Проезжую дорогу требовалось расширить во что бы то ни стало. Строение, через которое она проходила, – жителей оттуда выселили ради расширения мастерских Фауста – было укреплено дополнительными подпорками и как следует отремонтировано. Рабочие срубили, связали в пучки и увезли на повозке розы. Над утоптанной землей, где прежде был сад, теперь возвышался временный навес, приютивший кузнецов и литейщиков, работающих над постройкой черной металлической машины-дракона, называемой ими «локомотив».
Маргарита молча наблюдала за этим, ощущая, как безвозвратно исчезает детство.
Всю первую половину этого долгого волшебного лета Рейнхардты среди роз давали вечера и устраивали послеобеденные чаепития, на которых Фауст являл чудо за чудом. С помощью магического устройства с фонарем, где использовалась электрическая световая дуга, он показывал серию стеклянных пластинок с офортами Альбрехта Дюрера, изображавшими виды города, экзотических заморских животных, Рождество Христово, скелет Смерти, беседующий с рыцарем, и изумительно точный портрет самого Фауста. Посредством хитроумного приспособления нарисованное на пластинках увеличивалось на свежепобеленной стене, которую специально выровняли для этой цели. После чего Фауст прочитал лекцию об устройстве, благодаря которому картинки будут двигаться, словно живые, что поражало до глубины души и вызывало смятение у всех, кто слушал.
В другой раз он представил всем швейную машину. Ее работу демонстрировала молодая симпатичная белошвейка с шелковыми ленточками на голове и фарфоровой кожей, как у дрезденской куклы. Нажимая изящной ножкой на педаль, она в считанные секунды сострочила из уже готовых частей красивый бархатный костюм. После этой демонстрации отец Маргариты удалился к себе, надел этот костюм, а затем вышел к публике, под аплодисменты и льстивые заявления, что костюм сидит безукоризненно. София высказала мнение, что в новом устройстве есть нечто греховное и что оно приведет к тщеславию и роскоши. Однако Маргарита с задумчивым лицом заметила:
– Это ничуть не хуже того, чем просто быть богатым и поручать другим людям шить для вас платья.
В этом сезоне денег у них было предостаточно. Герр Рейнхардт приобрел обнесенный стенами сад вдвое больше заднего двора, и теперь традицию вечеринок можно было продолжить. В этом саду были фонтан и розы, крупнее, чем когда-либо удавалось выращивать Маргарите, но при этом они и в половину не нравились ей так, как собственные.
Так что потом, вспоминая, Маргарита не всегда могла определить место события около середины того лета: было это на заднем дворе или уже в саду? Первым представленным после перерыва открытием Фауста оказался холодильник. Это было обманчиво простое устройство, состоящее из теплоизолированного шкафчика с несколькими полками для еды, места для крупного куска льда и специальной емкости для стекания туда воды, которую приходилось выливать дважды в день.
– Однако эта штука не может дать дохода! – не сдержавшись, высказался отец Маргариты. – Да и вообще, что толку от этого ящика? Держать в нем холодную пищу?!
Несколько весьма представительных гостей кивнули в знак согласия; Маргарита обратила внимание, что эти люди искренне радовались открытиям Фауста только тогда, когда те имели очевидное военное применение. Похоже, ни один из них не заметил, как женщины быстро переглянулись.
– Кто же купит такую вещь? – риторически осведомился мастер-литейщик.
– Я бы купила, – решительно проговорила фрау Рейнхардт к вящему изумлению ее супруга. – Если где-нибудь можно было бы достать лёд.
– И об этом я уже позаботился! – вскричал Фауст. – Фермеры, как вы знаете, в зимнее время частенько собирают лед на озерах и складывают его в ямы, проложенные древесными опилками, – в качестве запаса на лето. Прошедшей зимой я убедил одного фермера расширить это дело. Он готов поставлять телегу льда в неделю. Боюсь, расширить поставки никак не удастся – невозможно было убедить его сделать запас еще больше, – но когда выгода станет очевидной, другие фермеры тоже захотят заняться этим делом. Грядущей весной мы начнем массовые продажи. Летом каждая нюрнбергская домохозяйка захочет иметь холодильник. Осенью, если он у нее еще не появится, она будет попросту несчастна.
Пока он говорил, Вагнер, его лишенный чувства юмора помощник, сидел поодаль и беспрестанно крутил ручку какого-то другого изобретения.
– Как вы думаете, над чем трудится этот упорный молодой человек? – осведомилась тетушка Пеннигер, едва шевеля губами.
