– Да где ж вы меня упомните, Лизавета Кирилловна! Я ж вас еще вот таким вот дитятей знавал. Вам, почитай, годов-то и пяти не было. Я у дяди вашего, Ефима Федоровича, в гайдуках служил. А я вас сразу признал. Глаза-то ваши забыть невозможно, они ж у вас что море, то ясные голубые, а как сердиться изволите – серые, точно шторм. Господи, Лизавета Кирилловна, радость-то какая! – Он всплеснул руками, выражая крайнюю степень восторга.
 
   – Василий, – вызвал я нашего кавалергарда. – Ты знаешь, тут выходит странная вещь. Получается, мадам Орлова не то чтоб сильно самозванка.
   – То есть?.. – непонимающе откликнулся Колонтарев.
   – Мой камердинер величает нашу «узницу замка Иф» Елизаветой Кирилловной и, похоже, всерьез считает ее дочерью Разумовского.
   – А ему-то почем знать?
   – Лет двадцать тому назад он служил и у самого Разумовского, и у его шурина, или как тут у вас называется муж сестры.
   – Охренеть! Ну что ж, свидетельство весьма ценно для историков, но в нашем случае оно ровным счетом ничего не меняет. В нашем восемнадцатом веке законное право на престол само по себе значит не слишком много. Слабо верится, что Екатерина, выслушав твоего камердинера, тут же бросится передавать госпоже Орловой бразды правления. Но в донесении об этом факте я обязательно упомяну.
 
   – А сейчас, друзья мои, пора отправляться в дорогу, – произнес гостеприимный хозяин, входя в комнату. – Карета готова, дождь почти утих, переодевайтесь и в путь. Да храни вас бог, – добавил он уже значительно менее мажорно.
   До Петербурга мы добрались без приключений. Правда, у самой заставы пришлось спрятать беглянку в объемистый ящик под сиденьем, после чего я хлебнул изрядный глоток из прихваченной в имении бутылки рома и старательно изобразил из себя в дым пьяного офицера. Когда часовой попытался заглянуть вовнутрь кареты, я приоткрыл глаза и, воздев вверх правую руку, патетически изрек на высоком языке Шекспира:
   – Солдаты, Отечество ждет от вас подвига! Я верю, что каждый из вас честно выполнит свой долг!
   Мой английский был недоступен караульному, и он явно не смог оценить возвышенности произнесенной фразы. А потому лишь недоуменно смерил меня взглядом и кинул кратко:
   – Проезжайте!
   И мы проехали.
   В окнах особняка у Измайловского моста ярко горел свет. Я поморщился. Признаться, у меня была надежда отложить объяснение с герцогиней Кингстон до утра, но, судя по всему, этот вариант не проходил. Заслышав стук в калитку, сторож отворил ее так быстро, будто все это время ожидал нашего появления.
   – Прошу вас, ваша милость, и... вас, сударыня. – Взгляд его был недвусмысленно удивленным. Я мог не сомневаться" что о приезде невесть откуда взявшейся дамы тотчас же будет доложено их светлости.
   Пройдя по саду, мы наконец добрались до моего флигеля. Слуга-француз встречал нас на пороге.
   – О мсье, вы наконец вернулись! Ваш друг приехал незадолго до вас, он ждет в кабинете. Мсье говорит, что вы будете очень рады его видеть. – Он замер, глядя на графиню Орлову с тем же недоумением, что несколько минут назад сторож. – Прошу прощения, мадам, я не сразу вас заметил, – в почтительном поклоне склонился француз. – Мадам остается... здесь ночевать?
   Я не успел дать ответ. Дробный топот каблучков, раздавшийся на крыльце, прозвучал для меня почти так же, как для приговоренного барабанная дробь перед усечением головы.
   – Господи, Вальдар, ты наконец вернулся! Я вся извелась. – Герцогиня в накинутом легком плаще ворвалась в мои апартаменты, подобно тому самому канзасскому вихрю, унесшему в страну Оз фею летающего домика. Бетси влетела и застыла на пороге. Я стоял между двух Елизавет и беззвучно, про себя, спешил реализовать право загадывать желание. "Господи, – молил я, – упаси и избавь от женского скандала. Господи, пусть уж лучше меня арестуют за причастность к заговору Орловых".
