Страница:
Это прикосновение подействовало на нее совершенно неожиданно. Хотя казалось, что Тереза все еще не видит его, она вдруг отпрянула, словно в великом страхе. Взглянула на свою руку с болью и ужасом, словно коснулась чего-то склизкого и противного, и огласила двор громким испуганным воплем, полным муки.
Слова, которые Габриэль уже начал произносить, замерли в горле. Теперь девушка смотрела прямо на него, в точности зная, где он, но по-прежнему не видя его. Он глядел прямо ей в глаза и понимал, они ничего не видят, но все же был уверен, что она не слепа. Она что-то видела, но не хрупкую людскую оболочку Габриэля Гилла рядом с кустом. Ее глаза задержались на чем-то далеком, возможно, на зрелище некоего ярко сияющего мира, который был для нее таким же настоящим, как мрачный мир деревьев и лунных теней вокруг нее. Габриэль подумал, может быть, она видит сквозь него? Или видит и ощущает демона, который в нем сидит? Да, казалось, что это так, потому что она вдруг сказала совсем иным голосом и совсем иные слова:
— Изыди! Изыди, Сатана! Я не стану тебя слушать! О, возлюбленный Христос, сохрани меня! Когда она назвала дьявола по имени, к Габриэлю вернулись все его тревоги. Его не повергла в ужас магия Джейкоба Харкендера, хотя, он знал, что презрение к ней миссис Муррелл безосновательно. Не боялся он и Моруэнны, хотя знал, что она не вполне человек. Но как подобало бы приспешнику Сатаны, он был готов бежать от этой истощенной девушки, стремящейся стать святой. И внезапно побежал, так стремительно, как только позволяли его маленькие детские ноги. Она пребывала в смятении и не пустилась вдогонку немедленно. Но, когда он пробежал ярдов тридцать и решился оглянуться через плечо, то увидел, что она движется к нему. И казалось, что она легко парит над землей, которой ее израненные ноги едва ли касаются.
Страх пронзил его. Он изо всех сил рванулся к стене, как к последнему спасению, там за ней его ждала Моруэнна, она поможет ему, защитит от этой странной и пугающей сестры Терезы. Когда Габриэль со страстной решимостью взбирался по стене, царапины на его правой руке опять разодрались, вскрылись и заболели с новой силой. Но боль, пусть острая, точно очищающий огонь проносилась сквозь него, помогая прояснить цель и оправдать спешку.
Однако когда он достиг верха стены и посмотрел вниз, Моруэнны нигде не было, и он опять заколебался. Оглянувшись, он увидел, что сестра Тереза движется меж деревьев, протягивая тощие руки, как будто умоляет его остановиться и довериться милосердию Христа.
Будь Моруэнна там, он, конечно, спрыгнул бы, положившись на то, что она его поймает, но Моруэнны не было, а он не был уверен в своей способность мягко приземлиться. Ему придется осторожно спускаться, ища упора для обутых в башмаки ног. Но он не знал, есть ли на это время. Но знал уже, что Тереза умеет летать, и что стена для нее не препятствие.
Но затем, когда его страх уже дошел до предела, погоня Терезы оказалась прервана. Что-то темное подбежало к ней слева, схватило ее и потянуло назад. Это был Люк Кэптхорн, он казался не менее встревоженным, чем сам Габирэль. Как только Люк схватил девушку, ее странные бессмысленные движение в один миг прекратились. Она опустилась на землю, и ее поведение полностью изменилось. Тереза подняла руки, и как прежде, снова с беспокойством начала оглядываться. Габриэль слышал, как ее тонкий жалобный голосок взывает к Христу о помощи и приказывает Сатане низвергнуться в бездну. Люк не стал с ней церемониться, а просто, как следует, встряхнул. И, хотя такое грубое обращение на миг усилило ее ужас, она быстро пришла в чувство. Габриэль увидел, что ее глаза прояснились и больше не взирают мир, словно на какой-то иной. Ее сон, если это был сон, пропал.
— Сестра Тереза! — Настойчиво повторял Люк. — Сестра Тереза!
Она услышала свое имя, овладела собой и успокоилась.
— Это был просто сон, — сказал Люк, — а теперь возвращайтесь в Дом.
Габриэль догадался, что такое случается не в первый раз. Он не чувствовал ни малейшей похоти в мыслях Люка, а только чистое беспокойство и желание привести все в порядок. Кэптхорн боялся сестры Терезы, и если когда-либо и помышлял воспользоваться ею также, как порой пользовался вверенными его попечению детьми, такие мысли его давно покинули.
Тереза поглядела на Люка. Не отрешенно, как взирала на иной мир, а с робостью. Она по-прежнему чего-то боялась, но не его.
— Возвращайтесь! — Твердо сказал Люк.
— Здесь был Сатана, — прошептала она, словно, пытаясь его предостеречь. Габриэль понял, что Люк не знает, что его, Габриэля, нет в приютской спальне, и явился вовсе не для того, чтобы его искать. И знал, если только Кэптхорн поглядит случайно в его сторону, тут же увидит его, но не чувствовал ни такого жгучего желания поскорее спрятаться, какое испытал, едва увидел Терезу.
Раны на ладонях Терезы теперь кровоточили сильнее, и Габриэль увидел, как вздрогнул Люк, когда попытался взять ее за руку.
— Возвращайтесь. — Повторил Кэптхорн, на этот раз грубее. Оттолкнул ее и вытер о штаны окровавленную руку. — Здесь никого нет. Возвращайтесь, черт побери!
Вот этого-то говорить не следовало. Она совершенно буквально восприняла его брань. Габриэль увидел, что она содрогнулась, точно от удара.
— Возвращайтесь! — Снова потребовал Люк, на этот раз с отчаянием. — Послушайте меня. В Доме вы будете в безопасности. В безопасности. Здесь никого нет.
И наконец, она ушла. Она оглядывалась, пока не одолела десять или двенадцать ярдов, глядя на Люка так, словно он был дьяволом. Но потом отвернулась и заспешила к погруженному в густую тень дому. Казалось, у нее была какая-то цель.
Люк стоял и смотрел ей вслед, тяжело дыша. Габриэль по-прежнему не шевелился. Когда Тереза пропала из виду, Кэптхорн повернулся, чтобы идти обратно к Приюту, и Габриэль улыбнулся прихоти судьбы. Сначала Люк появился, чтобы спасти его от Терезы, а сейчас не заметил или даже просто не поглядел в сторону, где стоял мальчик. Габриэль принял это как новое свидетельство мощи демона, решив, что это именно демон приказал Люку не глядеть и не видеть, и Люку осталось только повиноваться.
