Страница:
— И что это может быть, по-вашему? — осведомился Гриффин.
— Я так думаю, что Адам, сэр. Но последнее слово за мисс Чо.
Эми Чо, пожилая и неповоротливая, скрюченной рукой опиралась на свою трость.
— Возможно, Адам. Самое оно для религиозных фанатиков, и не нужно никакой фантазии. Но я бы лучше бросила рядом медный нож и железное кольцо, чтобы впоследствии обозвать его Тубал-Каином [13]. Первый кузнец. Сын Ламеха. Очень впечатляет. А в принципе подошел бы любой захудалый крестьянин, лишь бы доказать, что он погиб во время Потопа. — Она безрадостно усмехнулась. — Даже женщина.
Это был человеческий скелет. И очень красивый. Лучи света, отражаясь от каменной поверхности, торчащей из-под упаковки, бросали кругом разноцветные блики.
— Из чего это сделано? Опал?
— Да, сэр.
— Чертовски дорого, наверное.
— Несомненно, сэр.
Существовало множество путей поиска ископаемых останков. И не все из них были честными. Данный, например, заключался в том, что нужный скелет помещали под давлением в своеобразную низкотемпературную водяную печь, которую мошенники от палеонтологии называли минерализатором, и закапывали в землю.
Устройство имело несколько функций. Во-первых, оно служило своеобразным инкубатором для бактерий, живущих непосредственно внутри скелета, медленно, но верно побуждая их делиться и образовывать своеобразные колонии в форме трубочек и каналов, через которые вода и кислород попадали в каждую кость, а продукты распада, наоборот, удалялись. Кроме того, кости промывались неспешными, но непрерывными струйками высокоминерализованной воды. Обычно мошенники предпочитали использовать кальциты и сидериты, чтобы добиться специфического палевого или красновато-черного оттенка, свойственного естественным ископаемым. Но здесь явно использовали силикаты для достижения благородного блеска, который хорошо бы смотрелся в стенах Ватикана.
И в этой уютной коробочке, согретые и обласканные, бактерии ели, пили и делились до тех пор, пока в костях не оставалось никакой органики. Тогда они умирали. Каждая оставляла вместо себя малюсенький кусочек минералов, впитанных ею вместе с потребляемой водой. Таким образом, любая из бактерий являла собой микроскопическое подобие костей существа в миллионы раз больше их самих.
— Объясните мне все, — потребовал Гриффин. — Что конкретно они собирались сделать с этой штукой?
— Во-первых, захоронить ее здесь и сейчас, чтобы «обнаружить» захоронение в конце двадцать первого века. Затрудняюсь, правда, сказать, где именно.
— Ранчо «Святой Спаситель», — сказала Эми Чо. — Там они обучают своих собственных палеонтологов. В прошлом году выпустили шесть докторов философии и допотопной биологии. Недавно они откопали прекрасный скелет хасмозавра, который растерли буквально в порошок в надежде, что найдут разное количество радиоактивного углерода в различных частях одних и тех же костей и тем самым опровергнут традиционные методы датировки возраста. — Она доковыляла до кресла и попыталась сесть. Джимми подскочил, чтобы предложить ей руку. — Не нашли. Потому у них и нет никаких публикаций.
С трудом усевшись, она добавила:
— Я там была однажды, на обеде у священника. Очень мило посидели.
— Мне страшно хотелось бы знать, — сказала Молли Герхард, — зачем им все это нужно.
Рыжеволосая Молли — самая молодая из офицеров-охранников — постоянно рвалась в бой. Том Наварро, напротив, казался неторопливым и спокойным, но при взгляде на них не оставалось сомнений, что именно он — старший в команде. Том был сокольничим, а Молли — соколом, которого он при необходимости выпускал из руки.
— Ну, закопают они пару костей. И что из этого?
— Это Святой Грааль [14] науки о сотворении мира, — сказала Эми Чо. — Настоящие человеческие кости, найденные в скале, возраст которой равен десяткам миллионов лет. По их подсчетам, конечно, этим геологическим породам около четырех с половиной тысяч лет, а динозавры — это просто зверьки, погибшие во время Потопа. Таким образом, если человеческий скелет будет найден среди останков динозавров, это будет означать, что они правы, а мы — нет.
— Может быть, это просто кто-то из ученых, — задумчиво произнесла Молли. — Забрел далеко от лагеря и заблудился.
— Миллионы и миллионы динозавров оставили после себя всего-то несколько тысяч скелетов, а один-единственный потерявшийся ученый законсервировался и найден много лет спустя? Никто на это не купится. — спокойно ответил Том. — Я бы, во всяком случае, не купился.
Гриффин почувствовал непреодолимое желание взглянуть на часы. По опыту он знал, что бороться с таким побуждением абсолютно бессмысленно. Поэтому Гриффин посмотрел на запястье, предварительно закрыв рукой циферблат. Потом перевел глаза на своих коллег.
— Как долго ящик пролежал на складе, прежде чем его обнаружили?
— Шесть месяцев.
— Значит, кто-то должен явиться за ним, так?
— Боюсь, мы его спугнули, — ответил Джимми. — Или ее, — добавил он, глянув на хмурую гримасу Эми Чо. — И помимо всего прочего мне бы хотелось обратить ваше внимание на этот ярлычок. Взгляните.
Стоящие по правую сторону ящика придвинулись ближе. Молли пришлось обойти его кругом.
— «Мартин Мариетта» [15], — вслух прочел Гриффин. — «Пусковая установка системы наблюдения „Птолемей“. Внимание! Только для обученного персонала!»
— «Птолемей» — орбитальная система наблюдения, — пояснил Джимми. — Запуск осуществляется усилиями всего трех человек: двое держат ракету, а один ставит пусковое устройство. Первое, что мы сделали, основав станцию, — запустили подобный спутник, чтобы с его помощью составлять карты. Неплохая система для своего времени, но сейчас считается устаревшей.
— Напомни мне, откуда наша новая подруга?
— 2048-й, сэр.
— Хоть это радует.
Гриффину было важно узнать точную дату события — случилось оно до 2034 года, когда путешествия во времени были еще секретом, или после, когда они уже являлись общедоступной информацией. Часто это оказывалось важней, чем вся временная пропасть между мезозоем и эрой людей. Гриффин не любил работать до 2034-го. Он ненавидел секретность.
