Страница:
Медсестра что-то долго объясняла по-немецки, я понял только «хенде хох», вручила палку и отправила восвояси. Яшка встретил меня у дверей больницы.
– Что нового от Михалыча? – спросил я, думая о дяде Жене, Риме, сестренках, проблемы выстроились в голове, как рота солдат.
– Ничего, только ругался сильно, – отмахнулся Яша. – Ну его. Сегодня обещал позвонить.
Приехав в квартиру, я первым делом прошел в ванную. Из зеркала на меня смотрело лицо старика – впалые щеки, огромные мешки под глазами, землистый, мертвецкий цвет кожи. Отросшая за неделю борода топорщилась клочьями. Интересно, как бы отреагировала на меня Рима?
Я посмотрел в свои глаза. В них не было ни страха, ни отчаяния, ни тоски.
Затем я сбрил бороду, принял душ, тщательно почистил зубы, аккуратно уложил волосы, надел свежее белье; с презрением посмотрев на туфли, костюмы и галстуки, выбрал кроссовки, джинсы и футболку. Еще раз взглянул на себя в зеркало. Теперь я выглядел значительно лучше, да и чувствовал себя гораздо бодрее. А самое главное, куда-то делось предчувствие беды – вместо него появилась надежда. Надежда на лучшее.
– Яша, пойдем прогуляемся, – позвал я приятеля и предупредил: – Только без палки!
Мы долго гуляли в городском парке – правда, периодически Яша заставлял меня присесть на скамейку и отдохнуть, но в общем и целом я не чувствовал себя больным. Так, небольшая слабость, больше ничего. Пройдет.
Вечером позвонил Михалыч – его спокойный и уверенный голос успокаивал и внушал уверенность в завтрашнем дне.
– По порядку, Олег Александрович. Сначала хорошие новости. Младшая успешно защитила диплом, ваши родители живы и здоровы, только водитель уволился, его с успехом заменяет старшая, которая, в свою очередь, утверждена директором в городской краеведческий музей.
Слава богу! Уверен, это Михалыч постарался.
– Это ваш друг Алексей помог, он дружит с мэром города, – будто прочитав мои мысли, добавил Михалыч. – Правда, жениха ее пока на работу не берет, хотя твердо обещал, главным экономистом, считает его очень толковым малым. Ждет, когда заявление в загс подадут, а парень упрямый попался, гордый. Говорит, когда устроюсь на работу, буду зарабатывать, тогда и женюсь. В общем, кто-то должен уступить первым, чувствую, Алексей не выдержит, сдастся.
Радуюсь за сестру!
– А Рима, дядя Женя? Как они? – спросил я.
Михалыч глубоко вздохнул.
– Евгений Ильич умер, так и не придя в сознание. Его похоронили со всеми почестями, президент прислал официальные соболезнования. Я разговаривал с Римой – она держится молодцом, хотя видно, что ей очень нелегко.
Мы бессильны перед смертью, нам остается только смириться и жить дальше. Хватило бы только сил...
Неожиданно до меня дошло, что мы общались, нарушив конспирацию, называя настоящие, не вымышленные имена.
– Михалыч... Саныч... мы это... нарушаем.
– И еще одна, я думаю, самая главная для вас новость, – казалось, Михалыч не услышал моей последней реплики. – Ваше дело закрыто в связи с отсутствием состава преступления и погашением всех задолженностей. Хочу вас поздравить, Олег Александрович, по слухам, сам президент дал такое распоряжение. Все было бы просто отлично, если бы не одно обстоятельство.
Все правильно, без ложки дегтя не бывает.
– Какое, Михалыч?
– Они забрали все, – Михалыч помолчал. – Практически все, даже ваш дом. Осталось кое-что по мелочи.
– Какие наши годы, Михалыч! – развеселился я. – Еще заработаем! Встречай меня первым же самолетом!
РИМА. Боль
ДЯДЯ ЖЕНЯ. Теперь ты свободна
– Что нового от Михалыча? – спросил я, думая о дяде Жене, Риме, сестренках, проблемы выстроились в голове, как рота солдат.
– Ничего, только ругался сильно, – отмахнулся Яша. – Ну его. Сегодня обещал позвонить.
Приехав в квартиру, я первым делом прошел в ванную. Из зеркала на меня смотрело лицо старика – впалые щеки, огромные мешки под глазами, землистый, мертвецкий цвет кожи. Отросшая за неделю борода топорщилась клочьями. Интересно, как бы отреагировала на меня Рима?
Я посмотрел в свои глаза. В них не было ни страха, ни отчаяния, ни тоски.
Затем я сбрил бороду, принял душ, тщательно почистил зубы, аккуратно уложил волосы, надел свежее белье; с презрением посмотрев на туфли, костюмы и галстуки, выбрал кроссовки, джинсы и футболку. Еще раз взглянул на себя в зеркало. Теперь я выглядел значительно лучше, да и чувствовал себя гораздо бодрее. А самое главное, куда-то делось предчувствие беды – вместо него появилась надежда. Надежда на лучшее.
– Яша, пойдем прогуляемся, – позвал я приятеля и предупредил: – Только без палки!
Мы долго гуляли в городском парке – правда, периодически Яша заставлял меня присесть на скамейку и отдохнуть, но в общем и целом я не чувствовал себя больным. Так, небольшая слабость, больше ничего. Пройдет.
Вечером позвонил Михалыч – его спокойный и уверенный голос успокаивал и внушал уверенность в завтрашнем дне.
– По порядку, Олег Александрович. Сначала хорошие новости. Младшая успешно защитила диплом, ваши родители живы и здоровы, только водитель уволился, его с успехом заменяет старшая, которая, в свою очередь, утверждена директором в городской краеведческий музей.
Слава богу! Уверен, это Михалыч постарался.
– Это ваш друг Алексей помог, он дружит с мэром города, – будто прочитав мои мысли, добавил Михалыч. – Правда, жениха ее пока на работу не берет, хотя твердо обещал, главным экономистом, считает его очень толковым малым. Ждет, когда заявление в загс подадут, а парень упрямый попался, гордый. Говорит, когда устроюсь на работу, буду зарабатывать, тогда и женюсь. В общем, кто-то должен уступить первым, чувствую, Алексей не выдержит, сдастся.
Радуюсь за сестру!
