то казалось, что это было сказано без всяких обиняков! Правда, у Лейн гораздо больше опыта общения с эльфами. Тинкер восстановила в памяти весь разговор, насколько могла, конечно, и потом спросила:
   — Так что, по твоему мнению, он имел в виду?
   — Не хочу играть в догадки, — ответила Лейн. — Но будь с ним осторожна. Преподнося мне новый сад, он думал, что совершает добро, но сделал это с надменностью взрослого по отношению к ребенку. Он абсолютно уверен: ему известно, что лучше для нас.
   — Ой не знаю. Я встречала много людей такого типа.
   — Тинкер, — Лейн слегка сжала ей руку. — Я втянула тебя в это дело с колледжем. Я делала это во имя твоего блага. Но исходила я лишь из собственного разумения. Прости меня. Кто, как не я, должен был понять, что я прошу тебя совершить подвиг: отправиться в одиночку в чужой, незнакомый мир. Если ты не хочешь ехать, ты не обязана. Я освобождаю тебя ото всех обязательств.
   Типично эльфийское выражение: «освобождаю тебя ото всех обязательств». Ирония убила радость вновь обретенной свободы. Хотя у Лейн, насколько Тинкер знала ее, могли быть свои причины использовать эту фразу.
   Поэтому Тинкер обронила:
   — Я подумаю об этом.
 
   Медленно сгущались сумерки. Когда небо потемнело и стали вспыхивать звезды, разговор ушел от оставшегося позади мира, только что пережитого опыта Пуска и простых радостей сельской жизни, совершенно незнакомой землянам, и обратился к самому небу.
   Первая Ночь всегда забавна. Ученые ведут себя точь-в-точь, как детишки, впервые открывшие для себя Рождество. Поскольку во время Пуска всегда льет дождь — оттого что более теплый земной воздух соприкасается с более холодным эльфдомским, — первое настоящее свидание со звездами Эльфдома приходится на время пирушки. Подняв лица к мигающим огонькам, ученые восхищенно бормотали:
   — О!!! Bay!!!
   Когда глаза Тинкер привыкли к темноте, она увидела десятки поднятых рук, указывающих на разные созвездия. Как всегда, поднялся крик: «Посмотрите на Арктур!» Эльфы называют его Сердцем Волка; он входит в состав созвездия, именуемого Первым Волком, и расположен как раз на плече воображаемого зверя. Арктур — самая быстрая и одна из ярчайших звезд видимой части небосклона. Между звездами Эльфдома и Земли разница не слишком велика — всего пятнадцать градусов.
   — Не могу поверить, что это то же самое небо, которое мы видели два дня назад, — сказал кто-то с благоговейным ужасом в голосе. — Двадцать миль на юг, и все созвездия меняются. Посмотрите на Северную Корону! Она больше не похожа на букву «С»!
   — Двадцать миль на юг и один шаг в сторону, в другое измерение, — поправил другой.
   Возле больших телескопов толпились те, кто не взял персональных. После нескольких минут напряженного созерцания ученые принялись возбужденно обмениваться результатами наблюдений.
   — Есть новые звезды в районе образования сверхновых в Облаке Орла.
   — Где?
   — М16 — в Змее.
   — Посмотри на расположение планет. Максимальное сближение произойдет в пятницу.
   Они охали и ахали и говорили о созвездиях, которые до сих пор знали лишь по учебникам.
 
   Тинкер переночевала у Лейн. Утром Масленка заехал за ней, и они отправились на свалку. Сегодня братец намеревался заняться ранее запланированными делами. Как обычно, несколько дней после Пуска он посвящал беготне по разнообразным учреждениям, добыванию нужных вещей и продуктов. Тинкер подробно передала ему разговор с Мейнардом, рассказала о ситуации с садом Лейн и, наконец, о таинственных звонках на домашний автоответчик.
   Масленка остановился на красный свет на 65-й линии и резко взглянул на нее:
   — Думаю, надо оставить с тобой Бруно и Пита.
   — Прошу тебя, не надо. Думаю, пройдет немало времени, прежде чем я смогу вытерпеть общество больших собак.
   — Не стоит тебе оставаться одной, когда происходит что-то странное.
   — Странное уже позади, — заявила она.
   — Кто-то всерьез пытается разыскать тебя, Тинк. Они ведь обыскали всю округу. И кто-то пытался убить Ветроволка.
