Сташеф Кристофер. Чародей поневоле (пер. В.М.Федоров)

   Все сидели за завтраком, но никто из них, кажется, по-настоящему не сознавал, что он ест. Взять вот Ансельма — сына Логайра — он ел, словно автомат, уставясь в тарелку, с лицом, застывшим, словно у скульптуры, в холодной ярости.
   Его отец сидел, склонив голову, крепко стиснув руки перед собой на столе.
   Надо полагать, решил Род, здесь имела место небольшая ссора между отцом и сыном, и Логайр победил — но только приказав сыну заткнуться.
   И Рода призвали залатать брешь. Ой-е-ей! Чего только не ждут люди от эстрадных артистов.
   Лицо Дюрера лучилось подспудным пыланием мстительной радости, у других советников были более умеренные версии того же выражения лица. Что бы тут ни произошло, все вышло так, как хотел Дюрер: вероятно, именно он-то это и подстроил. Этот человек был идеальным катализатором, решил Род. Он никогда не вступал в вызванные им реакции.
   Логайр посмотрел на своего сына с немым призывом в старческих покрасневших глазах. Но Ансельм не ответил ему даже мимолетным взглядом, и лицо герцога стало твердым, как кремень.
   Повернувшись, старик увидел Рода.
   — Менестрель! — рявкнул он. — Почто стоишь ты праздно, дай нам веселья.
   Голова Дюрера резко повернулась в его сторону, он вцепился в него взглядом. Тревога сменила на его лице шок с последовавшей затем дистиллированной убийственной яростью.
   Род весело улыбнулся, поклонился и коснулся чуба, отдавая честь. Про себя он гадал, какая же песня сможет выжечь напряженность в этом зале. Он сильно подозревал, что тут существовал обычай разряжать атмосферу, избивая менестреля за неумение выполнить свою задачу.
   Он начал наигрывать «Мэтти Гривса», прикидывая, что его единственный шанс заключается в том, чтобы дать нечто еще более ужасное, чем все, что только могло иметь здесь место.
   Он, однако, некоторое время воздерживался от слов, чтобы дать себе время изучить лица четырех лордов. Выражение их менялось от задумчивого размышления до прямого, хотя и несколько завуалированного презрения, последнее явно было направлено на старого герцога. Похоже, Логайр не имел здесь сильных сторонников: баланс мнений, кажется, покоился на его сыне.
   — Менестрель!
   Род поднял взгляд — это заговорил Ансельм.
   Лицо молодого человека было настолько кислым, что от него и молоко свернулось бы.
   — Ты знаешь песню о парне, из которого женщина сделала дурака, и все же он, вдвойне дурак, все еще любит ее?
   — Кончено! — ответил Логайр.
   Но прежде чем Ансельм смог ответить, Род сказал:
   — Много, милорд, о мужчинах, все еще любящих женщин, выбранивших их, и во всех них леди возвращаются к ним.
   — Возвращаются! — сплюнул Ансельм. — Да, она возьмет его обратно, чтобы с позором повесить на воротах своего замка!
   Старый герцог, поднявшись на ноги, прорычал:
   — Довольно твоей клеветы!
   — Клеветы! — Кресло Ансельма опрокинулось, когда он вскочил на ноги, чтобы встретить отца лицом к лицу. — А разве это клевета, что она оплевала гордое имя Логайров. Да! И не раз, но дважды, и сделает это вновь! Нет! — Он врезал по столу кулаком, обернувшись, чтобы пройтись взглядом по лицам лордов. — Эта подлая девка должна усвоить, что она не может топтать часть своих пэров! Мы должны сбросить ее с престола и сломать под нами раз и навсегда!
   Лицо Логайра-старшего побагровело, он уже совсем был готов ответить резко, но прежде чем он успел заговорить, Род пробормотал словно про себя:
   — Нет, милорд, не так круто, Не громить, а приструнить.
