Страница:
– Билли? – сказал он в трубку. – Это Честер. Думал, тебе будет интересно послушать про новичков. В большинстве своем – неплохие, однако отдельные экземпляры дают пищу для размышлений. Поэтому тебе и позвонил. Да, поделиться с тобой соображениями и, так сказать, скоординировать наши усилия. Идет? Ладно, перехожу к делу. Во-первых, есть один весьма перспективный футболист, по фамилии Хоган, вот только что касается учебы могут быть проблемы… Нет, не могу сказать ничего определенного, просто мне так показалось. Я вовсе не хочу, Билли, заранее настраивать тебя против парня, но ты его держи в ежовых рукавицах, ладно? У него есть задатки лидера, что, может быть, и хорошо, и плохо.
Теперь перехожу к действительно плохому: есть среди них настоящее чудо в перьях. Зовут его Брик, Дейв Брик. Волосы как у вонючего зулуса, грязнее моей чертовой колымаги.
Ну ты понимаешь, что отсюда следует. Полагаю, вопрос с ним необходимо решить немедленно и радикально, чтобы одна паршивая овца не испортила все стадо, то бишь всю школу. Кроме того, один умник по фамилии Шерман. Он успел уже кое-что ляпнуть в регистрационной анкете… Ты записываешь имена?
Стерев с лица пот, Ридпэт покосился на лестницу: как можно слушать эту мерзость днями напролет?
– И еще. Помнишь, попечительский совет перевел к нам из Эндовера одного сироту? Найтингейла. Зачислив его, мы, вероятно, сделали большую ошибку, Билли. То есть, быть может, Эндовер был рад-радешенек от него избавиться. Почему? Во-первых, его внешний вид. Он напоминает маленького грека, что ли, или итальяшку, да еще, похоже, трусоват…
Ну, Билли, черт возьми, первое впечатление меня еще никогда не обманывало. И, между прочим, оно очень скоро подтвердилось: я его застукал с колодой карт. Да, можешь себе представить? В библиотеке… Говорит, что показывал карточный фокус Тому Фланагену. Да-да, карточный фокус…
С ума сойти, да? Разумеется, карты я конфисковал. Думаю, этот парень станет битником или чем-нибудь еще похлеще.
Конечно ты прав, Билли, никогда не надо говорить заранее, и все же… Да ты пойми: эти чертовы карты я сцапал прямо у него из рук, к тому же он попытался сопротивляться.,. Ну хорошо, Билли, только я все-таки думаю, что его следует зачислить в черный список вместе с этим Бриком…
Некоторое время он молча слушал. Лицо его сначала напряглось, затем скривилось.
– Да, безусловно. Со Стивом в этом году будет все нормально. Ты сам увидишь, как он переменился, – ведь он теперь выпускник. В этом возрасте они стремительно взрослеют.
Наконец он с явным облегчением положил трубку. Стив взрослеет?! У Торпа было двое сыновей – приятной наружности, да к тому же вполне благополучных, и о ком Ридпэту меньше всего хотелось говорить с ним, так это о Стиве. Чем меньше тот узнает про него, тем лучше.
"Скелет" – так прозвали его сына… О Боже!
Поднявшись с кресла, Ридпэт лягнул кейс, полный футбольных программок, в задумчивости сделал несколько шагов к лестнице, затем повернулся и, подхватив чемоданчик, направился в полуподвальный этаж, в свой кабинет. Нужно было кое-что обмозговать насчет младшей команды перед первой тренировкой. Выходя из гостиной, он случайно заглянул в кухню и неожиданно увидел там на фоне окна тощий силуэт Стива. Перегнувшись через мойку, Стив уткнулся в стекло, выпачкав его сальным носом и губами. Так, значит, сын все-таки иногда спускается вниз из своей берлоги?
Теперь перехожу к действительно плохому: есть среди них настоящее чудо в перьях. Зовут его Брик, Дейв Брик. Волосы как у вонючего зулуса, грязнее моей чертовой колымаги.
Ну ты понимаешь, что отсюда следует. Полагаю, вопрос с ним необходимо решить немедленно и радикально, чтобы одна паршивая овца не испортила все стадо, то бишь всю школу. Кроме того, один умник по фамилии Шерман. Он успел уже кое-что ляпнуть в регистрационной анкете… Ты записываешь имена?
Стерев с лица пот, Ридпэт покосился на лестницу: как можно слушать эту мерзость днями напролет?
– И еще. Помнишь, попечительский совет перевел к нам из Эндовера одного сироту? Найтингейла. Зачислив его, мы, вероятно, сделали большую ошибку, Билли. То есть, быть может, Эндовер был рад-радешенек от него избавиться. Почему? Во-первых, его внешний вид. Он напоминает маленького грека, что ли, или итальяшку, да еще, похоже, трусоват…
Ну, Билли, черт возьми, первое впечатление меня еще никогда не обманывало. И, между прочим, оно очень скоро подтвердилось: я его застукал с колодой карт. Да, можешь себе представить? В библиотеке… Говорит, что показывал карточный фокус Тому Фланагену. Да-да, карточный фокус…
С ума сойти, да? Разумеется, карты я конфисковал. Думаю, этот парень станет битником или чем-нибудь еще похлеще.
Конечно ты прав, Билли, никогда не надо говорить заранее, и все же… Да ты пойми: эти чертовы карты я сцапал прямо у него из рук, к тому же он попытался сопротивляться.,. Ну хорошо, Билли, только я все-таки думаю, что его следует зачислить в черный список вместе с этим Бриком…
Некоторое время он молча слушал. Лицо его сначала напряглось, затем скривилось.
– Да, безусловно. Со Стивом в этом году будет все нормально. Ты сам увидишь, как он переменился, – ведь он теперь выпускник. В этом возрасте они стремительно взрослеют.
Наконец он с явным облегчением положил трубку. Стив взрослеет?! У Торпа было двое сыновей – приятной наружности, да к тому же вполне благополучных, и о ком Ридпэту меньше всего хотелось говорить с ним, так это о Стиве. Чем меньше тот узнает про него, тем лучше.
"Скелет" – так прозвали его сына… О Боже!
