Страница:
Тони ждал ее внутри терминала. Его темные волосы растрепал ветер, на щеках блестели капли дождя. Он выглядел невероятно красивым, и Гасси вздрогнула, когда он притянул ее к себе и поцеловал.
— Ты даже под дождем прекрасна, — прошептал он. Гасси никак не могла привыкнуть к подобным словам и густо покраснела. Тони улыбнулся.
— Почему ты краснеешь, когда я делаю тебе комплименты?
— Мне неловко.
Казалось, Тони хотел еще что-то сказать, но после короткой паузы взял ее под руку и повел по длинному коридору, отведенному для пассажиров частных самолетов.
На борту их встретил стюард, обращающийся к Тони с явным почтением. Внутри самолет напомнил Гасси роскошный гостиничный номер — несколько мягких кресел и диванов, обтянутых синей тканью разных оттенков, изящные столики, в конце салона — широкая кровать за ширмой. Все было продумано для максимального комфорта пассажиров, расходы явно во внимание не принимались. Гасси пришла в восторг. Ей до сих пор если и приходилось летать на частных самолетах, то это были государственные машины, которые оборудовались всем необходимым без малейшей роскоши. Ей и в голову не приходило, что бывают такие самолеты, как этот.
Как только они взлетели, стюард подал им напитки и тут же исчез. Тони намазал на тост икру и протянул Гасси, но она отрицательно покачала головой.
— Погода, похоже, становится все хуже, — вздохнула она. — Надеюсь, это не помешает нам вернуться сегодня домой?
— Мы можем остаться на ночь в Нью-Йорке.
— Нет, мне нужно домой. Мои родители представления не имеют, где я.
Тони нахмурился и взглянул ей в глаза:
— Почему ты не расскажешь им про нас? Гасси поежилась:
— Все жду подходящего момента. Пока не получилось. Он нахмурился еще сильнее:
— Ты боишься, что они станут возражать, потому что я итальянец?
— Нет, я… Видишь ли, они сейчас с головой ушли в перевыборную кампанию. Я решила, что скажу им после выборов.
— Мне надоело играть в эти игры, Гасси. Я уже не подросток, чтобы прятаться по углам, и ты мне слишком дорога. Я хочу наконец познакомиться с твоими родителями.
Гасси представила себе встречу своих родителей с Тони, и у нее задрожали коленки. Он все правильно понял: Роберт Тремейн никогда не примет иммигранта-итальянца в качестве потенциального зятя. Его расовая терпимость распространялась только на митинги и собрания. У себя дома он без стеснения употреблял такие слова, как «черномазый» и «макаронник». Тот факт, что Тони управлял огромной компанией по импорту, ничего не значил для Роберта Тремейна.
Не стоило забывать и о матери. Гасси не сомневалась: Элизабет придет в ужас, узнав, что ее дочь встречается с таким неподходящим, с точки зрения общества, человеком. Сначала она сляжет в постель с мигренью на несколько часов, потом появится в комнате Гасси с видом оскорбленного достоинства, испепеляя дочь взглядом.
Ясно, такой встречи надо постараться избежать, но Гасси была еще не готова поставить под удар свои отношения с Тони, честно ему во всем признавшись.
— Пожалуйста, дай мне еще несколько недель, — попросила она. — Родители так трясутся надо мной… Я хочу их подготовить.
Вздохнув, он взял ее руку и провел большим пальцем по запястью.
— Несколько недель, не больше.
Гасси одарила его сияющей улыбкой, потом откинулась в кресле и закрыла глаза. Сердце ее бешено колотилось.
Рейчел и Диана уже сидели за столиком, когда Гасси приехала в Артистическое кафе. Она настояла на том, чтобы их встреча состоялась в дорогом ресторане, надеясь, что роскошная обстановка вынудит Рейчел вести себя более скромно. Однако когда она увидела настенную роспись и интерьер в стиле тридцатых годов, то подумала, что несколько переборщила. Но менять планы было уже поздно. Растянув губы в искусственной улыбке, Гасси последовала за метрдотелем к столику, за которым сидели ее подруги.
— Самое время, — заметила Рейчел. — Ты в курсе, сколько здесь выпивка стоит?
— Вы могли бы подождать меня в фойе.
— Целый час?
— Извините. На дороге из аэропорта страшные пробки. Диана, которая всегда всех мирила, сжала ей руку.
— Я так рада тебя видеть! Я очень соскучилась.
На этом, похоже, темы для разговора были исчерпаны, и они долго сидели молча. Гасси с грустью подумала, что раньше им всегда было о чем поболтать.
Молчание нарушила Рейчел.
— Вы что-нибудь знаете о Хелен? — спросила Диана.
— Я ей писала трижды, но она не ответила, — сообщила Диана.
Гасси сделала вид, что внимательно изучает меню, но Рейчел не оставила ее в покое:
— А ты?
— Я ей звонила один раз, несколько недель назад. Она была…
— Что?
— Какая-то странная. Мне показалось, что она пьяна.
— О господи! — вздохнула Рейчел. — И что она сказала?
— Почти ничего. Бренда все еще в Испании. Связалась с каким-то испанским графом и собирается остаться там на неопределенное время.
— Бедняжка Хелен! — сказала Диана. — Она работает?
— Не знаю. До этого мы не дошли. Она еле говорила хотя было три часа дня.
Рейчел оставила пустой бокал и закурила.
— Жаль, что мы ничего не можем сделать.
— Мы ей не гувернантки, — резко сказала Гасси. — К тому же она за три тысячи миль отсюда.
— Значит, так и позволить ей спиться? Как ты можешь быть такой бессердечной?!
— Я не бессердечная, — обиделась Гасси. — Я просто достаточно взрослая, чтобы понять, что я не могу спасти мир.
Диана громко откашлялась:
— Ваш спор Хелен не поможет. Я ей позвоню. Может быть, мне удастся поговорить с ней по душам.
— Только зря потеряешь время, — заявила Гасси. — Хелен нужен психиатр. Мы всегда знали, что у нее проблемы.
Они снова замолчали, и снова Рейчел прервала паузу:
— С ней было бы все в порядке… но она не смогла справиться с тем, что случилось.
Гасси изо всех сил сжала в руке бокал, пытаясь выбросить из головы воспоминания о Рике Конти.
— Мне кажется, мы договорились не касаться этой темы.
— Ничего не могу поделать, все время об этом думаю, — сказала Рейчел. — Неужели Ральф Эдварде так тебя и не навестил? Скорее всего, он боится твоего отца.