Когда Кэптхорн исчез, и все кругом вновь затихло, Габриэль повернул голову, чтобы посмотреть вниз на тропу, которая бежала вдоль стены Хадлстоун Манора. Теперь там была Моруэнна, появившаяся словно из ниоткуда.
Она приветливо помахала рукой.
— Спускайся, Габриэль, — сказала она, чуть неровно дыша. — Тебе пора познакомиться с моей сестрой, ей не терпится тебя увидеть.
И не оглядываясь больше на усадьбу, Габриэль спрыгнул в ее протянутые руки. Они оказались необычайно сильными, когда поймали его, а затем мягко поставили его на землю. Прикосновение ее тонких безупречных пальцев было как раз таким мягким и нежным, как он себе воображал. И он ощутил необыкновенное облегчение от того, что колебался так недолго, прежде чем внять ее призыву. Его охватила уверенность, что поступил правильно. Больше не одинокий и обманутый, он позволил ей взять себя за руку и провести через дорогу. Они вместе скрылись в темноте.
6
7
Слова, которые Габриэль уже начал произносить, замерли в горле. Теперь девушка смотрела прямо на него, в точности зная, где он, но по-прежнему не видя его. Он глядел прямо ей в глаза и понимал, они ничего не видят, но все же был уверен, что она не слепа. Она что-то видела, но не хрупкую людскую оболочку Габриэля Гилла рядом с кустом. Ее глаза задержались на чем-то далеком, возможно, на зрелище некоего ярко сияющего мира, который был для нее таким же настоящим, как мрачный мир деревьев и лунных теней вокруг нее. Габриэль подумал, может быть, она видит сквозь него? Или видит и ощущает демона, который в нем сидит? Да, казалось, что это так, потому что она вдруг сказала совсем иным голосом и совсем иные слова:
— Изыди! Изыди, Сатана! Я не стану тебя слушать! О, возлюбленный Христос, сохрани меня! Когда она назвала дьявола по имени, к Габриэлю вернулись все его тревоги. Его не повергла в ужас магия Джейкоба Харкендера, хотя, он знал, что презрение к ней миссис Муррелл безосновательно. Не боялся он и Моруэнны, хотя знал, что она не вполне человек. Но как подобало бы приспешнику Сатаны, он был готов бежать от этой истощенной девушки, стремящейся стать святой. И внезапно побежал, так стремительно, как только позволяли его маленькие детские ноги. Она пребывала в смятении и не пустилась вдогонку немедленно. Но, когда он пробежал ярдов тридцать и решился оглянуться через плечо, то увидел, что она движется к нему. И казалось, что она легко парит над землей, которой ее израненные ноги едва ли касаются.
Страх пронзил его. Он изо всех сил рванулся к стене, как к последнему спасению, там за ней его ждала Моруэнна, она поможет ему, защитит от этой странной и пугающей сестры Терезы. Когда Габриэль со страстной решимостью взбирался по стене, царапины на его правой руке опять разодрались, вскрылись и заболели с новой силой. Но боль, пусть острая, точно очищающий огонь проносилась сквозь него, помогая прояснить цель и оправдать спешку.
Однако когда он достиг верха стены и посмотрел вниз, Моруэнны нигде не было, и он опять заколебался. Оглянувшись, он увидел, что сестра Тереза движется меж деревьев, протягивая тощие руки, как будто умоляет его остановиться и довериться милосердию Христа.
Будь Моруэнна там, он, конечно, спрыгнул бы, положившись на то, что она его поймает, но Моруэнны не было, а он не был уверен в своей способность мягко приземлиться. Ему придется осторожно спускаться, ища упора для обутых в башмаки ног. Но он не знал, есть ли на это время. Но знал уже, что Тереза умеет летать, и что стена для нее не препятствие.
Но затем, когда его страх уже дошел до предела, погоня Терезы оказалась прервана. Что-то темное подбежало к ней слева, схватило ее и потянуло назад. Это был Люк Кэптхорн, он казался не менее встревоженным, чем сам Габирэль. Как только Люк схватил девушку, ее странные бессмысленные движение в один миг прекратились. Она опустилась на землю, и ее поведение полностью изменилось. Тереза подняла руки, и как прежде, снова с беспокойством начала оглядываться. Габриэль слышал, как ее тонкий жалобный голосок взывает к Христу о помощи и приказывает Сатане низвергнуться в бездну. Люк не стал с ней церемониться, а просто, как следует, встряхнул. И, хотя такое грубое обращение на миг усилило ее ужас, она быстро пришла в чувство. Габриэль увидел, что ее глаза прояснились и больше не взирают мир, словно на какой-то иной. Ее сон, если это был сон, пропал.
— Сестра Тереза! — Настойчиво повторял Люк. — Сестра Тереза!
Она услышала свое имя, овладела собой и успокоилась.
— Это был просто сон, — сказал Люк, — а теперь возвращайтесь в Дом.
Габриэль догадался, что такое случается не в первый раз. Он не чувствовал ни малейшей похоти в мыслях Люка, а только чистое беспокойство и желание привести все в порядок. Кэптхорн боялся сестры Терезы, и если когда-либо и помышлял воспользоваться ею также, как порой пользовался вверенными его попечению детьми, такие мысли его давно покинули.
Тереза поглядела на Люка. Не отрешенно, как взирала на иной мир, а с робостью. Она по-прежнему чего-то боялась, но не его.
— Возвращайтесь! — Твердо сказал Люк.
— Здесь был Сатана, — прошептала она, словно, пытаясь его предостеречь. Габриэль понял, что Люк не знает, что его, Габриэля, нет в приютской спальне, и явился вовсе не для того, чтобы его искать. И знал, если только Кэптхорн поглядит случайно в его сторону, тут же увидит его, но не чувствовал ни такого жгучего желания поскорее спрятаться, какое испытал, едва увидел Терезу.
Раны на ладонях Терезы теперь кровоточили сильнее, и Габриэль увидел, как вздрогнул Люк, когда попытался взять ее за руку.
— Возвращайтесь. — Повторил Кэптхорн, на этот раз грубее. Оттолкнул ее и вытер о штаны окровавленную руку. — Здесь никого нет. Возвращайтесь, черт побери!
Вот этого-то говорить не следовало. Она совершенно буквально восприняла его брань. Габриэль увидел, что она содрогнулась, точно от удара.
— Возвращайтесь! — Снова потребовал Люк, на этот раз с отчаянием. — Послушайте меня. В Доме вы будете в безопасности. В безопасности. Здесь никого нет.