Поднявшись с кресла, Ридпэт лягнул кейс, полный футбольных программок, в задумчивости сделал несколько шагов к лестнице, затем повернулся и, подхватив чемоданчик, направился в полуподвальный этаж, в свой кабинет. Нужно было кое-что обмозговать насчет младшей команды перед первой тренировкой. Выходя из гостиной, он случайно заглянул в кухню и неожиданно увидел там на фоне окна тощий силуэт Стива. Перегнувшись через мойку, Стив уткнулся в стекло, выпачкав его сальным носом и губами. Так, значит, сын все-таки иногда спускается вниз из своей берлоги?
Глава 8
"ВСЕЛЕННАЯ" ДЭЛА
– Я тут всего четвертый день, но мне не хотелось сидеть на чемоданах, как они сидят. – говорил Дэл. Теперь он уже явно нервничал, это чувствовалось по голосу. – Поэтому и решил разобрать свои вещи. – В коридоре послышались шаркающие шаги. – Ну, что скажешь?
– Ничего себе… – пробормотал Том. Обстановка комнаты Дэла, которую из-за полумрака он едва мог рассмотреть, поразила его. На стене над кроватью висела огромная карта звездного неба, а напротив – несколько фотографий в рамках. Он узнал Джона Скарна по фото, напечатанному в его собственной книжке про карточные фокусы, и, конечно, Гудини, однако остальные не были знакомы ему. Люди с серьезными лицами и пронизывающим взглядом, хотя в их облике присутствовало что-то театральное. Фокусники, наверно…
С полки, подвешенной под фотографиями на уровне пояса, скалился череп, внутри находилась маленькая свечка, которую Дэл тут же зажег. Только сейчас Том обратил внимание на книги: ими была забита полка над черепом. Вся комната, включая и письменный стол, оказалась завалена самыми разнообразными предметами, имеющими отношение к магии. Он увидел хрустальный шар на куске бархата, миниатюрную гильотину, шляпу-цилиндр, несколько шкафчиков с выдвижными ящичками, украшенных филигранью и лакированных, с китайской росписью, черную трость с серебряным набалдашником. Высокие окна были полностью закрыты зеленым аквариумом, со дна которого сквозь стайки мельтешащих рыбок поднимались пузырьки воздуха.
– Глазам своим не верю, – выдохнул Том. – Даже не знаю, чему больше удивляться. И это все – твое?
– Ну, я это собрал не сразу, – ответил Дэл. – Кое-что было у меня давным-давно: лет этак с десяти, когда я начал этим делом увлекаться. Теперь-то я уже почти профессионал. Уверен, это мое будущее.
– Ты собираешься стать фокусником? – удивился Том.
– Ага. Ты тоже?
– Вообще-то, я об этом никогда не думал. Но вот одна мысль пришла мне в голову именно сейчас.
Дэл взглянул на него вопросительно и, как Тому показалось, чуть испуганно.
– Предполагаю, что в этом году в школе станет гораздо интереснее – благодаря тебе.
Дэл ответил шутливым поклоном.
Бад Коупленд принес им два запотевших от холода бокала "кока-колы" со льдом и дольками лимона, после чего мальчики почти целый час рассматривали коллекцию Дэла. Затем тот своим тоненьким голоском принялся с энтузиазмом объяснять Тому секреты некоторых фокусов, которые, по его утверждению, неизменно приводили его в восторг, с тех пор как он заинтересовался этим делом.
– Все, что иллюзионисты показывают со сцены, не стоит ломаного гроша, – заявил Дэл. – Я предпочитаю непосредственный контакт со зрителем. Как говорит мой дядя Коул, если ты можешь проделывать карточные фокусы на таком вот близком расстоянии, тебе удастся абсолютно все… – Дэл наставительно поднял указательный палец, что в сочетании с цилиндром, который он нахлобучил с самого начала, придало ему уморительный вид. – Нет, не совсем так. Не абсолютно, а почти все. Дядюшка, кстати, проделывает такое, что просто ахнешь, однако он не хочет раскрывать свои секреты даже мне. По его словам, некоторые фокусы – настоящее искусство, а не просто иллюзия, следовательно, это – настоящее волшебство. Дать этому разумное объяснение просто невозможно. – Поняв, что выглядит комично, Дэл опустил наконец палец. – По крайней мере, так утверждает он. Вообще мне кажется, что ему ведомо много такого, о чем ни одна живая душа даже не подозревает. Он довольно забавный, но иногда может нагнать такой страх, что душа уходит в пятки. Человек он просто выдающийся. Он лучше всех, по крайней мере я так считаю.
Дэл настолько увлекся, что даже сквозь смуглую кожу на щеках проступил румянец.
– Он фокусник?
– Причем самый лучший. Но в отличие от других ни разу не выступал на сцене.
– А где же?
– Только дома. Он дает частные представления для узкого круга. Это даже нельзя назвать представлениями: он это делает главным образом для самого себя. В общем, мне трудно объяснить… Быть может, ты с ним когда-нибудь познакомишься и все увидишь сам.
Дэл присел на кровать и взглянул на Тома так, как будто жалел, что сказал лишнее. Гордость за своего замечательного дядюшку боролась в нем с другими чувствами.
И тут до Тома дошло: Дэла заставило разговориться его тягостное одиночество, и он, судя по всему, нарушил некий запрет.
– Он тебе не разрешает говорить с кем-либо о себе? – полуутвердительно спросил Том.
Дэл медленно кивнул.
– Да. Это из-за Тима и Валерии.
– Твоих крестных?
– Конечно. Они его не понимают, не могут понять. Откровенно говоря, он ведь действительно немного не в себе. – Дэл тут же оборвал себя и, откинувшись назад, переменил тему:
– Давай, покажи, что ты умеешь. У тебя есть с собой карты или возьмешь мои?
– Тогда, в четырнадцать лет, я воображал себя мастером карточных фокусов. После того как заболел отец, я просто-таки окунулся в это дело, чтобы хоть немного отвлечься. Те книжки, что у меня были, я вызубрил чуть ли не наизусть всего за месяц.
Мы с ним беседовали в той самой «Красной Шапочке», о которой говорил Шерман, назвав это место притоном, что почти соответствовало истине.
