Суэнвик Майкл. Кости земли

   Во время этой импровизированной лекции Джимми с удовольствием наблюдал, как Сэлли понуро и молчаливо стоит в дальнем углу. Ей удалось высказаться только раз, да и то никто не услышал. Изредка она бросала быстрые взгляды на Гриффина и тут же вновь отводила глаза.
   Неудивительно. Впервые Сэлли удостоилась возможности увидеть себя со стороны, и, судя по всему, увиденное ей не понравилось. Единственное, чего не мог понять Джимми, — почему так разговорчива Гертруда.
   Гриффин слушал ее молча, не поднимая головы, просматривая книгу за книгой.
   — Кожаные обложки, — проговорил он, когда Гертруда наконец замолкла. — Серебряное тиснение. Они хорошо к тебе относятся. И остров… Здесь что, все живут в башнях?
   — Некоторые. Большинство — нет.
   — Выходит, тебя вроде как премировали? И кто же, разреши спросить? — нелюбезно поинтересовалась Молли.
   — Наши спонсоры. Я тоже кое-что для них делаю.
   — Что именно?
   — Вы уже поняли, мне даровано право изменить собственное прошлое. Иначе мы бы сейчас не разговаривали. То, что я живу здесь, отнюдь не премия, а скорее цена, которую приходится платить за это разрешение. Правда, не слишком высокая. Мне позволено заниматься любимыми делами — в основном исследованиями, — а в ответ я разрешаю исследовать себя, когда у них возникают какие-либо вопросы по поводу человеческой расы.
   — Да, но в чем состоит твоя работа? — упорствовала Молли.
   — Я — типовой экземпляр Homo sapiens.
   Лицо Джимми вытянулось. Заметив это, Гриффин объяснил:
   — Когда Линней создавал свою систему классификации, он просто описывал основные черты каждого вида, создавая о нем некое абстрактное представление. Но, как обычно, начались недоразумения. Иногда, руководствуясь таким описанием, представителя одного вида принимали за представителя совершенно другого. Поэтому сейчас описание вида делается с конкретного животного, называемого типовым экземпляром. Он тщательно выбирается и сохраняется, а когда возникают какие-то вопросы, исследуется вновь.
   — Я что-то не…
   — Доктор Сэлли — образец человеческого существа. Та линейка, по которой мы все измеряемся.
   — Подождите, — сказал Джимми. От его хорошего настроения не осталось и следа. — Вы имеете в виду, что моя принадлежность к человеческому роду измеряется тем, насколько близко я напоминаю ее?
   —  А что вам не нравится? — осведомилась Гертруда. На этот вопрос надо было либо отвечать весь день, либо не отвечать вовсе.
   — Возможно, ты наконец объяснишь нам, зачем мы здесь? — предложил Гриффин.
   — Давайте выпьем, — ответила Гертруда, — и я все расскажу.
   Она налила им по бокалу прозрачной бодрящей жидкости. Минуту назад Джимми казалось, что Гриффин и Молли выглядят уставшими и измученными. Но, глотнув напитка, они приободрились на глазах. Сам он чувствовал, что готов горы свернуть, и не мог отогнать мысль, что бутылочка такого пойла оказалась бы неплохим сувениром там, дома.
   — Я была руководителем экспедиции Основного Проекта. Ее первого варианта, — сказала Гертруда. — Может быть, это прозвучит ужасно, но, несмотря на смерти, я чувствовала себя счастливой. У меня были динозавры. Со мной был Лейстер. У меня было все. Если бы я не отпугнула Лейстера, я бы осталась в мезозое навсегда.
   — А чем ты его отпугнула? — заинтересовалась Молли.
   — Я сваляла дурака.
 
