Сташеф Кристофер. Напарник чародея

   Церера! Почему парень туда вернулся?
   Наверное, потому что провел там детство. Должно быть, хоть какие-то приятные воспоминания у него сохранились.
   Уайти срочно подписался на еженедельник «Служба новостей Цереры» и издалека следил за основными событиями в жизни мальчика — за его женитьбой, рождением дочери, переселением всего семейства на новую околопланетную колонию на большом астероиде, который назвали Фермой. Там благополучно осуществили совершенно новую идею геоморфизма* ^[4] — окружили весь астероид силовым полем, создав сплошной купол.
   Но однажды купол вышел из строя, сын Уайти и его жена погибли.
   Но ребенок остался жив.
   Ребенок был жив, а родители не оставили завещания. Бабушка и дедушка со стороны матери последовали примеру Генриетты и предпочли погрузиться в холодный анабиозный сон, ожидая роста своих доходов...
   Так, совершенно неожиданно, ближайшим и единственным родственником ребенка оказался Уайти.
   Он коснулся конверта в нагрудном кармане. Ему не нужно было открывать его вновь: он и так видел печатные строки, стоило ему закрыть глаза. Он — дедушка, ближайший родственник, и поэтому маленькая Лона целиком на его ответственности. У него появился второй шанс вырастить ребенка. Бард смотрел, как уменьшается за кормой Тритон, а за ним — гигантский шар Нептуна, и чувствовал наряду с печалью странное возбуждение. И поклялся, что на этот раз, как ему ни придется трудно, он воспитает сироту как подобает ребенку из приличной семьи.
   Ему пришлось нелегко.
   Во-первых, потому что адвокат отвел его не в приют и не в дом для усыновленных, а в больницу. В палате на койке сидела прекрасная, как ангелочек, голубоглазая светловолосая девочка шести лет и смотрела трехмерную телепрограмму. Только смотрела. Не разговаривала, не ерзала, не бросала бумажные шарики на пол, как сделал бы ее непоседливый дед, имея от роду столько же лет, как внучка, — больше ничего.
   — Лона, это твой дедушка, — сказала доктор Росс.
   Девочка подняла голову и, конечно, не заголосила от радости узнавания. Они никогда не виделись, и Лона, наверное, даже не подозревала о его существовании.
   — Ты папа моей мамы?
   Уайти перестал улыбаться. Значит, несчастный ребенок и с родителями матери не виделся? Прежде чем они заморозились, конечно.
   — Нет, я дедушка с другой стороны.
   — Папа моего папы?
   — Да.
   — А...
   Когда Уайти пришел в себя, доктор в своем кабинете объяснила:
   — Это серьезная травма, и у девочки не было никакой защиты от нее. Ведь в конце концов ей, всего шесть лет. Неудивительно, что у нее подавлена память о катастрофе — и обо всем, что с нею связано.
   — Да, неудивительно, — бард заставил себя улыбнуться. — Но ей и нечего особенно вспоминать.
   Доктор Росс кивнула:
   — Вам нужно быть очень осторожным, бережно обращаясь с ее амнезией. Лону всему придется учить заново, но вам следует все время быть начеку. Какое-то время ничего не рассказывайте о Ферме, о ее родителях, вообще о прошлом. Мы не знаем, какое именно воспоминание будет особенно болезненным и снова отбросит ее назад.
   Уайти кивнул.
   — Девочка должна лечиться у психиатра?
   — Да, это очень важно.
   — Понятно... У вас есть частная практика, доктор?
   — Да, небольшая, — сразу ответила доктор Росс, — и я могу позаботиться о Лоне.
   Так что перекати-полю пришлось наконец осесть: купить квартиру, продумать интерьер, заказать мебель. Наконец опекун смог забрать девочку из больницы и, держа за маленькую ладошку, отвести домой.
   Лона, вопреки распространенному мнению, что под ангельской внешностью обычно скрывается чертенок, оказалась послушной и доброй девочкой.
   Слишком послушной и доброй. Уайти обнаружил, что постоянно ждет каких-нибудь шалостей.
   Но она была абсолютно послушна, делала точно то, что он ей говорил... И ничего больше.
   А когда у него не находилось для нее занятия, она просто смотрела трехмерные телепрограммы, сложив руки на коленях, выпрямив спину (он как-то велел ей так сидеть, надеясь пробудить бедняжку к жизни). Все, чему он ее учил, она усваивала с первого раза и точно исполняла. Каждое утро заправляла свою постель, мыла посуду, учила азбуку...
