Сташеф Кристофер. Чародей поневоле (пер. В.М.Федоров)

   — Но что, если я не захочу присоединиться к вам, Туан Макриди? Покину ли я живым Дом Хлодвига этой ночью?
   Туан поднял голову, вонзив взгляд в Рода.
   — Только, — ответил он, — если ты превосходный фехтовальщик и чародей с головы до пят.
   Род медленно кивнул, в голове у него вихрем пронеслись события последних двух дней. На миг у него возникло искушение присоединиться, он, несомненно, смог бы пробраться на трон после революции.
   Но нет, то, что сказал Туан, было правдой. Чтобы управляться с нищими, требовался человек с врожденным даром массового гипноза. Род мог занять трон, но нищие — и Пересмешник, и кто бы ни стоял за ним — не позволят ему сохранить его.
   Нет, структура власти должна оставаться такой, какая есть: конституционная монархия была единственной надеждой на демократию для этой планеты.
   И потом, к тому же, была еще и Катарина…
   Мысли Рода стала резать диссонансная нота в партитуре событий. Он, вероятно, втюрился в Катарину — она была Мечтой.
   Но Туан понравился ему с первого взгляда. Как они могли оба ему нравиться, если они действительно работали друг против друга?
   Конечно, честное обаяние Туана могло быть игрой, но Род как-то сомневался в этом.
   Нет. Если Туан действительно жаждал трона, он мог бы поухаживать за Катариной; и он мог завоевать ее сердце — в этом Род ничуть не сомневался.
   Так, значит, Туан поддерживал королеву. Как он вычислил, что его демагогия может помочь ей, Род определить не мог, но это имело какой-то смысл, раз Туан считал, будто он добьется именно этого.
   Тогда зачем же такой тщательный розыгрыш, чтобы заполучить Рода в Дом Хлодвига?
   Чтобы испытать его, конечно, чтобы выяснить, можно ли доверять ему быть рядом с королевой.
   Что имело смысл, если паренек имел дело с Бромом О'Берином. Это было бы как раз похоже на Брома — попытаться разжечь народную поддержку королеве именно таким образом. Но зачем тогда пропаганда похода на замок?
   У Туана, наверно, был на это ответ, и если уж речь зашла об ответах, Роду было самое время дать таковой.
   Он бросил Туану недобрую усмешку и поднялся, положив руку на шпагу.
   — Нет, спасибо. Я рискну попробовать свои шансы в фехтовании и колдовстве.
   Глаза Туана вспыхнули радостью, он схватил Рода за руку.
   — Хорошо сказано, друг Гэллоуглас! Я надеялся, что ты так и ответишь. А теперь сядь и выслушай правду о моем замысле.
   Род стряхнул его руку.
   — Вынимай шпагу, — произнес он сквозь зубы.
   — Нет, нет! Я не обнажу шпаги против друга. Я низко обманул тебя, но ты не должен гневаться. То было для благой цели. Но сядь, и я расскажу тебе.
   — Я слышал все, что хотел. — Род начал было вынимать шпагу.
   Туан снова схватил Рода за предплечье, и на этот раз его руку было не стряхнуть. Род посмотрел в глаза Туану, сжав челюсти и напрягая мускулы руки, но медленно и неуклонно его шпагу вынуждали убраться обратно в ножны.
   — Сядь, — сказал Туан и вынудил Рода опуститься обратно на стул столь же легко, словно Род был ребенком. — А теперь выслушай мой замысел. — Туан выпустил руку Рода и улыбнулся столь же тепло, словно ничего не случилось. — Королева дает нам деньги, и нищие знают, что она это делает, но принятие подарков вызывает в принимающем лишь горячий гнев. Если мы хотим завоевать друзей для королевы, мы должны найти способ превратить этот гнев в благодарность.
   Род мрачно кивнул.
   — Таким образом, мы должны превратить шиллинги королевы во что-то иное, чем подарки.
   — И ты нашел способ сделать это.
