Страница:
– Я прошу помиловать его, если такое возможно. Шпага этого премьер-майора принесла мне свободу. Она же защитила меня от разбойников по пути к вам.
– Закревский! – рявкнул Пугачев. – Почему я об этом до сих пор ничего не знал?!
– Виноват, ваш личество! – поедая глазами начальство, заученно выпалил Лис. – Дурак, исправлюсь!
– То-то же, что дурак! Сними молодца. Не могу же я вешать спасителя своей сестры. Да держи его под неусыпным надзором. Не то, енерал, сам знаешь! – Пугачев поднес к лисовскому носу свой молотообразный кулак. – С тебя спрошу!
Шум, доносившийся из штабной избы, достигал сарая, в котором был размещен я. Не знаю, служил ли он гарнизонной гауптвахтой или же просто от случая к случаю использовался для содержания тех, кому не сыскалось места в "дворцовых покоях", но в целом это сооружение представляло весьма слабую преграду для человека, всерьез решившего его покинуть. Пока что у меня не было такого желания. После отмены приговора я внезапно почувствовал дикую усталость, чугуном навалившуюся мне на плечи, и при первой же возможности рухнул в сваленную здесь прелую солому, стараясь хоть немного унять бившую меня нервную дрожь и, быть может, задремать. Но поди засни под аккомпанемент этакого светского раута.
– Капитан, ты там еще не спишь? – услышал я вызов Лиса.
– Пытаюсь, но безуспешно.
– Не спи, замерзнешь. Послушай лучше, что передает, как это говорится, наш собственный корреспондент в ставке.
Перед моими глазами появилась картинка казачьего разгула, сравниться с которой может лишь разгул гусарский, но только в особо похмельной форме. Судя по глазам государевой кузины, подобные масштабы проявления верноподданнической радости ей были внове. Выросшая в странствиях по Европе, она и представить себе не могла, как далеко может зайти человек по стезе беспробудного пьянства. Впрочем, сам "император" и несколько его особо доверенных "енералов" все еще держались, подобно утесам, в бушующем море браги.
– Дорогой брат, – обратилась к Пугачеву новоприобретенная родственница. – Я хочу сообщить вам прекрасную весть.
Емелька уставился на соседку, мучительно пытаясь вспомнить, что вообще эта женщина делает в штабном помещении. Затем, очевидно, выловив в памяти нужный образ, согласно кивнул:
– Говори.
– Мой муж, граф Алексей Григорьевич Орлов-Чесменский, со своими братьями и с большим отрядом направляются сюда на соединение с вами. Они уже в полудне отсюда. Я вызвалась ехать вперед, чтоб предупредить вас.
– Орловы? – «Государь» задумался. – А он, – перст с давно не стриженным ногтем вытянулся в сторону какого-то глыбообразного казака, спавшего, уронив голову на стол, – он тогда не Орлов. Он – Потемкин.
– Прикажете глаз выбить? – вмешался Лис.
– А? Зачем? – «Император» непонимающе уставился на своего советника.
– Так у Потемкина-то один глаз, а у Федьки – два.
– Вот и пущай у Катькиного будет один, а у нашего, скоко ему от бога полагается. Ты, енерал, соображай, о чем говоришь. И то, вот ты все сидишь да пьешь, а депешу, что мне супружница со своим флигелем прислала, до моего сведения ишо не довел.
– Так это мы враз, – обнадежил «государя» Лис. Он достал из сапога привезенный мною пакет и ловко сломал печати. – Так, понятно, – напарник углубился в чтение, и перед моими глазами замелькали строчки письма, – вот оно, значит, как...
– Ты че там, енерал, буквицу к буквице лепишь? Ты до меня доводи!
– Ща усе буде. Батько, шо за всирачка? В общем, так, Катька тебе пишет, шо глубоко кается и шо без мужика в хате-то не власть. Зовет тебя встренуться без подвоха. На икону божится, шо умысла злого в голове не держит, и просит только шоб армия твоя людишкам разор не чинила, за то и своим полкам прикажет супротив тебя, государь, не идти. А коли согласишься, проводником тебе тот премьер-майор назначен.
Что и говорить, упражнения Безбородко в изяществе эпистолярного жанра пропали даром. Емельке так никогда и не удалось узнать, как умно, тонко, дипломатично склонял его к тайной встрече кабинет-секретарь ее величества. Весь его отточенный слог уложился в пяток небрежно брошенных Лисом фраз.
– Ну вот, – Пугачев довольно погладил усы, – говорил я тебе, не попрет Катька против этакой силищи, кишка у нее тонка. Запросит пардону, дурья голова. А ты мне талдычишь: вешать майора, вешать! А кто б нас к Катьке повел – ты, что ли?
– Но Пиотр, одумайтесь! – Похоже, Елизавету Кирилловну не слишком обрадовала перспектива вояжа вновь найденного братца в объятия коварной супруги. – Сие предприятие весьма опасно...
– Что-о-о! – Пугачев, грохнув кулаком об стол, поднялся. – Ты меня, казака, стращать вздумала! – Брови «императора» сошлись над переносицей, как грозовые тучи, так что, казалось, из глаз его того и гляди ударит молния. – Государя сваво стращать!
– Я знаю Екатерину, наверняка это ловушка.
– Молчи, женщина. – взревел окончательно выведенный из себя самозванец.
– Твой день восьмое марта, – добавил по мыслесвязи Лис..
– Закревский, пиши листкрип! Завтра же пойдем с Катькой переговоры говорить. А майору вели от моего имени крест выдать за добрую весть.
– Какой крест, батюшка? – поспешил уточнить Лис., – Ваш или какой покрасивше?
– А какой в сундуке у меня сыщешь, такой и вручи.
– Слушаюсь, государь, – поклонился Лис.
Связь отключилась. Минут через пятнадцать Лис был у меня. От моего напарника изрядно несло перегаром, но тем не менее он вполне еще мог вязать лыко в морской узел любой сложности.
– Капитан, в смысле майор, от имени и по поручению, – начал он, явно радуясь поводу в очередной раз покуражиться. – От лица службы, а также от других, менее привлекательных частей ее тела я послан... – Лис замолчал. – Капитан, ну шо у тебя за манера лыбиться в ответственных случаях. Где тебя, блин, воспитывали? Ты при дворе или кто? Я послан, в смысле прислан, императором, чтобы вручить тебе высокую правительственную награду.
Невольным свидетелем всего происходившего был мой верный камердинер, урвавший из казачьего котла пайку для своего непутевого господина. Он уже на своем опыте имел возможность убедиться, что между мной и Лисом существуют какие-то странные непонятные отношения, но уразуметь до конца их суть, похоже, было выше его сил. Он ошалело переводил взгляд с меня на Лиса и обратно, пытаясь осознать, что здесь все-таки происходит.
