Страница:
– И больше ничего не было? – расспрашивала я.
– Ничего, – простодушно ответил Андрей. – Не считая пропущенных за знакомство ста грамм.
– И о чем же вы беседовали? – я пыталась изобразить полное безразличие.
– В основном говорил я. Понимаешь, чтобы распознать подделку, не понадобилось особых усилий. Элементарно, в те годы таких красок не выпускалось. Вот я ему и объяснил.
Можно ли давать отбой тревоге? Что они там опять затеяли? Звонить Олегу я не решилась, опять начнет орать: что ты ко мне привязалась, знаешь, какая ситуация в холдинге, а ты со своим козлом бородатым, а чего ты так за него трясешься, кто он тебе, я разберусь с этим нахалом... и всякая прочая чушь. Мужики такие мерзкие в гневе. Ну, берегись, Олег, я припомню твои выражения. Ну и что, что он не говорил таких слов, зато он так подумал. Я точно знаю!
Опять потянулась череда одинаковых и скучных дней. Мне никто не звонил, не мешал и не беспокоил. Андрей, вероятно, обо мне забыл, а навязываться я не хотела.
– Кстати, Андрей не звонил? – как-то однажды, не выдержав, спросила я у Наташи.
– Нет, – удивилась она. – А разве ты не давала ему номер мобильного?
– Да, кажется, давала. – Естественно, у Андрея был мой номер!
– Странно, – задумчиво протянула Наташа. – И сколько дней вы не виделись?
– С того самого дня, как закончилась выставка, – ответила я. – А что тебя удивляет?
– Хм...Мне казалось, что он влюбился в тебя по уши.
– Не мели чепухи, – она знает обо мне лучше меня.
– Позвоню-ка я ему, – простодушно заявила Наташа.
– Не смей, поняла? – категорически воспротивилась я.
– Как знаешь. – Она убежала обслуживать очередную покупательницу.
Ничего у нас с Андреем не получилось – а, собственно, что должно было получиться? Планов на будущее мы не строили, жениться, естественно, не собирались, общего хозяйства, слава богу, не заводили. И любви никакой между нами не было. Нам было интересно друг с другом и не скучно. Это, пожалуй, главное. На его свободу и независимость я не посягала.
Мужчины так опасаются за свою пресловутую независимость и почему-то страшно боятся влюбиться. Мне кажется, что, почувствовав, как засосало под ложечкой при встрече с красивой и умной женщиной, у них наступает мозговой коллапс, они бегут от нее, как от приближающейся лавы извергающегося вулкана (видела такую сцену в кино). И только оказавшись на безопасном расстоянии, облегченно утирают пот со лба – уф, пронесло! При этом абсолютно не понимают, зачем она далась, эта воспеваемая ими свобода. Меня, например, раздражают неженатые мужчины старше тридцати, и всех моих подружек, кстати, тоже. Столько незамужних женщин, мечтающих завести семью, детей, а они бродят, неухоженные, мятые, с желтыми от табака и алкоголя зубами, на ходу жующие бутерброд! Статистика, если хотите знать, утверждает, что холостяки наиболее подвержены инфарктам, не говоря о других неприличных болезнях. Вот так.
Правда, если честно, я не могу представить себе кого-то рядом с Олегом. Наверняка это будет очередная облезлая кошка, хищно опустошающая его карман. Мужчины же не головой думают, когда выбирают себе женщину, а совсем другим, малоэффективным органом.
Ладно, буду откровенна, как обещала. В последний день выставки состоялся праздничный фуршет, на котором Андрей и я чувствовали себя именинниками. Во-первых, действительно, о выставке написали практически все крупные газеты города, прошли репортажи по большинству телеканалов, картины легко уходили к новым хозяевам (кстати, Михалыч не соврал, купил две работы). Андрей довольно потирал руки.
– Сегодня отметим закрытие выставки по-особому.
Особенным было то, что после праздничного мероприятия он пригласил меня к себе. Только меня, и никого больше.
Я засомневалась, зная, что это может означать.
– Андрей, давай не будем. Уже поздно, надо идти домой.
– Ты мне не веришь. Я понимаю, – последнюю фразу Андрей произнес иронично, даже с некоторым сарказмом.
Стало стыдно перед Андреем: он ведет себя честно, не скрывая своих намерений, не давая ложных обещаний. Я же, как двадцатилетняя девчонка, кокетничаю и капризничаю, ничего ему не позволяя и при этом не желая его терять.
– Поехали, Андрей.
Не хочу рассказывать дальше. Нет, я ни в чем не виню Андрея. Он был как всегда остроумен, учтив, нежен. Мы выпили, наверное, целую бутылку вина. А потом... Вероятно, он делал все правильно, во всяком случае, он не был застенчив и не сгорал от стыда, как это было со мною. И, я думаю, мне понравилось. Хочу так думать. Его..., я не умею говорить на такие темы..., медвежий рык в... тот самый момент..., момент кульминации, его мягкое, но сильное тело... простите за подробности. Я ведь хотела этого, я это и получила. Потом, он попытался сказать какие-то ласковые слова, помнится, даже сказал. И... заснул. Повернулся на бок и заснул. И тогда я поняла, он как снайпер на войне, поразив мишень, поставил очередную, как там говорят, насечку на прикладе винтовки и с чувством исполненного долга... заснул.
Я тихо встала и ушла. С того дня, точнее, с той ночи он не звонил.
Учтите мой грустный опыт, знаю, многим из нас приходится пройти через такое. Не делайте этого от скуки. Останется только насечка. Я надеюсь, эту главу не будут читать мужчины. Так и вижу их кривую ухмылку. Плевать. Эти слова адресованы не им.
Вы чувствуете в моих словах злость, обиду, раздражение? Все потому, что с той ночи все в моей жизни пошло кувырком.
Сев в машину, я помчалась домой – мне хотелось побыстрее влезть в ванну, полежать в горячей воде, отмокнуть, подумать о случившемся. Успокоиться, наконец.
Наверное, я ехала быстрее положенного, была поздняя ночь.
В последний момент я успела затормозить, визг колес слился с моим собственным воплем.
Удар. Тишина. И только звон в ушах.
Отняв руки от лица и открыв глаза, я поняла, что жива и, слава богу, не покалечена. Выйдя из машины, я увидела, что вдребезги разнесла бампер какой-то дорогой иномарки, и ужаснулась: за рулем побитой машины тоже сидела женщина. Было, наверное, часа три ночи; улицы были пусты, город спал, светофор издевательски подмигивал нам желтым глазом, а мы смотрели друг на друга – две женщины в двух побитых машинах, – и не знали, что делать дальше.
Моя сестра по несчастью выкарабкалась из своего авто, порылась в сумочке и протянула мне сто долларов.