— Системы наблюдения класса «Меркатор» введены в обращение в конце 2047-го. Следовательно, маркировка ящика не должна вызывать подозрений. Это что-то достаточно устаревшее, чтобы им никто, кроме нужного человека, не заинтересовался. И в то же время не столь древнее, чтобы кто-то что-то заподозрил. Хитро придумано.
— Спасибо, Джимми. У кого есть что добавить? — Гриффин подождал. — Тогда подведем итоги. Вот что мы имеем: ящиксо святыми мощами, замаскированный под летательный аппарат, кого-то знающего, какой из безымянных клочков земли здесь и сейчас станет ископаемым песчаником недалеко от ранчо «Святой Спаситель» шестьдесят семь миллионов лет спустя, а также специфические сведения о том, что наблюдательная система «Птолемей» недавно устарела. И это приводит нас к тому, что…
— Что среди наших людей завелся агент креационистов, так называемый «крот», — сказала Молли.
— Не просто креационистов. — Для достижения пущего эффекта Чо сопроводила свои слова ударом трости. — Не садовых, или обычных, или повседневных креационистов, а глубоких!
— А в чем разница?
— Это те, что проповедуют возможность насилия. Проще говоря,убивают людей.
Минутное молчание. Все переваривали информацию.
— Итак, что нам стоит предпринять? — нарушил тишину Гриффин.— Мы сможем вернуться назад во времени и перехватить эту штуку в момент ее доставки? И можем ли мы схватить там нашего «крота», пока он не натворил чего-нибудь еще?
— За последние полгода у ученых не было ни исчезновений, ни необъяснимых отлучек, сэр. А ведь именно среди нихдолжен скрываться агент. Значит, не можем, сэр.
Молли бросила быстрый взгляд на Тома и продолжила:
— Я просмотрела все записи. Ничего нет о том, кто получил ящик, когда он прибыл, кто за него расписался. Его просто обнаружили во время инвентаризации. Поэтому мы считаем, что «крота» что-то спугнуло.
— Все проверено тщательно?
— Да, сэр. Прибытие ящика окружено стеной молчания. Кто-то — и я подозреваю, что это именно мы, — постарался изо всех сил, чтобы так и было.
— Упомянутого молчания достаточно, чтобы провести операцию? Я имею в виду, сможем ли мы втиснуться в этот промежуток времени?
Все невольно наклонились поближе к Молли, чтобы услышать ответ. Глаза их сверкнули. Даже Эми Чо приоткрыла рот.
— Да, — ответила Молли. — Я уверена в этом, сэр.
Когда были согласованы все планы, Гриффин отпустил подчиненных и направился в свой офис. Где бы он ни находился, офис всегда выглядел совершенно определенным образом, это было его жесточайшим требованием. Письменный стол именно здесь, а бар именно там. Текущие записи разложены по степени срочности и находятся в левом верхнем ящике. Основная документация — в левом нижнем. Бланки, формы и пачки облигаций в самом низу. От триаса до голоцена, где бы Гриффин ни оказался, он любил находить свои карандаши остро заточенными и там, где предполагал найти.
Сегодня он отлично поработал. В душе шевельнулось что-то похожее на удовлетворение. Затем Гриффин скользнул глазами по одной из текущих записей и ощутил, как желудок неприятно сжался.
Это было расписание лекций, которые звезды палеонтологии первого поколения должны прочитать палеонтологам поколений второго и третьего. Он всегда тщательно просматривал подобные бумаги, зная, как велик бывает соблазн поделиться запретной информацией со своим кумиром.
Третьим в списке лекторов шел Ричард Лейстер.
Среди слушателей заявлена Гертруда Сэлли.
Гриффин рванул ящик стола, выдернул оттуда бланк и начал лихорадочно писать распоряжение: «Всем руководящим лицам: третья лекция заявленного расписания временно отменяется. Все лица, задействованные в проекте, оповещаются, что Сэлли и Лейстер не должны иметь возможности…»
Сзади открылась и закрылась дверь. В комнате замаячила знакомая фигура.
— Сиди, сиди, — проговорил Старикан.
— А я и не собирался вставать.
Старикан прошествовал к бару и нацедил себе добрую порцию бурбона. Он поднял стакан к носу и вдохнул запах напитка, даже не пригубив его.
Затем взял недописанное распоряжение и порвал его в клочья.
Гриффин закрыл глаза.
— Почему?
— Ты опять доверяешь слухам. — Старикан аккуратно ссыпал обрывки на стол. — Иначе бы не старался держать этих двоих на расстоянии друг от друга.
— Да, доверяю. Я учитываю все, что может быть полезным. Если я хочу, чтобы все шло как положено, я обязан обращать внимание даже на слухи. Что еще мне остается делать?
— Уверяю тебя, это совершенно бесполезно. — Старикан поставил свой бурбон, чтобы достать из «дипломата» сложенный лист бумаги. — Прочти. Рапорт по поводу затеянного тобой расследования. Оно не поможет поймать вашего «крота». Тебе придется дать ему возможность действовать, пусть он себя обнаружит.
— Не надо загонять меня в какие-то рамки. Я должен иметь возможность маневрировать.
Старикан покачал головой.
— Сначала прочти это. А затем сделай то, что там написано.
Гриффин с неохотой развернул листок. Пробежав глазами половину написанного, он остановился.
— Здесь какая-то ошибка. У меня нет разрешения читать списки несчастных случаев.
— Ошибки нет. Я считаю, что ты к этому готов.
— Черт вас побери! — с чувством произнес Гриффин. Он не видел необходимости посвящать его в эту информацию и чувствовал, как наливается злобой. — Зачем втягивать в это меня? Большая разница — посылать людей в опасную ситуацию или посылать их на верную смерть!
— Не такая большая, как тебе кажется.
— Это самое настоящее убийство.
Старикан промолчал, да Гриффин и не ждал ответа. Он медленно дочитал рапорт до конца и, вздохнув, сказал:
— Так вот почему Лейстер ненавидит меня. Боже правый. Знай я раньше, я бы обошелся поласковей с бедным придурком.
— Такое случается.
— Потому что мы позволяем ему случаться.
— Случается, потому что случается. Мы не имеем права вмешиваться. И не делай вид, что не знаешь почему.