– А Рима, дядя Женя? Как они? – спросил я.
Михалыч глубоко вздохнул.
– Евгений Ильич умер, так и не придя в сознание. Его похоронили со всеми почестями, президент прислал официальные соболезнования. Я разговаривал с Римой – она держится молодцом, хотя видно, что ей очень нелегко.
Мы бессильны перед смертью, нам остается только смириться и жить дальше. Хватило бы только сил...
Неожиданно до меня дошло, что мы общались, нарушив конспирацию, называя настоящие, не вымышленные имена.
– Михалыч... Саныч... мы это... нарушаем.
– И еще одна, я думаю, самая главная для вас новость, – казалось, Михалыч не услышал моей последней реплики. – Ваше дело закрыто в связи с отсутствием состава преступления и погашением всех задолженностей. Хочу вас поздравить, Олег Александрович, по слухам, сам президент дал такое распоряжение. Все было бы просто отлично, если бы не одно обстоятельство.
Все правильно, без ложки дегтя не бывает.
– Какое, Михалыч?
– Они забрали все, – Михалыч помолчал. – Практически все, даже ваш дом. Осталось кое-что по мелочи.
– Какие наши годы, Михалыч! – развеселился я. – Еще заработаем! Встречай меня первым же самолетом!
РИМА. Боль
Значительная часть денег, вырученных за магазин, ушла на похороны и последовавшие за ними поминки. Я поразилась тому, сколько людей пришло проститься с отцом. Гражданская панихида проходила в Доме приемов – вы в курсе, что такие почести положены только людям очень высокого ранга. Я, мама и сын сидели в первом ряду и принимали соболезнования. Антон не посмел быть рядом с нами и стоял в некотором отдалении, изображая главного организатора мероприятия, строго и требовательно отдавая указания обслуживающему персоналу, присланному, вообще-то говоря, не им, а хозяйственным управлением администрации президента. Было много людей в погонах с лавровыми венками на кокарде фуражек, пришли известные предприниматели, представители творческой интеллигенции.
В какой-то момент мама шепнула мне на ухо:
– Смотри, вон родители Олега.
Я впервые видела их. Папа говорил, что они бывали в нашем доме, но это было так давно, что я их совершенно не помнила. Отец Олега украдкой утирал слезы, мать, подойдя к нам, пожала руки мне и маме, ласково погладила Павлика и поцеловала его в лоб.
– Значит, вот ты какой, внук Жени.
Я поняла, что Олег очень похож на мать – у нее были такие же глубокие глаза и такой же твердый голос.
Нас очень поддержали те, кто приходил и выражал свои соболезнования. Все, кто помнит папу. Это не просто дань традиции или формальное исполнение долга. Когда врачи объявили нам о смерти папы, я словно окаменела, застыла, обессилела, а мама чуть не сошла с ума, сидя в своей комнате и тихо, бесконечно завывая. Что было бы с нами, если бы не звонок в дверь и... люди! Близкие и не очень, родственники и соседи, папины коллеги и друзья, мои подруги... Дверь не закрывалась, люди шли и шли. Они не давали нам замкнуться в горе, невольно заставляя вслух переживать случившееся и бороться со своей болью. Мама очнулась, вышла из оцепенения, мы хлопотали на кухне, рассаживали людей, работали... Люди спасли нас. Вот почему это важно. Сходите к тем, кто ждет вашего сочувствия, поверьте, им это необходимо, хотя, возможно, они даже об этом не догадываются.
Однако наступил день, когда все разошлись, и мы остались одни. Жизнь требует продолжения и голосом сына заставляет двигаться, предпринимать, суетиться. Я, помня наставления папы, устроила сына в секцию рукопашного боя – он приходил с тренировок с шишками и синяками, требовал, чтобы я пощупала его бицепсы, снисходительно разъяснял непроизносимые японские термины и только потом укладывался спать. У каждой женщины должен быть свой мужчина, чтобы был смысл в жизни, чтобы было кому отдавать свою энергию и любовь. У нас с мамой таким мужчиной был сын. Мы посвятили себя ему, нарушая все благоразумные правила, балуя, лелея и неистово любя.
Так проходили дни, недели, месяцы. На семейном совете мы с мамой постановили оставшиеся от продажи магазина деньги поделить на две части: одну половину положить в банк, на будущее, а другую тратить на повседневные нужды, благо нужды эти невелики. Но все равно нам было трудно с непривычки считать деньги и ограничивать себя в расходах.
Львиная доля вырученных за магазин денег пошла на памятник. Есть такое правило, известным людям, имеющим заслуги перед отечеством, памятники на могилах устанавливаются за счет государства. А у папы, как-никак, семь орденов. Но когда нам сообщили о выделенной сумме, то стало неловко... за такое государство. Только много позже я поняла (все мы умные задним умом), что «над такими вопросами надо работать, так просто ничто не решается», как пояснил наш родственник, бывший аппаратчик. А как прикажете нам с мамой работать над «таким вопросом», не обращаться же к Антону. Я решила сделать все сама, без помощи государства, ни на кого при этом не обижаясь. А что здесь обижаться, ордена папа получал от другого государства, которого давно нет. А ходить попрошайничать не умею и не могу.
Мы распрощались с прислугой – только няня неизменно приходила в гости, а иногда забирала Павлика к себе, погостить. Мы очень не хотели расставаться с ней, но три няньки на одного, пусть даже самого лучшего на свете, мальчика – это слишком.
Сын долго молчал, не соглашаясь с нашими доводами, но потом все-таки согласился, поставив нас в известность о принятом решении:
– Я буду любить ее всегда, всю жизнь. И она меня. Вам ясно?
Дважды являлся Михалыч, я не оговорилась, именно являлся, из ниоткуда. В первый раз мы столкнулись в магазине, в мясном отделе, когда папа был еще жив. Михалыч подробно расспросил меня о состоянии папы – было видно, что он искренне сопереживает. Тогда я узнала, что дела Олега хуже некуда, он скрывается и даже не может позвонить. В следующий раз мы случайно встретились у входа на станцию метро. Михалыч пригласил меня в парк, искренне соболезновал мне в моем горе, за что я была ему признательна: в его голосе не было фальши, он действительно горевал вместе с нами. Я рассказала Михалычу обо всем – даже о том, что незадолго до смерти папа встречался с президентом. Я понимала, что Михалычу важно знать обо всем. Но, судя по настроению Михалыча и по отдельным репликам, холдинг был разорен окончательно.