– После того, что я увидел в комнате у Дэла, можно было предположить, каков его уровень: если он пока и не профессионал, то очень близок к этому. И тем не менее я вообразил, что смогу с ним потягаться именно в том, в чем он себя чувствовал как рыба в воде: в карточных фокусах при непосредственном контакте со зрителем. Ну так вот, он знал, что я собираюсь делать, раньше, чем я это проделывал, и сам делал то же лучше меня раз в сто. От избитых приемов, вроде отвлечения внимания или банального шулерства, его просто тошнило. Дэл обладал просто фантастической памятью и наблюдательностью, используя эти качества на все сто. Я был просто поражен, я был уничтожен. Подобной ловкости рук я в жизни не видал. – Том вдруг расхохотался. – Да и что вообще я видел, прежде чем познакомился с Дэлом?
– Черт, мне же надо позвонить домой, – спохватился Том. – Мама, наверное, недоумевает, куда это я запропастился.
– Тебе надо идти домой? Прямо сейчас?
– Я мог бы попросить ее заехать за мной через часик.
– Да, так было бы лучше. Мне бы не хотелось, чтобы ты уходил прямо сейчас.
– Мне тоже.
– Ну и отлично. Телефон в соседней спальне – ты можешь позвонить оттуда.
Том прошел через холл в соседнюю спальню, которой, судя по всему, пользовались крестные родители Дэла. Дорогие кожаные чемоданы, наполненные кое-как сложенной одеждой, валялись на неубранной кровати; на стульях высились штабеля коробок с наклеенными на них бирками. Телефонный аппарат стоял на одной из прикроватных тумбочек, рядом со справочником, раскрытым на страницах с адресами и телефонами агентов по торговле недвижимостью.
Из машины вышла пара. Похоже, оба пребывали в отвратительном настроении: либо они только что поругались, либо таким было их перманентное состояние. Мужчина – крупный блондин, кричаще и безвкусно одетый. Женщина – тоже блондинка, в тонком, как паутинка, платье. Черты лица обоих сильно различались: крупные, несколько размытые, у мужчины и тонкие, резкие – у дамы.
Из вестибюля их голоса зазвучали громче; Том даже уловил слабый бостонский акцент. Будь он в гостях у кого-нибудь другого, скажем у Морриса Филдинга или Хоуи Стерна, то, конечно же, спустился бы вниз, чтобы поздороваться, а уж незнакомым тем более надо бы представиться. Однако при виде этой до крайности раздраженной пары у Тома не возникло ни малейшего желания знакомиться с Хиллманами, как, впрочем, очевидно, и у них самих, да и Дэл вряд ли был бы рад такому проявлению вежливости. Поэтому Том предпочел вернуться в комнату Дэла, его "вселенную", по пути раздумывая о том, каким он хотел бы видеть свой собственный "мир".
– Вы ведь подружитесь с нашим Дэлом, да? – мягко проговорил он.
Том кивнул и машинально протянул руку. Коупленд, широко улыбаясь, горячо сжал его ладонь. На лице дворецкого мелькнуло выражение признательности и тут же исчезло.
– Я вижу, Фланагены из Аризоны – истинные джентльмены, – проговорил негр, все еще сжимая руку мальчика. – Удачи тебе. Рыжик, и будь осторожен.
Уже в машине мать сказала Тому:
– Я и не знала, что этот дом купила негритянская семья.
Удачи тебе, Рыжик, и будь осторожен…
– Ничего себе… – пробормотал Том. Обстановка комнаты Дэла, которую из-за полумрака он едва мог рассмотреть, поразила его. На стене над кроватью висела огромная карта звездного неба, а напротив – несколько фотографий в рамках. Он узнал Джона Скарна по фото, напечатанному в его собственной книжке про карточные фокусы, и, конечно, Гудини, однако остальные не были знакомы ему. Люди с серьезными лицами и пронизывающим взглядом, хотя в их облике присутствовало что-то театральное. Фокусники, наверно…
С полки, подвешенной под фотографиями на уровне пояса, скалился череп, внутри находилась маленькая свечка, которую Дэл тут же зажег. Только сейчас Том обратил внимание на книги: ими была забита полка над черепом. Вся комната, включая и письменный стол, оказалась завалена самыми разнообразными предметами, имеющими отношение к магии. Он увидел хрустальный шар на куске бархата, миниатюрную гильотину, шляпу-цилиндр, несколько шкафчиков с выдвижными ящичками, украшенных филигранью и лакированных, с китайской росписью, черную трость с серебряным набалдашником. Высокие окна были полностью закрыты зеленым аквариумом, со дна которого сквозь стайки мельтешащих рыбок поднимались пузырьки воздуха.
– Глазам своим не верю, – выдохнул Том. – Даже не знаю, чему больше удивляться. И это все – твое?
– Ну, я это собрал не сразу, – ответил Дэл. – Кое-что было у меня давным-давно: лет этак с десяти, когда я начал этим делом увлекаться. Теперь-то я уже почти профессионал. Уверен, это мое будущее.
– Ты собираешься стать фокусником? – удивился Том.
– Ага. Ты тоже?
– Вообще-то, я об этом никогда не думал. Но вот одна мысль пришла мне в голову именно сейчас.
Дэл взглянул на него вопросительно и, как Тому показалось, чуть испуганно.
– Предполагаю, что в этом году в школе станет гораздо интереснее – благодаря тебе.
Дэл ответил шутливым поклоном.
Бад Коупленд принес им два запотевших от холода бокала "кока-колы" со льдом и дольками лимона, после чего мальчики почти целый час рассматривали коллекцию Дэла. Затем тот своим тоненьким голоском принялся с энтузиазмом объяснять Тому секреты некоторых фокусов, которые, по его утверждению, неизменно приводили его в восторг, с тех пор как он заинтересовался этим делом.