Старикан подошел к окну и открыл жалюзи. Гриффин заморгал от яркого предзакатного солнца. Снаружи практиканты с энтузиазмом толпились вокруг подъехавшего лендровера. Старикан показал на них своим так и не тронутым стаканом.
— Посмотри. Такие юные, энергичные. И ни один из них не имеет понятия, как хрупко его собственное существование.
Гриффин не ответил.
Старикан опять закрыл жалюзи. Гриффин сидел, ослепленный и ошарашенный.
— Они тоже умрут, раньше или позже. Все умирают.
— Не из-за меня. Черт побери, я этого не сделаю! Я голыми руками разорву всю вашу паршивую систему! Клянусь!
Но оба знали, что это только слова.
— Все умирают. И так много живущих пытаются об этом не думать.
Старикан опять поставил бурбон и открыл «дипломат». В этот раз он достал оттуда коричневый бумажный пакет и водрузил его на столешницу. Из пакета с грохотом выкатился какой-то предмет.
— Это тебе.
На столе лежал человеческий череп. Он явно пробыл в земле не дольше нескольких десятков лет. На одной щеке — симпатичное пятно зеленого мха. Недостает зубов.
У Гриффина пересохло во рту.
— Чей это?
— А ты как думаешь?
Старикан смял пакет и засунул его в карман. Затем осушил стакан, который держал в руках все это время, и направился к выходу. В дверях Старикан остановился и произнес:
— Memento mori [16]. Помни, ты тоже должен умереть.
Он тихо прикрыл за собой дверь, оставив Гриффина в ужасе глядеть на лежащий перед ним череп.
Его череп.
Пересекая территорию станции, Гриффин заметил студентку, которая этим утром вела экскурсию. Сейчас она помогала тащить только что пойманного велоцераптора от лендровера к открытым загонам, где содержались животные. Гриффин остановился посмотреть. Девушка-экскурсовод и еще двое студентов волокли зверя за специальный ошейник с торчащими из него шипами. Велоцераптор яростно отбивался, но грозные челюсти щелкали впустую, не задевая никого из обидчиков. Старший группы стоял рядом с электро-шокером в руке — на случай, если животное вырвется.
Девушка сияла от пота и возбуждения, улыбка походила на гримасу. Совершенно очевидно, думал Гриффин, что это один из самых волнующих моментов в ее жизни.
— Вы идете, сэр?
— Сейчас, Джимми. Ступай вперед, я догоню.
Он дождался, пока животное благополучно водворят в клетку, и приблизился к девушке.
— Вы неплохо поработали сегодня утром.
— А?.. Спасибо, сэр.
— Я имею здесь кое-какое влияние и хочу, чтоб вы знали: я буду рекомендовать вас на должность администратора. Конечно, нет никаких гарантий, но при должной настойчивости с вашей стороны я надеюсь встретить вас через несколько лет в роли руководителя департамента.
Девушка посмотрела на него в ошеломлении. Он положил ладонь ей на плечо.
— Продолжайте в том же духе. Мы гордимся вами.
Гриффин пошел прочь, стараясь не оглядываться. Мысленно он видел, как она сейчас поворачивается к первому попавшемуся из своих товарищей и спрашивает: «Кто это?» Как глаза ее расширяются от ужаса, когда она слышит ответ.
Иногда, чтобы достичь своей цели, необходимо лгать. Он ненавидел эту ложь.
4
— Я так думаю, что Адам, сэр. Но последнее слово за мисс Чо.
Эми Чо, пожилая и неповоротливая, скрюченной рукой опиралась на свою трость.
— Возможно, Адам. Самое оно для религиозных фанатиков, и не нужно никакой фантазии. Но я бы лучше бросила рядом медный нож и железное кольцо, чтобы впоследствии обозвать его Тубал-Каином [13]. Первый кузнец. Сын Ламеха. Очень впечатляет. А в принципе подошел бы любой захудалый крестьянин, лишь бы доказать, что он погиб во время Потопа. — Она безрадостно усмехнулась. — Даже женщина.
Это был человеческий скелет. И очень красивый. Лучи света, отражаясь от каменной поверхности, торчащей из-под упаковки, бросали кругом разноцветные блики.
— Из чего это сделано? Опал?
— Да, сэр.
— Чертовски дорого, наверное.
— Несомненно, сэр.
Существовало множество путей поиска ископаемых останков. И не все из них были честными. Данный, например, заключался в том, что нужный скелет помещали под давлением в своеобразную низкотемпературную водяную печь, которую мошенники от палеонтологии называли минерализатором, и закапывали в землю.
Устройство имело несколько функций. Во-первых, оно служило своеобразным инкубатором для бактерий, живущих непосредственно внутри скелета, медленно, но верно побуждая их делиться и образовывать своеобразные колонии в форме трубочек и каналов, через которые вода и кислород попадали в каждую кость, а продукты распада, наоборот, удалялись. Кроме того, кости промывались неспешными, но непрерывными струйками высокоминерализованной воды. Обычно мошенники предпочитали использовать кальциты и сидериты, чтобы добиться специфического палевого или красновато-черного оттенка, свойственного естественным ископаемым. Но здесь явно использовали силикаты для достижения благородного блеска, который хорошо бы смотрелся в стенах Ватикана.
И в этой уютной коробочке, согретые и обласканные, бактерии ели, пили и делились до тех пор, пока в костях не оставалось никакой органики. Тогда они умирали. Каждая оставляла вместо себя малюсенький кусочек минералов, впитанных ею вместе с потребляемой водой. Таким образом, любая из бактерий являла собой микроскопическое подобие костей существа в миллионы раз больше их самих.
— Объясните мне все, — потребовал Гриффин. — Что конкретно они собирались сделать с этой штукой?
— Во-первых, захоронить ее здесь и сейчас, чтобы «обнаружить» захоронение в конце двадцать первого века. Затрудняюсь, правда, сказать, где именно.
— Ранчо «Святой Спаситель», — сказала Эми Чо. — Там они обучают своих собственных палеонтологов. В прошлом году выпустили шесть докторов философии и допотопной биологии. Недавно они откопали прекрасный скелет хасмозавра, который растерли буквально в порошок в надежде, что найдут разное количество радиоактивного углерода в различных частях одних и тех же костей и тем самым опровергнут традиционные методы датировки возраста. — Она доковыляла до кресла и попыталась сесть. Джимми подскочил, чтобы предложить ей руку. — Не нашли. Потому у них и нет никаких публикаций.
