Свержин Владимир. Трехглавый орел

   – Не дам, батька, не дам, – радостно согласился Лис. – Коли ты соврешь, я зараз покраснею.
   Пугачев подозрительно поглядел на своего советника. До красноты ему было еще далеко, примерно эдак жбан горилки.
   – Так вот, – продолжал докладчик. – Повинилась мне Катерина во многих грехах своих, кои я здесь сказывать не буду. Почто из избы сор выносить? А токмо один из них всех горше, и вина за то на Катьке немалая. Прогуляла она, пробоярила исконные наши заморские вотчины и дедины. Закревский, как то бишь они именуются?
   – Русь Заморская, государь-надежа.
   – Точно.
   – Ой, чулы б вы, браточки, як там ныне кляти вороги именують наш родимый остров Буян. Ньюфаундленд, – произнес Лис с мерзкой гримасой, будто сплевывая ненароком попавшего в рот таракана. – Повбывав бы.
   – Слыхали, шо енерал бает! Поругание и запустение в исконных наших землях. – В уголках глаз Пугачева блеснули слезы, скупые, как профсоюз ростовщиков. – Катька сама хотела было туда сунуться, да кишка у нее тонка. Братана своего позвала, короля аглицкого, – тоже жидковат. Нет в них могутной русской силушки, – поднимая голое до очень «фортэ», гремел Пугачев. – Нет в них хороброго духа русского, войска настоящего. А кто лучшее в мире войско?
   – Мы! – рявкнула завороженная старшина.
   – Кого пуля страшится, перед кем сабля трусится?
   – Пред нами. – горланили казаки.
   – Кто един, как пальцы в сжатом кулаке? – Пугачев поднял сжатый кулак вверх, не то угрожая небесам, не то подсказывая старшине искомую разгадку.
   – Мы! – в экстазе ревели его сподвижники.
   – Пока мы едины, мы – непобедимы! – казалось, уже сам заведенный своим шаманством, выпевал Пугачев. – Освободим от лютого ворога отчины и дедины! Омоем ворожъей кровушкой сабли наши острые!
   – Любо! – орали атаманы. – Любо, государь! Любо!
   – Ну что, Вальдар, можешь приезжать за ответом. Да не забудь там напеть кому надо про особые заслуги.
   – А у кого какие вопросы есть, отеля на них ответит мой енерал-аншеф Закревский. – Пугачев развернулся и, не прощаясь, вышел из зала.
   – Ну что, – резюмировал увиденное Лис, – как говаривал дедушка Ленин: «Мысль, овладевшая массами с особым цинизмом, в извращенной форме, должно быть, очень дельная мысль».
 
   Потянулись серые будни, день за днем, неделя за неделей, месяц за месяцем. Каждодневная суета подготовки к отправке за море экспедиционного корпуса князя Заволжского. Под этим именем Пугачев значился во всех официальных документах, хотя в герольдии, похоже, не спешили записывать сей гордый титул в число других княжеских родов. Впрочем, насколько мне было известно, подобная вольность в обращении с титулами в почти родном мне XVIII веке была в порядке вещей. Тот же Калиостро менял себе титулы, словно парики. Да и что Калиостро, будущий наследник российского престола цесаревич Павел, совершавший не так давно свадебное путешествие по Европе, скрывал свое имя за многозначительным титулом графа Северного.
   Дело шло своим чередом. Контуры предстоящей авантюры становились все более реальны. Оставленный Екатериной надзирать за подготовкой экспедиции, я сбивался с ног в разъездах по России, стараясь выбить хорошее оружие в Туле, добротные холсты в Иванове, верховых коней в Малороссии и многое, многое другое, без чего нашествие на североамериканские колонии столкнулось бы с массой неразрешимых проблем.
   К моей радости, наша команда, как говорится, играла в полном составе. Как видно, сочтя устоявшийся коллектив вполне работоспособным, Екатерина оставила мне Ислентьева с Ржевским. И если первый изображал по городам и весям грозное и недреманное око тайной канцелярии, второй оказался практически незаменим в решении неразрешимых задач. Главное было поставить перед ним задачу и не говорить, что она неразрешима. Успех был гарантирован.
