Сюзанна Кэри. Агасфер (Вечный Жид) (том 2)

все наоборот.
- Успокойся... - отвечала Горбунья. - Бог добр и справедлив: если он
лишил меня многого, то дал многое и взамен. У меня есть свои радости, как
и у тебя...
- У тебя?.. Радости?
- Да, и великие радости!.. Не будь этого, мне уж слишком тяжело бы
жилось... сил бы не хватило.
- Я понимаю, - с чувством заметила Сефиза. - Ты ищешь случая оказать
кому-нибудь услугу, приносишь жертвы, и это облегчает твои страдания?
- Стараюсь, насколько могу... только могу-то я очень мало! Зато, когда
мне удается, - улыбаясь, отвечала Горбунья, - я счастлива и горда, как
жалкий маленький муравей, который смог после многих усилий притащить в
муравейник свою соломинку... Но будет говорить обо мне...
- Напротив, поговорим еще... и хотя я боюсь, что ты рассердишься, но не
могу не сделать этого предложения, - робко возразила Сефиза. - Я рискую
это сделать, хотя уже столько раз получала отказ! У Жака (*1) есть
деньги... мы тратим их на разные глупости... но иногда при случае помогаем
беднякам... Позволь помочь тебе... Я вижу, хотя ты это и отрицаешь, что ты
выбиваешься из сил на работе.
- Спасибо, дорогая, я знаю твое великодушие, но, право, мне совершенно
достаточно моего скромного заработка.
- Ты отказываешься, - с грустью сказала Королева Вакханок, - потому что
считаешь бесчестным способ, каким эти деньги попали мне в руки... Ну,
ладно... я уважаю твою щепетильность... Но позволь же хоть Жаку помочь
тебе... он был таким же рабочим, как и мы... а между товарищами
взаимопомощь обычное дело. Если ты и от этого откажешься... то, право, я
подумаю, что ты меня презираешь...
- А я подумаю, что ты меня презираешь, если будешь настаивать, добрая
Сефиза! - отвечала Горбунья очень кротко, но с такой твердостью, что
Королева Вакханок поняла, что бесполезно дальше ее уговаривать.
Она грустно опустила голову и снова заплакала.
- Мой отказ тебя огорчил, - заметила Горбунья, ласково ее обнимая, - но
подумай, и ты меня поймешь.
- Конечно, - с горечью промолвила Королева Вакханок. - Ты не можешь
принять помощь от моего любовника... даже предложение ее уже
оскорбительно... Бывают такие унизительные положения, что они могут
запачкать даже доброе дело...
- Сефиза... я не хотела тебя обидеть... Ты должна это знать!
- О, поверь, что, хотя я такая ветреная и веселая, у меня также бывают
минуты раздумья среди самых безумных наслаждений... только, к счастью, это
не часто случается...
- О чем же ты думаешь тогда?
- Я думаю тогда о своей жизни, не совсем-то честной... думаю, что
хорошо было бы взять у Жака небольшую сумму денег, чтобы обеспечить себя
на год, и думаю, как пойти к тебе и приняться постепенно снова за работу.
- Чего же лучше... Отчего же ты так не поступишь?
- В тот самый момент, когда уже нужно приступить к делу, я искренне
спрашиваю себя, и... у меня не хватает мужества... Я чувствую, что не
способна вновь вернуться к работе и отказаться от теперешней жизни, то
богатой, то нищей... Но зато я свободна, весела, беззаботна, ничего не
делаю, а жить так все же веселее, чем когда целую неделю гнешь спину за
какие-то жалкие четыре франка. Впрочем, до денег я никогда не была жадна.
Сколько раз случалось, что я отказывалась от предложений богача, чтобы
остаться с бедным возлюбленным, который пришелся мне по сердцу. Себе денег
я никогда не возьму. Вот, например, за эти три или четыре месяца Жак
истратил, наверное, не меньше десяти тысяч франков, а у нас ровно ничего
нет, кроме двух дрянных комнат, почти совсем без мебели, - потому что мы,
как птицы, живем бездомными. Когда мы сошлись, у Жака не было ни гроша; я
продала на сто франков драгоценностей, которые мне дарили, купила на эти
деньги лотерейный билет, а так как дуракам везет, как говорится, то я и
выиграла четыре тысячи франков. Жак всегда так же весел, безумен и
безудержен, как и я... мы и порешили: будем жить и веселиться, пока есть
деньги; а когда им придет конец, то может случиться, что или мы друг другу
надоедим, и тогда - разлука, или мы по-прежнему будем любить друг друга, и
в этом случае, чтобы остаться вместе, постараемся приняться сообща за
работу... Не получится... есть еще средство не расставаться: жаровня и
горсть углей!