– Я видела, как он недавно наливал туда сливки, – с сомнением в голосе проговорила Маргарита.
– Может быть, это – новая разновидность маслобойки? – отважилась заметить София.
– Он туда добавлял еще и лед. Видите, как держит тазик? Похоже, холодный.
– А кто пригласил сюда этого английского шпиона? Кстати, отец знает, что он здесь? – внезапно спросила тетушка Пеннигер. – И, понизив голос до заговорщицкого шепота, добавила: – Надо бы внимательно проследить, с кем он уйдет.
– А с кем он может уйти? – с интересом спросила Маргарита.
– Разумеется, с женщиной. В конце концов, он очень далеко от дома. Я-то знаю, каковы мужчины, когда за ними никто не присматривает. Я сама, помнится… – Ее голос затих.
– Продолжайте, – настойчиво попросила ее София.
– Нет, нет – этот рассказ не для таких молодых ушей, как ваши, дорогая.
Тетушка Пеннигер любила намекать на свое романтическое прошлое; она являла собой тот тип невинности, который создает былые приключения из самых призрачных и малообещающих материалов. Перед началом зимы, когда племянницы были еще снисходительны к ней и огонь на кухне горел слабо, она наполняла его пепел и красные угольки историями с военными, священниками, приключениями в качестве кокетливой обманщицы, которая увлекала, а потом презрительно отказывала, но затем все же сдавалась, из-за чего казалась самой порочной женщиной во всем христианском мире.
– У Вагнера появилась проседь, – заметила Маргарита.
– Он слишком много работает, – согласилась София.
– Если это маслобойка, – фыркнула тетушка Пеннигер, – мне такое не нужно. Проще работать по старинке.
Фауст подошел к помощнику, очередной раз изучил содержимое тазика и теперь решил: готово.
– Дамы! Дамы! Идите сюда! – закричал он. – Господа тоже – но позвольте дамам занять места поближе. Все подходите посмотреть!
Присутствующие собрались рядом с ним, женщины поближе, мужчины – по краям толпы, стараясь не выказывать любопытство. Герр Рейнхардт упорно стоял в отдалении, беседуя с двумя доминиканцами. Один раз он через плечо глянул на собравшихся и усмехнулся.
В неком озарении Маргарита увидела отца по-новому: ранее сперва она замечала, что он ревнует к успехам своего мастера-механика, затем – что его злит неуважительное отношение Фауста к нему, как к человеку, интеллектуально стоящему ниже, и, наконец, что он прямо-таки возмущен этой характеристикой, ибо это сущая правда. У нее будто бы после головокружения внезапно прояснилось в глазах, как после попытки суицида, прерванной вдруг в результате осознания, что если сейчас совершить со скалы шаг вперед, то под ногами не окажется твердой почвы и исправить последствия опрометчивых действий будет нельзя. Однажды осознав, это уже невозможно отрицать.
Любовь Маргариты к отцу осталась в точности такой же, как прежде. Однако оценка его достоинств заметно снизилась.
Холодная дымка поднималась от тазика, над которым прежде трудился Вагнер. Мастер-механик опустил в «маслобойку» красивую серебряную ложку с завитушками, которую одолжил час назад у фрау Рейнхардт, и зачерпнул ею нечто белое и густое.
– Мне нужен доброволец. Вы… Вы… – Ложка взлетела, чтобы указать сперва на молодого Хайди, пришедшего со стариком Пиркхаймером, затем – на Софию, которая зарделась от внезапного смущения. – Или вы. – Он замер, глядя на Маргариту.
Серебряная ложка оказалась возле ее губ.
– Закройте глаза и откройте рот, – бодро распорядился он. Затем, когда она неохотно повиновалась, сказал: – А теперь попробуйте.
Маргарита закрыла рот, в котором оказалось нечто холодное, мягкое и невероятно вкусное. Она выпучила глаза от изумления.
Фауст хихикнул.
– Это называется «мороженое».
Дамы, увидев ее реакцию на новую сласть, придвинулись еще теснее, громко требуя дать попробовать и им. Софию отпихнули и оттеснили от нависающей ложки Фауста так, что она едва не сбила его помощника, все еще держащего в руках свое приспособление. Проказливо покраснев, она опустила два пальца в тазик, чтобы зачерпнуть кусочек.
Но прежде чем ей удалось полакомиться, Вагнер взял ее за запястье и с важным видом покачал головой, говоря «нет».