   Как робот.
   — Она просто очень хорошая девочка, — осторожно сказала как-то доктор Росс. — Иногда такие встречаются.
   — Может быть, но это неестественно для детей. Послушайте, доктор. Конечно, может быть, я неправ, но хотелось бы хоть раз всего лишь легкого непослушания. Небольшой перебранки с дедом. Почему этого нет?
   — Комплекс вины, — медленно ответила доктор. Уайти удивленно смотрел на нее:
   — В чем же Лона считает себя виноватой?
   — В случившемся взрыве, — доктор вздохнула. — Часто дети считают, что если что-то случилось, то это в результате их поступков.
   Уайти нахмурился.
   — Я понимаю, что она может горевать из-за своей ложной вины. Но вести себя абсолютно правильно? И почему это мешает ей видеть сны?
   — Все видят сны, мистер Тамбурин.
   — Называйте меня Уайти, — он плотно закрыл глаза. Настоящее имя вызывало у барда неприятные воспоминания о прошлом. — Просто Уайти.
   — Уайти, — неохотно повторила за ним женщина-доктор. — Мы знаем, что Лона видит сны — это показали тесты на быстрое движение глазных яблок.
   — Тогда почему она говорит, что не видит снов?
   — Просто Лона их не помнит. Эти воспоминания у нее тоже подавлены.
   — Но сны она видит сейчас! А несчастный случай произошел несколько месяцев назад!
   — Это так, — задумчиво ответила доктор, — но девочка может считать, что неправильно видеть сны.
   — Во имя неба, почему?
   — Она могла рассердиться на родителей, — объяснила доктор Росс. — Так часто бывает, когда детей наказывают или отказывают им в чем-то. Они хотят ответить родителям, причинить им боль, сказать им «умрите»... И если она в таком настроении легла спать накануне катастрофы...
   — Ей могло присниться, что она их убила?
   — Что-то в этом роде. А потом она проснулась и обнаружила, что родители на самом деле умерли. Поэтому она подавила все воспоминания о папе с мамой, потому что они напоминают ей об ее вине.
   — Мне кажется это сомнительным.
   — Возможно, — согласилась доктор. — Это всего лишь мое предположение, мистер... Уайти.
   Он тяжело вздохнул.
   — Мистер Уайти подойдет. У нас ведь не хватает информации, мы можем только строить предположения, верно?
   — Да, пока полной информации нет.
   — Ну, хорошо, будем считать, что вы правы, доктор. И что же мне делать?
   — Докажите Лоне, что одно лишь желание не может вызвать действие, мистер... Уайти.
   Уайти неожиданно задумался.
   — Наверное, так это выглядит с ее точки зрения. Но почему она так послушна?
   — Потому что считает: если будет плохо вести себя, произойдут не менее ужасные вещи, чем тогда, во время гибели купола, — пояснила доктор.
   — И если ты плохо себя ведешь...
   — ...то будешь наказана, — закончила за него доктор. — Да.
   — Ну что ж, — Уайти с улыбкой встал. — Ей ведь не нужно все делать самой, верно?
   И вот он начал ее наказывать. Неустанно, непрерывно, безжалостно, не обращая внимания на сердечную боль. Заставлял ее выскребывать полы. Мыть всю посуду. Натирать мебель. Все вручную.
   Она могла бы возразить, что со всем этим справится робот-мажордом.
   Но Лона молчала и работала.
   Он заставлял ее расчесывать волосы и внимательно следил, чтобы не оставалось ни узелка. И подавлял при этом боль в груди. По щекам ее катились слезы, она дергала волосы, вырывала их, но не говорила ни слова.
   И никаких игр. Впрочем, она и так не играла. Никакого телевидения, никаких компьютерных игр типа «Наряди Золушку» или «Укрась свое гнездышко».
   Он заставлял ее делать все. Она пахала побольше папы Карло, прилежничала почище Мальвины, совершала подвиги потруднее Геркулесовых. И только когда принялась разбирать Авгиевы конюшни на чердаке, где дед хранил в пыли и паутине не только свои записи, но и редчайшую коллекцию пустых пивных жестянок, не выдержала и взорвалась:
   — Хочу, чтобы ты улетел в космос, дед!
   И тут же застыла, окаменела от ужаса. Но слова уже были произнесены.
   — Не надейся, — со злобной улыбкой ответил Уайти, — и не подумаю!