— И слава богу, — заметила Гасси. — А теперь давайте .сменим тему.
Подошел официант, чтобы взять заказ, и после его ухода они принялись говорить о работе и тех переменах, которые произошли в их жизни за последнее время. Постепенно напряжение исчезло не без помощи хорошего вина и вкусной еды.
— Давай теперь признавайся, — сказала Рейчел. — Кто этот парень с собственным самолетом?
— Просто друг.
— Ничего себе друг! У тебя улыбка, как у мартовской кошки.
Гасси опустила глаза, обиженная такой грубостью. Господи, неужели у нее все написано палице?!
— Ты говоришь пошлости.
Рейчел рассмеялась и откинулась в кресле. Официант снова наполнил их бокалы.
— Да будет тебе, Гасси! Расскажи нам о нем.
— Да нечего рассказывать. Он бизнесмен. Мы познакомились месяц назад. Иногда встречаемся, но ничего серьезного, честное слово.
— Ты останешься на ночь в городе? — ухмыльнулась Рейчел.
— Разумеется, нет! У него деловая встреча, вот он и предложил мне поехать с ним и походить по магазинам. После ужина мы летим домой.
— И все-таки что он собой представляет? — спросила Диана. — Нам же интересно!
После недолгого колебания Гасси пробормотала:
— Он иммигрант из Италии. Рейчел мгновенно ощетинилась:
— Ну и что?
— С моими родителями случится припадок, если они узнают, что я с ним встречаюсь. Ситуация безвыходная.
— Ты хочешь сказать, что сенатор Тремейн не любит итальянцев?
Гасси сообразила, что сказала лишнее, и быстро дала задний ход.
— Почему ты меня допрашиваешь? Я же сказала, между нами нет ничего серьезного. — Затем взглянула на часы и взяла свой чек. — Мне пора. Мы встречаемся с Тони у «Блумингдейла».
Пока они ждали официанта, Гасси вдруг захотелось поговорить о Рике Конти. Но вместо того, чтобы признаться, что чувствует вину и страх, она быстро выбросила эти мысли из головы, как будто они были смертельными зарядами, которых нельзя даже касаться.
7
— Ты даже под дождем прекрасна, — прошептал он. Гасси никак не могла привыкнуть к подобным словам и густо покраснела. Тони улыбнулся.
— Почему ты краснеешь, когда я делаю тебе комплименты?
— Мне неловко.
Казалось, Тони хотел еще что-то сказать, но после короткой паузы взял ее под руку и повел по длинному коридору, отведенному для пассажиров частных самолетов.
На борту их встретил стюард, обращающийся к Тони с явным почтением. Внутри самолет напомнил Гасси роскошный гостиничный номер — несколько мягких кресел и диванов, обтянутых синей тканью разных оттенков, изящные столики, в конце салона — широкая кровать за ширмой. Все было продумано для максимального комфорта пассажиров, расходы явно во внимание не принимались. Гасси пришла в восторг. Ей до сих пор если и приходилось летать на частных самолетах, то это были государственные машины, которые оборудовались всем необходимым без малейшей роскоши. Ей и в голову не приходило, что бывают такие самолеты, как этот.
Как только они взлетели, стюард подал им напитки и тут же исчез. Тони намазал на тост икру и протянул Гасси, но она отрицательно покачала головой.
— Погода, похоже, становится все хуже, — вздохнула она. — Надеюсь, это не помешает нам вернуться сегодня домой?
— Мы можем остаться на ночь в Нью-Йорке.
— Нет, мне нужно домой. Мои родители представления не имеют, где я.
Тони нахмурился и взглянул ей в глаза:
— Почему ты не расскажешь им про нас? Гасси поежилась:
— Все жду подходящего момента. Пока не получилось. Он нахмурился еще сильнее:
— Ты боишься, что они станут возражать, потому что я итальянец?
— Нет, я… Видишь ли, они сейчас с головой ушли в перевыборную кампанию. Я решила, что скажу им после выборов.
— Мне надоело играть в эти игры, Гасси. Я уже не подросток, чтобы прятаться по углам, и ты мне слишком дорога. Я хочу наконец познакомиться с твоими родителями.
Гасси представила себе встречу своих родителей с Тони, и у нее задрожали коленки. Он все правильно понял: Роберт Тремейн никогда не примет иммигранта-итальянца в качестве потенциального зятя. Его расовая терпимость распространялась только на митинги и собрания. У себя дома он без стеснения употреблял такие слова, как «черномазый» и «макаронник». Тот факт, что Тони управлял огромной компанией по импорту, ничего не значил для Роберта Тремейна.
Не стоило забывать и о матери. Гасси не сомневалась: Элизабет придет в ужас, узнав, что ее дочь встречается с таким неподходящим, с точки зрения общества, человеком. Сначала она сляжет в постель с мигренью на несколько часов, потом появится в комнате Гасси с видом оскорбленного достоинства, испепеляя дочь взглядом.
Ясно, такой встречи надо постараться избежать, но Гасси была еще не готова поставить под удар свои отношения с Тони, честно ему во всем признавшись.
— Пожалуйста, дай мне еще несколько недель, — попросила она. — Родители так трясутся надо мной… Я хочу их подготовить.
Вздохнув, он взял ее руку и провел большим пальцем по запястью.
— Несколько недель, не больше.
Гасси одарила его сияющей улыбкой, потом откинулась в кресле и закрыла глаза. Сердце ее бешено колотилось.
Рейчел и Диана уже сидели за столиком, когда Гасси приехала в Артистическое кафе. Она настояла на том, чтобы их встреча состоялась в дорогом ресторане, надеясь, что роскошная обстановка вынудит Рейчел вести себя более скромно. Однако когда она увидела настенную роспись и интерьер в стиле тридцатых годов, то подумала, что несколько переборщила. Но менять планы было уже поздно. Растянув губы в искусственной улыбке, Гасси последовала за метрдотелем к столику, за которым сидели ее подруги.
— Самое время, — заметила Рейчел. — Ты в курсе, сколько здесь выпивка стоит?
— Вы могли бы подождать меня в фойе.
— Целый час?
— Извините. На дороге из аэропорта страшные пробки. Диана, которая всегда всех мирила, сжала ей руку.
— Я так рада тебя видеть! Я очень соскучилась.
На этом, похоже, темы для разговора были исчерпаны, и они долго сидели молча. Гасси с грустью подумала, что раньше им всегда было о чем поболтать.
Молчание нарушила Рейчел.
— Вы что-нибудь знаете о Хелен? — спросила Диана.