Зашумев юбками, она повернулась к нему спиной.
– Это гадко, гадко, – поддразнивая, сказала Маргарита. – Что бы сказал патер Имхофф, если бы увидел, как ты это пробуешь?
София в ярости повернулась к ней.
– О, кое для кого жизнь – сплошное удовольствие! Им никогда не случается бывать бедными или некрасивыми, или косноязычными. Мужчины падают к их ногам, как спелые яблоки с ветвей. Волосы у этих счастливиц всегда безукоризненны, а зубы всегда прямые. А их родители никогда не умирают!
В слезах она выбежала из сада.
Маргарита осталась стоять, оцепенев от изумления.
Английский шпион Уилл Вайклиф избрал этот определенно неудачный момент, чтобы подойти к ней.
– В конце концов, – произнес он со своим знаменитым странным акцентом, – это нововведение настолько просто, что понятно даже мне – я имею в виду, разумеется, холодильник. Как вы считаете, ваш отец не обидится, если я отошлю подробное описание этого домой, своей жене? Чтобы для нее могли изготовить такой же. Полагаю, этим я ее весьма бы порадовал – редкая возможность для давно женатого человека оказаться полезным.
– Вряд ли отец станет возражать, – рассеянно ответила Маргарита. Со стуком захлопнулись ворота сада. Но она не видела, в какую сторону удалилась София.
– Это весьма любезно с вашей стороны. – Вайклиф взял ее под руку и отвел в сторону, подальше от остальных участников вечеринки. – Мне пришла в голову еще одна мысль, но очень не хотелось беспокоить вашего отца. Он такой занятой человек, и всем всегда необходима его помощь то с одним, то с другим; просто чудо, что он вообще находит время для семьи. Но мне очень понравилась его новая фабрика, знаете ли. Не потому что я исходил ее вдоль и поперек, но весьма наслышан. Возможно, вы могли бы…
Маргарита повернулась к нему спиной.
– Безусловно, вам и в голову не приходит, – сказала она, – что мы гуляем здесь с вами наедине.
– Нет, нет! – в знак протеста Вайклиф поднял перед собой ладони и помахал ими. – Мне в голову не приходило ничего неуместного. Разумеется, вы не можете отвести меня… нас туда без сопровождения. Боже упаси! Но если бы вы дали мне на время ключ и мне удалось бы быстренько пройтись по фабрике и взглянуть на нее одним глазком… Клянусь, я ничего не трону и очень быстро верну вам ключ.
Чопорно выпрямив стан, Маргарита как можно более грозно ответила:
– Об этом вам следует договариваться с моим отцом.
– А-а, хорошо, хорошо… – произнес Вайклиф, – но ведь попытка не пытка, не так ли? – Он подмигнул ей, а потом улыбнулся так ехидно и проказливо, как бы высмеивая самого себя, что она тотчас простила ему все. Он был старый плут, но истинного вреда от него не было. – Скажу прямо, я действительно восхищаюсь вашим отцом, понимаете? Он – отличный парень, солидный человек, опора своей страны. Его бы хорошо приняли в Лондоне. – А затем еле слышно, словно обращаясь к самому себе, он проговорил: – Но ваш изобретатель – это нечто! Не могу даже представить, откуда он взялся. Удивительно, необыкновенно одаренный человек. Словно химера или небесное знамение. Не удивлюсь, если окажется, что он – один из величайших людей нашего времени.
– Да, вполне может статься. Все говорят, что он – великий человек. – На этот раз голос Маргариты прозвучал задумчиво. – Но, знаете, порой мне кажется, что при этом он не обязательно хороший человек.
Тем же летом, желая продемонстрировать работу парового двигателя, Фауст установил в новом саду очень большое вертикальное деревянное колесо, движущееся регулярными рывками, на которое можно было сесть и оказаться унесенным в небо до уровня церковного шпиля, а потом опять опуститься вниз.
Маргарите колесо понравилось. Она каталась на нем так часто, как ей позволяли.
В первый день «наездники» садились на колесо, не считаясь с возрастом или полом, поэтому смех парочек, как женатых, так и нет, был слышен за половину прихода. Но затем молодые парни поняли, сколь естественно и уверенно можно обхватить девушку за талию при внезапном и резком подъеме, а потом украдкой поцеловать на самом верху колеса, – все ездоки на время выпадали из этого мира с его обыденными нормами поведения, становились спокойными и безмятежными, воспринимая все бодро и жизнерадостно. Тогда вмешались доминиканцы, открыто осудили изобретение как опасное для общественной нравственности и категорически потребовали, чтобы женщинам вообще не дозволялось кататься на колесе. Этим поползновениям быстро положила конец гневная делегация из монастыря Святой Клары, и было достигнуто соглашение, что достаточно разделения полов.
Затем было замечено, что, когда молодые дамы парили в воздухе, всякие проказники стояли внизу, задрав головы, надеясь хоть одним глазком подсмотреть нечто запретное. Тогда был приставлен офицер из замка, стоявший на страже с саблей наголо, дабы постоянно держать озорников на расстоянии – юные дамы к этой его службе относились со смешанным ощущением благодарности и презрения.
На третий день Маргарита каталась на колесе с тетушкой Пеннигер. Маргарита уселась первой. Пока монах с очень серьезным лицом помог тетушке взобраться на колесо, она подняла взгляд на вершину колеса и увидела то, чего монах не замечал. Молодая девушка, ее ровесница, привлекала внимание молодых парней тем, что подправляла юбки, флиртуя без всякой скромности. И при этом безумно хохотала – настоящая Гретхен. Маргарита вздохнула и скрестила лодыжки под складками своего платья, как приказал доминиканец, и тот, пробормотав что-то об осторожности и резких механических рывках, переключил рычаг управления колесом на движение.
Тетушка Пеннигер громко взвизгнула от внезапного подъема и тотчас крепко зажмурилась. Повернувшись к Маргарите, она сильными костлявыми пальцами, как клещами, вцепилась в нее и зарылась лицом ей в бок.
– Не хочешь, чтобы я помахала монаху? Колесо остановят, и ты сойдешь, – с тревогой спросила Маргарита.
– Нет! – выдохнула ее спутница. – Нет, я просто закрою глаза. – Колесо резко пошло вниз, и она заверещала снова. – А это и в самом деле недурно.
Маргарита высвободила руку, оказавшуюся зажатой между их телами, и нежно, с любовью, погладила тетю по сухим седым волосам. Она была крошечная женщина, и, утешив ее таким образом, Маргарита пробудила в себе вкус к тому, что, должно быть, походило на материнство. Ее сердце было проникнуто заботой об этом маленьком, нуждающемся в помощи, добром создании.
Как приятно оказаться в вышине! Она вознеслась на самый верх, высоко в холодный воздух, а потом с огромной скоростью помчалась вниз. От этого Маргарита была на седьмом небе от счастья. Вот вся окружающая местность простирается перед ней, яркая, пестрая, как лоскутное одеяло, и – вниз.
– Надо поговорить, – пробубнила тетушка Пеннигер ей в плечо. Ее голос звучал по-заговорщицки приглушенно.
– О чем?
– Скажи-ка, деточка… ты ведь достигла возраста, когда нам надо искать для тебя мужа. Ты понимаешь, о чем я, не так ли?
– Я… Я… Полагаю, что да.
Колесо вновь заскользило вниз, и тетины пальцы лихорадочно вцепились ей в руку. Теперь уж точно утром проступят синяки.
– Скажи-ка… Как ты думаешь, Фауст – хороший муж?
Колесо стало опускать их к земле, и мысли Маргариты стали тоже более приземленными. Выйти замуж за Фауста? Несмотря ни на что, она никогда серьезно не задумывалась о подобной возможности. Не то чтобы он был слишком стар – разница в десять лет не имела чрезмерного значения для супружеской пары, – но он казался ей слишком… необычным. И потому устрашающим. Фауст представлялся Маргарите чем-то вроде стихийного бедствия – шторма, вулкана или сильного прилива.
– Похоже, отец его недолюбливает, – осторожно заметила она.
– Возможно, выбора у него не будет, – проговорила тетушка Пеннигер. Затем воскликнула: – А-а! – и добавила: – Однако, если не Фауст, то Софии надо срочно кого-нибудь подобрать.
– Софии?
Колесо вознесло их вверх. Но лучше от этого не стало.
– Уж не знаю, заметила ли ты, как она изменилась в последнее время. Непослушная, мрачная, внезапные вспышки гнева или слез – и всегда болтается возле мастерских Фауста. О, мне ли не знать этих признаков… Помнится, когда я была молода… ну, не важно. Нужно все обстряпать, и быстро. Иначе хлопот не оберешься.
– Тетушка, признаюсь, в отличие от вас я не замечала, чтобы она вела себя как-то странно.