   Он попал под перекрестный огонь подобных лазерам взглядов Ансельма и Дюрера, но Логайр грянул:
   — Да! — сказал он с гигантской радостью и облегчением. — Он говорит не к месту, но речь его верна! Наша юная королева норовиста, но ведь такой же бывает и молодая кобылка, пока ее не взнуздают. Она должна усвоить, что ее власть не абсолютна, что есть узда на ее силу, но она сюзерен, и ее нельзя сбрасывать!
   Ансельм издал булькающий звук, лицо его раскраснелось, глаза начали вылезать из глазниц. Он задыхался от ярости, но сумел проговорить, сильно заикаясь от гнева:
   — Нет уж! Теперь я говорю, нет! Женщина-сюзерен? Это насмешка! Блудливая надменная сука…
   — Молчать! — прогремел Логайр, и даже четверо Великих Лордов съежились от дикой силы его голоса.
   Что касается Ансельма, то он порядком струхнул, испуганно глядя на стоящего перед ним седобородого великана, который, казалось, вырос и раздался у него на глазах.
   Затем медленно и с куда большим достоинством, чем Род видел когда-либо в человеке, с истинно царственным достоинством, что дается только бессознательно, Логайр вернулся на свое место, так и не отведя глаз от сына.
   — Возвращайся в свои покои, — приказал он холодным ровным голосом. — Мы не будем больше говорить об этом до конклава на закате.
   Ансельм как-то сумел найти в себе силы снова задрать подбородок — жест, показавшийся каким-то нелепым и напыщенным — и круто повернулся. Когда он шел к двери, его взгляд упал на Рода. Ярость и унижение кипели в нем, и он размахнулся, чтобы вознаградить менестреля оплеухой.
   — Нет! — рявкнул Логайр, и Ансельм замер. — Этот человек, — произнес размеренно герцог, — говорил правду. Я не потерплю, чтобы с ним плохо обращались.
   Ансельм сцепился взглядом с отцом, затем его взгляд заколебался, и он опустил глаза. Он повернул прочь, дверь за ним захлопнулась.
   — Менестрель! — прогромыхал Логайр. — Сыграй!
   Род дал своим пальцам прогуляться по струнам, наигрывая «Старика из Тор Таппана», пока размышлял.
   Так значит, сегодня ночью состоится военный совет, да? И главным вопросом явно будет образ правления: конституционная монархия или марсократия, хотя знали об этом, может быть, только Род и Дюрер. Ну, он знал, на чьей он будет стороне.
   Он снова посмотрел на сидящего выпрямившись старого герцога Логайра, поедающего чисто символические кусочки пищи; тот сидел, плотно сжав губы под окладистой седой бородой, сдвинув брови в суровой мрачности и с только самым малым намеком на горе в темных глубоких глазах.
   Да, Род знал, на чьей он стороне.
   Они собрались в огромной зале, достаточно большой, чтобы послужить ангаром для космического корабля приличных размеров, если бы только грамарийцы знали, что такое космический корабль.
   На каменном полу был выложен герб Логайров. Вдоль стен на каждый ярд имелся серебряный канделябр с факелом, потолок был сводчатым и позолоченным, с подвешенной в центре огромной серебряной люстрой. Окон не было, но это не имело значения, поскольку уже наступила ночь.
   Логайр сидел в большом резном кресле в одном конце зала, позади него стена была задрапирована полотнищами с цветами его рода. Кресло стояло на помосте высотой в четыре фута, так что стоящие лорды должны были смотреть на него снизу вверх.
   Их было довольно много — не только двенадцать великих, но и сонм графов, баронов и рыцарей — их вассалов.
   И рядом с каждым стоял, вернее горбился, тонколицый костлявый человечек с приглаженными вдоль черепа скудными светлыми волосами.
   Род обвел взглядом зал, губы его поджались в беззвучном присвисте. Он и не представлял себе, что советники были столь многочисленны. Тут было по крайней мере штук пятьдесят, а может, и семьдесят.
   И могли быть еще вне поля его зрения. В данный момент у него был буквально туннельный обзор, и одноглазый притом. Освещавшие зал факелы сидели в канделябрах, прикрученных к стене тремя грубыми болтами.