И наконец, она ушла. Она оглядывалась, пока не одолела десять или двенадцать ярдов, глядя на Люка так, словно он был дьяволом. Но потом отвернулась и заспешила к погруженному в густую тень дому. Казалось, у нее была какая-то цель.
Люк стоял и смотрел ей вслед, тяжело дыша. Габриэль по-прежнему не шевелился. Когда Тереза пропала из виду, Кэптхорн повернулся, чтобы идти обратно к Приюту, и Габриэль улыбнулся прихоти судьбы. Сначала Люк появился, чтобы спасти его от Терезы, а сейчас не заметил или даже просто не поглядел в сторону, где стоял мальчик. Габриэль принял это как новое свидетельство мощи демона, решив, что это именно демон приказал Люку не глядеть и не видеть, и Люку осталось только повиноваться.
Когда Кэптхорн исчез, и все кругом вновь затихло, Габриэль повернул голову, чтобы посмотреть вниз на тропу, которая бежала вдоль стены Хадлстоун Манора. Теперь там была Моруэнна, появившаяся словно из ниоткуда.
Она приветливо помахала рукой.
— Спускайся, Габриэль, — сказала она, чуть неровно дыша. — Тебе пора познакомиться с моей сестрой, ей не терпится тебя увидеть.
И не оглядываясь больше на усадьбу, Габриэль спрыгнул в ее протянутые руки. Они оказались необычайно сильными, когда поймали его, а затем мягко поставили его на землю. Прикосновение ее тонких безупречных пальцев было как раз таким мягким и нежным, как он себе воображал. И он ощутил необыкновенное облегчение от того, что колебался так недолго, прежде чем внять ее призыву. Его охватила уверенность, что поступил правильно. Больше не одинокий и обманутый, он позволил ей взять себя за руку и провести через дорогу. Они вместе скрылись в темноте.
6
Моруэнна неторопливо вела Габриэля к берегу канала. Они выбрались туда в месте, где канал проходил через лесок. Их ждала баржа, и Габриэль не мог не подумать о Джессе Пите, мирно спящем в спальне, которую сам он недавно покинул. В мечтах Джесса о побеге всегда присутствовала баржа, весьма своевременно причалившая к берегу.
Баржа оказалась, на взгляд Габриэля, невероятно большим судном, намного крупнее, чем он представлял себе по рассказам Джесса о жизни на воде. Она была около семидесяти футов от носа до кормы, хотя в ширину составляла чуть больше шести футов. Моруэнна провела его прямо на нос, поэтому он только мельком успел бросить взгляд на огромную серую лошадь, которая терпеливо ждала сигнала, чтобы начать тянуть судно к востоку. За рубкой стоял одинокий рулевой, внешне довольно похожий на Джесса Пита, с таким же темным лицом и черными курчавыми волосами, можно было даже подумать, что они родственники. У мужчины были черные усы и золотая серьга, он неторопливо посасывал изогнутую трубочку. Когда Моруэнна и Габриэль появились на бечевнике, он без единого слова поманил их на борт, а затем повел по деревянным ступеням в каюту.
Каюту освещала тусклая керосиновая лампа, подвешенная к потолку на крюке, но фитиль был прикручен, а окна плотно зашторены, чтобы слабый желтый свет не проникал наружу, поэтому вокруг царил полумрак. Стены были ярко расписаны, на каждой изображался пейзаж, где цветы заполняли передний план, а лес средний, и на каждой картине вдалеке, над кронами деревьев, виднелась крепость на вершине горы. Единственной обитательницей каюты оказалась старуха в пестром платке, на ней была яркая, но довольно грязная юбке и белой блузе, на плечи была накинута серая шаль. Габриэль в нерешительности помедлил на пороге, и она молча подала ему знак, чтобы он присел на скамью напротив плиты, в которой тлели угли. Затем она небрежно поклонилась Моруэнне и покинула каюту, присоединившись к рулевому. Габирэль ощутил толчок и плавное ускорение, когда они отчалили — баржа двинулась вперед. Он не слышал, как стучат копыта лошади, поскольку еще на берегу заметил, что они были плотно обмотаны тряпками.
— Такие суда волочильщики называют мартышкиными лодками, — сказала Моруэнна негромко и мелодично. — Это возит уголь в Пэддингтон. У нас всегда находились друзья среди цыган, потому что они бродяги, вроде нас, они ближе к природе, в них больше жизни и страсти, чем у обычных людей городов с холодными душами.
Большую часть сказанного Габриэль не понял, но вопросов задавать не стал. Сейчас ему требовалось внимательно слушать. Прошло несколько минут, прежде чем он поверил, что их никто не преследует. Моруэнна между тем прошла в переднюю часть каюты и взяла два одеяла из рундука под скамьей. Расстелила их.
— Ты устал, Габриэль? — Спросила она.
До того, как она это произнесла, он не чувствовал ни малейшей усталости, но, едва встретил ее нежный и заботливый взгляд, действительно почувствовал, что глаза начинают слипаться. Он противился этому, так как знал, это магия, хотя отчетливо понимал, что она не может желать ему ничего дурного, и только хочет помочь.
— Куда вы меня везете? — Спросил Гэбриэль шепотом заговорщика.
— Сперва в Кенсал Грие, — ответила она. — Там мы покинем баржу и прокатимся в экипаже по лондонским улицам, там сейчас совсем тихо. Мы поселим тебя в большом доме у человека по имени Калеб Амалакс. Он, возможно, не очень тебе понравится, но бояться его не стоит. Это наш человек и полезен нам. Как люди делают из смиренных животных послушные орудия для своих нужд, так и мы делаем орудия из людей с холодной душой.
— Так вы волшебники? — Спросил Габриэль с вялым интересом, с усилием пытаясь поддерживать разговор, его одолевала дремота. — Вроде мистера Харкендера?
Моруэнна улыбнулась и покачала головой.
— Возможно, моя сестра не менее сильна в магии, чем мистер Харкендер, — сказала она, — но мы не просто волшебники. Так ты, действительно, не знаешь, кто мы, Габриэль? А я-то думала, ты больше одарен истинным зрением. Я не хочу, чтобы ты считал, будто мы похитили тебя с помощью коварства и умелой лжи. Посмотри на меня, Габриэль, и попытайся увидеть, какова я на самом деле. Человеческое обличье — это не то, что мне нравится, и оно вовсе не мое. — ее голос звучал мягко и очень спокойно.
Он пристально поглядел на нее: на ее крепкие руки и ноги, стройное тело, не скованные просторным белым платьем, чистые глаза и шелковистые волосы, на алые улыбающиеся губы. Все это, он знал, была лишь видимость. Он попытался заглянуть дальше, за пределы ее телесной оболочки своим внутренним оком, еще несовершенным и нетренированным, которое часто само повелевало им. И вот, сделав огромное усилие, увидел то, что смог. Не наверняка, но предположительно.