– Все, что иллюзионисты показывают со сцены, не стоит ломаного гроша, – заявил Дэл. – Я предпочитаю непосредственный контакт со зрителем. Как говорит мой дядя Коул, если ты можешь проделывать карточные фокусы на таком вот близком расстоянии, тебе удастся абсолютно все… – Дэл наставительно поднял указательный палец, что в сочетании с цилиндром, который он нахлобучил с самого начала, придало ему уморительный вид. – Нет, не совсем так. Не абсолютно, а почти все. Дядюшка, кстати, проделывает такое, что просто ахнешь, однако он не хочет раскрывать свои секреты даже мне. По его словам, некоторые фокусы – настоящее искусство, а не просто иллюзия, следовательно, это – настоящее волшебство. Дать этому разумное объяснение просто невозможно. – Поняв, что выглядит комично, Дэл опустил наконец палец. – По крайней мере, так утверждает он. Вообще мне кажется, что ему ведомо много такого, о чем ни одна живая душа даже не подозревает. Он довольно забавный, но иногда может нагнать такой страх, что душа уходит в пятки. Человек он просто выдающийся. Он лучше всех, по крайней мере я так считаю.
Дэл настолько увлекся, что даже сквозь смуглую кожу на щеках проступил румянец.
– Он фокусник?
– Причем самый лучший. Но в отличие от других ни разу не выступал на сцене.
– А где же?
– Только дома. Он дает частные представления для узкого круга. Это даже нельзя назвать представлениями: он это делает главным образом для самого себя. В общем, мне трудно объяснить… Быть может, ты с ним когда-нибудь познакомишься и все увидишь сам.
Дэл присел на кровать и взглянул на Тома так, как будто жалел, что сказал лишнее. Гордость за своего замечательного дядюшку боролась в нем с другими чувствами.
И тут до Тома дошло: Дэла заставило разговориться его тягостное одиночество, и он, судя по всему, нарушил некий запрет.
– Он тебе не разрешает говорить с кем-либо о себе? – полуутвердительно спросил Том.
Дэл медленно кивнул.
– Да. Это из-за Тима и Валерии.
– Твоих крестных?
– Конечно. Они его не понимают, не могут понять. Откровенно говоря, он ведь действительно немного не в себе. – Дэл тут же оборвал себя и, откинувшись назад, переменил тему:
– Давай, покажи, что ты умеешь. У тебя есть с собой карты или возьмешь мои?
***
Спустя много лет Том Фланаген поведал мне, как Дэл – спокойно, ничуть не оскорбительно и даже с сочувствием – выставил его на посмешище:– Тогда, в четырнадцать лет, я воображал себя мастером карточных фокусов. После того как заболел отец, я просто-таки окунулся в это дело, чтобы хоть немного отвлечься. Те книжки, что у меня были, я вызубрил чуть ли не наизусть всего за месяц.
Мы с ним беседовали в той самой «Красной Шапочке», о которой говорил Шерман, назвав это место притоном, что почти соответствовало истине.
– После того, что я увидел в комнате у Дэла, можно было предположить, каков его уровень: если он пока и не профессионал, то очень близок к этому. И тем не менее я вообразил, что смогу с ним потягаться именно в том, в чем он себя чувствовал как рыба в воде: в карточных фокусах при непосредственном контакте со зрителем. Ну так вот, он знал, что я собираюсь делать, раньше, чем я это проделывал, и сам делал то же лучше меня раз в сто. От избитых приемов, вроде отвлечения внимания или банального шулерства, его просто тошнило. Дэл обладал просто фантастической памятью и наблюдательностью, используя эти качества на все сто. Я был просто поражен, я был уничтожен. Подобной ловкости рук я в жизни не видал. – Том вдруг расхохотался. – Да и что вообще я видел, прежде чем познакомился с Дэлом?
***
Дэл повернул череп со свечой лицом к стене, и полумрак в комнате, где громадный аквариум напрочь загораживал окна, стал не менее густым, чем в школьной библиотеке.– Черт, мне же надо позвонить домой, – спохватился Том. – Мама, наверное, недоумевает, куда это я запропастился.
– Тебе надо идти домой? Прямо сейчас?
– Я мог бы попросить ее заехать за мной через часик.
– Да, так было бы лучше. Мне бы не хотелось, чтобы ты уходил прямо сейчас.
– Мне тоже.
– Ну и отлично. Телефон в соседней спальне – ты можешь позвонить оттуда.
Том прошел через холл в соседнюю спальню, которой, судя по всему, пользовались крестные родители Дэла. Дорогие кожаные чемоданы, наполненные кое-как сложенной одеждой, валялись на неубранной кровати; на стульях высились штабеля коробок с наклеенными на них бирками. Телефонный аппарат стоял на одной из прикроватных тумбочек, рядом со справочником, раскрытым на страницах с адресами и телефонами агентов по торговле недвижимостью.
***
Набрав домашний номер, Том переговорил с матерью и положил трубку как раз в тот момент, когда снаружи послышался звук мотора. Он подошел к окну – у ворот гаража остановился серый "ягуар", похожий на быстроходный катер.Из машины вышла пара. Похоже, оба пребывали в отвратительном настроении: либо они только что поругались, либо таким было их перманентное состояние. Мужчина – крупный блондин, кричаще и безвкусно одетый. Женщина – тоже блондинка, в тонком, как паутинка, платье. Черты лица обоих сильно различались: крупные, несколько размытые, у мужчины и тонкие, резкие – у дамы.
Из вестибюля их голоса зазвучали громче; Том даже уловил слабый бостонский акцент. Будь он в гостях у кого-нибудь другого, скажем у Морриса Филдинга или Хоуи Стерна, то, конечно же, спустился бы вниз, чтобы поздороваться, а уж незнакомым тем более надо бы представиться. Однако при виде этой до крайности раздраженной пары у Тома не возникло ни малейшего желания знакомиться с Хиллманами, как, впрочем, очевидно, и у них самих, да и Дэл вряд ли был бы рад такому проявлению вежливости. Поэтому Том предпочел вернуться в комнату Дэла, его "вселенную", по пути раздумывая о том, каким он хотел бы видеть свой собственный "мир".
***
Когда мать приехала за Томом, он вслед за Бадом Коуплендом спустился к парадному входу. В заполненной коробками и ящиками гостиной он заметил Тима и Валерию: они стояли с бокалами в руках и даже не взглянули в его сторону. Бад Коупленд, выпустив его, высунулся в дверь.– Вы ведь подружитесь с нашим Дэлом, да? – мягко проговорил он.
Том кивнул и машинально протянул руку. Коупленд, широко улыбаясь, горячо сжал его ладонь. На лице дворецкого мелькнуло выражение признательности и тут же исчезло.