– В общем, Петр тебя велел наградить крестом. Я тут у него в сундуке порылся, поискал покрасивше, чтоб на твоем мундире хорошо смотрелся, а то с его медяшкой на людях сраму не оберешься. Так шо носи на здоровье. – Он вытащил из кармана своего генеральского кафтана крест на лиловой муаровой ленте с розеткой и бантом, напоминающий мальтийский, но с золотыми шариками на концах и с лилиями между сторонами креста, В центральном медальоне его стоял рыцарь в золотых доспехах с мечом у пояса в лазурном, подбитом серебром плаще.
– Послушай, Лис, но это же офицерский крест Святого Людовика. Один из высших французских военных орденов. Где вы его взяли?
– Где взяли? Я же уже говорил – в сундуке. У батьки там много всяких крестов. Послушай, Вальдар, – мгновенно становясь серьезным, произнес Лис. – Я понимаю, что тебе претят чужие награды, но хотя бы раз послушай меня. Если Пугачев увидит, что ты его крест не носишь, он опять впадет в буйство и решит, что ты им брезгуешь. А у него по этому поводу в голове такие тараканы заводятся, "райдом" не выведешь. Он опять начнет тебя вешать, а приезда родственников больше, я так полагаю, не ожидается.
– Господа, вы позволите? – На пороге моего скромного обиталища подобно волшебному видению, запоздавшему ангелу-хранителю, прибывшему убедиться, что я до сих пор еще жив, возникла моя царственная спасительница.
– О, прошу прощения, премьер-майор, у вас гостья. – Лис снова перешел на свойственный ему шутовской тон. – Сударыня, ваш паладин чуть не пал один. Оставляю вас, оставляю. Петруха, за мной! – Он махнул рукой моему камердинеру и добавил, поворачиваясь ко мне: – Вечером я к тебе еще зайду сказку рассказать о Бабе-яге, избушке на курьих ножках и злом волшебнике, чтобы тебе спалось лучше. А крестик, ваше высокородь, все-таки надень. Глядишь, защитит тебя сей талисман от злого разбойника. – Он подтолкнул недоумевающего Петра Реброва к двери и сам последовал вслед за ним.
Немая сцена длилась несколько минут. Мы смотрели друг на друга, не решаясь начать разговор, словно подыскивая слова. Не думаю, чтобы в душе госпожи Орловой, в каких-то неведомых ее уголках, таилось нежное чувство ко мне. Скорее здесь было другое. Как сказал когда-то один умный человек:
"Ни один военный план не выдерживает прямого столкновения с реальностью". То же было и здесь: образ Пугачева, этакая себе смесь Зорро с Ринально Ринальдини, растаял вмиг давеча в штабной избе. Ожидая увидеть себя наконец-то царицей, Елизавета Разумовская внезапно оказалась заложницей собственного титула и происхождения. Вокруг нее бушевала людская стихия, безразличная к отдельным людским судьбам. Моя гостья понимала, не могла не понимать, что повели завтра Пугачев вздернуть и ее со свитой, как нынче меня, и та же толпа, что сегодня горланила "Ура!", встречая сестру "императора", завтра с ленивым интересом будет ожидать, как выбьет из-под ее ног чурбак безмолвный нелюдь Матвей Рванов. В этом бушующем море я был для нее, быть может, злом. Но злом знакомым, и потому она хваталась за меня, как тонущий средь Атлантики негр за мачту потопленного штормом корабля работорговцев.
– Поздравляю вас с высокой наградой, господин премьер-майор, – наконец находя слова, произнесла Елизавета Кирилловна,
– Благодарю вас, – поклонился я. – Однако крест – это пустое. Сегодня вы спасли мне жизнь, и, поверьте, такого не забывают.
– Мне бы не хотелось связывать вас благодарностью. Вы спасли меня, я спасла вас – мы квиты. Далее вы можете поступать, как сочтете нужным, не оглядываясь на сегодняшнее событие.
– И все же...
– Вы абсолютно свободны. Сожалею, но за время, прошедшее с нашего знакомства, мы не стали друзьями, а потому я не хочу, чтобы вы каким-то образом считали себя обязанным мне.
– Сударыня, – заметил я, – но в то же время я не стал и не пытался стать вашим врагом. Все, что я делал, было направлено лишь на обеспечение нашей общей безопасности. Откуда мне было знать, что ваши друзья все это время находились рядом...
– Я пыталась рассказать вам об этом, господин премьер-майор, но вы слушали только себя. Судьба иногда подкидывает очень странные случайности. Порою от них можно впасть в отчаяние, если не знать, что все в жизни делается с какой-то неведомой нам целью.
– О чем вы, Елизавета Кирилловна? – недоумевая, спросил я.
– О чем? – переспросила она. – Конечно, никто не мог подозревать, что тюремная карета, в которой меня повезут, по дороге соскользнет в кювет и потеряет колесо. Конечно, никто не мог предполагать, что в этот момент по этой же дороге будете проезжать вы и что при этом окажетесь настолько благородны, что, невзирая на суровую кару, которая теперь грозит вам за мое освобождение, решите отбить меня у конвоя. Но мои друзья знали, что в тот вечер меня должны были перевозить в Царское Село. Подкупленный тюремщик известил их об этом. Они организовали засаду на дороге и ждали появления повозки. Поверьте, все это отличные наездники и превосходные рубаки, они бы отбили меня у драгун. Но появились вы и опередили их. Нас проследили до имения, в котором вы расковали меня и взяли экипаж. Признаться, ни я, ни они толком не поняли, что произошло. Я и представить себе не могла, что вы действуете по собственному умыслу. Естественно, и друзья мои были сбиты с толку. Они решили, что вы посланы моим мужем. Да и я, узнав, что вы не поляк, в первое мгновение подумала то же самое. Потом мы перебрались в особняк этой сумасшедшей герцогини Кингстон.
– Я попрошу... – начал я резко.
– Извините меня, Вальдар. Мы, женщины, редко бываем справедливы друг к другу. Но она приставила к моим дверям стражу, так, как будто считала, что я ночью убегу к вам во флигель.
– Это ревность, – развел руками я.
– Из-за этой ревности графу Скарбеку пришлось лезть по водосточной трубе на крышу, а с крыши, через форточку, в мои покои. Сначала я подумала, что это вы, и очень перепугалась.
– Ну что вы, сударыня. Я тогда был занят совсем другими вещами. – Мне вспомнилась последняя попойка с Расселом.