   – Милорд Вальдар, – произнесла герцогиня Кингстон голосом, способным заморозить урожай шампанских вин в означенной провинции, – соблаговолите представить меня вашей гостье.
   – Прошу прощения... ваша светлость. Сударыня, – обратился я к своей спутнице, – я рад представить хозяйку этого дома леди Элизабет Чедлэй, герцогиню Кингстон. Ваша светлость, хочу вам также представить и вашу гостью. Графиня Елизавета Орлова-Чесменская, урожденная Разумовская.
   – Моя гостья? – Глаза Элизабет Чедлэй удивленно расширились. Похоже, этот титул она восприняла значительно быстрее, чем все прочие орловско-чесменские регалии. – Вы не находите, сударыня, что сейчас самое время для гостей?
   Я обреченно воздел очи горе, и мне показалось, что сквозь потолок, сквозь крышу, сквозь пелену дождевых туч я увидел Всевышнего, безнадежно разводящего руками. Остановить женщину, желающую поскандалить, может лишь отсутствие достойной публики. Увы, в данном случае она присутствовала. Герцогиня смерила свою тезку тем легким неуловимым взглядом, которым обмениваются боксеры на ринге, оценивая готовность противника к бою.
   – Прошу простить меня, герцогиня, – делая вид, что не замечает колкости хозяйки, начала Орлова, – лишь по воле злой судьбы я ступила на порог вашего дома.
   Что ж, ответ тоже был хорош, а уж особо хорош был тон, которым произносились эти слова. Мне не довелось лично быть знакомым с дедушкой подопечной, но я хорошо представляю себе фразу: "Здесь будет город заложен", – с такой вот интонацией. Я посмотрел на ее лицо: действительно, Редферн не соврал, глаза, еще недавно совсем голубые, казались серо-стальными, как балтийские волны.
   – Злая судьба, – понижая голос почти до шипения, повторила леди Кингстон. – И чем же она так зла?
   Я вдохнул побольше воздуха, как будто готовясь шагнуть в море с утеса. Кто-то из древних заметил, что самый короткий путь – прямой, а уж куда ведет этот путь, мне предстояло сейчас узнать.
   – Бетси, – начал я, – графине грозит ужасная опасность. Я вырвал Елизавету Кирилловну из лап драгун, когда ее везли в кандалах на пытку, а может быть, и на смерть...
   Я отключил зрение и слух и весь превратился в голос. Уж не знаю, каким соловьем я разливался, живописуя похищение "самозванки" и заговор ее мужа, но когда зрение мое вновь включилось, на сердце у меня отлегло. Бетси Чедлэй глядела на меня обиженно, но это была родная домашняя обида, а не тот смертоносный хлад, который сквозил в словах и взглядах герцогини Кингстон лишь несколько минут назад.
   – На тебя, Боже, уповаю, – прошептал я, – да не посрамлюсь я вовек.
   – Вальдар, вы безумец, – печально вздохнув, произнесла Бетси обреченно. – Я знаю, когда-нибудь вы сломаете себе шею. Но не хочу, чтобы это случилось так скоро. – Сказав это, она вновь вздохнула и повернулась к Орловой. – Сударыня, раз уж злая судьба привела вас в этот дом, я полагаю необходимым разместить вас с возможным комфортом. Пойдемте со мной, я прикажу приготовить вам спальню в особняке. Спокойной ночи, Вальдар. Надеюсь, утром мы продолжим нашу беседу.
   – Надеюсь, – негромко произнес я вслед удаляющимся дамам.
   Слуга-француз, пережидавший бурю в спальне, робко выглянул из-за двери.
   – Стели постель, – скомандовал я. – Устал чертовски.
   – Да, мсье, но ваш друг...
   – Ах черт. Что еще за друг в такой час?! – поморщился я направляясь к кабинету.