   — Не я, — признался Туан, — но Пересмешник. «Когда подарок не подарок? — загадал он мне загадку и сам ответил: — Да когда это право».
   Туан откинулся на спинку стула, разведя руки в стороны.
   — И вот как это будет столь легко сделано. Нищие отправятся к замку и покричат королеве, что она должна дать им хлеб и вино, ибо это их право. А она даст им их, и они будут ей благодарны.
   Род улыбнулся, потирая подбородок.
   — Очень хитро, — кивнул он. Но про себя добавил: «Если это сработает. Но этого не будет — люди, у которых есть деньги, любят отдавать их на благотворительность, но они не дадут ни гроша, если скажешь им, что они обязаны это сделать. А сколь благодарны будут нищие, когда она им откажет и позовет армию выгнать их взашей?
    И даже если она уступит их требованиям, что тогда? Что насчет чувства силы, которое это придаст им? Нищие, вынуждающие королеву поделиться! Они не остановятся на хлебе и мясе, нет, они вернутся через неделю с новыми требованиями, с Туаном или без него.
    О, да, это очень хитрый план, и Туана прекрасно засосало в него. Пересмешник не может проиграть, и точно так же не могут стоящие за ним инопланетные тоталитаристы».
   Но Туан худого не желал. Намерения у него были самые благие. Он был немного слабоват в политической теории, но намерения у него были прекрасные.
   Род поднял кружку для приличного глотка, затем уставился в нее, следя за коловращением подогретого вина.
   — И все же некоторые говорят, что Дом Хлодвига стащит Катарину с трона.
   — Нет, нет! — ответил шокированный Туан. — Я люблю королеву!
   Род изучил искреннее, открытое лицо парня и сделал собственную интерпретацию данного заявления.
   Он снова посмотрел в кружку.
   — Так же, как и я, — сказал он с куда большей правдивостью, чем ему понравилось бы. — Но даже при этом я вынужден признать, что она, скажем… действует не совсем мудро…
   Туан испустил тяжелый вздох и стиснул руки.
   — Это верно, ох, как верно. У нее такие хорошие намерения, но она так плохо их проводит.
   На себя лучше посмотри, философ, подумалось Роду. Вслух же он сказал:
   — Это как же так?
   Туан печально улыбнулся.
   — Она хочет в один день исправить то, что ее праотцы натворили за века. Много зла есть в нашем королевстве, это я охотно признаю. Но кучу навоза не убрать одним взмахом лопаты.
   — Верно, — признал Род. — Да и селитра под ним может оказаться взрывоопасной.
   — Великие Лорды не видят, что она изгоняет дьявола, — продолжал Туан. — Они видят только то, что она хочет наполнить эту страну одним голосом, только одним — своим собственным.
   — Ну. — Род поднял кружку с мрачным от неизбежности лицом. — Выпьем за нее, будем надеяться, что у нее это выйдет.
   — И ты думаешь, что это возможно, — произнес Туан. — Ты — еще больший дурак, чем я, а я известен далеко и широко как самый исключительный дурак.
   Род опустил кружку, не пригубив.
   — Ты говоришь из общего убеждения, или у тебя на уме что-то особое?
   Туан свел указательные пальцы вместе.
   — Трон покоится на двух ножках: primo, знать, которую оскорбляет все новое, и таким образом враждебная королеве.
   — Спасибо, — поблагодарил Род с горькой улыбкой, — за открытие этой тайны.
   — Предоставленные самим себе, — невозмутимо продолжал Туан, — вельможи могли бы и стерпеть ее ради любви к ее отцу, но есть советники.
   — Да. — Род зажал нижнюю губу меж зубов. — Я так понимаю, что лорды делают все, что там ни скажут их советники?
   — Или то, что они говорят лордам не делать, что приводит к тем же результатам. А советники говорят одним голосом — Дюрера.
   — Дюрера? — нахмурился Род. — Кто он?