   Но в одном из канделябров за креслом Логайра болт отсутствовал, и камень за ним был просверлен на дюйм, а затем вырезан на глубину и ширину человеческой головы. Голова в данный момент принадлежала Роду, который стоял в холодной тьме узкого хода за стеной.
   Глазок давал ему великолепный обзор затылка Логайра, да кое-что было видно через его плечо.
   Правая рука Рода покоилась на рычаге, если он толкнет его вниз и если тот не проржавел так, что не сдвинешь, камень перед ним должен распахнуться и создать дверь. Судя по выражению лиц стоящих перед герцогом Логайром, она могла оказаться очень кстати.
   Непосредственно перед герцогом стоял Ансельм. Бурбон и Медичи находились по бокам от молодого человека. Дюрер, конечно, стоял справа от Логайра.
   Логайр тяжело поднялся на ноги.
   — Мы собрались, — прогремел он. — Здесь, в этом зале, сошлась вся Благородная Кровь Грамария, истинная власть сей страны.
   Он медленно обвел взглядом лица, смотря в глаза каждому из своих собратьев, Великих Лордов.
   — Мы собрались здесь, — снова сказал он, — дабы решить о подобающем выражении своего недовольства королеве Катарине.
   Герцог Бурбон зашевелился, расправив сложенные на груди руки и расставив ноги чуть пошире. Это был человек, похожий на огромного черного медведя с лохматыми бровями и нечесанной бородой.
   Он стискивал кулаки и крепко сжимал губы. В его позе было что-то вкрадчивое, робкое.
   Он посмотрел на Логайра горящим взором.
   — Нет, дорогой дядя, тут ты не прав. Мы собрались, дабы обсудить, как ее свергнуть, ту, коя иначе растопчет честь и могущество наших великих домов.
   Логайр напрягся, глаза его негодующе расширились.
   — Нет, — прохрипел он, — нет достаточной причины…
   — Причины! — Бурбон выпрямился, его черная борода подпрыгнула вместе с челюстью. — Она обложила наши земли налогом более высоким, чем когда-либо было в наших традициях, и выкидывает целое состояние на поганых и грязных крестьян, она посылает к нам каждый месяц судей выслушивать жалобы со всех поместий, а теперь она будет назначать попов в наши земли, и у нас нет никакой причины? Она лишает нас наших законных прав в пределах наших же собственных доменов, а потом, венчая все это, оскорбляет нас же в лицо, выслушивая петиции одуревших нищих, допрежь склонить ухо к нашим!
   Медичи нагнулся послушать тощего субъекта рядом с собой, потом выпрямился, слегка улыбаясь, и произнес:
   — И разве существовал когда-нибудь обычай, чтобы монарх принимал петиции от своих крестьян в собственном Большом Зале?
   — Никогда! — прохрипел Бурбон. — Но ныне наш благородный монарх ставит этот сброд впереди нас! И это, мой досточтимый герцог, только самые крупные из ее гнусностей и жестокостей, излитых на обычаи страны. И это пока она только дитя! Что она натворит, милорд, когда вырастет!
   Он остановился перевести дух, затем мотнул головой и прокричал:
   — Нет, дорогой дядя! Вы должны свергнуть ее!
   — Да, — проговорил Медичи.
   — Да, — провозгласили другие лорды.
   — Да, — прокатилось, нарастая по всему залу, пока слово не вышло законченным, выкрикиваемое каждой глоткой снова и снова. — Да, да, да!
   — А я говорю — нет! — проревел Логайр, поднимаясь во весь свой рост и во всю ширь, выглядя больше королем, чем герцогом.
   Голос его стал только чуть спокойнее, падая словно колокольный набат.
   — Она — сюзерен. Капризная — да, и горячая и своевольная, и норовистая. Но это же изъяны юности, ребенка, которого надо научить, что есть пределы его власти. Мы должны ныне показать ей те пределы, кои она преступила. Сие мы можем сделать, и ничего более. Наше дело не требует дальнейших действий.