– Утром по вашему виду я это поняла. Я пригласила вас тогда в сад, чтобы познакомить с друзьями, договориться, что делать дальше. В порту меня ждало голландское судно. У друзей были готовы документы для меня, в которых я значилась госпожой Шолль, но вы не выслушали и потащили сюда.
– Да, простите. Я был слишком взвинчен.
– Ничего. Я ведь и сама намеревалась когда-нибудь встретиться с Эмилианом Пухачевым, но я и представить себе не могла, что это будет так... – Она замолчала, видимо, вновь переживая события сегодняшнего дня. – Мне жаль, что я заставила вас понервничать, и все же я рада, что мне удалось приехать сюда не вашей пленницей, а великой княгиней. Тем более что в результате это помогло спасти вам жизнь. Теперь, когда и вы, и я свободны, предлагаю начать с чистого листа, и... Мне было бы приятно видеть вас своим другом.
– Почту за честь, – медленно произнес я. – Почту за честь везде, где это не будет противоречить моему долгу.
Дверь моей халупы распахнулась, и в проем вдвинулась пьяная образина:
– Их личество... Желают сестру свою... И енерала... В штабе. – Выдохнув это, гонец начал сползать на землю поперек двери.
Судя по бутыли, сжимаемой им в руках, он явно выпил больше, чем мог, но меньше, чем хотел. Я помог "царевой сестре" перебраться через уснувшего "сторожевого пса", и мы побрели через двор к ставке. Оказывается, меня уже в генералы произвели. Быстро это у них тут делается. И двух месяцев не прошло, как я прибыл в Россию лейтенантом. Баренсу, что ли, похвастаться? Я активизировал связь.
– Дорогой дядя, я вам не помешаю?
– О мальчик, мой! Судя по тому, что ты все еще разговариваешь, тебя не повесили.
– На редкость верное замечание. Вместо этого меня произвели в генералы и наградили крестом Святого Людовика.
– Гм-м, поздравляю тебя. Я так полагаю, это означает перемену в политическом курсе?
– Что-то в этом роде. Пугачев решил ехать к Екатерине.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
Костерок в степи потрескивал, жадно пожирая накошенную саблями солому. Вода в котелке все никак не закипала, несмотря на старания Лиса, и мы сиротливо ждали, когда же можно будет выпить по чашечке привезенного мной растворимого кофе.
– Летал я вчера к твоей зазнобе, – щурясь на огонь, медленно говорил мой напарник. – Бабуся-ягуся говорит, что все идет нормально. Еще денька три, и будет как новая. Чернухи на нее навешали, верблюду хребет сломать можно, но коли Ягуся сказала, что беду руками разведет, стало быть, так тому и быть. А после того как девица из домовины встанет, надо будет ей в семи водах искупаться, в семи росах омыться, тогда вся наветь и чернуха с нее, что пыль, сойдет.
– Спасибо, Лис. Очень тебе обязан.
– Ой, да чуть шо – обращайся! Какие проблемы? Я только одно тебе сказать хочу. Расколдовать-то твою герцогиню расколдуют, дело ясное. Но вот что за человек она окажется, это уж, извини, все претензии в лигу сексуальных реформ. Оно только в сказках: скинула царевна лягушачью кожу, и ну тебе эталон красной девицы в полный рост.
– Доживем увидим, – пожал плечами я. – Что сейчас загадывать.
– И то верно. – Лис подбросил в костер еще одну охапку соломы. – Да закипит эта вода когда-нибудь или нет?!
Я молча откинулся на спину и, заложив руки за голову, бесцельно уставился в небо – огромный черный плащ, изъеденный звездной молью.
– А от Калиостро что-нибудь слышно?
– Да что с ним станется? Отвезли его мои ребятишки к волхвам.
– Бежать не пробовал?
– Ты знаешь, нет. Более того, когда я ему о волхвах поподробнее растолковал, он даже обрадовался. Да и волхвы его тоже под белы руки приняли, как будто ждали. Хотя кто их знает, что им ведомо, а что нет. У них обычно для простого люда отдельный сруб стоит, и те, кто к волхвам приходит, в срубе ждут, когда они появятся. Неделю можно ждать, месяц. Некоторые так и уходят несолоно хлебавши. А тут только я Калиостро до сруба довез, выходит оттуда старец в белом одеянии, в руках посох, борода по пояс, на меня и казаков моих и не глянул. А графа взял за руку, как ребенка, да повел к себе.
– Куда к себе? – не понял я.
– Я-то почем знаю. Ты думаешь, я у волхвов в гостях чаи гонял?
– А что?
– Да так, ничего. Был я как-то около входа на плато Путоран, где у волхвов, так сказать, штаб-квартира. Что тебе сказать? Я вроде бы человек не робкого десятка. И здесь, и дома во всяких переделках бывал. Так вот, у меня колени от ужаса подгибались у входа на это плато. Я шагу ступить не смог.
– Почему? – Я с недоумением посмотрел на напарника.
– По кочану. Потому что волхвы вход в свой дом на замок закрыли. И без ключа туда лучше не подходить.
– И все равно я ничего не понимаю. Кто такие эти волхвы? Откуда они взялись? Чем они, в конце концов, занимаются? Ты можешь внятно объяснить, что это за диковина?
– "Да кто вы такие, откуда взялись? Дружина взялась за нагайки". Так, давай по порядку. Кто они такие? Достоверно этого не знает никто. Самое простое объяснение: жрецы древних славянских богов. Не знаю, насколько тебе это что-то объясняет. С одной стороны, они близки с друидами: те же священные дубы, сбор омелы, разговор с животными, понимание души камней. С другой, насколько я понял, они огнепоклонники, как и зороастрийцы. – Лис произнес это слово с некоторым трудом, стараясь не ошибиться в выговоре. – Я сам, честно сказать, не силен в этой религии, но один умный человек из наших говорит, что от этого астризма у них очень много. Одно могу сказать наверняка: глядя в огонь, они успешно предсказывают будущее, причем случаи, когда бы они ошибались, мне неизвестны. Ты Пушкина читал?
– Читал, – кивнул я.
– Помнишь у него: "Волхвы не боятся могучих владык, и княжеский дар им не нужен. Правдив и свободен их вещий язык и голосу вышнему дружен"? Так вот, это про них.
– Понятно, – вновь кивнул я.
– А откуда они здесь взялись? – продолжал атаман буйной запорожской ватаги. – Как и все остальное, что связано с волхвами, все, что можно о них сказать, – из области догадок. Здесь надо сделать экскурс в историю. Ты, вообще, в курсе того, как крестили Русь?