   — Советник милорда Логайра. — Рот Туана горько скривился. — Он обладает некоторым влиянием на Логайра, что просто чудо, ибо Логайр самый упрямый человек. Таким образом, пока жив Логайр, Катарина может устоять. Но когда Логайр умрет, Катарина падет, ибо наследник Логайра ненавидит королеву.
   — Наследник? — поднял брови Род. — У Логайра есть сын?
   — Двое, — ответил Туан с натянутой улыбкой. — Младший — дурак, который любит своего злейшего врага, а старший — горячая голова, который любит лесть Дюрера. А посему — что скажет Дюрер, то Ансельм Логайр сделает.
   Род поднял кружку.
   — Давай пожелаем Логайру долгой жизни.
   — Да, — пылко согласился Туан. — Ибо Ансельм давно затаил обиду на королеву.
   Род нахмурился.
   — Какую обиду?
   — Не знаю. — Лицо Туана обмякло, пока он не стал похож на гончего пса, страдающего от свища. — Не знаю.
   Род откинулся на стуле, положив руку на эфес шпаги.
   — Значит, и он и Дюрер одинаково хотят падения королевы. А другие Великие Лорды последуют за ними — если умрет старый лорд Логайр. Вот и все в пользу одной ножки трона. Что же с другой?
   — Secundo, — произнес Туан с салютом малолетнего бойскаута, — народ: крестьянство, ремесленники и купцы. Они любят ее за это новообретенное облегчение их забот, но они ее страшатся из-за ведьм и колдунов.
   — Ах. Да. Э-э-э… ведьм и колдунов. — Род нахмурился, сумев выглядеть внимательным, востроглазым и компетентным, в то время как в мозгу у него все крутилось: ведьмы как политический фактор?
   — …веками, — говорил между тем Туан, — ведьм и колдунов предавали пыткам, пока они не отрекались от дьявола, или подвергали испытанию водой или, потерпев неудачу во всем остальном, сжигали на костре.
   На миг Род испытал укол сочувствия к поколениям эсперов.
   — Но теперь королева укрывает их, и некоторые говорят, что она сама ведьма.
   Род сумел стряхнуть мысленный туман на достаточно долгий срок, чтобы прохрипеть:
   — Как я понимаю, это не совсем вдохновляет народ с неослабевающим рвением сражаться за королеву и ее дело.
   Туан закусил губу.
   — Давай скажем так, что люди не уверены.
   — Чертовски напуганы, — перевел Род. — Но я замечаю, чтобы ты не включил нищих в состав народа.
   Туан покачал головой.
   — Нет, они в стороне, на них косо смотрят и плюют все. И все же из этого источенного дерева я надеюсь вытесать третью ножку для трона королевы.
   Род переварил эти слова, изучая лицо Туана.
   Он откинулся на стуле, подняв кружку.
   — Ты, может, как раз то, что нужно королеве, вот. — Он выпил. Опуская кружку, он сказал: — Я полагаю, что советники делают все от них зависящее, чтобы углубить этот страх народа?
   Туан покачал головой, озадаченно поморщив лоб.
   — Нет, они не делают ничего подобного, можно почти подумать, будто они и не ведают, что народ жив. — Он нахмурился, глядя в свою кружку, омывая вином внутренние стенки. — И все же мало нужды говорить народу, чего он должен страшиться.
   — Он и так это слишком хорошо знает?
   — Да, ибо люди видели, что все ведьмы и колдуны не могут отвадить баньши от ее замка.
   Род озадаченно нахмурился.
   — Ну и пусть себе протопчет борозду, если ему охота! Он же не причиняет никакого вреда, не так ли?
   Удивленный Туан поднял взгляд:
   — Разве ты не ведаешь значения баньши, Род Гэллоуглас?
   Желудок у Рода сжался, нет ничего хуже демонстрации своего неведения о местных легендах, когда ты пытаешься быть неприметным.
   — Когда на крыше появляется баньши, — растолковал Туан, — кто-то в доме умрет. И каждый раз, когда баньши гулял по стене, Катарина была на волосок от смерти.
   — Вот как? — поднял бровь Род. — Кинжал? Упавшая черепица? Яд?