— Ты волк, — сказал он, — сказал он, изумленный, хотя это было не столь уж странное открытие. — Твоя душа — душа волка. — Он осознал, без удивления, потрясения или тревоги, что действительно, существо, которое он ранее считал девушкой Моруэнной — оборотень, и, значит, лондонские вервольфы не выдумка.
— Это пугает тебя, Габриэль? — Спросила она, нежно и ласково, что он просто не смог бояться.
— И я тоже такой? — Удивился Габриэль, он же еще не знал, какого рода демон в нем скрывается, и подумал, что нет ничего невозможного в его родстве с волками.
— А ты бы хотел быть таким? — Ответила она вопросом на его вопрос. — Ты бы хотел быть оборотнем и охотиться со стаей по темным городским улицам?
В первый момент мальчик по привычке хотел ответить «Да, мэм», но осекся. Он понял, что на этот вопрос отвечать не надо, даже из вежливости. Теперь, когда Моруэнна признала свою нечеловеческую сущность, он мог сбросить личину, которую так долго носил в Приюте, общаясь с обычными людьми. Сестра Тереза назвала его Сатаной, но если он действительно из приспешников дьявола, ему, конечно, не нужно скрывать это от лондонских оборотней.
— Я не знаю, — честно ответил он. — Мне бы хотелось научиться менять свой облик, и я бы с удовольствием научился летать. Я бы охотно научился и всем видам магии, которыми владеет мой демон.
Он был уверен, что она знает о его одержимости. Это было комплиментом ей, дать понять, что он не боится того, что она может узнать о его истинной природе. Но Моруэнна выглядела растерянной. Мгновение он думал, что она спросит, о каком демоне идет речь, но девушка надолго замолчала, точно воды в рот набрала. И когда он увидел, что она встревожена, ему стало ясно, что она знала куда меньше, чем он полагал. В сущности, это ничего не значило, ведь не ей принадлежал план вызволить его из Хадлстоуна, она лишь следовала указаниям, исполняла свою роль.
— А теперь поспи, — сказала Моруэнна. — Времени немного, но ты должен отдохнуть.
Когда она произнесла эти слова, Габриэль понял, что она его немного боится. Он понял также, что может одолеть ее давление, и не заснет, если только пожелает. Его демон будет поддерживать его бодрствование, несмотря ни на какое очарование в ее глазах. Если, конечно, захочет призвать частицу силы, которая в полном его распоряжении. Но он любезно согласился поддаться ее чарам. Терпеливо позволил себя уложить.
Но, когда Габриэль поглубже зарылся в одеяла и попытался устроиться поудобнее, то почувствовал, что это очень неудобное место, и сна не будет. И он погрузиться в невеселые размышления о том, что выпадет ему на долю в обществе лондонских оборотней.
Он постарался лежать тихо с закрытыми глазами, но возбуждение его оказалось слишком велико, он начал вертеться, снова и снова пытаясь устроиться поудобнее. Будущее казалось теперь совершенно иным, чем то, которое он представлял себе при свете дня. То, что представлялось лишь забавным и удивительным приключением обернулось чем-то таинственным и угрожающим. Это не имело никакого отношения к открытию, что он отдал себя в лапы вервольфов. Это была более глубокая тревога, порожденная осознанием, что его прошлое не просто осталось позади, но полностью перечеркнуто. Пути назад не было. Не потому даже, что он сбежал, но потому, что оказался совсем не тем Габриэлем Гиллом, который с младенчества рос в Приюте. Какой бы бес им ни овладел, теперь это делало его жизнь непредсказуемой, может быть, невыносимой. Он не просто не принадлежал больше к Хадлстоун Мэнору, он вообще не принадлежал к обществу людей.
Интересно, почему Моруэнна говорит, что у людей холодные души? И почему она так уверена, что он другой? Теперь, подумал Габриэль, как и лондонские оборотни, он изгнанник в мире людей. И, как и они, обладает мощью, позволяющей ему скрываться или нападать, как пожелает. Ему дана сила видеть то, что обычно скрыто от людского глаза, и приобретая все большее умение видеть за пределами этого мира, овладевая новыми знаниями и силой, он волей-неволей должен разделять эту силу с другими, которым о ней известно. Сбежав из приюта, он в действительности вовсе не освободился, он лишь попал в новую клетку.
Мир, где он очутился, был полон головоломок, но поскольку он с самых ранних дней был брошен на волю течения и не мог найти, за что ему зацепиться в той прошлой жизни, он не слишком сильно стремился к безопасности и надежности. Он без страха вступал в новый неведомый мир, оставляя за спиной привычную обстановку Приюта, сестер, Преподобную Матушку. В конце концов, он уже немало преуспел в искусстве держать в тайне свои истинные мысли, и между тем позволять другим думать, что ведут его туда, куда угодно им.
И вот, со смешанными чувствами, неразрешимыми загадками, вопросами без ответов и смутными надеждами он коротал мрачные часы, пока баржа двигалась в Кенсал Грин.
* * *
Когда, наконец, Моруэнна пришла разбудить его, он встал проворно и бодро, готовый к дальнейшим приключениям. Лодочник появился в дверях, явно озабоченный, как бы поскорее выпроводить мальчишку. И, когда Габриэль впереди Моруэнны начал подниматься по трапу, крепко схватил его за руку, помогая без особой нужды, но Габриэль не сопротивлялся. Он послушно позволил втащить себя по трапу на палубу.
* * *
Было еще темно, но бледный свет, предшествующий заре, уже появился у восточного края беззвездного неба. За бечевником тянулась дорога, а на дороге ждал запряженный лошадьми экипаж. Возница был молодым парнем, крепко сбитым в огромном, не по размеру пальто, надежно защищавшем от холода. Габриэль почувствовал, что скрытые в тени глаза возницы не отрываясь пристально рассматривали его, с того момента, как он выбрался из каюты.
Возница соскочил с облучка и встал перед ними.
— Привет, Габриэль, — сказал он, и его плавная речь не соответствовала заурядному и довольно неряшливому виду. Он сильно отличался от лодочников повадкой и сложением. Даже в темноте можно было разобрать, что у него бледная кожа и светлые волосы. Когда Габриэль приблизился и лучше видел его глаза, стало очевидно, что они совершенно необычны. Они были синими, но такими яркими, каких он никогда прежде не видел.