   Частенько заезжал носившийся по тем же нуждам, но уже от лица князя Заволжского Лис, иной раз весьма помогая справляться с щекотливыми ситуациями, то и дело возникавшими при общении с почтенным российским купечеством.
   – Вальдар, – ворвавшийся в мою комнату аншеф Закревский едва не сбил с ног Редферна, несшего поднос с чаем, – ты сегодня на склад заходил?
   – Нет, – покачал головой я. – Еще не успел. С утра были торговцы с зерном. Пытались меня убедить, что для лошадей подмокший овес даже полезнее, чем обычный.
   – Ну и как успехи?
   – Я велел Ржевскому попробовать накормить этим овсом лошадей из экипажей этих купцов. А поскольку животные такую, с позволения сказать, овсянку есть отказались, я их счел больными и до полного излечения оставил при особой экспедиции.
   – А экипажи? – На лицо Лиса наползла злорадная улыбка.
   – Лис, ты что, нас за разбойников держишь? Экипажи были абсолютно здоровы, как и конская сбруя. Мы их купцам честно вернули. Ржевский купцов в сбрую запряг и кнутом к городским воротам прогнал. Я к ним обещал после обеда зайти, остальных коней проверить, не заболели ли? Если, конечно, нормальный овес не отыщется.
   – Ну а купцы что?
   – Ну, известно что, в тайную канцелярию доносы пишут. Ислентьев этими доносами, почитай, всю зиму печь вместо дров топил.
   – Что ж, неплохо. Ну, я к тебе вот с какой бедой. Прибыла сегодня на склад партия мундирной ткани солдатской кондиции по пятаку аршин. Что тебе сказать! Я не могу себе представить, на какую диету надо посадить моль, чтобы она отважилась жрать эдакое дерьмо. Само в руках расползается. Уж и не знаю, где второй гильдии купец Прокопий Захарович Череповатов этакое сокровище откопал.
   – Господи, – вздохнул я, принимая из рук Редферна чашку с ароматным, свежезаваренным чаем. – Ну когда же здешние купцы поймут, что торговать честно значительно выгодней?
   – Вальдар, ты совсем какой-то англичанин. А как же священный принцип: "Не нажухал – день пропал"? Ты пораскинь мозгами: вот пришли сегодня купцы втуливать тебе с говна пенку. Почему они это сделали? Потому что ты: а) иностранец, б) военный и в) состоишь на государевой службе, следовательно, личного интересу в деле не имеешь. Человек втройне темный и в торговле фишку не рубящий. Ну, прогнал ты их кнутом по городу, ну, экспроприировал лошадей. Дело, конечно, святое. Но шо мы имеем на выходе? Купцы убедились, что ты неотесанный дикарь и вести торги по понятиям не умеешь. Нормальный овес у них, может, и сыщется, хотя не факт, но где-нибудь как-нибудь они тебя все равно кинут. Теперь им известно, что голая проходка здесь не катит, тут надо придумывать кидалово похитрее.
   – И что же ты предлагаешь?
   – Элементарно, Ватсон! Надо развести купцов на бабки. Если ты их выставишь из монет, они поймут, что имеют дело с серьезным уважаемым человеком с понятиями. А то гусары, тайная канцелярия! Ты бы еще пушки сюда привез!
   – Хм... И как ты себе это представляешь? – Я недоверчиво покосился на напарника, понимая, что лично мне подобные игры с купцами не сулят ничего хорошего.
   – Как себе представляю? Буквально воочию. Если вы мне немного поможете, то нынче же вечером я обещаю торжественное разведение лоха ушастого плюс отменный ужин за счет потерпевшей стороны.
   – Что ж, я весь в твоем распоряжении.
   – Вот и славно. А теперь, как говаривал классик российской словесности Достоевский устами Родиона Раскольникова: "Самое время нарубить бабок".
 
   Побледневший слуга в ситцевых шароварах, онучах и фисташковой лакейской ливрее, обшитой потрепанным желтым галуном, доложил, едва не глотая слова от благоговения:
   – Генерал-аншеф, светлейший князь и многих орденов кавалер Закревский. – Произнеся это, и.о. лакея отодвинулся от двери и сложился под прямым углом, словно подставляя свою спину под шляпу и перчатки входящего генерала.