   Пришлось выполнять слово, данное доктору Росс. Если с дедом сейчас что-нибудь случится, Лона, вероятно, никогда не оправится. Ему страшно надоело и днем и ночью торчать в космическом скафандре, но через неделю девочка увидела, что с ним ничего не происходит, и начала успокаиваться. А когда окончательно поняла, что Уайти не собирается в обозримом будущем покидать Цереру, стала даже проявлять раздражение:
   — Дедушка, а ты злой!
   — Знаю. Но ты еще не кончила прибирать, Лона.
   — Дедушка, ты просто ужасен!
   — Все равно выскобли пол, Лона.
   — Дедушка, я бы хотела, чтобы ты знал, что я чувствую!
   — Заканчивай расчесывать волосы, Лона.
   Именно волосы поставили последнюю точку. Однажды вечером она дернула особенно густой узел и воскликнула:
   — Ай! — и по щекам заструились крупные, с горошину, слезы.
   — Бедная девочка, — Уайти весь исходил сочувствием. — Но плач тебе не поможет.
   Лицо ее покраснело от настоящего, непритворного гнева:
   — Чтоб ты сдох, дед!
   — Как видишь, я не сдох, — заявил Уайти удовлетворенно. — И очень неплохо себя чувствую.
   — Правда? Я ужасно рада! Но тогда перестань носить этот противный скафандр, дедушка.
   — Прости, девочка, не могу.
   — Но все дети над тобой смеются.
   — Насмешки мне не повредят.
   Он видел, что Лона усвоила это. Однако девочка продолжала настаивать:
   — Ты так смешно выглядишь.
   Бард покачал головой.
   — Прости, детка. Тут уж ничем не поможешь.
   — Поможешь! Тебе нужно только снять скафандр!
   — Не могу, — ответил он. — Если со мной что-нибудь случится, ты решишь, что это твоя вина.
   — Не решу! Это глупо! С тобой ничего не может случиться только из-за моих слов! — она застыла с широко раскрытыми глазами, услышав собственные слова.
   — Очень важно, что ты это поняла, Лона, — доктор Росс сидела с наветренной стороны от Уайти, держась как можно дальше от него.
   — Значит, дедушка теперь может снять скафандр?
   — Конечно, но только не здесь, — содрогнулась врач.
   — Ты действительно поняла, что простое пожелание не может привести ни к чему плохому? — спросил Уайти.
   И пришел в ужас, когда Лона не ответила.
   — Почему ты считаешь, что может? — мягко спросила врач у малолетней пациентки.
   — Так сказали по телевизору, — ответила Лона. Уайти перевел дыхание, а женщина-врач откинулась на спинку кресла.
   — Но это просто выдумка, Лона. Сказки.
   — Нет! Это было, когда рассказывали про мистера Эдисона!
   Уайти удивился.
   — Да, он был великий изобретатель, — медленно проговорила врач. — Но ведь он не просто «хотел», и изобретения тут же появлялись, верно?
   — Да, — Лона смотрела в пол.
   — Как он осуществлял свои желания, Лона?
   — Работал, — ответила девочка. — Много работал, ночи напролет, пока не придумывал новое изобретение.
   — Точно, — продолжала врач, — а позже чертил машины, которые придумывал, и передавал чертеж другим людям, чтобы те их сделали. Но все это требует труда, Лона, труда человеческих рук, а не просто одной лишь мысли.
   Девочка кивнула.
   — А что ты хочешь сделать реальным, Лона?
   — Чтобы больше никто никогда не умирал от отказа силового поля под куполом, — выпалила Лона.
   Врач облегченно передохнула, Уайти тоже.
   — Это очень трудно, — предупредила доктор Росс.
   — Неважно! Я хочу это сделать!
   — Послушай, девочка, — сказал Уайти. — Тут не обойдешься одними физическими усилиями. Это тебе не пол выскрести или волосы расчесать. Нужно изучить математику, физику, компьютерное программирование и основы инженерного дела — это очень большой труд.
   — Я справлюсь, дедушка!
   — Знаю, — негромко ответил Уайти, — но не за одну ночь. Не за неделю и даже не за год.
   — Ты считаешь, что я не смогу?
   — Сможешь, — быстро отозвалась доктор Росс. — Я уверена, ума тебе хватит. И мы знаем, что ты трудолюбива и усидчива. Но на это потребуется много времени, Лона, годы и годы. Придется закончить школу, колледж, может быть, даже аспирантуру. Ты сможешь заняться куполом только лет в тридцать.