С трудом усевшись, она добавила:
— Я там была однажды, на обеде у священника. Очень мило посидели.
— Мне страшно хотелось бы знать, — сказала Молли Герхард, — зачем им все это нужно.
Рыжеволосая Молли — самая молодая из офицеров-охранников — постоянно рвалась в бой. Том Наварро, напротив, казался неторопливым и спокойным, но при взгляде на них не оставалось сомнений, что именно он — старший в команде. Том был сокольничим, а Молли — соколом, которого он при необходимости выпускал из руки.
— Ну, закопают они пару костей. И что из этого?
— Это Святой Грааль [14] науки о сотворении мира, — сказала Эми Чо. — Настоящие человеческие кости, найденные в скале, возраст которой равен десяткам миллионов лет. По их подсчетам, конечно, этим геологическим породам около четырех с половиной тысяч лет, а динозавры — это просто зверьки, погибшие во время Потопа. Таким образом, если человеческий скелет будет найден среди останков динозавров, это будет означать, что они правы, а мы — нет.
— Может быть, это просто кто-то из ученых, — задумчиво произнесла Молли. — Забрел далеко от лагеря и заблудился.
— Миллионы и миллионы динозавров оставили после себя всего-то несколько тысяч скелетов, а один-единственный потерявшийся ученый законсервировался и найден много лет спустя? Никто на это не купится. — спокойно ответил Том. — Я бы, во всяком случае, не купился.
Гриффин почувствовал непреодолимое желание взглянуть на часы. По опыту он знал, что бороться с таким побуждением абсолютно бессмысленно. Поэтому Гриффин посмотрел на запястье, предварительно закрыв рукой циферблат. Потом перевел глаза на своих коллег.
— Как долго ящик пролежал на складе, прежде чем его обнаружили?
— Шесть месяцев.
— Значит, кто-то должен явиться за ним, так?
— Боюсь, мы его спугнули, — ответил Джимми. — Или ее, — добавил он, глянув на хмурую гримасу Эми Чо. — И помимо всего прочего мне бы хотелось обратить ваше внимание на этот ярлычок. Взгляните.
Стоящие по правую сторону ящика придвинулись ближе. Молли пришлось обойти его кругом.
— «Мартин Мариетта» [15], — вслух прочел Гриффин. — «Пусковая установка системы наблюдения „Птолемей“. Внимание! Только для обученного персонала!»
— «Птолемей» — орбитальная система наблюдения, — пояснил Джимми. — Запуск осуществляется усилиями всего трех человек: двое держат ракету, а один ставит пусковое устройство. Первое, что мы сделали, основав станцию, — запустили подобный спутник, чтобы с его помощью составлять карты. Неплохая система для своего времени, но сейчас считается устаревшей.
— Напомни мне, откуда наша новая подруга?
— 2048-й, сэр.
— Хоть это радует.
Гриффину было важно узнать точную дату события — случилось оно до 2034 года, когда путешествия во времени были еще секретом, или после, когда они уже являлись общедоступной информацией. Часто это оказывалось важней, чем вся временная пропасть между мезозоем и эрой людей. Гриффин не любил работать до 2034-го. Он ненавидел секретность.
— Системы наблюдения класса «Меркатор» введены в обращение в конце 2047-го. Следовательно, маркировка ящика не должна вызывать подозрений. Это что-то достаточно устаревшее, чтобы им никто, кроме нужного человека, не заинтересовался. И в то же время не столь древнее, чтобы кто-то что-то заподозрил. Хитро придумано.
— Спасибо, Джимми. У кого есть что добавить? — Гриффин подождал. — Тогда подведем итоги. Вот что мы имеем: ящиксо святыми мощами, замаскированный под летательный аппарат, кого-то знающего, какой из безымянных клочков земли здесь и сейчас станет ископаемым песчаником недалеко от ранчо «Святой Спаситель» шестьдесят семь миллионов лет спустя, а также специфические сведения о том, что наблюдательная система «Птолемей» недавно устарела. И это приводит нас к тому, что…
— Что среди наших людей завелся агент креационистов, так называемый «крот», — сказала Молли.
— Не просто креационистов. — Для достижения пущего эффекта Чо сопроводила свои слова ударом трости. — Не садовых, или обычных, или повседневных креационистов, а глубоких!
— А в чем разница?
— Это те, что проповедуют возможность насилия. Проще говоря,убивают людей.
Минутное молчание. Все переваривали информацию.
— Итак, что нам стоит предпринять? — нарушил тишину Гриффин.— Мы сможем вернуться назад во времени и перехватить эту штуку в момент ее доставки? И можем ли мы схватить там нашего «крота», пока он не натворил чего-нибудь еще?
— За последние полгода у ученых не было ни исчезновений, ни необъяснимых отлучек, сэр. А ведь именно среди нихдолжен скрываться агент. Значит, не можем, сэр.
Молли бросила быстрый взгляд на Тома и продолжила:
— Я просмотрела все записи. Ничего нет о том, кто получил ящик, когда он прибыл, кто за него расписался. Его просто обнаружили во время инвентаризации. Поэтому мы считаем, что «крота» что-то спугнуло.
— Все проверено тщательно?
— Да, сэр. Прибытие ящика окружено стеной молчания. Кто-то — и я подозреваю, что это именно мы, — постарался изо всех сил, чтобы так и было.
— Упомянутого молчания достаточно, чтобы провести операцию? Я имею в виду, сможем ли мы втиснуться в этот промежуток времени?
Все невольно наклонились поближе к Молли, чтобы услышать ответ. Глаза их сверкнули. Даже Эми Чо приоткрыла рот.
— Да, — ответила Молли. — Я уверена в этом, сэр.
Когда были согласованы все планы, Гриффин отпустил подчиненных и направился в свой офис. Где бы он ни находился, офис всегда выглядел совершенно определенным образом, это было его жесточайшим требованием. Письменный стол именно здесь, а бар именно там. Текущие записи разложены по степени срочности и находятся в левом верхнем ящике. Основная документация — в левом нижнем. Бланки, формы и пачки облигаций в самом низу. От триаса до голоцена, где бы Гриффин ни оказался, он любил находить свои карандаши остро заточенными и там, где предполагал найти.
