Сташеф Кристофер. Напарник чародея

   — Да, но сын старого графа не был так предусмотрителен. Дурная кровь обязательно скажется, а в нем она прямо вопила. Все его предки охотились на девушек в своих владениях, то есть там, где сие можно скрыть и не вызвать восстания вассалов. Фокскорты использовали любую возможность для жестокости и эксплуатации. Тем и заслужили свое имя.
   — Какое? Фокскорт? — спросил Род. — Но оно звучит совсем не зло.
   — Нет, так его переделали крестьяне, и только мы, чьи предки были рыцарями первого графа, помнили его прежнюю форму: соседи дали ему имя, которым он дерзко гордился: Faux Coeur. Разница заключалась во французском звуке «r».
   — ЛЖИВОЕ СЕРДЦЕ! Вот оно что, — воскликнул Верховный Чародей.
   — Воистину лживое, потому что этот человек готов был дать любую клятву и тут же от нее отказаться. Он смело вел войска в бой, но в самом сражении прятался за спинами своих рыцарей. О, лжив он был не только на словах, но и в делах, красиво говорил, приятно улыбался, а потом совершал самые коварные поступки, по жестокости соперничающие с подлостью. И все его потомки были подобны ему. Но последний граф превзошел всех своих предков. Он даже не снизошел до брака — какое ему было дело до будущего рода Фокскортов? — и всячески совращал женщин. Он был груб, держался чванливо, но говорил медовым голосом, и глупые женщины падали в обморок, когда он приближался к ним.
   Род кивнул с пониманием:
   — Комбинация животной привлекательности и денег. На служанок очень действует.
   — Ты знаешь этот тип?
   — Да, но я также заметил, что благородных леди льстивыми речами не проймешь.
   — О, он не колебался использовать и другие средства. По-хорошему или по-плохому, но он совращал каждую женщину, которая оказывалась в пределах его посягательств, а потом отбрасывал ее, заставляя жить в стыде и страхе за испорченную репутацию. И несколько девушек убили себя. А когда графу об этом докладывали, он только смеялся.
   — Какой негодяй! — возмущенно пропыхтела Корделия. — И он применил свои способы к твоей дочери?
   — Да, потому что она была молода и прекрасна, а граф, хоть давно оставил молодость позади, бесстыдно продолжал распутничать. Я пытался держать ее подальше от искусителя, но он стал разъезжать во главе кавалькады по своим землям. Я думаю, в поисках новых жертв, а не для того, чтобы проверять, справедливо ли поступают с крестьянами его управляющие. Он заезжал в дома рыцарей. И как-то раз остановился у меня. Он знал, сколько у меня детей, и призвал их всех к себе. И когда увидел мою красавицу, остановить его было невозможно.
   — Но ты мог бы взять детей и бежать! — возразила Корделия.
   — Да, но меня связывала клятва верности. Какой же я был глупец: ведь самого графа не могла сдержать никакая клятва! И когда явился его посланец и приказал мне со всей семьей явиться в замок графа, я не сказал «нет». Через двадцать дней он объявил войну графу Молину и приказал мне отправиться в поход.
   — Ах! — глаза Джефри сверкнули. — Этот приказ ты не мог не исполнить, потому что в нем суть рыцарства!
   — Ты сказал верно, — рыцарь склонил голову. — Он приказал мне участвовать в первом поединке, чтобы я был убит в первой же битве, но не доверился случаю: когда мое копье ударило противника, предательская стрела с каленым наконечником пробила мои латы сзади, и вошла под лопатку.
   — Сзади! — воскликнул Джефри. — Кто из лучников пустился на такую подлость?
   — Не знаю, но не сомневаюсь, что только глупец способен отдать такой приказ, потому что его рыцари все равно узнают о предательстве. Стрела попала в цель, и я потерял сознание и больше ничего не помнил, пока моя душа не рассталась с бренным телом.