   Гертруда готовила к запуску спутник, когда взорвалась бомба. На деревьях чирикали птички, и она удивилась, как знакомо и вместе с тем необычно звучит их песенка. Похожая на песни птиц ее времени и все же другая. Да и остальные звуки казались пока что чужими, хотя не менее приятными, чем привычные, оставшиеся в шестидесяти пяти миллионах лет отсюда. Музыка всегда музыка. Впервые она возникла среди маленьких пернатых, но не летающих динозавров. Онейрозавры, к примеру, пели очень неплохо.
   И тут раздался взрыв.
   Она побежала туда, где висело облако дыма и слышались крики, чтобы увидеть три разбросанных по земле тела: Чака, Далджит и Тамары. Двое были мертвы. Далджит потеряла большую часть руки.
   Лейстер стоял около нее на коленях, пытаясь наложить повязку.
   Гертруда кинулась к аптечке. Она набрала в шприц морфия, нашла вену на уцелевшей руке девушки и вколола ей обезболивающее.
   Остальные обалдело топтались вокруг, осматривая тела, спрашивая друг у друга — что же им теперь делать. Гертруда оглянулась на них и заорала:
   — Не стойте, как истуканы! Натяните палатку, приготовьте койку для Далджит, уберите тела!.. Кто-нибудь пусть проверит, что из вещей пострадало. Господи ты боже мой, мне что — одной все делать? Я же разорвусь!
   Студенты разбрелись выполнять распоряжения. Помогая Лейстеру остановить хлещущую из раны кровь, Гертруда испытала некоторое облегчение. Работа — вот что лучше всего поможет им прийти в себя. Работа поможет им выжить.
 
   Раны Далджит оказались слишком тяжелыми, чтобы вылечить их в полевых условиях. Она умерла той же ночью.
   Ее похоронили рядом с двумя другими, сведя церемонию до минимума. Могилы вырыли на большом расстоянии от лагеря, чтобы не приманивать хищников и не портить настроения.
   Затем, дабы отвлечь членов экспедиции от грустных мыслей, Гертруда распорядилась построить из бревен небольшие хижины. Некоторое недовольство вызвал тот факт, что их с Лейстером домик получился больше, чем у остальных. Но к тому времени они были почти что семьей — то есть спали вместе с момента катастрофы — и, конечно, нуждались в просторном жилье.
   Занять всех делом оказалось нетрудно: для того чтобы выжить, приходилось много работать. Сложнее было найти цель этой жизни для всех и для каждого. Большую часть оборудования уничтожило взрывом, тот план исследований, который они подготовили дома, пришлось отменить. По предложению Гертруды Лейстер соорудил на Лысом холме площадку для наблюдений за тираннозаврами. Наблюдения вели только они двое как самые квалифицированные. Иногда кому-нибудь из студентов дозволялось присоединиться к ним в награду за хорошую работу.
   Джамал пришел туда однажды утром. Гертруда наблюдала за самыми мелкими детенышами из выводка тираннозавров, Борисом и Беллой, устроившими комичную потасовку. Они покусывали друг друга за морды, пока один из них не споткнулся, и динозаврики покатились по земле, пиная друг друга ногами, как котята.
   — Как рыбалка? — спросила Гертруда, не опуская бинокля.
   Смотреть на юных тираннозавров было сплошным удовольствием. Они оказались на редкость любопытны, их внимание привлекала любая мелочь: сверкающий камешек, незнакомая ящерица, сломанные наручные часы, свисающие с ветки именно там, где, по расчету Гертруды, детеныши бы их легко нашли. Любая новинка тут же становилась игрушкой. Зверьки с интересом рассматривали ее блестящими глазками, а потом норовили лягнуть, если находка лежала на земле, или стукнуть головой, если она находилась повыше. Рано или поздно они пытались ее съесть и теряли большую часть зубов в этих попытках.
   Взрослые были совсем другими — спокойными, даже равнодушными, реагирующими на все новое с неудовольствием и подозрением. Их поведение и характер давно устоялись, они избегали всяческих экспериментов.
   — Послушай, — начал Джамал. — Нам не очень нравится, как идут дела.
   Гертруда опустила бинокль.
   — Мы живы. Еды хватает. Что вам может не нравиться?
   — Ты считаешь нормальным, что мы делаем всю грязную работу, а вы двое прогуливаетесь вокруг и занимаетесь исключительно наблюдениями?
   — Вы всего-навсего выпускники. Чего же вы ожидали?
   — Мы пашем как проклятые! Вам бы тоже не мешало к нам присоединиться.
   Больше всего Гертруду взбесила несправедливость обвинений. Они с Лейстером работали едва ли не вдвое больше остальных. Но она сумела подавить гнев и ответила:
   — Мы с Лейстером — единственные опытные исследователи!
   — А на что они нужны, ваши исследования? Маячок не работает, мы никогда не вернемся домой. Кого мы осчастливим нашими открытиями?
   — Мы — ученые. Если бросить наблюдения, то для чего мы здесь вообще?
   — Боюсь, что не знаю, — мрачно ответил Джамал. Он повернулся и пошел прочь.
 