Сегодня он отлично поработал. В душе шевельнулось что-то похожее на удовлетворение. Затем Гриффин скользнул глазами по одной из текущих записей и ощутил, как желудок неприятно сжался.
Это было расписание лекций, которые звезды палеонтологии первого поколения должны прочитать палеонтологам поколений второго и третьего. Он всегда тщательно просматривал подобные бумаги, зная, как велик бывает соблазн поделиться запретной информацией со своим кумиром.
Третьим в списке лекторов шел Ричард Лейстер.
Среди слушателей заявлена Гертруда Сэлли.
Гриффин рванул ящик стола, выдернул оттуда бланк и начал лихорадочно писать распоряжение: «Всем руководящим лицам: третья лекция заявленного расписания временно отменяется. Все лица, задействованные в проекте, оповещаются, что Сэлли и Лейстер не должны иметь возможности…»
Сзади открылась и закрылась дверь. В комнате замаячила знакомая фигура.
— Сиди, сиди, — проговорил Старикан.
— А я и не собирался вставать.
Старикан прошествовал к бару и нацедил себе добрую порцию бурбона. Он поднял стакан к носу и вдохнул запах напитка, даже не пригубив его.
Затем взял недописанное распоряжение и порвал его в клочья.
Гриффин закрыл глаза.
— Почему?
— Ты опять доверяешь слухам. — Старикан аккуратно ссыпал обрывки на стол. — Иначе бы не старался держать этих двоих на расстоянии друг от друга.
— Да, доверяю. Я учитываю все, что может быть полезным. Если я хочу, чтобы все шло как положено, я обязан обращать внимание даже на слухи. Что еще мне остается делать?
— Уверяю тебя, это совершенно бесполезно. — Старикан поставил свой бурбон, чтобы достать из «дипломата» сложенный лист бумаги. — Прочти. Рапорт по поводу затеянного тобой расследования. Оно не поможет поймать вашего «крота». Тебе придется дать ему возможность действовать, пусть он себя обнаружит.
— Не надо загонять меня в какие-то рамки. Я должен иметь возможность маневрировать.
Старикан покачал головой.
— Сначала прочти это. А затем сделай то, что там написано.
Гриффин с неохотой развернул листок. Пробежав глазами половину написанного, он остановился.
— Здесь какая-то ошибка. У меня нет разрешения читать списки несчастных случаев.
— Ошибки нет. Я считаю, что ты к этому готов.
— Черт вас побери! — с чувством произнес Гриффин. Он не видел необходимости посвящать его в эту информацию и чувствовал, как наливается злобой. — Зачем втягивать в это меня? Большая разница — посылать людей в опасную ситуацию или посылать их на верную смерть!
— Не такая большая, как тебе кажется.
— Это самое настоящее убийство.
Старикан промолчал, да Гриффин и не ждал ответа. Он медленно дочитал рапорт до конца и, вздохнув, сказал:
— Так вот почему Лейстер ненавидит меня. Боже правый. Знай я раньше, я бы обошелся поласковей с бедным придурком.
— Такое случается.
— Потому что мы позволяем ему случаться.
— Случается, потому что случается. Мы не имеем права вмешиваться. И не делай вид, что не знаешь почему.
Старикан подошел к окну и открыл жалюзи. Гриффин заморгал от яркого предзакатного солнца. Снаружи практиканты с энтузиазмом толпились вокруг подъехавшего лендровера. Старикан показал на них своим так и не тронутым стаканом.
— Посмотри. Такие юные, энергичные. И ни один из них не имеет понятия, как хрупко его собственное существование.
Гриффин не ответил.
Старикан опять закрыл жалюзи. Гриффин сидел, ослепленный и ошарашенный.
— Они тоже умрут, раньше или позже. Все умирают.
— Не из-за меня. Черт побери, я этого не сделаю! Я голыми руками разорву всю вашу паршивую систему! Клянусь!
Но оба знали, что это только слова.
— Все умирают. И так много живущих пытаются об этом не думать.
Старикан опять поставил бурбон и открыл «дипломат». В этот раз он достал оттуда коричневый бумажный пакет и водрузил его на столешницу. Из пакета с грохотом выкатился какой-то предмет.
— Это тебе.
На столе лежал человеческий череп. Он явно пробыл в земле не дольше нескольких десятков лет. На одной щеке — симпатичное пятно зеленого мха. Недостает зубов.
У Гриффина пересохло во рту.
— Чей это?
— А ты как думаешь?
Старикан смял пакет и засунул его в карман. Затем осушил стакан, который держал в руках все это время, и направился к выходу. В дверях Старикан остановился и произнес:
— Memento mori [16]. Помни, ты тоже должен умереть.
Он тихо прикрыл за собой дверь, оставив Гриффина в ужасе глядеть на лежащий перед ним череп.
Его череп.
Пересекая территорию станции, Гриффин заметил студентку, которая этим утром вела экскурсию. Сейчас она помогала тащить только что пойманного велоцераптора от лендровера к открытым загонам, где содержались животные. Гриффин остановился посмотреть. Девушка-экскурсовод и еще двое студентов волокли зверя за специальный ошейник с торчащими из него шипами. Велоцераптор яростно отбивался, но грозные челюсти щелкали впустую, не задевая никого из обидчиков. Старший группы стоял рядом с электро-шокером в руке — на случай, если животное вырвется.
Девушка сияла от пота и возбуждения, улыбка походила на гримасу. Совершенно очевидно, думал Гриффин, что это один из самых волнующих моментов в ее жизни.
— Вы идете, сэр?
— Сейчас, Джимми. Ступай вперед, я догоню.
Он дождался, пока животное благополучно водворят в клетку, и приблизился к девушке.
— Вы неплохо поработали сегодня утром.
— А?.. Спасибо, сэр.
— Я имею здесь кое-какое влияние и хочу, чтоб вы знали: я буду рекомендовать вас на должность администратора. Конечно, нет никаких гарантий, но при должной настойчивости с вашей стороны я надеюсь встретить вас через несколько лет в роли руководителя департамента.
Девушка посмотрела на него в ошеломлении. Он положил ладонь ей на плечо.
— Продолжайте в том же духе. Мы гордимся вами.
Гриффин пошел прочь, стараясь не оглядываться. Мысленно он видел, как она сейчас поворачивается к первому попавшемуся из своих товарищей и спрашивает: «Кто это?» Как глаза ее расширяются от ужаса, когда она слышит ответ.