   — И ты застрял между своими долгом и наградой, — кивнул Род. — И даже не знаешь, что произошло с твоей дочерью.
   — Только то, что ее так или иначе довели до смерти. Погиб и мой сын.
   — Сын? — Магнус поднял голову. — Ну, конечно! Его тоже нужно было устранить, иначе он добрался бы до лорда, чтобы отомстить за сестру!
   Корделия задумчиво посмотрела на Магнуса.
   — Именно так, — согласился рыцарь. — Он был хороший мальчик и старался уберечь семью от беды. Нет, конечно, его должны были изгнать или убить, и я не сомневаюсь, что душа его сразу после смерти вознеслась, потому что он был хорошим сыном и любящим братом.
   — И дух твоей дочери не видел тебя?
   — Нет, потому что она ничего не сознает в своем горе. Я пытался отомстить. Надеялся прекратить злодеяния графа, преследуя его в качестве призрака. Но я умер, не испытывая сильного гнева, потому что тогда у меня не было для этого причин, и моему духу не хватает силы. А последний Фокскорт думал только о себе и о своих плотских удовольствиях, он не воспринимал чувства других, тем более призраков.
   — Слишком занят собой, чтобы увидеть призрак, — с отвращением сказал Род.
   — Именно так, — неожиданно привидение с призрачным звяканьем встало на колени. — Молю тебя, как отец отца, помоги мне! Найди способ вернуть моему ребенку покой! Отомсти подлому убийце!
   Лицо Рода приняло жесткое выражение:
   — Я не занимаюсь местью.
   — Ты струсил? Чума на твою голову! Да чтоб ты вечно...
   — Нет, не надо браниться, сэр, выслушайте моего отца, — негромко сказал Грегори, и призрак, как ни странно, замолчал. Он посмотрел на Грегори, потом на Рода.
   — О чем говорит твой сын?
   — Он знает, что я не стану мстить, — ответил Род. — Месть принижает, не дает проявить лучшие свойства. Мы должны дать твоей дочери покой и возможность завершить путь на небо. И если в ходе этого освобождения последний граф испытает муки, которые сам причинял, хорошо. Но только в качестве побочного эффекта.
   — Но скажи нам, — удивленно спросил Магнус, — как можно причинить боль призраку?
   Рыцарь вздохнул и как будто стал менее видимым.
   — Не знаю.
   — Последний граф теперь тоже призрак, — заговорил Грегори, — но он может чувствовать призрачную боль. По правде говоря, эта душевная боль может спасти его. Если он поймет, какие муки причинял другим людям, то сможет еще раскаяться.
   — Время для этого прошло, — возразил призрак. — Он мертв, — и повернувшись к Роду добавил: — Но что у тебя за ребенок, который говорит с мудростью епископа?
   Род поморщился.
   — Прошу тебя! Мы уже покончили с этим этапом его карьеры.
   Где-то далеко прокричал петух. Призрак поднял голову:
   — Чреватое небо озарилось рассветом, и все призраки ночи должны уйти и скрыться от света. Я слишком задержался. Прощайте! Помогите моему ребенку — и помните меня!
   С этими словами он начал расплываться и исчез. Его последнее слово несколько раз, слабея, отдалось эхом:
   — Помните... помните... помните...
   Пространство, в котором он находился, опустело, в зале стало тихо.
   Дети переглянулись, Гвен попыталась поймать взгляд Рода, но чародей продолжал мрачно смотреть на то место, где секунду назад находился призрак. Тогда она вздохнула и принялась раздувать огонь.
   Магнус подошел к Роду, подняв руку, но не касаясь его.
   — Папа...
   — Да... — Род взглянул на него и улыбнулся. — Доброе утро, сын. Не хочешь ли немного поохотиться?

* * *

   — Как ты можешь узнать о бывших обитателях больше, в том же самом помещении, что и раньше, сын мой?