Вечером, сидя у телевизора, мама обмолвилась, что надо бы сходить к нотариусу, переоформить квартиру. По закону, наследство оформляется через полгода после смерти – вот и время подошло. Я никогда не задумывалась об этом – папа, Антон и Олег всегда ограждали нас от таких забот.
Теперь мы учились быть самостоятельными.
– Квартиру оформим на тебя, – решила мама, – папа всегда говорил, что ты наша единственная наследница. И все остальное.
– Остальное? – удивилась я.
– Ну не зря же он писал завещание, – мама поразилась моему невежеству.
– Мама, папа писал завещание? И ты молчала? – воскликнула я.
– Не знаю, забыла, – растерялась мама.
– Хорошо, не переживай, мама, – успокоила я ее. – А где оно, завещание?
– У нотариуса, конечно. Он звонил, хотел прийти, тебя не было, я не стала ничего решать без тебя. А потом забыла, ты уж не обижайся, я стала совсем бестолковой после смерти папы. – Слезы в тысячный раз полились из ее глаз.
Я стала успокаивать маму:
– Ничего страшного не произошло, завтра сходим к нотариусу и все выясним.
Я знала, что ждать чего-то особенного от завещания не приходится. Но чувствовала, что что-то произойдет. Я снова услышу отца.
– Письмо! – вскрикнула мама. – Письмо! Папа написал тебе письмо!
Я кончу свои дни в сумасшедшем доме. Мой умерший папа написал письмо. Боже, помоги нам.
– Помнишь, в ту ночь он работал в своем кабинете, – мама почти кричала от возбуждения. – Я уже спала, он разбудил меня, сказал, что написал тебе письмо, оно в сейфе. Он сказал тогда, чтобы отдала я тебе его только после его смерти. Я тогда расстроилась, отругала его, заснула и... забыла!
Я бросилась в папин кабинет – там было все по-прежнему, как будто он вышел на минутку; те же фотографии, книги и даже газеты. Прежде я никогда не открывала папин сейф и, отодвинув картину, поняла, что нужен шифр.
Мама стояла у меня за спиной. Она прижимала руки к лицу и напряженно смотрела в потолок.
– Он... он сказал тогда... сейчас дочка, сейчас. – Она усиленно вспоминала, пытаясь поймать ускользающую мысль. – Да, он сказал, что шифр легкий, день рождения, сейчас вспомню, да он так и сказал: «День рождения того, кого любит Рима».
Олег?!
Я набрала «2504» – и сейф легко открылся. Он ждал меня, терпеливо и молча, чтобы раскрыть тайну отца, тайну жизни и тайну его смерти.
В какой-то момент мама шепнула мне на ухо:
– Смотри, вон родители Олега.
Я впервые видела их. Папа говорил, что они бывали в нашем доме, но это было так давно, что я их совершенно не помнила. Отец Олега украдкой утирал слезы, мать, подойдя к нам, пожала руки мне и маме, ласково погладила Павлика и поцеловала его в лоб.
– Значит, вот ты какой, внук Жени.
Я поняла, что Олег очень похож на мать – у нее были такие же глубокие глаза и такой же твердый голос.
Нас очень поддержали те, кто приходил и выражал свои соболезнования. Все, кто помнит папу. Это не просто дань традиции или формальное исполнение долга. Когда врачи объявили нам о смерти папы, я словно окаменела, застыла, обессилела, а мама чуть не сошла с ума, сидя в своей комнате и тихо, бесконечно завывая. Что было бы с нами, если бы не звонок в дверь и... люди! Близкие и не очень, родственники и соседи, папины коллеги и друзья, мои подруги... Дверь не закрывалась, люди шли и шли. Они не давали нам замкнуться в горе, невольно заставляя вслух переживать случившееся и бороться со своей болью. Мама очнулась, вышла из оцепенения, мы хлопотали на кухне, рассаживали людей, работали... Люди спасли нас. Вот почему это важно. Сходите к тем, кто ждет вашего сочувствия, поверьте, им это необходимо, хотя, возможно, они даже об этом не догадываются.
Однако наступил день, когда все разошлись, и мы остались одни. Жизнь требует продолжения и голосом сына заставляет двигаться, предпринимать, суетиться. Я, помня наставления папы, устроила сына в секцию рукопашного боя – он приходил с тренировок с шишками и синяками, требовал, чтобы я пощупала его бицепсы, снисходительно разъяснял непроизносимые японские термины и только потом укладывался спать. У каждой женщины должен быть свой мужчина, чтобы был смысл в жизни, чтобы было кому отдавать свою энергию и любовь. У нас с мамой таким мужчиной был сын. Мы посвятили себя ему, нарушая все благоразумные правила, балуя, лелея и неистово любя.
Так проходили дни, недели, месяцы. На семейном совете мы с мамой постановили оставшиеся от продажи магазина деньги поделить на две части: одну половину положить в банк, на будущее, а другую тратить на повседневные нужды, благо нужды эти невелики. Но все равно нам было трудно с непривычки считать деньги и ограничивать себя в расходах.
Львиная доля вырученных за магазин денег пошла на памятник. Есть такое правило, известным людям, имеющим заслуги перед отечеством, памятники на могилах устанавливаются за счет государства. А у папы, как-никак, семь орденов. Но когда нам сообщили о выделенной сумме, то стало неловко... за такое государство. Только много позже я поняла (все мы умные задним умом), что «над такими вопросами надо работать, так просто ничто не решается», как пояснил наш родственник, бывший аппаратчик. А как прикажете нам с мамой работать над «таким вопросом», не обращаться же к Антону. Я решила сделать все сама, без помощи государства, ни на кого при этом не обижаясь. А что здесь обижаться, ордена папа получал от другого государства, которого давно нет. А ходить попрошайничать не умею и не могу.
Мы распрощались с прислугой – только няня неизменно приходила в гости, а иногда забирала Павлика к себе, погостить. Мы очень не хотели расставаться с ней, но три няньки на одного, пусть даже самого лучшего на свете, мальчика – это слишком.
Сын долго молчал, не соглашаясь с нашими доводами, но потом все-таки согласился, поставив нас в известность о принятом решении:
– Я буду любить ее всегда, всю жизнь. И она меня. Вам ясно?