– Что это? – я ничего не понимала.
– Бублик сказал, если чего натворю за рулем, то отдать сто долларов, – проговорила женщина; ее голос дрожал, как и она сама.
Вероятно, я выглядела не лучше.
– У меня тоже есть деньги, сколько я должна? – Это я потом поняла, что более идиотского диалога в моей жизни не было.
– А зачем? – спросила женщина.
– Ну, не знаю, наверное, я тоже виновата.
– Да? – неуверенно переспросила она. – Тогда я могу ехать дальше?
– Не знаю, – ответила я, с сомнением глядя на отвалившийся бампер ее автомобиля.
Женщина спохватилась.
– Лучше Бублику позвоню, он приедет и во всем разберется.
Я подумала, что она права, возникла обычная мужская проблема, пусть мужчина ее и решает. Бублика я представила мягким и добрым, и успокоилась.
Мы чуть не подружились, дожидаясь Бублика. Я успела разглядеть водительницу побитой машины: она была длинноногой, светловолосой, высокогрудой и настолько глупой, что это даже очаровывало.
Бублик не заставил себя долго ждать.
– Отойди-ка, – процедил он сквозь зубы, обращаясь к своей девушке, внимательно рассмотрел отвалившийся бампер машины, потом исподлобья посмотрел на меня. Сколько злобы было в его глазах!
– Так, девочка, ты попала, ответишь на полную катушку, – проговорил он.
– Бубличек, – запричитала девушка. – Не надо!
– Помолчи-ка, – скомандовал Бублик и, обращаясь ко мне, прогнусавил: – Пять штук и немедленно, а то я за себя не отвечаю.
Я посмотрела на его толстенные руки, бычью шею, налитые кровью глаза, и мне стало страшно. Если бы у меня были с собой такие деньги, я отдала бы их ему немедленно.
– У меня нет с собой... я сейчас позвоню... мне привезут... – забормотала я.
– Быстро звони своему козлу, забивай стрелку, и чтобы через пять минут бабки были здесь! – Бублик, довольный произведенным впечатлением, засунул руки в карманы и повернулся к своей девушке: – Не бойся, крошка, все в порядке.
Но крошка перепугалась не меньше меня. Почему-то она завыла.
– Бублик, Бублик, ну не надо.
– Помолчи, ты, что ли, башлять будешь за ремонт? – рявкнул Бублик, и она тут же притихла.
Кому звонить? Папе нельзя, у него слабое сердце. Антон в командировке, ничем он не поможет, только все испортит, начнет звонить в МВД или еще куда, переполошит всю страну, а потом устроит мне допрос с пристрастием. Андрею? Конечно, надо звонить Андрею, у него должны быть деньги, даже если их нет, он что-нибудь придумает. Пусть быстрее приезжает!
– Абонент временно недоступен, попробуйте позвонить позднее, – отозвалась телефонная трубка механически вежливым голосом.
Он спит, спит! А я не знаю его домашнего телефона, только номер мобильного. Спит в то время, когда я отчаянно нуждаюсь в его помощи!
Олег, остается только он. Я его тоже боюсь, но куда меньше, чем Бублика. Олег должен, обязан меня спасти!
– Что случилось? – встревоженно отозвался Олег. – Ты где?
– Я на дороге, Олег, – чуть не расплакалась я. – Я машину чужую разбила, с меня пять штук хотят. Олег, что мне делать?
Наверное, он ничего не понял, тугодум, потому что ответил совсем не то, что я надеялась услышать:
– Ты уверена, что с тобой все в порядке, не ушиблась, может быть, вызвать врача?
– Нет, мне нужны деньги, срочно, пять тысяч. У меня есть только пять минут, слышишь. Надо заплатить за разбитую машину.
– Рима, я на переговорах, сам приехать не смогу. – Переговоры в три часа ночи? Врет, врет! Наверняка лежит в постели с какой-нибудь девицей! – Но сейчас подъедет Михалыч.
Михалыч действительно приехал через пять минут, и не один, а с водителем, что меня чрезвычайно обрадовало. Теперь нас было трое против двоих. Михалыч подошел ко мне, а его водитель встал между нами и Бубликом.
– Рима, с вами все в порядке? Ничего не болит?
Я не могла говорить – меня душили слезы, и удалось лишь помотать головой.
– Хорошо. Не беспокойтесь, я здесь и вам ничто не грозит.
Михалыч повернулся к Бублику. За широкой спиной Михалыча я почувствовала себя в безопасности. Скала. Повезло его жене.
– Какие вопросы, Бублик? Почему даму обидел? – совершенно спокойно спросил Михалыч.
Наглая сытая рожа Бублика мгновенно преобразилась. Он осклабился, на его лице появилась подобострастная улыбка; Бублик залебезил перед Михалычем:
– Михалыч, я тебя не узнал. Никаких проблем, это моя корова во всем виновата. – И неожиданно с ненавистью заорал на свою крошку: – А ну сядь в машину, дура! Сколько раз говорил, не умеешь водить – за руль не садись!
– Перед дамой надо извиниться, – так же холодно произнес Михалыч.
– Вы уж меня простите, не разобрался, виноват, – заверещал Бублик, – моя вобла во всем виновата. Вы уж...
– Три дня, – перебил Михалыч, – чтобы машина была как новенькая. Если дама простит.
Михалыч повернулся ко мне – его лицо было суровым и серьезным, но глаза улыбались. Я ничего не ответила, боясь опять разреветься, просто молча кивнула.
– Пойдемте, Рима, я отвезу вас домой. – Михалыч сел за руль машины, предварительно усадив меня рядом. Своего водителя он оставил с моей машиной. – Не беспокойтесь, все будет в порядке.
Спустя несколько минут я призналась:
– Знаете, Михалыч, в аварии виновата я. Она двигалась по главной дороге, а я по второстепенной и должна была уступить. Там знак стоял, разве вы не видели?
– Это в данном случае неважно, тем более что Бублик признал свою вину, – ответил Михалыч и даже не улыбнулся. – Не всегда надо уступать.
Я с удивлением посмотрела на него, пытаясь осмыслить сказанное.
– Вы можете и обязаны давать отпор любым домогательствам, – опять повторил он.
Мои неприятности не закончились происшествием на дороге. Та ночь была самой кошмарной в моей жизни!
Оказалось, что Антон был дома. Как в классическом анекдоте, муж преждевременно вернулся из командировки. Пришла беда – открывай ворота.
– Что случилось, почему так поздно? – спросил он меня, как только я вошла в квартиру.
Не было ни сил, ни желания оправдываться, но никуда не денешься – он имел на меня все права!
– Отмечали закрытие выставки, потом попала в ДТП, разбиралась, – вяло оправдывалась я.
– Разбиралась? – изумился Антон.
Мужчины думают, что только они могут в чем-нибудь разобраться!
– Мне помог начальник службы безопасности из холдинга. – Я искренне молила Бога, чтобы это был последний вопрос Антона.
– Почему ты не позвонила мне? – продолжал допытываться Антон.
– Откуда я знала, что ты дома? Ты уезжал в командировку! – воскликнула я.
– Это не ответ, – сквозь зубы процедил Антон и удалился кабинет.
С каким облегчением я услышала звук поворачивающегося в замке ключа! Но на следующий день Антон устроил мне допрос с пристрастием.
– Видел тебя в новостях. Кто этот тип возле тебя?
– Он владелец гал... – начала было рассказывать я, но Антон оборвал меня на полуслове:
– Я знаю! Кто он тебе?
– Никто, и не смей разговаривать со мной в таком тоне! – вспылила я.
– Смею! – злобно проговорил Антон. – Почему он стоял так близко к тебе?
– Ты понимаешь, о чем говоришь? – я была оскорблена.
– Только не говори, что он твой друг! – Антон с трудом сдерживался, чтобы не кричать. – Мне доложили, что ваши отношения более чем дружеские.
– Кто тебе доложил? Вот у него и спрашивай! – Ужас, он все знает!
– С выставки вы ушли вместе, домой ты вернулась только под утро! – орал Антон.
– Я попала в аварию! – Я ревела, как натуральная дура, попавшаяся с поличным в магазине самообслуживания.
– Я так просто это не оставлю!
Я не ответила. Саднило сердце. Насечка.
Он ушел, громко хлопнув дверью. С того дня Антон не появлялся в доме.
ОЛЕГ. Приятности
– Ничего, – простодушно ответил Андрей. – Не считая пропущенных за знакомство ста грамм.
– И о чем же вы беседовали? – я пыталась изобразить полное безразличие.
– В основном говорил я. Понимаешь, чтобы распознать подделку, не понадобилось особых усилий. Элементарно, в те годы таких красок не выпускалось. Вот я ему и объяснил.
Можно ли давать отбой тревоге? Что они там опять затеяли? Звонить Олегу я не решилась, опять начнет орать: что ты ко мне привязалась, знаешь, какая ситуация в холдинге, а ты со своим козлом бородатым, а чего ты так за него трясешься, кто он тебе, я разберусь с этим нахалом... и всякая прочая чушь. Мужики такие мерзкие в гневе. Ну, берегись, Олег, я припомню твои выражения. Ну и что, что он не говорил таких слов, зато он так подумал. Я точно знаю!
Опять потянулась череда одинаковых и скучных дней. Мне никто не звонил, не мешал и не беспокоил. Андрей, вероятно, обо мне забыл, а навязываться я не хотела.
– Кстати, Андрей не звонил? – как-то однажды, не выдержав, спросила я у Наташи.
– Нет, – удивилась она. – А разве ты не давала ему номер мобильного?
– Да, кажется, давала. – Естественно, у Андрея был мой номер!
– Странно, – задумчиво протянула Наташа. – И сколько дней вы не виделись?
– С того самого дня, как закончилась выставка, – ответила я. – А что тебя удивляет?
– Хм...Мне казалось, что он влюбился в тебя по уши.
– Не мели чепухи, – она знает обо мне лучше меня.
– Позвоню-ка я ему, – простодушно заявила Наташа.
– Не смей, поняла? – категорически воспротивилась я.
– Как знаешь. – Она убежала обслуживать очередную покупательницу.
Ничего у нас с Андреем не получилось – а, собственно, что должно было получиться? Планов на будущее мы не строили, жениться, естественно, не собирались, общего хозяйства, слава богу, не заводили. И любви никакой между нами не было. Нам было интересно друг с другом и не скучно. Это, пожалуй, главное. На его свободу и независимость я не посягала.
Мужчины так опасаются за свою пресловутую независимость и почему-то страшно боятся влюбиться. Мне кажется, что, почувствовав, как засосало под ложечкой при встрече с красивой и умной женщиной, у них наступает мозговой коллапс, они бегут от нее, как от приближающейся лавы извергающегося вулкана (видела такую сцену в кино). И только оказавшись на безопасном расстоянии, облегченно утирают пот со лба – уф, пронесло! При этом абсолютно не понимают, зачем она далась, эта воспеваемая ими свобода. Меня, например, раздражают неженатые мужчины старше тридцати, и всех моих подружек, кстати, тоже. Столько незамужних женщин, мечтающих завести семью, детей, а они бродят, неухоженные, мятые, с желтыми от табака и алкоголя зубами, на ходу жующие бутерброд! Статистика, если хотите знать, утверждает, что холостяки наиболее подвержены инфарктам, не говоря о других неприличных болезнях. Вот так.
Правда, если честно, я не могу представить себе кого-то рядом с Олегом. Наверняка это будет очередная облезлая кошка, хищно опустошающая его карман. Мужчины же не головой думают, когда выбирают себе женщину, а совсем другим, малоэффективным органом.
Ладно, буду откровенна, как обещала. В последний день выставки состоялся праздничный фуршет, на котором Андрей и я чувствовали себя именинниками. Во-первых, действительно, о выставке написали практически все крупные газеты города, прошли репортажи по большинству телеканалов, картины легко уходили к новым хозяевам (кстати, Михалыч не соврал, купил две работы). Андрей довольно потирал руки.
– Сегодня отметим закрытие выставки по-особому.
Особенным было то, что после праздничного мероприятия он пригласил меня к себе. Только меня, и никого больше.
Я засомневалась, зная, что это может означать.
– Андрей, давай не будем. Уже поздно, надо идти домой.
– Ты мне не веришь. Я понимаю, – последнюю фразу Андрей произнес иронично, даже с некоторым сарказмом.
Стало стыдно перед Андреем: он ведет себя честно, не скрывая своих намерений, не давая ложных обещаний. Я же, как двадцатилетняя девчонка, кокетничаю и капризничаю, ничего ему не позволяя и при этом не желая его терять.
– Поехали, Андрей.
Не хочу рассказывать дальше. Нет, я ни в чем не виню Андрея. Он был как всегда остроумен, учтив, нежен. Мы выпили, наверное, целую бутылку вина. А потом... Вероятно, он делал все правильно, во всяком случае, он не был застенчив и не сгорал от стыда, как это было со мною. И, я думаю, мне понравилось. Хочу так думать. Его..., я не умею говорить на такие темы..., медвежий рык в... тот самый момент..., момент кульминации, его мягкое, но сильное тело... простите за подробности. Я ведь хотела этого, я это и получила. Потом, он попытался сказать какие-то ласковые слова, помнится, даже сказал. И... заснул. Повернулся на бок и заснул. И тогда я поняла, он как снайпер на войне, поразив мишень, поставил очередную, как там говорят, насечку на прикладе винтовки и с чувством исполненного долга... заснул.
Я тихо встала и ушла. С того дня, точнее, с той ночи он не звонил.
Учтите мой грустный опыт, знаю, многим из нас приходится пройти через такое. Не делайте этого от скуки. Останется только насечка. Я надеюсь, эту главу не будут читать мужчины. Так и вижу их кривую ухмылку. Плевать. Эти слова адресованы не им.
Вы чувствуете в моих словах злость, обиду, раздражение? Все потому, что с той ночи все в моей жизни пошло кувырком.
Сев в машину, я помчалась домой – мне хотелось побыстрее влезть в ванну, полежать в горячей воде, отмокнуть, подумать о случившемся. Успокоиться, наконец.
Наверное, я ехала быстрее положенного, была поздняя ночь.
В последний момент я успела затормозить, визг колес слился с моим собственным воплем.
Удар. Тишина. И только звон в ушах.
Отняв руки от лица и открыв глаза, я поняла, что жива и, слава богу, не покалечена. Выйдя из машины, я увидела, что вдребезги разнесла бампер какой-то дорогой иномарки, и ужаснулась: за рулем побитой машины тоже сидела женщина. Было, наверное, часа три ночи; улицы были пусты, город спал, светофор издевательски подмигивал нам желтым глазом, а мы смотрели друг на друга – две женщины в двух побитых машинах, – и не знали, что делать дальше.
Моя сестра по несчастью выкарабкалась из своего авто, порылась в сумочке и протянула мне сто долларов.
– Что это? – я ничего не понимала.
– Бублик сказал, если чего натворю за рулем, то отдать сто долларов, – проговорила женщина; ее голос дрожал, как и она сама.
Вероятно, я выглядела не лучше.
– У меня тоже есть деньги, сколько я должна? – Это я потом поняла, что более идиотского диалога в моей жизни не было.
– А зачем? – спросила женщина.
– Ну, не знаю, наверное, я тоже виновата.
– Да? – неуверенно переспросила она. – Тогда я могу ехать дальше?
– Не знаю, – ответила я, с сомнением глядя на отвалившийся бампер ее автомобиля.
Женщина спохватилась.
– Лучше Бублику позвоню, он приедет и во всем разберется.
Я подумала, что она права, возникла обычная мужская проблема, пусть мужчина ее и решает. Бублика я представила мягким и добрым, и успокоилась.
Мы чуть не подружились, дожидаясь Бублика. Я успела разглядеть водительницу побитой машины: она была длинноногой, светловолосой, высокогрудой и настолько глупой, что это даже очаровывало.
Бублик не заставил себя долго ждать.
– Отойди-ка, – процедил он сквозь зубы, обращаясь к своей девушке, внимательно рассмотрел отвалившийся бампер машины, потом исподлобья посмотрел на меня. Сколько злобы было в его глазах!
– Так, девочка, ты попала, ответишь на полную катушку, – проговорил он.
– Бубличек, – запричитала девушка. – Не надо!
– Помолчи-ка, – скомандовал Бублик и, обращаясь ко мне, прогнусавил: – Пять штук и немедленно, а то я за себя не отвечаю.
Я посмотрела на его толстенные руки, бычью шею, налитые кровью глаза, и мне стало страшно. Если бы у меня были с собой такие деньги, я отдала бы их ему немедленно.
– У меня нет с собой... я сейчас позвоню... мне привезут... – забормотала я.
– Быстро звони своему козлу, забивай стрелку, и чтобы через пять минут бабки были здесь! – Бублик, довольный произведенным впечатлением, засунул руки в карманы и повернулся к своей девушке: – Не бойся, крошка, все в порядке.
Но крошка перепугалась не меньше меня. Почему-то она завыла.
– Бублик, Бублик, ну не надо.
– Помолчи, ты, что ли, башлять будешь за ремонт? – рявкнул Бублик, и она тут же притихла.
Кому звонить? Папе нельзя, у него слабое сердце. Антон в командировке, ничем он не поможет, только все испортит, начнет звонить в МВД или еще куда, переполошит всю страну, а потом устроит мне допрос с пристрастием. Андрею? Конечно, надо звонить Андрею, у него должны быть деньги, даже если их нет, он что-нибудь придумает. Пусть быстрее приезжает!
– Абонент временно недоступен, попробуйте позвонить позднее, – отозвалась телефонная трубка механически вежливым голосом.
Он спит, спит! А я не знаю его домашнего телефона, только номер мобильного. Спит в то время, когда я отчаянно нуждаюсь в его помощи!
Олег, остается только он. Я его тоже боюсь, но куда меньше, чем Бублика. Олег должен, обязан меня спасти!
– Что случилось? – встревоженно отозвался Олег. – Ты где?
– Я на дороге, Олег, – чуть не расплакалась я. – Я машину чужую разбила, с меня пять штук хотят. Олег, что мне делать?
Наверное, он ничего не понял, тугодум, потому что ответил совсем не то, что я надеялась услышать:
– Ты уверена, что с тобой все в порядке, не ушиблась, может быть, вызвать врача?
– Нет, мне нужны деньги, срочно, пять тысяч. У меня есть только пять минут, слышишь. Надо заплатить за разбитую машину.
– Рима, я на переговорах, сам приехать не смогу. – Переговоры в три часа ночи? Врет, врет! Наверняка лежит в постели с какой-нибудь девицей! – Но сейчас подъедет Михалыч.
Михалыч действительно приехал через пять минут, и не один, а с водителем, что меня чрезвычайно обрадовало. Теперь нас было трое против двоих. Михалыч подошел ко мне, а его водитель встал между нами и Бубликом.
– Рима, с вами все в порядке? Ничего не болит?
Я не могла говорить – меня душили слезы, и удалось лишь помотать головой.
– Хорошо. Не беспокойтесь, я здесь и вам ничто не грозит.
Михалыч повернулся к Бублику. За широкой спиной Михалыча я почувствовала себя в безопасности. Скала. Повезло его жене.
– Какие вопросы, Бублик? Почему даму обидел? – совершенно спокойно спросил Михалыч.
Наглая сытая рожа Бублика мгновенно преобразилась. Он осклабился, на его лице появилась подобострастная улыбка; Бублик залебезил перед Михалычем:
– Михалыч, я тебя не узнал. Никаких проблем, это моя корова во всем виновата. – И неожиданно с ненавистью заорал на свою крошку: – А ну сядь в машину, дура! Сколько раз говорил, не умеешь водить – за руль не садись!
– Перед дамой надо извиниться, – так же холодно произнес Михалыч.
– Вы уж меня простите, не разобрался, виноват, – заверещал Бублик, – моя вобла во всем виновата. Вы уж...
– Три дня, – перебил Михалыч, – чтобы машина была как новенькая. Если дама простит.
Михалыч повернулся ко мне – его лицо было суровым и серьезным, но глаза улыбались. Я ничего не ответила, боясь опять разреветься, просто молча кивнула.
– Пойдемте, Рима, я отвезу вас домой. – Михалыч сел за руль машины, предварительно усадив меня рядом. Своего водителя он оставил с моей машиной. – Не беспокойтесь, все будет в порядке.
Спустя несколько минут я призналась:
– Знаете, Михалыч, в аварии виновата я. Она двигалась по главной дороге, а я по второстепенной и должна была уступить. Там знак стоял, разве вы не видели?
– Это в данном случае неважно, тем более что Бублик признал свою вину, – ответил Михалыч и даже не улыбнулся. – Не всегда надо уступать.
Я с удивлением посмотрела на него, пытаясь осмыслить сказанное.
– Вы можете и обязаны давать отпор любым домогательствам, – опять повторил он.
Мои неприятности не закончились происшествием на дороге. Та ночь была самой кошмарной в моей жизни!
Оказалось, что Антон был дома. Как в классическом анекдоте, муж преждевременно вернулся из командировки. Пришла беда – открывай ворота.
– Что случилось, почему так поздно? – спросил он меня, как только я вошла в квартиру.
Не было ни сил, ни желания оправдываться, но никуда не денешься – он имел на меня все права!
– Отмечали закрытие выставки, потом попала в ДТП, разбиралась, – вяло оправдывалась я.
– Разбиралась? – изумился Антон.
Мужчины думают, что только они могут в чем-нибудь разобраться!
– Мне помог начальник службы безопасности из холдинга. – Я искренне молила Бога, чтобы это был последний вопрос Антона.
– Почему ты не позвонила мне? – продолжал допытываться Антон.
– Откуда я знала, что ты дома? Ты уезжал в командировку! – воскликнула я.
– Это не ответ, – сквозь зубы процедил Антон и удалился кабинет.
С каким облегчением я услышала звук поворачивающегося в замке ключа! Но на следующий день Антон устроил мне допрос с пристрастием.
– Видел тебя в новостях. Кто этот тип возле тебя?
– Он владелец гал... – начала было рассказывать я, но Антон оборвал меня на полуслове:
– Я знаю! Кто он тебе?
– Никто, и не смей разговаривать со мной в таком тоне! – вспылила я.
– Смею! – злобно проговорил Антон. – Почему он стоял так близко к тебе?
– Ты понимаешь, о чем говоришь? – я была оскорблена.
– Только не говори, что он твой друг! – Антон с трудом сдерживался, чтобы не кричать. – Мне доложили, что ваши отношения более чем дружеские.
– Кто тебе доложил? Вот у него и спрашивай! – Ужас, он все знает!
– С выставки вы ушли вместе, домой ты вернулась только под утро! – орал Антон.
– Я попала в аварию! – Я ревела, как натуральная дура, попавшаяся с поличным в магазине самообслуживания.
– Я так просто это не оставлю!
Я не ответила. Саднило сердце. Насечка.
Он ушел, громко хлопнув дверью. С того дня Антон не появлялся в доме.
ОЛЕГ. Приятности
Ситуация требовала быстрых и решительных действий. Консорциум я сколотил. Управляющим утвердил Михалыча. Он сам это посоветовал.
– Олег Александрович, – Михалыч старше меня, но всегда обращался только по имени-отчеству. – Если управляющим поставить вас, то получится наглядное демонстративное противопоставление вас Максиму. Не надо обострять обстановку и подставляться.
Безупречная логика Михалыча не раз выручала меня в трудную минуту.
– Будет лучше назначить управляющим меня, – продолжил Михалыч, – все поймут, что руковожу я только номинально, об истинном лидере будут догадываться, но не будут знать в точности, формальных причин ополчиться против вас не будет.
Я согласился, и не считайте это слабостью с моей стороны. Обычный, стандартный тактический прием, я получаю определенную степень свободы, избегая прямых вопросов типа: «Ты что, против Максима пошел?» И следовательно, мог выступать с комментариями, типа: «В стране создана новая финансовая структура, способствующая развитию конкуренции, что, в свою очередь, будет благотворно влиять на оздоровление экономики». Солидно звучит? А Михалыч, топ-менеджер консорциума, – наемный работник, и ему ничего не грозит.
Вот этой свободой я и пользовался, выступая в прессе и на телевидении и давая высокие оценки правительству за своевременное и правильное решение выставить на продажу крупнейший государственный банк, что «позволит пополнить скудный государственный бюджет, улучшить прозрачность отечественного бизнеса, создать новые рабочие места». Правда, Михалыч говорил: «Если купим банк, то половину работников сократим, совершенно не эффективная структура». Но я запамятовал об этом, давая очередное интервью.
Впервые я почувствовал себя знаменитым. Приятно.
Обо мне наконец-то вспомнил и дядя Женя. Его долгое молчание тревожило. Раньше и трех дней не проходило без его звонка либо моего визита к нему. И даже получив годовой отчет, он позвонил лишь раз.
– Олег, я ознакомился с отчетом, – невозмутим и спокоен, как всегда, – прошу тебя, прими возможные в такой ситуации антикризисные меры, но постарайся не вляпаться в очередную авантюру. В свое время я с тобой свяжусь.
Вот и все. Весь из себя такой загадочный и ясновидящий. Да знаю я тебя старик, не можешь простить мне Лилю. Хотя, если честно, не твоего это ума дело. Ты бы лучше с дочкой своей разобрался, а то разводит шашни... при живом муже.
Конечно, так я рассуждал только «про себя». Нисколько не умаляю его роль. Он умен, силен, влиятелен, это не только признается, но и принимается мною как очевидность. Но размер нашего бизнеса достиг такой величины, что решать проблемы старыми, кулуарными, масонскими методами уже нельзя. Наступает новое время цивилизованного бизнеса. Хотя бы формально цивилизованного. Что я и пытаюсь делать, покупая банк на аукционе.
– Олег, нам надо встретиться и поговорить обстоятельно. – Его голос звучал напряженно и обеспокоенно. – Предупреди охрану, чтобы пропустили, приеду на такси. Так надо.
Я бы послал за ним машину, но меня остановили слова «так надо». Кому надо, тот пусть и приезжает.
Дядя Женя ласково и крепко, по-мужски, обнял меня и держал в объятиях чуть дольше, чем обычно. Мы прошли в кабинет и без предисловий приступили к разговору. Обращаю на это внимание потому, что обычно мы не сразу говорили о деле. Он всегда расспрашивал о здоровье моих родителей, интересовался мнением о политических событиях, восхищался Роналдо или, на худой конец, делился впечатлениями о погоде за окном. Недавно приходили англичане, они, как и дядя Женя, прежде чем приступить к переговорам, деликатно повосхищались нашим городом и нашими девушками. Насчет города я соглашусь, а вот последнее их замечание всего лишь комплимент. Кстати, если бы дядя Женя и сегодня поинтересовался бы моим мнением о погоде (о девушках он меня не спросит никогда), то я бы ответил, что весна в этом году необычно холодная. Промозглая такая, пронизывающая. До самого нутра. А вот девушки (он, конечно, не спросит, но тем не менее) излишне темпераментны. Особенно некоторые. Одна.
– Решение твое одобряю, почему бы нам не купить банк, – проговорил дядя Женя. Мне было приятно это слышать – ожидал упреков и старческого нытья. Получается, я опять был несправедлив к нему, беру свои слова обратно. Не все.
– До меня доходят разговоры, что президент серьезно озабочен состоянием бизнеса в стране. Борьба между предпринимателями давно перешла от конкурентной к закулисной и перерастает в криминальную, – продолжал дядя Женя.
Он удовлетворенно перевел дыхание, видя мое внимание. Ясно, что он тщательно готовился, а в таких разговорах самое трудное – начало.
– Он намерен жестко пресечь любые перекосы. Все должно быть сделано по закону. Мы можем надеяться на справедливое проведение аукциона, по новым, а точнее, по цивилизованным правилам. У нас есть реальный шанс победить. Конечно, твое решение было исключительно рискованным, но провидческим.
Дожили, теперь ясновидящим оказался я. Хотя не скрою, мне это приятно слышать. Сплошные приятности. Приторно даже.
– Рад слышать, – теперь надо успокоить старика, у него на лбу написано слово «обида», – не хотел втягивать вас в авантюру, чтобы не затрагивать ваше имя. Поэтому и принял такое решение, не посоветовавшись. Извините, я был не прав.
Дядя Женя никак не отреагировал на мои слова.
– И все-таки что-то не так, – он хлопнул ладонью по колену.
Я обратил внимание на его руки. Кожа на тыльной стороне ладоней стала дряблой, появились старческие пятна. Пальцы как будто стали длиннее и тоньше, и вообще старик заметно похудел.
– Если бы дело не касалось Максима, то все было бы логично и понятно, – спокойно и уверенно говорил Евгений Ильич. – Что-то здесь не вяжется.
– Мне трудно судить, но именно сейчас наступил подходящий момент. – Теперь наступила моя очередь глубокомысленно порассуждать, я приноровился к этому в разных интервью. – Если президент хочет очистить страну от коррупции и беспредела, то начинать надо именно с Максима. Только тогда народ поймет его правильно и, что самое главное, поверит.
– Ты сам-то веришь, что это возможно? – улыбнулся дядя Женя.
– Совершенно не важно, верю я или нет. Но только тогда мы сумеем избежать наших уродливых форм ведения бизнеса. И только тогда все предприниматели, и я в том числе, прижмем хвосты и будем работать по-настоящему, а не... – чуть не произнес слово «тырить».
Дядя Женя никогда не согласится, что наш бизнес основан на воровстве. По его мнению, мы работаем и зарабатываем. Вспомнил недавний афоризм одного нефтяника: «Чем работать и просить – лучше стырить и молчать».
– Будем надеяться, что так. В таком случае я снимаю шляпу перед президентом. – Впервые дядя Женя заговорил так образно.
Он заметил мое удивление.
– Да вот, ходил на юбилей одной поэтессы, купил сборник ее стихов, – смущаясь, сообщил он, вытаскивая из кармана книжку. Забавно, первый раз вижу его таким, – ты понимаешь, проняло. Даже не знал, что стихами можно достигнуть такой глубины.
Когда-то давно (когда же это было?) я любил читать поэтические сборники. Почему-то у Пушкина врезались в память не общепринятые строки, скажем, из Онегина, а, например, такие: «...одна, полуодета...». Это о мужской ревности, сильнейшее поэтическое чувство. Из современников запомнился тогда еще малоизвестный, а ныне маститый поэт: «Я помню то оцепененье, передо мной возникла ты...». Ну, скажите, чем хуже Пушкина? Но чтобы дядя Женя увлекался поэзией, фантастика! Хотя почему нет, библиотека у него колоссальная, правда, состоящая преимущественно из мемуаристики, истории, философии. А теперь вот и поэзия. Век живи...
– Ну, это я так, к слову, – он встал с кресла. – Хочешь почитать?
А почему нет?
– Конечно. С удовольствием.
– Для тебя и нес, – хитро улыбнувшись, ответил дядя Женя.
Наступил день подачи заявки. Озабоченный Михалыч, как всегда, старался оградить меня от неприятностей.
– Вы бы поменьше выступали в прессе, зачем нам такое внимание?
– Пойми, Михалыч, если бы мы помалкивали, нас бы потихоньку и прихлопнули. Привлекая внимание к нашим персонам, я тем самым создаю условия для твоей и моей безопасности. Заметил, аукционом заинтересовались иностранные наблюдатели?
Михалыч не стал возражать, но по его лицу было ясно, что он по-прежнему недоволен.
– Не люблю я такого, никогда не выпячивался. Ладно, вам виднее, – Михалыч развернул бумаги. – Ну так что, подаем заявку?
– Подписывай, Михалыч, мы же знали, на что идем.
– Тут надо заявить стартовую сумму, сколько писать?
Я призадумался. Минимальная цена, запрашиваемая правительством, определена в пятьдесят миллионов. Максим предложит пятьдесят пять, максимум шестьдесят. Больше не даст, удавится.
– Пиши семьдесят, Михалыч, – решил я, – на аукционе будем торговаться до ста.
– А если кто-то предложит больше? – засомневался Михалыч.
– Тогда все, кина, как говорится, не будет. А кто может дать больше? – Михалыч не на шутку напугал. – Разве есть кто-то еще?
– Это я так, просто спросил.
– Михалыч, ты не шути со мной, я сейчас с трудом понимаю юмор. Найти запросто сто миллионов баксов в нашей стране не сможет никто. Об этом стало бы известно задолго до аукциона.
– Хорошо, я подписываю и отправляю документы. – Михалыч закрыл папку и продолжал сидеть за столом.
– Что-то еще, Михалыч? – Вот человек, испортил настроение и не уходит.
Михалыч придал своему лицу мечтательное выражение. Никудышный из него артист.
– Думаю прикупить пару картин, как считаете? – Он был доволен произведенным эффектом, видя, как перекосилось от удивления мое лицо. – Выставка открылась, Рима Евгеньевна приглашала. Не идти нельзя, а пойду, так надо купить что-то.
– Слушай, Михалыч, не морочь мне голову, – пробормотал я. – Хочешь картину – иди и купи.
– Олег Александрович, нехорошо получается, она начнет спрашивать о вас, что я скажу?
Михалыч меня уже достал.
– Признавайся, что ты затеял, и оставь меня в покое вместе со своей Римой, как ее там, Евгеньевной.
– В таком случае я скажу, что покупаю картины для вас. Некрасиво получится, если вы совсем проигнорируете выставку. Весь город там будет. И соблюдем правила приличия.
– Михалыч, – пригрозил я, – с каких пор тебя стали заботить правила приличия?!
На Михалыча моя угроза не подействовала, как не подействовала бы любая другая.
– Пойду присмотрюсь, узнаю, что да как, – уклончиво ответил он. – Да и жена моя рвется на выставку.
– Так бы и сказал, Михалыч. Боишься признаться, что стал подкаблучником, – успокоился я.
Лицо Михалыча расплылось в улыбке.
– Ладно, купи что-нибудь и для меня, – разрешил я. – Уговорил.
Со следующего дня начиналась моя командировка в Китай. Официально – чтобы привлечь иностранных инвесторов, а на самом деле – чтобы спрятаться от встреч и звонков. Как только станет известна заявленная нами цена, мой телефон раскалится от напряжения. Если я останусь в городе, мне придется выслушивать угрозы типа: «Куда прешь, жить надоело?», или уговоры: «Олег, сними заявку, зачем создавать проблемы, Максим предлагает тебе дружбу», либо звонки из администрации: «Имейте, пожалуйста, в виду, что вам потребуется доказать легальность источников финансирования, в противном случае...»
– Олег Александрович, – Михалыч старше меня, но всегда обращался только по имени-отчеству. – Если управляющим поставить вас, то получится наглядное демонстративное противопоставление вас Максиму. Не надо обострять обстановку и подставляться.
Безупречная логика Михалыча не раз выручала меня в трудную минуту.
– Будет лучше назначить управляющим меня, – продолжил Михалыч, – все поймут, что руковожу я только номинально, об истинном лидере будут догадываться, но не будут знать в точности, формальных причин ополчиться против вас не будет.
Я согласился, и не считайте это слабостью с моей стороны. Обычный, стандартный тактический прием, я получаю определенную степень свободы, избегая прямых вопросов типа: «Ты что, против Максима пошел?» И следовательно, мог выступать с комментариями, типа: «В стране создана новая финансовая структура, способствующая развитию конкуренции, что, в свою очередь, будет благотворно влиять на оздоровление экономики». Солидно звучит? А Михалыч, топ-менеджер консорциума, – наемный работник, и ему ничего не грозит.
Вот этой свободой я и пользовался, выступая в прессе и на телевидении и давая высокие оценки правительству за своевременное и правильное решение выставить на продажу крупнейший государственный банк, что «позволит пополнить скудный государственный бюджет, улучшить прозрачность отечественного бизнеса, создать новые рабочие места». Правда, Михалыч говорил: «Если купим банк, то половину работников сократим, совершенно не эффективная структура». Но я запамятовал об этом, давая очередное интервью.
Впервые я почувствовал себя знаменитым. Приятно.
Обо мне наконец-то вспомнил и дядя Женя. Его долгое молчание тревожило. Раньше и трех дней не проходило без его звонка либо моего визита к нему. И даже получив годовой отчет, он позвонил лишь раз.
– Олег, я ознакомился с отчетом, – невозмутим и спокоен, как всегда, – прошу тебя, прими возможные в такой ситуации антикризисные меры, но постарайся не вляпаться в очередную авантюру. В свое время я с тобой свяжусь.
Вот и все. Весь из себя такой загадочный и ясновидящий. Да знаю я тебя старик, не можешь простить мне Лилю. Хотя, если честно, не твоего это ума дело. Ты бы лучше с дочкой своей разобрался, а то разводит шашни... при живом муже.
Конечно, так я рассуждал только «про себя». Нисколько не умаляю его роль. Он умен, силен, влиятелен, это не только признается, но и принимается мною как очевидность. Но размер нашего бизнеса достиг такой величины, что решать проблемы старыми, кулуарными, масонскими методами уже нельзя. Наступает новое время цивилизованного бизнеса. Хотя бы формально цивилизованного. Что я и пытаюсь делать, покупая банк на аукционе.
– Олег, нам надо встретиться и поговорить обстоятельно. – Его голос звучал напряженно и обеспокоенно. – Предупреди охрану, чтобы пропустили, приеду на такси. Так надо.
Я бы послал за ним машину, но меня остановили слова «так надо». Кому надо, тот пусть и приезжает.
Дядя Женя ласково и крепко, по-мужски, обнял меня и держал в объятиях чуть дольше, чем обычно. Мы прошли в кабинет и без предисловий приступили к разговору. Обращаю на это внимание потому, что обычно мы не сразу говорили о деле. Он всегда расспрашивал о здоровье моих родителей, интересовался мнением о политических событиях, восхищался Роналдо или, на худой конец, делился впечатлениями о погоде за окном. Недавно приходили англичане, они, как и дядя Женя, прежде чем приступить к переговорам, деликатно повосхищались нашим городом и нашими девушками. Насчет города я соглашусь, а вот последнее их замечание всего лишь комплимент. Кстати, если бы дядя Женя и сегодня поинтересовался бы моим мнением о погоде (о девушках он меня не спросит никогда), то я бы ответил, что весна в этом году необычно холодная. Промозглая такая, пронизывающая. До самого нутра. А вот девушки (он, конечно, не спросит, но тем не менее) излишне темпераментны. Особенно некоторые. Одна.
– Решение твое одобряю, почему бы нам не купить банк, – проговорил дядя Женя. Мне было приятно это слышать – ожидал упреков и старческого нытья. Получается, я опять был несправедлив к нему, беру свои слова обратно. Не все.
– До меня доходят разговоры, что президент серьезно озабочен состоянием бизнеса в стране. Борьба между предпринимателями давно перешла от конкурентной к закулисной и перерастает в криминальную, – продолжал дядя Женя.
Он удовлетворенно перевел дыхание, видя мое внимание. Ясно, что он тщательно готовился, а в таких разговорах самое трудное – начало.
– Он намерен жестко пресечь любые перекосы. Все должно быть сделано по закону. Мы можем надеяться на справедливое проведение аукциона, по новым, а точнее, по цивилизованным правилам. У нас есть реальный шанс победить. Конечно, твое решение было исключительно рискованным, но провидческим.
Дожили, теперь ясновидящим оказался я. Хотя не скрою, мне это приятно слышать. Сплошные приятности. Приторно даже.
– Рад слышать, – теперь надо успокоить старика, у него на лбу написано слово «обида», – не хотел втягивать вас в авантюру, чтобы не затрагивать ваше имя. Поэтому и принял такое решение, не посоветовавшись. Извините, я был не прав.
Дядя Женя никак не отреагировал на мои слова.
– И все-таки что-то не так, – он хлопнул ладонью по колену.
Я обратил внимание на его руки. Кожа на тыльной стороне ладоней стала дряблой, появились старческие пятна. Пальцы как будто стали длиннее и тоньше, и вообще старик заметно похудел.
– Если бы дело не касалось Максима, то все было бы логично и понятно, – спокойно и уверенно говорил Евгений Ильич. – Что-то здесь не вяжется.
– Мне трудно судить, но именно сейчас наступил подходящий момент. – Теперь наступила моя очередь глубокомысленно порассуждать, я приноровился к этому в разных интервью. – Если президент хочет очистить страну от коррупции и беспредела, то начинать надо именно с Максима. Только тогда народ поймет его правильно и, что самое главное, поверит.
– Ты сам-то веришь, что это возможно? – улыбнулся дядя Женя.
– Совершенно не важно, верю я или нет. Но только тогда мы сумеем избежать наших уродливых форм ведения бизнеса. И только тогда все предприниматели, и я в том числе, прижмем хвосты и будем работать по-настоящему, а не... – чуть не произнес слово «тырить».
Дядя Женя никогда не согласится, что наш бизнес основан на воровстве. По его мнению, мы работаем и зарабатываем. Вспомнил недавний афоризм одного нефтяника: «Чем работать и просить – лучше стырить и молчать».
– Будем надеяться, что так. В таком случае я снимаю шляпу перед президентом. – Впервые дядя Женя заговорил так образно.
Он заметил мое удивление.
– Да вот, ходил на юбилей одной поэтессы, купил сборник ее стихов, – смущаясь, сообщил он, вытаскивая из кармана книжку. Забавно, первый раз вижу его таким, – ты понимаешь, проняло. Даже не знал, что стихами можно достигнуть такой глубины.
Когда-то давно (когда же это было?) я любил читать поэтические сборники. Почему-то у Пушкина врезались в память не общепринятые строки, скажем, из Онегина, а, например, такие: «...одна, полуодета...». Это о мужской ревности, сильнейшее поэтическое чувство. Из современников запомнился тогда еще малоизвестный, а ныне маститый поэт: «Я помню то оцепененье, передо мной возникла ты...». Ну, скажите, чем хуже Пушкина? Но чтобы дядя Женя увлекался поэзией, фантастика! Хотя почему нет, библиотека у него колоссальная, правда, состоящая преимущественно из мемуаристики, истории, философии. А теперь вот и поэзия. Век живи...
– Ну, это я так, к слову, – он встал с кресла. – Хочешь почитать?
А почему нет?
– Конечно. С удовольствием.
– Для тебя и нес, – хитро улыбнувшись, ответил дядя Женя.
Наступил день подачи заявки. Озабоченный Михалыч, как всегда, старался оградить меня от неприятностей.
– Вы бы поменьше выступали в прессе, зачем нам такое внимание?
– Пойми, Михалыч, если бы мы помалкивали, нас бы потихоньку и прихлопнули. Привлекая внимание к нашим персонам, я тем самым создаю условия для твоей и моей безопасности. Заметил, аукционом заинтересовались иностранные наблюдатели?
Михалыч не стал возражать, но по его лицу было ясно, что он по-прежнему недоволен.
– Не люблю я такого, никогда не выпячивался. Ладно, вам виднее, – Михалыч развернул бумаги. – Ну так что, подаем заявку?
– Подписывай, Михалыч, мы же знали, на что идем.
– Тут надо заявить стартовую сумму, сколько писать?
Я призадумался. Минимальная цена, запрашиваемая правительством, определена в пятьдесят миллионов. Максим предложит пятьдесят пять, максимум шестьдесят. Больше не даст, удавится.
– Пиши семьдесят, Михалыч, – решил я, – на аукционе будем торговаться до ста.
– А если кто-то предложит больше? – засомневался Михалыч.
– Тогда все, кина, как говорится, не будет. А кто может дать больше? – Михалыч не на шутку напугал. – Разве есть кто-то еще?
– Это я так, просто спросил.
– Михалыч, ты не шути со мной, я сейчас с трудом понимаю юмор. Найти запросто сто миллионов баксов в нашей стране не сможет никто. Об этом стало бы известно задолго до аукциона.
– Хорошо, я подписываю и отправляю документы. – Михалыч закрыл папку и продолжал сидеть за столом.
– Что-то еще, Михалыч? – Вот человек, испортил настроение и не уходит.
Михалыч придал своему лицу мечтательное выражение. Никудышный из него артист.
– Думаю прикупить пару картин, как считаете? – Он был доволен произведенным эффектом, видя, как перекосилось от удивления мое лицо. – Выставка открылась, Рима Евгеньевна приглашала. Не идти нельзя, а пойду, так надо купить что-то.
– Слушай, Михалыч, не морочь мне голову, – пробормотал я. – Хочешь картину – иди и купи.
– Олег Александрович, нехорошо получается, она начнет спрашивать о вас, что я скажу?
Михалыч меня уже достал.
– Признавайся, что ты затеял, и оставь меня в покое вместе со своей Римой, как ее там, Евгеньевной.
– В таком случае я скажу, что покупаю картины для вас. Некрасиво получится, если вы совсем проигнорируете выставку. Весь город там будет. И соблюдем правила приличия.
– Михалыч, – пригрозил я, – с каких пор тебя стали заботить правила приличия?!
На Михалыча моя угроза не подействовала, как не подействовала бы любая другая.
– Пойду присмотрюсь, узнаю, что да как, – уклончиво ответил он. – Да и жена моя рвется на выставку.
– Так бы и сказал, Михалыч. Боишься признаться, что стал подкаблучником, – успокоился я.
Лицо Михалыча расплылось в улыбке.
– Ладно, купи что-нибудь и для меня, – разрешил я. – Уговорил.
Со следующего дня начиналась моя командировка в Китай. Официально – чтобы привлечь иностранных инвесторов, а на самом деле – чтобы спрятаться от встреч и звонков. Как только станет известна заявленная нами цена, мой телефон раскалится от напряжения. Если я останусь в городе, мне придется выслушивать угрозы типа: «Куда прешь, жить надоело?», или уговоры: «Олег, сними заявку, зачем создавать проблемы, Максим предлагает тебе дружбу», либо звонки из администрации: «Имейте, пожалуйста, в виду, что вам потребуется доказать легальность источников финансирования, в противном случае...»