— Я ей писала трижды, но она не ответила, — сообщила Диана.
Гасси сделала вид, что внимательно изучает меню, но Рейчел не оставила ее в покое:
— А ты?
— Я ей звонила один раз, несколько недель назад. Она была…
— Что?
— Какая-то странная. Мне показалось, что она пьяна.
— О господи! — вздохнула Рейчел. — И что она сказала?
— Почти ничего. Бренда все еще в Испании. Связалась с каким-то испанским графом и собирается остаться там на неопределенное время.
— Бедняжка Хелен! — сказала Диана. — Она работает?
— Не знаю. До этого мы не дошли. Она еле говорила хотя было три часа дня.
Рейчел оставила пустой бокал и закурила.
— Жаль, что мы ничего не можем сделать.
— Мы ей не гувернантки, — резко сказала Гасси. — К тому же она за три тысячи миль отсюда.
— Значит, так и позволить ей спиться? Как ты можешь быть такой бессердечной?!
— Я не бессердечная, — обиделась Гасси. — Я просто достаточно взрослая, чтобы понять, что я не могу спасти мир.
Диана громко откашлялась:
— Ваш спор Хелен не поможет. Я ей позвоню. Может быть, мне удастся поговорить с ней по душам.
— Только зря потеряешь время, — заявила Гасси. — Хелен нужен психиатр. Мы всегда знали, что у нее проблемы.
Они снова замолчали, и снова Рейчел прервала паузу:
— С ней было бы все в порядке… но она не смогла справиться с тем, что случилось.
Гасси изо всех сил сжала в руке бокал, пытаясь выбросить из головы воспоминания о Рике Конти.
— Мне кажется, мы договорились не касаться этой темы.
— Ничего не могу поделать, все время об этом думаю, — сказала Рейчел. — Неужели Ральф Эдварде так тебя и не навестил? Скорее всего, он боится твоего отца.
— И слава богу, — заметила Гасси. — А теперь давайте .сменим тему.
Подошел официант, чтобы взять заказ, и после его ухода они принялись говорить о работе и тех переменах, которые произошли в их жизни за последнее время. Постепенно напряжение исчезло не без помощи хорошего вина и вкусной еды.
— Давай теперь признавайся, — сказала Рейчел. — Кто этот парень с собственным самолетом?
— Просто друг.
— Ничего себе друг! У тебя улыбка, как у мартовской кошки.
Гасси опустила глаза, обиженная такой грубостью. Господи, неужели у нее все написано палице?!
— Ты говоришь пошлости.
Рейчел рассмеялась и откинулась в кресле. Официант снова наполнил их бокалы.
— Да будет тебе, Гасси! Расскажи нам о нем.
— Да нечего рассказывать. Он бизнесмен. Мы познакомились месяц назад. Иногда встречаемся, но ничего серьезного, честное слово.
— Ты останешься на ночь в городе? — ухмыльнулась Рейчел.
— Разумеется, нет! У него деловая встреча, вот он и предложил мне поехать с ним и походить по магазинам. После ужина мы летим домой.
— И все-таки что он собой представляет? — спросила Диана. — Нам же интересно!
После недолгого колебания Гасси пробормотала:
— Он иммигрант из Италии. Рейчел мгновенно ощетинилась:
— Ну и что?
— С моими родителями случится припадок, если они узнают, что я с ним встречаюсь. Ситуация безвыходная.
— Ты хочешь сказать, что сенатор Тремейн не любит итальянцев?
Гасси сообразила, что сказала лишнее, и быстро дала задний ход.
— Почему ты меня допрашиваешь? Я же сказала, между нами нет ничего серьезного. — Затем взглянула на часы и взяла свой чек. — Мне пора. Мы встречаемся с Тони у «Блумингдейла».
Пока они ждали официанта, Гасси вдруг захотелось поговорить о Рике Конти. Но вместо того, чтобы признаться, что чувствует вину и страх, она быстро выбросила эти мысли из головы, как будто они были смертельными зарядами, которых нельзя даже касаться.
7
Даже по меркам Беверли-Хиллз особняк Гэллоуэй был чем-то из ряда вон выходящим. Он был построен в двадцатые годы и напоминал французские шато. Все его восемнадцать комнат были отделаны мрамором Каррары и сверкали люстрами Баккара. Тенистый участок, обнесенный высоким забором с электронной защитой, прятал от посторонних глаз бассейн в форме сердца и теннисные корты. Несомненно, особняк был очень красив, но ему явно не хватало теплоты. Создавалось впечатление, что все это было куплено оптом в качестве музея.
Хелен в этом доме всегда чувствовала себя потерянной, а сейчас добавился еще и страх, который особенно давал себя знать по ночам. Она ужасно боялась жить там одна. Порой ей казалось, что по дому бродит какое-то злобное привидение и иногда кричит в темноте. Она спала со светом, заперев все окна, но страх продолжал терзать ее, и она быстро выяснила, что единственным спасением от паники является бутылка виски.
Когда позвонила Диана, Хелен как раз отсыпалась после ночи, проведенной в обнимку с бутылкой. Она слышала звонок, но ей даже в голову не пришло как-то на него отреагировать. Наконец трубку сняла одна из горничных, которая потом робко вошла в спальню.
— Вас спрашивают по междугородному, мисс Хелен. Хелен открыла глаза, но тут же поспешно их закрыла.
От яркою света ее затошнило, во рту пересохло.
— Мисс Хелен, сказать, что вас нет дома?
— Кто звонит?
— Диана Хендерсон.
Хелен моргнула и медленно подняла голову.
— Попросите ее подождать. Я подойду через минуту.
Когда горничная ушла, Хелен осторожно села на кровати, держась обеими руками за голову. Все тело болело, в голове шумело, но ей ужасно хотелось поговорить с Дианой. Немного еще поколебавшись, она взяла трубку.
— Алло.
— Хелен, это ты?
— Да.
— Что случилось? У тебя странный голос.
— Вчера слишком много выпила.
Последовало долгое молчание, потом Диана быстро заговорила, наверняка произнося заранее заготовленные слова:
— Что бы там ни было, но выпивка не спасет. Будет только хуже.
— Только так я могу заснуть.
— Но это опасно! Ты можешь спиться.
Хелен хотелось рассказать о своих ночных кошмарах, но она была в таком состоянии, что вряд ли смогла бы описать то странное ощущение, будто кто-то наблюдает за ней и старается утянуть в темную, бездонную пропасть.
— Послушай меня, Хелен. Ты должна взять себя в руки. Где Бренда? Когда она собирается возвращаться домой?
Надеюсь, что никогда. — Хелен засмеялась, но смех был резким, безрадостным. — У нее новый любовник, испанский граф.
Диана шумно вздохнула:
— Ты пьешь из-за того ужасного случая?
— Ты о чем?
— О Рике Конти.
Хелен почувствовала, как все внутри заледенело. Она никогда сознательно не вспоминала про Рика Конти, хотя иногда его образ возникал в ее сознании, и тогда ей действительно хотелось выпить.
— Пожалуйста, не надо. Я не хочу о нем говорить.
— Ты уверена? Может быть, это поможет. Мне тоже снятся кошмары.
— Мне очень жаль… Мне жаль, что тебе снятся кошмары, но ничего не… Пожалуйста, не будем об этом!
— Ладно, — неуверенно согласилась Диана. — Ты мне позвонишь?
— Обязательно. Когда решу, что буду делать, я непременно дам тебе знать.
— Будь осторожна, Хелен.
— Хорошо.
Вечером Хелен сидела на краю бассейна, болтая ногами в воде. Она провела весь день, раздумывая о пустоте в своей жизни, и наконец твердо решила жить дальше без поддержки бутылки. Но солнце село за далекие горы, и ее страхи медленно начали выползать из тени, накрывая плечи как шалью.
Ощутив привычный приступ паники, она стремительно побежала в дом, натянула джинсы и поспешила в гараж. Она соскучилась по ярким огням, человеческим голосам, общению. Она села в «Ягуар» Бренды и помчалась по тихим улицам Беверли-Хиллз, затем вниз по бульвару Голливуд и остановилась у неприметного бара.
Внутри пахло застоявшимся табачным дымом и пролитым пивом. В углу несколько байкеров играли в бильярд, и их хриплый хохот порой заглушал музыку кантри, рвущуюся из музыкального автомата. Хелен заказала себе кока-колу и села со стаканом за маленький черный столик. Через несколько минут к ней подсел долговязый мужчина, одетый как ковбой.
У него была наглая улыбка и жесткие голубые глаза, но, когда он пригласил ее танцевать и прижал к себе, она почувствовала себя лучше. Страх немного отпустил ее. Ей уже не хотелось пить, только прижиматься к сухопарому телу своего партнера.
Протанцевав без передышки целый час, они вышли на парковку, и он улыбнулся, когда она предложила ему сесть за руль «Ягуара». Грубоватое лицо оживилось, когда он положил руки на руль мощной машины. Хелен уселась поудобнее и расслабилась.
Они проездили почти всю ночь, петляя по извилистой дороге, пробираясь по кромке обрывистых каньонов. Хелен пьянило и возбуждало чувство опасности. Когда они наконец остановились перед ее особняком, она взяла его за руку и повела в спальню.
Их любовь была короткой и бурной — примитивный акт освобождения. Хелен радостно встречала каждый толчок, но как только оргазм прошел, снова нагрянули страхи, и она вцепилась в него.
— Останься! Не бросай меня одну! Он хрипло рассмеялся:
— Конечно, лапочка. Я останусь, пока ты меня сама не прогонишь.
Хелен свернулась в калачик рядом с ним и закрыла глаза, но, когда она проснулась утром, его уже не было. Только пятна спермы на ногах и легкая ломота во всем теле говорили о том, что ей ничего не приснилось. И она поняла, что медленно разлагается.
Хелен попыталась стереть унизительные воспоминания о ковбое с помощью большого количества виски, но ее видения не исчезли, наоборот, стали ярче. После нескольких дней непрерывного пьянства она заставила себя вылезти из постели и подойти к зеркалу. Ее собственный вид потряс ее. Кожа под глазами припухла, цвет лица стал серым и тусклым. Она выглядела пьянчужкой, абсолютно опустившейся женщиной.
Хелен потребовалась почти неделя, чтобы привести себя в божеский вид после запоя. Она все еще плохо спала, но упрямо отказывалась прибегнуть к спасительной помощи алкоголя. Каждое утро она долго плавала в бассейне, заставляла себя плотно позавтракать и начинала обход агентств, занимающихся поиском талантливых молодых людей. Хелен с детства мечтала о карьере в кино, поэтому и действовать начала именно в этом направлении. Однако ее походы по агентствам не приносили желаемых результатов. Хелен решительно не хотела использовать фамилию матери, а сама она никого не интересовала, и ей сразу отказывали.
Ретта Грин сидела за столом в своем офисе и тупо смотрела на не слишком привлекательный пейзаж в конце бульвара Сансет. Каждый раз, как она бросала взгляд за окно, что-то внутри ее умирало. Она была вынуждена разместить свое начинающее агентство далеко не в самой лучшей части Голливуда, и ей противно было думать о своем ненадежном финансовом положении.
Ретта всегда мечтала стать удачливым независимым агентом. За несколько лет каторжного труда в блестящем агентстве «Стэндиш» она приобрела связи и знания, достаточные, чтобы открыть собственное агентство. Но для успеха требовались деньги, а Ретта едва сводила концы с концами.
От мрачных мыслей ее отвлек стук в дверь. Она отвернулась от окна и пригласила секретаршу войти.
Милли буквально ввинтилась в комнату. Она носила такую тесную юбку, что была вынуждена делать малюсенькие шажки — настоящая пародия на секретаршу из преуспевающего агентства.
— Там к вам девушка пришла. Она хорошо выглядит, Ретт.
— Прекрасно. А чем еще она может похвастать? Милли сунула в рот жвачку и покачала головой:
— Не знаю, есть ли у этой девицы способности, но у нее великолепное личико и фигура, как у Твигги.
Ретта вздохнула, предвидя разговор еще с одной девчушкой из Мичигана, которой безумно хотелось увидеть свое имя на афишах. Не важно, что у нее не было ни таланта, ни мозгов.
— Почему они все приходят сюда?
— Наверное, ее отовсюду выгнали.
— Спасибо. Очень помогает самоуважению. Милли рассмеялась:
— Так что ей сказать?
— Пусть зайдет. Я попытаюсь уговорить ее сесть на следующий автобус до Каламазу.