   — Женщина не может править мудро, — прошептал советник Медичи, и Медичи подхватил:
   — Мой дорогой и добрый кузен, бог не создал женщину мудрой в делах правления.
   — Да, дорогой дядя, — подал свою реплику Бурбон. — Почто она не дает нам короля? Пусть выходит замуж, если желает, чтобы этой страной хорошо управляли.
   Род гадал, не был ли Бурбон разочарованным женихом. В нем было что-то неотчетливо развратное и совсем ничего романтического.
   — Она правит по праву! — прогрохотал Логайр. — Она крови Плантагенетов, носивших корону сей страны с ее рождения. Как, дорогой племянник, ты столь легко забыл вассальную присягу, данную тобой славному имени?
   — Династия разлагается! — прошептал блеснув глазами советник Бурбона.
   — Да! — проревел Бурбон. — Кровь Плантагенетов стала жидкой и скисла, дорогой милорд.
   «Ах, так, — подумал Род, — он больше не дядя…»
   — Ослабела от ран, милорд! — напыщенно продолжил Бурбон. — Ослабела до того, что больше не смогла зачать для управления страной мужа, только женщину, отпрыска-девчонку с бабьими настроениями и прихотями! Род Плантагенетов иссяк и исчерпал себя, ныне нужна новая кровь для наших королей!
   — Кровь Бурбонов? — поднял бровь в презрительной улыбке Логайр.
   Лицо Бурбона побагровело, а глаза выпучились. Он начал было что-то плести, когда гладко вмешался голос Медичи.
   — Нет, дорогой кузен, не кровь Бурбонов. Какую нам пожелать кровь для трона, кроме самой благородной на всем юге?
   Логайр уставился на него, кровь отхлынула с его лица от шока и ужаса.
   — Я не стану! — прошипел он.
   — Да, милорд, мы это знаем, — гладко продолжал Медичи. — И все же нам нужна добрая кровь и человек добрый и решительный, человек молодой, дабы знал, что надо сделать и не колебался бы сделать сие.
   Он повысил голос.
   — Какой нам надобен король, кроме Ансельма, сына Логайра?
   Голова Логайра дернулась, словно от пощечины. Он замер, лицо его побледнело до воскового цвета и приняло сероватый оттенок. Он потянулся за спину полупарализованной рукой, хватаясь за кресло — возраст тяжко упал на его плечи.
   Он опустился на край кресла, тяжело опершись на подлокотник. Его рассеянный взгляд отыскал сына, а затем медленно прошелся из стороны в сторону.
   — Злодеи, — прошептал он, — проклятые подлые злодеи! Так вы похитили у меня сына…
   Подбородок Ансельма вызывающе вздернулся, но в глубине глаз затаились вина и страх.
   — Нет, милорд, я был с ними с самого начала.
   Пустой взгляд Логайра снова отыскал его.
   — Но ты, даже ты… — Голос его усилился. — Ну да, ты, более, чем когда-нибудь, прежде всего ты!
   Теперь вперед шагнул Дюрер, прочь от Логайра, чтобы занять свое место рядом с Ансельмом, его улыбка расширилась в победную ухмылку.
   Глаза Логайра постепенно сфокусировались на нем. Их взгляды встретились и не отпускали друг друга.
   По залу пробежал легкий шорох, когда советники вытянули шеи, чтобы лучше видеть.
   — Нет, — прошептал Логайр, — это был ты…
   Он медленно выпрямился, затем внимательно и не спеша посмотрел в глаза каждому Великому Лорду. Затем его взгляд вернулся обратно к Дюреру.
   — Вы все одного мнения. — Его голос набрал силу, но это была сила горечи и презрения. — Обсуждение было прежде, не так ли? Ибо вы согласны: каждый из вас спорил со своей совестью и победил ее.
   Голос его отвердел даже еще больше.
   — Какая же оса пролетела между вас, чтобы нажалить ваши души до такого согласия?
   Глаза Дюрера вспыхнули огнем, рот его открылся для того, чтобы огрызнуться, но Логайр оборвал его.