   Тонкий запах виргинских сигар, выбивавшийся из-под двери, я бы узнал из сотен других. У меня нехорошо заныло под ложечкой. Так капитан корабля, мучительно ведший судно сквозь штормовые волны в тихую гавань, у самого входа в нее замечает под форштевнем клыки подводных скал. Я вновь вдохнул побольше воздуха и толкнул дверь кабинета.
   – Браво! Браво! Браво! – Джозеф Рассел развалился в кресле, по-американски возложив ноги на письменный стол, и пускал в потолок дымовые кольца, стараясь продеть одно в другое.
   – Рад видеть тебя, Зеф, – промямлил я.
   – А уж я-то как рад, ты себе просто не представляешь, – неторопливо ответил мой добрый друг голосом, не предвещавшим ничего хорошего. – Послушай, брат мой, начальство тебя явно недооценивало. Ты ж у нас универсальный солдат на все случаи жизни, Рэмбо – последняя свекровь. Если у Института вдруг когда-либо возникнет вопрос, чем бы заняться, им только стоит послать тебя, и можно даже не заключать пари, проблемы будут обеспечены.
   – Послушай, но... – начал было я.
   – Нет, это ты меня послушай. Ты что это здесь вытворяешь?! Ты что, в сказку попал, принц недоделанный, драконоборец? Ты сегодня едва-едва не провалил глобальную резидентскую сеть. Ты знаешь, сколько в это все вложено сил, денег, времени? Сколько человеческих жизней за этим стоит? Ты знаешь, какие последствия может иметь для этого мира, да и для всех остальных, твоя сегодняшняя выходка?
   – Не знаю, – честно признался я.
   – Ну какого ж рожна лезешь, если не знаешь?! – Рассел сбросил ноги со стола и, встав, заходил по кабинету диким тигром. – Ладно, знаток, скажу честно, последствий этих еще никто не знает, даже представить себе не может. Так что утри слезу. Сейчас этим займутся разработчики, потом подключат отдел мягких влияний или, не дай боже, ликвидаторов. Спасибо, брат, благодаря тебе никто без работы не сидит.
   Я насупился:
   – В конце концов, я не просил переводить меня в оперативный состав.
   – Правильно, не просил. Это я просил, чтоб ты, дорогой мой, наконец делом занялся. Ты меня под монастырь подводишь, ты это понимаешь?
   Я вздохнул и промолчал. Рассел остановился и махнул рукой:
   – Ладно, черт с тобой, прорвемся. Что я тебе скажу: чемодан без ручки ты себе откопал преизряднейший. Царевну твою нельзя ни здесь оставлять, ни отпускать в одиночное плавание. Придется тебе ее к Пугачеву тащить. Как именно – сам придумаешь, не маленький. Впредь будь осмотрительней. В напарники тебе даем нашего агента у Пугачева Сергея Лисиченко, тоже не бог весть что, но все же у него вторая операция. Старшим назначаешься ты. Но если завалишь дело, тебя ждет глад, мор и сорок казней египетских или сколько их там есть. Да, кстати, – сказал он, значительно смягчаясь, – от Баренса тебе привет. Операцию ему сделали, завтра-послезавтра доставят в Колонтарево, Пусть там отлеживается. Между прочим, Баренс тебя почему-то хвалит. Я ему, правда, еще не рассказывал о твоем благородном порыве. Ну да ничего, даст бог, научишься. Скажи, в этом доме есть что-нибудь выпить? В горле пересохло, как в орудийном стволе после канонады.
   Обрадованный окончанию разноса, я послал слугу в винный погреб, и мы выпили за мое боевое крещение, будь оно трижды неладно.
 
   В четвертом часу утра я вышел во двор проводить Рассела.,
   – А вкус твой хвалю, – похлопал меня по плечу на прощание Рассел. – Знаешь, кого освобождать. Впрочем, герцогиня тоже хороша, особенно когда не строит из себя герцогиню. – Он помахал рукой и скрылся за калиткой.