   — Я теперь знаю, кого искать, мама. Это все равно, что выискивать в толпе хорошо знакомое лицо.
   Магнус находился в одной из комнат камеристок леди, пальцами он касался стены. Нахмурился, покачал головой и дотронулся до изголовья кровати. И тут же застыл.
   — Что ты увидел, сын мой? — негромко спросила Гвен.
   — Я увидел, как злой граф Рафаэль Фер де Ланс приводит в эту комнату леди Солу и ее мать Флору л'Аккорд, — голос Магнуса доносился словно издалека. — Он далеко не молод, лицо у него грубое с жестоким выражением, но оно привлекает женщин, я бы сказал, как удав привлекает загипнотизированных кроликов.
   Корделия вздрогнула.
   — Он последний отпрыск злого рода, — продолжал Магнус. — Он хуже остальных, он даже не стал жениться, но совращал каждую девушку, которая попадала в поле его зрения. Он совращал их добром и злом, а потом бросал, как использованную одежду. И только леди Сола не поддавалась на его льстивые речи. Он выбрал ее, потому что она была прекрасна. К тому же она была дочерью одного из его рыцарей. И вот граф Фокскорт приказал всему семейству сэра Донда прислуживать себе. Рыцарь отказался, и поэтому лорд велел ему идти в бой.
   Позаботившись о том, чтобы рыцарь погиб, он взял всю семью в свой замок «для защиты», хотя Флора протестовала. А ее сын Джулиус хотя и унаследовал имение отца, был слишком молод, чтобы управлять им.
   — Здесь, в его логове? — спросила Корделия. — Как могла леди устоять против него?
   — Она пользовалась любовью и поддержкой матери и брата. И так как она продолжала отвергать притязания графа, а мать поддерживала ее, граф приказал отравить добрую женщину.
   Женщины ахнули, Джефри что-то мрачно пробормотал, но Грегори спросил:
   — Нашла ли тогда леди в себе силы?
   Род посмотрел на младшего сына, понял, о чем тот спрашивает, и вздрогнул.
   — Нет, — дрожа, ответил Магнус, — потому что граф пригрозил обвинить в измене ее брата Джулиуса, если леди своим согласием возлечь на ложе не спасет юношу.
   — Негодяй! — воскликнул Джефри, а Род длинно и негромко присвистнул.
   — Леди готова была уступить из страха за брата, но юноша сумел сбежать, тайно посетил ее и просил держаться до конца. Потом оставил ложный след, чтобы его преследователи решили, что он утопился, а сам скрылся в цыганском таборе.
   — Какой умный, проницательный парень! — Грегори захлопал в ладоши. — А граф ничего не заподозрил?
   — Заподозрил. Он искал повсюду, но о маскировке под цыгана не подумал и не сумел беглеца найти. Но леди он сказал, что юноша пойман и будет подвергнут пытке.
   Глаза Корделии стали огромными.
   — Но как же она смогла устоять?
   — Брат уговорил цыган подойти к замку, и она увидела его в окно башни, услышала песню, которую они в два голоса напевали в детстве.
   Грегори восхищенно вздохнул, а Джефри отметил:
   — Храбрый юноша.
   — Леди снова начала упрямиться, — продолжал Магнус, — и лорд догадался, что кто-то в замке выдал ей тайну, что ее брат не пойман. Он начал искать этого предполагаемого предателя, а ее заключил в этой комнате и посещал ежедневно, не оставляя своих гнусных домогательств.
   — Ох! — Корделия прикрыла рукой рот. — Он ее изнасиловал?
   — Нет, потому что для него добровольное согласие жертвы стало своего рода идеей фикс. Но он приказал дать ей вино с примесью сильного снадобья, призванного сломить сопротивление. Однако леди была осторожна и узнала снадобье по запаху. Она отказалась пить, не стала пробовать и коньяк, как он ее ни уговаривал.