– Я вижу, Фланагены из Аризоны – истинные джентльмены, – проговорил негр, все еще сжимая руку мальчика. – Удачи тебе. Рыжик, и будь осторожен.
Уже в машине мать сказала Тому:
– Я и не знала, что этот дом купила негритянская семья.
Удачи тебе, Рыжик, и будь осторожен…
Глава 9
СОН ТОМА
Странное предупреждение Бада Коупленда определенно наложило отпечаток на сон, привидевшийся Тому той же ночью. Приснился ему гриф – Тому доводилось видеть этих пернатых страшилищ, когда он путешествовал с родителями по аризонской пустыне. Грифы, как правило, неподвижно восседали на возвышении: островерхой крыше дома, верхушке одиноко растущего дерева или же на вершине скалы…
Местность была пустынной, поросшей чахлым кустарником. Гриф уставился на Тома холодным пронизывающим взглядом, будто все-все знал про него и видел всю его подноготную. Чудовищная птица напоминала сфинкса, равнодушного ко всему – к жаре и холоду, к жизни и смерти. Как и древний сфинкс, гриф невозмутимо взирал на окружающий его мир, жизнь в котором текла своим чередом, нисколько не волнуя бесстрастного наблюдателя.
Сколько этому грифу было лет? Сколько эти птицы живут вообще? Наверное, долго-долго, а этот, надо думать, уже был пожилым. Перья его слиплись от многолетней грязи, клюв потемнел.
Сначала мерзкое существо пожрало его отца, теперь настал черед самого Тома. Ничто его не остановит, жизнь идет своим чередом, время от времени предоставляя грифу пищу, чтобы тот насытился. Так было и будет всегда…
Отец умер, и тело его стало для грифа пищей. Теперь это был дочиста обглоданный скелет. Отвратительная птица внезапно шевельнулась и, подпрыгивая на когтистых лапах, приблизилась к Тому, вперив немигающий взгляд прямо ему в лицо.
И вдруг чудовище заговорило. Если б змеи, крысы или летучие мыши обладали даром речи, они бы, наверное, говорили так же: слишком быстро, хрипловато-клекочуще, трудноразличимо для человеческого уха. Гриф говорил что-то чрезвычайно важное, но разобрать слова с первого раза было совершенно невозможно, а повторять птица, похоже, не намеревалась. Да и сам Том от души надеялся никогда больше не слышать этот жуткий голос-клекот.
Нимало не заботясь, понял ли Том его слова или нет, словно тот был не более чем иссохшим сучком, упавшим с растущей чуть поодаль юкки, гриф склонил лысую голову набок, повернулся и запрыгал прочь, в пустыню.
Жара становилась все более невыносимой.
Внезапно – как это обычно случается во сне – Том очутился вместо пустыни в болотистой местности, поросшей густым папоротником, а удалялся от него уже не гриф, а человек в длинном пальто. Походка его напоминала птичью, а двигался он, не оборачиваясь, не обращая ни малейшего внимания на мальчика. Постепенно силуэт его растворялся в серовато-мглистом, насыщенном влагой воздухе. Фигура на секунду скрылась за валуном, появилась снова и наконец исчезла.
Оттуда, где только что Том видел таинственного незнакомца, вдруг бесшумно взлетела громадная белесая птица.
Взмахнув крыльями, она воспарила ввысь…
Том проснулся, уверенный, что отец умер. Его бездыханное тело лежит сейчас в родительской спальне, рядом с еще не пробудившейся и ничего не подозревающей матерью.
Боль и отчаяние охватили Тома. Сердце его бешено заколотилось и вдруг подпрыгнуло куда-то к горлу. Сбросив одеяло и глухо застонав, с трудом сдерживая рвущийся наружу крик, мальчик вскочил и, окруженный кромешной, враждебной тьмой, кинулся в холл.
Дрожа всем телом, он схватился за ручку двери родительской спальни, на мгновение прикрыл глаза и, глубоко вздохнув, мягко нажал на ручку.
Переступив порог, Том выдохнул так громко, что разбудил мать. Она лежала одна на широкой двуспальной кровати, которая с отцовской стороны даже не была застелена.
– Том? – удивилась она.
– Папа…
– Он же в больнице, Томми, ты что – забыл? На обследовании. Все будет в порядке, ты не беспокойся. Завтра он должен вернуться… Да что с тобой?!
– Кошмар приснился… – пробормотал мальчик и, извинившись, побрел к себе в спальню.
Местность была пустынной, поросшей чахлым кустарником. Гриф уставился на Тома холодным пронизывающим взглядом, будто все-все знал про него и видел всю его подноготную. Чудовищная птица напоминала сфинкса, равнодушного ко всему – к жаре и холоду, к жизни и смерти. Как и древний сфинкс, гриф невозмутимо взирал на окружающий его мир, жизнь в котором текла своим чередом, нисколько не волнуя бесстрастного наблюдателя.
Сколько этому грифу было лет? Сколько эти птицы живут вообще? Наверное, долго-долго, а этот, надо думать, уже был пожилым. Перья его слиплись от многолетней грязи, клюв потемнел.
Сначала мерзкое существо пожрало его отца, теперь настал черед самого Тома. Ничто его не остановит, жизнь идет своим чередом, время от времени предоставляя грифу пищу, чтобы тот насытился. Так было и будет всегда…
Отец умер, и тело его стало для грифа пищей. Теперь это был дочиста обглоданный скелет. Отвратительная птица внезапно шевельнулась и, подпрыгивая на когтистых лапах, приблизилась к Тому, вперив немигающий взгляд прямо ему в лицо.
И вдруг чудовище заговорило. Если б змеи, крысы или летучие мыши обладали даром речи, они бы, наверное, говорили так же: слишком быстро, хрипловато-клекочуще, трудноразличимо для человеческого уха. Гриф говорил что-то чрезвычайно важное, но разобрать слова с первого раза было совершенно невозможно, а повторять птица, похоже, не намеревалась. Да и сам Том от души надеялся никогда больше не слышать этот жуткий голос-клекот.