   — Неважно, сколько времени это займет! Я все равно сделаю!
   Уайти и врач снова облегченно вздохнули. По крайней мере, подумал бард, теперь самоубийства можно не опасаться.
   Прежде всего Лоне следовало понять, почему отказал купол Фермы. Дело щекотливое, но доктор Росс заверила, что девочка к нему готова. Тем не менее она вся дрожала, когда Уайти показывал ей распечатку, полученную из компьютерной системы астероида. Она посмотрела на листинг аварийного состояния купола, и дрожь прекратилась.
   — Что это значит, дедушка?
   — Не знаю, девочка. Никогда не изучал компьютеры настолько, чтобы в этом разобраться.
   — А можно нанять кого-нибудь, чтобы он разобрался?
   Уайти покачал головой.
   — На толкового специалиста не хватит денег. К тому же в поясе астероидов все слишком заняты.
   Внучка посмотрела на деда с недоумением:
   — Ты хочешь сказать, что всем все равно?
   — Нет, конечно. Было произведено официальное расследование, я читал отчет. Но там в сущности только говорилось, что винить некого, просто стечение трагических обстоятельств, в результате которых купол разгерметизировался.
   — Как или почему не говорилось?
   Уайти покачал головой:
   — Я не видел. Конечно, отдельные технические термины я не совсем понял.
   — А научиться можешь?
   — Мог бы, — медленно сказал Уайти, — если бы не приходилось зарабатывать на жизнь песнями.
   — Ну, тогда я научусь! — решительно заявила Лона и повернулась к экрану компьютера.
   И научилась.
   Но сначала ей потребовалось понять принцип работы компьютера вообще, что означало необходимость изучения математики и физики. А когда девочка перешла к микросхемам, понадобилась также химия, чтобы разобраться в соединениях кремния и арсенида галлия. А это, в свою очередь, означало знакомство с новыми разделами физики. А они повлекли за собой много новой математики. Лона заинтересовалась математикой самой по себе, и Уайти подсказал ей, что хорошо бы познакомиться и с историей, чтобы понять, как мыслили люди, когда изобретали программирование, и история тоже оказалась весьма завлекательной наукой.
   Тем временем Уайти, разумеется, рассказывал девочке перед сном и о скандинавских богах, и о падении Трои, и о приключениях Дон Кихота.
   — А еще знаешь, дедушка?
   — Да, знаю, но рассказывать сейчас нет времени.
   Конечно, девочка начала читать книги, чтобы узнать то, что не успел рассказать дедушка, и это оказалось гораздо интереснее полированного ящика со сферическим экраном. К тому же у нее теперь просто не оставалось времени часто его смотреть. О, дедушка настоял, чтобы она ежедневно играла по несколько часов с другими детьми, и теперь Лона была полна жизни и легко находила друзей.
   И, вероятно, именно поэтому девочкой вскоре заинтересовался Совет по образованию.
   Уайти не собирался допускать, чтобы внучку на шесть часов запирали в классе, где ребенок будет тупо слушать то, что уже знает. Конечно, он и не думал спорить с профессиональными педагогами: они знают детей лучше. Обычных детей. Но Лона — это особый случай, и в конце концов всем поборникам всеобщего образования пришлось это признать.
   Уайти не стал спорить. Ведь Город Цереры был поделен на четыре школьных округа, и еще с десяток-полтора охватывали ближайшие астероиды. Все эти поселения находились так близко друг от друга, что в любой момент можно было сесть в катер и навестить друзей или доктора Росс, а также добраться до очередного кабаре, в котором в этот раз пел Уайти. Конечно, когда девочка приходила в ночные клубы, она не общалась с посетителями: у нее всегда был с собой компьютер-ноутбук.
   И Уайти снова начал странствовать, вернувшись к образу жизни, который всегда предпочитал, хотя теперь его маршруты пролегали в довольно ограниченном объеме пространства. У него даже выработалась своя система: он переселялся в любой поселок примерно через месяц после начала школьного семестра, а к тому времени как Школьный Совет узнавал о его присутствии, он уже паковался, махал рукой на прощание и переезжал куда-нибудь подальше. Еще три месяца в новом месте, и школьный год почти заканчивался, так что не было смысла приступать к занятиям. А когда начинался новый учебный год в этом округе, Уайти уже успевал продать квартиру и заключить контракт в следующем городе-астероиде.
   А Лона училась. Училась. И училась.