   — Достойная леди, — выдохнул Грегори. Глаза его горели. — И благоразумная. Разве граф не понял, что она догадывается о его позорных намерениях?
   — Конечно, понял, потому что потерял терпение, обвинил в колдовстве, судил и приговорил. И как часть приговора включил попытку изнасилования.
   — Неужели этот подлец так и не отступился от своего гнусного намерения? — с жаром спросила Корделия.
   — Отступился, — ответил Магнус. — Но не из благородства. Все окружающие, и духовные, и миряне пришли в ужас от того, что он может вступить в связь с дьяволом. Ибо несчастная леди была объявлена графским приговором суккубом. И когда негодяй понял, что его могут свергнуть, он отступился и удовлетворился тем, что сжег ее на костре.
   — Так умерла эта достойная и храбрая девушка, — прошептал Джефри.
   — Да, и жизнь принесла ей только страдания и горе, — слезы блестели на глазах Корделии.
   — А что сталось с лордом? — выдохнул Грегори.
   — Граф продолжал жить, как и раньше, в жестокости и распутстве, но теперь все больше склонялся к насилию.
   — А юноша? — спросил Джефри. — Ее смелый отчаянный брат? Он не пытался отомстить?
   — Да, когда стал мужчиной и предъявил свои права на рыцарство. Он пришел в замок Фокскорт и при всем обществе бросил графу вызов, а за спиной его стояли два десятка рыцарей короля.
   — Но их помощь не была нужна, — улыбнулся Джефри. — Граф должен был сразиться с ним.
   — Он сразился и, как всегда, предательски и коварно. Он смазал свое лезвие ядом и оцарапал сэра Джулиуса, когда тот готов был убить лорда.
   — Ах, бедный рыцарь! Какое подлое и низкое коварство!
   — Да, граф вряд ли мог послужить образцом для подражания, — голос Магнуса прозвучал глухо. — Но мерзавец чинно скончался в собственной постели от прозаических желтухи и подагры, так и не оставив после себя законных наследников.
   — Значит, с ним кончился его поганый род, — удовлетворенно прошептал Грегори.
   — Да. Конечно, у рода была боковая ветвь и даже не одна...
   — По-прежнему есть, — уточнил Род.
   — ...но у далеких родственников оказалось слишком много здравого смысла, чтобы потребовать себе замок. И поэтому он стоял заброшенный и мрачный, пока проходили столетия, а тень графа продолжала безустанно преследовать леди Солу, чей призрак, вечно оплакивающий смерть отца, матери и брата, по-прежнему бродит по этим залам в поисках искупления.
   — Но ей нечего искупать! — воскликнула Корделия. — Она ни в чем не виновата!
   — Тише, дочь! — приказала Гвен, взяла Магнуса за руку и сняла ее со стены.
   Молодой человек застыл. Потом постепенно взгляд его снова стал сосредоточенным. Он замигал и повернулся к Гвен:
   — Мама, это ты?
   — Да, — негромко ответила Гвен. — Это все в прошлом, сын мой, прошли сотни лет. Ты снова с нами, как всегда, с отцом, со мной, с твоими братьями и сестрой.
   Магнус, мигая, повернулся к братьям и сестре.
   Корделия подошла к матери и уткнулась лицом в плечо:
   — Это неправильно, мама! Несправедливо!
   — Мир не всегда справедлив, дочь моя, — ответила Гвен. Лицо ее стало мрачным. — А небесная справедливость приходит только после смерти.
   — Но какая здесь небесная справедливость, если девушка до сих пор мучается, а лорд избежал наказания и ушел?
   — Куда ушел? — спросил Джефри, скривив губы.
   — Хороший вопрос, — отозвался Род. — А что касается этой девушки Солы, я вполне могу понять, почему она осталась здесь. Она считает себя виновной в гибели своей семьи.
   Корделия повернулась, широко раскрыв глаза.
   — Значит ли это, что для ее освобождения мы должны объяснить, что виновата не она, а граф?