- Боже мой! - воскликнула Горбунья, побледнев.
- Успокойся... до этого еще далеко... Мы не успели еще прожить деньги,
как вдруг является какой-то ходатай по делам, который некогда за мною
увивался, но уродство которого мешало мне заглянуть в его капиталы. Зная,
что я живу с Жаком, он предложил мне... Но к чему докучать тебе такими
подробностями? В двух словах, - он дал взаймы деньги Жаку под его права,
кажется, очень сомнительные, на какое-то наследство... Вот на эти-то
деньги мы и кутим... пока только их хватит...
- Но, послушай, Сефиза, отчего бы тебе, вместо того, чтобы безумно
тратить эти деньги... не положить их в банк и не повенчаться с Жаком, раз
ты его любишь?
- Да видишь ли что, - рассмеялась Королева Вакханок, веселый и
беззаботный характер которой снова взял верх, - класть деньги в банк не
доставляет никакого удовольствия. Вместо кучи красивых золотых монет, на
которые можно доставить себе множество удовольствий, там выдают какую-то
жалкую бумажку!.. Ну, а что касается брака, то... хотя я и очень люблю
Жака, так, как никого еще не любила, но мне кажется, что счастье исчезнет
как только мы повенчаемся. Кроме того, теперь, как любовнику, ему и дела
нет до моего прошлого, ну а как муж - он, может быть, когда-нибудь меня им
попрекнет, а мне вовсе не хочется слушать упреки от других... Право
упрекать себя я оставляю только за собой... сама же я сумею дать себе
ответ...
- Ах ты, сумасбродка!.. Ну, а когда вы проживете деньги... тогда что
будет?
- Э! до этого еще, как до Луны, далеко. Мне кажется, что и завтрашний
день наступит через сто лет... а думать о смерти, так лучше и не жить!
Разговор сестер снова был прерван невероятным шумом, который
перекрывало резкое и пронзительное дребезжание трещотки Дюмулена. Затем
последовал хор диких возгласов, и стекла задрожали от криков:
- Королеву Вакханок! Королеву Вакханок!
Горбунья вздрогнула от неожиданного шума, а Сефиза на этот раз
засмеялась:
- Мой двор приходит в неистовство!
- Послушай, вдруг за тобой придут сюда? - со страхом спросила Горбунья.
- Нет, нет, успокойся!
- Однако, слышишь, шаги... идут... по коридору... приближаются...
Сестра, прошу тебя, устрой, чтобы я могла уйти незаметно...
В это время отворилась дверь, и Сефиза бросилась к ней. Она увидала в
коридоре депутацию, во главе которой шествовали Нини-Мельница, вооруженный
огромной трещоткой, Пышная Роза и Голыш.
- Королеву Вакханок сюда! Или я отравлюсь... стаканом воды! - кричал
Нини.
- Королеву Вакханок! Или я выхожу замуж за Нини-Мельницу! - с
решительным видом кричала маленькая Роза.
- Королеву Вакханок! Или мы поднимаем восстание и украдем ее! -
послышался новый голос.
Целый хор подхватил:
- Да, да, похитим ее!
- Жак, войди сюда один, - сказала Королева, игнорируя эти крики.
А затем, величественно обратись к толпе, она прибавила:
- Через десять минут я приду к вам и тогда чертовски кутнем!
- Да здравствует Королева Вакханок! - провозгласил Дюмулен, потрясая
своей трещоткой, и пошел обратно со всей депутацией, пока Голыш входил в
кабинет.
- Вот моя милая сестра, Жак! - сказала Сефиза.
- Очень рад познакомиться с вами, - сердечно произнес Жак, - и вдвойне
рад, потому что вы можете рассказать мне о моем товарище Агриколе... С тех
пор, как я разыгрываю миллионера, мы не виделись ни разу. Но я очень его
люблю, славного, хорошего друга... Вы живете в том же доме?.. Как он
поживает?
- Увы, месье, его семью постигло большое горе: он в тюрьме.
- В тюрьме! - воскликнула Сефиза.
- Агриколь в тюрьме? Он? За что же? - с удивлением спросил Жак.
- Да за незначительный политический поступок. Мы даже надеялись, что
его выпустят на поруки.
- Конечно... Надо внести пятьсот франков, я знаю! - сказал Голыш.
