Страница:
– И что же в письмах тех?
– Так ведь, ваше величество, тут как раз случился ваш новый флигель-адъютант и все дело поломал.
– Да, ловок шельма. За то и ценю.
– Ума б ему поболее, – недовольно буркнул Потемкин.
– Ты об его уме не пекись, он мне без надобности. Ловкость же и верность свою он мне на деле доказал. И, полагаю, еще докажет. А вот ты, душа моя, о бумагах графовых повинен был мне сообщить немедля.
– Да что докладывать-то? Писем у меня на руках не осталось, а граф в тот же вечер из Петербурга утек. Бумаги же его, полагаю, сей же час после обыска в пепел обратились. Камдил-то наверняка Калиостро рассказал, что воры похитить у него намеревались.
– Ладно, прощаю тебя. Да только, видит бог, не верю я, Гриша, что ты токмо за политическими депешами людишек на графову квартиру посылал. Признавайся, чего искал?
– Да Катя!
– И нечего катькать, а то я тебя не знаю. Ну, говори – что? Рецепт варки золота? Эликсир юности?
– Всяко было, – вздохнул сконфуженный Потемкин.
– Гриша! Ну, я понимаю Орлов, неуч-верхохват, но ты же в университете обучался, должен бы понимать: невозможно из свинца золото варить, хоть ты сам с головы до ног ртутью облейся! Бредни вся эта премудрость!
– А Кингстоншу-то омолодил!
– Омолодил, – грустно вздохнула Екатерина, – твоя правда. А ты бы, значит, хотел, чтобы и я омолодилась? Молчи, молчи, по глазам вижу, что хотел бы... Я и сама хотела бы, да и кто ж того не хочет! Но только странность одна имеется: я по всей Европе разведать велела о людях, коих Калиостро омолаживал. Так вот, все они, без изъятия, через год, от силы полтора, либо умирали от неведомых болезней, либо в уме повреждались.
– А вон Кингстонша жива-здоровехонька. Да хороша, как маков цвет.
– Так ведь и года еще не прошло с тех пор, как он ее молодой сделал. Поживем – увидим, что с ней станется. Пока же господин шарлатанов великий магистр пусть посидит в Митаве. Неча ему в столице воду мутить. Ладно, – вздохнула императрица, – совсем ты меня растревожил. Ступай, одна хочу побыть. После вернешься. И вот еще что, не забывай, Гриша, что ты Военной коллегии вице-президент, полки Суворову на Волгу снаряди лучшим образом, сам мне за них ответишь. Смотри, чтобы ни в чем недостатка не было. Да не тяни, отправляй поскорее. А теперь ступай.
Ветер продолжал шуметь в соснах, и белки, подозрительно глядя на меня своими круглыми черными глазками, носились вокруг, выскакивая порой чуть ли не из-под ног.
– О, капитан, насилу пробился, – раздался на канале связи жизнерадостный голос Лиса. – К тебе, шо в Дом советов, не дозвонишься! С кем это ты там болтал?
– Новости слушал, – отмахнулся я. – Где тебя носит? Я уже устал ждать.
– Ой, да нэ журыся, кумэ, усе будет пучком!
– Как? – непонимающе переспросил я.
– Каком к низу. У меня для тебя тоже новость есть. Идя навстречу многочисленным заявкам руководства, в качестве мелкого подхалимажа в честь долгожданной встречи я возвращаю вам портрет, в смысле оригинал.
– Лис, ты с утра ничего не пил? – подозрительно начал я.
– Не-а, – обнадежил меня мой напарник, – я с вечера еще не останавливался. Ну, это к делу не относится. Ты мне тетку импортную, одна штука, заказывал?
– Гм-м. – Я все никак не мог привыкнуть к лисовской манере излагать оперативную информацию. – Заказывал. Только она... гм-м... не импортная, а, как это у вас говорится, изготовлена на экспорт.
– То все мелочи. Так вот я тебе ее щас доставлю в подарочной упаковке.
– Это она?
– Она-она, все, как ты описывал. Девушка 90-60-90 ищет приключений на нижние девяносто. Так вот, здесь она их уже нашла.
– Точно она?
– Ты шо, меня за дурака держишь? – обиделся Лис. – Я ее спросил: как звать? Она – Лизавета. Я ей тогда: Камдила знаешь? Она говорит – знаю. Так шо не извольте сомневаться. Опять же, мужики с ней были, и один действительно в военной форме. Только не улан.
– Хорошо, давай тащи ее сюда.
Лис намеревался еще что-то сказать, но нашу беседу прервал какой-то натужный скрип, сдавленное кудахтанье, и на вершину утеса, взметывая целый фейерверк опавшей хвои, выползло нечто, при ближайшем рассмотрении оказавшееся покосившимся от времени деревянным срубом на двух четырехпалых куриных лапах. Впрочем, лапы более напоминали страусиные в укороченном варианте, а еще точнее, мощные ходули какой-то доисторической птицы, название которой я никак не мог вспомнить.
Изба, едва не зацепив меня, добрела до самого обрыва и замерла, странно балансируя на одной ноге. "Сейчас вниз бросится, – ошалело глядя на бродячее строение, подумал я. – Это надо же, довели жилище!" Кто довел, я не успел уточнить. Небо вдруг локально потемнело, сосны изогнулись, и что-то темное со страшным свистом, напоминающим свист падающей авиабомбы, рухнуло с небес на камни. Я поспешил укрыться за соснами, не желая, чтобы это что-то случайно упало мне на голову. Однако, к моему удивлению, перед самой землей спускаемый аппарат резко затормозил, начисто игнорируя законы аэродинамики, и приземлился вполне мягко.
Пожилая леди, находившаяся в спускаемой капсуле, по-моему, мало переживала из-за негерметичности своего агрегата и колоссальной перегрузки, возникшей при столь стремительном спуске. Мадам ступила на земную твердь, откинула в сторону шест с пучком веток на конце и, уперев руки в боки, гневно обратилась к самоходной избе:
– Ну, и куда ты забрела, короед тебя заешь! А ну-ка повернись ко мне передом, к лесу задом, когда я с тобой разговариваю! – Строение оживленно закудахтало и начало переминаться с ноги на ногу. – Давай, давай, пошевеливайся! – командовала хозяйка халабуды. – Ты где, кстати, баню оставила? – Изба вновь оживленно закудахтала. – Ага, она тебя внизу дожидается, ей с утиными лапами по кручам карабкаться неудобно. А тебе, значит, удобно?! – Старуха гневно нахмурилась, но вдруг осеклась и начала нервно принюхиваться. – Чую-чую, человеческим духом пахнет. – Она вновь потянула носом воздух. – Не русским. Не хохляцким. Не татарским. Козья морда, даже не шотландским! Хотя не-ет, на шотландский немного похоже.
Последнее утверждение потрясло меня более всего увиденного. Вот уж не ожидал, что вот так, на нюх, можно определить слабую примесь шотландской крови.