Когда Милли вышла, Ретта пригладила свои тусклые седые волосы и задумалась: почему она вечно испытывает нелепое чувство ответственности за этих жаждущих славы детишек, которые забредают в ее офис? Они все одинаковые — с ясным взором и полными надежд улыбками, — и они никогда не слушают, что им говорят. Никогда не верят, что Голливуд сжует их и выплюнет, как ненужный мусор. Каждая думала, что от нее исходит особое сияние, что есть в ней таинственная искра, которая осветит небосклон Голливуда. О неудаче не думал почти никто. Только немногие вовремя спохватывались и возвращались домой, к своим родителям и возлюбленным. Другие находили работу на периферии киноиндустрии. Но были и такие, которых увозили домой в сосновых гробах. И именно поэтому Ретта никогда не решалась отделаться от этих девушек, не попытавшись сначала втолковать им несколько прописных истин.
Милли ввела в» кабинет молодую женщину. Ретта сразу заметила, что на ней костюм от Бласс, и невольно почувствовала любопытство. Большинство девиц, жаждуших стать актрисами, приходили в старых джинсах или в костюме из ближайшего магазина, украшенного шарфом или какой-нибудь побрякушкой. Ее интерес вырос, и она внимательно присмотрелась к девушке.
— Ретта, — Сказала Милли, — это Хелен Грегори. Одарив девушку профессиональной улыбкой, в которой не было ни капли теплоты, Ретта сказала:
— Садитесь, Хелен. Давайте сюда ваше резюме. Хелен опустилась в одно из дешевых кресел и сразу же начала ерзать.
— Простите, я не принесла резюме.
— Тогда вам придется рассказать о себе, но сначала позвольте мне на вас посмотреть.
Ретта отпустила Милли и уставилась на Хелен оценивающим взглядом. Что-то показалось ей знакомым в этом красивом лице с тонкими чертами, но она не смогла сразу ухватить, что именно. Тут Хелен улыбнулась, и Ретта замерла. Улыбка у нее была ослепительной — яркий луч света, пробившийся сквозь скованность и беззащитность. Было ясно, что это немедленно вызовет сочувствие и любовь зрителей. Именно в этот момент Ретта узнала молодую женщину, сидящую перед ней, однако вида не подала.
— У вас есть какой-нибудь профессиональный опыт?
— Несколько спектаклей в колледже, ничего примечательного.
— Уроки актерского мастерства?
Хелен отрицательно покачала головой, нервничая все больше.
— Наверное, это звучит дико, но я знаю, что могу играть, — пробормотала она. — Я это чувствую!
— Как и каждая вторая девушка в городе. Меня интересует, чем вы от них отличаетесь?
Худенькие плечи опустились, Хелен молчала.
— Послушайте, я не знаю, какие игры вы затеяли, черт побери, но то, что вы дочь Бренды Гэллоуэй, уже отличает вас от остальных.
— Откуда… как вы догадались?
— В моем деле приходится запоминать лица. Я видела вас однажды на премьере. Но я не понимаю — зачем весь этот маскарад?
Хелен нервно сглотнула:
— Мне ничего не нужно от моей матери, даже имени. Я могу пробиться сама.
Ретта взяла карандаш и, постукивая им по переполненной пепельнице, постаралась вспомнить все, что слышала о Бренде Гэллоуэй и ее дочери. Имя Бренды без конца мелькало в скандальной хронике, но газеты не упоминали о каких-либо конфликтах между дочерью и матерью.
— Почему вы так к себе суровы? Один звонок от Бренды — и ваши пороги будет обивать толпа агентов, умоляющих разрешить представлять вас.
— Потому что я ненавижу свою мать, — просто ответила Хелен.
По спокойной уверенности в голосе Ретта поняла, что это не просто временная размолвка. Хелен Гэллоуэй двигало не только желание славы и признания. Она хотела превзойти свою мать на ее же собственной территории.
— Вам никоим образом не удастся это скрыть. Как только о вас начнут писать, газеты до всего докопаются.
— Возможно. Но пока я хочу быть Хелен Грегори.
Ретта замолчала и задумалась. Интуиция подсказывала ей, что Хелен Гэллоуэй обладает огромным звездным потенциалом, но в ней также чувствовалось что-то трагическое, аура нестабильности, которая могла помешать любому успеху. А Ретта находилась не в том положении, чтобы позволить себе серьезный финансовый крах. Кроме всего прочего, потребуется много времени и денег, чтобы развить ее внутренний талант, однако эти инвестиции вполне могут окупиться. Так или иначе, Ретта решила поставить на Хелен, рискнуть всем, но не упустить свой шанс и выбиться в первые ряды.
— Ладно, Хелен. Давай поговорим о реальных вещах.
Сейчас на тебя надо только тратить деньги. У тебя нет ни подготовки, ни опыта — ничего, кроме твоего имени, а им ты отказываешься воспользоваться. Почему я должна рисковать большими деньгами ради тебя?
— Потому что во мне есть то, что делает большую актрису. Я буду очень стараться. Я вас не разочарую.
Ретта наклонилась над столом, вглядываясь в Хелен.
— Этого мало. Я буду полностью контролировать твою жизнь. Ты не сделаешь ни одного движения, предварительно не проконсультировавшись со мной. Если я велю тебе побрить голову, ты купишь бритву. Если я прикажу тебе пройтись по бульвару Сансет в полиэтиленовом пакете, ты не будешь спорить. Только на таких условиях я согласна тебя представлять.
Хелен улыбнулась, и солнечный свет, проникающий сквозь окно, сразу же стал ярче.
— Это означает, что вы меня берете?
— Я попрошу Милли напечатать контракт. Контракт был подписан и заверен, и Хелен ушла из офиса в полном восторге, а Ретта налила себе добрую дозу виски из бутылки, которую держала в ящике стола. Она позволяла себе это не слишком часто, но в данный момент нервы у нее разыгрались. Ее радость от того, что удалось найти Хелен Гэллоуэй, приглушалась растущим беспокойством. А вдруг она только что совершила самую большую ошибку в своей жизни, поставив под удар годы каторжного труда?
Мысль о том, что она рискнула всем, чего удалось добиться, заставила Ретту вздрогнуть, как от озноба. Но и альтернатива была не лучше. Если она упустит эту возможность, то другой может никогда и не представиться. Вероятность того, что в ее офис забредет еще одна Хелен Гэллоуэй, была ничтожной. Судьба наконец-то решила дать ей шанс. Только полный дурак откажется от такой возможности.
Все еще волнуясь, Ретта закурила сигарету и подошла к окну. Унылый вид снова вызвал ненужные воспоминания о ее детстве в Алабаме. Она до сих пор страдала от того, что была шестым и нежеланным ребенком в семье бездарного мелкого жулика. Отец был груб и часто дрался, запугав мать до полного и безоговорочного подчинения. Он колотил дочерей каждый раз, когда ему хотелось утвердиться как мужчине, а с этим делом у него становилось все хуже и хуже. К тому времени, как Ретте исполнилось шестнадцать, она уже пришла к выводу, что любовь бывает только в сказках, а дети — всего лишь никому не нужная обуза.