   — Да, мы должны попытаться убедить ее в этом. И убедить ее должен тот, кому она поверит, а это трудная задача.
   Гвен пристально взглянула на него.
   — Ты что-то задумал, супруг мой?
   — Всего лишь небольшую демонстрацию, — небрежно ответил Род.

Глава двенадцатая

   Остаток дня Гэллоугласы проспали. Солнце уже садилось, когда они быстро подкрепили силы овсянкой и родниковой водой.
   — Неужели мы будем сражаться с призраками только с овсом в желудке? — спросил Джефри.
   — Ну, как тебе сказать, овес поможет тебе продержаться, — заверила его Гвен. Она посмотрела на Магнуса, и взгляд ее стал заботливым. — Ты хорошо выспался, сынок?
   — Да, хорошо. Но меня посетило на редкость много снов. Граф часто бывал в этом зале, мама. Все подпотолочное пространство здесь заполнено его жестокостями и унижениями других.
   — Ты проснулся сердитым.
   Магнус кивнул.
   — Не могу дождаться, чтобы схватиться с ним в поединке.
   — Хорошо, — сказал Род. — Хорошо.
   Когда на замок опустилась ночная тьма и свет исходил только от очага и единственной свечи на столе, Магнус повернулся и направился к возвышению, на котором двести лет назад восседал, председательствуя на столь милых его сердцу оргиях, граф.
   Большое дубовое кресло оставалось на месте, Магнус положил на него руки и позвал:
   — Рафаэль Фер де Ланс граф Фокскорт! Явись на суд!
   Сразу вдалеке послышался злобный смех. Он приближался, пока не заполнил весь зал, и вот перед ними во всей красе предстал Фокскорт. Отчетливо видимый, со слабо светящимися очертаниями, он, казалось, нисколько не угомонился и после смерти, настолько силен был этот дух. Мужчина в самом расцвете, лет сорока-пятидесяти с небольшим, с крепким еще телом, с лицом, порочность которого контрастировала с красотой. За спиной привидения будто незримо присутствовали десятилетия познания всей гаммы человеческих извращений и наслаждения злом.
   — На суд? — насмешливо воскликнул он. — И кто же будет судить меня, юноша? Ты?
   — Я! Но признаюсь: я удивлен, что тебя еще не призвал на суд Всеобщий Судия!
   — Я был слишком привязан к радостям этого мира. Особенно наслаждался я зрелищем страданий, которые сам причинял, — призрак наклонился над Магнусом, демонстративно щелкая хлыстом для верховой езды. — Слишком велика моя радость от жестокостей для того, чтобы я смог пуститься в последний путь. А любопытство глупых смертных, подобных тебе, крепче всяких цепей привязывает меня к сцене, где были поставлены при жизни спектакли моих развлечений и проделок.
   Магнус стоял неподвижно, он как будто сам начал светиться.
   — Ты пришел сюда в последний раз. Но если я слаб, то есть души посильнее, которые поддержат меня, — он указал на семью. — Смотри!
   Призрачные огни загорелись над Гэллоугласами. Грегори вздрогнул, остальные сохранили невозмутимость.
   Смех графа прогремел в зале:
   — И кто же у нас здесь? Два ребенка? Агу-гу-сеньки! И две красавицы! — он спустился с возвышения и приблизился к Гвен и Корделии. — Одна юная, другая в самом расцвете. Но какие же свежие женские души!
   — Еще бы, — проворчал Магнус позади него. — Для тебя привычное занятие — совращение невинных!
   — Ты ладно говоришь! — граф протянул руки и еще ближе подошел к женщинам.
   — Держись подальше от них, грязная тварь! — Род встал перед женой и дочерью, лицо его исказилось от гнева.
   Граф остановился.
   — А это кто? Мужик, представший пред лордом? Прочь, глупец! — и он сквозь Рода протянул руку, чтобы коснуться подбородка Корделии.