Я постарался оживить в памяти свои скудные запасы по истории русского Православия.
– Так, в общих чертах. Кажется, княгиня Ольга ездила креститься в Константинополь, потом ее внук, кажется, Владимир, крестился в Крыму, вернулся в свою столицу, если не ошибаюсь, тогда это был Киев, и крестил всех там в реке.
Лис хмыкнул.
– Молодец, садись, пять. Для высшего образования хватит. Впрочем, можешь оставаться лежать. Все правильно, но абсолютно не по делу. В христианизации Руси божественного не больше, чем в новогоднем выпуске "Плейбоя". Голый политический расчет. Княгиня Ольга, дочь псковского лодочника, крестилась для того, чтобы обеспечить себе поддержку Византии в борьбе против желающих отобрать у нее великокняжеский стол. Насколько это повлияло на ее мировоззрение, судить тяжело, но если хотя бы треть того, что о ней рассказывают, правда, то Джек Потрошитель рядом с этой милой дамой вполне может претендовать на должность епископа. Со святым равноапостольным князем Владимиром и того веселее. Он ведь байстрюк, или, по-вашему, бастард. Прав на престол у него было, я думаю, не больше, чем у тебя на трон любой из нынешних Скандинавских стран. Но разве могут такие мелочи остановить человека, который всерьез решил расчистить себе место под солнцем? Благополучно угробив сводных братцев, этот истинный внучек своей бабули вдруг обнаружил, что трон-то у него хромоногий, того и гляди из-под задницы выскользнет. И тут великий князь сделал трюк, по изяществу не знающий себе равных. Вместо того чтобы тупо мочить родственников, желающих подвинуть его на княжеском столе, он уволил с должности главного бога Сварога и в приказном порядке назначил на вакантную должность Перуна.
– И что это ему дало? – спросил я, поднимаясь на локте, чтобы лучше слышать лекцию о малоизвестной мне славянской истории.
– Сварог – отец всего сущего. Естественно, большинство простого люда как поклонялись ему, так и продолжали поклоняться, невзирая на княжий указ. Но это не слишком огорчило Владимира, поскольку вполне согласовывалось с его планами. Ведь Перун, по сути, бог узкоспециальный, бог дружины, а потому под знамена будущего святого равноапостольного начали стекаться дружинники, которых этот культ устраивал выше крыши. Именно это и требовалось киевскому князю. Дружину свою он холил и лелеял, что называется, кормил из рук, и потому, когда ему пришла в голову мысль пустить Перуна в свободное плавание вниз по Днепру, подавляющая часть войска и глазом не моргнула, узнав, что на роль господа назначен новый кандидат. Тем более, от них самих никто не требовал ни верить во все эти ближневосточно-византийские байки, ни, уж тем более, следовать обозначенным там правилам.
От них требовалось загнать народ копьями в воду для последующего крещения; требовалось разрушать капища и выжигать священные рощи; требовалось убивать волхвов, силы которых они и сами побаивались, и надо сказать, что с возложенной миссией дружинники вполне справлялись. Тогда-то и начался исход волхвов с Руси, тогда-то и начала Русь терять свою душу. – Лис грустно посмотрел на костер. Острые его языки лизали черное брюхо котелка, безжалостно расправляясь с очередным пучком соломы. И в этом играющем пламени мне отчего-то виделась вырубленная из толстого бревна голова с соломенными усами, пожираемая безжалостным огнем,
– Вода закипела, – сообщил Лис, осторожно снимая палку, на которой висел котелок. – Давай кофе пить.
– А дальше-то что было? – спросил я, держа в руках дымящуюся кружку из выдолбленной древесной капы.
– Дальше? – по привычке переспросил Лис. – Возможно, со смертью Владимира эксперимент века бы успешно провалился. Ну посуди сам, если, скажем, жителей Лондона загнать в Темзу, продержать их там полчаса, а затем сообщить, что они теперь все поклонники культа Вуду, они тебе сильно поверят?
Я отрицательно покачал головой., представляя себе нарисованную Лисом картину.
– Вот и славяне восприняли свое крещение как глупую шутку. Но, правда, когда их начали почем зря казнить за то, что они продолжали молиться своим богам, они поняли, что шутка затянулась и дальше может затянуться так, что им нечем будет дышать. К их несчастью, следующий великий князь всея Руси тоже был байстрюком и в смысле скверности характера был точной копией своего папашки. Кстати, смерть последнего наступила в результате расстройства, когда он собирался с дружиной подавлять мятеж дорогого сыночка, решившего прокинуть старика отца на тему уплаты налогов.
Но, несмотря на эти мелкие разногласия финансового толка, князь Ярослав, прозванный за свое лиходейство Мудрым, во всем продолжал линию, намеченную покойным папенькой. Но его невинные проделки на благородном пути христианизации Руси – это отдельная история. Он тут развлекался во всю прыть. Факт остается фактом: вместо свободного гордого народа, где самый последний бедняк считал себя потомком великих богов, на зачищаемой территории начало вырисовываться стадо рабов Божьих. Ну а когда ежедневно наблюдаешь этого самого бога приколоченным к кресту, понятное дело, основную масть держит старший надсмотрщик. Сиречь великий князь.
Но и это бы все ничего, и это бы переварила Русь. В конце концов, человеческий век краток, а традиции народные живучи. Однако на беду России, изрядно ослабленной вбиванием в нее христианских добродетелей, случилось татаро-монгольское нашествие. Уж тут попы отвели себе душу. На месте современных служителей культа я бы за упокой души Батыя и иже с ним ежедневно пудовые свечи ставил и в поминальник записывал. Поскольку выяснилось вдруг, что при дворе ханов Золотой Орды крутую мазу держат христиане, правда, несторианского толка, но в данном случае речь шла о сверхприбылях, и мелкие богословские разногласия роли не сыграли. Церковь стала посредником между Ордой и народом. Более того, она стала держать крышу, обеспечивая безопасность от набегов за весьма изрядные отчисления. Кто знает, сколько бы это продолжалось, если бы Иван Калита не оттяпал этот лакомый кусок себе. Когда же век Золотой Орды кончился, Православная церковь вышла на первый план как самая богатая, авторитетная и мощная организация в государстве. – Лис замолчал, отхлебывая из чашки ароматный напиток. – Ну а волхвы шли-шли и со временем добрались сюда. Отсюда их, похоже, не скоро выкурят. И поверь, более светлых и мудрых людей мне до сих пор встречать не доводилось. Так что если говорить о Калиостро, я бы сам не прочь поменяться с ним местами. Вот только меня они к себе не пускают. Ночную тьму разорвало ржание коня.
– Закревский! – рявкнул Пугачев. – Почему я об этом до сих пор ничего не знал?!
– Виноват, ваш личество! – поедая глазами начальство, заученно выпалил Лис. – Дурак, исправлюсь!
– То-то же, что дурак! Сними молодца. Не могу же я вешать спасителя своей сестры. Да держи его под неусыпным надзором. Не то, енерал, сам знаешь! – Пугачев поднес к лисовскому носу свой молотообразный кулак. – С тебя спрошу!
Шум, доносившийся из штабной избы, достигал сарая, в котором был размещен я. Не знаю, служил ли он гарнизонной гауптвахтой или же просто от случая к случаю использовался для содержания тех, кому не сыскалось места в "дворцовых покоях", но в целом это сооружение представляло весьма слабую преграду для человека, всерьез решившего его покинуть. Пока что у меня не было такого желания. После отмены приговора я внезапно почувствовал дикую усталость, чугуном навалившуюся мне на плечи, и при первой же возможности рухнул в сваленную здесь прелую солому, стараясь хоть немного унять бившую меня нервную дрожь и, быть может, задремать. Но поди засни под аккомпанемент этакого светского раута.
– Капитан, ты там еще не спишь? – услышал я вызов Лиса.
– Пытаюсь, но безуспешно.
– Не спи, замерзнешь. Послушай лучше, что передает, как это говорится, наш собственный корреспондент в ставке.
Перед моими глазами появилась картинка казачьего разгула, сравниться с которой может лишь разгул гусарский, но только в особо похмельной форме. Судя по глазам государевой кузины, подобные масштабы проявления верноподданнической радости ей были внове. Выросшая в странствиях по Европе, она и представить себе не могла, как далеко может зайти человек по стезе беспробудного пьянства. Впрочем, сам "император" и несколько его особо доверенных "енералов" все еще держались, подобно утесам, в бушующем море браги.
– Дорогой брат, – обратилась к Пугачеву новоприобретенная родственница. – Я хочу сообщить вам прекрасную весть.
Емелька уставился на соседку, мучительно пытаясь вспомнить, что вообще эта женщина делает в штабном помещении. Затем, очевидно, выловив в памяти нужный образ, согласно кивнул:
– Говори.
– Мой муж, граф Алексей Григорьевич Орлов-Чесменский, со своими братьями и с большим отрядом направляются сюда на соединение с вами. Они уже в полудне отсюда. Я вызвалась ехать вперед, чтоб предупредить вас.
– Орловы? – «Государь» задумался. – А он, – перст с давно не стриженным ногтем вытянулся в сторону какого-то глыбообразного казака, спавшего, уронив голову на стол, – он тогда не Орлов. Он – Потемкин.
– Прикажете глаз выбить? – вмешался Лис.
– А? Зачем? – «Император» непонимающе уставился на своего советника.
– Так у Потемкина-то один глаз, а у Федьки – два.
– Вот и пущай у Катькиного будет один, а у нашего, скоко ему от бога полагается. Ты, енерал, соображай, о чем говоришь. И то, вот ты все сидишь да пьешь, а депешу, что мне супружница со своим флигелем прислала, до моего сведения ишо не довел.
– Так это мы враз, – обнадежил «государя» Лис. Он достал из сапога привезенный мною пакет и ловко сломал печати. – Так, понятно, – напарник углубился в чтение, и перед моими глазами замелькали строчки письма, – вот оно, значит, как...
– Ты че там, енерал, буквицу к буквице лепишь? Ты до меня доводи!
– Ща усе буде. Батько, шо за всирачка? В общем, так, Катька тебе пишет, шо глубоко кается и шо без мужика в хате-то не власть. Зовет тебя встренуться без подвоха. На икону божится, шо умысла злого в голове не держит, и просит только шоб армия твоя людишкам разор не чинила, за то и своим полкам прикажет супротив тебя, государь, не идти. А коли согласишься, проводником тебе тот премьер-майор назначен.
Что и говорить, упражнения Безбородко в изяществе эпистолярного жанра пропали даром. Емельке так никогда и не удалось узнать, как умно, тонко, дипломатично склонял его к тайной встрече кабинет-секретарь ее величества. Весь его отточенный слог уложился в пяток небрежно брошенных Лисом фраз.
– Ну вот, – Пугачев довольно погладил усы, – говорил я тебе, не попрет Катька против этакой силищи, кишка у нее тонка. Запросит пардону, дурья голова. А ты мне талдычишь: вешать майора, вешать! А кто б нас к Катьке повел – ты, что ли?
– Но Пиотр, одумайтесь! – Похоже, Елизавету Кирилловну не слишком обрадовала перспектива вояжа вновь найденного братца в объятия коварной супруги. – Сие предприятие весьма опасно...
– Что-о-о! – Пугачев, грохнув кулаком об стол, поднялся. – Ты меня, казака, стращать вздумала! – Брови «императора» сошлись над переносицей, как грозовые тучи, так что, казалось, из глаз его того и гляди ударит молния. – Государя сваво стращать!
– Я знаю Екатерину, наверняка это ловушка.
– Молчи, женщина. – взревел окончательно выведенный из себя самозванец.
– Твой день восьмое марта, – добавил по мыслесвязи Лис..
– Закревский, пиши листкрип! Завтра же пойдем с Катькой переговоры говорить. А майору вели от моего имени крест выдать за добрую весть.
– Какой крест, батюшка? – поспешил уточнить Лис., – Ваш или какой покрасивше?
– А какой в сундуке у меня сыщешь, такой и вручи.
– Слушаюсь, государь, – поклонился Лис.
Связь отключилась. Минут через пятнадцать Лис был у меня. От моего напарника изрядно несло перегаром, но тем не менее он вполне еще мог вязать лыко в морской узел любой сложности.
– Капитан, в смысле майор, от имени и по поручению, – начал он, явно радуясь поводу в очередной раз покуражиться. – От лица службы, а также от других, менее привлекательных частей ее тела я послан... – Лис замолчал. – Капитан, ну шо у тебя за манера лыбиться в ответственных случаях. Где тебя, блин, воспитывали? Ты при дворе или кто? Я послан, в смысле прислан, императором, чтобы вручить тебе высокую правительственную награду.
Невольным свидетелем всего происходившего был мой верный камердинер, урвавший из казачьего котла пайку для своего непутевого господина. Он уже на своем опыте имел возможность убедиться, что между мной и Лисом существуют какие-то странные непонятные отношения, но уразуметь до конца их суть, похоже, было выше его сил. Он ошалело переводил взгляд с меня на Лиса и обратно, пытаясь осознать, что здесь все-таки происходит.
– В общем, Петр тебя велел наградить крестом. Я тут у него в сундуке порылся, поискал покрасивше, чтоб на твоем мундире хорошо смотрелся, а то с его медяшкой на людях сраму не оберешься. Так шо носи на здоровье. – Он вытащил из кармана своего генеральского кафтана крест на лиловой муаровой ленте с розеткой и бантом, напоминающий мальтийский, но с золотыми шариками на концах и с лилиями между сторонами креста, В центральном медальоне его стоял рыцарь в золотых доспехах с мечом у пояса в лазурном, подбитом серебром плаще.
– Послушай, Лис, но это же офицерский крест Святого Людовика. Один из высших французских военных орденов. Где вы его взяли?
– Где взяли? Я же уже говорил – в сундуке. У батьки там много всяких крестов. Послушай, Вальдар, – мгновенно становясь серьезным, произнес Лис. – Я понимаю, что тебе претят чужие награды, но хотя бы раз послушай меня. Если Пугачев увидит, что ты его крест не носишь, он опять впадет в буйство и решит, что ты им брезгуешь. А у него по этому поводу в голове такие тараканы заводятся, "райдом" не выведешь. Он опять начнет тебя вешать, а приезда родственников больше, я так полагаю, не ожидается.
– Господа, вы позволите? – На пороге моего скромного обиталища подобно волшебному видению, запоздавшему ангелу-хранителю, прибывшему убедиться, что я до сих пор еще жив, возникла моя царственная спасительница.
– О, прошу прощения, премьер-майор, у вас гостья. – Лис снова перешел на свойственный ему шутовской тон. – Сударыня, ваш паладин чуть не пал один. Оставляю вас, оставляю. Петруха, за мной! – Он махнул рукой моему камердинеру и добавил, поворачиваясь ко мне: – Вечером я к тебе еще зайду сказку рассказать о Бабе-яге, избушке на курьих ножках и злом волшебнике, чтобы тебе спалось лучше. А крестик, ваше высокородь, все-таки надень. Глядишь, защитит тебя сей талисман от злого разбойника. – Он подтолкнул недоумевающего Петра Реброва к двери и сам последовал вслед за ним.
Немая сцена длилась несколько минут. Мы смотрели друг на друга, не решаясь начать разговор, словно подыскивая слова. Не думаю, чтобы в душе госпожи Орловой, в каких-то неведомых ее уголках, таилось нежное чувство ко мне. Скорее здесь было другое. Как сказал когда-то один умный человек:
"Ни один военный план не выдерживает прямого столкновения с реальностью". То же было и здесь: образ Пугачева, этакая себе смесь Зорро с Ринально Ринальдини, растаял вмиг давеча в штабной избе. Ожидая увидеть себя наконец-то царицей, Елизавета Разумовская внезапно оказалась заложницей собственного титула и происхождения. Вокруг нее бушевала людская стихия, безразличная к отдельным людским судьбам. Моя гостья понимала, не могла не понимать, что повели завтра Пугачев вздернуть и ее со свитой, как нынче меня, и та же толпа, что сегодня горланила "Ура!", встречая сестру "императора", завтра с ленивым интересом будет ожидать, как выбьет из-под ее ног чурбак безмолвный нелюдь Матвей Рванов. В этом бушующем море я был для нее, быть может, злом. Но злом знакомым, и потому она хваталась за меня, как тонущий средь Атлантики негр за мачту потопленного штормом корабля работорговцев.
– Поздравляю вас с высокой наградой, господин премьер-майор, – наконец находя слова, произнесла Елизавета Кирилловна,
– Благодарю вас, – поклонился я. – Однако крест – это пустое. Сегодня вы спасли мне жизнь, и, поверьте, такого не забывают.
– Мне бы не хотелось связывать вас благодарностью. Вы спасли меня, я спасла вас – мы квиты. Далее вы можете поступать, как сочтете нужным, не оглядываясь на сегодняшнее событие.
– И все же...
– Вы абсолютно свободны. Сожалею, но за время, прошедшее с нашего знакомства, мы не стали друзьями, а потому я не хочу, чтобы вы каким-то образом считали себя обязанным мне.
– Сударыня, – заметил я, – но в то же время я не стал и не пытался стать вашим врагом. Все, что я делал, было направлено лишь на обеспечение нашей общей безопасности. Откуда мне было знать, что ваши друзья все это время находились рядом...
– Я пыталась рассказать вам об этом, господин премьер-майор, но вы слушали только себя. Судьба иногда подкидывает очень странные случайности. Порою от них можно впасть в отчаяние, если не знать, что все в жизни делается с какой-то неведомой нам целью.
– О чем вы, Елизавета Кирилловна? – недоумевая, спросил я.
– О чем? – переспросила она. – Конечно, никто не мог подозревать, что тюремная карета, в которой меня повезут, по дороге соскользнет в кювет и потеряет колесо. Конечно, никто не мог предполагать, что в этот момент по этой же дороге будете проезжать вы и что при этом окажетесь настолько благородны, что, невзирая на суровую кару, которая теперь грозит вам за мое освобождение, решите отбить меня у конвоя. Но мои друзья знали, что в тот вечер меня должны были перевозить в Царское Село. Подкупленный тюремщик известил их об этом. Они организовали засаду на дороге и ждали появления повозки. Поверьте, все это отличные наездники и превосходные рубаки, они бы отбили меня у драгун. Но появились вы и опередили их. Нас проследили до имения, в котором вы расковали меня и взяли экипаж. Признаться, ни я, ни они толком не поняли, что произошло. Я и представить себе не могла, что вы действуете по собственному умыслу. Естественно, и друзья мои были сбиты с толку. Они решили, что вы посланы моим мужем. Да и я, узнав, что вы не поляк, в первое мгновение подумала то же самое. Потом мы перебрались в особняк этой сумасшедшей герцогини Кингстон.
– Я попрошу... – начал я резко.
– Извините меня, Вальдар. Мы, женщины, редко бываем справедливы друг к другу. Но она приставила к моим дверям стражу, так, как будто считала, что я ночью убегу к вам во флигель.
– Это ревность, – развел руками я.
– Из-за этой ревности графу Скарбеку пришлось лезть по водосточной трубе на крышу, а с крыши, через форточку, в мои покои. Сначала я подумала, что это вы, и очень перепугалась.
– Ну что вы, сударыня. Я тогда был занят совсем другими вещами. – Мне вспомнилась последняя попойка с Расселом.
– Утром по вашему виду я это поняла. Я пригласила вас тогда в сад, чтобы познакомить с друзьями, договориться, что делать дальше. В порту меня ждало голландское судно. У друзей были готовы документы для меня, в которых я значилась госпожой Шолль, но вы не выслушали и потащили сюда.
– Да, простите. Я был слишком взвинчен.
– Ничего. Я ведь и сама намеревалась когда-нибудь встретиться с Эмилианом Пухачевым, но я и представить себе не могла, что это будет так... – Она замолчала, видимо, вновь переживая события сегодняшнего дня. – Мне жаль, что я заставила вас понервничать, и все же я рада, что мне удалось приехать сюда не вашей пленницей, а великой княгиней. Тем более что в результате это помогло спасти вам жизнь. Теперь, когда и вы, и я свободны, предлагаю начать с чистого листа, и... Мне было бы приятно видеть вас своим другом.
– Почту за честь, – медленно произнес я. – Почту за честь везде, где это не будет противоречить моему долгу.
Дверь моей халупы распахнулась, и в проем вдвинулась пьяная образина:
– Их личество... Желают сестру свою... И енерала... В штабе. – Выдохнув это, гонец начал сползать на землю поперек двери.
Судя по бутыли, сжимаемой им в руках, он явно выпил больше, чем мог, но меньше, чем хотел. Я помог "царевой сестре" перебраться через уснувшего "сторожевого пса", и мы побрели через двор к ставке. Оказывается, меня уже в генералы произвели. Быстро это у них тут делается. И двух месяцев не прошло, как я прибыл в Россию лейтенантом. Баренсу, что ли, похвастаться? Я активизировал связь.
– Дорогой дядя, я вам не помешаю?
– О мальчик, мой! Судя по тому, что ты все еще разговариваешь, тебя не повесили.
– На редкость верное замечание. Вместо этого меня произвели в генералы и наградили крестом Святого Людовика.
– Гм-м, поздравляю тебя. Я так полагаю, это означает перемену в политическом курсе?
– Что-то в этом роде. Пугачев решил ехать к Екатерине.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
Короче: был солдат, а не поэт он
И на Олимп ворвался с пистолетом.
Гийом дю Вентре
Костерок в степи потрескивал, жадно пожирая накошенную саблями солому. Вода в котелке все никак не закипала, несмотря на старания Лиса, и мы сиротливо ждали, когда же можно будет выпить по чашечке привезенного мной растворимого кофе.
– Летал я вчера к твоей зазнобе, – щурясь на огонь, медленно говорил мой напарник. – Бабуся-ягуся говорит, что все идет нормально. Еще денька три, и будет как новая. Чернухи на нее навешали, верблюду хребет сломать можно, но коли Ягуся сказала, что беду руками разведет, стало быть, так тому и быть. А после того как девица из домовины встанет, надо будет ей в семи водах искупаться, в семи росах омыться, тогда вся наветь и чернуха с нее, что пыль, сойдет.
– Спасибо, Лис. Очень тебе обязан.
– Ой, да чуть шо – обращайся! Какие проблемы? Я только одно тебе сказать хочу. Расколдовать-то твою герцогиню расколдуют, дело ясное. Но вот что за человек она окажется, это уж, извини, все претензии в лигу сексуальных реформ. Оно только в сказках: скинула царевна лягушачью кожу, и ну тебе эталон красной девицы в полный рост.
– Доживем увидим, – пожал плечами я. – Что сейчас загадывать.
– И то верно. – Лис подбросил в костер еще одну охапку соломы. – Да закипит эта вода когда-нибудь или нет?!
Я молча откинулся на спину и, заложив руки за голову, бесцельно уставился в небо – огромный черный плащ, изъеденный звездной молью.
– А от Калиостро что-нибудь слышно?
– Да что с ним станется? Отвезли его мои ребятишки к волхвам.
– Бежать не пробовал?
– Ты знаешь, нет. Более того, когда я ему о волхвах поподробнее растолковал, он даже обрадовался. Да и волхвы его тоже под белы руки приняли, как будто ждали. Хотя кто их знает, что им ведомо, а что нет. У них обычно для простого люда отдельный сруб стоит, и те, кто к волхвам приходит, в срубе ждут, когда они появятся. Неделю можно ждать, месяц. Некоторые так и уходят несолоно хлебавши. А тут только я Калиостро до сруба довез, выходит оттуда старец в белом одеянии, в руках посох, борода по пояс, на меня и казаков моих и не глянул. А графа взял за руку, как ребенка, да повел к себе.
– Куда к себе? – не понял я.
– Я-то почем знаю. Ты думаешь, я у волхвов в гостях чаи гонял?
– А что?
– Да так, ничего. Был я как-то около входа на плато Путоран, где у волхвов, так сказать, штаб-квартира. Что тебе сказать? Я вроде бы человек не робкого десятка. И здесь, и дома во всяких переделках бывал. Так вот, у меня колени от ужаса подгибались у входа на это плато. Я шагу ступить не смог.
– Почему? – Я с недоумением посмотрел на напарника.
– По кочану. Потому что волхвы вход в свой дом на замок закрыли. И без ключа туда лучше не подходить.
– И все равно я ничего не понимаю. Кто такие эти волхвы? Откуда они взялись? Чем они, в конце концов, занимаются? Ты можешь внятно объяснить, что это за диковина?
– "Да кто вы такие, откуда взялись? Дружина взялась за нагайки". Так, давай по порядку. Кто они такие? Достоверно этого не знает никто. Самое простое объяснение: жрецы древних славянских богов. Не знаю, насколько тебе это что-то объясняет. С одной стороны, они близки с друидами: те же священные дубы, сбор омелы, разговор с животными, понимание души камней. С другой, насколько я понял, они огнепоклонники, как и зороастрийцы. – Лис произнес это слово с некоторым трудом, стараясь не ошибиться в выговоре. – Я сам, честно сказать, не силен в этой религии, но один умный человек из наших говорит, что от этого астризма у них очень много. Одно могу сказать наверняка: глядя в огонь, они успешно предсказывают будущее, причем случаи, когда бы они ошибались, мне неизвестны. Ты Пушкина читал?
– Читал, – кивнул я.
– Помнишь у него: "Волхвы не боятся могучих владык, и княжеский дар им не нужен. Правдив и свободен их вещий язык и голосу вышнему дружен"? Так вот, это про них.
– Понятно, – вновь кивнул я.
– А откуда они здесь взялись? – продолжал атаман буйной запорожской ватаги. – Как и все остальное, что связано с волхвами, все, что можно о них сказать, – из области догадок. Здесь надо сделать экскурс в историю. Ты, вообще, в курсе того, как крестили Русь?
Я постарался оживить в памяти свои скудные запасы по истории русского Православия.
– Так, в общих чертах. Кажется, княгиня Ольга ездила креститься в Константинополь, потом ее внук, кажется, Владимир, крестился в Крыму, вернулся в свою столицу, если не ошибаюсь, тогда это был Киев, и крестил всех там в реке.
Лис хмыкнул.
– Молодец, садись, пять. Для высшего образования хватит. Впрочем, можешь оставаться лежать. Все правильно, но абсолютно не по делу. В христианизации Руси божественного не больше, чем в новогоднем выпуске "Плейбоя". Голый политический расчет. Княгиня Ольга, дочь псковского лодочника, крестилась для того, чтобы обеспечить себе поддержку Византии в борьбе против желающих отобрать у нее великокняжеский стол. Насколько это повлияло на ее мировоззрение, судить тяжело, но если хотя бы треть того, что о ней рассказывают, правда, то Джек Потрошитель рядом с этой милой дамой вполне может претендовать на должность епископа. Со святым равноапостольным князем Владимиром и того веселее. Он ведь байстрюк, или, по-вашему, бастард. Прав на престол у него было, я думаю, не больше, чем у тебя на трон любой из нынешних Скандинавских стран. Но разве могут такие мелочи остановить человека, который всерьез решил расчистить себе место под солнцем? Благополучно угробив сводных братцев, этот истинный внучек своей бабули вдруг обнаружил, что трон-то у него хромоногий, того и гляди из-под задницы выскользнет. И тут великий князь сделал трюк, по изяществу не знающий себе равных. Вместо того чтобы тупо мочить родственников, желающих подвинуть его на княжеском столе, он уволил с должности главного бога Сварога и в приказном порядке назначил на вакантную должность Перуна.
– И что это ему дало? – спросил я, поднимаясь на локте, чтобы лучше слышать лекцию о малоизвестной мне славянской истории.
– Сварог – отец всего сущего. Естественно, большинство простого люда как поклонялись ему, так и продолжали поклоняться, невзирая на княжий указ. Но это не слишком огорчило Владимира, поскольку вполне согласовывалось с его планами. Ведь Перун, по сути, бог узкоспециальный, бог дружины, а потому под знамена будущего святого равноапостольного начали стекаться дружинники, которых этот культ устраивал выше крыши. Именно это и требовалось киевскому князю. Дружину свою он холил и лелеял, что называется, кормил из рук, и потому, когда ему пришла в голову мысль пустить Перуна в свободное плавание вниз по Днепру, подавляющая часть войска и глазом не моргнула, узнав, что на роль господа назначен новый кандидат. Тем более, от них самих никто не требовал ни верить во все эти ближневосточно-византийские байки, ни, уж тем более, следовать обозначенным там правилам.
От них требовалось загнать народ копьями в воду для последующего крещения; требовалось разрушать капища и выжигать священные рощи; требовалось убивать волхвов, силы которых они и сами побаивались, и надо сказать, что с возложенной миссией дружинники вполне справлялись. Тогда-то и начался исход волхвов с Руси, тогда-то и начала Русь терять свою душу. – Лис грустно посмотрел на костер. Острые его языки лизали черное брюхо котелка, безжалостно расправляясь с очередным пучком соломы. И в этом играющем пламени мне отчего-то виделась вырубленная из толстого бревна голова с соломенными усами, пожираемая безжалостным огнем,
– Вода закипела, – сообщил Лис, осторожно снимая палку, на которой висел котелок. – Давай кофе пить.
– А дальше-то что было? – спросил я, держа в руках дымящуюся кружку из выдолбленной древесной капы.
– Дальше? – по привычке переспросил Лис. – Возможно, со смертью Владимира эксперимент века бы успешно провалился. Ну посуди сам, если, скажем, жителей Лондона загнать в Темзу, продержать их там полчаса, а затем сообщить, что они теперь все поклонники культа Вуду, они тебе сильно поверят?
Я отрицательно покачал головой., представляя себе нарисованную Лисом картину.
– Вот и славяне восприняли свое крещение как глупую шутку. Но, правда, когда их начали почем зря казнить за то, что они продолжали молиться своим богам, они поняли, что шутка затянулась и дальше может затянуться так, что им нечем будет дышать. К их несчастью, следующий великий князь всея Руси тоже был байстрюком и в смысле скверности характера был точной копией своего папашки. Кстати, смерть последнего наступила в результате расстройства, когда он собирался с дружиной подавлять мятеж дорогого сыночка, решившего прокинуть старика отца на тему уплаты налогов.
Но, несмотря на эти мелкие разногласия финансового толка, князь Ярослав, прозванный за свое лиходейство Мудрым, во всем продолжал линию, намеченную покойным папенькой. Но его невинные проделки на благородном пути христианизации Руси – это отдельная история. Он тут развлекался во всю прыть. Факт остается фактом: вместо свободного гордого народа, где самый последний бедняк считал себя потомком великих богов, на зачищаемой территории начало вырисовываться стадо рабов Божьих. Ну а когда ежедневно наблюдаешь этого самого бога приколоченным к кресту, понятное дело, основную масть держит старший надсмотрщик. Сиречь великий князь.
Но и это бы все ничего, и это бы переварила Русь. В конце концов, человеческий век краток, а традиции народные живучи. Однако на беду России, изрядно ослабленной вбиванием в нее христианских добродетелей, случилось татаро-монгольское нашествие. Уж тут попы отвели себе душу. На месте современных служителей культа я бы за упокой души Батыя и иже с ним ежедневно пудовые свечи ставил и в поминальник записывал. Поскольку выяснилось вдруг, что при дворе ханов Золотой Орды крутую мазу держат христиане, правда, несторианского толка, но в данном случае речь шла о сверхприбылях, и мелкие богословские разногласия роли не сыграли. Церковь стала посредником между Ордой и народом. Более того, она стала держать крышу, обеспечивая безопасность от набегов за весьма изрядные отчисления. Кто знает, сколько бы это продолжалось, если бы Иван Калита не оттяпал этот лакомый кусок себе. Когда же век Золотой Орды кончился, Православная церковь вышла на первый план как самая богатая, авторитетная и мощная организация в государстве. – Лис замолчал, отхлебывая из чашки ароматный напиток. – Ну а волхвы шли-шли и со временем добрались сюда. Отсюда их, похоже, не скоро выкурят. И поверь, более светлых и мудрых людей мне до сих пор встречать не доводилось. Так что если говорить о Калиостро, я бы сам не прочь поменяться с ним местами. Вот только меня они к себе не пускают. Ночную тьму разорвало ржание коня.