Дважды являлся Михалыч, я не оговорилась, именно являлся, из ниоткуда. В первый раз мы столкнулись в магазине, в мясном отделе, когда папа был еще жив. Михалыч подробно расспросил меня о состоянии папы – было видно, что он искренне сопереживает. Тогда я узнала, что дела Олега хуже некуда, он скрывается и даже не может позвонить. В следующий раз мы случайно встретились у входа на станцию метро. Михалыч пригласил меня в парк, искренне соболезновал мне в моем горе, за что я была ему признательна: в его голосе не было фальши, он действительно горевал вместе с нами. Я рассказала Михалычу обо всем – даже о том, что незадолго до смерти папа встречался с президентом. Я понимала, что Михалычу важно знать обо всем. Но, судя по настроению Михалыча и по отдельным репликам, холдинг был разорен окончательно.
Вечером, сидя у телевизора, мама обмолвилась, что надо бы сходить к нотариусу, переоформить квартиру. По закону, наследство оформляется через полгода после смерти – вот и время подошло. Я никогда не задумывалась об этом – папа, Антон и Олег всегда ограждали нас от таких забот.
Теперь мы учились быть самостоятельными.
– Квартиру оформим на тебя, – решила мама, – папа всегда говорил, что ты наша единственная наследница. И все остальное.
– Остальное? – удивилась я.
– Ну не зря же он писал завещание, – мама поразилась моему невежеству.
– Мама, папа писал завещание? И ты молчала? – воскликнула я.
– Не знаю, забыла, – растерялась мама.
– Хорошо, не переживай, мама, – успокоила я ее. – А где оно, завещание?
– У нотариуса, конечно. Он звонил, хотел прийти, тебя не было, я не стала ничего решать без тебя. А потом забыла, ты уж не обижайся, я стала совсем бестолковой после смерти папы. – Слезы в тысячный раз полились из ее глаз.
Я стала успокаивать маму:
– Ничего страшного не произошло, завтра сходим к нотариусу и все выясним.
Я знала, что ждать чего-то особенного от завещания не приходится. Но чувствовала, что что-то произойдет. Я снова услышу отца.
– Письмо! – вскрикнула мама. – Письмо! Папа написал тебе письмо!
Я кончу свои дни в сумасшедшем доме. Мой умерший папа написал письмо. Боже, помоги нам.
– Помнишь, в ту ночь он работал в своем кабинете, – мама почти кричала от возбуждения. – Я уже спала, он разбудил меня, сказал, что написал тебе письмо, оно в сейфе. Он сказал тогда, чтобы отдала я тебе его только после его смерти. Я тогда расстроилась, отругала его, заснула и... забыла!
Я бросилась в папин кабинет – там было все по-прежнему, как будто он вышел на минутку; те же фотографии, книги и даже газеты. Прежде я никогда не открывала папин сейф и, отодвинув картину, поняла, что нужен шифр.
Мама стояла у меня за спиной. Она прижимала руки к лицу и напряженно смотрела в потолок.
– Он... он сказал тогда... сейчас дочка, сейчас. – Она усиленно вспоминала, пытаясь поймать ускользающую мысль. – Да, он сказал, что шифр легкий, день рождения, сейчас вспомню, да он так и сказал: «День рождения того, кого любит Рима».
Олег?!
Я набрала «2504» – и сейф легко открылся. Он ждал меня, терпеливо и молча, чтобы раскрыть тайну отца, тайну жизни и тайну его смерти.
ДЯДЯ ЖЕНЯ. Теперь ты свободна
«Совершенно секретно. Риме. Вскрыть только после моей смерти.
Дочь, у меня не так много времени, как хотелось бы, а рассказать я должен о многом. Прочитай внимательно, а потом сожги письмо и предупреди маму, чтобы она никогда не вспоминала о нем. Я надеюсь и верю, что ты поймешь и простишь меня. Даже если будет не так, мой долг отца рассказать тебе всю правду.
Начну издалека, до дня твоего рождения.
В любом государстве есть службы, упоминание о которых ты не найдешь ни в одном справочнике. В этой службе не ведется делопроизводство, не присваиваются должности и награды, нет отведенного помещения и служебных автомобилей. Туда не устраиваются на работу, оттуда не увольняются по собственному желанию, уходят только по причине смерти (прости за казенную терминологию).
Есть такая служба и у нас. Создавалась она еще во времена Сталина и действует до сих пор. Сначала только для нейтрализации неугодных лиц (устранение Троцкого и Кирова были приписаны органам безопасности, отчасти это так, изначально служба создавалась при НКВД). Впоследствии служба развивалась и разрасталась, возникла проблема контроля и руководства ее деятельностью. Принимая во внимание, что здесь не принято подписывать приказы и распоряжения, необходимо было создать иной механизм. И он был создан. Нечто похожее на Орден, при нарушении принятых внутренних правил виновники устранялись. Даже пойманные официальными органами члены службы привлекались к ответственности как обычные уголовники либо кончали жизнь самоубийством, а чаще освобождались досрочно «за примерное поведение».
Я рассказываю об этом потому, что твой отец, будучи совсем юным, оказался членом этой службы. Поверь, мои руки не запачканы кровью, но и назвать себя безгрешным не могу. Естественно, при этом я, как и каждый из нас, делал официальную или, если быть точнее, легальную карьеру. У меня это – комсомол, райком партии и, в последние годы, до наступления известных событий, ЦК.
Так вот, создав такую службу, власти упустили главное. Она стала функционировать сама по себе, далеко не всегда подчиняясь официальным структурам, при этом имея гигантское влияние и возможности. Она превратилась в систему, в мощную паутину, притянувшую к себе не только негласных, тайных членов, но и официальных представителей власти. Однако с развалом СССР были утрачены последние нити управления, кто-то наивно предположил, что теперь нас не будет. Но они ошибались. Я один из тех, кто не позволил развалиться системе окончательно, сохранил необходимые связи.