Габриэль взобрался на подножку, и тут к его удивлению, из темноты протянулась белая с тонкими пальцами рука, готовая помочь ему залезть внутрь. Он ухватился за эту руку, и поразился, какая она гладкая и нежная, и как крепко его держит. В экипаже оказалось слишком темно, чтобы как следует рассмотреть сидящего человека, но мальчик понял, это женщина, и решил, что это наверняка сестра Моруэнны.
— Габриэль, — сказала та мурлыкающим голосом, еще более мягким, чем у Моруэнны, — Я рада тебя видеть. Моруэнна немало о тебе рассказывала.
Моруэнна залезала в экипаж следом за ним и заняла место спиной к вознице, между тем невидимая женщина потянула Габриэля к себе, и усадила рядом с собой. Рука, которая помогла ему, теперь обвила его плечи и держала его по-хозяйски и покровительственно. Но ни голос, ни рука, не смотря на всю их мягкость, не были такими теплыми и нежными, как у Моруэнны. Он понял, что незнакомка куда расчетливей по натуре.
— Кто ты? — Спросил он тихо, но требовательно.
— А Моруэнна не назвала тебе мое имя? — Удивилась женщина. Сама Моруэнна молчала, не давая ни ответа, ни объяснения. Габриэль тоже не отвечал, и незнакомка сказала:
— Меня зовут Мандорла, я мать и сестра лондонских вервольфов.
Казалось, ее рука обхватила его еще крепче, и он чувствовал прикосновение тонких пальцев, пытающихся его приободрить и успокоить. Он здорово устал, и эта усталость настоящая.
— Ехать не близко, но мы довольно быстро приедем. — Произнесла невидимая дама и добавила, — Не бойся. Никто не причинит тебе вреда. Мы позаботимся о твоей безопасности.
— Зачем я вам нужен? — Спросил Габриэль, когда экипаж тронулся. — Почему ты послала Моруэнну в Мэнор, чтобы забрать меня?
— Потому что мы знаем, кто ты на самом деле, — нежным голосом ответила Мандорла, — И мы узнали, что ты в опасности, из-за тех, кто не знает, что ты такое, и тех, кто знает, но попытается неверно тебя использовать. Джейкоб Харкендер использовал бы тебя скверно, и добром это не кончилось бы, но мы не такие. Мы научим тебя тому, чему никогда не научили бы сестры. Истинной истории мира, знанию истинной природы людей и знанию истинных пределов той мощи, которой ты наделен. Мы знаем и твое настоящее предназначение. И только мы можем помочь тебе его открыть.
— А вас очень много? — Спросил он, все еще с интересом, несмотря на усталость, которая мало-помалу его одолевала.
— О, да, — сказала Мандорла, — Перрис правит экипажем, и ты познакомишься еще с четырьмя: Сири, Каланом, Суаррой и Арианом. Наберись терпения, Габриэль, в свое время ты узнаешь нас всех. Даже тех, кто спит, если поможешь нам их разбудить. Не бойся, Габриэль, ничего не бойся. С нами тебе ничего не грозит.
Небо уже посерело, и нарождающийся день быстро набирал силу. Теперь мальчик видел лицо Мандорлы. Когда он впервые увидел Моруэнну, он подумал, что не может быть в мире женщины прекрасней, но глядя на Мандорлу, больше не был в этом уверен и вынужден был крепко призадуматься.
Волосы Мандорлы были золотыми, а глаза фиалковыми, лицо же гладкое и нежное, точно шелк. Выглядела она куда прекрасней, чем любое изображение Мадонны или ангелов, какие ему когда-либо показывали. Но ее изящные черты были суровей, чем у Моруэнны, а взгляд повелительным жестким. Она ясно осознавала свою власть над другими, чего не скажешь о Моруэнне. Чем-то она напомнила Габриэлю Преподобную Матушку. Он решил, что понимает, почему Мандорла послала Мроуэнну подружиться с ним, в Моруэнне бросались в глаза невинность и нежность, которых у Мандорлы, кажется, никогда и не было. Но у него не вызвало негодования обстоятельство, что вервольфы направили в Приют посланца, который мог легко добиться его доверия. Он не боялся Мандорлы. И когда она сказала ему, что ему не нужно впредь когда-либо и чего-либо бояться, он готов был ей поверить.
На руках Мандорлы, а не Моруэнны он, наконец, уснул, хотя, экипаж раскачивался и колыхался на ухабах и рытвинах, и путешествие в нем оказалось значительно менее удобным, чем на барже.
Баржа оказалась, на взгляд Габриэля, невероятно большим судном, намного крупнее, чем он представлял себе по рассказам Джесса о жизни на воде. Она была около семидесяти футов от носа до кормы, хотя в ширину составляла чуть больше шести футов. Моруэнна провела его прямо на нос, поэтому он только мельком успел бросить взгляд на огромную серую лошадь, которая терпеливо ждала сигнала, чтобы начать тянуть судно к востоку. За рубкой стоял одинокий рулевой, внешне довольно похожий на Джесса Пита, с таким же темным лицом и черными курчавыми волосами, можно было даже подумать, что они родственники. У мужчины были черные усы и золотая серьга, он неторопливо посасывал изогнутую трубочку. Когда Моруэнна и Габриэль появились на бечевнике, он без единого слова поманил их на борт, а затем повел по деревянным ступеням в каюту.
Каюту освещала тусклая керосиновая лампа, подвешенная к потолку на крюке, но фитиль был прикручен, а окна плотно зашторены, чтобы слабый желтый свет не проникал наружу, поэтому вокруг царил полумрак. Стены были ярко расписаны, на каждой изображался пейзаж, где цветы заполняли передний план, а лес средний, и на каждой картине вдалеке, над кронами деревьев, виднелась крепость на вершине горы. Единственной обитательницей каюты оказалась старуха в пестром платке, на ней была яркая, но довольно грязная юбке и белой блузе, на плечи была накинута серая шаль. Габриэль в нерешительности помедлил на пороге, и она молча подала ему знак, чтобы он присел на скамью напротив плиты, в которой тлели угли. Затем она небрежно поклонилась Моруэнне и покинула каюту, присоединившись к рулевому. Габирэль ощутил толчок и плавное ускорение, когда они отчалили — баржа двинулась вперед. Он не слышал, как стучат копыта лошади, поскольку еще на берегу заметил, что они были плотно обмотаны тряпками.
— Такие суда волочильщики называют мартышкиными лодками, — сказала Моруэнна негромко и мелодично. — Это возит уголь в Пэддингтон. У нас всегда находились друзья среди цыган, потому что они бродяги, вроде нас, они ближе к природе, в них больше жизни и страсти, чем у обычных людей городов с холодными душами.