   — Ты! Ты со звезды! Ты явился ко мне пять лет назад, и я, старый дурак, подумал: «Хорошо!», и тогда твои ублюдки, раболепные слуги, пробрались один за другим в наши дома, а я все еще радовался — бедный старый слабоумный дурак!
   Он поднял взгляд, отыскав Ансельма.
   — Ансельм, коего я некогда называл своим сыном, проснись и услышь! Берегись человека, что опробывает твое мясо, ибо он-то и может легче всего отравить его.
   Род вдруг понял, чем кончится этот митинг: советники не могли рисковать оставить Логайра в живых — старик был все еще полон сил и мужества, все еще неукротим. Он просто-таки мог бы еще суметь добиться лояльности лордов. Шанс был слабым, но существовал, и Дюрер не мог позволить себе этого.
   Ансельм распрямил плечи, лицо его стало маской мятежности. Он хлопнул рукой по плечу Дюрера, не замечая, что зубы этого человечишки так и заскрежетали, когда его челюсти с треском захлопнулись.
   — Я доверяю этому человеку, — сказал он голосом, которому, возможно, предназначалось быть звенящим. — Он был со мной с самого начала, и я приветствую его мудрость — так же как буду приветствовать твою, если ты пойдешь с нами.
   Логайр сузил глаза.
   — Нет, — сплюнул он, — изыди лжесны и твой изменческий язык! Я скорей умру, чем присоединюсь к тебе!
   — Ты получишь то, что предпочитаешь, — врезал Дюрер. — Назови способ своей смерти.
   Ансельм уставился на Дюрера, потеряв дар речи, затем покраснел.
   — Молчать, Дюрер! Он — дурак, да, и предатель страны, но он мой отец, и никто не тронет его!
   Дюрер вскинул бровь.
   — Вы приютите змею в своей постели, милорд? В любом случае, свершить это — желание всей знати, а не ваше лично. — Он повысил голос, крикнув: — Что скажете, лорды? Следует этому человеку умереть?
   На миг в зале воцарилось молчание. Род положил руку на дверной рычаг, он должен вытащить Логайра отсюда. Он мог открыть дверь и уволочь Логайра в тайный ход, прежде чем кто-нибудь поймет, что случилось.
   Но сможет ли он закрыть ее, прежде чем они подбегут?
   Вероятно, нет, было слишком много людей и слишком близко, а Дюрер, по крайней мере, среагирует очень быстро.
   Если бы только петли и пружины были в приличном состоянии! Но у него возникло впечатление, что их не слишком хорошо смазывали за последние несколько веков.
   По огромному залу прокатился хор неохотных «да».
   Дюрер повернулся к Логайру, вежливо поклонился ему:
   — Вердикт, милорд, — смерть.
   Он вытащил кинжал и двинулся вперед, но тут свет погас.
   С миг Род стоял в полной темноте, ошеломленный. Как?..
   Затем он бросил весь свой вес на рычаг. Когда каменная плита со стуком приоткрылась, он выхватил кинжал. Сейчас действовать, разберемся потом.
   Скрежет открываемой двери разбил мгновение потрясенного молчания. Разразился ад кромешный, когда все голоса в зале начали кричать хором, некоторые звали слуг принести факелы.
   Шум был хорошим прикрытием. Род выскочил из потайного хода, шаря вслепую, пока не нащупал чью-то грудную клетку. Этот кто-то закричал и ударил его. Род быстро пригнулся из общих соображений тактики боя и почувствовал, как удар задел ему волосы. Он нажал кнопку на рукоятке своего кинжала и при появившемся из нее мерцающем луче света опознал в этом ком-то герцога Логайра.
   В Рода врезалось с воем ярости худое как щепка и кривобокое тело. Род вскрикнул и зашатался, когда сталь кольнула его плечо. Дюрер явно тоже углядел свет.
   Кинжал выдернулся из плеча Рода, он почувствовал тепло вытекающей крови и откатился в сторону.