   К десяти годам она уже смогла разобраться в событиях, отраженных в той памятной компьютерной распечатке. Но копия ей уже была не нужна, она вполне могла затребовать ее с терминала, как объяснила она однажды деду спокойным, сдержанным, контролируемым голосом, как это умеют делать уверенные в себе люди.
   Вышел из строя всего лишь один генератор силового поля. Только один, но области действия силовых полей перекрывали друг друга, так что воздух из шести соседних участков устремился в вышедший из строя сектор — а оттуда потоком снежных хлопьев прямо в космическое пространство. Остальные генераторы сразу попытались укрепить свои собственные участки поля, в результате этого разнобоя возникла перегрузка всей системы, в которой поддерживалось атмосферное давление, как на уровне земного моря, и автоматика не смогла изолировать область сломавшегося генератора; и тогда в первый и в последний раз на Ферме поднялся ветер, он завывал вокруг домов, которые самоуверенные поселенцы не снабдили дополнительной защитой. Ветер смерчем проносился по улицам, улетал в лишенный поля сектор, а оттуда в космос, оставляя за собой только вакуум. И тела.
   А в одном доме осталась маленькая девочка. Ее глупый, но слишком заботливый папа настоял на том, чтобы дом был герметизирован. Все знали, что в этом нет необходимости, потому что астероид целиком накрывало силовое поле, которое никогда, никогда не может быть пробито. Глупый папа и глупая мама уложили дочь в постель, а сами, держась за руки, отправились смотреть на звезды.
   Уайти старался сохранить бесстрастное выражение лица, но сердце его то расширялось от гордости за сына, то сжималось от жалости к маленькой девочке.
   К маленькой девочке, которая, проснувшись, увидела, что все вокруг умерли. И не было рядом никого, чтобы сказать ей, что это не ее вина.
   К маленькой девочке, которая сидела перед компьютером, смотрела на экран своими проницательными глазами на сосредоточенном лице, к маленькой девочке, рядом с которой стоял дедушка и не знал, что сказать. Поэтому он спросил:
   — А почему вышел из строя тот единственный генератор?
   — Не знаю, — ответила Лона, — но обязательно узнаю. А когда узнаю, постараюсь, чтобы подобное никогда-никогда не повторилось.
   Но она не пролила ни одной слезы.
   Хотя Уайти очень хотел, чтобы девочка поплакала.
   И вот они наняли лодку-ослика и отправились на Ферму. Найти герметический скафандр ее размера оказалось нетрудно: дети — совсем не редкость в поясе астероидов. С тех пор, как купола были объявлены абсолютно надежными и безопасными.
   Обычные купола, стандартные.
   — У всякого, кто поселит ребенка в экспериментальном куполе, мораль кукушки, — бормотал Уайти, одеваясь, но при этом почувствовал себя неловко. Может быть, его сын был бы менее самоуверен, если бы отец остался с ним?
   — Что ты сказал, дедушка?
   — Ничего, Лона. Пойдем посмотрим.
   Он закрыл прозрачный шлем и проверил замки Лоны. Та, в свою очередь, проверила герметичность вакуумного костюма деда. И они вышли в миниатюрный шлюз.
   — Час десять по стандартному времени, — предупредил их пилот. — Стоит вам задержаться хоть немного, и у меня не хватит энергии.
   — Вернемся минут через сорок пять, — заверил его Уайти и закрыл внутренний люк.
   «Мог бы и подождать», — подумал он. Лодка-ослик целую неделю способна работать на куске льда. Конечно, Герман взялся за это дело, потому что сидел на нуле, как сам сказал. Но Уайти был согласен с пилотом, что лучше соблюдать осторожность. Впрочем, он сомневался, что старатель так уж нуждается в деньгах.
   Полоска приобрела зеленый цвет, и Уайти нажал на нее. Люк переходного отсека открылся, и Уайти прикрепил трос безопасности к кольцу. Потом выбрался, передвигаясь осторожно и медленно в почти нулевом тяготении. Повернувшись, он взял трос Лоны, закрепил и помог девочке выйти.
   Она выбралась легко: свободное падение было для нее привычным состоянием (Уайти позаботился, чтобы девочка взяла несколько уроков парения в невесомости). Но Лона побледнела, глаза ее стали огромными. Он почувствовал укол вины за то, что притащил ребенка на место катастрофы, стоившей жизни ее родителям, но взял себя в руки: доктор сказала, что все в порядке, девочка справится. Тем не менее он внимательно наблюдал за внучкой.