   Я направился в сад и, уткнувшись лицом в развилку какого-то раскидистого дерева, стал ждать, когда земля замедлит свое вращение, потому как успеть за ней на такой скорости было выше моих сил.
   – Ты привез? – услышал я в нескольких шагах от себя голос Калиостро.
   – Да, ваша милость. Точь-в-точь похожа.
   Глаза мои открылись сами собой. О магических способностях моего целителя я уже был наслышан и потому не слишком удивился, увидев графа в двух экземплярах, особенно учитывая количество коньяка, плескавшегося у меня в желудке. Но все же манера великого магистра беседовать с самим собой несколько настораживала.
   – Она ждет в гостинице, ваша милость. Готова поступить на службу.
   – Хорошо, завтра утром приведешь ее сюда. Да только так, чтобы никто не видел.
   – Слушаюсь, мессир, – низко поклонился сам себе граф Калиостро. – Сделаю все в лучшем виде.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

   Если две ошибки не принесли результата, попробуй третью.
Ричард Никсон

   Спалось мне плохо. Мне снились Калиостры. Они в большом количестве бродили по Петербургу, беседуя друг с другом, и каждый встречный прохожий при ближайшем рассмотрении тоже оказывался великим магистром. На Дворцовой площади толпа масонов сооружала нечто вроде египетской пирамиды.
   – Здесь будет дворец государыни, – интимно сообщил один из подошедших строителей.
   Нет, право, соревноваться с Расселом в возможности принятия спиртного внутрь занятие препаскудное. Я заворочался в постели, пытаясь ощутить, все ли на месте. Организм ответил резкой головной болью, сдавливающей виски и заставляющей глазные яблоки вылезать из орбит. Нечего сказать, славно погуляли. Интересно, который сейчас час? Народ еще спит или я тут в рядах последних? Вопрос этот не давал мне покоя, отодвигая на задний план ударную масонскую стройку, но сил открыть глаза и добраться до часов я в себе не чувствовал.
 
   – Как сбежала?!
   – Ваше величество, вы же вчера велели перевезти ее в Царское Село, дабы иметь ее под рукой, а по пути неведомые злодеи перебили охрану и освободили самозванку.
   – В живых кто остался?
   – Так точно, ваше величество. Все живы. Токмо в синяках.
   – Тем хуже для них. Они меня еще молить о смерти будут! В Петропавловку их, в карцер, под замок! Да пусть Шувалов людишек своих пошлет установить, не было ли заговора отпустить эту польскую гадюку. Где там этот старый хрыч Шувалов? Ни на кого нельзя положиться.
   – Граф Александр Иванович ожидает вызова внизу.
   – А что же это он внизу сидит? Неужто боится, что зашибу? Сюда зови!
   – Слушаюсь, ваше величество.
 
   Связь исчезла и восстановилась через несколько минут, присоединяя к уже знакомым мне голосам Екатерины и Безбородко еще один, низкий, с заметной одышкой.
 
   – Ну что, Шувалов, – грозно вопрошала императрица, – заперся там у себя в подвалах. Выпытываешь, о чем Гришка Орлов с попами лясы точит? А что под носом творится, того уже не замечаешь?
   – Так, ваше величество, – начал было оправдываться начальник тайной канцелярии, – вот же ж третьего дня только заговор фон Ротта открыли.
   – Ты ври-ври, да не завирайся. Заговор фон Ротта твой поручик с английским лейтенантом, на нашу службу поступившим, с пьяных глаз раскрыли. А дарагановскую потаскуху как проморгали?! Как Алехана Орлова упустили? Ты мне об этом поведай, а то экий молодец выискался, заговор он нашел! Скажи лучше, сколько человек нападали на конвой самозванки?
   – Драгуны божатся, что два десятка. А вот возница твердит что вроде бы один.
   – А сам ты что думаешь?
   – Я место осмотрел, ваше величество, вот как бог свят, не было двух десятков.
   – Значит, все-таки один. – Екатерина мрачно замолчала.
   – Тоже вроде бы как не выходит. Там конных, пожалуй, десяток толклось. Ищем, ваше величество, по всей округе люди мои землю роют. Как в дым ушли, никто не видел, никто не знает.
 
   От возмущения я даже несколько пришел в себя. Какие кони, какой десяток? Что за гнусные приписки!
 
   – Значит, плохо ищете, – оборвала его императрица. – А вот скажи мне как на духу, сам-то что мыслишь? Хватило б у кого сил да куражу в одиночку конвой разметать?
   – Ваше величество, есть у меня мысль, да только...
   – Что – только?! Что ты жилы мне тянешь! Толком говори.
   – А не сам ли Алексей Григорьевич жену свою отбил? Как понял, что о заговоре ведомо, решил: была не была... Силушка-то небось немереная, да и отважен зело. Нет у меня, матушка, веры в его рассказы о попе-расстриге, который их ложно обвенчал. Если бы мы его тогда в Кронштадте с корабля не ссадили, много бы он дел лихих натворить мог.
   – Ты мне прежними заслугами в глаза не тычь, итак помню. Думай лучше, что теперь-то делать? Я и сама мыслю – самозванку Орлов похитил, боле некому. Как полагаешь, что далее учинит?
   – Уж вестимо, каяться-то не придет, – хмыкнул Безбородко.
   – Либо затаится где, либо в чужие страны бежать.
   – Старый ты дурень, Александр Иванович, по всему видно, дурень. Или ты Орловых не знаешь? Станут они таиться, держи карман шире! Не по их это нутру, прятаться по щелям да дрожать. За то и отличала.
   – Ну, стало быть, за море подадутся.
   – Опять врешь! С пустыми руками им за морем делать нечего.
   – Ваше величество, – вновь вмешался в разговор Безбородко, – в прошлом году граф Алексей Орлов купил близ Ниццы поместье Вельфранш. Кстати, с бухтой, удобной для якорной стоянки.
   – А раньше-то ты чего молчал, хохол? Вот же ж дурья башка! Ни на кого нельзя положиться. Ладно, бежать им, значит, есть куда. Но все равно с бабой, что с гирей, бегать несподручно. Ты вот что, старый черт, все порты, все выезды из державы перекрыть наглухо. По дорогам патрули да заставы. Орловых с девкой вернуть. Да гляди, живьем брать. Я о другом помышляю: не решил ли Алексей к яицкому разбойнику с поклоном податься? У него ума хватит, да и лихости тоже, – поразмыслив, добавила Екатерина. – Этот случай всех злее будет. Туда гляди особо пристально, чтобы мышь не проскочила. Все, ступайте. Но смотри, голуба Александр Иванович, не поймаешь лиходеев, пошлю мышей ловить.
 
   Голоса в моей голове исчезли так же внезапно, как и появились. Нечего сказать, хорошая политинформация на больную голову. Ладно, судя по тому, что Безбородко сейчас в Царском Селе, у меня в запасе есть еще часа три, и провести их надо так, чтобы не было мучительно стыдно за пропойно проведенную ночь. Учитывая же, что объяснения по поводу невесть откуда взявшейся красотки мне еще предстоят, идея попадаться на глаза герцогине Кингстон, во всяком случае с утра, грела меня не более, чем балетные тапочки на Северном полюсе.
   Дверь спальни тихонько приоткрылась.
   – Ваша милость, пришел камердинер вашего дяди, спрашивает, какие будут распоряжения на его счет.
   – Распоряжения? – Я свесил ноги с кровати, пытаясь окончательно прийти в чувство. – Сейчас. Пусть подождет. Неси сюда умывание. Да вели заварить мне кофе покрепче и коньяка туда плеснуть, если, конечно, что-то осталось.
   – Слушаюсь, ваша милость. – Слуга скрылся за дверью, давая возможность подгулявшему господину принять господский вид.
   Умывание, кофе и легкая разминка вдохнули в меня если не жизнь, то хотя бы возможность двигаться и связно излагать свои мысли. Редферн ждал меня во дворе, беседуя с прислугой о ценах, о погоде и о похождениях хозяев.
   – Пошли, – качнул я многострадальной головой. – По дороге поговорим,
   Мы вышли на улицу, где ждал нас пригнанный Питером экипаж.
   – На Васильевский, – скомандовал я. – В двенадцать коллегий.
   Возница щелкнул кнутом, и мы тронулись в путь.
   – Послушай, Питер, – поинтересовался я, когда мы отъехали от особняка герцогини Кингстон, – у тебя есть жена?
   Лицо Редферна начало густо краснеть, будто я спросил его о чем-то неприличном.
   – Как на духу, ваша милость... три. Одна во Франции, одна в Канаде и одна в Англии.
   – Оч-чень хорошо, – задумчиво произнес я. – Коран разрешает четыре. Осталось тебя только записать в турки.
   – Да вы что говорите, милорд, как же можно?!
   – Ладно, по эту сторону границы Аллах не видит, – махнул я рукой. – Будем тебя женить.
   – Господи Иисусе! И на ком же? – Неподдельное удивление на лице Редферна было смешано с таким же интересом.
   – Елизавету Кирилловну помнишь?
   – А то как же!
   – Вот на ней.
   – Да помилосердствуйте, батюшка! – Питер, казалось, готов был рухнуть на колени прямо здесь, на полу кареты. – Как же можно? Она же дочь Кириллы Разумовского и, – Редферн перешел на шепот, – государыни Елизаветы. А я кто? Голота казацкая.
   – Ты почтенный английский камердинер, а она беглая узница. Так что тут я особой разницы не вижу, – продолжал издеваться я.
   – Да ведь она ж того, я слыхал, замужем.
   – Так ведь и ты женат. Причем, заметь, неоднократно.
   Аргументы Петра Реброва, похоже, исчерпались, и лицо его приобрело вид отрешенной обреченности.
   – Ладно, чего пригорюнился. Никто тебя по-настоящему женить не собирается. Спасать ее нужно, понимаешь? Раз уже взялись за дело, бросать его нельзя.
   – Это вы верно говорите, ваша милость, – с воодушевлением подхватил Редферн. – За что Елизавету Кирилловну в темнице держать? Поди, не воровка какая-то.
   – Да уж, здесь дело посерьезнее будет. Она, видишь ли, возжелала себе законный престол вернуть, а за такие преступления государи всегда по полной мере отвешивали, не важно, была на эту тему статья в Уголовном кодексе или нет. Отсутствие закона не освобождает от ответственности. А теперь вот что выходит: к мужу ее везти нельзя, он сам в бегах. Так отпускать – ее схватят. И меня отошлют во глубину сибирских руд хранить какое-то терпенье. Герцогине она тоже ко двору не пришлась.
   – И то правда. Слуги рассказывают, что их светлость на ночь к опочивальне Лизаветы Кирилловны стражу приставила. – Камердинер перешел на заговорщицкий тон. – Я думаю, ваша светлость, она ее к вам ревнует.
   – Увы, я тоже так думаю, – усмехнулся я. – В общем, положение безвыходное. Придется брать твою знакомую с собой.
   – Куда же, милорд? – искренне удивился Питер. – Разве мы куда-то едем?
   – А как же, дорогой мой. Обязательно. Сегодня-завтра едем к Пугачеву с поручением Екатерины.
   – Великий Боже! Да как же это вас угораздило? Я пожал плечами:
   – Угораздило. Но учти, с нами будет толмач из тайной канцелярии да конвой, так что мне ее открыто везти никак нельзя. Поэтому записать ее придется как миссис Редферн. Кухарку, что ли? Хотя я вряд ли решусь есть стряпню, которую она приготовит.
   – Подъезжаем, ваша милость! – крикнул возница.
   – Во всяком случае, Питер, поздравляю с женитьбой.
 
   Секретарь Безбородко принял меня любезно, но, как бы сказать, автоматически.
   – Александр Андреевич еще не вернулся от государыни, – произнес он, складывая губы в заученную улыбку. – Вам назначено, и он вас обязательно примет. Соблаговолите подождать. – Завершив эту тираду, служитель, видимо, счел свою миссию оконченной и указал мне на ряд кресел, стоявших у стены. – Пожалуйте, должно быть, он скоро приедет.