   — Это вряд ли те же самые люди. — Ей не хотелось обсуждать другие варианты: и так ситуация не внушала оптимизма. — На Ветроволка напали на Эльфдоме перед Выключением, а звонки начались с Земли после Выключения.
   — Ну и что? Кому-то важно знать, что ты все еще на Эльфдоме.
   — Этот неизвестно кто не имеет отношения к нападению на Ветроволка. — Ей было неприятно продолжать этот разговор. — Первым делом я врублю систему безопасности. Моя домашняя система в порядке. Со мной все будет хо-ро-шо.
   Масленка сопротивлялся довольно долго, но потом сдался, пообещав часто справляться, как у нее дела. Естественно, он к тому же найдет способ предупредить Натана.
   Тинкер попыталась перевести разговор на другую тему:
   — Можешь оказать мне любезность и добыть перекиси? Лейн говорит, что она лучше всего удаляет пятна крови. Нам нужно восполнить запасы аптечки первой помощи. И еще мне нужны прокладки.
   — Я уже восстановил аптечку. И накупил всякой бакалеи. Все это у меня дома. А свои женские штучки покупай сама.
   — Они не кусаются, Масленка, и каждому ясно — они не для тебя.
   — Мне все равно неловко. К тому же я не знаю, какие именно покупать.
   — Я почти все потратила на перевязку. Любые сгодятся.
   — Сама покупай, — упорствовал любящий брат. — Хочешь, я сегодня же вечером перетащу к тебе все остальное?
   Отличный способ убедиться, что с ней все в порядке. А потом он наверняка останется допоздна…
   — Не, я поем где-нибудь. Возьму пиццу и пива. Приноси завтра.
   Он был явно недоволен, но не стал возражать.
 
   А ближе к полудню на свалку пришел Ветроволк. Вот только что его не было, а мгновение спустя он уже стоял и смотрел на нее.
   Тинкер оглянулась и замерла. Все утро она страшно психовала и металась из одной крайности в другую: то не хотела, чтобы эльф показывался ей на глаза, то умирала от желания его увидеть; то ужасалась его возможному появлению, то уговаривала себя, что он может и не прийти. Ближе к полудню Тинкер истерзала себя до предела мыслью, что увидела во всей этой ситуации то, чего в ней нет, и что он не придет. И вот он здесь, а у нее по-прежнему нет ключа к собственному сердцу. Эмоции захлестнули ее и закружились вихрем, и ни за одну невозможно было зацепиться.
   «Выбери что-нибудь одно, идиотка, — заворчала она на себя. — Рада. Я рада его увидеть». Радость нахлынула на нее так быстро и так мощно, что она подумала: «Это, наверное, и есть самая истинная из моих эмоций». Впрочем, направляясь к эльфу — чтобы поздороваться, — Тинкер постаралась просто улыбнуться, ни единым движением не выдавая обуревавших ее чувств:
   — Привет!
   Элегантно одетый в какое-то эльфийское великолепие, Ветроволк выглядел весьма неуместно на грязной свалке металлического лома и битого стекла. Он казался созданием, сотканным из солнечных бликов на глади реки. За его спиной, причем на весьма порядочном расстоянии, держались вооруженные эльфы — его телохранители.
   Ветроволк легко кивнул в знак приветствия, чуть наклонив голову и сдвинув плечи. А затем преподнес Тинкер маленькую шелковую коробочку.
   — Это тебе. Павуанэ вуан хулирулэ.
   Это было произнесено на высокоэльфийском. Что-то об общей беседе. По крайней мере, ей казалось, что «павуанэ» означает общий разговор или беседу. Но слово «хулирулэ» было ей незнакомо.
   Тинкер взглянула на коробочку подозрительно, помня о саде, который он подарил Лейн, и о предупреждении ксенобиолога. Но коробочка совсем не казалась опасной.
   — Что это?
   — Кэва.
   — О!
   Тинкер взяла коробку, открыла ее и действительно обнаружила в ней золотого родственника соевых бобов. Генетически измененные за тысячи лет, бобы кэва стали эльфийской чудо-пищей. Сырые, запеченные, жареные, перетертые в муку и даже превращенные в конфеты, бобы кэва на протяжении столетий являлись основной праздничной едой эльфов. Вот эти, например, были обжарены в меде. Ее любимые! Значит, это и есть вознаграждение за спасение жизни? Потом она заметила, что один из телохранителей держит что-то, завернутое в ткань и гораздо более похожее на настоящий подарок. Может быть, сласти — лишь аперитив перед настоящей волшебной трапезой?