   Ночью она пересказала Лейстеру разговор с Джамалом. Лейстер, бледный и вымотанный, задумался.
   — Не знаю… Возможно, в его словах есть какой-то резон.
   — Нет! Он просто амбициозный маленький самец, рвущийся к лидерству! Все, что ему нужно, это власть и двойная порция пищи. Примитивные, животные желания.
   — Да, но, возможно, мы должны…
   Гертруда закрыла ему рот поцелуем. Они занялись любовью. В эту ночь Лейстер был не на высоте и почти сразу же провалился в тяжелый, не приносящий отдыха сон. Но он на самом деле любил ее, она не могла ошибиться.
   Неделю спустя Джамал демонстративно покинул лагерь, уведя с собой половину группы. Остались Лай-Цзу, Джиллиан и Патрик. Кати, Мэтью и Нильс ушли с Джамалом, забрав с собой столько съестных припасов, сколько смогли унести.
   Раскол удвоил количество работы, возложенной на каждого. В обоих лагерях необходимо было готовить, мыть посуду. Изготавливать необходимые предметы тоже приходилось в двух экземплярах. Пришлось бросить начатое строительство коптильни, хотя это здорово бы сократило время, затрачиваемое на ежедневную охоту, дав возможность надолго сохранять добытое однажды мясо.
   И конечно, они перестали наблюдать за тираннозаврами: в сложившихся обстоятельствах наука — слишком дорогое удовольствие.
   Диссиденты не ушли далеко. Время от времени они появлялись, смущенные и злые, чтобы попросить инструменты, о которых, уходя, не подумали.
   — Топоры останутся здесь, — заявила Гертруда, когда они пришли в первый раз. Ей казалось, что, чем хуже придется беглецам, тем скорее они приползут домой. — Это не частная собственность, они куплены специально для экспедиции на общественные деньги.
   Однако Лейстер, не желая обострять ситуацию, перебил ее:
   — Конечно, берите. И не только топор, а все, что нужно. Мы же с вами не враги, мы все в одной связке.
   Он все еще хотел решить дело миром. Лейстер становился проблемой сам по себе. Он был слишком незлобив для этого мира.
 
   Дела шли все хуже и хуже. Джиллиан ушла к Джамалу. Затем, через два месяца после раскола, погиб Нильс. Повстанцы отказались раскрыть обстоятельства смерти, Гертруда так никогда и не узнала, что случилось. Но на похороны собрались все.
   Это была странная встреча. Две группы стояли на расстоянии друг от друга, стараясь не смешиваться. Когда Гертруде удалось отвести Кати в сторону, чтобы предложить ей вернуться, девушка ударилась в слезы.
   — Джамалу это не понравится, — говорила она, мотая головой. — Ты не знаешь, какой он бывает, когда злится!
   Во втором лагере явно процветал культ личности: власть захватил насаждающий покорность и страх харизматический лидер, чье слово — закон. Лейстер не слушал Гертруду, но она была уверена, что Джамал удерживает остальных против их воли, психологически подавляя.
   Пять месяцев спустя они уже еле держались на ногах. Все страшно похудели, особенно плохо выглядел Лейстер. Он не шутил, не улыбался и иногда не разговаривал по нескольку дней. Гертруда просто не могла видеть его в таком состоянии.
   Еще через месяц Патрика растерзала стая небольших тероподов, напавших на него, когда он пытался выкопать черепашьи яйца. Парень остался бы в живых, если бы имелась возможность снарядить кого-нибудь ему в пару с копьем и мешком камней для защиты.
   Той ночью Гертруда не сомкнула глаз. Она решила действовать.
   Диссиденты построили деревянный туалет на большом расстоянии от лагеря, чтобы избежать мух и запаха. Ранним утром следующего дня Гертруда притаилась около дорожки, ведущей к туалету. Сначала туда-обратно прошла Кати, затем Мэтью. Джамал был третьим.
   При виде Гертруды лицо его потемнело.
   — Чего ты хочешь?
   — Я принесла вам лопату.
   Она ударила Джамала изо всех сил, тот не успел ничего понять. Он даже не успел увернуться, лезвие лопаты врезалось ему в плечо и, отскочив, в голову. Джамал пошатнулся. Не давая ему опомниться, Гертруда стукнула его опять, на этот раз под колени.
   Юноша упал.
   — Не надо, подожди, — взмолился он, лежа на земле и загораживаясь рукой. — Не делай этого!
   — Будь ты проклят! — закричала Гертруда. — Ты испортил все, к чему прикасался! Ты, мерзкий, грязный сукин сын!
   Слезы лились из ее глаз так, что она едва могла видеть, уголок рта кровоточил: в ярости взмахивая лопатой, Гертруда поранилась кольцом.
   — Умри, ты, подонок!
   Гертруда подняла лопату, целясь Джамалу в горло. Ночью ей казалось, что сделать это будет трудно, но сейчас, переполненная гневом, она сознавала, что никогда в жизни не делала ничего более простого.
   — Джамал! — радостно закричал кто-то поблизости. Голос донесся из-за спины Гертруды, из нового лагеря.
   Это был Лейстер. Махая руками, он бежал по дорожке.
   — Мы спасены! — кричал он. — Они здесь! Мы…
   При виде Гертруды, стоящей над Джамалом с лопатой в руках, он резко затормозил.
 