Но все изменилось, стоило ей познакомиться с Джилли Джонсом. Она только что окончила среднюю школу и работала официанткой в местном кафе, когда Джилли забрел на ленч, весь из себя нахальный и взъерошенный, как петушок. Он ловко воспользовался своей привлекательностью, чтобы завлечь ее в машину, они катались весь вечер, и в конце концов она добровольно отдала ему свою девственность.
Ретта обожала Джилли. Он помог ей избавиться от постоянного ощущения, что она родилась не в той семье. Она не обращала внимания на его самодовольную ухмылку при встрече со старыми друзьями и на то, что он никогда не садился рядом с ней в церкви. Он был ее первым бойфрендом, и даже если его поведение порой казалось странным, она была слишком ему благодарна, чтобы высказывать недовольство.
Их отношения могли бы длиться бесконечно, если бы по истечении трех месяцев Ретта не обнаружила, что беременна. Уверенная, что Джилли на ней женится, она не слишком волновалась, когда сообщала ему эту новость.
— Я сегодня была у доктора, — прошептала она. — Ты скоро будешь папой.
Джилли сразу напрягся, лицо его стало пунцовым.
— Чертасдва!
Ретта смущенно засмеялась и погладила его по щеке.
— Я знаю, мы еще не планировали завести ребенка, но все будет хорошо, вот увидишь. Ты на фабрике хорошо зарабатываешь, я тоже буду работать до самых родов…
— Ничего не выйдет, Ретта.
— Что ты имеешь в виду? Это же твой ребенок!
Она еще раз повторила эту фразу, боясь, что он сразу не понял, но его ответ развеял все ее сомнения:
— Кто сказал, что это мой ребенок?
— Как ты можешь так говорить, Джилли?! Ты же знаешь, что, кроме тебя, у меня никого нет.
На его лице появилось злое и презрительное выражение.
— Да я никогда не женюсь на такой девке, как ты. Меня на смех поднимут, придется бежать из города.
Ретта с ужасом поняла, что ею попользовались и бросили. Она кинулась в бой:
Хелен в этом доме всегда чувствовала себя потерянной, а сейчас добавился еще и страх, который особенно давал себя знать по ночам. Она ужасно боялась жить там одна. Порой ей казалось, что по дому бродит какое-то злобное привидение и иногда кричит в темноте. Она спала со светом, заперев все окна, но страх продолжал терзать ее, и она быстро выяснила, что единственным спасением от паники является бутылка виски.
Когда позвонила Диана, Хелен как раз отсыпалась после ночи, проведенной в обнимку с бутылкой. Она слышала звонок, но ей даже в голову не пришло как-то на него отреагировать. Наконец трубку сняла одна из горничных, которая потом робко вошла в спальню.
— Вас спрашивают по междугородному, мисс Хелен. Хелен открыла глаза, но тут же поспешно их закрыла.
От яркою света ее затошнило, во рту пересохло.
— Мисс Хелен, сказать, что вас нет дома?
— Кто звонит?
— Диана Хендерсон.
Хелен моргнула и медленно подняла голову.
— Попросите ее подождать. Я подойду через минуту.
Когда горничная ушла, Хелен осторожно села на кровати, держась обеими руками за голову. Все тело болело, в голове шумело, но ей ужасно хотелось поговорить с Дианой. Немного еще поколебавшись, она взяла трубку.
— Алло.
— Хелен, это ты?
— Да.
— Что случилось? У тебя странный голос.
— Вчера слишком много выпила.
Последовало долгое молчание, потом Диана быстро заговорила, наверняка произнося заранее заготовленные слова:
— Что бы там ни было, но выпивка не спасет. Будет только хуже.
— Только так я могу заснуть.
— Но это опасно! Ты можешь спиться.
Хелен хотелось рассказать о своих ночных кошмарах, но она была в таком состоянии, что вряд ли смогла бы описать то странное ощущение, будто кто-то наблюдает за ней и старается утянуть в темную, бездонную пропасть.
— Послушай меня, Хелен. Ты должна взять себя в руки. Где Бренда? Когда она собирается возвращаться домой?
Надеюсь, что никогда. — Хелен засмеялась, но смех был резким, безрадостным. — У нее новый любовник, испанский граф.
Диана шумно вздохнула:
— Ты пьешь из-за того ужасного случая?
— Ты о чем?
— О Рике Конти.
Хелен почувствовала, как все внутри заледенело. Она никогда сознательно не вспоминала про Рика Конти, хотя иногда его образ возникал в ее сознании, и тогда ей действительно хотелось выпить.
— Пожалуйста, не надо. Я не хочу о нем говорить.
— Ты уверена? Может быть, это поможет. Мне тоже снятся кошмары.
— Мне очень жаль… Мне жаль, что тебе снятся кошмары, но ничего не… Пожалуйста, не будем об этом!
— Ладно, — неуверенно согласилась Диана. — Ты мне позвонишь?
— Обязательно. Когда решу, что буду делать, я непременно дам тебе знать.
— Будь осторожна, Хелен.
— Хорошо.
Вечером Хелен сидела на краю бассейна, болтая ногами в воде. Она провела весь день, раздумывая о пустоте в своей жизни, и наконец твердо решила жить дальше без поддержки бутылки. Но солнце село за далекие горы, и ее страхи медленно начали выползать из тени, накрывая плечи как шалью.
Ощутив привычный приступ паники, она стремительно побежала в дом, натянула джинсы и поспешила в гараж. Она соскучилась по ярким огням, человеческим голосам, общению. Она села в «Ягуар» Бренды и помчалась по тихим улицам Беверли-Хиллз, затем вниз по бульвару Голливуд и остановилась у неприметного бара.
Внутри пахло застоявшимся табачным дымом и пролитым пивом. В углу несколько байкеров играли в бильярд, и их хриплый хохот порой заглушал музыку кантри, рвущуюся из музыкального автомата. Хелен заказала себе кока-колу и села со стаканом за маленький черный столик. Через несколько минут к ней подсел долговязый мужчина, одетый как ковбой.
У него была наглая улыбка и жесткие голубые глаза, но, когда он пригласил ее танцевать и прижал к себе, она почувствовала себя лучше. Страх немного отпустил ее. Ей уже не хотелось пить, только прижиматься к сухопарому телу своего партнера.