   — Спасибо!
   Ветроволк улыбнулся, когда она положила в рот один из мягких, похожих на орешки, бобов и принялась с наслаждением жевать.
   — Ты обещала научить меня игре в подковы.
   Тинкер удивленно рассмеялась:
   — Ты и вправду хочешь поиграть?
   — А ты любишь в нее играть?
   Она кивнула:
   — Да, это очень весело.
   — Ну, тогда я точно хочу научиться.
   — Что ж, хорошо. Пойду возьму ключи и подковы.
   Ключи подходили к воротам, отделявшим свалку от участка леса, где они с Масленкой играли в детстве, когда на свалке работал дедушка. В Питтсбурге много таких уголков дикой природы, мест, слишком покатых для строительства, заросших старыми деревьями и одичавшей виноградной лозой. На их площадке находилось несколько наклонных террас, перемежавшихся крутыми обрывами: своеобразная лестница, вырубленная природой в склоне холма и ведущая с одного уровня на другой. Когда-то давно там были вырыты ямки для подков.
   — Это простая игра. Становишься на край, вот здесь, и кидаешь подкову на колышек. Вот так. — Тинкер оглянулась, чтобы не задеть его, замахиваясь для броска, и метнула подкову хорошо отработанным движением из-под руки. Подкова пролетела почти сорок футов и звякнула о колышек с характерным переливом. — Попала! Вот и вся задача. — Вторая подкова ударилась о колышек и отскочила. — Увы, это случается чаще.
   Ветроволк взял у нее вторую пару подков. Оценил на глаз куски железа в форме буквы U.
   — Неужели лошади на Земле действительно такие большие?
   — Не знаю. Я никогда не уезжала из Питтсбурга.
   — Так, значит, Эльфдом — твой дом?
   — Наверное. Я считаю Питтсбург своим домом, но только когда он на Эльфдоме.
   — Хорошо, что я узнал об этом, — сказал Ветроволк.
   И пока она думала над значением этих слов, эльф произвел бросок, копируя ее движение из-под руки. Подкова изящно перелетела колышек на несколько футов.
   — Это труднее, чем кажется.
   — Просто не обязательно означает легко, — пояснила Тинкер.
   Они пошли по полю к яме, чтобы подобрать подковы.
   — Ты и твой двоюродный брат — сироты?
   — Почти. Отец Масленки жив, но сидит в тюрьме. Выйдя на волю, он не сможет иммигрировать.
   — А Масленка захочет повидаться с отцом?
   Тинкер покачала головой и попыталась сосредоточиться на броске.
   — Он убил его маму. Не преднамеренно, а просто ударив ее во время ссоры. Но убил — значит убил. — Неудивительно, что Тинкер промазала. — Теперь Масленка изо всех сил старается быть прямой противоположностью своего отца. Он никогда не пьет так, чтобы напиться. Не кричит, не дерется и лучше отрубит себе руки, чем ударит того, кого любит.
   — Он благородная душа.
   Тинкер просияла, взглянув на Ветроволка: ей было необычайно приятно услышать от него похвалу своему брату.
   — Да, это так.
   — А моя семья очень нетипична для эльфов. — На этот раз подкова Ветроволка приземлилась гораздо ближе к колышку. — Мы, эльфы, не поддерживаем родственные или дружеские связи с той же готовностью, как вы, люди. Иногда я думаю, что это происходит из-за способа нашего воспитания. У нас братья и сестры целые века проводят врозь, становясь взрослыми и уезжая из родительского дома раньше, чем другое дитя оказывается в фокусе родительского внимания. В общем, мы раса одиноких детей и, как следствие, очень эгоистичных отпрысков.
   — Ты опровергаешь мое предвзятое мнение о том, что вы — мудрая и терпеливая раса.
   — Мы кажемся терпеливыми только из-за того, что концепция времени у нас другая. А океаны знания отнюдь не гарантируют мудрости.
   Они собрали подковы, которые, соприкасаясь друг с другом, издавали странный музыкальный перезвон.
   — Но ты сказал, что твоя семья нетипична? — напомнила Тинкер.