Тетя пристально вгляделась в племянницу из складок сборчатого пышного платья – словно краб-отшельник, выставивший глазки на ножках из раковины.
– Что ж, конечно. Вы сестры, и, естественно, она скрывала это от тебя. Я же всего лишь глупая старуха – во всяком случае, она так считает. Никто не воспринимает меня всерьез, и в результате я замечаю очень многое. Ты бы удивилась, узнав, как много мне известно.
На самом верху колесо замерло, слабо покачиваясь, пока внизу ездоки высаживались, уступая место новым. Музыканты, нанятые отцом Маргариты, чтобы развлекать ожидающих своей очереди, играли на барабане и свирели бойкую мелодию. Это помогало замаскировать разнообразные посторонние стуки, треск и вой двигателя.
Она увидела вечно угрюмого помощника Фауста, Вагнера: там, внизу, он спешил, уставившись себе под ноги и сгорбив плечи от сосредоточенности. Каков хозяин, таков слуга, подумалось ей. Колесо тронулось, и вместе с ним ушли мысли Маргариты о Вагнере.
– Откуда ты знаешь, что именно Фауст? Она сказала тебе?
– Сказала? Никто мне ничего не рассказывает. Но, по-моему, это достаточно очевидно. Не далее как вчера я позвала ее, чтобы попросить отнести Фаусту и его помощнику бутерброды с сыром на завтрак. Она едва приплелась, сердитая, глядя с неприязнью. А когда я объяснила ей, в чем состоит поручение, о! она буквально засветилась! Просто вприпрыжку побежала, настолько взволновалась оттого, что увидит его еще раз. Но вернулась она очень быстро, очевидно получив только нечто вроде кивка головой и невнятные слова благодарности – ну, ты же знаешь мужчин, – и, похоже, твоя кузина решила: все, жизнь кончена, ее лицо стало мрачным и полным отчаяния. Ты мне будешь говорить… А вторник! В прошлый вторник…
Пока тетя Пеннигер щебетала, они вновь очутилось на самом верху. Маргарита увидела, как Вагнер резко замер, когда перед ним появилась подбоченившаяся София. Потом колесо вновь пошло вниз.
Подобно слайд-шоу, происходящее вылилось в целый ряд картинок, наблюдаемых с самой верхней точки колеса. На втором обороте Вагнер вытянул руки, выражая крайнее изумление и искреннее негодование. На третьем София вскинула руку, словно хотела ударить ученого, а на четвертом обороте стало ясно, что она просто похлопала его по щеке. Затем она повернулась и гневно пошла прочь. Он кинулся за ней. Она обернулась к нему, и снова на ее лице была ярость. Он отступил. Она взяла его за руку. Отпустила. Он сделал шаг вперед. Она собралась уходить. Он поспешил за ней вслед.
И они ушли.
– Какая же я дура, – тихо сказала себе Маргарита. Но с улыбкой. Потом она выпрямила ноги и стала болтать ими, когда колесо опять подняло ее наверх.
В течение недели Огромное Колесо истово катало жителей Нюрнберга по кругу – а затем было разобрано. Когда разозленная Маргарита вышла из дома, чтобы потребовать от Фауста объяснений, он уже дожидался ее – стоял, торжествующий и спокойный, посреди своей тихой мастерской.
Она замерла в полной растерянности.
– А где все?
Маргарита имела в виду ремесленников, шумных гуляк, тщеславных и честолюбивых молодых людей и алчных стариков, толпу сменяющих друг друга любителей поживиться за чужой счет.
– Я разогнал их, – ответил Фауст и учтиво добавил: – Что еще вы хотели узнать?
– Колесо, – сказала она, но весь ее праведный гнев почему-то растворился в сверхъестественной тиши мастерской, так что голос прозвучал еле слышно и потерянно. – Зачем вы его сломали?
– Оно несколько поизносилось, – ответил он рассеянно. – На самом деле колесо следовало изготовить из железа, но литейщики еще не достигли такого уровня мастерства. Я с самого начала понимал, что колесо из дерева долго не прослужит. Если бы я его не разобрал, одна из стоек вскоре обязательно сломалась бы. Тогда покалечились бы люди, а могло и убить кого-то насмерть, – и кто, спрашивается, после этого стал бы доверять моим механизмам?
Он вел себя уверенно и спокойно. Долгую паузу ни один из них не осмеливался нарушить. Затем Фауст поднял глаза и встретил ее взор.
– Маргарита, – произнес он. Впервые ученый назвал ее по имени; прежде она всегда была для него «фрейлейн Рейнхардт». – Мне нужно очень серьезно поговорить с вами.
Он подвинул для себя и для нее стулья, немного нервничая, что ее успокоило.
Фауст взял руки Маргариты в свои и слегка пригнулся на стуле так, чтобы смотреть ей прямо в глаза. Его лицо было искренним и полным страдания; в нем чувствовалась бесконечная нежность и боль тоски, и ее сердце заныло от сочувствия. Один поцелуй, наказала она себе. Не более. Один поцелуй для Гретхен, и все.
– Вы с родителями должны уехать из этого города.
– Почему?
– Ваш отец не станет меня слушать. Что ж, кто упрекнет его за это? Он видел и слышал слишком много новых вещей; его способность верить сейчас напряжена до предела. Если я настоятельно потребую его отъезда, он рассмеется мне в лицо, и только.
Но если бы его единственной дочери приснился сон… Если бы она пробудилась среди ночи с криком и сказала, что ей явился ангел с огненным мечом и потребовал, чтобы она вместе с семьей покинула Нюрнберг… Сначала он не поверит, что такое знамение может быть правдивым. Потом удивится и засомневается. На третью ночь он решится. Я понимаю, что это идет вразрез со всеми вашими врожденными склонностями, а для вашего отца это еще тяжелее. Однако это спасет вам жизнь.
– Но почему?
– В грунтовых водах обитает болезнетворный организм. Через неделю его воздействие проявится. У вашего отца есть собственность в этой стране, друзья в пфальцграфстве, дела в Пруссии… любое из этих мест отлично сгодится для переезда. Чем дальше, тем лучше. Но куда бы вы ни отправились, следует кипятить воду, перед тем как ее пить. Будут и другие беженцы, а среди них – и переносчики заразы; вы не будете в безопасности нигде. Лучше кипятить воду и перед умыванием: бактерии могут попасть в рот от прикосновения руки.
– Не понимаю! – воскликнула Маргарита. – О чем вы говорите?
– Я говорю о чуме.
9. ЧУМНАЯ КУХНЯ
Как изменился Нюрнберг!
Дым от вязанок хвороста, пропитанных дегтем, их зажигали по одной на каждую дюжину домов, равномерно устилал улицы, наполняя воздух отвратительными и удушливыми миазмами. Из-за окуривания серой щипало в носу. Языки пламени отбрасывали тени, суетящиеся на почерневших от копоти стенах. Тепло от этого огня странным образом оттеняло промозглую октябрьскую стужу.
На рыночной площади возле своих потерявших популярность прилавков стояли мясники с большими мисками уксуса, куда покупатели могли опускать монеты, до которых продавцы не осмеливались дотронуться. Живодеры, истребляющие домашних животных, ходили с красными посохами, а те, кто искал трупы, – с белыми. Встречаясь, они обходили друг друга и обменивались кивками. Двое монахов нищенского ордена получили от папы разрешение причащать и соборовать до тех пор, пока не вернутся священники, и носили с собой на длинных шестах хоругви с вышитой на них Пресвятой Девой и Святым Сердцем. Под капюшонами, над набитыми травами кожаными конусами – защитой от заразы – виднелись лишь их глаза. В этих конусах они производили мрачное впечатление длинноклювых служителей Вельзевула.
Трава росла прямо посреди улиц.
Но самым странным была тишина. Несмотря на стук шестов и треск пламени, город был тих, как сельская долина. Половина горожан – те, у кого были деньги и просто отчаявшиеся – бежали, прихватив лошадей. Исчезли грохот повозок и стук копыт, всегда слышные в дневное время. Фауст слышал только воробьев, щебечущих на карнизах, и шепот легкого ветерка над крытыми шифером крышами.
На ставнях, закрывающих витрину галантерейной лавки, и на входе в магазин плетеной мебели белели приклеенные листки. Передав поводья осла Вагнеру, Фауст подошел и прочитал:
...
ТОЛЬКО НАСТОЯЩАЯ ВОДА ОТ ЧУМЫ
Знаменитый Шорлото, только что прибывший из Нидерландов, где исцелил тысячи страждущих во время великого несчастья, постигшего Амстердам в прошлом году, в нынешнее поветрие предлагает от чумы универсальное защитное средство вместе с надежнейшими заклинаниями и чарами для тех, кого недуг уже поразил, равно как и простой рецепт приготовления сыра из мела.