Протанцевав без передышки целый час, они вышли на парковку, и он улыбнулся, когда она предложила ему сесть за руль «Ягуара». Грубоватое лицо оживилось, когда он положил руки на руль мощной машины. Хелен уселась поудобнее и расслабилась.
Они проездили почти всю ночь, петляя по извилистой дороге, пробираясь по кромке обрывистых каньонов. Хелен пьянило и возбуждало чувство опасности. Когда они наконец остановились перед ее особняком, она взяла его за руку и повела в спальню.
Их любовь была короткой и бурной — примитивный акт освобождения. Хелен радостно встречала каждый толчок, но как только оргазм прошел, снова нагрянули страхи, и она вцепилась в него.
— Останься! Не бросай меня одну! Он хрипло рассмеялся:
— Конечно, лапочка. Я останусь, пока ты меня сама не прогонишь.
Хелен свернулась в калачик рядом с ним и закрыла глаза, но, когда она проснулась утром, его уже не было. Только пятна спермы на ногах и легкая ломота во всем теле говорили о том, что ей ничего не приснилось. И она поняла, что медленно разлагается.
Хелен попыталась стереть унизительные воспоминания о ковбое с помощью большого количества виски, но ее видения не исчезли, наоборот, стали ярче. После нескольких дней непрерывного пьянства она заставила себя вылезти из постели и подойти к зеркалу. Ее собственный вид потряс ее. Кожа под глазами припухла, цвет лица стал серым и тусклым. Она выглядела пьянчужкой, абсолютно опустившейся женщиной.
Хелен потребовалась почти неделя, чтобы привести себя в божеский вид после запоя. Она все еще плохо спала, но упрямо отказывалась прибегнуть к спасительной помощи алкоголя. Каждое утро она долго плавала в бассейне, заставляла себя плотно позавтракать и начинала обход агентств, занимающихся поиском талантливых молодых людей. Хелен с детства мечтала о карьере в кино, поэтому и действовать начала именно в этом направлении. Однако ее походы по агентствам не приносили желаемых результатов. Хелен решительно не хотела использовать фамилию матери, а сама она никого не интересовала, и ей сразу отказывали.
Ретта Грин сидела за столом в своем офисе и тупо смотрела на не слишком привлекательный пейзаж в конце бульвара Сансет. Каждый раз, как она бросала взгляд за окно, что-то внутри ее умирало. Она была вынуждена разместить свое начинающее агентство далеко не в самой лучшей части Голливуда, и ей противно было думать о своем ненадежном финансовом положении.
Ретта всегда мечтала стать удачливым независимым агентом. За несколько лет каторжного труда в блестящем агентстве «Стэндиш» она приобрела связи и знания, достаточные, чтобы открыть собственное агентство. Но для успеха требовались деньги, а Ретта едва сводила концы с концами.
От мрачных мыслей ее отвлек стук в дверь. Она отвернулась от окна и пригласила секретаршу войти.
Милли буквально ввинтилась в комнату. Она носила такую тесную юбку, что была вынуждена делать малюсенькие шажки — настоящая пародия на секретаршу из преуспевающего агентства.
— Там к вам девушка пришла. Она хорошо выглядит, Ретт.
— Прекрасно. А чем еще она может похвастать? Милли сунула в рот жвачку и покачала головой:
— Не знаю, есть ли у этой девицы способности, но у нее великолепное личико и фигура, как у Твигги.
Ретта вздохнула, предвидя разговор еще с одной девчушкой из Мичигана, которой безумно хотелось увидеть свое имя на афишах. Не важно, что у нее не было ни таланта, ни мозгов.
— Почему они все приходят сюда?
— Наверное, ее отовсюду выгнали.
— Спасибо. Очень помогает самоуважению. Милли рассмеялась:
— Так что ей сказать?
— Пусть зайдет. Я попытаюсь уговорить ее сесть на следующий автобус до Каламазу.
Когда Милли вышла, Ретта пригладила свои тусклые седые волосы и задумалась: почему она вечно испытывает нелепое чувство ответственности за этих жаждущих славы детишек, которые забредают в ее офис? Они все одинаковые — с ясным взором и полными надежд улыбками, — и они никогда не слушают, что им говорят. Никогда не верят, что Голливуд сжует их и выплюнет, как ненужный мусор. Каждая думала, что от нее исходит особое сияние, что есть в ней таинственная искра, которая осветит небосклон Голливуда. О неудаче не думал почти никто. Только немногие вовремя спохватывались и возвращались домой, к своим родителям и возлюбленным. Другие находили работу на периферии киноиндустрии. Но были и такие, которых увозили домой в сосновых гробах. И именно поэтому Ретта никогда не решалась отделаться от этих девушек, не попытавшись сначала втолковать им несколько прописных истин.
Милли ввела в» кабинет молодую женщину. Ретта сразу заметила, что на ней костюм от Бласс, и невольно почувствовала любопытство. Большинство девиц, жаждуших стать актрисами, приходили в старых джинсах или в костюме из ближайшего магазина, украшенного шарфом или какой-нибудь побрякушкой. Ее интерес вырос, и она внимательно присмотрелась к девушке.
— Ретта, — Сказала Милли, — это Хелен Грегори. Одарив девушку профессиональной улыбкой, в которой не было ни капли теплоты, Ретта сказала:
— Садитесь, Хелен. Давайте сюда ваше резюме. Хелен опустилась в одно из дешевых кресел и сразу же начала ерзать.
— Простите, я не принесла резюме.
— Тогда вам придется рассказать о себе, но сначала позвольте мне на вас посмотреть.
Ретта отпустила Милли и уставилась на Хелен оценивающим взглядом. Что-то показалось ей знакомым в этом красивом лице с тонкими чертами, но она не смогла сразу ухватить, что именно. Тут Хелен улыбнулась, и Ретта замерла. Улыбка у нее была ослепительной — яркий луч света, пробившийся сквозь скованность и беззащитность. Было ясно, что это немедленно вызовет сочувствие и любовь зрителей. Именно в этот момент Ретта узнала молодую женщину, сидящую перед ней, однако вида не подала.
— У вас есть какой-нибудь профессиональный опыт?
— Несколько спектаклей в колледже, ничего примечательного.
— Уроки актерского мастерства?
Хелен отрицательно покачала головой, нервничая все больше.
— Наверное, это звучит дико, но я знаю, что могу играть, — пробормотала она. — Я это чувствую!
— Как и каждая вторая девушка в городе. Меня интересует, чем вы от них отличаетесь?