Иногда, чтобы достичь своей цели, необходимо лгать. Он ненавидел эту ложь.
4
КУКУШКИНО ГНЕЗДО
Станция Богемия: мезозойская эра, юрский период, верхняя юра (мальм), титонский век. 150 млн. лет до н. э.
Сэлли разбудило пение камптозавров.
Она вздохнула и, задев рукой сетку от москитов, потянулась на кушетке, но не поднялась. Сэлли всегда вставала с трудом,даже в такие дни, как сегодня.
Сегодня она собиралась изменить мир.
Никто не понимал, почему камптозавры поют. Сэлли считала, не имея, впрочем, никаких доказательств, что они делают это просто так, из чистого удовольствия. У нее были и другие смелые теории. Некоторые она опубликовала, об остальных говорила везде, где только можно. С младых ногтей Гертруда поняла, что в мире науки замечают, не сколько разты проиграл, но сколько раз выиграл. Одна большая удача полностью затмевает череду ошибок.
Поэтому она и пыталась доказать, что камптозавры поют, чтобы стадо держалось вместе. Что их песня — просто звуки, с помощью которых животные внушают друг другу уверенность, что все здесь и всё в порядке. Как бы озвучивая, таким образом, свое количество, они отпугивают хищников — брысь отсюда, держитесь от нас подальше, нас очень много. А может быть, динозавры так делятся друг с другом сведениями о вкусе и количестве съедобных растений.
Но в глубине души она была уверена, что это самые настоящие крики радости.
Снаружи зарокотал двигатель. Мимо ее палатки прошли двое, вяло переругиваясь по поводу филогенетической позиции сегнозавров. Кто-то ударил в гонг, созывая народ на завтрак. Как просыпающийся зверь, лагерь лениво потягивался, неохотно стряхивая с себя дремоту.
Перевернувшись на живот, Сэлли ощупала пол под кушеткой в поисках одежды. Наверное, стоит немного прибраться сейчас, пока день только начинается, — к полудню в палатке будет жарко, как в печи, а к вечеру, когда похолодает, она будет уже далеко. Но вообще Сэлли считала, что в жизни слишком много разных дел. Надо все время выбирать: потратить время на исследования или выбросить его, занимаясь домашним хозяйством.
Носки оказались достаточно свежими, чтобы проносить их еще день. Она восприняла это как хорошую примету.
Палатка-столовая была полна разговоров и запаха кофе. Сэлли взяла поднос и встала в очередь за сосисками и овсянкой.
Высмотрев пустой столик в дальнем углу палатки, она направилась туда, смутно надеясь, что Монк Каванаг проспал и она для разнообразия сможет побыть в одиночестве. Тщетно. Едва она принялась за еду, Монк плюхнулся рядом на скамью и включил магнитофон.
Историк был немолод, лыс и громогласен, с морщинистым лицом, напоминавшим папиросную бумагу. К лицу прилепились маленькие светлые усики. Каванаг приветствовал ее омерзительной ухмылкой, которую сам, по-видимому, считал очаровательной.
— Неважно выглядите. Не выспались, а?
— Почти всю ночь в полях, прямо как скаут. Только с той разницей, что у скаутов не бывает соседей по лагерю, приглашающих в свою палатку дружков и трахающихся до самого рассвета.
— Да ну? Кто ж это у вас там веселится?
Сэлли закрыла глаза и сделала большой глоток кофе.
— Не важно. На чем мы остановились?
— Вас попросили из университета.
— Господи! Мы обязательно должны вспоминать эту грязную историю?
— Что поделать, это часть нашей темы.
Четыре года назад Сэлли вляпалась в скандал из-за присвоения интеллектуальной собственности. Она спала со своим научным руководителем, человеком, который был более известен своими практическими изысканиями, чем преподавательской деятельностью, и некоторые его идеи нашли свое отражение в одной из ее работ.
— А он просматривал ваши черновики? — задал вопрос Монк.
— Конечно, просматривал. Точнее, мы просматривали их вместе, и в какой-то момент он разразился длинной речью и высказал все свои идеи по интересующей меня теме. Он сам связал их с тем, что писала по этому поводу я, и предложил мне их использовать.
— Поговаривают, что во время обсуждения вас застукали вместе в постели.
— Так и было. Но нужно знать Тимми, чтобы понять все правильно. Он сказал, что секс помогает ему сконцентрироваться. Я знаю, это звучит достаточно глупо, но я была молода и влюблена как кошка. Для меня он был чем-то средним между Чарльзом Дарвином и Иисусом из Назарета.
Монк подбадривающе закивал.
— Я и подумать не могла, что делаю что-то неправильное. Мысль, что идеи могут кому-то принадлежать, вообще не приходила мне в голову — я считала, что правда не принадлежит никому. И я честно пыталась показать ему окончательный вариант, но он только отмахнулся. Сказал, что верит мне. Ублюдок.
— Вас попросили покинуть университет, а в следующем семестре вы неожиданно вынырнули в Йеле [17]. Как это получилось?
— Я добилась встречи с руководителем и рыдала до тех пор, пока он не согласился сделать мне одолжение.
Сэлли засунула в рот сосиску и сжевала ее без остатка.
— Самый унизительный момент в моей жизни.
— Судя по всему, это был доктор Мартелли?
— Я поклялась себе, что больше никогда не буду делать двух вещей: плакать на людях и спать с палеонтологами. И я держу свое слово.
— Ну, вы еще молоды… Если я не ошибаюсь, вы много общались с Мартелли по Интернету. Он, можно сказать, стал одним из ваших учителей.
— И не только он. Я не хочу показаться нескромной, но, еще будучи подростком, я контактировала с доброй половиной палеонтологов с мировым именем. Боже, благослови Интернет.
— Прекрасно. А теперь проглядите, пожалуйста, это. — Монк положил листок бумаги рядом с ее тарелкой. — И скажите мне, если что-то не так.