   — Моя мать любит детей, и поэтому их у нее много и она не держит их столетиями врозь. Она всегда считала, что момент, когда ребенок становится достаточно взрослым и предпочитает искать себе товарищей для игр самостоятельно, лучше всего подходит для зачатия следующего. Удивительно, но отец обычно с этим мирился. Вероятно, их брак и не выдержал бы такого испытания, не будь они аристократическим семейством с состоянием и владением. — Тинкер знала, что «владение» — это низкокастовые эльфы, служившие в качестве прислуги у аристократических каст, но не разбиралась в механизме этого подчинения. — Владение позволило отцу сохранить необходимую ему дистанцию от такого количества детей.
   Узнав, что мать Ветроволка в течение нескольких веков занималась воспитанием детей, Тинкер вспомнила фольклорный образ старушки, которая жила в башмаке, а ее дети рождались из швов.
   — Сколько же детей в вашей семье?
   — Десять.
   — Только десять?
   Ветроволк рассмеялся:
   — Только?!
   — Я думала, может быть, сто, а может, и тысяча.
   Ветроволк снова рассмеялся.
   — Нет, нет! Отец бы никогда на это не согласился. Даже десятерых он считает большой помехой и готов терпеть их только ради матери. У большинства аристократов вообще нет детей. — В голосе Ветроволка послышалась горечь. — Нет нужды в продолжении рода, когда живешь вечно.
   — Да, но это предотвращает быстрый рост вашего населения.
   — За последние два тысячелетия эльфийское население только сокращается. Войны, несчастные случаи, периодические самоубийства… Нас теперь в два раза меньше, чем было когда-то.
   Это придало теме совсем другой оборот.
   — Да, не слишком-то хорошо.
   — Конечно. Поэтому я пытаюсь говорить об этом нашему народу. Я очень надеялся на то, что с этой новой землей придет и новое видение мира.
   — Надеялся?
   — Появление Питтсбурга стало неожиданностью.
   Она поморщилась.
   — Извини.
   — На самом деле оно было благотворным для нас, — улыбнулся Ветроволк. — Трудно заманить наш народ абсолютной дикостью, и немногие готовы преодолеть океан ради весьма незначительных удобств. Однако человеческая культура привлекает молодых и любопытных — тех, кто смотрит на вещи так же, как я.
   — Хорошо. — Тинкер вернулась к метанию подков. Ей нравилась эта игра за то, что она располагала к долгим беседам.
   — А как насчет тебя?
   — О чем ты?
   — Ты мечтаешь иметь детей?
   На этот раз она промазала капитально: лишь сетка ограды спасла подкову от исчезновения в густой траве.
   — Я?
   — Ты. Или ты предпочла бы остаться бездетной?
   — Нет! — Это была первая реакция на его вопрос, и она не стала ее скрывать. — Просто я никогда не думала о ребенке. Конечно, когда-нибудь я бы хотела иметь одного или двоих, ну, может быть, даже троих детей, но, черт побери, я ведь никогда даже… — Она хотела сказать «не целовалась с мужчиной», но подумала, что это уже неправда. — Ну, ты знаешь…
   — Да, знаю, — мягко согласился Ветроволк, чем-то очень и очень довольный, и от его реакции Тинкер бросило в жар.
   Она и Ветроволк? Как в том сне?
   Ей захотелось где-нибудь посидеть. И Ветроволк, словно прочитав ее мысли, — «Господи, надеюсь, что нет!» — показал на старый, покореженный стол для пикника, врытый рядом с ямкой.
   Взбираясь на крышку стола, Тинкер думала о том, каково это было бы с ним: так ли, как во сне, или по-другому.
   — Сколько тебе лет?
   — Если считать по-эльфийски, то я едва достиг совершеннолетия. А если по-человечески, то я дремучий старец. Мне двести десять лет.
   То есть он в 11, 6 раза старше ее. Натан внезапно стал казаться ей чуть ли не ровесником.
   — Что, слишком старый? — спросил Ветроволк.
   — Нет, нет, совсем нет, если подумать, — заверила его Тинкер.
   Эльфы считались взрослыми со столетнего возраста, однако, пока им не исполнялось тысячи лет, попадали в категорию молодых. Молодых эльфов называли трехзначными, потому что их возраст исчислялся трехзначными числами. Таким образом, Ветроволка можно было бы сравнить с человеком, едва перешагнувшим двадцатилетний рубеж. Вот только родился он в 1820-м.
   А она для него как та астрономиня, которой отведен особый срок: с одной стороны, короткий, но, одновременно, достаточно долгий для того, чтобы разбить сердце.