   – Да полноте. – Лис, картинно опираясь на трость и придерживая изрядной длины шпагу, вошел в купеческий особняк, более всего напоминавший большую двухэтажную избу с аттическим портиком о шести колоннах и резным крыльцом за этими колоннами. – Я сегодня попросту, без чинов. – С этими словами мой напарник протянул оробевшему слуге свою треуголку и шикнул: – Пшел вон.
   Пятясь задом, тот поспешил ретироваться, чтобы не сердить вельможного генерала. Расшитый золотом мундир Лиса был щедро осыпан орденами разных стран и народов. По всей видимости, мой друг не преминул повесить на себя все, что оставалось в заветном пугачевском сундучке.
   – Ты ли купец Прокопий Захариев Череповатов?
   – Я, ваша светлость, – поклонился дородный хозяин, пытаясь половчее напялить пудреный парик на свою голую шишкастую лысину.
   – Вот и славно. Что ж, принимай гостя, купец. Дело у меня к тебе есть.
   – Эй, Прошка! – крикнул купец, не сводя завороженного взгляда с переливающихся всеми цветами радуги звезд и крестов на генеральской груди. – Вели самовар ставить. Да хозяйке скажи, чтоб собрала нам с высоким гостем закусить. Да пошевеливайся!
   – Это верно, – милостиво склонил голову Лис. – Закусить с дороги первейшее дело. – Он уселся в высокое резное кресло, из которого только перед этим встал хозяин, и указал ему на табурет против себя: – Садись, мон шер. – Купец, все еще не пришедший в себя от появления в своем доме столь знатного господина, неуверенно присел на краешек, словно ожидая услышать команду "смирно". – Знаешь ли ты, кто я?
   – Прощения просим у вашей светлости, не оповещен. Никак губернатор наш?
   – Тьма ты деревенская! Губернатор... Бери выше! Я самого государя нашего начальник штабу и ближайший советник.
   Мир, внезапно заключенный между Екатериной и Пугачевым, внес в народные умы полную сумятицу. Никто уже не мог сказать наверняка, является ли вчерашний разбойник Емелька Пугач буйным казачьим атаманом, светлейшим князем Заволжским или же таки чудом спасшимся государем Петром III. Но споры спорами, а в России издавна принимали по одежке. Одежка же у моего напарника, невзирая на маскарадность, имела вполне царственный вид.
   – Так... а... Рад служить... Чем обязаны столь именитому гостю? Чего изволите-с?
   – Слышал я, что у тебя, брат, сукна первостатейного взять можно. Чтоб в заморском походе господам генералам не срамно было перед ворогом показаться.
   – Ваша правда, ваше превосходительство. Хоть всю Москву обойдите, хоть до Питера доедьте, а лучше, чем у меня, всеравно сукна не сыщете.
   – Ну, этих песен, брат, я знаешь сколько слыхал! Оно ложь не вошь, за волос не цепляется. Ты мне сперва товар покажи, а уж потом нахваливай. Да токмо помни, не ты один на свете, не у тебя, так у другого сукно куплю. Батюшка-государь повелел, чтоб сукно качества было на-и-луч-шего, – Лис поднял указующий перст к потолку, – а потому желает он среди купцов по чести конкурс провести, чей товар краше да дешевле,
   – Так не извольте сумлеватъся, – засуетился купец, предвкушая возможные барыши. – У меня товар наипервейший люкс.
   – Ты давай товар лицом кажи, а не словами вешай. Государь наш батюшка не скуп, но к качеству зело придирчив. Платит царь добре: хошь серебром, – Лис извлек из кармана пригоршню целковых, – хошь ассигнациями, – жестом фокусника он явил из другого кармана пачку аляповатых купюр, – а хошь государевым векселем.
   – Серебром бы, серебром бы, батюшка.
   – Да что ты мелешь, купец? Нешто я у тебя уже товар беру, что ты мне о деньгах толкуешь? Я с тобой во-още говорю.
   – Прошка! – чуть не надрываясь, проорал оживившийся при виде денег купец. – Где там тебя, шельмеца, носит?
   Давешний лакей, но уже без ливреи, в кумачовой простой рубахе, подпоясанной вервием, влетел в комнату на зов хозяина и вновь сложился пополам.
   – Ну-ка, слетай на склад да принеси отрез самого лучшего офицерского сукна наипервейшего сорта. Какого колеру изволите, ваше высокопревосходительство?
   – Синего, аки майское небо.
   – Все слышал? Беги бегом, да чтоб в пути не останавливался, ворон не считал, не то вожжей получишь.
   – Так вот я о чем толкую. Как государь решил состязание промеж купцов устроить, так и говорит мне: "Желаю я найти купца, честного да крепкого. А уж коли сыщешь такого, велю его назначить поставщиком двора во веки вечные".
   – Да неужто? – всплеснул руками Череповатов. В комнату вплыла дородная дама с не менее дородным самоваром в руках и вальяжно прошествовала мимо Лиса к столу, слегка покачивая на ходу необъятными бедрами и демонстрируя восхищенной публике все три своих роскошных подбородка.
   – Это Глашенька, супруга моя, – возбужденно запричитал купец. – Поклонись его светлости, дуреха.
   Женщина, которой по комплекции кланяться было явно не с руки, попыталась исполнить просьбу мужа, но получившееся назвать поклоном можно было весьма условно.
   – Пошла вон, чухонка. Учишь тебя, учишь! Никакого высокого понятия не имеешь, как с господами разговаривать.
   Лис безучастно следил за этой сценой, постукивая тростью об пол.
   – А вот откушайте пока. Чаек душистый, только-только закипел. Вот прянички печатные, пирожочки капустные прямо из печи. Отведайте, ваша светлость, не побрезгуйте.
   Чаепитие уже близилось к концу, когда в комнату ввалился запыхавшийся от быстрого бега Прошка с отрезом ткани под мышкой.
   – Как вы изволили, Прокопий Захаробич самая, что ни на есть разнаипервейшая.
   Череповатов принял сукно у слуги и, осмотрев, протянул генерал-аншефу:
   – Полюбуйтесь, ваша светлость. Не сукно, а загляденье! Руками его пощупайте, такого даже в Гамбурге не сыщете. – По-видимому, Гамбургом заканчивались географические познания предприимчивого торговца и в его представлении Гамбург казался местом, где можно найти все, что душа пожелает.
   – Да, неплохое сукнецо. – Лис небрежно пощупал предлагаемый товар. – В Копенгагене я, правда, встречал и получше, не говоря уж о Рейкьявике, Но в Гамбурге действительно лучше не сыщешь. В общем, думаю, господам генералам на первый случай хватит. Если, конечно, в цене сойдемся. – В голосе моего напарника послышалось клацанье кассового аппарата.
   – Об чем речь, господин фельдмаршал, я ж для батюшки-царя...
 
   – Враз родил богатыря, – транслировал мне Лис по каналу закрытой связи. – Вальдар, приготовься. Как только мы сходимся на цене, я говорю «идет» и ты появляешься.
 
   – ...Вот как для себя. Двадцать копеек за аршин.
   – Чего-чего?! Прокопий, может, тебя еще усыновить за эти деньги?! Да ты белены объелся! Ты шо, не знаешь, шо в Роттердаме таким сукном уже диваны обивают? Оно ж у тебя без люрекса!
   – Без чего? – не понял Череповатов.
   – Темнота ты, как есть темнота. В люрексе он самый блеск. А генерал без блеска, что петух без перьев. Желаешь гривенник за аршин, на том и сойдемся.
   – Не губите, княже, сам по осьмнадцати копеек брал. Отцом клянусь!
   – Э, купец! Хоть божись тут, хоть не божись, почем я знаю? Может, у тебя отца-то никогда не было. А уж коли осьмнадцать копеек платил, сам себе злобный дурак. Никто тебе в мошну силой не лез. По-европейски тебе говорю, такого сукна уж, почитай, нигде не носят. Еще чуток поторгуешься и полцены не вернешь. Десять копеек с грошем за аршин – моя последняя цена.
 
   Торг продолжался еще довольно долго. За это время я выяснил, что подобные ткани уже не в ходу у китайского императора, что Папа Римский никогда бы не согласился шить себе сутану из такого сукна, и много других подробностей из жизни великих и малых мира сего.
   – Ну ладно, – махнул рукой купец. – Только из почтения к вашим боевым наградам. Хоть режьте меня, а меньше не могу. Двенадцать копеек.
   – От же ж языкатый, бисов сын. – Лис укоризненно потряс пальцем. – Умеешь уговаривать. Двенадцать копеек, по рукам. Идет.
   Услышав заветную команду, я выскочил из возка, в котором ожидал своего часа, и, стараясь по пути состроить как можно более грозную физиономию, преувеличенно громко затопал по ступеням купеческого крыльца.
   – К кому изволите? – Дремавший в сенях Прошка попытался преградить мне дорогу.
   – Я т-тебе дам "изволите"! Я тебя счас самого изволю вдребезги и пополам! – прорычал я, не разжимая зубов и для острастки бешено вращая глазами.
   Дверь в светлицу распахнулась, открытая лакейской спиной, и вслед за рухнувшим слугой картинно, словно статуя Командора в спальню донны Анны, вломился я, сжимая в одной руке обнаженную шпагу, в другой, словно тореадорскую мулету, чахлый обрывок ткани неопределенного цвета и неопределяемого качества, которым нынче порадовал нас Лис.
   – А-а-а, – прогремел я, – вот ты где-е-е! Отродье бешеной гиены! Ты что же этой, злодей, императорский заказ ни в грош не ставишь? На мундиры солдат ее величества ветошь поставляешь? Да я тебе сейчас. – Я театрально взмахнул клинком, словно отгоняя назойливых мух, и заскрежетал зубами. Врожденная кровожадность отпечаталась на моем лице так же ясно, как дневная сенсация в вечернем выпуске "Тайме".
   – Как вы разговариваете с почтенным купцом, господин майор? – Лис резко встал и грохнул тростью об пол.
   – Не вмешивайтесь, ваша светлость! Я исполняю службу императрицы, и я вспорю этому мошеннику брюхо.
   – Нет, я вам не позволю этого сделать! – Лис патетически извлек клинок из ножен. – Быть может, это какая-то ошибка и вы убьете невинного человека! Господин премьер-майор, сколько можно убивать?! Ваши руки по локоть в крови!
   Я, широко взмахнув, аккуратно щелкнул концом шпаги по фарфоровому чайнику, венчающему самовар. Как и ожидалось, он разлетелся на десяток осколков, забрызгивая все вокруг густой заваркой.
   – Что вы себе позволяете, майор! – Лис извлек из ножен свою шпагу.
   Наши клинки скрестились.
   – Господин генерал, я помню, что вы для меня сделали, но этот человек вор. Как вы можете защищать его?
   – Спрячьтесь пока, – через плечо кинул Лис, – и ничего не говорите. Почтеннейший купец, вы что, с ума сошли – связываться с майором Камдилом? Да это же один из опаснейших людей в России.
   – Дык что же мне делать-то? – пролепетал Череповатов, стараясь забраться под стол.
   – Молчите, я попробую с ним договориться миром.
   Мы радостно прыгали по комнате, опрокидывая табуреты, светильни, круша мебель и приводя в полную негодность посуду.
 
   – Капитан, давай заканчивать, а то заикание при оглашении финансовых расчетов ведет к неминуемым ошибкам в оплате.
   – Полностью согласен,
   – Тогда придумай какую-нибудь концовку покрасивше.
   – Значит, так, я сейчас тебе наношу рубящий в левое плечо, ты смещаешься влево и становишься на одной линии с самоваром. Потом я делаю выпад, ты разворачиваешься и пропускаешь клинок мимо себя. Он пробивает самовар и в нем застряёт. Ты резко бьешь по сильной части моей шпаги, я скорбно остаюсь без оружия, и ты продолжаешь свой монолог. Идет?
   – Идет.
   – Тогда поехали на раз, два, три!
 
   Спустя мгновение все было кончено, лишь толстый туляк-самовар с торчащей шпагой в боку стоял, обреченно повесив свой краник-нос.
   – Господин премьер-майор, – горделиво вещал Лис. – Как видите, победа за мной. Я требую от вас не чинить зла этому достойному человеку. – Он повел рукой в сторону Череповатова, примостившегося под столом.
   – Вы правы, господин генерал-аншеф. Я не стану убивать его. Я вызову поручика Ржевского, он закует негодяя в кандалы да свезет в тайную канцелярию. Я разорю его, пущу по миру! У ворот острога милостыню просить будет!
   Последняя угроза, похоже, подействовала лучше остальных. С неожиданной ловкостью купец метнулся из-под стола и обвил руками длинную генеральскую ногу.
   – Спасите, батюшка! Христом богом молю, спасите!
   – Встань, купец, – поднял его Лис. – Я всегда был на стороне справедливости. Господин премьер-майор, вы мне доверяете? – Я развел руками. – А вы, господин купец?
   – Да вот как бог свят! – Череповатов широко перекрестился на икону.
   – Тогда я рассужу вас по чести. Подождите меня, господин истец, мне надлежит выслушать ответчика.
   – Я буду ждать вас! – произнес я как можно более грозно, вытаскивая клинок из пробитого самовара и окатывая стол струёй крутого кипятка.
   – Пойдемте, господин купец, в соседнюю комнату, поговорим.
   На подгибающихся ногах купец потащился за Лисом. Понятное дело, стена – не проблема для закрытой связи, поэтому дальнейшую сцену я наблюдал так же живо, как и ту, в которой только что принимал участие.
 
   – Да, брат. – Лис мощно опустил свою длинную руку на плечо обалдевшего торговца. – Ты, видать, и впрямь головой не горазд, коли решил самого Камдила обмишурить.
   – Да ваше высочество, – Череповатов вновь осенил себя крестным знамением, – Христом богом клянусь – нет моей вины. Видать, приказчики напутали.
   – Приказчики, говоришь? Ха! А на дыбе кто висеть будет, тоже приказчики? Ежели Камдил и впрямь за Ржевским уже послал, погляди на эти стены в последний раз. Запомни их такими, не видать тебе их боле. – Лис участливо похлопал купчину по загривку. – Погубит, как есть погубит.
   – Государь мой батюшка, да неужели такое возможно? богом прошу, не выдавайте!
   – Не выдавайте?!Да как же я тебя не выдам? Я ж из службы государевой, а он у государыни Екатерины Алексеевны... для особых поручений приставлен. Ощущаешь – для особых. Правда, есть за ним один должок. – Лис неопределенно покрутил рукой в воздухе.
   – Спасите, господин генерал-аншеф! – Череповатов снова начал сползать по Лису вниз. – Век за вас молить буду. По гроб жизни буду обязан.
   – Ладно, ладно. – Лис милостиво поправил сползший с купеческой лысины парик. – Уж и не знаю, чем ты мне так понравился, но замолвлю за тебя словечко. Да только давай сперва наши с тобой дела дорешаем, а то бог весть, как еще вечер пойдет, а мне завтра уже ко двору отправляться надо. Государь от меня вестей ждет. Так что уж ты, брат, будь добр, отпиши своим приказчикам, чтобы они по указанному образцу моему ординарцу отгрузили по полной мере. У тебя этого сукна сколько на складе?
   – Да кто его знает, мерить надо.
   – Ну, тыщ двадцать аршин будет?
   – Да, поди, будет.
   – Вот и пиши. Значит, задаток я тебе дал. – Указательный палец Лиса уперся в грудь купца.
   – А-а-а?.. – всхлипнул торговец тканями.
   – Что, разве не дал? – Лис, хмурясь, потянулся не то к карману, не то к рукояти шпаги. – Вот ведь память дырявая.
   – Как же, дали, ваша светлость, дали, – засуетился Череповатов.
   – Вот и мне кажется, что дал. Но если что, ты только скажи, я ж тебе верю.
   – Все дали, батюшка, даже с излишком. – Купчина запустил руку за пазуху и вытянул оттуда свернутую в трубочку, перевязанную грубой нитью пачку ассигнаций. – Вот, ваша светлость, сто рублев излишку.
   – Шо, разве сто? – Лис взял деньги и посмотрел сквозь трубочку на купца, как через подзорную трубу. – А мне чудилось, поболе было?
   – Ой, запамятовал, господин генерал-аншеф, вот же еще сто. – Он вытянул еще одну трубочку, родную сестру первой.
   – Вот что я в тебе, Прокоп, ценю, это то, что ты честный человек. Именно такой государю Петру III и нужен, – прочувствованно произнес Лис, готовый прослезиться от избытка эмоций.
   – Только ты уж не забудь в поручении своем написать, что половину денег в задаток ты уже получил.
   – Помилосердствуйте, батюшка, – чуть ли не навзрыд произнес купец, вписывая, однако, в поручения приказчикам требуемые строки.
   – А? – Бравый генерал-аншеф сделал вид, что прислушивается к моим шагам в соседней комнате. – Что-то больно он тих. Как бы не умыслил чего. Ты, брат, еще не знаешь, на какие каверзы этот майор мастер. Я тебе как-нибудь на досуге расскажу.
   Купец горестно вздохнул и поставил подпись под безоговорочной капитуляцией.
   – Так, теперь вели черным ходом кому-нибудь выйти на улицу да кликнуть моего ординарца. Он там, в экипаже, ждет перед домом.
   – Как изволите, ваша светлость.
   Ровно через пять минут в апартаменты за стеной, гордо разворачивая плечи, вошел Петр Ребров, позванивая колодкой медалей, судя по которым, он принимал активнейшее участие и в войнах Петра, и в Елизаветинском походе на Берлин, и едва ли не в праздновании 300-летия дома Романовых.
   – Вот, держи. – Лис протянул "своему ординарцу" записку несчастного купца. – Поедешь на склад моего друга Прокопия Захарыча да получишь по этому письму материю для мундиров. Сейчас отрез тебе дам. Да ничего не спутай. И расплатись, как положено. Денег у тебя хватит?
   – Хватит, ваша светлость! – отчеканил Петр Ребров.
   – На вот тебе, на всякий случай, – Лис влез в карман и ссыпал в сложенные лодочкой ладони ординарца выданное ему мною казенное серебро. – Ступай, да не скупись. Быстро погрузят – каждому по целковому.
   – Слушаюсь, ваша светлость! – выпалил "служака", поедая глазами начальство.
   – Возьми в светлице отрез и аллюр три креста на склад. А ты, Прокоша, молись. Сейчас из кичи тебя вынимать будем.
   Пятнадцать минут мы тарахтели с Лисом по-французски. Мой напарник оживленно махал руками, я стучал кулаком об стол. Через пятнадцать минут в хоромы купца Череповатова приехал Ржевский с конвоем для "дальнейшего препровождения". За чуть приоткрытой дверью светлицы послышался сдавленный стон.
   – Ступайте, поручик, – властно произнес я. – Мы уже во всем разобрались.
   Спустя еще пятнадцать минут мы уже вовсю выпивали и закусывали за обещанным Лисом обильным столом за деньги потерпевшего.
   Еще два часа спустя, растроганный гостеприимством сердобольного хозяина, я подписал бумагу, что не имею претензий к качеству товара, поставленного купцом Прокопием Захарьевым Череповатовым. Все это сопровождалось рассуждениями Лиса и без пяти минут "поставщика двора" о том, что одевать солдат в новые мундиры – это почти то же, что зарывать деньги в землю, что за морем оставшиеся в живых все равно переоденутся в заморское, что армия и сейчас не голая. К ночи эти разговоры переросли-таки в концессию, согласно условиям которой я не замечал, какое дерьмо грузят на мои склады, а взамен мы с Лисом получали по двадцать пять процентов от разницы немедленно с условием, что почтеннейший купец получает заказ на поставку мундирного сукна для всего экспедиционного корпуса.