   — Яд.
   Род откинулся на стуле, потирая подбородок.
   — Яд — оружие аристократа, бедный не может его себе позволить. Кто же среди Великих Лордов так сильно ненавидит Катарину?
   — Да никто, — в шоке уставился на него Туан. — Среди них нет ни одного, кто унизился бы до яда, Род Гэллоуглас. Он стал бы лишенным чести.
   — Честь здесь еще считается за что-то, да? — Видя оскорбленное выражение на лице Туана, Род поспешил продолжить. — Это отбрасывает вельмож, но фокусничает кто-то с их стороны. Не советники ли это, а?
   В глазах Туана появились понимание и сдержанный гнев. Он кивнул.
   — Но чего они достигнут ее смертью? — нахмурился Род. — Если один из них не хочет короновать своего лорда и стать королевским советником…
   Туан кивнул.
   — Возможно, все они этого желают, друг Гэллоуглас.
   У Рода возникло неожиданное видение Грамария, разорванного на двенадцать частей — малых королевств, постоянно воюющих друг с другом, каждое управляемое своим властителем, которым правит его советник. Японская узурпация, человек, стоящий за троном, и анархия.
   Анархия.
   В Грамарие действовала внешняя сила, работали агенты с более высокой технологией и изощренной политической философией. Великие вельможи постепенно разделялись, а народ посредством Дома Хлодвига восстанавливался против знати. Двенадцать мелких королевств расколются на воюющие графства, а графства на приходы, и так далее, пока не возобладает всеобщая анархия.
   Этой внешней силой, заботливо организующей состояние анархии, были советники. Но почему?
   «Почему» это могло и подождать. Сейчас важно было то, что плелся какой-то тайный заговор, и сидел он рядом с лордом Логайром, и звали его Дюрер.
   И его главной целью была смерть Катарины.
   Замок, когда Род ехал обратно, обрисовался черным на фоне неба, и подъемный мост и опускная решетка были залиты светом факелов. Копыта Векса глухо застучали по подъемному мосту. Тень отделилась от полного мрака под аркой ворот — тень, что протянула руку и зажала голень Рода в тиски.
   — Стой, Род Гэллоуглас!
   Род опустил взгляд и, улыбнувшись, кивнул.
   — Рад встрече, Бром О'Берин.
   — Возможно, — ответил карлик, окидывая взглядом лицо Рода. — Ты должен предстать перед королевой за сне ночное дело, Род Гэллоуглас.
   Когда они шли в палату аудиенций королевы, Род все еще гадал, откуда Бром мог узнать, где он был. У Брома, конечно, был шпион в Доме Хлодвига, но как сообщение могло столь быстро дойти до Брома?
   Дверь была массивная, дубовая, обитая железом и задрапированная бархатом, зелено-золотым, Дома королевы. Бром пробежался тренированным взглядом по двум часовым, проверяя, вся ли кожа надраена и весь ли металл сверкает.
   Род подарил им кивок — их лица остались деревянными. Не находится ли он под подозрением в государственной измене?
   По кивку Брома один из гвардейцев постучал по двери тыльной стороной ладони. Три медленных тяжелых стука, затем широко распахнулась дверь. Род последовал за Бромом в помещение. Дверь за ним со стуком закрылась.
   Помещение было маленьким, но с высоким потолком, обшитым панелями из темного дерева и освещаемым только четырьмя большими свечами, стоящими на одетом в бархат столе в центре комнаты, и слабым огнем в кафельном очаге. Противоположную стену комнаты занимал огромный книжный шкаф.
   По обеим сторонам очага стояли два тяжелых резных кресла, еще два были придвинуты к столу. В одном из них сидела Катарина, склонив голову над большой старинной книгой в кожаном переплете. Рядом с ней лежали открытыми еще пять-шесть. Ее белокурые волосы свободно спадали ей на плечи, контрастируя с темно-коричневым платьем.
   Она подняла голову, ее глаза встретились с глазами Рода.
   — Добро пожаловать. — Ее голос был мягким, чуть хрипловатым контральто, столь отличным от резкого сопрано в палате Совета, что Род на мгновение потерялся в догадках, может ли это быть та же самая женщина.
   Но глаза были настороженными, надменными. Это была Катарина, что и говорить.
   Однако тяжелая корона лежала на столе рядом с ней, и она казалась несколько ниже.
   — Был в Доме Хлодвига? — требовательно спросила она. Ее глаза словно вручили повестку в суд.
   Род обнажил зубы в насмешливой улыбке и склонил голову в кивке.
   — Все именно так, как вы говорили, моя королева. — В голосе Брома звучали мрачные обертоны. — Хотя как вы узнали…
   — …не твое дело, Бром О'Берин. — Она бросила на карлика грозный взгляд, Бром мягко улыбнулся и склонил голову.
   — Как? — фыркнул Род. — Да от шпионов, конечно. Великолепная разведслужба, раз столь быстро доставила ей сообщение.
   — Нет, — нахмурился Бром озадаченно. — Наши шпионы достаточно немногочисленны, ибо в сей темный век верность встречается редко, и мы совсем не держим шпионов в Доме Хлодвига.
   — Никаких шпионов, — согласилась Катарина. — И все же я знаю, что ты перемолвился словом в сей день с Туаном нищих. — Голос ее смягчился, взгляд стал почти нежен, когда она посмотрела на карлика. — Бром?..
   Карлик улыбнулся, склонив голову, и повернулся к двери. Он стукнул по дереву ладонью. Дверь распахнулась; Бром обернулся с одной ногой на пороге и пронзил Рода недобрым взглядом из-под опущенных бровей, затем дверь за ним захлопнулась.
   Катарина поднялась и скользнула к очагу. Она стояла, уставясь на пламя, сцепив руки на талии. Плечи ее опустились, и на мгновение она стала похожей на маленькую и всеми покинутую девочку — и такой прекрасной, в свете очага, струящемся словно туман вокруг ее лица и плеч, что у Рода на старый знакомый лад перехватило горло.
   Затем ее плечи выпрямились, а голова резко повернулась к нему.
   — Ты не то, чем кажешься, Род Гэллоуглас.
   Род потерял дар речи.
   Рука Катарины блуждала по шее, играя с медальоном на горле.
   Род прочистил горло, чуть нервозно.
   — Вот надо же, я — обыкновенный простой солдат без герба на щите, просто выполняющий свой приказ и получающий свое жалование, и меня три раза за тридцать часов обвинили в том, что я являюсь чем-то таинственным.
   — Тогда я должна думать, что это правда. — Рот Катарины скривился в насмешливой улыбке.
   Она села в одно из больших дубовых кресел, крепко сжав подлокотники, и несколько минут изучала Рода.
   — Что ты, Род Гэллоуглас?
   Род развел руки, пытаясь принять вид оскорбленной невинности.
   — Щит без герба, моя королева! Солдат удачи, не более!
   — «Не более», — передразнила Катарина со злостью в голосе. — Какое у тебя ремесло, Род Гэллоуглас?
   Род нахмурился, начиная чувствовать себя грызуновой стороной в игре в кошки-мышки.
   — Солдат, моя королева.
   — Это твое развлечение, — сказала она, — твое удовольствие и твоя игра. А теперь скажи мне о своем ремесле.
   Эта женщина была: а) жуткой и б) сукой, решил Род. Беда в том, что она была прекрасной сукой, а к ним Род питал слабость.
   Мозг его усиленно работал; он отбросил несколько вымыслов и выбрал наиболее очевидный и, главное, правдоподобный.
   — Мое ремесло — сохранять жизнь Вашего Величества.
   — В самом деле! — Катарина глазами смеялась над ним. — И кто же обучил тебя этому ремеслу? Кто же столь верен, что прислал мне тебя?
   Неожиданно Род вдруг увидел сквозь эту насмешливость и воинственность, что все это было маской, щитом, за которым скрывалась очень испуганная, очень одинокая девочка, та, которая хотела иметь кого-то, кому можно довериться, жаждавшая кому-то довериться. Но слишком много было предательств; она больше не могла позволить себе доверять.
   Он посмотрел ей в глаза, посылая ей свой самый мягкий, самый искренний взгляд, и сказал в своей лучшей психоаналитической манере.
   — Я не называю господином ни одного человека, моя королева. Я сам прислал себя из любви к королеве Катарине и преданности стране Грамарий.
   В ее глазах промелькнуло что-то отчаянное, ее руки стиснули подлокотники кресла.
   — Любви, — прошептала она. Затем в ее взгляд снова вернулась насмешливость. — Да, любви — к королеве Катарине. — Она отвернулась, глядя на огонь. — Может, это и так. Но я думаю, что ты самый истинный друг, хотя почему я так считаю, не могу сказать.
   — О, вы можете быть уверены, что я таков! — улыбнулся Род. — Вы знали, что я был в Доме Хлодвига, хотя не хотите сказать, откуда, и вы в этом правы.
   — Молчать! — оборвала она. Затем ее глаза медленно заполнили его. — И какие же дела привели тебя сей ночью в Дом Хлодвига?
   Мысли она, что ли, читает?
   Род почесал челюсть, микрофон в ней уловил звук…
   — В моей голоВ Е, К Стыду моему, имеется некоторое смущение, — сказал он. — Как вы узнали, что я был в Доме Хлодвига?
   «Здесь, Род», — откликнулся голос у него за ухом.
   Катарина бросила на него взгляд, в котором явно сквозило презрение.
   — Да я же знала, что ты говорил с Туаном Логайром. Так где же ты мог быть, как не в Доме Хлодвига?
   Очень ловко, только откуда она узнала, что он был с Туаном… Логайром?
   Логайр?
   Род уставился на нее.
   — Извините, но… э… вы сказали, Туан Логайр?
   Катарина нахмурилась.
   — Я думал, что его звали, э… Макриди.
   Катарина чуть не рассмеялась.
   — О, нет! Он — младший сын милорда Логайра! Разве ты не знал?
   Младший сын! Тогда сам Туан и был тем человеком, которого он осуждал как дурака!
   А его старший брат был тем человеком, который «давно затаил злобу на королеву» и являлся крупной угрозой трону.
   — Нет, — ответил Род. — Я не знал.
   Голос Векса прошептал:
   — Данные указывают на существование великолепной системы шпионажа.
   Род мысленно застонал. Эти роботы оказывали огромную помощь!
   Он поджал губы, уставясь на Катарину.
   — Вы говорите, что у вас нет никаких шпионов в Доме Хлодвига, — сказал он. — И если я допущу, что вы говорите правду, тогда это значит…
   Он оставил предположение незаконченным — Векс заполнит пробел.
   Миг стояла тишина, затем за ухом Рода раздалось громкое гудение, закончившееся резким щелчком.
   Род мысленно выругался. Если у Катарины не было шпионов, то она, по логике, не могла знать того, что знала. Он выдал Вексу еще один парадокс, и цепи робота перегрузились. Роботы-эпилептики могли быть очень неудобными.
   Катарина обожгла его взглядом.
   — Разумеется, я говорю правду!
   — О, я ничуть не сомневаюсь! — поднял руку Род. — Но вы же правительница и были воспитаны для этого, а один из главных уроков, который вы должны были усвоить, это лгать с невозмутимым лицом.
   Лицо Катарины застыло, затем она медленно опустила голову, глядя на свои руки. Когда она подняла взгляд, лицо ее было искажено, маска была сорвана, глаза стали прозрачными.
   — И снова мое знание оказалось верным, — произнесла она, словно про себя. — Ты знаешь больше, чем солдатское ремесло, Род Гэллоуглас.
   Род тяжело кивнул. Он допустил ошибку — солдаты со щитами без герба не разбирались в политике.
   — Так расскажи мне, — прошептала она, — как ты попал сей ночью в Дом Хлодвига.
   — Моя королева, — степенно начал Род. — На одного человека в переулке напали трое. Я помог ему отбиться. Он взял меня в Дом Хлодвига — отблагодарить стаканом вина. Вот как я повстречался с Туаном Логайром.
   Брови сошлись в легкой обеспокоенной нахмуренности.
   — Если бы я только могла поверить в правдивость твоих слов.
   Она поднялась и подошла к очагу. Плечи ее вдруг как-то сразу поникли, а голова склонилась вперед.
   — Мне понадобятся все мои друзья в этот грядущий на нас час, — произнесла она хриплым голосом. — И я думаю, ты самый истинный из моих друзей, хотя и не могу сказать почему.
   Она подняла голову и посмотрела на него, и он сразу понял, что ее глаза залиты слезами.
   — Есть еще кому охранять меня, — произнесла она так тихо, что он едва расслышал, но глаза ее сияли сквозь слезы, и грудь Рода сжало невидимым ремнем. Горло ему тоже перехватило, глаза его горели.
   Она отвернулась, закусив стиснутый кулак. Через минуту она снова заговорила дрожащим голосом:
   — Скоро придет время, когда каждый из Великих Лордов провозгласит себя за или против меня, и я думаю, немногочисленны будут те, кто выйдет под моим знаменем.
   Она остановилась как раз перед ним, снова коснувшись рукой медальона у себя на шее, и прошептала:
   — Ты встанешь рядом со мной в тот день, Род Гэллоуглас?
   Род неуклюже кивнул и выдавил что-то утвердительное. В тот особый момент его ответ, вероятно, был бы тем же самым, даже если бы она потребовала его душу.
   Затем она вдруг оказалась в его объятиях, он стиснул ее, и губы ее, прижавшиеся к его губам, были влажными и полными.
   Какое-то безвременное мгновение спустя она опустила голову и неохотно отодвинулась, держась за его руки, будто для опоры.
   — Нет, я только слабая женщина, — ликующе прошептала она. — Теперь ступай, Род Гэллоуглас, с благодарностью королевы.
   Она сказала что-то еще, но Род не совсем уловил, что именно; каким-то образом он очутился по ту сторону двери, идя по широкому холодному освещенному факелами коридору.
   Он остановился, встряхнулся, сделал доблестную попытку собраться с мыслями и пошел дальше не совсем твердым шагом.
    Что бы ты ни думал о ее политических способностях, эта девица, безусловно, знает, как заставить человека служить себе.
   Он споткнулся и попытался восстановить равновесие; препятствие, о которое он споткнулся, уперлось рукой ему в бедро, чтобы придать устойчивости.
   — Эй, следи за своими ножищами, — проворчал Бром О'Берин, — покуда ты не полетел кувырком и не испачкал пол.
   Карлик обеспокоенно изучил взглядом глаза Рода, нашел то, что искал, где-то между зрачком и роговой оболочкой глаза, и удовлетворенно кивнул.
   Он взял Рода за рукав и, повернувшись, повел его вперед по коридору:
   — Что ты получил от Катарины, Род Гэллоуглас?
   — Получил от нее? — Род нахмурился, его глаза расфокусировались. — Ну, она взяла у меня вассальную присягу…
   — А! — Бром кивнул, словно соболезнуя. — Чего еще ты мог просить, Род Гэллоуглас?
   Род быстро покачал головой, широко открывая глаза. Чего еще он, черт возьми, мог просить в любом случае? Чего, во имя неба, он ожидал? И с чего, во имя седьмой улыбки Цербера, он так ошалел?
   Челюсти его сжались, в нем поднимался мрачный гнев. Эта сука была для него ничто — просто пешка в Великой Игре, орудие, которое можно будет использовать для установления демократии. И какого черта он сердится? На это он тоже не имел права…
   Черт! Ему требовался объективный анализ.
   — Векс!
   Он хотел прошептать это, но у него вышел крик. Бром О'Берин поднял на него нахмуренный взгляд.