Большую часть сказанного Габриэль не понял, но вопросов задавать не стал. Сейчас ему требовалось внимательно слушать. Прошло несколько минут, прежде чем он поверил, что их никто не преследует. Моруэнна между тем прошла в переднюю часть каюты и взяла два одеяла из рундука под скамьей. Расстелила их.
— Ты устал, Габриэль? — Спросила она.
До того, как она это произнесла, он не чувствовал ни малейшей усталости, но, едва встретил ее нежный и заботливый взгляд, действительно почувствовал, что глаза начинают слипаться. Он противился этому, так как знал, это магия, хотя отчетливо понимал, что она не может желать ему ничего дурного, и только хочет помочь.
— Куда вы меня везете? — Спросил Гэбриэль шепотом заговорщика.
— Сперва в Кенсал Грие, — ответила она. — Там мы покинем баржу и прокатимся в экипаже по лондонским улицам, там сейчас совсем тихо. Мы поселим тебя в большом доме у человека по имени Калеб Амалакс. Он, возможно, не очень тебе понравится, но бояться его не стоит. Это наш человек и полезен нам. Как люди делают из смиренных животных послушные орудия для своих нужд, так и мы делаем орудия из людей с холодной душой.
— Так вы волшебники? — Спросил Габриэль с вялым интересом, с усилием пытаясь поддерживать разговор, его одолевала дремота. — Вроде мистера Харкендера?
Моруэнна улыбнулась и покачала головой.
— Возможно, моя сестра не менее сильна в магии, чем мистер Харкендер, — сказала она, — но мы не просто волшебники. Так ты, действительно, не знаешь, кто мы, Габриэль? А я-то думала, ты больше одарен истинным зрением. Я не хочу, чтобы ты считал, будто мы похитили тебя с помощью коварства и умелой лжи. Посмотри на меня, Габриэль, и попытайся увидеть, какова я на самом деле. Человеческое обличье — это не то, что мне нравится, и оно вовсе не мое. — ее голос звучал мягко и очень спокойно.
Он пристально поглядел на нее: на ее крепкие руки и ноги, стройное тело, не скованные просторным белым платьем, чистые глаза и шелковистые волосы, на алые улыбающиеся губы. Все это, он знал, была лишь видимость. Он попытался заглянуть дальше, за пределы ее телесной оболочки своим внутренним оком, еще несовершенным и нетренированным, которое часто само повелевало им. И вот, сделав огромное усилие, увидел то, что смог. Не наверняка, но предположительно.
— Ты волк, — сказал он, — сказал он, изумленный, хотя это было не столь уж странное открытие. — Твоя душа — душа волка. — Он осознал, без удивления, потрясения или тревоги, что действительно, существо, которое он ранее считал девушкой Моруэнной — оборотень, и, значит, лондонские вервольфы не выдумка.
— Это пугает тебя, Габриэль? — Спросила она, нежно и ласково, что он просто не смог бояться.
— И я тоже такой? — Удивился Габриэль, он же еще не знал, какого рода демон в нем скрывается, и подумал, что нет ничего невозможного в его родстве с волками.
— А ты бы хотел быть таким? — Ответила она вопросом на его вопрос. — Ты бы хотел быть оборотнем и охотиться со стаей по темным городским улицам?
В первый момент мальчик по привычке хотел ответить «Да, мэм», но осекся. Он понял, что на этот вопрос отвечать не надо, даже из вежливости. Теперь, когда Моруэнна признала свою нечеловеческую сущность, он мог сбросить личину, которую так долго носил в Приюте, общаясь с обычными людьми. Сестра Тереза назвала его Сатаной, но если он действительно из приспешников дьявола, ему, конечно, не нужно скрывать это от лондонских оборотней.
— Я не знаю, — честно ответил он. — Мне бы хотелось научиться менять свой облик, и я бы с удовольствием научился летать. Я бы охотно научился и всем видам магии, которыми владеет мой демон.
Он был уверен, что она знает о его одержимости. Это было комплиментом ей, дать понять, что он не боится того, что она может узнать о его истинной природе. Но Моруэнна выглядела растерянной. Мгновение он думал, что она спросит, о каком демоне идет речь, но девушка надолго замолчала, точно воды в рот набрала. И когда он увидел, что она встревожена, ему стало ясно, что она знала куда меньше, чем он полагал. В сущности, это ничего не значило, ведь не ей принадлежал план вызволить его из Хадлстоуна, она лишь следовала указаниям, исполняла свою роль.
— А теперь поспи, — сказала Моруэнна. — Времени немного, но ты должен отдохнуть.
Когда она произнесла эти слова, Габриэль понял, что она его немного боится. Он понял также, что может одолеть ее давление, и не заснет, если только пожелает. Его демон будет поддерживать его бодрствование, несмотря ни на какое очарование в ее глазах. Если, конечно, захочет призвать частицу силы, которая в полном его распоряжении. Но он любезно согласился поддаться ее чарам. Терпеливо позволил себя уложить.
Но, когда Габриэль поглубже зарылся в одеяла и попытался устроиться поудобнее, то почувствовал, что это очень неудобное место, и сна не будет. И он погрузиться в невеселые размышления о том, что выпадет ему на долю в обществе лондонских оборотней.
Он постарался лежать тихо с закрытыми глазами, но возбуждение его оказалось слишком велико, он начал вертеться, снова и снова пытаясь устроиться поудобнее. Будущее казалось теперь совершенно иным, чем то, которое он представлял себе при свете дня. То, что представлялось лишь забавным и удивительным приключением обернулось чем-то таинственным и угрожающим. Это не имело никакого отношения к открытию, что он отдал себя в лапы вервольфов. Это была более глубокая тревога, порожденная осознанием, что его прошлое не просто осталось позади, но полностью перечеркнуто. Пути назад не было. Не потому даже, что он сбежал, но потому, что оказался совсем не тем Габриэлем Гиллом, который с младенчества рос в Приюте. Какой бы бес им ни овладел, теперь это делало его жизнь непредсказуемой, может быть, невыносимой. Он не просто не принадлежал больше к Хадлстоун Мэнору, он вообще не принадлежал к обществу людей.
Интересно, почему Моруэнна говорит, что у людей холодные души? И почему она так уверена, что он другой? Теперь, подумал Габриэль, как и лондонские оборотни, он изгнанник в мире людей. И, как и они, обладает мощью, позволяющей ему скрываться или нападать, как пожелает. Ему дана сила видеть то, что обычно скрыто от людского глаза, и приобретая все большее умение видеть за пределами этого мира, овладевая новыми знаниями и силой, он волей-неволей должен разделять эту силу с другими, которым о ней известно. Сбежав из приюта, он в действительности вовсе не освободился, он лишь попал в новую клетку.