   Но это чучело снова насело на него. Род хватанул наугад и по очень счастливой случайности поймал врага за запястье руки, державшей нож.
   Но этот человечишка был невероятно силен, он вынуждал руку Рода сгибаться. Род почувствовал острие кинжала у своего горла.
   Он попытался заставить другую руку помочь оттолкнуть это острие. Плечо его завизжало от боли, но рука Дюрера не шевельнулась. Кинжал вонзился на долю дюйма поглубже. Род почувствовал, как кровь струится по его горлу, и страх поднялся в его внутренностях. Полный, ошеломляющий, парализующий страх — и Род услышал глухой стон.
   Дюрер ахнул, кинжал с лязгом упал на пол. Тяжесть на теле Рода пропала.
   По всему залу прозвучал тройной очень низкий стон, в такт которому зазвучали крики ужаса.
   В черноте возвышались три огромные белые фигуры, венчались они скелетными лицами, округлившими рты в виде буквы «О». Горацио и двое других прежних лордов Логайров, убивающих время своей загробной жизни.
   Род заставил себя крикнуть в страхе:
   — Векс, шестьдесят оборотов!
   В голове у него зашумело от хриплого гудения, и страх испарился. Его фонарь замерцал вновь, нашел Логайра. Род вскочил на ноги и ударил его под ложечку. С громким «уфф» дыхание выскочило из старого лорда, и он согнулся вдвое через плечо Рода — здоровое, к счастью.
   Род повернулся и побежал, спотыкаясь и надеясь, что выбрал правильное направление.
   Позади него Дюрер визжал:
   — Заткните уши, дураки! Дураки! Дураки!
   Род шел в темноте с Логайром, все тяжелее оттягивающим его плечо. Он не мог найти дверь. И теперь он слышал стаккато шагов, короткими, быстрыми очередями — Дюрера, пытавшегося наудачу найти Рода. А раз у него в ушах теперь затычки, Дюрер снова станет опасным противником. К тому же Род не мог драться с одним плечом раненым, а другим — обремененным Логайром.
   Щеку его овеял холодный воздух, и мимо него проплыла смутная белая фигура.
   — Следуй за мной, — прогудел Горацио Логайр.
   Род последовал.
   Он побежал за Горацио, вытянув здоровую руку, словно бегун по пересеченной местности. Это не помогло, его раненое плечо стукнулось о камень дверного проема и завертело его тело импульсом боли. Он вскрикнул и чуть не уронил Логайра, отступив спиной к стене узкого хода.
   Он прислонился к стене, хрипло дыша.
   — Скорей, человек! — прогудел Горацио. — Плита! Ты должен закрыть ее.
   Род кивнул, выдохнул и нащупал рычаг, надеясь, что Логайр останется сбалансированным у него на плече. Его рука нашла ржавый металл. Род рванул вверх, дверь со скрежетом закрылась.
   Он стоял, согнувшись и едва дыша.
   После небольшой вечности, Логайр начал приходить в себя. Род призвал на помощь всю свою энергию, чтобы опустить его на пол. Затем, все еще тяжело дыша, он поднял взгляд на Горацио.
   — Премного благодарен, — просипел он, — за это своевременное спасение.
   Горацио отмахнулся от благодарности, подойдя опасно близко к улыбке.
   — Ай, человек, да как бы ты смог выполнить свою клятву, умерев?
   — О, не знаю, — привалился к стене Род. — Вы, кажется, отлично умеете. Хотел бы я знать, как это вы сумели вывернуть пробки у факелов?
   — Вывернуть… пробки? — нахмурился Горацио.
   — Ну, знаете, тот фокус со светом.
   Нахмуренность духа углубилась.
   — Разве сие не твое деяние?
   Род уставился на него, затем поднял руку ладонью вверх.
   — Эй, минуточку, минуточку. Итак, вы подумали, что это сделал я, а я подумал, что это сделали вы.
   — Да.
   — Но вы этого не делали?
   — Кажется, так.
   — Тогда, — Род сглотнул, — кто же?