Нимало не заботясь, понял ли Том его слова или нет, словно тот был не более чем иссохшим сучком, упавшим с растущей чуть поодаль юкки, гриф склонил лысую голову набок, повернулся и запрыгал прочь, в пустыню.
Жара становилась все более невыносимой.
Внезапно – как это обычно случается во сне – Том очутился вместо пустыни в болотистой местности, поросшей густым папоротником, а удалялся от него уже не гриф, а человек в длинном пальто. Походка его напоминала птичью, а двигался он, не оборачиваясь, не обращая ни малейшего внимания на мальчика. Постепенно силуэт его растворялся в серовато-мглистом, насыщенном влагой воздухе. Фигура на секунду скрылась за валуном, появилась снова и наконец исчезла.
Оттуда, где только что Том видел таинственного незнакомца, вдруг бесшумно взлетела громадная белесая птица.
Взмахнув крыльями, она воспарила ввысь…
Том проснулся, уверенный, что отец умер. Его бездыханное тело лежит сейчас в родительской спальне, рядом с еще не пробудившейся и ничего не подозревающей матерью.
Боль и отчаяние охватили Тома. Сердце его бешено заколотилось и вдруг подпрыгнуло куда-то к горлу. Сбросив одеяло и глухо застонав, с трудом сдерживая рвущийся наружу крик, мальчик вскочил и, окруженный кромешной, враждебной тьмой, кинулся в холл.
Дрожа всем телом, он схватился за ручку двери родительской спальни, на мгновение прикрыл глаза и, глубоко вздохнув, мягко нажал на ручку.
Переступив порог, Том выдохнул так громко, что разбудил мать. Она лежала одна на широкой двуспальной кровати, которая с отцовской стороны даже не была застелена.
– Том? – удивилась она.
– Папа…
– Он же в больнице, Томми, ты что – забыл? На обследовании. Все будет в порядке, ты не беспокойся. Завтра он должен вернуться… Да что с тобой?!
– Кошмар приснился… – пробормотал мальчик и, извинившись, побрел к себе в спальню.
Глава 10
ПОЭЗИЯ
Наутро, когда Рейчел Фланаген уехала за мужем в больницу Святой Марии, Том сел за письменный стол и написал стихи – в первый и последний раз в жизни. Что его к этому подтолкнуло, объяснить он был не в состоянии: поэзию он не любил и не понимал, стихов никогда не читал и как их сочинять – понятия не имел. То, что вышло из-под его пера, по его мнению, и стихами-то назвать было нельзя, поэтому он даже не побеспокоился о заголовке.
Вот что он написал:
И действительно, под заголовком "Когда люди жили в лесах дремучих…" оно появилось в зимнем номере школьного литературного журнала.
Вот что он написал:
Два года спустя мистер Фитцхаллен задал классу неимоверно трудное задание – написать стихи. Том, как ни старался следовать рекомендациям учителя ("Каждую строку можете начинать с одного и того же слова. Можно также повторять в каждой строке название какого-нибудь цвета или какой-то страны, особенно в конце строки – для рифмы"), не смог выжать из себя ни строчки. Тогда, отчаявшись, он вдруг вспомнил про то, давнишнее стихотворение и отыскал его в недрах письменного стола. Переписав его в тетрадку и сдав учителю, он получил свое произведение обратно с оценкой "отлично" и с комментарием, написанным каллиграфическим почерком Фитцхаллена: "Стихотворение проникнуто глубоким, зрелым чувством. Тебе пришлось над ним изрядно потрудиться, не правда ли ? А почему нет заголовка ? Если не возражаешь, я бы хотел поместить твое стихотворение в школьном журнале".
Летящий человек, твои ли это крылья?
Звери и птицы говорят с тобой, и ты
Там, в вышине, понимаешь их слова.
Сны, фокусы, футбол – все так перемешалось
В моей несчастной голове. Перед глазами –
Россыпи карт в безжизненной пустыне.
Летящий человек, ты ль мне явился
Как птица в небесах?
Летящий человек, вернешь ли мне отца?
Теперь, когда перед тобой, передо мной и перед ним
Есть время – вечность…
И действительно, под заголовком "Когда люди жили в лесах дремучих…" оно появилось в зимнем номере школьного литературного журнала.
Глава 11
"СНЕЖНЫЙ ЧЕЛОВЕК"
Как нам было указано, мы заняли первые два ряда самой большой аудитории, расположенной чуть дальше по коридору от нашей классной комнаты. Перед нами восседали в громоздких деревянных креслах мистер Брум, миссис Олинджер и высокий седовласый незнакомец с суровым, слегка удлиненным лицом, похожий на президента какого-нибудь банка. Справа от них высилась кафедра из дерева янтарного цвета.
Обернувшись, я заметил мистера Уэзерби, подсевшего к учителям на задний ряд. В промежутке между нашим классом и преподавателями рассаживались прочие ученики в порядке старшинства: за нами – второклассники и так далее, вплоть до выпускников, располагавшихся перед учителями. Многие были в костюмах, и почти каждый – в голубой блузе А аккуратно повязанном галстуке. Два выпускных класса здесь занимали явно привилегированное положение, что прямо-таки читалось на физиономиях старшеклассников. Да и весь их облик носил оттенок снисходительного превосходства.
Мистер Брум взобрался на кафедру и окинул начальственным взором аудиторию, в особенности первые ряды.
– Давайте, мальчики, начнем с молитвы, – возгласил он.
По аудитории пронесся шорох – более сотни ребят преклонили колени.
– Господи, дай нам разум, чтобы отличить хорошее от плохого, и укажи нам путь к пониманию того, что есть благо, а что – зло. Научи нас впитывать в себя знания и пользоваться ими, чтобы стать лучше, чем мы есть. И да преисполнимся мы в новом учебном году надеждой, усердием, дисциплиной и еще большим прилежанием. Аминь.
Он обратил взгляд на нас.
– Итак, начинается новый учебный год. Что это означает? Это означает, что вы, мальчики, должны проявить еще большее трудолюбие – ведь с каждым новым годом вы приближаетесь к колледжу, где нет места ленивым. И здесь, в школе, лентяев и бездельников мы тоже не потерпим. В особенности это относится к выпускному классу: в этом году вас ждет множество испытаний. Однако мы, преподаватели, не стремимся к развитию интеллекта за счет духовности.
Более того, лично я ставлю превыше всего именно духовное начало, и этот принцип, по моему разумению, должен лежать в основе нашей школьной жизни. Предупреждаю: некоторые из вас не смогут доучиться до конца года, и не обязательно из-за плохой успеваемости. Долг каждого из вас – неуклонно следовать моральным принципам нашей школы везде: на уроках, в спортзале, в ваших взаимоотношениях, наконец, в повседневной жизни. Мы будем внимательно следить за тем, как вы следуете этим благородным принципам, проявляя честность, порядочность, самоотверженность и прочие необходимые качества. Я хочу заверить как новичков, так и выпускников, а также всех, кто сидит в этой аудитории между ними, что сорняки на нашей ниве мы будем выпалывать безжалостно. В других школах для них хватит мест, но здесь мы их терпеть не станем. Если в стаде появляется паршивая овца – в этом виновата она сама, а вовсе не стадо. Мы распахиваем перед вами ворота в мир, ваша же задача – доказать, что вы того достойны. Я закончил. Старшеклассники, прошу вас выходить первыми.
– Вот уж настоящий снежный человек, прямо чудище какое-то, – шепнул мне Шерман на ухо, когда пришла наша очередь двигаться к выходу. – Подожди, я тебе еще расскажу про собак…
Обернувшись, я заметил мистера Уэзерби, подсевшего к учителям на задний ряд. В промежутке между нашим классом и преподавателями рассаживались прочие ученики в порядке старшинства: за нами – второклассники и так далее, вплоть до выпускников, располагавшихся перед учителями. Многие были в костюмах, и почти каждый – в голубой блузе А аккуратно повязанном галстуке. Два выпускных класса здесь занимали явно привилегированное положение, что прямо-таки читалось на физиономиях старшеклассников. Да и весь их облик носил оттенок снисходительного превосходства.
Мистер Брум взобрался на кафедру и окинул начальственным взором аудиторию, в особенности первые ряды.
– Давайте, мальчики, начнем с молитвы, – возгласил он.
По аудитории пронесся шорох – более сотни ребят преклонили колени.
– Господи, дай нам разум, чтобы отличить хорошее от плохого, и укажи нам путь к пониманию того, что есть благо, а что – зло. Научи нас впитывать в себя знания и пользоваться ими, чтобы стать лучше, чем мы есть. И да преисполнимся мы в новом учебном году надеждой, усердием, дисциплиной и еще большим прилежанием. Аминь.
Он обратил взгляд на нас.
– Итак, начинается новый учебный год. Что это означает? Это означает, что вы, мальчики, должны проявить еще большее трудолюбие – ведь с каждым новым годом вы приближаетесь к колледжу, где нет места ленивым. И здесь, в школе, лентяев и бездельников мы тоже не потерпим. В особенности это относится к выпускному классу: в этом году вас ждет множество испытаний. Однако мы, преподаватели, не стремимся к развитию интеллекта за счет духовности.
Более того, лично я ставлю превыше всего именно духовное начало, и этот принцип, по моему разумению, должен лежать в основе нашей школьной жизни. Предупреждаю: некоторые из вас не смогут доучиться до конца года, и не обязательно из-за плохой успеваемости. Долг каждого из вас – неуклонно следовать моральным принципам нашей школы везде: на уроках, в спортзале, в ваших взаимоотношениях, наконец, в повседневной жизни. Мы будем внимательно следить за тем, как вы следуете этим благородным принципам, проявляя честность, порядочность, самоотверженность и прочие необходимые качества. Я хочу заверить как новичков, так и выпускников, а также всех, кто сидит в этой аудитории между ними, что сорняки на нашей ниве мы будем выпалывать безжалостно. В других школах для них хватит мест, но здесь мы их терпеть не станем. Если в стаде появляется паршивая овца – в этом виновата она сама, а вовсе не стадо. Мы распахиваем перед вами ворота в мир, ваша же задача – доказать, что вы того достойны. Я закончил. Старшеклассники, прошу вас выходить первыми.
– Вот уж настоящий снежный человек, прямо чудище какое-то, – шепнул мне Шерман на ухо, когда пришла наша очередь двигаться к выходу. – Подожди, я тебе еще расскажу про собак…
Глава 12
Высокий, седовласый незнакомец, похожий на банкира, оказался не кем иным, как знаменитым мистером Торпом.
Он уже сидел за учительским столом, когда мы вошли в предназначавшийся нам класс – тесное помещение в старой части школьного комплекса. Возле учителя стоял русоволосый парень в темных очках. Они о чем-то беседовали и замолчали, как только мы заняли места за партами.
Затем мистер Торп объявил:
– Это один из учащихся выпускного класса, зовут его Майлс Тигарден. Он займет у нас немного времени, чтобы разъяснить вам правила поведения для новичков. Выслушайте его предельно внимательно – он один из лучших учеников, гордость школы и, кстати, староста своего класса. Пожалуйста, мистер Тигарден.
Откинувшись на стуле, Торп обвел нас добродушно-покровительственным взглядом.
– Благодарю вас, мистер Торп, – сказал старшеклассник. – Итак, правила поведения для новичков достаточно просты, и ничего такого страшного в них нет. Неукоснительно им следуйте, знайте свое место – и у вас будет все в порядке. Начнем с того, что вы обязаны носить фуражки повсюду в школе, за исключением классных комнат, а также по дороге домой из школы, во время спортивных соревнований, различных собраний и прочих мероприятий. К старшеклассникам обращайтесь: "мистер такой-то". Каждого из нас вы должны знать по имени, это очень важно. То же самое относится к знанию песен, гимнов и прочей информации, изложенной в листках, которые вам были розданы. Если кто-то из старшеклассников вдруг уронит книгу, вы обязаны поднять ее и передать ему либо отнести туда, куда он скажет.
Если вы увидите старшеклассника стоящим перед закрытой дверью, обратитесь к нему по имени и откройте перед ним дверь. Если старшеклассник просит завязать ему шнурки, завяжите и поблагодарите за оказанное доверие. Короче, выполняйте все, что вам скажет старшеклассник, причем без промедления, даже если распоряжение покажется вам нелепым. Это понятно? Если старшеклассник что-то у вас спросит, прежде чем ответить, обратитесь к нему по имени. Следуйте этим правилам, и проблем у вас не будет.
– Это все? – спросил мистер Торп. – Благодарю, вы свободны.
Тигарден сгреб свои учебники с учительского стола поспешно покинул класс. Мистер Торп опять оглядел нас, теперь уже без тени добродушия.
– Кто скажет, почему так важно то, что вы сейчас услышали? – Он замер выжидательно, но ответа не получил. – Ну хорошо, вспомните, на чем сегодня утром мистер Брум особенно заострил внимание. Итак?..
Незнакомый мне парнишка, подняв руку, ответил:
– На моральных принципах школы, сэр.
– Прекрасно. Тебя зовут… Холлингсуорс? Молодец, Холлингсуорс, умеешь быть внимательным. Похоже, один ты слушал, в то время как остальные клевали носом… А что такое эти принципы, что есть дух школы? Это значит, что на первом месте для вас должна стоять сама школа, и только потом – ваше собственное "я". Вы этого пока не осознаете, а вот Майлс Тигарден давно проникся этим принципом и следует ему неукоснительно. Потому-то он и стал старостой.
Торп поднялся во весь свой высоченный рост.
– Теперь перейдем к вам. Ну, во-первых, внешний вид…
Посмотрите на себя со стороны. Повторяю: взгляните.., на себя.., со стороны! Ведь большинство из вас выглядят так, словно не ночевали дома, а у некоторых волосы, да еще немытые, закрывают глаза. Черт знает что такое! И вообще, вы смахиваете на закоренелых лодырей. Лодырь! Для меня это звучит как оскорбление, да и не только для меня. Подобным внешним видом вы оскорбляете старших ребят, и, уверяю вас, они вам этого не спустят. Запомните: это не простая школа. Нет, не простая! – Последние слова он прямо-таки проорал, заставив нас подскочить на стульях. – Не простая это школа! Ничего, мы вас перевоспитаем, каждого из вас, а кто будет упираться, тот обречен. Обречен, понятно вам? Все, надеюсь, понимают значение этого слова? Обреченный – это тот, кому суждено попасть в беду или даже погибнуть.
Он уже сидел за учительским столом, когда мы вошли в предназначавшийся нам класс – тесное помещение в старой части школьного комплекса. Возле учителя стоял русоволосый парень в темных очках. Они о чем-то беседовали и замолчали, как только мы заняли места за партами.
Затем мистер Торп объявил:
– Это один из учащихся выпускного класса, зовут его Майлс Тигарден. Он займет у нас немного времени, чтобы разъяснить вам правила поведения для новичков. Выслушайте его предельно внимательно – он один из лучших учеников, гордость школы и, кстати, староста своего класса. Пожалуйста, мистер Тигарден.
Откинувшись на стуле, Торп обвел нас добродушно-покровительственным взглядом.
– Благодарю вас, мистер Торп, – сказал старшеклассник. – Итак, правила поведения для новичков достаточно просты, и ничего такого страшного в них нет. Неукоснительно им следуйте, знайте свое место – и у вас будет все в порядке. Начнем с того, что вы обязаны носить фуражки повсюду в школе, за исключением классных комнат, а также по дороге домой из школы, во время спортивных соревнований, различных собраний и прочих мероприятий. К старшеклассникам обращайтесь: "мистер такой-то". Каждого из нас вы должны знать по имени, это очень важно. То же самое относится к знанию песен, гимнов и прочей информации, изложенной в листках, которые вам были розданы. Если кто-то из старшеклассников вдруг уронит книгу, вы обязаны поднять ее и передать ему либо отнести туда, куда он скажет.
Если вы увидите старшеклассника стоящим перед закрытой дверью, обратитесь к нему по имени и откройте перед ним дверь. Если старшеклассник просит завязать ему шнурки, завяжите и поблагодарите за оказанное доверие. Короче, выполняйте все, что вам скажет старшеклассник, причем без промедления, даже если распоряжение покажется вам нелепым. Это понятно? Если старшеклассник что-то у вас спросит, прежде чем ответить, обратитесь к нему по имени. Следуйте этим правилам, и проблем у вас не будет.
– Это все? – спросил мистер Торп. – Благодарю, вы свободны.
Тигарден сгреб свои учебники с учительского стола поспешно покинул класс. Мистер Торп опять оглядел нас, теперь уже без тени добродушия.
– Кто скажет, почему так важно то, что вы сейчас услышали? – Он замер выжидательно, но ответа не получил. – Ну хорошо, вспомните, на чем сегодня утром мистер Брум особенно заострил внимание. Итак?..
Незнакомый мне парнишка, подняв руку, ответил:
– На моральных принципах школы, сэр.
– Прекрасно. Тебя зовут… Холлингсуорс? Молодец, Холлингсуорс, умеешь быть внимательным. Похоже, один ты слушал, в то время как остальные клевали носом… А что такое эти принципы, что есть дух школы? Это значит, что на первом месте для вас должна стоять сама школа, и только потом – ваше собственное "я". Вы этого пока не осознаете, а вот Майлс Тигарден давно проникся этим принципом и следует ему неукоснительно. Потому-то он и стал старостой.
Торп поднялся во весь свой высоченный рост.
– Теперь перейдем к вам. Ну, во-первых, внешний вид…
Посмотрите на себя со стороны. Повторяю: взгляните.., на себя.., со стороны! Ведь большинство из вас выглядят так, словно не ночевали дома, а у некоторых волосы, да еще немытые, закрывают глаза. Черт знает что такое! И вообще, вы смахиваете на закоренелых лодырей. Лодырь! Для меня это звучит как оскорбление, да и не только для меня. Подобным внешним видом вы оскорбляете старших ребят, и, уверяю вас, они вам этого не спустят. Запомните: это не простая школа. Нет, не простая! – Последние слова он прямо-таки проорал, заставив нас подскочить на стульях. – Не простая это школа! Ничего, мы вас перевоспитаем, каждого из вас, а кто будет упираться, тот обречен. Обречен, понятно вам? Все, надеюсь, понимают значение этого слова? Обреченный – это тот, кому суждено попасть в беду или даже погибнуть.