   Гертруда замолчала.
   — И как же ты попала сюда? —спросила Молли Герхард.
   — Я сопоставила пару-тройку слухов и поняла, что за путешествиями во времени должны стоять обитатели далекого будущего. Поэтому я стащила специальный допуск Гриффина…
   — Как?
   — Это было нетрудно. — Она бросила на Гриффина быстрый взгляд. — Итак, я взяла его допуск и запустила туннель настолько далеко, насколько смогла. А потом договорилась со здешним народом.
   — А какой он, здешний народ? Как они выглядят?
   — Все в свое время. Их легче показать, чем описать. Подождите пару часов, и я вас представлю.
   — Одного не понимаю, — сказал Гриффин, наклонившись вперед. — Тебе-то это зачем? Изменив свое прошлое, ты тем самым отсекла его от себя навсегда. Зачем?
   Гертруда подняла голову и посмотрела на Гриффина, скосив глаза на нос. «Как птица, — подумал Джимми. — Совсем как птица».
   — Мне нужен Лейстер, — ответила она. — Потеряв его в одном варианте, я решила получить его в другом.
   Она повернулась к Сэлли, которая попыталась отвести глаза.
   — Я сделала это для тебя, — гордо сказала Гертруда. — Все это я сделала для тебя.
   Сэлли уставилась на свои колени и ничего не ответила.
 
   За круглым лесом вставало солнце. По приглашению Гертруды все вышли на балкон.
   Круглый лес — кольцо зелени с озером посередине — находился примерно в миле от башни. Доносящиеся оттуда запахи отличались от тех, которые знал Джимми, как запах дубовой рощи отличается от запаха соснового бора. В ветвях чирикали птицы, а меж корней резвилась рыба. За деревьями поблескивали многочисленные прудики и лужицы, и когда птички, порхающие над ними, ныряли, охотясь на мальков, вверх взлетали серебряные струйки воды.
   — Как красиво, — сказала Молли Герхард. Гертруда кивнула и ответила без тени иронии:
   — Добро пожаловать.
   Джимми припомнил разговоры Сэлли о водных растениях и изменении окружающей среды и решил, что леса — как раз потомки тех водорослей.
   — Такие леса покрывают всю сушу на континенте, — рассказывала Гертруда, — и могут расти даже в глубокой воде. Правда, океанского дна их корни достигнуть не могут. Ветки переплетаются и служат защитой для лесных обитателей, скрывая множество интереснейших видов.
   Гриффин и Сэлли незаметно отошли в сторону и тихонько заговорили. Джимми, притворяясь полностью поглощенным рассказом Гертруды, подвинулся и встал так, чтобы беспрепятственно подслушивать их беседу.
   — Давно ты здесь, — спросил Гриффин, — с ней?
   — Месяц.
   — Нелегко пришлось?
   Сэлли придвинулась к нему и сердито прошептала:
   — Ты не представляешь! Это самое самонадеянное, высокомерное и… И эгоистичное существо на свете!
   Гриффин грустно улыбнулся:
   — Ты еще Старикана не видела.
   — О Господи, — вздохнула Сэлли. — Мне так стыдно.
   — Ты не должна стыдиться того, что не делала. Это все Гертруда, — твердо ответил Гриффин.
   — А я все равно стыжусь! Все равно! Ведь она — это тоже я!
   Внезапно Сэлли расплакалась. Гриффин успокаивающе обнял ее, она не противилась.
   — Смешно, — всхлипнула Сэлли. — Я ведь поклялась, что ты больше никогда до меня не дотронешься, и вот сама бросилась тебе на шею.
   — Да, — ответил Гриффин. — Смешно.
   — Я не могу сдержать ни одного обещания даже для спасения собственной жизни!
   Джимми отодвинулся. Больше ничего интересного подслушать не удастся.
 