   Верховный Чародей полыхнул огнем. Белые языки пламени вырвались из него, обожгли ночь, вытянулись в сторону графа. Призрачная плоть титулованного мерзавца загорелась на призрачных костях.
   Призрак закричал, отпрянул, закрывая лицо руками.
   Глаза Магнуса сузились, и по телу призрака прошлись дымные полосы, разрывая его на части, которые за несколько секунд рассеялись, как туман на ветру, и только крики от неземной боли продолжали греметь под сводами, постепенно замирая. Наконец все было кончено — исчадие порока превратилось в пыль. Пламя Рода опало, вернулась тьма.
   В наступившей тишине Магнус удивленно спросил:
   — И это все? Ничего больше?
   — Подожди, — ответил Род. — Видишь, как движутся эти обрывки? Они снова собираются.
   И действительно, пылинки плыли в воздухе, как светящиеся снежинки, сливались, соединялись, образуя фигуру.
   — Я горжусь, что ты заступился за меня, — негромко сказала Гвен, — но, может, не стоило сразу тратить столько сил.
   — Не бойся, я только начал их тратить, — ответил Род. — Мне не нужно сдерживаться.
   — Он вновь идет, — предупредил Джефри.
   И граф снова появился перед ними, только на этот раз фигура его стала бесцветной, а черты лица были искажены в бессильной ярости.
   — Глупые смертные, вы смеете выступать против призрака! Неужели в вас нет ни капельки страха? Что ж, придется отомстить!
   Магнус пристально уставился на неугомонное привидение:
   — Старичок, брось пугать, у тебя стало заметно меньше волос на лысине и вырос живот. Наверное, от неумеренного потребления жирной пищи и дешевого алкоголя.
   Граф повернулся и гневно воззрился на насмешника:
   — Берегись, языкастый юнец! Вперед, мои славные воины! Все мои приближенные — на него! Восстаньте из тлена, мои бойцы!
   Магнус повернулся к родителям и заговорщицки подмигнул:
   — Ой, мамочки, что теперь будет? Я весь от страха трепещу!
   Род покачал головой:
   — Не смейся, сын. Давай сначала посмотрим, кого он вызовет.
   Граф таки сумел вызвать подкрепление. Из стен появились его приближенные, они пьяно смеялись, размахивали призрачными пиками. Рыцари были экипированы в призрачные латы. Но видны были только их слабые очертания, а смех доносился как бы издалека.
   — Ну с таким-то воинством мы управимся, — прошептал Род.
   — На лошадей, и прочь отсюда! — приказал граф.
   Неожиданно его рыцари оказались верхом на призрачных першеронах, а воины-пехотинцы вместо пик ощетинились палками и рогами. Они затрубили в рога. Началась охота.
   — Игра сыграна! — крикнул граф. — Гоните их из укрытия!
   Пехота набежала волной, гогоча, тряся своими призрачными палками, пытаясь достать ими Гэллоугласов, а граф и его рыцари кружили вдалеке, пока в сражение не вмешиваясь.
   — Эй, пузан, поберегись! — выкрикнул Магнус, и стена пламени окружила семейство.
   — Ох, Магти, не глупи! — фыркнула Корделия. — Мы должны изгнать их из замка навсегда, а не просто отбить атаку!
   Палки завертелись в руках воинов, отрастили головы, превратились в змей, и эти змеи набросились на пехотинцев. С проклятиями солдаты побросали свое бывшее оружие. Змеи мгновенно сворачивались в кольца и накидывались на них, бросались снова и снова, и в конце концов пехотинцы в беспорядке, с криками ужаса разбежались.
   — Прекрасный план, дочь моя, и не менее прекрасное исполнение! — воскликнула Гвен радостно, и охотничьи рога рыцарей обвисли, у них отросли зияющие челюсти, появились горящие глаза, отросли перепончатые крылья, и над соратниками графа нависли драконы. Дворяне завопили в ужасе и припустили вскачь, преследуемые опять же собственным оружием.