Здесь нет ничего удивительного. К примеру, воины-афганцы создают союзы, ассоциации, поддерживают друг друга, занимаются бизнесом или грабежом; служащие органов безопасности, как бывшие, так и нынешние, всегда и во всем «взаимодействуют» (ты слышала такую поговорку: «бывших чекистов не бывает»? Она небезосновательна); и даже врачи и учителя заинтересованы в судьбе коллег и безошибочно узнают «своих» в толпе. Профессиональная, конфессиональная, региональная и прочая солидарность. Наша система тоже основана на взаимной поддержке, но в отличие от других глубоко законспирирована и абсолютно не формализована – в ней нет начальников и подчиненных, уставов и инструкций, подписей и печатей, – а потому практически неуязвима. И задачи, решаемые нами, также не поддаются формальному описанию.
Когда я рассказывал тебе о встречах со «стариками», то имел в виду тех, кто имеет наибольшее влияние среди нас. Поверь, это не «воры в законе» и не подобные им, все эти люди – патриоты, только действующие по своим, неписаным правилам. Да, вероятно это плохо, в чем-то аморально и беспринципно, но быстрое развитие экономики, решение сложнейших политических задач и даже победа в войне без таких людей невозможны. Всегда найдутся желающие заболтать проблему, втянуть страну в ненужную дискуссию, переврать правильные цели, при этом прикрываясь в разные периоды принципом демократического централизма, гласностью, правами человека. Нынешний мир похож на джунгли, где каждое государство, как стая волков, пытается сохранить свой ареал обитания, иначе не выжить. И как в любой стае, слабый, а иногда и излишне сильный, должен подчиниться законам стаи, а если потребуется, уйти. Мы помогали выжить стране своими методами.
Естественно, были и ошибки, и невинно пострадавшие, и ненужные жестокости. Все было, не отрекаемся. Но и отрицать положительные результаты нашей работы тоже нельзя.
Отказ от применения возможностей системы привел к краху социалистического лагеря, развалу крупнейшей и процветающей империи, к обнищанию и разграблению страны. Мы долго были в тени, и во времена перестройки, и во времена всеобщего хаоса ограничиваясь решением локальных задач, взаимопомощью, исполнением внутренних правил. Но время шло, мы оказались не востребованы государством, мало того, почувствовали противодействие. Тогда мы стали создавать свою экономику, использовать свое влияние, продвигать своих людей.
Все, что я рассказывал выше, было предисловием. Я знаю, ты ждешь четких и ясных ответов на конкретные вопросы, мучающие тебя в последние годы.
Приступаю.
Почему я любил и продолжаю любить Олега. Его мать была, и остается даже сейчас, мечтой моей жизни. Я любил ее. Но она отвергла меня, потому что не захотела быть соучастником моих деяний. Она из другого, светлого и, как я понял только теперь, настоящего мира, так и оставшегося для меня недоступным, единственным лучом которого была только ты, моя дочь.
Олег не мог быть мне сыном, но он был сыном моей любимой женщины. Его мать, отпуская сына в столицу, поставила условие – не втягивать Олега в систему. Я обещал ей это и сдержал свое слово. Уверяю тебя, во всем, что происходило с Олегом и вокруг него, нет ни капли моей вины.
Не посвящая в это Олега, я сознательно, на некоторое время, направил его в банду Шефа (наши люди есть и в этой среде), естественно, не допуская при этом, чтобы Олег стал уголовником. Я знал, что, пройдя эту суровую школу, он закалится и никогда не струсит перед испытаниями. В принципе, я оказался прав. Когда я вызволил Олега из банды, он не был тем наивным юношей, которого ты впервые увидела на пороге нашего дома. Я должен сообщить тебе и про Шефа, чтобы не было недосказанности. Шеф сломался, даже среди наших людей бывает такое, пытался требовать у Олега долю, навязывать ему, якобы на правах учителя, собственные правила игры. Его пришлось устранить на законных основаниях.
Потом я направил Олега изучать легальный бизнес, сначала работа была связана с государственной системой хозяйствования, а потом начался настоящий, самостоятельный бизнес. Было важно, чтобы Олег прошел все стадии обучения, познал механизм действия государственной машины, научился понимать и противостоять низменным и алчным страстям простых людишек, а когда необходимо, использовать их во благо себе.
Вынужден признаться в том, что вы не стали мужем и женой отчасти и по моей вине. Сначала я был не уверен в Олеге – провинциальный, наивный юноша. Но я не учел самого важного: ты не захотела ждать. Так в нашей жизни появился Антон.
Этот был твой личный выбор, я не посмел на него влиять, потому что сознательно растил тебя свободным и независимым человеком. Да, мне изначально не нравился Антон, но, уважая твой выбор, я решил посвятить себя и ему. Я познакомил его с некоторыми из наших людей, в том числе и за границей. Ты помнишь вашу первую совместную с Антоном поездку в Европу и те встречи, на которые он тебя не брал? Но Антон не оправдал возложенных на него надежд. Только приоткрыв дверь в наш мир и сделав в нем первый шаг, он почувствовал себя всесильным и могущественным. Это свойственно молодым. Пришлось принять меры. Спустя год Антон осознал, как мне показалось тогда, ошибки. С благословения стариков, он был рекомендован на государственную службу. Моим условием было только одно: работать вместе с Олегом и создать могущественную экономическую империю, которая смогла бы стать плацдармом для дальнейшего рывка. Нашей целью была власть, на вершине которой находились бы они оба. Как ты понимаешь, ошибался не Антон – ошибся я. И я дорого заплатил за свои иллюзии.
Антон пошел собственным путем, стал искать пути сближения с Максимом, вовлек его в нашу систему, чтобы с его помощью проникнуть в ближайшее окружение президента. Таким образом он пытался избавиться от Олега, освободиться от моего влияния, выстраивая собственный путь к вершине власти. Для этого он использовал в собственных интересах и возможности системы. Опасаясь за судьбу Олега, я приставил к нему Михалыча. Это надежный и преданный человек, скажу больше, он друг. Настолько, насколько это возможно в условиях нашей системы. Он не предал ни меня, ни Олега и, убежден, не предаст.
Антон был не в силах интеллектуально противостоять Олегу, а быть другом и соратником не захотел. Причина отчасти в тебе, а если быть точнее, в любви Олега и в ревности Антона. Но он не бездействовал и стал использовать окружение Олега. Ты помнишь Мусю? Он был завербован людьми Антона. Нам пришлось его убрать – и сейчас я вынужден тебе в этом признаться. К сожалению, когда мои люди устраняли подслушивающие устройства, установленные по команде Антона, погиб Саша, водитель Олега. Так бывает, дочь, это неизбежные издержки. Прости меня, если сможешь.
О том, что было дальше, ты знаешь. Антон стал опасен. Дружба с Максимом и связи с нашей системой помогли ему подняться до очень больших высот. Время для его нейтрализации было упущено (я не смел даже думать об этом, ведь он был твоим мужем, отцом моего единственного внука). К сожалению, мой возраст, финансовые неудачи холдинга и встречи Олега с той женщиной (ты понимаешь, о ком я говорю, в конечном счете она тоже стала работать на Антона) ослабили мое влияние в системе. Мне ничего не оставалось, как пойти на примирение с Антоном, попытаться использовать его связи ради спасения холдинга и, как я надеялся, Олега. Однако пропасть между Антоном и Олегом только увеличивалась, я терял драгоценное время, пытаясь добиться неосуществимого.
Надеюсь, ты не осудишь меня за это. Антон был твоим мужем, но ваша семья рассыпалась на глазах, а я пребывал в растерянности и не предпринимал защитных мер даже тогда, когда узнал, что менеджер твоего магазина – любовница Антона. Мало того, я допустил очередную ошибку. Пытаясь сохранить твою семью, расположение Антона, я предпринял акцию устрашения в отношении того человека, владельца картинной галереи.
Но Антон устроил настоящую травлю, его главной, одержимой, навязчивой целью было уничтожение Олега. Слишком поздно я осознал, какой опасности подвергается Олег. Влияние Антона к тому времени превосходило мое, в том числе и среди людей нашей системы.
Время берет свое, я промахнулся.
И тогда я решил использовать последний шанс. Президент – единственный человек в стране, способный легитимно управлять как страной, так и системой. Я тот, кто мог ему в этом помочь. Он должен был понять, что такие люди, как Антон, рано или поздно могут устранить и его самого. Этого нельзя было допустить – как нельзя допускать к власти людей, руководствующихся только личными, корыстными целями.
Меня осудили старики – это было нарушением неписаных правил нашей системы, они правомерно опасались, что через меня произойдет утечка важнейшей информации о принципах и методах нашей работы, о ключевых фигурах. Многие из них поддерживали Антона и выступили за мое устранение. Вряд ли из-за меня одного система может быть разрушена, это практически невозможно, она создавалась и формировалась десятилетиями и способна выдержать любой удар. Но старики и новое поколение лидеров оправданно опасались, что в результате моих необдуманных шагов система может быть значительно ослаблена.
Я знал это. И я хотел этого. Если к власти придут такие люди, как Антон, то такая система не нужна, страну ждут хаос, развал, деградация. Постепенно влияние стариков ослабевает, нам на смену приходят новые лидеры, не имеющие ни принципов, ни морали. Их цель одна – власть и богатство, и они будут идти к своей цели любыми путями.
И самое главное, я должен был спасти Олега.
К счастью, или к несчастью, холдинг был разрушен, Антон ушел от тебя окончательно, терять было нечего, я должен был исполнить последний долг перед тобой, Олегом и перед Родиной.
Наш разговор был долгим, мучительным и честным. Оказалось, что, прожив длинную и нелегкую жизнь, я многого не понимал. Президент, облеченный практически неограниченной властью, совершенно одинок. Он вынужден быть жестким и гибким, при этом оставаясь мудрым, благородным и сильным. В противном случае такую страну, как наша, не поднять. Я отдаю ему честь и снимаю перед ним шляпу, он сохранил страну, создал условия для развития экономики, не разрушая при этом демократические институты.
Но главного он сделать пока еще не может: преодолеть противостояние таких людей, как... я. Из-за нас, как считает президент, не работают принятые законы, страну разъедает коррупция, люди запуганы террором и уголовщиной. Он решительно настроен покончить с нашей системой, готов к упорной и длительной борьбе, прекрасно отдавая себе отчет в том, что это будет нелегко, потребуются годы.
«Я знаю, что уничтожить вас будет трудно, но в конце концов я загоню вас в крысиные норы» – так он сказал.
Дочь, я верю, он своего добьется, если... Не хочу, чтобы произошло непоправимое. Речь не идет о физическом устранении, его спецслужбы профессиональны и сильны, и маловероятно, что они допустят это. Никто и в нашей системе не посмеет посягнуть на это. Но есть много, к сожалению, очень много других методов, главные из которых – компрометация, очернение репутации, шантаж, подлог. Я предложил ему помощь, поддержку, но он отказался.
«Вы не нужны, все, что вы могли сделать, – сделано. Ваше время истекло. – И еще он добавил: – А время вашего зятя не наступит. Никогда».
Мы попрощались, не подав друг другу руки. Мое время действительно истекло. Я говорю тебе об этом с грустью и, наконец, со спокойствием. Но я добился главного: Антон нейтрализован, преследование Олега будет прекращено (президент твердо пообещал объективно разобраться в его деле). Я ухожу. Система не простит мне предательства. Вполне возможно, что меры против меня уже приняты. Нестерпимо болит голова.
Дочь, у меня не так много времени, как хотелось бы, а рассказать я должен о многом. Прочитай внимательно, а потом сожги письмо и предупреди маму, чтобы она никогда не вспоминала о нем. Я надеюсь и верю, что ты поймешь и простишь меня. Даже если будет не так, мой долг отца рассказать тебе всю правду.
Начну издалека, до дня твоего рождения.
В любом государстве есть службы, упоминание о которых ты не найдешь ни в одном справочнике. В этой службе не ведется делопроизводство, не присваиваются должности и награды, нет отведенного помещения и служебных автомобилей. Туда не устраиваются на работу, оттуда не увольняются по собственному желанию, уходят только по причине смерти (прости за казенную терминологию).
Есть такая служба и у нас. Создавалась она еще во времена Сталина и действует до сих пор. Сначала только для нейтрализации неугодных лиц (устранение Троцкого и Кирова были приписаны органам безопасности, отчасти это так, изначально служба создавалась при НКВД). Впоследствии служба развивалась и разрасталась, возникла проблема контроля и руководства ее деятельностью. Принимая во внимание, что здесь не принято подписывать приказы и распоряжения, необходимо было создать иной механизм. И он был создан. Нечто похожее на Орден, при нарушении принятых внутренних правил виновники устранялись. Даже пойманные официальными органами члены службы привлекались к ответственности как обычные уголовники либо кончали жизнь самоубийством, а чаще освобождались досрочно «за примерное поведение».
Я рассказываю об этом потому, что твой отец, будучи совсем юным, оказался членом этой службы. Поверь, мои руки не запачканы кровью, но и назвать себя безгрешным не могу. Естественно, при этом я, как и каждый из нас, делал официальную или, если быть точнее, легальную карьеру. У меня это – комсомол, райком партии и, в последние годы, до наступления известных событий, ЦК.
Так вот, создав такую службу, власти упустили главное. Она стала функционировать сама по себе, далеко не всегда подчиняясь официальным структурам, при этом имея гигантское влияние и возможности. Она превратилась в систему, в мощную паутину, притянувшую к себе не только негласных, тайных членов, но и официальных представителей власти. Однако с развалом СССР были утрачены последние нити управления, кто-то наивно предположил, что теперь нас не будет. Но они ошибались. Я один из тех, кто не позволил развалиться системе окончательно, сохранил необходимые связи.
Здесь нет ничего удивительного. К примеру, воины-афганцы создают союзы, ассоциации, поддерживают друг друга, занимаются бизнесом или грабежом; служащие органов безопасности, как бывшие, так и нынешние, всегда и во всем «взаимодействуют» (ты слышала такую поговорку: «бывших чекистов не бывает»? Она небезосновательна); и даже врачи и учителя заинтересованы в судьбе коллег и безошибочно узнают «своих» в толпе. Профессиональная, конфессиональная, региональная и прочая солидарность. Наша система тоже основана на взаимной поддержке, но в отличие от других глубоко законспирирована и абсолютно не формализована – в ней нет начальников и подчиненных, уставов и инструкций, подписей и печатей, – а потому практически неуязвима. И задачи, решаемые нами, также не поддаются формальному описанию.
Когда я рассказывал тебе о встречах со «стариками», то имел в виду тех, кто имеет наибольшее влияние среди нас. Поверь, это не «воры в законе» и не подобные им, все эти люди – патриоты, только действующие по своим, неписаным правилам. Да, вероятно это плохо, в чем-то аморально и беспринципно, но быстрое развитие экономики, решение сложнейших политических задач и даже победа в войне без таких людей невозможны. Всегда найдутся желающие заболтать проблему, втянуть страну в ненужную дискуссию, переврать правильные цели, при этом прикрываясь в разные периоды принципом демократического централизма, гласностью, правами человека. Нынешний мир похож на джунгли, где каждое государство, как стая волков, пытается сохранить свой ареал обитания, иначе не выжить. И как в любой стае, слабый, а иногда и излишне сильный, должен подчиниться законам стаи, а если потребуется, уйти. Мы помогали выжить стране своими методами.
Естественно, были и ошибки, и невинно пострадавшие, и ненужные жестокости. Все было, не отрекаемся. Но и отрицать положительные результаты нашей работы тоже нельзя.
Отказ от применения возможностей системы привел к краху социалистического лагеря, развалу крупнейшей и процветающей империи, к обнищанию и разграблению страны. Мы долго были в тени, и во времена перестройки, и во времена всеобщего хаоса ограничиваясь решением локальных задач, взаимопомощью, исполнением внутренних правил. Но время шло, мы оказались не востребованы государством, мало того, почувствовали противодействие. Тогда мы стали создавать свою экономику, использовать свое влияние, продвигать своих людей.
Все, что я рассказывал выше, было предисловием. Я знаю, ты ждешь четких и ясных ответов на конкретные вопросы, мучающие тебя в последние годы.
Приступаю.
Почему я любил и продолжаю любить Олега. Его мать была, и остается даже сейчас, мечтой моей жизни. Я любил ее. Но она отвергла меня, потому что не захотела быть соучастником моих деяний. Она из другого, светлого и, как я понял только теперь, настоящего мира, так и оставшегося для меня недоступным, единственным лучом которого была только ты, моя дочь.
Олег не мог быть мне сыном, но он был сыном моей любимой женщины. Его мать, отпуская сына в столицу, поставила условие – не втягивать Олега в систему. Я обещал ей это и сдержал свое слово. Уверяю тебя, во всем, что происходило с Олегом и вокруг него, нет ни капли моей вины.
Не посвящая в это Олега, я сознательно, на некоторое время, направил его в банду Шефа (наши люди есть и в этой среде), естественно, не допуская при этом, чтобы Олег стал уголовником. Я знал, что, пройдя эту суровую школу, он закалится и никогда не струсит перед испытаниями. В принципе, я оказался прав. Когда я вызволил Олега из банды, он не был тем наивным юношей, которого ты впервые увидела на пороге нашего дома. Я должен сообщить тебе и про Шефа, чтобы не было недосказанности. Шеф сломался, даже среди наших людей бывает такое, пытался требовать у Олега долю, навязывать ему, якобы на правах учителя, собственные правила игры. Его пришлось устранить на законных основаниях.
Потом я направил Олега изучать легальный бизнес, сначала работа была связана с государственной системой хозяйствования, а потом начался настоящий, самостоятельный бизнес. Было важно, чтобы Олег прошел все стадии обучения, познал механизм действия государственной машины, научился понимать и противостоять низменным и алчным страстям простых людишек, а когда необходимо, использовать их во благо себе.
Вынужден признаться в том, что вы не стали мужем и женой отчасти и по моей вине. Сначала я был не уверен в Олеге – провинциальный, наивный юноша. Но я не учел самого важного: ты не захотела ждать. Так в нашей жизни появился Антон.
Этот был твой личный выбор, я не посмел на него влиять, потому что сознательно растил тебя свободным и независимым человеком. Да, мне изначально не нравился Антон, но, уважая твой выбор, я решил посвятить себя и ему. Я познакомил его с некоторыми из наших людей, в том числе и за границей. Ты помнишь вашу первую совместную с Антоном поездку в Европу и те встречи, на которые он тебя не брал? Но Антон не оправдал возложенных на него надежд. Только приоткрыв дверь в наш мир и сделав в нем первый шаг, он почувствовал себя всесильным и могущественным. Это свойственно молодым. Пришлось принять меры. Спустя год Антон осознал, как мне показалось тогда, ошибки. С благословения стариков, он был рекомендован на государственную службу. Моим условием было только одно: работать вместе с Олегом и создать могущественную экономическую империю, которая смогла бы стать плацдармом для дальнейшего рывка. Нашей целью была власть, на вершине которой находились бы они оба. Как ты понимаешь, ошибался не Антон – ошибся я. И я дорого заплатил за свои иллюзии.
Антон пошел собственным путем, стал искать пути сближения с Максимом, вовлек его в нашу систему, чтобы с его помощью проникнуть в ближайшее окружение президента. Таким образом он пытался избавиться от Олега, освободиться от моего влияния, выстраивая собственный путь к вершине власти. Для этого он использовал в собственных интересах и возможности системы. Опасаясь за судьбу Олега, я приставил к нему Михалыча. Это надежный и преданный человек, скажу больше, он друг. Настолько, насколько это возможно в условиях нашей системы. Он не предал ни меня, ни Олега и, убежден, не предаст.
Антон был не в силах интеллектуально противостоять Олегу, а быть другом и соратником не захотел. Причина отчасти в тебе, а если быть точнее, в любви Олега и в ревности Антона. Но он не бездействовал и стал использовать окружение Олега. Ты помнишь Мусю? Он был завербован людьми Антона. Нам пришлось его убрать – и сейчас я вынужден тебе в этом признаться. К сожалению, когда мои люди устраняли подслушивающие устройства, установленные по команде Антона, погиб Саша, водитель Олега. Так бывает, дочь, это неизбежные издержки. Прости меня, если сможешь.
О том, что было дальше, ты знаешь. Антон стал опасен. Дружба с Максимом и связи с нашей системой помогли ему подняться до очень больших высот. Время для его нейтрализации было упущено (я не смел даже думать об этом, ведь он был твоим мужем, отцом моего единственного внука). К сожалению, мой возраст, финансовые неудачи холдинга и встречи Олега с той женщиной (ты понимаешь, о ком я говорю, в конечном счете она тоже стала работать на Антона) ослабили мое влияние в системе. Мне ничего не оставалось, как пойти на примирение с Антоном, попытаться использовать его связи ради спасения холдинга и, как я надеялся, Олега. Однако пропасть между Антоном и Олегом только увеличивалась, я терял драгоценное время, пытаясь добиться неосуществимого.
Надеюсь, ты не осудишь меня за это. Антон был твоим мужем, но ваша семья рассыпалась на глазах, а я пребывал в растерянности и не предпринимал защитных мер даже тогда, когда узнал, что менеджер твоего магазина – любовница Антона. Мало того, я допустил очередную ошибку. Пытаясь сохранить твою семью, расположение Антона, я предпринял акцию устрашения в отношении того человека, владельца картинной галереи.
Но Антон устроил настоящую травлю, его главной, одержимой, навязчивой целью было уничтожение Олега. Слишком поздно я осознал, какой опасности подвергается Олег. Влияние Антона к тому времени превосходило мое, в том числе и среди людей нашей системы.
Время берет свое, я промахнулся.
И тогда я решил использовать последний шанс. Президент – единственный человек в стране, способный легитимно управлять как страной, так и системой. Я тот, кто мог ему в этом помочь. Он должен был понять, что такие люди, как Антон, рано или поздно могут устранить и его самого. Этого нельзя было допустить – как нельзя допускать к власти людей, руководствующихся только личными, корыстными целями.
Меня осудили старики – это было нарушением неписаных правил нашей системы, они правомерно опасались, что через меня произойдет утечка важнейшей информации о принципах и методах нашей работы, о ключевых фигурах. Многие из них поддерживали Антона и выступили за мое устранение. Вряд ли из-за меня одного система может быть разрушена, это практически невозможно, она создавалась и формировалась десятилетиями и способна выдержать любой удар. Но старики и новое поколение лидеров оправданно опасались, что в результате моих необдуманных шагов система может быть значительно ослаблена.
Я знал это. И я хотел этого. Если к власти придут такие люди, как Антон, то такая система не нужна, страну ждут хаос, развал, деградация. Постепенно влияние стариков ослабевает, нам на смену приходят новые лидеры, не имеющие ни принципов, ни морали. Их цель одна – власть и богатство, и они будут идти к своей цели любыми путями.
И самое главное, я должен был спасти Олега.
К счастью, или к несчастью, холдинг был разрушен, Антон ушел от тебя окончательно, терять было нечего, я должен был исполнить последний долг перед тобой, Олегом и перед Родиной.
Наш разговор был долгим, мучительным и честным. Оказалось, что, прожив длинную и нелегкую жизнь, я многого не понимал. Президент, облеченный практически неограниченной властью, совершенно одинок. Он вынужден быть жестким и гибким, при этом оставаясь мудрым, благородным и сильным. В противном случае такую страну, как наша, не поднять. Я отдаю ему честь и снимаю перед ним шляпу, он сохранил страну, создал условия для развития экономики, не разрушая при этом демократические институты.
Но главного он сделать пока еще не может: преодолеть противостояние таких людей, как... я. Из-за нас, как считает президент, не работают принятые законы, страну разъедает коррупция, люди запуганы террором и уголовщиной. Он решительно настроен покончить с нашей системой, готов к упорной и длительной борьбе, прекрасно отдавая себе отчет в том, что это будет нелегко, потребуются годы.
«Я знаю, что уничтожить вас будет трудно, но в конце концов я загоню вас в крысиные норы» – так он сказал.
Дочь, я верю, он своего добьется, если... Не хочу, чтобы произошло непоправимое. Речь не идет о физическом устранении, его спецслужбы профессиональны и сильны, и маловероятно, что они допустят это. Никто и в нашей системе не посмеет посягнуть на это. Но есть много, к сожалению, очень много других методов, главные из которых – компрометация, очернение репутации, шантаж, подлог. Я предложил ему помощь, поддержку, но он отказался.
«Вы не нужны, все, что вы могли сделать, – сделано. Ваше время истекло. – И еще он добавил: – А время вашего зятя не наступит. Никогда».
Мы попрощались, не подав друг другу руки. Мое время действительно истекло. Я говорю тебе об этом с грустью и, наконец, со спокойствием. Но я добился главного: Антон нейтрализован, преследование Олега будет прекращено (президент твердо пообещал объективно разобраться в его деле). Я ухожу. Система не простит мне предательства. Вполне возможно, что меры против меня уже приняты. Нестерпимо болит голова.