   Гертруда между тем все говорила.
   — Вы когда-нибудь замечали, что станции расположены строго в конце эпох? — спросила она. — Как раз перед очередным глобальным вымиранием? Вы никогда не думали о том, что станция в Вашингтоне — не исключение?
   — Научно выражаясь, — ответил Джимми, — наше родное время находится как раз в середине одного из величайших процессов вымирания в истории планеты.
   Джимми достаточно долго крутился около ученых, чтобы нахвататься разной премудрости.
   — Возможно, — согласилась Гертруда. — Взгляните вокруг. Мы вымерли. Я имею в виду человечество. И вымерли уже давным-давно.
   — Почему? — прошептала Молли. — Почему мы вымерли?
   — Оставляю вопрос без ответа, как задачку для студентов первых курсов, — высокомерно отозвалась Гертруда.
   На лице ее застыло странное выражение — триумфальное и тоскливое одновременно. «Она одинока, — подумал Джимми. — Старушка так долго жила здесь совершенно одна, что почти разучилась общаться с людьми. И все-таки иногда она скучает по ним».
   Джимми почувствовал сострадание, но не более. Ему не хотелось ничего делать для Гертруды. Он прибыл сюда не для этого.
   Зазвенел сигнал.
   — Что это? — спросила Молли.
   — Пришло время познакомиться с нашими спонсорами, — ответила Гертруда.
   Ворота располагались в маленьком помещении в самом центре башни. Дверца отворилась, и появился Неизменный.
   — Мы пришли, — объявил он, — чтобы пригласить вас на совещание. Не вас, — сказал он Гертруде. — Идемте, — кивнул он всем остальным.

18
ВЫСОКАЯ КОМИССИЯ

   Холмы затерянной экспедиции: мезозойская эра, меловой период, сенонская эпоха, маастрихтский век. 65 млн. лет до н. э.
 