– А ну выходи, кто бы ты ни был! – неожиданно мощно рявкнула "фея бродящего домика".
Она вновь вооружилась своим шестом и оскалила в недоброй ухмылке тридцать два отменных зуба, не оставлявших ни малейшего сомнения в ее плотоядности. "Элиссон Гросс"<Элиссон Гросс – английский аналог Бабы-яги>, – прошептал я про себя и, выступая из-за дерева, обнажил свои богемские стволы. Над утесом нависла тягостная пауза. Старая колдунья настороженно глядела на пистолеты. Я, не менее настороженно, ловил каждое ее движение, не имея ни малейшего представления, чего ждать в подобной ситуации от такой милой леди.
– Покачаюся, поваляюся, человечьего мяса поевши, – тихо начала старая ведьма, перехватывая поудобнее свою дубину и делая шаг в мою сторону.
Я вскинул один из пистолетов и нажал спусковой крючок. Шишка, свисавшая с ветки над головой старухи, разлетелась вдребезги, осыпая ее дождем коричневатых обломков. Элиссон Гросс остановилась.
– Стрелять будешь? – с каким-то отчаянием в голосе спросила она.
– Если не договоримся – обязательно, – заверил ее я. – Ладно, – она опустила метлу, – давай договариваться. Говори, зачем пришел?
– Прошу прощения, мэм, но я давно здесь стоял. Это вы, с позволения сказать, пришли.
– И то верно, – задумчиво произнесла колдунья, признавая правоту моих слов.
– Bay! – раздался возбужденно-радостный голос моего напарника. – Да никак Бабуся-ягуся! Какими судьбами, бабушка? – Лис возбужденно всплеснул руками, отпуская при этом влекомую за собой "девушку 90-60-90". Это было опрометчивое решение, несчастная тут же рухнула без чувств. Забыв обо всем, я бросился к ней на помощь. Казацкий атаман, похоже, не обратил на этот маневр ни малейшего внимания, всецело увлеченный негаданной встречей. – А я еще смотрю, что это за строение там внизу крякает?
– Крякает? А, не обращай внимания, – ответила Лису та, кого он называл Бабусей-ягусей. – Это моя баня в гору вскарабкаться не может.
– Шо, правда баня? Без балды? – Глаза оперативного сотрудника весело вспыхнули. – С горячей водой и березовыми вениками? С кваском?
– А как же, милок! Как же без них-то? Только оно, как добрый молодец приходит, сразу кулаком об стол: накорми его, напои, баньку истопи, спать положи... А чуть что не по их – враз пойдут все крушить, только щепы летят! А что б приветить бабусю – так этого не дождешься.
– Мадам, нема базару! Щас все тут станет, как лист перед травой.
– Какого базара? – не поняла его собеседница.
– Ой, да здесь никакого базара на полета верст вокруг. Но это ерунда. Ща мы вашу баньку в два пинка сюда затолкаем. У вас это, чан-самовар есть?
– Есть, – встрепенулась бабуся.
– Ну тогда чего воду в ступе молоть? Чай ваш, баранки наши. Ты, бабуля, за водой не слетаешь?
– Ой, не будем молоть, яхонтовый мой. Она ж тогда в воздух не поднимется! А за водой, это мы сейчас по-быстрому.
Я не вслушивался в беседу Лиса с местным фольклорным элементом. В состоянии полного ошаления я сидел над девушкой, находившейся в глубоком обмороке, и думал, какая нелегкая занесла ее в эти края. Ее действительно звали Елизаветой, и она действительно знала Вальдара Камдила, с той лишь разницей, что это была не Елизавета Орлова, а Елизавета Чедлэй, герцогиня Кингстон.
– ...Ну, так как еще может быть между земляками?
– А мы что, земляки?
– Бабуся, ну ты спрашиваешь! Ты ж под Миргородом стояла?
– Погоди, погоди, это там, где Диканька, что ли?
– Ну.
– Стояла, конечно.
– Так вот я с тех мест.
– Ой, голуба моя, касатик, – проговорила со всхлипами старушка. – До чего ж приятно в этих диких краях земляка встретить! Ой, да сейчас мигом самовар поставим, пир горой закатим.
Она кинулась поднимать свое спусковое устройство, годившееся, видимо, и на роль маломерного летательного аппарата. "Мадам" заскочила внутрь капсулы и собралась совсем уже было оттолкнуться от земли своим шестом, но, внезапно поймав меня взглядом, остановилась и, склонив голову набок, произнесла чуть ли не торжествующе:
– А девка-то у тебя, добрый молодец, помороченная.
– "Из-за острова на стяжень, – во всю мочь луженой глотки орал Лис, – на простор речной волны..."
Когда чай закончился, Сергей задумчиво поскреб затылок и, заявив, что встречу необходимо сполоснуть, умчался куда-то вниз по склону. Через полчаса он вернулся, волоча бутыль с прозрачной жидкостью, в которой, подобно золотым рыбкам в аквариуме, плавали стручки красного перца.
– Доставай, бабка, разносолы, – скомандовал Лис. – Понеслась душа по кочкам! – Затем, победно обведя общество взглядом, налил доверху пустые чайные чашки жидкостью из бутыли и предложил: – Ну что, вздрогнули?
И мы вздрогнули. Меня так дрожь не отпускала еще минут десять. Думаю, что и впредь, когда я буду вспоминать этот напиток, эффект наверняка повторится. По всей видимости, в спешке он спутал алкоголь, пригодный к принятию вовнутрь, с топливом для летательного аппарата Бабуси-ягуси. Сейчас Лис сидел, распоясавшись, и с явным удовольствием горланил удалые разбойные песни.
Пришедшая в себя Бетси Чедлэй сидела на ларе рядом со мной, то есть буквально вжавшись в меня, и глядела на все происходящее глазами круглыми, как у японцев в их собственных мультиках.
– "Выплывают расписные острогрудые челны", – вдохновенно выводил мой напарник.
Мощный гудок вроде тех, какими обмениваются при встрече пароходы, огласил округу. На глазах трезвеющий Лис осекся на полуслове и начал нашаривать рукоять лежавшей на скамье сабли.
– Что это было, бабуся?
– Ой, касатик, да ты не беспокойся, – замахала на него руками хозяйка, – не думай ничего плохого. Это гусли-самогуды, прах их побери. И ведь что обидно, все гусли как гусли, сидишь, бренчишь струнами, душу веселишь... у кого она, конечно, есть. А эти, будь они неладны, чуть песню услышат, давай гудеть, словно расшалившийся домовой в печной трубе.
– И много у тебя, бабуся, такого добра припасено?
– Да осталось еще кое-что с былых времен, – махнула рукой колдунья. – Вон, видишь, у порога сапоги валяются. Это не простые сапоги, семиверстные. Кто их наденет, семь верст одним махом пробежит.
