Страница:
Две бутыли в одно мгновение уменьшились в размерах наполовину.
– А может, вы желаете поставить банки?
Стоявшая на прилавке коробка с банками открылась, и оттуда послышалась уже знакомая мелодия из мультиков.
Том отчетливо разобрал рулады саксофона, переливы тромбона…
– Крем, чтобы стать невидимками?
Склянка рядом с банками будто растаяла в воздухе. Дэл хихикнул, и Том тоже.
– Поздравительные открытки?
Ящичек возле кассового аппарата, набитый открытками, внезапно ожил и заверещал наперебой: "Привет!", "Как делишки?", "Доброго здоровья, сосед!", "Да поможет вам Бог!", "Выздоравливайте скорей!", "Приятного путешествия!", "Не берите в голову!", "Бонжур!", "Шолом!"…
– Ах, так вам никаких лекарств не нужно? – добродушно сказал старый аптекарь. – Вы здоровы? Тем лучше! Тогда давайте посмотрим поединок боксеров.
Открытки перестали вопить, оркестр умолк, кашель и храп прекратились, полки с банками и склянками исчезли, сменившись окруженным по периметру канатами боксерским рингом. На ринге возник здоровенный амбал из мультиков, с квадратной челюстью и злобной физиономией. Послышались аплодисменты, приветственные крики. Амбал, сделав зверскую гримасу, бухнул себя кулаком в грудь и напряг татуированные бицепсы.
– Это Блуто! – радостно взвизгнул Дэл, на что Том отозвался:
– Нет, он мне напоминает…
Кого? Он никак не мог вспомнить.
Настойчиво зазвонил звонок. Добрый старый аптекарь, который теперь был в ярком клетчатом пиджаке и плоской твидовой кепке, торопил:
– Быстрей, быстрей занимайте свои места, сейчас начнется первый раунд!
Они взобрались на сцену и уселись на металлические складные стулья прямо у канатов. Рядом с ними, откуда ни возьмись, возник болельщик с моноклем и выпирающей вперед лошадиной челюстью.
– Сейчас мы с вами увидим потрясающий поединок, – проговорил он с чуть забавным английским акцентом. – Этот мерзавец свое получит… Но где же наш герой-молодец? Похоже, Чеп немного задерживается…
И тут на ринг выскочил ужасно знакомый кролик Багс из мультиков. Под оглушительный вой и свист публики он приветственно потряс над головой лапами в боксерских перчатках. Его злодей-соперник, нахмурившись, поплевал на свои перчатки и хлопнул ими друг о друга. Кролик же подскочил к нему (он был почти такого же роста), внезапно обнял его за жирную талию, оттолкнулся задними лапами от ковра, затем еще раз, и вдруг оба они взмыли в воздух.
Том задрал голову: они все поднимались и поднимались, пока не стали точкой в небе, потом на миг остановились и вдруг стали стремительно падать. Вот-вот разобьются в лепешку… И тут кролик, отпустив амбала, раскрыл маленький зонтик со сборками и плавно опустился на сцену. А его соперник, рухнув с головокружительной высоты, расплющился словно монета.
Тем не менее его плоская теперь туша приняла вертикальное положение, и он, яростно брызжа слюной, ринулся на кролика. Тот на своих мощных задних лапах легко и стремительно затанцевал вокруг противника, нанося короткие, но точные удары. Татуированный амбал, собрав все силы, размахнулся раздувшимся вдруг, точно воздушный шар, кулаком так, что вихрь взъерошил Тому волосы, а длинные кроличьи уши затрепыхались.
И тут со злодеем-амбалом произошел конфуз: он, видно, так перенапрягся, что его боксерские трусы лопнули на заду с таким звуком, будто он оглушительно "подпустил ветра".
Он покраснел как рак и, стыдливо прикрывая зад перчатками, в панике заметался по рингу.
– Вот это облажался! – радостно взвизгнул сидевший рядом фанат. – А ведь он, похоже…
Тут на мгновение испарившийся кролик Багс появился вновь, теперь уже на велосипеде, в сюртуке, цилиндре и с колокольчиком в лапе. Велосипед вихлялся из стороны в сторону в унисон со звоном колокольчика. На шее у кролика висела табличка с надписью: "Стайкен Тайм, портной, срочные заказы".
Тайм… Том задумался: имя вроде бы знакомое. И тут он вспомнил тот апрельский день, порывы ветра, несущие песок и ворошившие цветы на могилах. И преподобного мистера Тайма, моловшего полную чушь. Том осознал, что его охватывает ужас. Это не может быть простым совпадением, никак не может.
А Багс на велосипеде принялся выписывать круги по рингу. Теперь у него появилась громадная игла с продетой сквозь нее ниткой, более похожей на канат: двигаясь вокруг вконец растерянного амбала, он быстро-быстро упаковывал его словно в кокон. В точности как преподобный Тайм, Багс время от времени молитвенно соединял перед собой лапы, закатывал вверх глаза, кротко склонял голову – короче, пародировал священника как мог. Том как будто даже уловил запах мятной жвачки изо рта.
Когда Блуто (или все-таки Снейл?) исчез в коконе вместе со своей татуировкой, беспомощно извиваясь червяком, Багс соскочил с велосипеда и принялся выделывать над коконом загадочные пассы – через секунду тот превратился в кафедру, на которой лежала раскрытая книга. Багс поклонился, сложил молитвенно лапы и стал занудливо читать проповедь.
При виде столь блестящей пародии на ненавистного святошу Том почувствовал огромное облегчение.
– Жуткий зануда, правда? – пробормотал фанат.
– Еще какой! – ответил Том "Вот что делает магия", – подумал он с восхищением. Вот почему ее так ненавидят все эти ханжи в рясах и без оных: магия способна выставить их на посмешище, показав такими, как они есть. Ему вдруг стало так легко и свободно, как, наверное, никогда в жизни.
А Багс начал выделывать пассы возле своего велосипеда: тот прозвенел звонком и вдруг выстрелил вверх множеством железок, которые тут же превратились в огни фейерверка.
В лапах у кролика оказалось ружье. Он скинул сюртук, вывернул его наизнанку – теперь это была военная форма. Натянув ее на себя, Багс прицелился в воздух и нажал курок.
Из дула вырвались огни фейерверка. Затем он упер ружье стволом в пол, рванул на себя приклад, словно рычаг, в полу сцены распахнулся люк, куда и провалилось спеленутое тело Блуто, в которое уже успела превратиться церковная кафедра.
Исполнив победную пляску папуасов, кролик переломил ружье надвое – оно стало опять велосипедом, – вскочил в седло и умчался прочь со сцены.
– Надеюсь, вам понравилось, – сказал фанат голосом Коулмена Коллинза.
Том в возбуждении повернулся к нему: маг вернул свой нормальный облик. У него был чуть усталый, но страшно довольный вид, какой и положено иметь старому дядюшке-добряку, сумевшему великолепно развлечь любимого племянника и его лучшего друга.
– Ну да, вижу, что понравилось. – Вдруг он протянул руку и ласково погладил Тома по волосам. – А ты, мальчик мой, просто чудо.
Том невольно напрягся; приподнятое настроение почему-то сразу улетучилось.
– Какой сегодня день? – осведомился тем временем Коллинз.
Тома так ошарашил его неожиданный жест, что он лишь пожал плечами. Маг убрал руку с его головы.
– Сегодня воскресенье, – сказал он, – а по воскресеньям полагается предаваться благочестивым размышлениям.
Поэтому я счел необходимым включить в наш маленький спектакль хоть одну библейскую сценку.
Он хлопнул в ладоши, и декорация стала поворачиваться.
Веселенькая мелодия сменилась более спокойным, но каким-то пульсирующим ритмом. Том машинально принялся отбивать такт ногой, и маг одобрительно кивнул.
А декорация уже полностью повернулась: на сцене появился длинный стол, заставленный блюдами и кубками с вином. В окно лились багровые лучи предзакатного солнца.
Тринадцать фигур в хитонах за столом, хотя и знакомые, несомненно, не были столь легко узнаваемы, как кролик Багс или Блуто из мультиков.
Раздался громкий смех Дэла, и Тома осенило. Как же он мог сразу не узнать знаменитую сцену: внимание одиннадцати за столом полностью устремлено на высокого, еще молодого человека с бородой, сидящего в центре, а тринадцатый куда-то отводит взгляд…
– Та самая картина, – проговорил Том.
Коллинз улыбнулся.
Вместо религиозного гимна послышались вдруг бравурно-шаловливые аккорды фортепиано, собравшиеся за столом принялись размахивать руками, будто дирижируя, затем поднялись и пустились в пляс, горланя идиотские куплеты:
Музыка – если ее можно так назвать – затихла. Теперь перед ними была лишь глухая черная стена.
– Ну как вам это? – спросил Коллинз и, не дождавшись ответа, добавил:
– Может, перейдем теперь к Уровню третьему? Поучимся летать?
– Да, да! – в один голос воскликнули оба мальчика.
– А может, вы желаете поставить банки?
Стоявшая на прилавке коробка с банками открылась, и оттуда послышалась уже знакомая мелодия из мультиков.
Том отчетливо разобрал рулады саксофона, переливы тромбона…
– Крем, чтобы стать невидимками?
Склянка рядом с банками будто растаяла в воздухе. Дэл хихикнул, и Том тоже.
– Поздравительные открытки?
Ящичек возле кассового аппарата, набитый открытками, внезапно ожил и заверещал наперебой: "Привет!", "Как делишки?", "Доброго здоровья, сосед!", "Да поможет вам Бог!", "Выздоравливайте скорей!", "Приятного путешествия!", "Не берите в голову!", "Бонжур!", "Шолом!"…
– Ах, так вам никаких лекарств не нужно? – добродушно сказал старый аптекарь. – Вы здоровы? Тем лучше! Тогда давайте посмотрим поединок боксеров.
Открытки перестали вопить, оркестр умолк, кашель и храп прекратились, полки с банками и склянками исчезли, сменившись окруженным по периметру канатами боксерским рингом. На ринге возник здоровенный амбал из мультиков, с квадратной челюстью и злобной физиономией. Послышались аплодисменты, приветственные крики. Амбал, сделав зверскую гримасу, бухнул себя кулаком в грудь и напряг татуированные бицепсы.
– Это Блуто! – радостно взвизгнул Дэл, на что Том отозвался:
– Нет, он мне напоминает…
Кого? Он никак не мог вспомнить.
Настойчиво зазвонил звонок. Добрый старый аптекарь, который теперь был в ярком клетчатом пиджаке и плоской твидовой кепке, торопил:
– Быстрей, быстрей занимайте свои места, сейчас начнется первый раунд!
Они взобрались на сцену и уселись на металлические складные стулья прямо у канатов. Рядом с ними, откуда ни возьмись, возник болельщик с моноклем и выпирающей вперед лошадиной челюстью.
– Сейчас мы с вами увидим потрясающий поединок, – проговорил он с чуть забавным английским акцентом. – Этот мерзавец свое получит… Но где же наш герой-молодец? Похоже, Чеп немного задерживается…
И тут на ринг выскочил ужасно знакомый кролик Багс из мультиков. Под оглушительный вой и свист публики он приветственно потряс над головой лапами в боксерских перчатках. Его злодей-соперник, нахмурившись, поплевал на свои перчатки и хлопнул ими друг о друга. Кролик же подскочил к нему (он был почти такого же роста), внезапно обнял его за жирную талию, оттолкнулся задними лапами от ковра, затем еще раз, и вдруг оба они взмыли в воздух.
Том задрал голову: они все поднимались и поднимались, пока не стали точкой в небе, потом на миг остановились и вдруг стали стремительно падать. Вот-вот разобьются в лепешку… И тут кролик, отпустив амбала, раскрыл маленький зонтик со сборками и плавно опустился на сцену. А его соперник, рухнув с головокружительной высоты, расплющился словно монета.
Тем не менее его плоская теперь туша приняла вертикальное положение, и он, яростно брызжа слюной, ринулся на кролика. Тот на своих мощных задних лапах легко и стремительно затанцевал вокруг противника, нанося короткие, но точные удары. Татуированный амбал, собрав все силы, размахнулся раздувшимся вдруг, точно воздушный шар, кулаком так, что вихрь взъерошил Тому волосы, а длинные кроличьи уши затрепыхались.
И тут со злодеем-амбалом произошел конфуз: он, видно, так перенапрягся, что его боксерские трусы лопнули на заду с таким звуком, будто он оглушительно "подпустил ветра".
Он покраснел как рак и, стыдливо прикрывая зад перчатками, в панике заметался по рингу.
– Вот это облажался! – радостно взвизгнул сидевший рядом фанат. – А ведь он, похоже…
Тут на мгновение испарившийся кролик Багс появился вновь, теперь уже на велосипеде, в сюртуке, цилиндре и с колокольчиком в лапе. Велосипед вихлялся из стороны в сторону в унисон со звоном колокольчика. На шее у кролика висела табличка с надписью: "Стайкен Тайм, портной, срочные заказы".
Тайм… Том задумался: имя вроде бы знакомое. И тут он вспомнил тот апрельский день, порывы ветра, несущие песок и ворошившие цветы на могилах. И преподобного мистера Тайма, моловшего полную чушь. Том осознал, что его охватывает ужас. Это не может быть простым совпадением, никак не может.
А Багс на велосипеде принялся выписывать круги по рингу. Теперь у него появилась громадная игла с продетой сквозь нее ниткой, более похожей на канат: двигаясь вокруг вконец растерянного амбала, он быстро-быстро упаковывал его словно в кокон. В точности как преподобный Тайм, Багс время от времени молитвенно соединял перед собой лапы, закатывал вверх глаза, кротко склонял голову – короче, пародировал священника как мог. Том как будто даже уловил запах мятной жвачки изо рта.
Когда Блуто (или все-таки Снейл?) исчез в коконе вместе со своей татуировкой, беспомощно извиваясь червяком, Багс соскочил с велосипеда и принялся выделывать над коконом загадочные пассы – через секунду тот превратился в кафедру, на которой лежала раскрытая книга. Багс поклонился, сложил молитвенно лапы и стал занудливо читать проповедь.
При виде столь блестящей пародии на ненавистного святошу Том почувствовал огромное облегчение.
– Жуткий зануда, правда? – пробормотал фанат.
– Еще какой! – ответил Том "Вот что делает магия", – подумал он с восхищением. Вот почему ее так ненавидят все эти ханжи в рясах и без оных: магия способна выставить их на посмешище, показав такими, как они есть. Ему вдруг стало так легко и свободно, как, наверное, никогда в жизни.
А Багс начал выделывать пассы возле своего велосипеда: тот прозвенел звонком и вдруг выстрелил вверх множеством железок, которые тут же превратились в огни фейерверка.
В лапах у кролика оказалось ружье. Он скинул сюртук, вывернул его наизнанку – теперь это была военная форма. Натянув ее на себя, Багс прицелился в воздух и нажал курок.
Из дула вырвались огни фейерверка. Затем он упер ружье стволом в пол, рванул на себя приклад, словно рычаг, в полу сцены распахнулся люк, куда и провалилось спеленутое тело Блуто, в которое уже успела превратиться церковная кафедра.
Исполнив победную пляску папуасов, кролик переломил ружье надвое – оно стало опять велосипедом, – вскочил в седло и умчался прочь со сцены.
– Надеюсь, вам понравилось, – сказал фанат голосом Коулмена Коллинза.
Том в возбуждении повернулся к нему: маг вернул свой нормальный облик. У него был чуть усталый, но страшно довольный вид, какой и положено иметь старому дядюшке-добряку, сумевшему великолепно развлечь любимого племянника и его лучшего друга.
– Ну да, вижу, что понравилось. – Вдруг он протянул руку и ласково погладил Тома по волосам. – А ты, мальчик мой, просто чудо.
Том невольно напрягся; приподнятое настроение почему-то сразу улетучилось.
– Какой сегодня день? – осведомился тем временем Коллинз.
Тома так ошарашил его неожиданный жест, что он лишь пожал плечами. Маг убрал руку с его головы.
– Сегодня воскресенье, – сказал он, – а по воскресеньям полагается предаваться благочестивым размышлениям.
Поэтому я счел необходимым включить в наш маленький спектакль хоть одну библейскую сценку.
Он хлопнул в ладоши, и декорация стала поворачиваться.
Веселенькая мелодия сменилась более спокойным, но каким-то пульсирующим ритмом. Том машинально принялся отбивать такт ногой, и маг одобрительно кивнул.
А декорация уже полностью повернулась: на сцене появился длинный стол, заставленный блюдами и кубками с вином. В окно лились багровые лучи предзакатного солнца.
Тринадцать фигур в хитонах за столом, хотя и знакомые, несомненно, не были столь легко узнаваемы, как кролик Багс или Блуто из мультиков.
Раздался громкий смех Дэла, и Тома осенило. Как же он мог сразу не узнать знаменитую сцену: внимание одиннадцати за столом полностью устремлено на высокого, еще молодого человека с бородой, сидящего в центре, а тринадцатый куда-то отводит взгляд…
– Та самая картина, – проговорил Том.
Коллинз улыбнулся.
Вместо религиозного гимна послышались вдруг бравурно-шаловливые аккорды фортепиано, собравшиеся за столом принялись размахивать руками, будто дирижируя, затем поднялись и пустились в пляс, горланя идиотские куплеты:
Бородатый извлек из-под хитона саксофон и выдал пронзительное, душераздирающее соло, остальные принялись размахивать руками и притопывать. Один из апостолов задудел в трубу. Хор сменился нестройными пьяными воплями:
Трали-вали, трали-вали,
Трали-вали, семь пружин!
На ужин у нас рыбка,
Какая – мы не знаем.
На ужин у нас рыбка,
Какая – мы не знаем.
Меню у нас тут нету,
Ведь мы не в ресторане.
На ужин у нас рыбка,
Какая – мы не знаем.
Вчера мы ели рыбу,
Сегодня – рыбу с хлебом,
А завтра – хлеб без рыбы,
Живем – не голодаем!
Эх!
На ужин у нас рыбка,
Какая – мы не знаем.
На ужин у нас рыбка,
Какая – мы не знаем.
Декорация начала снова поворачиваться.
ЭХ-МА!
На ужин у нас рыбка,
Какая – мы не знаем.
Стол вместе с людьми, горланящими идиотские куплеты, исчез из виду.
На ужин у нас рыбка,
Какая – мы не знаем.
Музыка – если ее можно так назвать – затихла. Теперь перед ними была лишь глухая черная стена.
– Ну как вам это? – спросил Коллинз и, не дождавшись ответа, добавил:
– Может, перейдем теперь к Уровню третьему? Поучимся летать?
– Да, да! – в один голос воскликнули оба мальчика.
Глава 14
И тут внезапно все исчезло, испарилось, словно сон, день сменился ночью, стало гораздо холоднее…
Том, совершенно обнаженный, завернутый лишь в мягкий плед, мчался на санях с Коулменом Коллинзом, а вокруг бушевал буран, почти скрывая лошадь впереди. Они неслись куда-то вверх, по обеим сторонам возвышались темные стены леса, и только серый силуэт лошади мелькал в белой пелене.
Коллинз повернулся к Тому, и тот чуть не вывалился из саней: лицо мага походило на череп, мертвенно-бледная кожа обтягивала кости. Из провала рта послышались слова:
– Не бойся, просто я решил уединиться с тобой на минутку, чтобы поговорить с глазу на глаз. Все осталось как и было – не надо бояться.
Теперь на Тома смотрел не череп, то была морда волка, только почему-то белого.
– Я ничего тебе не запрещаю. Абсолютно ничего, – проговорило чудовище. – Можешь заходить куда захочешь, открывать любую дверь. Учти, птенчик, лишь одно – с чем бы ты ни столкнулся, что бы ни увидел, приготовься воспринимать это как должное, ничему не удивляться и ничего не бояться.
Волчья морда оскалилась в зубастой ухмылке.
А сани все неслись сквозь обжигающий ветер в снежную пелену.
– Какой сегодня день, вернее, ночь? – выкрикнул Том.
– Все тот же, тот же самый день. Или ночь, если хочешь.
– А я летал или нет?
Волк рассмеялся.
Ты можешь открывать любую дверь.
Лошадь все несла и несла их в гору, ночь становилась все черней и черней, мороз усиливался.
– Все та же ночь, только шесть месяцев спустя, – прорычал волк. – Та же ночь, только в другом году.
Зверь снова захохотал. Тома сковал такой жуткий холод, что впору было вывернуть собственное тело наизнанку, чтобы закутаться в него.
– Так я летал? Скажи!
И Коллинз в волчьей шкуре ответил ему:
– Ты теперь мой, мальчик, мой и ничей больше. Так что все секреты и тайны магии перед тобой открыты.
Лес остался позади, и сани, похоже, мчались по совершенно пустынной местности, все вверх и вверх.
"Паужину нас рыбка", – пританцовывая, распевал Иисус…
А зверь все говорил и говорил:
– Когда я был таким, как ты, таким, как Дэл, – волк ухмыльнулся мальчику, наблюдая, как тот, трясясь от холода, старается поплотнее закутаться в плед, – у меня тоже был учитель, великий маг. Со временем я стал его партнером, и мы исколесили всю Европу. Ну а потом он сотворил такое, что и словами не выразить. После этого мы уже не могли работать вместе, более того, стали заклятыми врагами. Но я уже успел обучиться у него всему и сам стал великим магом.
Вот тогда я и обосновался здесь, в моем царстве-государстве.
– В вашем царстве? – переспросил Том, но волк, проигнорировав вопрос, продолжал:
– Он, в частности, обучил меня наводить порчу как на людей, так и на неодушевленные предметы. Это его собственное выражение; таким языком он изъяснялся. Ну я и навел порчу на него самого.
Длинные волчьи клыки блеснули в темноте.
– А на поезд? На поезд вы тоже навели порчу?
Волк стегнул лошадь кнутом. Точнее, не волк, а человек с головой волка. Не отвечая на вопрос Тома, он проговорил:
– В будущем тебя ждет стена всеобщего отчуждения, непонимания. Ты станешь предлагать людям бриллианты, а они скажут тебе: забери назад свой мусор. Ты им предложишь вино, а они спросят тебя: это что, уксус? – Тут Том услышал злобный рык:
– Так вот, мой мальчик, как только ты с такими людьми столкнешься, наводи на них порчу, не колеблясь ни минуты.
Лошадь наконец достигла вершины холма и замерла, понурив голову и жадно втягивая в себя ледяной воздух. Из ноздрей ее валил пар.
– Теперь посмотри вниз, – скомандовал его спутник.
Перед ними лежала заснеженная, поросшая пихтами долина, покрытое льдом озеро, а за ним, на вершине холма, Обитель Теней, похожая на игрушечный кукольный домик с поблескивающими стеклами окон.
– Вот оно, мое царство, мой мир. Он может стать твоим.
Тут есть все, что и в большом мире, все его сокровища, все удовольствия и наслаждения. Взгляни.
Домик перед ним вдруг вырос так, что Том в одном из верхних окон увидел обнаженную девушку. Она подняла руки, потянулась всем телом. Он не мог рассмотреть ее так ясно, как хотелось бы, но ощущение было такое, словно чья-то мягкая, теплая лапка легонько сжала и тут же отпустила его сердце. На него нахлынула томительная волна нежности. Это не имело ничего общего с рассматриванием фотографий в эротическом журнале: ток, посылаемый ему девушкой в окне, не шел ни в какое сравнение с тем, что он чувствовал при виде глянцевых картинок.
– И туда взгляни.
В другом окне он увидел несколько человек за карточным столом – перед одним из них высилась внушительная горка купюр и монет. Том перевел взгляд на девушку, но теперь из окна лилось лишь ровное сияние.
– А ты, Роза, тоже принадлежишь ему?
– И туда тоже взгляни, – сказал повелительно человек с головой волка.
Картинка в другом окне: мальчик нерешительно открывает высокую дверь в неярком свете, и вдруг его – его, Тома? – фигурку охватывает внеземное сияние – столь ослепительно прекрасное, что мгновенно затмевает даже образ девушки. Да и сама девушка есть, судя по всему, лишь часть этого великолепия…
– А теперь – туда.
Еще в одном окне он увидел пустое, залитое светом помещение с зелеными стенами и белыми колоннами – Большой театр.
И тут мимо окна в воздухе проплыло его собственное тело, парящее высоко над полом. Исчезнув на минуту из поля зрения, оно вновь появилось в проеме окна, только теперь тело его кувыркалось в воздухе непринужденно и легко, точно падающий с дерева сухой лист.
– Я летал, – выдохнул он, не ощущая уже даже холода.
– Ну разумеется, летал, – подтвердил маг. – Alis volat propliis.
Хохот его разнесся по всей долине. Казалось, хохотали вместе с ним и пихты, и окрестные холмы, и морозный воздух, и даже лошадь, у которой из ноздрей валил пар.
– Не дожидайся, мальчик, пока станешь великим человеком… – сквозь раскаты хохота донесся до него голос мага.
Том вдруг почувствовал, что проваливается сквозь плед, сани, склон холма, буран и ветер, летя куда-то в неизвестность.
– ..Будь великой птицей.
Вспомнил! Он все вспомнил!
Просторное зеленое помещение. Коулмен Коллинз обращается к нему и Дэлу:
– Сядьте на пол. Закройте глаза. Начинайте обратный отсчет: десять, девять, восемь, семь, шесть, пять, четыре, три, два, один. Вы спокойны, расслабленны. То, чем мы сейчас займемся, с физиологической точки зрения невозможно.
Значит, мы должны натренировать тело так, чтобы оно восприняло невозможное, и тогда это станет возможным.
После небольшой паузы он продолжил:
– Невозможно дышать в воде. Невозможно человеку летать. Но и то и другое становится возможным, если мы обнаружим в своем теле скрытые мышцы и научимся правильно пользоваться ими.
Очередная пауза.
– Раскиньте, мальчики, руки, разверните плечи. Вообразите их мысленно, представьте себе мышцы, сухожилия, кости. Представьте, как они раскрываются.., раскрываются все шире.., развертываются.
Том представил.., нет, он действительно увидел, как его мышцы распахиваются, раздаются вширь, в то время как в сознании его рождается нечто совершенно новое, безрассудно-отчаянное.
– При счете раз глубоко вздохните, при счете два выдохните и очень спокойно, медленно-медленно вообразите, как вы поднимаетесь над полом на один-два дюйма. Раз.
Воздух наполнил легкие Тома; новое ощущение в мозгу разгоралось ярко-желтым пламенем.
– Два.
Вдруг в памяти всплыла совсем другая картинка: Лейкер Брум словно помешанный носится по рядам, тыча пальцем то в одного, то в другого, громко выкрикивая имена. На Тома нахлынула волна ненависти. Он с силой выдохнул, и ему показалось, что деревянный пол под ним слегка задрожал.
– Пусть ваше сознание как будто плывет по течению, – донесся тихий, но сильный голос.
Том ощутил себя воздушным шаром, наполненным гелием, и тут его снова посетило непрошеное видение. Причем одно сменялось другим: сначала он увидел Лейкера Брума в позе драматического актера на сцене в наполненной дымом аудитории, затем – преподобного мистера Тайма на похоронах его отца и наконец – парящего в темной спальне Дэла.
И тут ему привиделась, вероятно, самая жуткая из всех картин: солдаты, танки, искромсанные тела, шикарные леди со звериными головами – образы, наполненные непередаваемым словами ужасом, внушающие неимоверное отвращение.
Поверх всего этого всплыл человек в длинном плаще с поясом и широкополой шляпе, по чьей команде все эти кошмарные порождения человеческого (человеческого ли?) разума вдруг одновременно пустились в дикий пляс…
"А почему бы и нет? – подумал он. – Разве это так уж невозможно?"
Внезапно потеряв вес, он перевернулся на спину и не ощутил под собою пола. Пламя, охватившее мозг, разгорелось еще сильней.
Тут его посетило еще одно видение, чудовищнее даже предыдущего: внизу, под ним, был зал, заполненный ребятами и учителями, на сцене – Дэл и он сам в костюмах Найта и Фланагини. И в то же время он парит высоко над всеми, под потолком. Глаза его болят, голова готова взорваться от давления, а ставшее паучьим тело пронзили тысячи иголок.
Именно таким, паукообразным, Том видел Скелета за мгновение до пожара, а теперь вдруг сам в него превратился и смотрит на все его, Скелета, глазами…
Чуть не теряя рассудок, он мешком свалился на деревянный пол. Из носа хлынула кровь.
– Теперь ты увидел, – шепнул, склонившись над ним, Коллинз.
Все тело Тома разрывалось от боли и холода.
– Ненависть – вот ключ ко всему, – продолжал маг.
Мягкость его тона никак не сочеталась со страшным смыслом слов. – Точнее, секрет – в умении ненавидеть, и это умение заложено у тебя в генах.
Том попытался еще плотнее обернуть вокруг себя плед.
Казалось, уши вот-вот отмерзнут и отвалятся.
– Хочу, мой юный друг, показать тебе кое-что еще.
– Но я же не летал на самом деле, – пробормотал Том. – Я просто поднялся в воздух.., потом перевернулся…
– Еще кое-что, – повторил маг.
Ледяной вихрь накрыл их, и человеческое лицо вновь превратилось в волчий оскал. Коллинз одной рукой натянул поводья, другой хлестнул лошадь кнутом, пуская ее во весь опор по снежной целине.
Лошадь пушечным ядром понеслась вниз по склону. Волк ухмыльнулся в лицо Тому как раз в тот миг, когда ветер выжал слезы из глаз и все вокруг сделалось расплывчатым, как там, в Большом театре. Том натянул плед на голову и вдыхал его пыльный, затхлый аромат, пока не почувствовал, что сани замедляют ход.
Они были в долине. Луна освещала обширное заснеженное пространство, посреди которого стояло высокое здание, объятое пламенем.
Том уставился на горящий дом: по мере того как они приближались, он почему-то уменьшался в размерах. Они подъехали достаточно близко, чтобы можно было почувствовать жар пламени.
– Узнаешь? – спросил Коллинз.
– Да.
– Слезай с саней, – велел маг, – и подойди ближе.
Сначала Том не двинулся, но Коллинз схватил его за локоть и вытащил за собой на снег. Плед соскользнул, но Том успел поймать его и снова набросить на плечи. Вокруг его горячих ступней на жестком снежном насте пошли трещины.
– Мы в самом деле здесь? – спросил он.
– Подойди и в самом деле удостоверься, – передразнил его Коллинз.
Том приблизился к зданию, которое теперь было не выше его самого. Все верно: там кабинет Фитцхаллена, а там – Торпа. Огонь был таким сильным, что металлические балки гнулись и корежились от жара. Он слышал, как в спортивном зале лопались стекла. А здание все ужималось. Это что, какая-то проекция, что-то вроде кино? Тогда почему он чувствует жар?
На глаза его вдруг навернулись слезы.
– И что тебе все это говорит? – донесся голос из-за спины.
– Думаю, это уже слишком, – выдавил из себя Том, не оборачиваясь, чтобы Коллинз не заметил слез.
– Еще бы. Но так и было задумано. Посмотри-ка еще разок.
Том взглянул на пылающую школу.
– Ну же, прислушайся хорошенько к внутреннему голосу.
Что он тебе говорит?
– Говорит.., что надо отсюда сматываться.
– В самом деле?
Маг засмеялся: он-то знал, что это не так.
– Пожалуй, нет…
– Конечно нет. Он говорит тебе: живи, пока живется, и бери от жизни все, что можешь взять. И, между прочим, до сих пор у тебя это неплохо получалось.
Тома начало трясти. Ноги его закоченели, лицо, наоборот, пылало. Было очевидно, что Коулмен Коллинз видел его насквозь, он словно препарировал его душу и делал это с поразительным цинизмом. Как и все молодые люди, Том (по крайней мере, так ему казалось) нутром чуял отношение к нему окружающих, и на мгновение у него мелькнула мысль, что Коулмен Коллинз ненавидит и его, и Дэла. Секрет – в умении ненавидеть…
Дрожь колотила его так сильно, что плед едва не соскользнул с плеч, если бы Том не вцепился в него обеими руками.
– Пожалуйста… – Он собирался попросить о чем-то таком, что не мог выразить словами.
– Сейчас ночь. Тебе пора в постель.
– Прошу вас…
– Этот мир принадлежит и тебе, сынок. Настолько, насколько я того захочу, а ты сможешь взять у меня то, что будет тебе здесь предложено.
– Пожалуйста.., отвезите меня обратно.
– Сам найдешь дорогу, птенчик.
Коллинз взмахнул кнутом, и лошадь рванулась с места.
Маг исчез, даже ни разу не оглянувшись. Том бросился было за санями, но, споткнувшись, упал в снег. Холод обжег ему бедра и грудь: плед все-таки с него свалился. Он поднял голову – посмотреть на огонь, но и пылающая школа точно сквозь землю провалилась.
Том встал на колени, потом неуклюже поднялся на ноги, пытаясь снова завернуться в плед. Прямо на него двигался снежный вихрь, настоящая белая стена. В отчаянии Том повернулся к ней спиной, стараясь хоть лицо прикрыть, и тут перед глазами его мелькнули зеленые блики – за мгновение до того, как налетевший вихрь сшиб его с ног и швырнул на…
Никуда он его не швырнул. Вытянув руку. Том наткнулся на обитый чем-то мягким подлокотник кресла.
Том, совершенно обнаженный, завернутый лишь в мягкий плед, мчался на санях с Коулменом Коллинзом, а вокруг бушевал буран, почти скрывая лошадь впереди. Они неслись куда-то вверх, по обеим сторонам возвышались темные стены леса, и только серый силуэт лошади мелькал в белой пелене.
Коллинз повернулся к Тому, и тот чуть не вывалился из саней: лицо мага походило на череп, мертвенно-бледная кожа обтягивала кости. Из провала рта послышались слова:
– Не бойся, просто я решил уединиться с тобой на минутку, чтобы поговорить с глазу на глаз. Все осталось как и было – не надо бояться.
Теперь на Тома смотрел не череп, то была морда волка, только почему-то белого.
– Я ничего тебе не запрещаю. Абсолютно ничего, – проговорило чудовище. – Можешь заходить куда захочешь, открывать любую дверь. Учти, птенчик, лишь одно – с чем бы ты ни столкнулся, что бы ни увидел, приготовься воспринимать это как должное, ничему не удивляться и ничего не бояться.
Волчья морда оскалилась в зубастой ухмылке.
А сани все неслись сквозь обжигающий ветер в снежную пелену.
– Какой сегодня день, вернее, ночь? – выкрикнул Том.
– Все тот же, тот же самый день. Или ночь, если хочешь.
– А я летал или нет?
Волк рассмеялся.
Ты можешь открывать любую дверь.
Лошадь все несла и несла их в гору, ночь становилась все черней и черней, мороз усиливался.
– Все та же ночь, только шесть месяцев спустя, – прорычал волк. – Та же ночь, только в другом году.
Зверь снова захохотал. Тома сковал такой жуткий холод, что впору было вывернуть собственное тело наизнанку, чтобы закутаться в него.
– Так я летал? Скажи!
И Коллинз в волчьей шкуре ответил ему:
– Ты теперь мой, мальчик, мой и ничей больше. Так что все секреты и тайны магии перед тобой открыты.
Лес остался позади, и сани, похоже, мчались по совершенно пустынной местности, все вверх и вверх.
"Паужину нас рыбка", – пританцовывая, распевал Иисус…
А зверь все говорил и говорил:
– Когда я был таким, как ты, таким, как Дэл, – волк ухмыльнулся мальчику, наблюдая, как тот, трясясь от холода, старается поплотнее закутаться в плед, – у меня тоже был учитель, великий маг. Со временем я стал его партнером, и мы исколесили всю Европу. Ну а потом он сотворил такое, что и словами не выразить. После этого мы уже не могли работать вместе, более того, стали заклятыми врагами. Но я уже успел обучиться у него всему и сам стал великим магом.
Вот тогда я и обосновался здесь, в моем царстве-государстве.
– В вашем царстве? – переспросил Том, но волк, проигнорировав вопрос, продолжал:
– Он, в частности, обучил меня наводить порчу как на людей, так и на неодушевленные предметы. Это его собственное выражение; таким языком он изъяснялся. Ну я и навел порчу на него самого.
Длинные волчьи клыки блеснули в темноте.
– А на поезд? На поезд вы тоже навели порчу?
Волк стегнул лошадь кнутом. Точнее, не волк, а человек с головой волка. Не отвечая на вопрос Тома, он проговорил:
– В будущем тебя ждет стена всеобщего отчуждения, непонимания. Ты станешь предлагать людям бриллианты, а они скажут тебе: забери назад свой мусор. Ты им предложишь вино, а они спросят тебя: это что, уксус? – Тут Том услышал злобный рык:
– Так вот, мой мальчик, как только ты с такими людьми столкнешься, наводи на них порчу, не колеблясь ни минуты.
Лошадь наконец достигла вершины холма и замерла, понурив голову и жадно втягивая в себя ледяной воздух. Из ноздрей ее валил пар.
– Теперь посмотри вниз, – скомандовал его спутник.
Перед ними лежала заснеженная, поросшая пихтами долина, покрытое льдом озеро, а за ним, на вершине холма, Обитель Теней, похожая на игрушечный кукольный домик с поблескивающими стеклами окон.
– Вот оно, мое царство, мой мир. Он может стать твоим.
Тут есть все, что и в большом мире, все его сокровища, все удовольствия и наслаждения. Взгляни.
Домик перед ним вдруг вырос так, что Том в одном из верхних окон увидел обнаженную девушку. Она подняла руки, потянулась всем телом. Он не мог рассмотреть ее так ясно, как хотелось бы, но ощущение было такое, словно чья-то мягкая, теплая лапка легонько сжала и тут же отпустила его сердце. На него нахлынула томительная волна нежности. Это не имело ничего общего с рассматриванием фотографий в эротическом журнале: ток, посылаемый ему девушкой в окне, не шел ни в какое сравнение с тем, что он чувствовал при виде глянцевых картинок.
– И туда взгляни.
В другом окне он увидел несколько человек за карточным столом – перед одним из них высилась внушительная горка купюр и монет. Том перевел взгляд на девушку, но теперь из окна лилось лишь ровное сияние.
– А ты, Роза, тоже принадлежишь ему?
– И туда тоже взгляни, – сказал повелительно человек с головой волка.
Картинка в другом окне: мальчик нерешительно открывает высокую дверь в неярком свете, и вдруг его – его, Тома? – фигурку охватывает внеземное сияние – столь ослепительно прекрасное, что мгновенно затмевает даже образ девушки. Да и сама девушка есть, судя по всему, лишь часть этого великолепия…
– А теперь – туда.