   — Кто это? — прогромыхал Логайр рядом с Родом.
   Из глазка вырвался луч света. Горацио издал стон страха и пропал.
   Род приник глазом к отверстию. Факелы снова зажгли. Дюрер находился на помосте, протыкая воздух кинжалом и визжа:
   — Где? Где?
   Род оторвал взгляд от глазка и тонко улыбнулся Логайру.
   — Я не думаю, что нам следует оставаться до выяснения этого вопроса, милорд. Идемте.
   Он повернулся уходить, но пальцы Логайра вонзились ему в плечо. Он вскрикнул.
   — Пожалуйста, милорд, если не возражаете, за другое плечо, будьте любезны…
   — Что это был за человек? — прорычал Логайр.
   — Человек? — огляделся кругом Род. — Какой человек?
   — Да тот, что стоял перед нами в белом!
   — А. — Род оглядел лицо старика. Логайр был явно еще в шоке, явно неготовый встретиться с действительностью, такой, какая она есть. — Э, просто родственник, милорд.
   — Твой родственник, здесь?
   — Нет, милорд, ваш. — Он повернулся, нащупывая себе путь в коридоре.
   После мгновенной задержки Логайр последовал за ним.
   Свет из глазка уже пропал через несколько ярдов пути. Род, ругаясь, нащупывал дорогу. Ведь когда они свернут за угол и начнут спускаться по узкой лестнице, будет кромешная тьма.
   Он повернул за угол и достал кинжал, но тут увидел перед собой шарик фосфоресцирующего света. Он потрясенно уставился на него, затем, когда его глаза привыкли к свету, он разглядел лицо и тело (было невозможно смотреть на них, как единое целое, поскольку каждое заслуживало независимого изучения), вытянутую руку с лежащим на ладони фосфоресцирующим шаром. Лицо это было напряженным от беспокойства.
   — Гвендайлон, — констатировал он.
   Лицо ее залилось облегчением и радостью, но только на миг, затем в ее глазах вспыхнул озорной огонек.
   Она сделала насмешливый книксен.
   — Милорд.
   — Елки-моталки! — прорычал он. — Что ты здесь делаешь, черт возьми?
   Глаза ее расширились с видом оскорбленного достоинства.
   — Я последовала за вами, милорд!
   — Нет, нет, нет! — Род крепко зажмурил глаза. — Это не по сценарию. Тебе полагается теперь ненавидеть меня. Тебе полагается бросить таскаться за мной.
   — Никогда, милорд. — Голос ее был очень тих.
   Он посмотрел ей в глаза, чтобы увидеть, не шутит ли она. Никакого намека на такую удачу. В голове у него мелькнула реплика Тома о сельских девушках.
   — Что это? — кивнул он на фосфоресцирующий шарик. — Что у тебя там такое?
   — Сие? — взглянула она на шарик света. — Всего лишь маленькое заклинание, которому меня научила моя мама, милорд. Он посветит вам в этих путаных ходах, милорд.
   — Посветит, — согласился Род. — А можно мне узнать, как ты покончила с факелами в Большом Зале?
   Она начала было отвечать, затем нахмурилась.
   — То долго рассказывать, милорд. У нас есть время?
   Род изучил ее лицо, поджав губы.
   — Но сделала это ты?
   — Да, милорд.
   — Всего лишь еще одно маленькое заклинание, которому…
   — …меня научила мама, — весело кивнула она.
   — О'ке-е-ей! — Он пожал плечами. — Почему бы и нет? Идем, детка?
   Он начал было нащупывать себе дорогу по узкой лестнице и вздрогнул, когда его плечо коснулось стены.
   — Милорд! — ахнула Гвендайлон, рука ее метнулась к его плечу. — Ты ранен!
   Он полуобернулся к ней, прислонившись к стене и все еще нащупывая камень; тот твердый холмик, который нашла его рука, был каким угодно, только не гранитным.
   Род отдернул руку. Она удивленно посмотрела на него, затем опустила глаза, невинно улыбнулась и, поймав его руку, притянула к себе.