– А почему только семь?
– Больше не выходит, подметки стираются. Или вот еще. – Она отогнула клюкой угол изрядно потертого коврика, на котором стоял стол.
На оборотной стороне ковра красовалась надпись "Самарканд". Одурманенный алкогольными парами, витавшими в избушке, я начал размышлять, что означает слово "арканд" и что он может сам, а что не сам.
– Это ковер-самолет, – сообщила колдунья, – но ведь что, шельмец, удумал: сам летает, метлой в избу не загонишь, а чуть кто чужой, бац на пол и... половичок половичком.
– Стеснительный, – посочувствовал Лис. Ковер под ногами слабо шевельнулся.
– Лежи уж, – прикрикнула на него бабуля. – Что еще? А вот, – она полезла на печь, – это, чтоб вы знали, меч-кладенец. – Старуха, с натугой кряхтя, вытащила нечто, завернутое в холстину.
– Положи, положи, родная, и не надрывайся, – поспешил ей на помощь Лис, подхватывая бабусю и ее сверток. – Ого! – с невольным почтением произнес он, принимая из рук леди бесценную поклажу. – Пуда два, не меньше.
– Ровно два пуда два фунта, – уточнила Баба-яга. Сережа трепетно положил сказочный меч на стол и начал разворачивать холстину. Оружие имело крайне неудобную литую бронзовую рукоять в странных выступах и впадинах и с парой трехглавых драконов на месте крестовины. Квадратный в сечении клинок имел три дюйма толщиной и сохранял ее от пяты до рубленного под прямым углом острия. Одним словом, что-то из тех мечей, какие любят изображать в руках у перекачанных дуболомов нерадивые иллюстраторы фантастических книг.
– Да, не про нас оружие. – Лис попробовал было взмахнуть мечом, но, решив не позориться, положил на место.
– Вот и все так кладут, – подытоживая увиденное, сообщила хранительница сокровищ. – Оттого и "кладенец" называется. Вот намедни, лет сто назад, заходил добрый молодец из шотландских краев, с Кощеем Бессмертным драться. Звали его странно. Не по-мужски – Дунькой. Кажись, Дунька Мак-Ладан... или Мак-Лапоть, точно не помню. Ему предлагала – не взял. А самого-то сабля, тьфу, мне вовсе не понравилась. Рукоять у нее длинная, оберучная. Я ему еще говорю: "Куда ж ты, голуба, на Кощея идешь, когда саблю в одной руке удержать не можешь?" А он в ответ: "Ты меня, старая, не учи, это не сабля, это кота..." Сейчас верно не скажу, но что-то про кота говорил. Ей уже, мол, две тысячи лет. Ее лично для меня выковали, хотя таких тогда еще и не делали вовсе...
Но, правда, что мудрить, Кощею он голову снес. Такое там началось! Все горит, взрывается. Кощеев дворец вдребезги, что стеклянный, искры во все стороны! В самого Дуньку молнии лупят... я от страху чуть из ступы не вывалилась. Проще уж было по старинке утку с зайцем ловить да иглу ломать. Эх, – Баба-яга горестно подперла подбородок рукой, – уходит времечко, мало нас осталось. Отовсюду нам гонения и притеснения. Хочу теперь за Урал-камень идти. Там, говорят, леса нехоженые, тропы нетоптаные. Да вот на тебе, в Вольгин-ров уперлась, не перейти тебе, не перелететь. – Она уронила на стол слезинку и вновь горестно вздохнула.
– Тю, – возмутился Лис, – ты шо, подруга? Тебе на ту сторону надо? Так я тебя вместе с барахлом на челнах мигом перекину. У меня ж в отряде все нашенские, что ж они, родной Бабе-яге не помогут? Да за милые веники!
– Ой, надежа-касатик, уж и не знаю, как и благодарить тебя!
– Благодарить, говоришь? Да об чем речь, какие же счеты между своими. Хотя... что ты там сказывала, мол, у Вальдара девка помороченная?
– А помороченная и есть. Чужое слово на нее положено, чужое имя ей дадено, чужая душа ее душу гложет.
– А могла бы ты, бабулечка, этот морок прочь отогнать?
– Дело нелегкое, – вздохнула ведьма. – Морок на ней сильный. Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Попробую заклятием черно слово одолеть, да что из этого выйдет? – Она развела руками. – Да ты не бойся, девица-красавица, зла я тебе не причиню. Мы с тобой один хлеб ломали, теперь, почитай, как сестры родные.
Я взглянул на испуганную Бетси, на ее "сводную сестру", стараясь понять, что мне следует предпринять в этой ситуации.
– Ты, добрый молодец, дурного в голову не бери, мое слово крепкое. Ступайте-ка пока на двор, лесным духом подышите. Негоже вам видеть, что здесь делаться будет.
Мы вышли.
– Ну что, Вальдар, кто не рискует, тот не пьет шампанское?
– Судя по тому, что мы сегодня пили, риск – это не для нас, – огрызнулся я.
– Да нэ журись, кумэ. – Напарник положил руку мне на плечо. – Пройдуть годы, усэ наладится. Боишься, что Баба-яга слова своего не сдержит? Не бойся, это же Русь, здесь слово – закон. И никакие иные законы для Руси не писаны.
– Ладно, – махнул рукой я, пытаясь отвлечься от мрачных мыслей. – Лучше расскажи, что у нас о Пугачеве слышно. Из окна доносились завывания колдуньи:
– Посреди Окиян-моря выходила туча грозная с буйными ветрами, что ветрами северными, подымалась метель со снегами, нагонялись волны на высок терем, вылетали орлы черны , на широк дол выходила красна девица, к горному студенцу...
– ...В душе Пугачев уже готов к переговорам. Его надо немного дожать, но этого я сделать не могу, не вызывая подозрений. Отправляться можем хоть сейчас, но, сам понимаешь, какая вожжа этому ядреному самодержцу под мантию попадет, никому не известно. Он сейчас лютует дико. Чувствует, что хвост прищемили. Я, конечно, подстрахую, но основная работа все-таки на тебе.
Я безмолвно смотрел на своего напарника. Да, мы были знакомы прежде. В самом начале моей институтской карьеры я видел эту высокую, худую, на редкость подвижную фигуру у себя на тренировках. Если не ошибаюсь, он учился работать с парными короткими мечами, только тогда лицо его было гладко выбритым, теперь же его украшали усы и борода. Но забыть этот хитрый взгляд и эту переносицу в форме латинской буквы S было невозможно.
– ...Умываю я красну девицу из загорного студенца ключевой водой; стираю я с красной девицы все узороки с призр-роками, отмахиваю я от красной девицы зловещих воронов с воронихами, с ворончатами; отгоняю от красной девицы ее заклятого врага, что того врага, что заронил призорокив в ее тело белое, в ее сердце ретивое, что того врага, что затмил очи ясны...
– Нет, – покачал головой я, – сегодня я с тобой не пойду. Надо дотащить конвой до Казани. Да там, считай, день-два. На круг дней пять выходит.
– Хорошо, я буду ждать тебя в степи за Казанью в полудне пути. Постарайся не задерживаться, не то батьку без меня родимчик хватит. Уйдет за Хвалынское море, ищи его потом!
Я кивнул.
– ...А буде кто покусится порушить мой заговор, ино ему провалиться в бездны преисподние, в яму угольную, а красной девице быть подобру-поздорову.
Как только отзвучали эти слова, над утесом повисла тишина. Мы с казачьим атаманом напряженно глядели на затворенную дверь избушки. Она все не открывалась и не открывалась. Наконец дверь тихо заскрипела, и на пороге появилась красная от напряжения Баба-яга.
– Хух, – сказала она, вытирая рукавом пот со лба. – Нет, голуби мои, так ничего не получится.
– Что с Бетси? – выпалил я.
– Спит, голуба сердешная. Впервые за многие и многие недели спит спокойно. Да только дело здесь не шутейное: смерть в ногах у нее сидит, того и гляди, к изголовью переберется. Одним заклинанием здесь не обойтись. Смерть на краткий миг обмануть можно, прогнать ее никому не удавалось.
– Так что же делать? Старуха пожала плечами:
– В домовину ей надо. Трижды на три дня.
– Это в гроб, что ли? – прошептал я.
– В него, касатик. Чтоб ни света белого, ни звука малого.
– Неужели нельзя иначе?
– Нельзя! – нахмурилась колдунья. – Из жизни в жизнь без смерти за сорок дней перешла. К себе обратно путь через смерть лежит: девять дней самый малый срок.
– Да ведь...
– Не умрет, – словно читая мои мысли, покачала головой ведьма. – Жар-цветок ваши слова слышал. Лада за вас слово молвила. Вы сердцем едино загадали – жива будет. Да вот только тебе, добрый молодец, от того прок малый.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Бетси Чедлэй спала на печи, закутанная в одеяло. Судя по умиротворенному выражению ее лица, спала она действительно спокойно, как-то по-детски посапывая носом.
– Мадам, – обратился я к Бабе-яге, – надеюсь, что вы можете сотворить чудо. Когда Бетси проснется, я постараюсь убедить ее остаться с вами. Полагаю, она меня послушает. Но позвольте узнать...
Я замялся. Мне было известно, кто наложил чары на девушку, известно, во всяком случае, я подозревал, для чего было затеяно все это "омоложение"... Но каким образом удалось Калиостро сделать то, что он сделал?
Меня не оставляла мысль, что нам еще предстоит встретиться лицом к лицу, и подготовиться к предстоящей встрече надлежало весьма тщательно. Уж больно непрост был мой предстоящий противник. Но, как говорится, цель и фигуранты преступления были установлены, теперь следствию осталось выяснить способ его совершения. А дальше, полагаю, его сиятельство ожидали множественные разочарования в жизни, возможно даже несовместимые с оной.
Однако спрашивать колдунью о методах ее работы, пусть даже не ее, а, так сказать, коллеги, было, по-видимому, не слишком разумно. Кто же станет делиться секретами фирмы с первым встречным?
– Мой друг хочет узнать, – видя мое замешательство, вклинился в разговор Лис, – что за злой колдун нашу красну девицу зачаровал и какого рожна ему это было нужно?
– Ну, какого рожна надо было, я сказать не могу, – развела руками Яга, – а вот образ чародея неведомого, если хотите, я вам выведу.
– Было бы очень любезно с вашей стороны.
– Ну, касатики, это я мигом. – Старуха суетливо подскочила к столу. – Где тут оно у нас? – Она вытащила блюдце из-под одной из чашек и посмотрела его на свет. – Не оно... Тоже не оно, – отставила она в сторону второе блюдце. – А вот и оно! – Бабуся-ягуся поставила посреди стола блюдце, на мой взгляд, ничем не отличавшееся от своих собратьев. Простенькое такое блюдечко с голубой каемочкой. – Так, это есть. Теперь... Где ж фрукта-то? А! – Бабуся подняла вверх палец. – Вспомнила! – Она подняла крышку ларя, на котором за чаем сидели мы с Бетси, и углубилась в изучение его содержимого. – Кстати, если интересуетесь, – она вытащила из ларя пару вставных челюстей, на мой взгляд, вполне обычных, хотя и несколько крупноватых, – зубы-самоеды, есть вот еще путы-самовязы...
– Бабусь, не отвлекайся, – попросил, улыбаясь, Лис. – Все эти папиросы-самокрутки оставим до следующего раза.
– Да-да, касатик. Вот оно, мое пригожее, вот оно, мое славное. – С этими словами пожилая леди извлекла из забитого волшебным хламом ларя крупное желтое яблоко, прекрасно сохранившееся, несмотря на такой странный способ хранения. Закрыв крышку, она положила яблоко на блюдечко и заговорила нараспев, слегка подвывая: – Яблочко золотое, чистым соком налитое, прокатись-пройдись по кругу, все поведай мне, как другу, что было да как оно было, где бы оно ни было. Выведи мне злого ворога, наложившего мороки тяжкие на красну девицу.
Послушное заклинанию яблоко завертелось на блюдце, словно стирая белую глазурь со сверхплоского экрана его донышка.
– Мелковата посуда, – вздохнул Лис. – На Западе, бабуся, в таких случаях уже давно блюдами для торта пользуются.
– Ну уж прости, родимый, – развела руками Баба-яга, – чем богаты, тем и рады.
На экране разворачивалось действие. Малюсенький Калиостро сопровождал в уединенную башню старинного замка величественную, богато одетую женщину, неуловимо похожую на Бетси. "Вернее было бы сказать, что Бетси похожа на нее", – подумал я, невольно ловя себя на мысли, что по-прежнему продолжаю думать о ней как о настоящей герцогине Кингстон.
– А шо, звука нет? – вмешался Лис.
Картинка сменилась другой: та самая дама в каком-то странно расслабленном состоянии восседала в глубоком кресле, безвольно уронив руки на подлокотники. Перед ней, испуская клубы разноцветного дыма, стояли восточные курильницы, у ног ее с блюдом тропических плодов в руках сидела девушка в длинном, до пят, темном одеянии с непроницаемо густой чадрой на лице. Вокруг горело множество свечей. Невозможно было определить, день там или ночь, поскольку в комнате не было ни одного окна. Дама что-то произносила, рот ее беззвучно открывался, и, хотя слов не было слышно, казалось, что говорит она словно во сне. Выражение ее лица оставалось неизменным и будто бы отсутствующим.
– Так чего, со звуком совсем никак? – не мог угомониться Лис. – Паршиво. Дедовская техника, вернее сказать – бабовская. Ладно, – он подсел ко мне, – посмотрим без звука.
– Так ведь, ваше величество, тут как раз случился ваш новый флигель-адъютант и все дело поломал.
– Да, ловок шельма. За то и ценю.
– Ума б ему поболее, – недовольно буркнул Потемкин.
– Ты об его уме не пекись, он мне без надобности. Ловкость же и верность свою он мне на деле доказал. И, полагаю, еще докажет. А вот ты, душа моя, о бумагах графовых повинен был мне сообщить немедля.
– Да что докладывать-то? Писем у меня на руках не осталось, а граф в тот же вечер из Петербурга утек. Бумаги же его, полагаю, сей же час после обыска в пепел обратились. Камдил-то наверняка Калиостро рассказал, что воры похитить у него намеревались.
– Ладно, прощаю тебя. Да только, видит бог, не верю я, Гриша, что ты токмо за политическими депешами людишек на графову квартиру посылал. Признавайся, чего искал?
– Да Катя!
– И нечего катькать, а то я тебя не знаю. Ну, говори – что? Рецепт варки золота? Эликсир юности?
– Всяко было, – вздохнул сконфуженный Потемкин.
– Гриша! Ну, я понимаю Орлов, неуч-верхохват, но ты же в университете обучался, должен бы понимать: невозможно из свинца золото варить, хоть ты сам с головы до ног ртутью облейся! Бредни вся эта премудрость!
– А Кингстоншу-то омолодил!
– Омолодил, – грустно вздохнула Екатерина, – твоя правда. А ты бы, значит, хотел, чтобы и я омолодилась? Молчи, молчи, по глазам вижу, что хотел бы... Я и сама хотела бы, да и кто ж того не хочет! Но только странность одна имеется: я по всей Европе разведать велела о людях, коих Калиостро омолаживал. Так вот, все они, без изъятия, через год, от силы полтора, либо умирали от неведомых болезней, либо в уме повреждались.
– А вон Кингстонша жива-здоровехонька. Да хороша, как маков цвет.
– Так ведь и года еще не прошло с тех пор, как он ее молодой сделал. Поживем – увидим, что с ней станется. Пока же господин шарлатанов великий магистр пусть посидит в Митаве. Неча ему в столице воду мутить. Ладно, – вздохнула императрица, – совсем ты меня растревожил. Ступай, одна хочу побыть. После вернешься. И вот еще что, не забывай, Гриша, что ты Военной коллегии вице-президент, полки Суворову на Волгу снаряди лучшим образом, сам мне за них ответишь. Смотри, чтобы ни в чем недостатка не было. Да не тяни, отправляй поскорее. А теперь ступай.
Ветер продолжал шуметь в соснах, и белки, подозрительно глядя на меня своими круглыми черными глазками, носились вокруг, выскакивая порой чуть ли не из-под ног.
– О, капитан, насилу пробился, – раздался на канале связи жизнерадостный голос Лиса. – К тебе, шо в Дом советов, не дозвонишься! С кем это ты там болтал?
– Новости слушал, – отмахнулся я. – Где тебя носит? Я уже устал ждать.
– Ой, да нэ журыся, кумэ, усе будет пучком!
– Как? – непонимающе переспросил я.
– Каком к низу. У меня для тебя тоже новость есть. Идя навстречу многочисленным заявкам руководства, в качестве мелкого подхалимажа в честь долгожданной встречи я возвращаю вам портрет, в смысле оригинал.
– Лис, ты с утра ничего не пил? – подозрительно начал я.
– Не-а, – обнадежил меня мой напарник, – я с вечера еще не останавливался. Ну, это к делу не относится. Ты мне тетку импортную, одна штука, заказывал?
– Гм-м. – Я все никак не мог привыкнуть к лисовской манере излагать оперативную информацию. – Заказывал. Только она... гм-м... не импортная, а, как это у вас говорится, изготовлена на экспорт.
– То все мелочи. Так вот я тебе ее щас доставлю в подарочной упаковке.
– Это она?
– Она-она, все, как ты описывал. Девушка 90-60-90 ищет приключений на нижние девяносто. Так вот, здесь она их уже нашла.
– Точно она?
– Ты шо, меня за дурака держишь? – обиделся Лис. – Я ее спросил: как звать? Она – Лизавета. Я ей тогда: Камдила знаешь? Она говорит – знаю. Так шо не извольте сомневаться. Опять же, мужики с ней были, и один действительно в военной форме. Только не улан.
– Хорошо, давай тащи ее сюда.
Лис намеревался еще что-то сказать, но нашу беседу прервал какой-то натужный скрип, сдавленное кудахтанье, и на вершину утеса, взметывая целый фейерверк опавшей хвои, выползло нечто, при ближайшем рассмотрении оказавшееся покосившимся от времени деревянным срубом на двух четырехпалых куриных лапах. Впрочем, лапы более напоминали страусиные в укороченном варианте, а еще точнее, мощные ходули какой-то доисторической птицы, название которой я никак не мог вспомнить.
Изба, едва не зацепив меня, добрела до самого обрыва и замерла, странно балансируя на одной ноге. "Сейчас вниз бросится, – ошалело глядя на бродячее строение, подумал я. – Это надо же, довели жилище!" Кто довел, я не успел уточнить. Небо вдруг локально потемнело, сосны изогнулись, и что-то темное со страшным свистом, напоминающим свист падающей авиабомбы, рухнуло с небес на камни. Я поспешил укрыться за соснами, не желая, чтобы это что-то случайно упало мне на голову. Однако, к моему удивлению, перед самой землей спускаемый аппарат резко затормозил, начисто игнорируя законы аэродинамики, и приземлился вполне мягко.
Пожилая леди, находившаяся в спускаемой капсуле, по-моему, мало переживала из-за негерметичности своего агрегата и колоссальной перегрузки, возникшей при столь стремительном спуске. Мадам ступила на земную твердь, откинула в сторону шест с пучком веток на конце и, уперев руки в боки, гневно обратилась к самоходной избе:
– Ну, и куда ты забрела, короед тебя заешь! А ну-ка повернись ко мне передом, к лесу задом, когда я с тобой разговариваю! – Строение оживленно закудахтало и начало переминаться с ноги на ногу. – Давай, давай, пошевеливайся! – командовала хозяйка халабуды. – Ты где, кстати, баню оставила? – Изба вновь оживленно закудахтала. – Ага, она тебя внизу дожидается, ей с утиными лапами по кручам карабкаться неудобно. А тебе, значит, удобно?! – Старуха гневно нахмурилась, но вдруг осеклась и начала нервно принюхиваться. – Чую-чую, человеческим духом пахнет. – Она вновь потянула носом воздух. – Не русским. Не хохляцким. Не татарским. Козья морда, даже не шотландским! Хотя не-ет, на шотландский немного похоже.
Последнее утверждение потрясло меня более всего увиденного. Вот уж не ожидал, что вот так, на нюх, можно определить слабую примесь шотландской крови.
– А ну выходи, кто бы ты ни был! – неожиданно мощно рявкнула "фея бродящего домика".
Она вновь вооружилась своим шестом и оскалила в недоброй ухмылке тридцать два отменных зуба, не оставлявших ни малейшего сомнения в ее плотоядности. "Элиссон Гросс"<Элиссон Гросс – английский аналог Бабы-яги>, – прошептал я про себя и, выступая из-за дерева, обнажил свои богемские стволы. Над утесом нависла тягостная пауза. Старая колдунья настороженно глядела на пистолеты. Я, не менее настороженно, ловил каждое ее движение, не имея ни малейшего представления, чего ждать в подобной ситуации от такой милой леди.
– Покачаюся, поваляюся, человечьего мяса поевши, – тихо начала старая ведьма, перехватывая поудобнее свою дубину и делая шаг в мою сторону.
Я вскинул один из пистолетов и нажал спусковой крючок. Шишка, свисавшая с ветки над головой старухи, разлетелась вдребезги, осыпая ее дождем коричневатых обломков. Элиссон Гросс остановилась.
– Стрелять будешь? – с каким-то отчаянием в голосе спросила она.
– Если не договоримся – обязательно, – заверил ее я. – Ладно, – она опустила метлу, – давай договариваться. Говори, зачем пришел?
– Прошу прощения, мэм, но я давно здесь стоял. Это вы, с позволения сказать, пришли.
– И то верно, – задумчиво произнесла колдунья, признавая правоту моих слов.
– Bay! – раздался возбужденно-радостный голос моего напарника. – Да никак Бабуся-ягуся! Какими судьбами, бабушка? – Лис возбужденно всплеснул руками, отпуская при этом влекомую за собой "девушку 90-60-90". Это было опрометчивое решение, несчастная тут же рухнула без чувств. Забыв обо всем, я бросился к ней на помощь. Казацкий атаман, похоже, не обратил на этот маневр ни малейшего внимания, всецело увлеченный негаданной встречей. – А я еще смотрю, что это за строение там внизу крякает?
– Крякает? А, не обращай внимания, – ответила Лису та, кого он называл Бабусей-ягусей. – Это моя баня в гору вскарабкаться не может.
– Шо, правда баня? Без балды? – Глаза оперативного сотрудника весело вспыхнули. – С горячей водой и березовыми вениками? С кваском?
– А как же, милок! Как же без них-то? Только оно, как добрый молодец приходит, сразу кулаком об стол: накорми его, напои, баньку истопи, спать положи... А чуть что не по их – враз пойдут все крушить, только щепы летят! А что б приветить бабусю – так этого не дождешься.
– Мадам, нема базару! Щас все тут станет, как лист перед травой.
– Какого базара? – не поняла его собеседница.
– Ой, да здесь никакого базара на полета верст вокруг. Но это ерунда. Ща мы вашу баньку в два пинка сюда затолкаем. У вас это, чан-самовар есть?
– Есть, – встрепенулась бабуся.
– Ну тогда чего воду в ступе молоть? Чай ваш, баранки наши. Ты, бабуля, за водой не слетаешь?
– Ой, не будем молоть, яхонтовый мой. Она ж тогда в воздух не поднимется! А за водой, это мы сейчас по-быстрому.
Я не вслушивался в беседу Лиса с местным фольклорным элементом. В состоянии полного ошаления я сидел над девушкой, находившейся в глубоком обмороке, и думал, какая нелегкая занесла ее в эти края. Ее действительно звали Елизаветой, и она действительно знала Вальдара Камдила, с той лишь разницей, что это была не Елизавета Орлова, а Елизавета Чедлэй, герцогиня Кингстон.
– ...Ну, так как еще может быть между земляками?
– А мы что, земляки?
– Бабуся, ну ты спрашиваешь! Ты ж под Миргородом стояла?
– Погоди, погоди, это там, где Диканька, что ли?
– Ну.
– Стояла, конечно.
– Так вот я с тех мест.
– Ой, голуба моя, касатик, – проговорила со всхлипами старушка. – До чего ж приятно в этих диких краях земляка встретить! Ой, да сейчас мигом самовар поставим, пир горой закатим.
Она кинулась поднимать свое спусковое устройство, годившееся, видимо, и на роль маломерного летательного аппарата. "Мадам" заскочила внутрь капсулы и собралась совсем уже было оттолкнуться от земли своим шестом, но, внезапно поймав меня взглядом, остановилась и, склонив голову набок, произнесла чуть ли не торжествующе:
– А девка-то у тебя, добрый молодец, помороченная.
– "Из-за острова на стяжень, – во всю мочь луженой глотки орал Лис, – на простор речной волны..."
Когда чай закончился, Сергей задумчиво поскреб затылок и, заявив, что встречу необходимо сполоснуть, умчался куда-то вниз по склону. Через полчаса он вернулся, волоча бутыль с прозрачной жидкостью, в которой, подобно золотым рыбкам в аквариуме, плавали стручки красного перца.
– Доставай, бабка, разносолы, – скомандовал Лис. – Понеслась душа по кочкам! – Затем, победно обведя общество взглядом, налил доверху пустые чайные чашки жидкостью из бутыли и предложил: – Ну что, вздрогнули?
И мы вздрогнули. Меня так дрожь не отпускала еще минут десять. Думаю, что и впредь, когда я буду вспоминать этот напиток, эффект наверняка повторится. По всей видимости, в спешке он спутал алкоголь, пригодный к принятию вовнутрь, с топливом для летательного аппарата Бабуси-ягуси. Сейчас Лис сидел, распоясавшись, и с явным удовольствием горланил удалые разбойные песни.
Пришедшая в себя Бетси Чедлэй сидела на ларе рядом со мной, то есть буквально вжавшись в меня, и глядела на все происходящее глазами круглыми, как у японцев в их собственных мультиках.
– "Выплывают расписные острогрудые челны", – вдохновенно выводил мой напарник.
Мощный гудок вроде тех, какими обмениваются при встрече пароходы, огласил округу. На глазах трезвеющий Лис осекся на полуслове и начал нашаривать рукоять лежавшей на скамье сабли.
– Что это было, бабуся?
– Ой, касатик, да ты не беспокойся, – замахала на него руками хозяйка, – не думай ничего плохого. Это гусли-самогуды, прах их побери. И ведь что обидно, все гусли как гусли, сидишь, бренчишь струнами, душу веселишь... у кого она, конечно, есть. А эти, будь они неладны, чуть песню услышат, давай гудеть, словно расшалившийся домовой в печной трубе.
– И много у тебя, бабуся, такого добра припасено?
– Да осталось еще кое-что с былых времен, – махнула рукой колдунья. – Вон, видишь, у порога сапоги валяются. Это не простые сапоги, семиверстные. Кто их наденет, семь верст одним махом пробежит.
– А почему только семь?
– Больше не выходит, подметки стираются. Или вот еще. – Она отогнула клюкой угол изрядно потертого коврика, на котором стоял стол.
На оборотной стороне ковра красовалась надпись "Самарканд". Одурманенный алкогольными парами, витавшими в избушке, я начал размышлять, что означает слово "арканд" и что он может сам, а что не сам.
– Это ковер-самолет, – сообщила колдунья, – но ведь что, шельмец, удумал: сам летает, метлой в избу не загонишь, а чуть кто чужой, бац на пол и... половичок половичком.
– Стеснительный, – посочувствовал Лис. Ковер под ногами слабо шевельнулся.
– Лежи уж, – прикрикнула на него бабуля. – Что еще? А вот, – она полезла на печь, – это, чтоб вы знали, меч-кладенец. – Старуха, с натугой кряхтя, вытащила нечто, завернутое в холстину.
– Положи, положи, родная, и не надрывайся, – поспешил ей на помощь Лис, подхватывая бабусю и ее сверток. – Ого! – с невольным почтением произнес он, принимая из рук леди бесценную поклажу. – Пуда два, не меньше.
– Ровно два пуда два фунта, – уточнила Баба-яга. Сережа трепетно положил сказочный меч на стол и начал разворачивать холстину. Оружие имело крайне неудобную литую бронзовую рукоять в странных выступах и впадинах и с парой трехглавых драконов на месте крестовины. Квадратный в сечении клинок имел три дюйма толщиной и сохранял ее от пяты до рубленного под прямым углом острия. Одним словом, что-то из тех мечей, какие любят изображать в руках у перекачанных дуболомов нерадивые иллюстраторы фантастических книг.
– Да, не про нас оружие. – Лис попробовал было взмахнуть мечом, но, решив не позориться, положил на место.
– Вот и все так кладут, – подытоживая увиденное, сообщила хранительница сокровищ. – Оттого и "кладенец" называется. Вот намедни, лет сто назад, заходил добрый молодец из шотландских краев, с Кощеем Бессмертным драться. Звали его странно. Не по-мужски – Дунькой. Кажись, Дунька Мак-Ладан... или Мак-Лапоть, точно не помню. Ему предлагала – не взял. А самого-то сабля, тьфу, мне вовсе не понравилась. Рукоять у нее длинная, оберучная. Я ему еще говорю: "Куда ж ты, голуба, на Кощея идешь, когда саблю в одной руке удержать не можешь?" А он в ответ: "Ты меня, старая, не учи, это не сабля, это кота..." Сейчас верно не скажу, но что-то про кота говорил. Ей уже, мол, две тысячи лет. Ее лично для меня выковали, хотя таких тогда еще и не делали вовсе...
Но, правда, что мудрить, Кощею он голову снес. Такое там началось! Все горит, взрывается. Кощеев дворец вдребезги, что стеклянный, искры во все стороны! В самого Дуньку молнии лупят... я от страху чуть из ступы не вывалилась. Проще уж было по старинке утку с зайцем ловить да иглу ломать. Эх, – Баба-яга горестно подперла подбородок рукой, – уходит времечко, мало нас осталось. Отовсюду нам гонения и притеснения. Хочу теперь за Урал-камень идти. Там, говорят, леса нехоженые, тропы нетоптаные. Да вот на тебе, в Вольгин-ров уперлась, не перейти тебе, не перелететь. – Она уронила на стол слезинку и вновь горестно вздохнула.
– Тю, – возмутился Лис, – ты шо, подруга? Тебе на ту сторону надо? Так я тебя вместе с барахлом на челнах мигом перекину. У меня ж в отряде все нашенские, что ж они, родной Бабе-яге не помогут? Да за милые веники!
– Ой, надежа-касатик, уж и не знаю, как и благодарить тебя!
– Благодарить, говоришь? Да об чем речь, какие же счеты между своими. Хотя... что ты там сказывала, мол, у Вальдара девка помороченная?
– А помороченная и есть. Чужое слово на нее положено, чужое имя ей дадено, чужая душа ее душу гложет.
– А могла бы ты, бабулечка, этот морок прочь отогнать?
– Дело нелегкое, – вздохнула ведьма. – Морок на ней сильный. Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Попробую заклятием черно слово одолеть, да что из этого выйдет? – Она развела руками. – Да ты не бойся, девица-красавица, зла я тебе не причиню. Мы с тобой один хлеб ломали, теперь, почитай, как сестры родные.
Я взглянул на испуганную Бетси, на ее "сводную сестру", стараясь понять, что мне следует предпринять в этой ситуации.
– Ты, добрый молодец, дурного в голову не бери, мое слово крепкое. Ступайте-ка пока на двор, лесным духом подышите. Негоже вам видеть, что здесь делаться будет.
Мы вышли.
– Ну что, Вальдар, кто не рискует, тот не пьет шампанское?
– Судя по тому, что мы сегодня пили, риск – это не для нас, – огрызнулся я.
– Да нэ журись, кумэ. – Напарник положил руку мне на плечо. – Пройдуть годы, усэ наладится. Боишься, что Баба-яга слова своего не сдержит? Не бойся, это же Русь, здесь слово – закон. И никакие иные законы для Руси не писаны.
– Ладно, – махнул рукой я, пытаясь отвлечься от мрачных мыслей. – Лучше расскажи, что у нас о Пугачеве слышно. Из окна доносились завывания колдуньи:
– Посреди Окиян-моря выходила туча грозная с буйными ветрами, что ветрами северными, подымалась метель со снегами, нагонялись волны на высок терем, вылетали орлы черны , на широк дол выходила красна девица, к горному студенцу...
– ...В душе Пугачев уже готов к переговорам. Его надо немного дожать, но этого я сделать не могу, не вызывая подозрений. Отправляться можем хоть сейчас, но, сам понимаешь, какая вожжа этому ядреному самодержцу под мантию попадет, никому не известно. Он сейчас лютует дико. Чувствует, что хвост прищемили. Я, конечно, подстрахую, но основная работа все-таки на тебе.
Я безмолвно смотрел на своего напарника. Да, мы были знакомы прежде. В самом начале моей институтской карьеры я видел эту высокую, худую, на редкость подвижную фигуру у себя на тренировках. Если не ошибаюсь, он учился работать с парными короткими мечами, только тогда лицо его было гладко выбритым, теперь же его украшали усы и борода. Но забыть этот хитрый взгляд и эту переносицу в форме латинской буквы S было невозможно.
– ...Умываю я красну девицу из загорного студенца ключевой водой; стираю я с красной девицы все узороки с призр-роками, отмахиваю я от красной девицы зловещих воронов с воронихами, с ворончатами; отгоняю от красной девицы ее заклятого врага, что того врага, что заронил призорокив в ее тело белое, в ее сердце ретивое, что того врага, что затмил очи ясны...
– Нет, – покачал головой я, – сегодня я с тобой не пойду. Надо дотащить конвой до Казани. Да там, считай, день-два. На круг дней пять выходит.
– Хорошо, я буду ждать тебя в степи за Казанью в полудне пути. Постарайся не задерживаться, не то батьку без меня родимчик хватит. Уйдет за Хвалынское море, ищи его потом!
Я кивнул.
– ...А буде кто покусится порушить мой заговор, ино ему провалиться в бездны преисподние, в яму угольную, а красной девице быть подобру-поздорову.
Как только отзвучали эти слова, над утесом повисла тишина. Мы с казачьим атаманом напряженно глядели на затворенную дверь избушки. Она все не открывалась и не открывалась. Наконец дверь тихо заскрипела, и на пороге появилась красная от напряжения Баба-яга.
– Хух, – сказала она, вытирая рукавом пот со лба. – Нет, голуби мои, так ничего не получится.
– Что с Бетси? – выпалил я.
– Спит, голуба сердешная. Впервые за многие и многие недели спит спокойно. Да только дело здесь не шутейное: смерть в ногах у нее сидит, того и гляди, к изголовью переберется. Одним заклинанием здесь не обойтись. Смерть на краткий миг обмануть можно, прогнать ее никому не удавалось.
– Так что же делать? Старуха пожала плечами:
– В домовину ей надо. Трижды на три дня.
– Это в гроб, что ли? – прошептал я.
– В него, касатик. Чтоб ни света белого, ни звука малого.
– Неужели нельзя иначе?
– Нельзя! – нахмурилась колдунья. – Из жизни в жизнь без смерти за сорок дней перешла. К себе обратно путь через смерть лежит: девять дней самый малый срок.
– Да ведь...
– Не умрет, – словно читая мои мысли, покачала головой ведьма. – Жар-цветок ваши слова слышал. Лада за вас слово молвила. Вы сердцем едино загадали – жива будет. Да вот только тебе, добрый молодец, от того прок малый.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Отпечатки перста Божия никогда не идентичны друг другу.
Станислав Ежи Леи
Бетси Чедлэй спала на печи, закутанная в одеяло. Судя по умиротворенному выражению ее лица, спала она действительно спокойно, как-то по-детски посапывая носом.
– Мадам, – обратился я к Бабе-яге, – надеюсь, что вы можете сотворить чудо. Когда Бетси проснется, я постараюсь убедить ее остаться с вами. Полагаю, она меня послушает. Но позвольте узнать...
Я замялся. Мне было известно, кто наложил чары на девушку, известно, во всяком случае, я подозревал, для чего было затеяно все это "омоложение"... Но каким образом удалось Калиостро сделать то, что он сделал?
Меня не оставляла мысль, что нам еще предстоит встретиться лицом к лицу, и подготовиться к предстоящей встрече надлежало весьма тщательно. Уж больно непрост был мой предстоящий противник. Но, как говорится, цель и фигуранты преступления были установлены, теперь следствию осталось выяснить способ его совершения. А дальше, полагаю, его сиятельство ожидали множественные разочарования в жизни, возможно даже несовместимые с оной.
Однако спрашивать колдунью о методах ее работы, пусть даже не ее, а, так сказать, коллеги, было, по-видимому, не слишком разумно. Кто же станет делиться секретами фирмы с первым встречным?
– Мой друг хочет узнать, – видя мое замешательство, вклинился в разговор Лис, – что за злой колдун нашу красну девицу зачаровал и какого рожна ему это было нужно?
– Ну, какого рожна надо было, я сказать не могу, – развела руками Яга, – а вот образ чародея неведомого, если хотите, я вам выведу.
– Было бы очень любезно с вашей стороны.
– Ну, касатики, это я мигом. – Старуха суетливо подскочила к столу. – Где тут оно у нас? – Она вытащила блюдце из-под одной из чашек и посмотрела его на свет. – Не оно... Тоже не оно, – отставила она в сторону второе блюдце. – А вот и оно! – Бабуся-ягуся поставила посреди стола блюдце, на мой взгляд, ничем не отличавшееся от своих собратьев. Простенькое такое блюдечко с голубой каемочкой. – Так, это есть. Теперь... Где ж фрукта-то? А! – Бабуся подняла вверх палец. – Вспомнила! – Она подняла крышку ларя, на котором за чаем сидели мы с Бетси, и углубилась в изучение его содержимого. – Кстати, если интересуетесь, – она вытащила из ларя пару вставных челюстей, на мой взгляд, вполне обычных, хотя и несколько крупноватых, – зубы-самоеды, есть вот еще путы-самовязы...
– Бабусь, не отвлекайся, – попросил, улыбаясь, Лис. – Все эти папиросы-самокрутки оставим до следующего раза.
– Да-да, касатик. Вот оно, мое пригожее, вот оно, мое славное. – С этими словами пожилая леди извлекла из забитого волшебным хламом ларя крупное желтое яблоко, прекрасно сохранившееся, несмотря на такой странный способ хранения. Закрыв крышку, она положила яблоко на блюдечко и заговорила нараспев, слегка подвывая: – Яблочко золотое, чистым соком налитое, прокатись-пройдись по кругу, все поведай мне, как другу, что было да как оно было, где бы оно ни было. Выведи мне злого ворога, наложившего мороки тяжкие на красну девицу.
Послушное заклинанию яблоко завертелось на блюдце, словно стирая белую глазурь со сверхплоского экрана его донышка.
– Мелковата посуда, – вздохнул Лис. – На Западе, бабуся, в таких случаях уже давно блюдами для торта пользуются.
– Ну уж прости, родимый, – развела руками Баба-яга, – чем богаты, тем и рады.
На экране разворачивалось действие. Малюсенький Калиостро сопровождал в уединенную башню старинного замка величественную, богато одетую женщину, неуловимо похожую на Бетси. "Вернее было бы сказать, что Бетси похожа на нее", – подумал я, невольно ловя себя на мысли, что по-прежнему продолжаю думать о ней как о настоящей герцогине Кингстон.
– А шо, звука нет? – вмешался Лис.
Картинка сменилась другой: та самая дама в каком-то странно расслабленном состоянии восседала в глубоком кресле, безвольно уронив руки на подлокотники. Перед ней, испуская клубы разноцветного дыма, стояли восточные курильницы, у ног ее с блюдом тропических плодов в руках сидела девушка в длинном, до пят, темном одеянии с непроницаемо густой чадрой на лице. Вокруг горело множество свечей. Невозможно было определить, день там или ночь, поскольку в комнате не было ни одного окна. Дама что-то произносила, рот ее беззвучно открывался, и, хотя слов не было слышно, казалось, что говорит она словно во сне. Выражение ее лица оставалось неизменным и будто бы отсутствующим.
– Так чего, со звуком совсем никак? – не мог угомониться Лис. – Паршиво. Дедовская техника, вернее сказать – бабовская. Ладно, – он подсел ко мне, – посмотрим без звука.