Худенькие плечи опустились, Хелен молчала.
— Послушайте, я не знаю, какие игры вы затеяли, черт побери, но то, что вы дочь Бренды Гэллоуэй, уже отличает вас от остальных.
— Откуда… как вы догадались?
— В моем деле приходится запоминать лица. Я видела вас однажды на премьере. Но я не понимаю — зачем весь этот маскарад?
Хелен нервно сглотнула:
— Мне ничего не нужно от моей матери, даже имени. Я могу пробиться сама.
Ретта взяла карандаш и, постукивая им по переполненной пепельнице, постаралась вспомнить все, что слышала о Бренде Гэллоуэй и ее дочери. Имя Бренды без конца мелькало в скандальной хронике, но газеты не упоминали о каких-либо конфликтах между дочерью и матерью.
— Почему вы так к себе суровы? Один звонок от Бренды — и ваши пороги будет обивать толпа агентов, умоляющих разрешить представлять вас.
— Потому что я ненавижу свою мать, — просто ответила Хелен.
По спокойной уверенности в голосе Ретта поняла, что это не просто временная размолвка. Хелен Гэллоуэй двигало не только желание славы и признания. Она хотела превзойти свою мать на ее же собственной территории.
— Вам никоим образом не удастся это скрыть. Как только о вас начнут писать, газеты до всего докопаются.
— Возможно. Но пока я хочу быть Хелен Грегори.
Ретта замолчала и задумалась. Интуиция подсказывала ей, что Хелен Гэллоуэй обладает огромным звездным потенциалом, но в ней также чувствовалось что-то трагическое, аура нестабильности, которая могла помешать любому успеху. А Ретта находилась не в том положении, чтобы позволить себе серьезный финансовый крах. Кроме всего прочего, потребуется много времени и денег, чтобы развить ее внутренний талант, однако эти инвестиции вполне могут окупиться. Так или иначе, Ретта решила поставить на Хелен, рискнуть всем, но не упустить свой шанс и выбиться в первые ряды.
— Ладно, Хелен. Давай поговорим о реальных вещах.
Сейчас на тебя надо только тратить деньги. У тебя нет ни подготовки, ни опыта — ничего, кроме твоего имени, а им ты отказываешься воспользоваться. Почему я должна рисковать большими деньгами ради тебя?
— Потому что во мне есть то, что делает большую актрису. Я буду очень стараться. Я вас не разочарую.
Ретта наклонилась над столом, вглядываясь в Хелен.
— Этого мало. Я буду полностью контролировать твою жизнь. Ты не сделаешь ни одного движения, предварительно не проконсультировавшись со мной. Если я велю тебе побрить голову, ты купишь бритву. Если я прикажу тебе пройтись по бульвару Сансет в полиэтиленовом пакете, ты не будешь спорить. Только на таких условиях я согласна тебя представлять.
Хелен улыбнулась, и солнечный свет, проникающий сквозь окно, сразу же стал ярче.
— Это означает, что вы меня берете?
— Я попрошу Милли напечатать контракт. Контракт был подписан и заверен, и Хелен ушла из офиса в полном восторге, а Ретта налила себе добрую дозу виски из бутылки, которую держала в ящике стола. Она позволяла себе это не слишком часто, но в данный момент нервы у нее разыгрались. Ее радость от того, что удалось найти Хелен Гэллоуэй, приглушалась растущим беспокойством. А вдруг она только что совершила самую большую ошибку в своей жизни, поставив под удар годы каторжного труда?
Мысль о том, что она рискнула всем, чего удалось добиться, заставила Ретту вздрогнуть, как от озноба. Но и альтернатива была не лучше. Если она упустит эту возможность, то другой может никогда и не представиться. Вероятность того, что в ее офис забредет еще одна Хелен Гэллоуэй, была ничтожной. Судьба наконец-то решила дать ей шанс. Только полный дурак откажется от такой возможности.
Все еще волнуясь, Ретта закурила сигарету и подошла к окну. Унылый вид снова вызвал ненужные воспоминания о ее детстве в Алабаме. Она до сих пор страдала от того, что была шестым и нежеланным ребенком в семье бездарного мелкого жулика. Отец был груб и часто дрался, запугав мать до полного и безоговорочного подчинения. Он колотил дочерей каждый раз, когда ему хотелось утвердиться как мужчине, а с этим делом у него становилось все хуже и хуже. К тому времени, как Ретте исполнилось шестнадцать, она уже пришла к выводу, что любовь бывает только в сказках, а дети — всего лишь никому не нужная обуза.
Но все изменилось, стоило ей познакомиться с Джилли Джонсом. Она только что окончила среднюю школу и работала официанткой в местном кафе, когда Джилли забрел на ленч, весь из себя нахальный и взъерошенный, как петушок. Он ловко воспользовался своей привлекательностью, чтобы завлечь ее в машину, они катались весь вечер, и в конце концов она добровольно отдала ему свою девственность.
Ретта обожала Джилли. Он помог ей избавиться от постоянного ощущения, что она родилась не в той семье. Она не обращала внимания на его самодовольную ухмылку при встрече со старыми друзьями и на то, что он никогда не садился рядом с ней в церкви. Он был ее первым бойфрендом, и даже если его поведение порой казалось странным, она была слишком ему благодарна, чтобы высказывать недовольство.
Их отношения могли бы длиться бесконечно, если бы по истечении трех месяцев Ретта не обнаружила, что беременна. Уверенная, что Джилли на ней женится, она не слишком волновалась, когда сообщала ему эту новость.
— Я сегодня была у доктора, — прошептала она. — Ты скоро будешь папой.
Джилли сразу напрягся, лицо его стало пунцовым.
— Чертасдва!
Ретта смущенно засмеялась и погладила его по щеке.
— Я знаю, мы еще не планировали завести ребенка, но все будет хорошо, вот увидишь. Ты на фабрике хорошо зарабатываешь, я тоже буду работать до самых родов…
— Ничего не выйдет, Ретта.
— Что ты имеешь в виду? Это же твой ребенок!
Она еще раз повторила эту фразу, боясь, что он сразу не понял, но его ответ развеял все ее сомнения:
— Кто сказал, что это мой ребенок?
— Как ты можешь так говорить, Джилли?! Ты же знаешь, что, кроме тебя, у меня никого нет.
На его лице появилось злое и презрительное выражение.
— Да я никогда не женюсь на такой девке, как ты. Меня на смех поднимут, придется бежать из города.
Ретта с ужасом поняла, что ею попользовались и бросили. Она кинулась в бой: