Страуб Питер. Обитель теней

   Чем ты пожертвуешь: твоими крыльями или твоей песней?
   Том распахнул запретную дверь.

Глава 16


БРАТЬЯ

   – Ты только посмотри, Якоб, кто к нам пришел. – Незнакомец, оторвавшись от письменного стола, улыбнулся Тому. Его напарник тоже поднял голову от разложенных перед ним бумаг и одарил Тома такой же вопросительно-приглашающей улыбкой.
   – Нет, ты видишь? – продолжал первый с сильным немецким акцентом. – У нас посетитель, юный посетитель.
   – Вижу, вижу, – ответил второй, – глаза у меня пока на месте.
   Оба они были уже в годах, гладко выбриты, одеты несовременно, а старомодные очки, как и одежда, явно иностранного производства, несколько смягчали их суровые лица, придавая братьям сходство с университетскими профессорами.
   Восседали они за своими столами при свечах. Сзади виднелись высокие, почти до потолка, стеллажи с книгами.
   – Пригласим его? – спросил второй.
   – Думаю, мы просто обязаны его пригласить. Заходи, мальчик, сделай одолжение. Проходи, проходи. Вот так, сюда.
   В конце концов, мы тут работаем и ради тебя тоже.
   – Это Вильгельм, а меня зовут Якоб, – представился второй с легким поклоном. Был он шире в плечах и более коренаст, нежели его напарник с лицом добряка. Поднявшись из-за стола, он вышел навстречу Тому, и тот обратил внимание на его вымазанные глиной ботинки. В нос ударил сигарный запах. – Пожалуйста, присаживайся. Вон туда, – он указал на длинный мягкий диван справа от своего стола.
   По мере того как глаза привыкали к полумраку, Том рассматривал детали интерьера комнаты: картины темных тонов и какие-то документы в рамках на стенах, чучело птицы на одной из книжных полок, стеклянный колокольчик, высушенные цветы.
   – Я знаю, кто вы, вернее, догадываюсь, – проговорил он, присаживаясь на диван.
   – Мы – те, кем хотели быть всю жизнь, с самого детства, – заявил Вильгельм. – И в этом наше великое счастье.
   Сколько еще людей могут похвастать тем же? Мы хотели оставаться вечно молодыми, и нам это удалось.
   – Вторая наша радость – коллекционирование, – добавил Якоб. – И этим мы тоже занимаемся всю жизнь, с самого детства.
   – Не знаю, что бы я делал без брата, – снова вступил в разговор Вильгельм. – Это так важно – иметь брата. У тебя есть брат, мальчик?
   – Ну, в какой-то степени есть, – ответил Том.
   Ответ этот рассмешил братьев. Смех был таким искренним, таким заливистым, что и сам Том к ним присоединился.
   – Так чем же вы тут занимаетесь? – поинтересовался он.
   Братья переглянулись. Их веселое настроение начало заражать и Тома.
   – Чем занимаемся? Сочиняем разные истории, – ответил Якоб.
   – Истории? Какие истории?
   – Разные – окутанные тайной, завораживающие, забавные, страшные…
   – А для кого вы их сочиняете?
   – Просто сочиняем, для того чтобы сочинять, – сказал Якоб. – Разве не понятно? Да ведь у нас и в жизни было много сказочного, и почти всегда со счастливым концом. Даже ошибки были счастливыми. Помнишь ту нашу историю про бедную девочку-сироту, в конце концов попавшую на королевский бал? В нашем оригинале туфелька ее была из меха, а в переводе она оказалась хрустальной.
   – И получилось намного лучше, – подхватил Вильгельм. – А помнишь, братец, мой странный сон про тебя: стою я на вершине горы.., идет снег.., а передо мною – клетка, как в зоопарке, и в клетке этой сидишь ты и дрожишь от холода… а я смотрю на тебя сквозь прутья…
   – Да, ты был в ужасе, но ужас твой смешался с изумлением. Мы хотим, чтобы и наши читатели изумлялись, узнавая сказочный мир, полный чудес.
   – Истории эти не для каждого ребенка, не всем они подходят. Там всегда присутствует нечто ужасное, и это ужасное – реально. Но против страха есть лекарство, оно – в природе, в естестве, и это наша лучшая защита от страха. Разве не так?
   Они ждали ответа, и Том, хоть и не очень понимал их рассуждения, ответил:
   – Да, так.
   – Молодец, ты быстро усваиваешь науку. – Якоб отложил в сторону ручку, которой поигрывал все это время. – А знаешь, о чем говорил Вильгельм перед смертью? О своей жизни, спокойно и просветленно.
   – Потому что мы с братом приняли предложенный нам дар, за что и были вознаграждены тысячекратно, – сказал Вильгельм. – Этот дар, это сокровище – страна чудес, где мы провели лучшие наши годы. Но это была и жертва: если бы наш отец не умер молодым и у нас было бы нормальное детство, как у всех, возможно, мы никогда бы не открыли для себя эту замечательную страну.
   – Ты хорошо понимаешь, что хочет сказать Вильгельм? – спросил Якоб.
   – Думаю, да, – ответил Том.
   – Разумеется, наши сокровища, наши сказки предназначены в том числе и для детей. Однако…
   Том кивнул. Он понял: к нему эта оговорка не относится.
   – Ребенок еще не может постичь их глубинный смысл, – закончил мысль Вильгельм.
   – Мы пожертвовали своими крыльями, чтобы сохранить нашу песню, без которой для нас жизни нет, – сказал Якоб. – Что же касается тебя…
   Во взгляде братьев Том увидел снисходительность умудренных опытом людей.
   – Никогда не разбрасывайся предложенными тебе дарами, – продолжал Якоб. – А когда тебя призовут…
   – Мы сразу откликнулись, когда были призваны. Это долг каждого – откликнуться на зов. – Вильгельм посмотрел на часы. – О Боже, по-моему, мы тут слишком увлеклись.
   Уже поздно. Давай-ка, братец, отложим нашу работу до утра – нас ждут жены.
   Они подняли большие карие глаза на Тома, ожидая, что он удалится.
   – Скажите только одно: что ждет меня дальше? – взмолился Том, почти уверенный, что уж братья-то должны знать.
   – Твоя история еще только-только начинается, – ответил Якоб. – Как и в любой истории, у нее, конечно, будет свой конец после долгой череды довольно неожиданных сюжетных поворотов. А пока, сынок, прислушайся к нам: не отвергай дара, который тебе предлагают. Вот это – самый лучший наш тебе совет. Теперь же извини – нам пора.
   Том в замешательстве поднялся с дивана: как много здесь оканчивается внезапным исчезновением или в лучшем случае прощанием, как теперь.
   – Но куда вы торопитесь? И вообще, где, по-вашему, мы находимся?
   – Как это где? – хохотнул Вильгельм. – В Обители Теней, где же еще? Для нас Обитель Теней – все, как она может стать и для тебя. Это не только наш дом, но и наша жизнь.
   Вероятно, она станет и твоей жизнью. Где бы ты ни был – в дремучем лесу…
   – Или в санях, мчащихся по снежной целине…
   – Сгорая от любви к спящей царевне…
   – Или задумчиво взирая на костер, в огне которого перед твоим взором предстают видения…
   – Или даже просыпаясь в холодном поту у себя в постели, разбуженный ночным кошмаром…
   – Ты все равно остаешься в Обители Теней.
   Братья засмеялись, задувая при этом свечи на своих столах.
   – Только один вопрос, последний, – крикнул Том в темноту.
   – Спроси у сказок, сынок, – донесся до него удаляющийся голос.
   Послышался легкий шорох, и наступила тишина. Братья Гримм исчезли.
   – Но ведь сказки все время дают разные ответы, – растерянно пробормотал Том.
   Дверь он отыскал на ощупь.

Глава 17

   Свернув за угол в главный коридор, он сразу же наткнулся на Коулмена Коллинза: тот стоял в полумраке, загораживая проход. На Тома накатила липкая волна страха: он нарушил один из основных запретов, и маг это знал. Он, безусловно, видел, откуда вышел Том.
   Оставалось только ждать реакцию Коллинза. Лицо его скрывала тень, он сутулил плечи и держал руки в карманах.
   Лишь тигриные глаза зловеще светились в темноте.
   – Да, я был в той комнате, – просто сказал Том.
   Коллинз кивнул, не вынимая из карманов рук и продолжая сутулиться.
   – И вы заранее знали, что я обязательно туда пойду.
   И опять Коллинз молча кивнул.
   Том попытался проскочить мимо него, прижавшись к стене, но Коллинз решительно загородил путь.
   – Вы знали, – повторил Том, – и вы сами этого хотели.
   Помните, что вы мне говорили? Так вот, я понял и принял все, что там увидел.
   Том сам услышал в своем голосе нотки упорства, смешанного со страхом.
   Коллинз склонил голову и сделал шаг вперед. Теперь можно было рассмотреть выражение его лица: задумчиво-отрешенное. Внезапно маг поднял голову и уставился Тому прямо в глаза – взгляд его был холоднее льда.
   Может, он просто ломает комедию? Этого Том не знал.
   Единственным его ощущением в этот момент был страх, более сильный, чем даже там, в санях, на морозе. И уж конечно, в тысячу раз сильнее того страха, который нагонял, бывало, разбушевавшийся мистер Торп. Глаза Коллинза точно пригвоздили Тома к месту.
   – Разве вы не этого хотели? Не об этом говорили мне?
   Коллинз шумно выдохнул, сжал губы в струнку и наконец заговорил:
   – Самонадеянный молокосос, неужели, по-твоему, ты можешь знать, чего хочу я?
   Язык Тома примерз к небу. Вдруг Коллинз пошатнулся, сделал шаг назад и ударился головой о стену. Волна вонючего перегара обдала Тома.
   – Всего за два дня ты предал меня дважды. Я этого не забуду.
   – Но ведь я думал…
   Маг так резко подался к нему, что Том отшатнулся: похоже, Коллинз собирался его ударить.
   – Он думал! Тоже мне, мыслитель. А я вот думаю о том, что ты уже два раза меня ослушался. – Глаза его бешено сверлили Тома. – Ну и что же от тебя ждать дальше? В следующий раз ты залезешь в комнату ко мне? Станешь рыться в моем письменном столе, да? Ну вот что, мальчик мой, ты, как я погляжу, нуждаешься не в развлечениях и мультиках, а кое в чем другом.
   – Но вы ведь сами мне сказали, что можно…
   – Я тебе сказал – нельзя!
   Том сглотнул.
   – Так, значит, вы не хотели, чтобы я их видел?
   – Видел кого, ты, предатель?
   – Тех двоих, Якоба и Вильгельма.
   – Там никого нет. А теперь ступай к себе. Я собирался предостеречь твоего друга, так что передай ему это от меня.
   Все, брысь отсюда! Убирайся!
   – Предостеречь насчет чего?
   – Дэл знает сам. Просто передай ему это, и все. Ну что, У тебя плохо со слухом? Я сказал – иди отсюда!
   Он шагнул в сторону, и Том наконец проскользнул мимо него. Вдогонку он услышал бормотание:
   – Надо будет проучить тебя хорошенько…
   С трудом сдерживая себя, чтобы не припустить бегом, Том быстро, как только мог, добрался до лестничной площадки. Только теперь он осознал, что весь мокрый: пот струился даже по ногам. Из коридора доносились прихрамывающие шаги Коллинза – тот удалялся в направлении своих "театров".
   Следующий миг принес новое потрясение.
   Взглянув вверх, он увидел, как с площадки второго этажа на него с ужасом смотрит высохшее как грецкий орех старушечье лицо. Поняв, что он ее заметил, старуха в длинном черном платье с наглухо закрытым воротом отпрянула и поспешила скрыться.
   – Эй! – крикнул Том ей вдогонку.
   Ответа не было. Он бросился наверх, пробежал мимо спален, но заметил лишь уголок черного платья, тут же скрывшийся за поворотом в дальнем конце коридора.
   В окне он краем глаза увидел хорошо знакомую картину: лес, весь в огоньках, отражающихся в темной ледяной поверхности озера.
   Только добежав до конца коридора, он понял, что еще ни разу тут не был. Старуха, проскользнув в дверь, которой он тоже раньше не видел, спускалась по наружной лестнице, ведущей во двор. Прежде чем дверь захлопнулась, Том успел выскочить на эту лестницу и дотронуться до плеча старухи.
   Та остановилась и застыла как вкопанная. На ее высохшем лице промелькнула сложная гамма чувств. Том увидел над ее верхней губой несколько седых волосков, тогда как брови ее были черны как смоль. Глаза были темно-карими, почти черными. Том одновременно осознал две вещи: во-первых, она была иностранкой, а во-вторых, почему-то ужасно стыдилась того, что он увидел ее.
   – Прошу прощения, – сказал он, – я вовсе не хотел вас напугать.
   Она резко двинула плечом, освобождаясь от его руки.
   – Я просто хочу поговорить с вами.
   Она покачала головой. Глаза ее были холодны как льдинки.
   – Вы тут работаете, да?
   Она опять не ответила. Единственное, чего она хотела, – чтобы Том от нее отстал.
   – Почему мы вас до сих пор не видели?
   Молчание.
   – Вы знаете Дэла?
   Что-то неуловимо промелькнуло в ее лице, и Том понял: знает.
   – Скажите, что здесь происходит? То есть как это все получается? И почему вы нам не показывались? Вы готовите пищу, да? Или, может, убираете комнаты?
   Никакого ответа, ни даже намека на то, что она его слышит, – одно лишь нетерпеливое стремление от него избавиться. Тогда Том жестами попытался изобразить процесс приготовления яичницы. Старуха коротко кивнула. Том, ободренный успехом, спросил:
   – Вы говорите по-английски?
   Она отрицательно покачала головой. Затем, резко повернувшись, заторопилась по лестнице вниз.
   Том облокотился на перила, задумчиво вглядываясь в даль, туда, где таинственно поблескивало льдом озеро. Он попытался отыскать вершину, куда Коулмен Коллинз отвез его на санях, однако все окрестные холмы были определенно ниже. Может, все это и в самом деле ему привиделось? Из глубины леса до него донесся человеческий крик…

***

   В его комнате все было приготовлено для сна: покрывало свернуто, лампа у изголовья зажжена, возле нее лежала книжка Рекса Стаута. Кажется, вчера вечером он ее читал, но что именно – напрочь вылетело из головы. Дверь, соединяющая их с Дэлом спальни, была плотно задвинута.
   Он подошел к ней и тихо постучал. Ответа не было. Интересно, куда подевался Дэл? Должно быть, на улице: решил пойти по следам приключений Тома предыдущей ночью. Вероятно, насчет этого и собирался "предостеречь" его Коллинз. Том вздохнул. Впервые с того самого момента, как они с Дэлом сели в поезд, ему вдруг вспомнились Дженни Оливер и Диана Дарлинг, девочки из соседней школы. Жаль, что нельзя поговорить с любой из них: он так давно не имел возможности поболтать с какой-нибудь девчушкой… В памяти всплыла девушка в окне, показанная ему Коллинзом с видом торговца, раскладывающего свой товар на витрине.
   Внезапно его охватило чувство тоскливого одиночества.
   Он понял, как ему противно одному в этой до блеска вылизанной комнате с ее прямыми углами и спокойной, неброской раскраской, но куда-то пойти у него сейчас просто не было сил. Он затосковал по Аризоне, по маме, даже на миг почувствовал себя сиротой. Присев на край постели, он подумал, что, наверное, что-то похожее чувствуют заключенные в тюрьме. Весь Вермонт теперь казался ему тюрьмой.
   Том встал и принялся расхаживать из конца в конец комнаты. Было ему всего пятнадцать, на здоровье он не жаловался, поэтому эти несложные движения его взбодрили.
   И именно в тот момент он сделал над собой такое характерное для молодого Тома Фланагена и в то же время очень взрослое мысленное и духовное усилие, в результате которого, во-первых, к нему пришло понимание ситуации, а во-вторых, он принял решение – пожалуй, важнейшее в своей жизни.
   Он здесь насмотрелся уже достаточно, чтобы осознать одно: в Обители Теней его ожидал экзамен неизмеримо сложнее и важнее тех, что были в Карсоне. Это будет настоящий поединок, который нельзя проиграть, в котором придется, если потребуется, повернуть против Коллинза его собственное оружие, а для этого нужно выучиться тому, что считается невозможным.
   Что ж, он готов к борьбе. Том вдруг обнаружил, что охватившее его минутой раньше желание пустить слезу исчезло.
   И тут из комнаты Дэла донесся звук, точно кто-то хихикнул и тут же прикрыл рот ладонью. Том снова постучал.
   Опять послышалось хихиканье, теперь уже вполне отчетливо.
   – Ты тут, Дэл? – крикнул он.
   – Тише ты ради Бога, – донесся шепот Дэла.
   – В чем дело?
   – Потише, я говорю. Сейчас приду к тебе.
   Минуту спустя левая половинка двери сдвинулась на дюйм, и в щели показалась физиономия Дэла.
   – Ты где пропадал весь день? – осведомился он.
   – Слушай, нам необходимо поговорить. Понимаешь, он мне внушил, что сейчас зима…
   – А, галлюцинаторное изменение местности, – небрежно произнес Дэл. – Вообще, он все свое время тратит на тебя, а я тут вынужден торчать один как перст…
   – А еще я летал, но об этом у меня сохранилось лишь воспоминание.
   Говоря это. Том чуть ли не надеялся, что Дэл примется его разубеждать. Однако ничего подобного не последовало.
   – Да ты просто замечательно проводишь время, – сказал Дэл. – Что ж, я рад за тебя.
   – Еще я встретил старуху, которая не говорит по-английски. Еле ее поймал, так она от меня припустила. А твой дядюшка…
   Голос его оборвался: сквозь щелку он увидел девушку.
   На ней была одна из рубашек Дэла, накинутая поверх черного купальника. Волосы ее еще не высохли, глаза блестели.
   Дэл оглянулся через плечо, потом чуть раздраженно посмотрел на Тома.
   – Ну раз уж ты ее увидел… После ужина она купалась в озере, и я ее пригласил зайти. Ладно уж, заходи и ты.
   Девушка отступила к слегка помятой постели. Том не мог оторвать от нее взгляд. Красива ли она? Разобрать это он был не состоянии, как и в тот раз, когда видел ее на вершине холма ночью. Ясно было одно: она совершенно не походила на пользующихся успехом девочек из школы Фиппса – Бернвуда и тем не менее словно магнитом притягивала к себе взгляд. Она посмотрела на свои ноги, потом на Тома и смущенно запахнула на себе рубашку Дэла.
   – Ты, вероятно, уже догадался, что перед тобой – Роза Армстронг, – сказал Дэл.
   Девушка присела на кровать.
   – А я – Том Армстронг. Господи, что это я! Меня зовут Фланаген, Том Фланаген.

Глава III


ГУСИНАЯ ПАСТУШКА

   Достаточно было одного лишь взгляда, чтобы понять, почему Дэл говорил, что у нее «обиженное» выражение лица.
   Мне это сразу бросилось в глаза. Лицо ее было таким, точно ей нанесли тысячу оскорблений, причем не сразу, а постепенно, и она точно так же постепенно от них отмывалась. Так это или нет, в любом случае отмыться ей не удалось. Ей-богу, мне не верилось, что Дэл виделся с этой потрясающей девочкой каждое лето, что она сидела точно так же на его кровати, сжав колени. В тот миг я осознал, что в моих отношениях с Дэлом произошла необратимая перемена.

Глава 1


МАЙАМИ-БИЧ, 1975 ГОД

   Но прежде чем мы рассмотрим Розу Армстронг глазами Тома Фланагена и вместе с тремя молодыми людьми станем свидетелями умопомрачительных событий, происшедших в те последние несколько месяцев их пребывания в Обители Теней, я должен сделать необходимое отступление. В повествовании моем до настоящего момента обитали два "призрака". Первым, разумеется, была Роза Армстронг, сидящая теперь в черном купальном костюме и рубашке своего приятеля на слегка взбитой постели Дэла и приводящая в смятение Тома Фланагена. Второй же призрак, лишь мельком упомянутый в первой части книги, скорее всего, уже забыт читателем – я имею в виду Маркуса Рейли. Для меня это – одна из ключевых фигур по двум причинам. Во-первых, потому, что самоубийство, в особенности совершенное еще достаточно молодым человеком, не так-то просто выкинуть из головы. А во-вторых, я в последний раз виделся с Маркусом Рейли за несколько месяцев до этой трагедии, и вот тогда он сказал мне кое-что, имеющее, на мой взгляд, прямое отношение к истории Дэла Найтингейла и Тома Фланагена.
   Впрочем, может, я и ошибаюсь.
   Как я уже упоминал в начале книги, Рейли оказался самым большим неудачником из моих однокашников. В то же время успехи его в Карсоне были неоспоримы, хотя и не имели отношения к учебе. Просто он был отличным спортсменом, а в числе лучших его друзей были Пит Бейлис, Чип Хоган, ну и, конечно, Бобби Холлингсуорс – последний, впрочем, находился в прекрасных отношениях практически со всеми. Крепкий, атлетически сложенный блондин, похожий на молодого Арнольда Палмера, Маркус был из тех, о ком говорят: светит, но не греет. Его главной чертой было стремление всегда плыть по течению, воспринимая окружающий мир таким, какой он есть. Семья у него была одной из самых состоятельных: их особняк на Куантум-хиллз превосходил по роскоши дом Хиллманов. Он мог считаться образцовым питомцем Карсона и с возрастом стал бы походить на мистера Фитцхаллена, хотя преподавательскую карьеру ни за что бы не выбрал.
   Окончив школу, Рейли поступил в частный колледж на Юго-Востоке, не помню, в какой именно. Помню только его восторг по поводу того, что наконец-то он нашел место, где активность в "общественной жизни" считалась столь же важной, как и учеба. После колледжа он закончил юридический факультет университета того же штата. Я уверен, он был там, так сказать, крепким середняком. В 1971 году я узнал от Чипа Хогана, что Рейли работает в адвокатской конторе в Майами. Что ж, и работа, и место проживания казались идеальными для него.
   Спустя четыре года один нью-йоркский журнал заказал мне статью о знаменитом писателе-политэмигранте, который как раз отдыхал зимой в Майами-Бич. В компании знаменитости я провел, вероятно, два самых тоскливых дня моей жизни. Свой отель на залитой солнцем Коллинз-авеню этот самовлюбленный зануда покидал исключительно в теплом фланелевом костюме, фетровой шляпе и с огромным зонтом в руках – слава Богу, он хотя бы держал его закрытым. Всемирно известный романист испытывал отвращение ко всему американскому, потому-то и решил провести два месяца именно в Майами-Бич. Даже американская денежная система выводила его из себя: "Вы это называете "четвертаком"? Боже мой, как грубо и пошло!" Собрав достаточно материала для будущей статьи, я решил временно выкинуть всю эту ахинею из башки и повидаться лучше с Бобби Холлингсуорсом, которого не видел по меньшей мере лет десять. Из журнала для выпускников привилегированных учебных заведений я знал, что он живет в Майами-Бич и является владельцем фирмы по производству сантехники. Однажды в аэропорту Атланты я забежал в туалет: на писсуаре красовалась табличка "ХОЛЛИНГСУОРС. КЕРАМИКА". В общем, мне захотелось посмотреть, каким он стал теперь, а когда я позвонил, он с радостью пригласил меня к себе.
   Его громадный особняк в испанском колониальном стиле выходил к бухте, на противоположном берегу которой красовались фешенебельные отели. У пирса стояла яхта сорокафутовой длины, выглядевшая так, будто Атлантический океан был для нее не более чем прудом.
   – Замечательное местечко, – заливался соловьем Бобби за ужином. – Здесь лучший в мире климат, полным-полно воды, а уж возможности для бизнеса поистине уникальные.
   Нет, без дураков, если и существует рай земной, то он – здесь. В Аризону я бы не вернулся и за целое состояние, не говоря уже о северных штатах – упаси Боже!
   В свои тридцать два года Бобби уже имел солидное брюшко, да и вообще был маленьким, кругленьким, как домашний кабанчик. На пальце-сардельке красовался перстень с бриллиантом размером почти с фасолину. Как и прежде, он сиял своей неизменной улыбкой, прямо-таки приклеенной к физиономии. Одет он был в желтую махровую рубаху и того же цвета шорты. Он явно упивался своим достатком, и я за него был искренне рад. Судя по всему, начальный капитал ему предоставила семья жены, и он сумел им распорядиться самым удачным образом, так, что новые родственники даже не ожидали. Его благоверная, Моника, за ужином все больше помалкивала, лишь выбегая без конца на кухню.
   – Она ко мне относится как к августейшей персоне, – самодовольно заявил Бобби, когда Моника в очередной раз отправилась присмотреть за кухаркой. – Дома я чувствую себя императором. Все, что у нее есть в жизни, это я да разве что вон та яхта. Когда я ее подарил Монике в прошлом году на Рождество, она прыгала вокруг меня, как щенок. Мне-то эта яхта до лампочки, но Моника счастлива, ну и замечательно.
   Послушай, если ты играешь в гольф, мы завтра можем отправиться в клуб – у меня есть запасной набор клюшек.
   – Извини, я не играю, – ответил я.
   – Ты не играешь в гольф?! – Бобби прямо-таки ошалел.
   Вероятно, он просто забыл, что я живу в несколько иных климатических условиях. – Ну, в таком случае, может, покатаемся на яхте? Побалдеем, немного выпьем, а? И Моника будет в восторге.
   Я ответил, что это – можно.
   – Отлично, старик. А знаешь, ведь именно к этому нас и готовили в школе. Разве я не прав?
   – К чему "этому", Бобби?
   Тут за стол вернулась его супружница, и Бобби не преминул похвалиться:
   – Завтра он пойдет с нами на яхте. Побалуемся спиннингом, поймаем что-нибудь на ужин…
   Моника устало улыбнулась.
   – Все будет просто замечательно. Так о чем я говорил?
   Ах да, о нашей старой доброй школе. Ведь ее главная цель – научить нас, как достичь того, чего я достиг, и какую жизнь вести потом, после достижения успеха – не важно, в какой сфере деятельности. Разве я не прав? Ты можешь исколесить весь Юго-Восток, и где бы ты ни остановился отлить, обязательно увидишь мое имя.
   Моника отвела глаза и принялась изучать салатный лист в тарелке.
   – Давно ты виделся с Маркусом Рейли? – перевел я разговор на другую тему. – Насколько мне известно, он тоже здесь живет.
   – Да виделись мы как-то раз, – нехотя ответил Бобби. – Не стоило мне это делать. Понимаешь, Маркус вляпался в какую-то темную историю, из-за чего его лишили адвокатской лицензии. Советую тебе держаться от него подальше. Он конченый человек.