Мир, где он очутился, был полон головоломок, но поскольку он с самых ранних дней был брошен на волю течения и не мог найти, за что ему зацепиться в той прошлой жизни, он не слишком сильно стремился к безопасности и надежности. Он без страха вступал в новый неведомый мир, оставляя за спиной привычную обстановку Приюта, сестер, Преподобную Матушку. В конце концов, он уже немало преуспел в искусстве держать в тайне свои истинные мысли, и между тем позволять другим думать, что ведут его туда, куда угодно им.
И вот, со смешанными чувствами, неразрешимыми загадками, вопросами без ответов и смутными надеждами он коротал мрачные часы, пока баржа двигалась в Кенсал Грин.
* * *
Когда, наконец, Моруэнна пришла разбудить его, он встал проворно и бодро, готовый к дальнейшим приключениям. Лодочник появился в дверях, явно озабоченный, как бы поскорее выпроводить мальчишку. И, когда Габриэль впереди Моруэнны начал подниматься по трапу, крепко схватил его за руку, помогая без особой нужды, но Габриэль не сопротивлялся. Он послушно позволил втащить себя по трапу на палубу.
* * *
Было еще темно, но бледный свет, предшествующий заре, уже появился у восточного края беззвездного неба. За бечевником тянулась дорога, а на дороге ждал запряженный лошадьми экипаж. Возница был молодым парнем, крепко сбитым в огромном, не по размеру пальто, надежно защищавшем от холода. Габриэль почувствовал, что скрытые в тени глаза возницы не отрываясь пристально рассматривали его, с того момента, как он выбрался из каюты.
Возница соскочил с облучка и встал перед ними.
— Привет, Габриэль, — сказал он, и его плавная речь не соответствовала заурядному и довольно неряшливому виду. Он сильно отличался от лодочников повадкой и сложением. Даже в темноте можно было разобрать, что у него бледная кожа и светлые волосы. Когда Габриэль приблизился и лучше видел его глаза, стало очевидно, что они совершенно необычны. Они были синими, но такими яркими, каких он никогда прежде не видел.
Габриэль взобрался на подножку, и тут к его удивлению, из темноты протянулась белая с тонкими пальцами рука, готовая помочь ему залезть внутрь. Он ухватился за эту руку, и поразился, какая она гладкая и нежная, и как крепко его держит. В экипаже оказалось слишком темно, чтобы как следует рассмотреть сидящего человека, но мальчик понял, это женщина, и решил, что это наверняка сестра Моруэнны.
— Габриэль, — сказала та мурлыкающим голосом, еще более мягким, чем у Моруэнны, — Я рада тебя видеть. Моруэнна немало о тебе рассказывала.
Моруэнна залезала в экипаж следом за ним и заняла место спиной к вознице, между тем невидимая женщина потянула Габриэля к себе, и усадила рядом с собой. Рука, которая помогла ему, теперь обвила его плечи и держала его по-хозяйски и покровительственно. Но ни голос, ни рука, не смотря на всю их мягкость, не были такими теплыми и нежными, как у Моруэнны. Он понял, что незнакомка куда расчетливей по натуре.
— Кто ты? — Спросил он тихо, но требовательно.
— А Моруэнна не назвала тебе мое имя? — Удивилась женщина. Сама Моруэнна молчала, не давая ни ответа, ни объяснения. Габриэль тоже не отвечал, и незнакомка сказала:
— Меня зовут Мандорла, я мать и сестра лондонских вервольфов.
Казалось, ее рука обхватила его еще крепче, и он чувствовал прикосновение тонких пальцев, пытающихся его приободрить и успокоить. Он здорово устал, и эта усталость настоящая.
— Ехать не близко, но мы довольно быстро приедем. — Произнесла невидимая дама и добавила, — Не бойся. Никто не причинит тебе вреда. Мы позаботимся о твоей безопасности.
— Зачем я вам нужен? — Спросил Габриэль, когда экипаж тронулся. — Почему ты послала Моруэнну в Мэнор, чтобы забрать меня?
— Потому что мы знаем, кто ты на самом деле, — нежным голосом ответила Мандорла, — И мы узнали, что ты в опасности, из-за тех, кто не знает, что ты такое, и тех, кто знает, но попытается неверно тебя использовать. Джейкоб Харкендер использовал бы тебя скверно, и добром это не кончилось бы, но мы не такие. Мы научим тебя тому, чему никогда не научили бы сестры. Истинной истории мира, знанию истинной природы людей и знанию истинных пределов той мощи, которой ты наделен. Мы знаем и твое настоящее предназначение. И только мы можем помочь тебе его открыть.
— А вас очень много? — Спросил он, все еще с интересом, несмотря на усталость, которая мало-помалу его одолевала.
— О, да, — сказала Мандорла, — Перрис правит экипажем, и ты познакомишься еще с четырьмя: Сири, Каланом, Суаррой и Арианом. Наберись терпения, Габриэль, в свое время ты узнаешь нас всех. Даже тех, кто спит, если поможешь нам их разбудить. Не бойся, Габриэль, ничего не бойся. С нами тебе ничего не грозит.
Небо уже посерело, и нарождающийся день быстро набирал силу. Теперь мальчик видел лицо Мандорлы. Когда он впервые увидел Моруэнну, он подумал, что не может быть в мире женщины прекрасней, но глядя на Мандорлу, больше не был в этом уверен и вынужден был крепко призадуматься.
Волосы Мандорлы были золотыми, а глаза фиалковыми, лицо же гладкое и нежное, точно шелк. Выглядела она куда прекрасней, чем любое изображение Мадонны или ангелов, какие ему когда-либо показывали. Но ее изящные черты были суровей, чем у Моруэнны, а взгляд повелительным жестким. Она ясно осознавала свою власть над другими, чего не скажешь о Моруэнне. Чем-то она напомнила Габриэлю Преподобную Матушку. Он решил, что понимает, почему Мандорла послала Мроуэнну подружиться с ним, в Моруэнне бросались в глаза невинность и нежность, которых у Мандорлы, кажется, никогда и не было. Но у него не вызвало негодования обстоятельство, что вервольфы направили в Приют посланца, который мог легко добиться его доверия. Он не боялся Мандорлы. И когда она сказала ему, что ему не нужно впредь когда-либо и чего-либо бояться, он готов был ей поверить.
На руках Мандорлы, а не Моруэнны он, наконец, уснул, хотя, экипаж раскачивался и колыхался на ухабах и рытвинах, и путешествие в нем оказалось значительно менее удобным, чем на барже.