   — Сюда, Лона. Герман поработал очень хорошо. Мы всего в пятидесяти ярдах.
   Она кивнула, оглянулась и ощупью нашла его руку.
   Неудивительно, подумал Уайти, глядя на пустые дома и склады. Они высадились вблизи детского парка. С центральной мачты свисали раскачивающиеся кресла на цепях, жалкие в своей пустоте и заброшенности. Лишь кое-где виднелись сломанные переплеты окон (Окна на астероиде! Какая вопиющая беспечность, какая дерзость и самоуверенность пионеров!). И никаких других повреждений. Ну, еще кое-где черепица сорвана с крыши, но немного: ветер оказался недостаточно сильным. Этот город погиб не от урагана, а от нашествия вакуума.
   Мрачный город, мертвый и заброшенный, с воспоминаниями о семьях, о смехе и слезах, — призрачный город в космосе.
   — Есть здесь... тела? — Лона с трудом глотнула.
   — Нет, спасатели увезли их для погребения, — не было смысла говорить ей, что кладбище находится в глубинах самого астероида. — Если тебе кажется, что ты здесь уже была, не волнуйся. Ты действительно здесь была.
   — Знаю, — ответила девочка, голос ее в наушниках шлема прозвучал безжизненно, — но тут очень страшно. Все такое знакомое, и я чувствую себя снова маленькой. Но в то же время все другое.
   Да, безжизненное. Уайти вспомнил слова врача, что это посещение очень укрепит Лону, изгонит призрак вины, что нет почти никакой вероятности нового срыва, что девочка внутренне необыкновенно окрепла. Но в то же время, «конечно, мы не можем быть абсолютно уверены, мистер Уайти. Человеческий мозг невероятно сложен...»
   — Это генератор? — Лона показала на металлическую полусферу, похожую на улей, в огороженном районе парка.
   — Нет, всего лишь антенна, — ответил Уайти. — Генератор спрятан под землей.
   Лона с изумлением посмотрела на деда:
   — Как же он тогда мог взорваться?
   — Мы не знаем, взорвался ли он, — напомнил ей Уайти. — Пойдем посмотрим.
   Он нашел люк рядом с антенной, набрал кодовую комбинацию. Нелегко достался ему этот набор цифр — закрытый материал величайшей степени секретности, что очень важно для безопасности людей (не имеет значения, что те, кого должна охранять эта тайна, умерли четыре года назад). Но наконец, после письма врача, подтверждавшего, как важна эта экспедиция для душевного здоровья девочки, после нескольких взяток и множества безупречных логичных рассуждений, целая цепочка ответственных чиновников неохотно, но все же согласилась сообщить ему комбинацию. По-своему успокоительно узнать, что живые защищены так же надежно, как мертвые.
   Уайти повернул ручку и поднял крышку люка. Исследователи осторожно спустились, вначале мужчина, освещая фонариком темное пространство.
   — Постарайся не запутать мой трос.
   — Не запутаю, дедушка, — но Уайти тревожило, что Лона потеряла всякую бойкость. И тут он увидел генератор. Остановился и встал столбом, глядя во все глаза.
   — Дедушка, — сказала Лона, — он.
   — Совершенно исправен, — кивнул Уайти. — По крайней мере, так он выглядит снаружи. Давай-ка проверим, девочка.
   Бард достал сумку с инструментами и одну за другой принялся вскрывать панели. Потом взял индикатор.
   — Что мне с ним делать?
   — Красный присоединить к контакту А — вот здесь, дедушка, — показала Лона. — А синий к контакту D.
   — Я рад, что хоть один из нас знает, что делать.
   Но Лона, нахмурившись, смотрела на шкалу. Извлекла из кармана скафандра свой ноутбук и ловко забегала пальцами по клавиатуре, вызывая базу данных:
   — Теперь красный к контакту В, а синий к контакту Н.
   Так и продолжалось. Уайти делал замеры там, где ему говорила внучка, а Лона всматривалась в показатели и вводила их в компьютер. Он уже начал думать, что о нем забыли и просто используют как некий обладающий голосом сервомеханизм.
   Ну, по крайней мере, это хоть какой-то признак жизни.
   Наконец она со вздохом выпрямилась и объявила:
   — Все. Мы проверили все цепи. Мне больше нечего делать.
   Уайти снова закрыл панели, с тайным удовлетворением выслушав ее заключение. Но при этом дед сохранял серьезное и чуть выжидательное выражение. Посмотрел на циферблат часов: