Вся природа вокруг него вела одну и ту же бесконечную неспешную войну. Полевки отрывали закопавшихся личинок. Пауки растягивали сети между торчащими тростниками. Ястреб, выглядя как точка, описывал круги среди облаков, охотясь за кем-то покрытым шерстью и с дрожащим от страха сердечком. Год, приносящий изобилие и пищу, завершался. Пищи для пчел и ос уже не было. Муравьи ползали по земле, подбирая последние в этом сезоне крупицы еды. Хищники расширяли свои зоны поиска. Все умирало.
Все умирало, и все же смерь не наступала. У жизни находились скрытые ресурсы. Тысячами разных способов удавалось сосредоточить силы, накопить энергию – в семенах, куколках или нектаре, – чтобы воин вернулся из изгнания, которое будет отменено, когда зима потерпит поражение. Весна, безусловно, наступит.
В лесу раздался треск.
Фауст сел.
Из рощи выбежала молодая женщина и помчалась через луг.
Увидев Фауста, она остановилась, внезапно, как испуганная зайчиха. По выражению ее лица стало ясно, что она очень удивлена его присутствием. Ее одежда – чистая, хорошо сшитая, впрочем уже не по моде и довольно скромная – подсказала ему, что она из хорошей семьи.
Фауст едва начал подниматься из травы, когда, зардевшись, она подняла руку к плечу и отвязала одну лямку у платья. Платье соскользнуло наземь. Неловкими движениями она расстегнула три пуговицы на блузке, а потом раздвинула ее, обнажая грудь.
У нее была совершенная плоть: пышная, белая и без единого изъяна. Утонченные переходы оттенков, от кремового до персикового, окрашивали ее кожу более изысканно, нежели мог нарисовать любой акварелист. Сосок, окруженный ореолом нежно-розового цвета, был изящным, коричневым и очень четко выраженным, как ягодка.
Опустившись на колени, девушка поднесла грудь к губам Фауста.
Он с серьезным видом раздвинул губы. Всего несколько секунд этот девственный сосок находился у него во рту, нежный, теплый, чуть-чуть солоноватый… а потом пропал.
В одно кратчайшее мгновение девушка отступила назад, застегнула блузку, повернулась и убежала прочь, обратно в лес; дикарка с развевающимися косами.
Зеленые тени поглотили ее, воцарилась тишина.
Фауст с удивлением смотрел вслед этой убежавшей непостижимой нимфе. Она казалась олицетворением всего, что оставалось свежим и неиспачканным, искоркой расцветающей молодости в этом потасканном и разлагающемся мире.
«Ты удивлен, Фауст?»
– Я изумлен. Я… Я… чувствую себя как девственница, вступившая в соперничество со шлюхой. Мне вдруг открылись великие перспективы. Казалось, есть так много возможностей, так много… могло бы случиться.
«Пошли. Настало время возвращаться в город».
Фауст встал. Вместе со своим особым проводником он вернулся на тропу, прошел через лес, миновал ухоженные, обработанные пестицидами поля, вышел на дорогу и двинулся вниз вдоль обрывистого берега Пегница. В реке он увидел несколько потерпевших аварию машин, кирпичи, пластмассовые бутылки, уже ставшие коричневыми. Яркие завитки из стоков «Предприятий Рейнхардта» уносило на восток течением реки. Деревья вдоль берега чахли. Дымы и искры вырывались в небо из пастей грохочущих литейных мастерских.
Фауст покачал головой.
– Я по-прежнему не могу… этот случай с юной девушкой. Это было так… многозначительно. У меня даже гудит в голове.
«Есть простое и полное объяснение случившегося».
– Не рассказывай, – грубо произнес Фауст. – Я ничего не хочу знать.
«Да мой ли это маленький Джек Фауст? Тот ученый, что прежде был покорным рабом истины? Ученый, который мог бы за знания продать душу, если подобная вещь была бы возможна? Философ, который клялся, что любой факт, то, что действительно было, будь это справедливым и честным или вызывающим отвращение, во сто крат важнее самых красивых воображаемых вещей? Неужели истина для тебя больше ничего не значит?»
– Истина, – сказал Фауст с горечью. – Что есть истина?
«Истина – это все что угодно, для утверждения чего нашлось достаточно силы, мудрости и желания».
– О чем ты говоришь?
«Политика, Фауст. Тебе никогда не приходило в голову, что Германии нужен лидер?»
– У нас есть император.
«Да, хилый старикашка, который своим существованием раздробляет Германию на части, на области, и к тому же слабый. Не занимай этот старый дурак трона, некоторые сильные люди или железный герцог непременно восстали бы, чтобы предать забвению саму королевскую власть, и таким образом подчинили бы и объединили разрозненные народы, находящиеся в бесконечной ссоре, в один мощный, непреодолимый колосс, который поднялся бы, расставив ноги, над миром, топча соперников, навязывая свою тиранию всем низшим по положению землям и народам Земли».
– В том, что ты говоришь, что-то есть, – тихо согласился Фауст. – Однако… нет. Я не политический деятель, не вождь и не завоеватель. Я даже не знаю, с чего начать.
«Ты начнешь с моего совета. Позволь показать тебе».
Он возвращался в Нюрнберг по воздуху, летя много выше соборов и замков слоистых кучевых облаков.
– Пристегните ремень, – сказал с широкой улыбкой пилот, и он увидел узкие улицы и оранжевые крыши, проплывающие под ними, как искусно изготовленная диорама для детей.
– Глядите! – заметил пилот. Вдоль Пегница тащилась узкая колонна людей. Там, где дороги сливались, к ней присоединялись другие людские ручейки. Их становилось все больше. И больше. Колонна росла, разбухала, многократно увеличивалась, и так без конца, пока реки человеческих тел не запрудили все дороги. Люди выглядели с высоты как копошащиеся муравьи.
– Все они направляются на встречу с вами!
Нюрнберг был не настолько велик, чтобы вместить подобное количество людей. Поэтому организаторы отвели для встречи место за пределами города, называемое в народе из-за размеров и ровности Цепелинное поле. Возвели трибуны, установили ларьки с провизией, туалеты и демонстрационные стенды. Поставили матерчатые плакаты гаргантюанских размеров, дороги залили асфальтом, высадили для антуража деревья – целую сосновую рощу. При подготовке этого воскресного парада была проделана такая работа, что можно было бы построить небольшой городок.
Машина торжественно двигалась под бешеные вопли восхищения, окруженная лесом протянутых рук и толпами улыбающихся горожан.
– Море людей! – неожиданно фамильярно заорал водитель. – Они вас любят!
Фауст доехал до Цепелинного поля и остановился возле демонстрационного стенда. Все сановники выстроились перед ним.
– Что мне следует сказать людям? – осведомился он.
– Говорите что угодно, – ответил министр пропаганды. – Они поверят. – Он простер руку, и толпа заревела.
– Фауст!
– Фауст!
– Фауст! – скандировала толпа, приветственно потрясая кулаками. Они размахивали целым лесом одинаковых флагов: красное поле с белым кругом, внутри круга – стилизованный черный кулак.
– Фауст!
– Фауст!
– Фауст!
Их крики сотрясали небо.
По окончании его речи день представлял собой гипнотически однообразное зрелище. Мимо Фауста, поднимая пыль, проезжали личные автомобили. Затем танки. Средства, перевозящие ракеты. Солдаты в черной форме бесконечными рядами проходили мимо, чеканя шаг. Ассоциации ветеранов, женский вспомогательный полк; профсоюзы инженеров железных дорог, Общество космических полетов, молодежные организации – все проходили сплоченными отрядами. Когда наступил вечер, везде вокруг разожгли костры. Но люди по-прежнему шли и шли, похожие друг на друга, анонимные, дисциплинированные.
От долгого стояния у Фауста начали подгибаться ноги.
Ему принесли стул, и он, усталый и изможденный, уселся. Тьма обступила его. Он ощущал запах парусины и древесных опилок. Стенки шатра трещали и раздувались от крепнущего ветра.
«Уже почти полночь», – сказал Мефистофель.
Фауст опустил взгляд на свои ослабевшие руки. Они были бледные и в пятнах.
– Я чувствую себя таким старым. И усталым.
«Этого вполне следовало ожидать. Век на исходе. Работа твоей жизни близка к завершению».
– Работа… жизни?
– А ты полюбуйся.
Раздалось бум, смахивающее на гром; ветер сорвал шатер и швырнул его прямо в небо. Что скрывалось – открылось: мир крови, жестокости и вселенской бойни. Фауст по-прежнему был на поле, где проходил парад, но теперь повсюду по равнине виднелись серые бетонные бункеры и военные сооружения. Земля имела мрачный вид, многократно перепаханная металлическими гусеницами.
Все пришло в движение. Его армии двигались стремительными потоками, но теперь не для церемонии, а отправлялись на войну. Мимо громыхали транспортные машины. Он увидел пусковые реактивные установки, танки, управляемые ракетоносители, конвои с боеприпасами, напалмом, химическим и биологическим оружием, а наверху бомбардировщики, боевые истребители, беспилотные самолеты, надчеловеческие робототехнические технологии массового уничтожения. Целые реки солдатских шлемов потекли в ночь.
– Неужели это конец? – разочарованно осведомился он.
«О, до конца еще далеко. Расширь свое воображение».
Его видение простерлось в будущее.
За линией горизонта один за другим вздыбились огромные светящиеся облака, так внезапно, будто разом вспыхнуло огромное количество лампочек. Они поднимались в небо, каждое – ярче солнца, и еще больше таких же всплывали далее в бесконечном изобилии: смерть и изничтожение становились величественными и лучезарно красивыми.
Увидеть это взглядом было невозможно. Его глаза сожгло бы и ничтожной долей света этого зрелища, они лопнули бы и испарились, а веки почернели. Однако мысленно он понимал происходящее, и пепел всего, что было прежде на самом густонаселенном континенте, медленно опускался на то место, что звалось Европой.
– Еще! – закричал Фауст. – Еще света! – Он замахал руками, будто дирижировал симфонией, наблюдая за доведенными до белого каления и тающими углями, отдающими накопленную когда-то давно энергию. – Больше света! Дайте больше света! – Он подпрыгивал и выкидывал коленца, обезумев от восторга. – О, я принесу им свет! Я научу их свету, расскажу о нем всю правду! Только внимательно слушайте меня.
Затем – внезапно – все исчезло.
Фауст нисколько не состарился. Сильный и здоровый, мужчина в расцвете сил, он стоял на берегу Пегница. Назойливые мухи мирно проносились мимо в пыльном золотом свете раннего вечера. Гудели фабрики. Наступила осень, и теперь у него во всем мире не осталось ни одного последователя.
Мир казался холодным и мрачным.
– Мефистофель! – позвал он громко. – Я могу доверять твоему видению вещей? Неужели это везде так? Это неизбежно? Можешь ты обещать мне, что я доживу и увижу это?
Ответа не последовало. Мефистофель укрылся в тишине и молчании. Фауст ощущал его энергию где-то в самой сердцевине своего существа: постоянный узел несогласия, непрестанный приступ тщеславия, сосущий под ложечкой голод отмщения всем тем, кто относился к нему с такой злобой и жестокостью. Но голос демона он больше не слышал.
Равно как не чувствовал, что его не хватает. Фауст понимал теперь, что совершенно не важно, происходит ли его сила от контролируемого извне могущества или нет. Знание находилось внутри него; оно являлось к нему всякий раз из каких-то скрытых источников. Оно показало ему его собственную судьбу. И этого было достаточно.
Признаться, он не сумел бы добиться всего этого в одиночку. Но он не мог бы требовать этого и от союзников и подчиненных. Его слова падали на благодатную почву. Он всего лишь озвучивал то, что сам хотел сказать и о чем никто больше не осмеливался задуматься. Он точно знал, что надо сказать.
Он страстно стремился к этому.
Фауст сжимал и разжимал кулаки, размышляя о всем том будущем, что беспомощно лежало перед ним с раскинутыми ногами, доведенное побоями до полной покорности. Ожидая его очищающего гнева.
Это было бы не сложнее, чем запустить ядерную реакцию – едва критическая масса достигнута, все остальное происходит само собой. Он уже вступил на последний путь. Даже все демоны ада теперь не способны заставить Фауста сойти с него. Сами небеса не в силах остановить его.
При этой мысли в нем вдруг стала расти и усиливаться извращенная радость. Действительно, небеса! Впервые за многие месяцы Фауст рассмеялся.
– Пусть Бог поможет им! – вскричал он. – Бог да поможет им всем!
Примечания
1
Перевод Д. В. Щедровицкого.
2
Перевод В. Белоножко.
3
Под луной (лат.).
4
В силу самого факта; тем самым (лат.).
5
Что и требовалось доказать (лат.).
6
Французская болезнь, сифилис.
7
Новый Прометей.
8
Церковь замка (нем.).
9
Взывая к человеческому (лат.), а не к логике.
10
Здесь: этого мало.
11
Перевод Д. В. Щедровицкого.
12
Речной бог.
13
Поэты-певцы из цеховой среды.
14
Высший королевский суд в Англии, упраздненный в 1641 г.
15
Когда ехала телега с трупами людей, умерших от чумы, впереди шел человек с колокольчиком на шее, оповещая тем самым остальных граждан о приближении смертоносного груза.
16
Неоспоримо (лат.).
17
Английский музыкальный танец.
18
Ну да – это ведь довольно безнравственно (фр.).
19
Полосочки из абрикоса (фр.).
20
Бесчестная скандалистка (фр.).
21
Будь паинькой (фр.).
22
Ангел – золотая монета, бывшая в обращении в XIV-XVI веке.
23
«Сердце Марии» (лат.).
24
Афоризмы (лат.).
25
Обезумел (лат.).
26
18 ноября (фр.).
27
Прощайте, мои любимые,
Прощай, моя любовь… (фр.).
28
Любовь, цветы навсегда (фр.).
29
Тысяча сожалений…
Множество сожалений…
Бесконечных сожалений (фр.).
30
Плох… очень плох (фр.).
31
Приметный (фр.).