Сэлли переложила ложку в левую руку и, продолжая есть, прочла:
«Любой из ее знакомых скажет вам, что Гертруда — просто подарок судьбы. Любой, кроме ее родителей. Когда ей исполнилось пять, девочка вырезала из атласа силуэты динозавров. Тогда же она сообщила матери, что за одного из них, по-видимому, выйдет замуж. В семь она закатила родителям истерику, так как они не согласились отпустить ее на раскопки в Китай во время летних каникул. Они вздохнули свободней только в старших классах школы, когда Гертруда обнаружила интересующие ее сведения в Интернете и погрузилась туда с головой, задавая сотни наивных вопросов и фонтанируя идеями. Одну из своих гипотез — о том, что динозавры вторично потеряли способность летать, — она отослала в научный журнал, когда ей исполнилось пятнадцать. К ее негодованию, статью не опубликовали. И к этому же времени Гертруда превратилась в баловня всего палеонтологического сообщества. В восемнадцать ее приняли в Чикагский университет, а в двадцать один она пострадала от серьезного научного скандала. В двадцать три, когда Гертруда Сэлли опубликовала сведения о своей находке — ископаемых останках пернатого текодонта, — к ней пришла слава, оказавшаяся, правда, кратковременной. Теорию, с восторгом подхваченную падкими на сенсации журналистами, ученые приняли весьма скептически. В двадцать четыре Гертруда повстречала Ричарда Лейстера, к которому прониклась мгновенной неприязнью. В двадцать пять ее пернатый текодонт был полностью дискредитирован, работа, в которой она раскритиковала книгу Лейстера, оказалась принята без особого энтузиазма, и Гертруда Сэлли, теперь уже не являющаяся самым юным экспертом по динозаврам, ощутила себя на грани провала».
Сэлли собрала остатки овсянки кусочком хлеба и вернула Монку листок.
— Я никогда не любила свое имя. Называйте меня Сэлли, идет?
— Ладно. — Монк сделал на листке пометку. — Что-нибудь еще?
— В вашей книге будет хоть что-нибудь о науке?
— О науке? По-моему, это все о науке.
— Я заметила только болтовню и сплетни. Они допила кофе и отодвинула поднос.
— Пойдемте. У меня есть кое-какие дела в зверинце, а потом я покажу вам, что такое настоящая работа. Может быть, вы хоть чему-нибудь научитесь.
Зверинец находился в ангаре со стенами из гофрированного железа, без окон, зато с гудящим кондиционером.
— Мы зовем это место Птичьей Валгаллой [18], — сказала Сэлли.
Она отворила дверь, и в нос им ударил теплый запах птичьего помета.
— Выглядит как павильон по продаже кур на заштатной ярмарке, правда?
Услышав стук двери, археоптериксы закричали и заскребли когтистыми крыльями по прутьям клеток. Это были ярко окрашенные птицы с длинными хвостами, острыми мелкими зубками и склочным характером. Их оперение переливалось оранжевым, коричневым и красным.
Рассеянного вида молодой человек бросил на пол мешок с надписью «Корм для археоптериксов» и, заметив вошедших, удивленно заморгал.
— Привет, Сэлли.
— Монк, это Раймонд. Раймонд — Монк. Он пишет книгу о нашей станции.
— Правда? Обидно, что его не было здесь вчера. Мы выпустили в холле целую кучу маленьких пузырьков, наполненных гелием, а потом забросили туда же пару архи. Таким образом, мы смогли сфотографировать вихревые потоки, которые создают их крылья при полете. Отличные получились снимочки, хоть в «Нэшнл джиогрэфик» [19] посылай. Жаль, нам ничего публиковать не разрешают.
— Позволю себе предположить, что это были продольные вихревые потоки, так?
Сэлли разбудило пение камптозавров.
Она вздохнула и, задев рукой сетку от москитов, потянулась на кушетке, но не поднялась. Сэлли всегда вставала с трудом,даже в такие дни, как сегодня.
Сегодня она собиралась изменить мир.
Никто не понимал, почему камптозавры поют. Сэлли считала, не имея, впрочем, никаких доказательств, что они делают это просто так, из чистого удовольствия. У нее были и другие смелые теории. Некоторые она опубликовала, об остальных говорила везде, где только можно. С младых ногтей Гертруда поняла, что в мире науки замечают, не сколько разты проиграл, но сколько раз выиграл. Одна большая удача полностью затмевает череду ошибок.
Поэтому она и пыталась доказать, что камптозавры поют, чтобы стадо держалось вместе. Что их песня — просто звуки, с помощью которых животные внушают друг другу уверенность, что все здесь и всё в порядке. Как бы озвучивая, таким образом, свое количество, они отпугивают хищников — брысь отсюда, держитесь от нас подальше, нас очень много. А может быть, динозавры так делятся друг с другом сведениями о вкусе и количестве съедобных растений.
Но в глубине души она была уверена, что это самые настоящие крики радости.
Снаружи зарокотал двигатель. Мимо ее палатки прошли двое, вяло переругиваясь по поводу филогенетической позиции сегнозавров. Кто-то ударил в гонг, созывая народ на завтрак. Как просыпающийся зверь, лагерь лениво потягивался, неохотно стряхивая с себя дремоту.
Перевернувшись на живот, Сэлли ощупала пол под кушеткой в поисках одежды. Наверное, стоит немного прибраться сейчас, пока день только начинается, — к полудню в палатке будет жарко, как в печи, а к вечеру, когда похолодает, она будет уже далеко. Но вообще Сэлли считала, что в жизни слишком много разных дел. Надо все время выбирать: потратить время на исследования или выбросить его, занимаясь домашним хозяйством.
Носки оказались достаточно свежими, чтобы проносить их еще день. Она восприняла это как хорошую примету.
Палатка-столовая была полна разговоров и запаха кофе. Сэлли взяла поднос и встала в очередь за сосисками и овсянкой.
Высмотрев пустой столик в дальнем углу палатки, она направилась туда, смутно надеясь, что Монк Каванаг проспал и она для разнообразия сможет побыть в одиночестве. Тщетно. Едва она принялась за еду, Монк плюхнулся рядом на скамью и включил магнитофон.
Историк был немолод, лыс и громогласен, с морщинистым лицом, напоминавшим папиросную бумагу. К лицу прилепились маленькие светлые усики. Каванаг приветствовал ее омерзительной ухмылкой, которую сам, по-видимому, считал очаровательной.
— Неважно выглядите. Не выспались, а?
— Почти всю ночь в полях, прямо как скаут. Только с той разницей, что у скаутов не бывает соседей по лагерю, приглашающих в свою палатку дружков и трахающихся до самого рассвета.