   Плот медленно и мирно плыл по течению Идена. Даже водившиеся здесь во множестве крокодилы не обращали на него ни малейшего внимания. А так как период миграции еще не закончился и река протекала среди мест более оживленных, чем покинутая ими долина Счастья, Лейстер увидел еще несколько редких динозавров. Попадались животные, которых он и не мечтал встретить. И это привело его в прекрасное расположение духа.
   Джамал все еще испытывал слабость после перенесенной лихорадки, но пока они строили плот, сломанная нога начала срастаться, и парень не мог дождаться момента, когда можно будет избавиться от лубка. Время от времени он начинал настаивать, что все уже прошло и эту штуку надо снять немедленно, но Далджит пресекала любые попытки бунта.
   — После всего, что я пережила, ухаживая за тобой, — говорила она, — я не имею ни малейшего желания повторять представление. Я тебе не Флоренс Найтингейл номер два, ясно?
   Они обсуждали и другие способы возвращения домой, но сошлись на путешествии по реке как самом безопасном для Джамала. У Лейстера болело сердце при мысли о том, сколько метров веревки пошло на связывание бревен, но другого выхода не было. Тамара окрестила плот «Джон Остром» в честь человека, который первым признал динозавров предками птиц, и воткнула палку с привязанным на нее пучком пестрых перьев на носу — на счастье.
   Путешествие началось рано утром, они погрузили пожитки, отвязали концы и длинными шестами оттолкнули свое судно от берега. То тут, то там в густую коричневую воду ныряли за рыбой речные птицы, суматошно взлетая при приближении плота.
   Тамара стояла на корме, правя веслом, а Лейстер сидел на корточках в нескольких шагах от нее, держа лот. Время от времени он измерял глубину. Река была широкой, медленной и илистой, со множеством опасных отмелей. Далджит и Джамал загорали. Обдумывая доклад об инфразвуке, Лейстер лениво наслаждался скульптурной красотой их обнаженных тел. Внезапно по плоту скользнула тень птеранодона.
   Лейстер резко повернулся, но поймал взглядом лишь дальний взмах крыльев животного. Птеранодон исчез за высоким холмом на берегу и, судя по всему, направлялся на «птичий базар», слышный даже с реки. В этот момент палеонтолога и озарило.
   «Межвидовое инфразвуковое общение в группах хищников и травоядных позднего Маастрихта».
   — Я начинаю оформлять работу, — сообщил Лейстер.
   Оформление в силу обстоятельств оставалось мысленным. Среди тающих ресурсов самым редким и ценным была бумага. Все блокноты обобществили и приняли железное правило, что ни на одном из них ничего не напишут без крайней нужды.
   В результате Лейстер изрядно натренировал память, оформляя в голове научные работы, затем представляя их на суд общественности и только после учета всех исправлений и дополнений записывая бисерным почерком на крошечных листках бумаги.
   — Итак, заглавие? — спросила Тамара. Далджит и Джамал сели и приготовились слушать.
   Лейстер ответил.
   — Не очень-то цепляет, а? — заметил Джамал.
   — А оно и не должно цеплять. Заглавие должно информировать читателя о содержании работы настолько точно, насколько это возможно.
   — Да, но…
   — Ох, Джамал, опять ты со своей коммерцией! — вздохнула Далджит. — Тебе все неймется получить лицензию на поставку пластиковых игрушек для «Макдоналдса».
   Лицо Джамала вспыхнуло.
   — Снимаю возражение.
   Далджит погладила его по плечу.
   — Не обижайся, солнышко, это была шутка. Все видят, что ты теперь не такой.
   И без всякого перехода обратилась к Лейстеру:
   — Ты не собираешься включить в работу теорию Чака?
   — Возможно.
   — Напомните мне, — сказал Джамал, — в чем конкретно состоит его теория?
   — Чак решил, что, поскольку основные виды динозавров обладают способностью воспринимать инфразвук, они могут слышать звуки, образующиеся при подвижках гор и континентов. Движение это настолько размеренно и регулярно, что по нему динозавры ориентируются на местности. Получается своего рода звуковой компас: при миграциях животные направляются туда, где Земля звенит нужным образом. Далее он сделал вывод, что, когда метеорит ударил Землю, это вызвало долголетнюю вибрацию, похожую на ту, что сопутствует землетрясениям. Но так как удар был во много раз сильнее любого землетрясения, динозавров поразила своего рода «глухота»: они не слышали звуки, на которые привыкли ориентироваться, не знали, в каком направлении мигрировать. Кроме того, шум от удара получился столь сильным, что животные не могли больше контактировать между собой. Это, в свою очередь, сделало невозможными привычные способы питания и размножения. Их сила стала слабостью, они слишком приспособились к привычным условиям, чтобы выжить после катастрофы. Другие виды, такие как крокодилы и птицы, смогли адаптироваться к новой жизни просто потому, что не настолько специализировались. Они выжили, а динозавры — нет.
   Джамал потряс головой.
   — Чак был хорошим парнем, но эта теория полна воды.
   — Вовсе нет! — запротестовала Тамара. — Что тебя смущает?
   — Ну, во-первых, ее невозможно проверить…
   — Это не…
   Лейстер отвернулся и засмотрелся на проплывающие мимо покрытые лесом горы. Голоса ребят превратились в невнятное бормотание. Впереди показалось дряхлое, морщинистое дерево, простирающее к воде искореженные временем ветви. Когда плот поравнялся с ним, оттуда попадали ныряльщики — крокодильчики не больше ладони; между передними и задними лапками у них были натянуты радужные мембраны. Они спрыгивали с ветвей, извилисто планировали над водной гладью и с бульканьем скрывались под водой.
   Буль. Буль. Буль-буль. Буль. Буль-буль-буль-буль. Буль.
   Невероятно щедрый мир, наполненный массой интереснейших созданий, а у Лейстера нет возможности изучить их хотя бы поверхностно. Он вздохнул и вернулся к мыслям об информации, которую необходимо обработать.
   То, что некоторые динозавры «разговаривают» друг с другом с помощью инфразвука, — непреложный факт, подкрепленный доказательствами. Не перечисляя поименно все виды, которые они наблюдали и записывали, Лейстер обозначил их словами «основные группы динозавров». Конкретизировать можно позднее, при описании способов взаимодействия, — так будет нагляднее.
   Отвратительный секрет научных журналов состоял в том, что они не только не платили авторам за статьи, но сами брали деньги — четко установленную сумму за каждую напечатанную страницу. Серьезные журналы шли еще дальше: чтобы напечататься, автор должен был не только заплатить, но и пройти комиссию, в достаточной мере заинтересовав статьей издателей. Таким образом, из-за отсутствия финансов начинающие ученые откладывали опубликование своих работ на долгие годы.
   При всех своих недостатках система имела одно достоинство: придавала статьям краткость. Ирония заключалась в том, что теперь, когда Лейстер мог наплевать на политику научных журналов, сокращать работу его заставляли ресурсы собственной памяти.
 
   Тщательно обдумав текст, Лейстер объявил, что первая часть готова. Остальные внимательно слушали и вставляли свои комментарии.