   И солдатские массы с размаху столкнулись с надвигающимся строем рыцарей.
   Рыцари с проклятиями повернули солдат и снова погнали их на Гэллоугласов. Лица под забралами горели злорадством, глаза лошадей превратились в горящие угли, пламя вырывалось из их пастей.
   — Ну, теперь моя очередь!
   Между семейством и рыцарями появился Фесс, погнал галопом, потом он неожиданно вырос, стал вдвое, втрое, вдесятеро больше нормального размера, превратившись в гигантского коня с гривой и хвостом из пламени, стальные зубы которого рвали всадников, а огромные копыта подминали пешую мелочь.
   — Глядите, да ведь это поука, лошадь-призрак! — Грегори прижался к Гвен, и даже Джефри с трудом сохранял спокойствие. — Что завладело нашим добрым старым Фессом?
   — Так всегда, когда кто-то пытается причинить нам вред, — мрачно проворчал Род. — И на этот раз враги смогли увидеть дух Фесса.
   Лошади бежали, напуганные неистовством поуки, призраки победили призраков, всадники бранились и ерзали в седлах, исчезая в удалении.
   — Трусы! — бушевала Корделия. — Они так же испугались, как их лошади! Нет, больше!
   Поука начала расплываться, потемнела, уменьшилась, и к ним возвращался их прежний старый Фесс. Только в пластиковых глазах сохранялся веселый блеск.
   — Когда ты этому научился? — пытаясь сдержать улыбку, спросил Род.
   — Я уже давно думал о возможности такого трюка, — небрежно ответил Фесс. — Мне хотелось проверить, смогу ли я производить иллюзии так же легко, как вы. С помощью псионного усилителя...
   — А почему бы и нет? — воскликнул Грегори, глаза его загорелись, и он отошел от Гвен.
   — А реальные люди тоже увидели бы кажущееся? — спросил Джефри. — Призраки сами по себе оптические иллюзии и, конечно, принимают другие иллюзии за реальность. Люди из плоти и крови могут не подчиниться обману зрения.
   — Но сейчас и здесь мы сражаемся именно с призраками, — напомнила Гвен, — и изобретение Фесса оказалось против них очень действенным.
   Магнус скривил губы.
   — Мы и сами без труда разогнали бы эту банду.
   — Я с твоим отцом тоже справляемся без труда, но всякий раз, как мы разрываем графа на части, он каждый раз собирается воедино и является снова. Нам нужно не убить его, а изгнать.
   — А чем это поможет Соле?
   — Ничем, — сказала Гвен. — Но это заденет его гордость.
   — Конечно, — Род с улыбкой поднял голову. — Он всего лишь эго-плазма, иначе не был бы так уязвим.
   К этому времени граф собрал своих приспешников, отогнав их лошадей.
   — Убейте их! — закричал он надсадно, указывая на Гэллоугласов.
   Призраки повернули назад и начали приближаться с издевательскими смешками и невнятным бормотаньем.
   — Покажи мне, как он выглядел на смертном одре, — попросил Род.
   Магнус нахмурился, сосредоточился, и вот граф, скачущий во главе своих приближенных, принялся стареть на глазах. Волосы на лбу отступили на затылок, живот вырос да и все тело начало раздуваться. Щеки обвисли, на коже появились темные пятна.
   Приближенные зашептались, показывая пальцами на своего предводителя. Кто-то захихикал.
   Граф остановился, его похотливая усмешка сменилась волчьим оскалом. Повернувшись, он непонимающе глянул на приближенных, увидел, что они показывают на него пальцами, потом снова посмотрел на Гэллоугласов. Лицо его заплыло жиром, щеки еще больше обвисли и улеглись на плечи.
   — Так он выглядел в конце жизни? — спросила Гвен.
   Магнус кивнул.
   — Так говорят камни.