— Да ну? Кто ж это у вас там веселится?
Сэлли закрыла глаза и сделала большой глоток кофе.
— Не важно. На чем мы остановились?
— Вас попросили из университета.
— Господи! Мы обязательно должны вспоминать эту грязную историю?
— Что поделать, это часть нашей темы.
Четыре года назад Сэлли вляпалась в скандал из-за присвоения интеллектуальной собственности. Она спала со своим научным руководителем, человеком, который был более известен своими практическими изысканиями, чем преподавательской деятельностью, и некоторые его идеи нашли свое отражение в одной из ее работ.
— А он просматривал ваши черновики? — задал вопрос Монк.
— Конечно, просматривал. Точнее, мы просматривали их вместе, и в какой-то момент он разразился длинной речью и высказал все свои идеи по интересующей меня теме. Он сам связал их с тем, что писала по этому поводу я, и предложил мне их использовать.
— Поговаривают, что во время обсуждения вас застукали вместе в постели.
— Так и было. Но нужно знать Тимми, чтобы понять все правильно. Он сказал, что секс помогает ему сконцентрироваться. Я знаю, это звучит достаточно глупо, но я была молода и влюблена как кошка. Для меня он был чем-то средним между Чарльзом Дарвином и Иисусом из Назарета.
Монк подбадривающе закивал.
— Я и подумать не могла, что делаю что-то неправильное. Мысль, что идеи могут кому-то принадлежать, вообще не приходила мне в голову — я считала, что правда не принадлежит никому. И я честно пыталась показать ему окончательный вариант, но он только отмахнулся. Сказал, что верит мне. Ублюдок.
— Вас попросили покинуть университет, а в следующем семестре вы неожиданно вынырнули в Йеле [17]. Как это получилось?
— Я добилась встречи с руководителем и рыдала до тех пор, пока он не согласился сделать мне одолжение.
Сэлли засунула в рот сосиску и сжевала ее без остатка.
— Самый унизительный момент в моей жизни.
— Судя по всему, это был доктор Мартелли?
— Я поклялась себе, что больше никогда не буду делать двух вещей: плакать на людях и спать с палеонтологами. И я держу свое слово.
— Ну, вы еще молоды… Если я не ошибаюсь, вы много общались с Мартелли по Интернету. Он, можно сказать, стал одним из ваших учителей.
— И не только он. Я не хочу показаться нескромной, но, еще будучи подростком, я контактировала с доброй половиной палеонтологов с мировым именем. Боже, благослови Интернет.
— Прекрасно. А теперь проглядите, пожалуйста, это. — Монк положил листок бумаги рядом с ее тарелкой. — И скажите мне, если что-то не так.
Сэлли переложила ложку в левую руку и, продолжая есть, прочла:
«Любой из ее знакомых скажет вам, что Гертруда — просто подарок судьбы. Любой, кроме ее родителей. Когда ей исполнилось пять, девочка вырезала из атласа силуэты динозавров. Тогда же она сообщила матери, что за одного из них, по-видимому, выйдет замуж. В семь она закатила родителям истерику, так как они не согласились отпустить ее на раскопки в Китай во время летних каникул. Они вздохнули свободней только в старших классах школы, когда Гертруда обнаружила интересующие ее сведения в Интернете и погрузилась туда с головой, задавая сотни наивных вопросов и фонтанируя идеями. Одну из своих гипотез — о том, что динозавры вторично потеряли способность летать, — она отослала в научный журнал, когда ей исполнилось пятнадцать. К ее негодованию, статью не опубликовали. И к этому же времени Гертруда превратилась в баловня всего палеонтологического сообщества. В восемнадцать ее приняли в Чикагский университет, а в двадцать один она пострадала от серьезного научного скандала. В двадцать три, когда Гертруда Сэлли опубликовала сведения о своей находке — ископаемых останках пернатого текодонта, — к ней пришла слава, оказавшаяся, правда, кратковременной. Теорию, с восторгом подхваченную падкими на сенсации журналистами, ученые приняли весьма скептически. В двадцать четыре Гертруда повстречала Ричарда Лейстера, к которому прониклась мгновенной неприязнью. В двадцать пять ее пернатый текодонт был полностью дискредитирован, работа, в которой она раскритиковала книгу Лейстера, оказалась принята без особого энтузиазма, и Гертруда Сэлли, теперь уже не являющаяся самым юным экспертом по динозаврам, ощутила себя на грани провала».
Сэлли собрала остатки овсянки кусочком хлеба и вернула Монку листок.
— Я никогда не любила свое имя. Называйте меня Сэлли, идет?
— Ладно. — Монк сделал на листке пометку. — Что-нибудь еще?
— В вашей книге будет хоть что-нибудь о науке?
— О науке? По-моему, это все о науке.
— Я заметила только болтовню и сплетни. Они допила кофе и отодвинула поднос.
— Пойдемте. У меня есть кое-какие дела в зверинце, а потом я покажу вам, что такое настоящая работа. Может быть, вы хоть чему-нибудь научитесь.
Зверинец находился в ангаре со стенами из гофрированного железа, без окон, зато с гудящим кондиционером.
— Мы зовем это место Птичьей Валгаллой [18], — сказала Сэлли.
Она отворила дверь, и в нос им ударил теплый запах птичьего помета.
— Выглядит как павильон по продаже кур на заштатной ярмарке, правда?
Услышав стук двери, археоптериксы закричали и заскребли когтистыми крыльями по прутьям клеток. Это были ярко окрашенные птицы с длинными хвостами, острыми мелкими зубками и склочным характером. Их оперение переливалось оранжевым, коричневым и красным.
Рассеянного вида молодой человек бросил на пол мешок с надписью «Корм для археоптериксов» и, заметив вошедших, удивленно заморгал.
— Привет, Сэлли.
— Монк, это Раймонд. Раймонд — Монк. Он пишет книгу о нашей станции.
— Правда? Обидно, что его не было здесь вчера. Мы выпустили в холле целую кучу маленьких пузырьков, наполненных гелием, а потом забросили туда же пару архи. Таким образом, мы смогли сфотографировать вихревые потоки, которые создают их крылья при полете. Отличные получились снимочки, хоть в «Нэшнл джиогрэфик» [19] посылай. Жаль, нам ничего публиковать не разрешают.
— Позволю себе предположить, что это были продольные вихревые потоки, так?