7
Габриэль стоял у чердачного окна и смотрел на рынок далеко внизу. Настала ночь, но улица была ярко освещена белыми газовыми фонарями, к сиянию которых там и сям примешивался рыжий свет масляных ламп. Толпа все росла.
Никогда еще Габриэль не видел такого шумного и людного зрелища, как то, что теперь перед ним предстало, раньше он даже не мог себе представить такого скопища людей. Это, как он чувствовал, и есть иной мир, который должен был открываться взгляду за стеной Хадлстоун Мэнора. Это и есть истинное биение современной жизни, о которой он слышал шепотки и слухи, но которую не мог вообразить себе в столь ярких подробностях. Движение, шум, толпы народа, так ошеломили его, что у него замерло дыхание. Он не мог взять в толк, как это люди пробиваются через такую давку и попадают, куда им надо, двигаясь в таком водовороте. Народ на улице двигался между тремя рядами торговцев. В первом ряду зеленщики с корзинами полными фруктов и овощей, торговцы рубчатыми тканями, лентами, кружевами и мелкой галантереей. Второй ряд — это держатели маленьких прилавков с рыбными жаровнями и печками с картошкой и каштанами. И третий — это магазинчики позади прилавков, где мясники и пекари, торговцы канцелярскими принадлежностями и чаем, выставляли свой товар. Были здесь шарманщики и помосты для фигляров и музыкантов, втиснутые меж прилавков, где люди играли на флейтах и концертино, плясали, изображали смешные сценки и пантомимы. Там, где места было меньше, пристроились нищие: слепые и хромые мужчины, изможденные женщины, прижимающие к себе вопящих младенцев.
Гэбриэля настолько захватило зрелище, что он не смог оторвать глаза даже, когда услышал, что у него за спиной открылась и закрылась дверь. И только когда тот, кто вошел, приблизился и встал рядом, мальчик повернулся, чтобы взглянуть, кто это. Это была Мандорла. Когда она очутилась с ним рядом у окна, ее молочная бархатистая кожа стала нежно-золотого цвета от света уличных фонарей.
— Разве не скверный народ? — Спросила она его. — Они получают по субботам жалованье за неделю и приходят сюда за покупками и развлечениями. Чаще сего они забывают о своих нуждах, или даже не вспоминают о них, и следуют лишь своим желаниям и страстям. И можно утверждать, что шесть из десяти отдадут последний пенс, который могли бы приберечь, на выпивку или игру в кости. Они не меняются от поколения к поколению и от столетия к столетию. Им ничего не требуется помнить или забывать. Как называется город, каковы имена богов, которых почитают люди. Всегда толпа, и всегда грязная, одурманенная, бессмысленно расточающая жизнь и силы души в трясине убожества. Взгляни на них, Гэбриэл, и научись их презирать, они не такие, как ты, что бы они ни говорили тебе в той благочестивой дыре, где тебя спрятал Харкендер.
Габриэль с любопытством взглянул на нее. В ее рвении наставницы было нечто, напомнившее ему сестер Св. Синклитики, но во всем остальном она от них отличалась. Этого и следовало ожидать. Она, как и он, была от дьявола в то время, как монахини составляли полк в войске Божием.
— Почему я не такой, как они? — Твердо просил он. — Я знаю теперь, что я другой, но никто ни разу не говорил мне, что я отличаюсь от всех, пока не пришла Моруэнна. А из всех, кто был в Хадлстоуне, только сестра Тереза узнала, что мной овладел демон.
Никогда еще Габриэль не видел такого шумного и людного зрелища, как то, что теперь перед ним предстало, раньше он даже не мог себе представить такого скопища людей. Это, как он чувствовал, и есть иной мир, который должен был открываться взгляду за стеной Хадлстоун Мэнора. Это и есть истинное биение современной жизни, о которой он слышал шепотки и слухи, но которую не мог вообразить себе в столь ярких подробностях. Движение, шум, толпы народа, так ошеломили его, что у него замерло дыхание. Он не мог взять в толк, как это люди пробиваются через такую давку и попадают, куда им надо, двигаясь в таком водовороте. Народ на улице двигался между тремя рядами торговцев. В первом ряду зеленщики с корзинами полными фруктов и овощей, торговцы рубчатыми тканями, лентами, кружевами и мелкой галантереей. Второй ряд — это держатели маленьких прилавков с рыбными жаровнями и печками с картошкой и каштанами. И третий — это магазинчики позади прилавков, где мясники и пекари, торговцы канцелярскими принадлежностями и чаем, выставляли свой товар. Были здесь шарманщики и помосты для фигляров и музыкантов, втиснутые меж прилавков, где люди играли на флейтах и концертино, плясали, изображали смешные сценки и пантомимы. Там, где места было меньше, пристроились нищие: слепые и хромые мужчины, изможденные женщины, прижимающие к себе вопящих младенцев.
Гэбриэля настолько захватило зрелище, что он не смог оторвать глаза даже, когда услышал, что у него за спиной открылась и закрылась дверь. И только когда тот, кто вошел, приблизился и встал рядом, мальчик повернулся, чтобы взглянуть, кто это. Это была Мандорла. Когда она очутилась с ним рядом у окна, ее молочная бархатистая кожа стала нежно-золотого цвета от света уличных фонарей.
— Разве не скверный народ? — Спросила она его. — Они получают по субботам жалованье за неделю и приходят сюда за покупками и развлечениями. Чаще сего они забывают о своих нуждах, или даже не вспоминают о них, и следуют лишь своим желаниям и страстям. И можно утверждать, что шесть из десяти отдадут последний пенс, который могли бы приберечь, на выпивку или игру в кости. Они не меняются от поколения к поколению и от столетия к столетию. Им ничего не требуется помнить или забывать. Как называется город, каковы имена богов, которых почитают люди. Всегда толпа, и всегда грязная, одурманенная, бессмысленно расточающая жизнь и силы души в трясине убожества. Взгляни на них, Гэбриэл, и научись их презирать, они не такие, как ты, что бы они ни говорили тебе в той благочестивой дыре, где тебя спрятал Харкендер.
Габриэль с любопытством взглянул на нее. В ее рвении наставницы было нечто, напомнившее ему сестер Св. Синклитики, но во всем остальном она от них отличалась. Этого и следовало ожидать. Она, как и он, была от дьявола в то время, как монахини составляли полк в войске Божием.
— Почему я не такой, как они? — Твердо просил он. — Я знаю теперь, что я другой, но никто ни разу не говорил мне, что я отличаюсь от всех, пока не пришла Моруэнна. А из всех, кто был в Хадлстоуне, только сестра Тереза узнала, что мной овладел демон.