   Проделав все это, секретарь вернулся к занятию, прерванному моим появлением, – промыванию свежеобглоданных светских костей. Его собеседник, человек среднего возраста с объемистой папкой под мышкой, говорил оживленно, пытаясь при этом жестикулировать, каким-то чудом не давая упасть принесенным бумагам.
   – Вчера к Елагиным, – услышал я русскую речь, – ближе к вечеру приехал Потемкин.
   – Говорят, Калиостро предсказал его приезд?
   – Да, я сам был тому свидетелем! Но это еще что! Кажется, Потемкин всерьез имеет виды на жену графа Лоренцию.
   – Да ведь он же только-только стал фаворитом государыни. Как же можно так дразнить ее величество? Да и с Калиостро связываться глупо, того и гляди, лихо накличешь.
   – Ха! Калиостро как раз и не очень-то возражает. Ему в Петербурге великая поддержка нужна, вот он и думает добиться благосклонности Циклопа, подложив ему свою жену.
   – А правда ли, что граф Калиостро добивается аудиенции у императрицы?
   – Чистейшая правда. Всем известно, – говоривший понизил голос, – что Екатерина уже не молода, а аппетиты по мужской части у нее, говорят, по-прежнему будь здоров. Так вот, по слухам, Калиостро открыл секрет возвращения молодости.
   – Да возможно ли это? – недоверчиво произнес секретарь.
   – По всему выходит, возможно. Я слыхал, герцогиня Кингстон с нашей государыней одногодки. А ты б видал ее на вечере у Елагиных! Ах какая женщина!
   – Умерь свои восторги, – шикнул на него хранитель "высочайшей" двери. Он покосился на меня и что-то оживленно зашептал на ухо своему собеседнику. Я сидел, полузакрыв глаза, с отсутствующим видом, стараясь не особо двигать головой, чтобы не вызвать новый приступ боли.
   – Неужто самого Орлова ранил?!
   – Ранил?! Он так все обернул, что Орлов сам себя своим же клинком проткнул.
   – Да уж, такого лучше во врагах не держать. А здесь-то он чего?
   – Государыня его к Пугачеву посылает, а вот чего ради – неведомо.
   – Видать, за Орлова отомстить решила. Порешит его Емелька, как бог свят, порешит.
   Беседа прервалась звонком колокольчика, и расторопный секретарь тотчас же скрылся за дверью.
   – Милостивый государь, – сообщил он, возвращаясь – Александр Андреевич ждет вас.
   Из кабинета Безбородко я вышел спустя десять минут, груженный тайным пакетом, подорожной, высочайшим предписанием местным властям оказывать мне полное содействие и шифрованным пропуском для Пугачева, если тот решится вступить в переговоры. Но, что самое забавное, вышел я уже в звании премьер-майора и флигель-адъютанта ее величества. Неплохой карьерный рост для человека, лишь вчера принявшего присягу. Право же, такими темпами, учитывая количество возможных заговоров, у меня была отличная перспектива до конца года сделаться фельдмаршалом.
   Домой я возвращался с черного хода. У меня было предчувствие, что во флигеле меня ждет засада в лице герцогини Кингстон и... я не был еще морально готов к тому, что могло произойти.
   Отослав Редферна с бумагами в свои апартаменты, я направил стопы к обиталищу Калиостро, надеясь, что кудесник не даст мне умереть и в этот раз. "Не может быть, – думал я, проходя мимо окон великого магистра, – чтоб у него в походной аптечке не было ничего от головной боли". Сквозь задернутые плотные шторы за оконным стеклом не пробивался ни единый звук. "Интересно, его сиятельство изволит отсутствовать или же наш маг боится солнечного света?" Сопровождаемый такими мыслями, я взошел на крыльцо и постучал. Ответа не последовало. "Знать, не судьба". Я вздохнул, но для верности толкнул дверь. Она была не заперта. "Занятно, – криво усмехнулся я. – Что ж, предположим, что граф меня просто не услышал".