Еще в одном окне он увидел пустое, залитое светом помещение с зелеными стенами и белыми колоннами – Большой театр.
И тут мимо окна в воздухе проплыло его собственное тело, парящее высоко над полом. Исчезнув на минуту из поля зрения, оно вновь появилось в проеме окна, только теперь тело его кувыркалось в воздухе непринужденно и легко, точно падающий с дерева сухой лист.
– Я летал, – выдохнул он, не ощущая уже даже холода.
– Ну разумеется, летал, – подтвердил маг. – Alis volat propliis.
Хохот его разнесся по всей долине. Казалось, хохотали вместе с ним и пихты, и окрестные холмы, и морозный воздух, и даже лошадь, у которой из ноздрей валил пар.
– Не дожидайся, мальчик, пока станешь великим человеком… – сквозь раскаты хохота донесся до него голос мага.
Том вдруг почувствовал, что проваливается сквозь плед, сани, склон холма, буран и ветер, летя куда-то в неизвестность.
– ..Будь великой птицей.
Вспомнил! Он все вспомнил!
Просторное зеленое помещение. Коулмен Коллинз обращается к нему и Дэлу:
– Сядьте на пол. Закройте глаза. Начинайте обратный отсчет: десять, девять, восемь, семь, шесть, пять, четыре, три, два, один. Вы спокойны, расслабленны. То, чем мы сейчас займемся, с физиологической точки зрения невозможно.
Значит, мы должны натренировать тело так, чтобы оно восприняло невозможное, и тогда это станет возможным.
После небольшой паузы он продолжил:
– Невозможно дышать в воде. Невозможно человеку летать. Но и то и другое становится возможным, если мы обнаружим в своем теле скрытые мышцы и научимся правильно пользоваться ими.
Очередная пауза.
– Раскиньте, мальчики, руки, разверните плечи. Вообразите их мысленно, представьте себе мышцы, сухожилия, кости. Представьте, как они раскрываются.., раскрываются все шире.., развертываются.
Том представил.., нет, он действительно увидел, как его мышцы распахиваются, раздаются вширь, в то время как в сознании его рождается нечто совершенно новое, безрассудно-отчаянное.
– При счете раз глубоко вздохните, при счете два выдохните и очень спокойно, медленно-медленно вообразите, как вы поднимаетесь над полом на один-два дюйма. Раз.
Воздух наполнил легкие Тома; новое ощущение в мозгу разгоралось ярко-желтым пламенем.
– Два.
Вдруг в памяти всплыла совсем другая картинка: Лейкер Брум словно помешанный носится по рядам, тыча пальцем то в одного, то в другого, громко выкрикивая имена. На Тома нахлынула волна ненависти. Он с силой выдохнул, и ему показалось, что деревянный пол под ним слегка задрожал.
– Пусть ваше сознание как будто плывет по течению, – донесся тихий, но сильный голос.
Том ощутил себя воздушным шаром, наполненным гелием, и тут его снова посетило непрошеное видение. Причем одно сменялось другим: сначала он увидел Лейкера Брума в позе драматического актера на сцене в наполненной дымом аудитории, затем – преподобного мистера Тайма на похоронах его отца и наконец – парящего в темной спальне Дэла.
И тут ему привиделась, вероятно, самая жуткая из всех картин: солдаты, танки, искромсанные тела, шикарные леди со звериными головами – образы, наполненные непередаваемым словами ужасом, внушающие неимоверное отвращение.
Поверх всего этого всплыл человек в длинном плаще с поясом и широкополой шляпе, по чьей команде все эти кошмарные порождения человеческого (человеческого ли?) разума вдруг одновременно пустились в дикий пляс…
"А почему бы и нет? – подумал он. – Разве это так уж невозможно?"
Внезапно потеряв вес, он перевернулся на спину и не ощутил под собою пола. Пламя, охватившее мозг, разгорелось еще сильней.
Тут его посетило еще одно видение, чудовищнее даже предыдущего: внизу, под ним, был зал, заполненный ребятами и учителями, на сцене – Дэл и он сам в костюмах Найта и Фланагини. И в то же время он парит высоко над всеми, под потолком. Глаза его болят, голова готова взорваться от давления, а ставшее паучьим тело пронзили тысячи иголок.
Именно таким, паукообразным, Том видел Скелета за мгновение до пожара, а теперь вдруг сам в него превратился и смотрит на все его, Скелета, глазами…
Чуть не теряя рассудок, он мешком свалился на деревянный пол. Из носа хлынула кровь.
– Теперь ты увидел, – шепнул, склонившись над ним, Коллинз.
***
– Разве ты не знал, что можешь дышать под водой? – спросил Коллинз.Все тело Тома разрывалось от боли и холода.
– Ненависть – вот ключ ко всему, – продолжал маг.
Мягкость его тона никак не сочеталась со страшным смыслом слов. – Точнее, секрет – в умении ненавидеть, и это умение заложено у тебя в генах.
Том попытался еще плотнее обернуть вокруг себя плед.
Казалось, уши вот-вот отмерзнут и отвалятся.
– Хочу, мой юный друг, показать тебе кое-что еще.
– Но я же не летал на самом деле, – пробормотал Том. – Я просто поднялся в воздух.., потом перевернулся…
– Еще кое-что, – повторил маг.
Ледяной вихрь накрыл их, и человеческое лицо вновь превратилось в волчий оскал. Коллинз одной рукой натянул поводья, другой хлестнул лошадь кнутом, пуская ее во весь опор по снежной целине.
Лошадь пушечным ядром понеслась вниз по склону. Волк ухмыльнулся в лицо Тому как раз в тот миг, когда ветер выжал слезы из глаз и все вокруг сделалось расплывчатым, как там, в Большом театре. Том натянул плед на голову и вдыхал его пыльный, затхлый аромат, пока не почувствовал, что сани замедляют ход.
Они были в долине. Луна освещала обширное заснеженное пространство, посреди которого стояло высокое здание, объятое пламенем.
Том уставился на горящий дом: по мере того как они приближались, он почему-то уменьшался в размерах. Они подъехали достаточно близко, чтобы можно было почувствовать жар пламени.
– Узнаешь? – спросил Коллинз.
– Да.
– Слезай с саней, – велел маг, – и подойди ближе.
Сначала Том не двинулся, но Коллинз схватил его за локоть и вытащил за собой на снег. Плед соскользнул, но Том успел поймать его и снова набросить на плечи. Вокруг его горячих ступней на жестком снежном насте пошли трещины.
– Мы в самом деле здесь? – спросил он.
– Подойди и в самом деле удостоверься, – передразнил его Коллинз.
Том приблизился к зданию, которое теперь было не выше его самого. Все верно: там кабинет Фитцхаллена, а там – Торпа. Огонь был таким сильным, что металлические балки гнулись и корежились от жара. Он слышал, как в спортивном зале лопались стекла. А здание все ужималось. Это что, какая-то проекция, что-то вроде кино? Тогда почему он чувствует жар?
На глаза его вдруг навернулись слезы.
– И что тебе все это говорит? – донесся голос из-за спины.
– Думаю, это уже слишком, – выдавил из себя Том, не оборачиваясь, чтобы Коллинз не заметил слез.
– Еще бы. Но так и было задумано. Посмотри-ка еще разок.
Том взглянул на пылающую школу.
– Ну же, прислушайся хорошенько к внутреннему голосу.
Что он тебе говорит?
– Говорит.., что надо отсюда сматываться.
– В самом деле?
Маг засмеялся: он-то знал, что это не так.
– Пожалуй, нет…
– Конечно нет. Он говорит тебе: живи, пока живется, и бери от жизни все, что можешь взять. И, между прочим, до сих пор у тебя это неплохо получалось.
Тома начало трясти. Ноги его закоченели, лицо, наоборот, пылало. Было очевидно, что Коулмен Коллинз видел его насквозь, он словно препарировал его душу и делал это с поразительным цинизмом. Как и все молодые люди, Том (по крайней мере, так ему казалось) нутром чуял отношение к нему окружающих, и на мгновение у него мелькнула мысль, что Коулмен Коллинз ненавидит и его, и Дэла. Секрет – в умении ненавидеть…
Дрожь колотила его так сильно, что плед едва не соскользнул с плеч, если бы Том не вцепился в него обеими руками.
– Пожалуйста… – Он собирался попросить о чем-то таком, что не мог выразить словами.
– Сейчас ночь. Тебе пора в постель.
– Прошу вас…
– Этот мир принадлежит и тебе, сынок. Настолько, насколько я того захочу, а ты сможешь взять у меня то, что будет тебе здесь предложено.
– Пожалуйста.., отвезите меня обратно.
– Сам найдешь дорогу, птенчик.
Коллинз взмахнул кнутом, и лошадь рванулась с места.
Маг исчез, даже ни разу не оглянувшись. Том бросился было за санями, но, споткнувшись, упал в снег. Холод обжег ему бедра и грудь: плед все-таки с него свалился. Он поднял голову – посмотреть на огонь, но и пылающая школа точно сквозь землю провалилась.
Том встал на колени, потом неуклюже поднялся на ноги, пытаясь снова завернуться в плед. Прямо на него двигался снежный вихрь, настоящая белая стена. В отчаянии Том повернулся к ней спиной, стараясь хоть лицо прикрыть, и тут перед глазами его мелькнули зеленые блики – за мгновение до того, как налетевший вихрь сшиб его с ног и швырнул на…
Никуда он его не швырнул. Вытянув руку. Том наткнулся на обитый чем-то мягким подлокотник кресла.
Глава 15
Он снова был в Большом театре иллюзий. Прямо над ним одна-единственная лампочка излучала тусклый свет, создавая причудливую игру светотени там, где в беспорядке валялась его одежда. Том натянул штаны и сунул ноги в мокасины; носки и нижнее белье он, скомкав, запихнул в карман. Вслед за этим надел рубашку. Все это он проделал машинально – голова его, без единой мысли, звенела от пустоты.
Том посмотрел на часы: было девять. Неужели прошло уже около десяти часов с того момента, как Коулмен Коллинз решил с ним "побеседовать с глазу на глаз"? И чем все это время занимался Дэл?
Он вышел в полутемный коридор. Мысль о Дэле вывела его из прострации: нужно немедленно увидеться и переговорить с ним. Еще утром Том был страшно доволен, что приехал-таки с Дэлом в Обитель Теней, теперь у него опять возникло почти уже забытое ощущение приближающейся опасности. Тепло только начинало возвращаться в окоченевшие ступни.
Том дошел до того места коридора, прямо перед поворотом в старую часть здания, где от него отходил еще один, короткий, коридор, ведущий к запретной двери. Он в раздумье остановился, глядя на перекрещивающиеся металлические пластины и вспоминая недавние слова Коллинза: "Это и твой мир, твое царство, сынок". "Что ж, – подумал он, – пора взглянуть в лицо, вероятно, самому ужасному, что есть в этом доме".
И потом, разве он не доказывал Дэлу в первую же ночь, что сам запрет означает не что иное, как скрытое подталкивание к нарушению?
– Я это сделаю, – неожиданно для самого себя сказал он во весь голос.
Не успев начать отговаривать самого себя от вызывающе открытого неповиновения хозяину, он был уже у самой двери.
Бронзовая ручка обожгла холодом ладонь. В памяти всплыла третья картинка, показанная Коллинзом там, на вершине холма: мальчик открывает дверь и окунается в изумительное, неземное, сладко поющее сияние.
Том посмотрел на часы: было девять. Неужели прошло уже около десяти часов с того момента, как Коулмен Коллинз решил с ним "побеседовать с глазу на глаз"? И чем все это время занимался Дэл?
Он вышел в полутемный коридор. Мысль о Дэле вывела его из прострации: нужно немедленно увидеться и переговорить с ним. Еще утром Том был страшно доволен, что приехал-таки с Дэлом в Обитель Теней, теперь у него опять возникло почти уже забытое ощущение приближающейся опасности. Тепло только начинало возвращаться в окоченевшие ступни.
Том дошел до того места коридора, прямо перед поворотом в старую часть здания, где от него отходил еще один, короткий, коридор, ведущий к запретной двери. Он в раздумье остановился, глядя на перекрещивающиеся металлические пластины и вспоминая недавние слова Коллинза: "Это и твой мир, твое царство, сынок". "Что ж, – подумал он, – пора взглянуть в лицо, вероятно, самому ужасному, что есть в этом доме".
И потом, разве он не доказывал Дэлу в первую же ночь, что сам запрет означает не что иное, как скрытое подталкивание к нарушению?
– Я это сделаю, – неожиданно для самого себя сказал он во весь голос.
Не успев начать отговаривать самого себя от вызывающе открытого неповиновения хозяину, он был уже у самой двери.
Бронзовая ручка обожгла холодом ладонь. В памяти всплыла третья картинка, показанная Коллинзом там, на вершине холма: мальчик открывает дверь и окунается в изумительное, неземное, сладко поющее сияние.