- К несчастью, это невозможно: та особа, на которую мы рассчитывали...
Королева Вакханок прервала речь Горбуньи, сказав Голышу:
- Слышишь?.. Агриколь в тюрьме... из-за пятисот франков!..
- Конечно, слышу и понимаю, черт возьми, - незачем мне и знаки делать!
Экий славный парень, он ведь содержит мать!
- Да, месье! Еще грустнее, что это случилось теперь, когда вернулся из
России его отец, а мать...
- Вот, мадемуазель, возьмите, пожалуйста, - прервал Горбунью Жак,
протягивая ей кошелек. - Здесь все, что у меня осталось: двадцать пять или
тридцать наполеондоров; трудно и придумать лучшее употребление для этих
денег, чем выручить из беды товарища. У нас же здесь все оплачено вперед.
Отдайте эти деньги отцу Агриколя: он внесет их, и завтра Агриколь будет в
кузнице; пусть он там поработает за мое здоровье.
- Жак, поцелуй меня сейчас же! - воскликнула Сефиза.
- И сейчас, и потом, и всегда! - весело воскликнул Голыш, целуя Сефизу.
Горбунья с минуту колебалась. Но потом, сообразив, что эти деньги будут
брошены на какое-нибудь безумство, а теперь они могут вернуть жизнь и
надежду семье Агриколя, она решилась воспользоваться ими, учитывая, что
через некоторое время залог все равно вернут, и тогда пятьсот франков
очень пригодятся Жаку. С глазами, полными слез, она приняла кошелек и
сказала:
- Благодарю вас, месье Жак, вы очень добры и великодушны. По крайней
мере, несчастный отец Агриколя хоть этим утешится в своем жестоком горе...
Еще раз спасибо, большое спасибо!
- Не за что, мадемуазель, деньги должны же служить для чего-нибудь, для
меня или для другого, не все ли равно?
В это время крики поднялись снова с дикой яростью, а трещотка Дюмулена
задребезжала самым отчаянным образом.
- Знаешь, Сефиза, если ты не появишься, они там все перебьют, а мне
платить нечем! - сказал Голыш; затем, обратясь к Горбунье, он прибавил,
смеясь: - Простите, мадемуазель, вы видите: у королевской власти свои
обязанности!
Взволнованная Сефиза обняла сестру, и Горбунья, проливая сладкие слезы,
робко спросила:
- Когда же мы с тобой увидимся?
- Скоро, хоть и тяжело мне смотреть на твое положение, особенно, когда
ты не хочешь принимать никакой помощи!
- Но ты придешь? Ты мне обещаешь?
- Я вам за нее обещаю, - сказал Жак. - Мы придем вместе навестить вас и
вашего соседа!
- Ну, возвращайся же к своим друзьям, Сефиза, и веселись от души... Ты
имеешь на эта право: месье Жак осчастливил целую семью!
Голыш пошел посмотреть, можно ли незаметно вывести Горбунью, и она
поспешила скорее уйти, чтобы обрадовать Дагобера. Впрочем, прежде чем
следовать домой, она завернула на Вавилонскую улицу в павильон Адриенны де
Кардовилль. Мы после узнаем, зачем она туда заходила.
В то время, как Горбунья выходила из ресторации, около последней стояли
три хорошо одетых и о чем-то совещавшихся господина. Вскоре к ним
присоединился четвертый, сбежавший по лестнице трактира.
- Ну что? - с беспокойством спросили все трое.
- Он там!
- Это точно?
- Да разве найдется где другой Голыш! Я только что его видел. Он
переодет крючником. Сейчас они уселись за стол и часа три, самое меньшее,
прображничают!
- Тогда вы ждите меня здесь... только спрячьтесь... Я сбегаю за шефом,
и дело будет в шляпе!
С этими словами один из совещавшихся быстро удалился по соседней улице,
примыкавшей к площади.


В это время Королева Вакханок в сопровождении Голыша вошла в залу
пиршества, где ее встретили неистовые приветствия:
- Теперь, друзья, - сказала она с лихорадочным волнением, как бы желая
заглушить какое-то иное чувство, - да будет шум, гром, гам, землетрясение,
буря, шторм! - И протянув Дюмулену стакан, она прибавила: - Наливай!
- Да здравствует Королева! - раздался единодушный возглас собравшихся.

3. "УТРЕННИЙ ШУМ"

Королева Вакханок, сидя напротив Голыша, рядом с Пышной Розой по левую
сторону и Нини-Мельницей справа, председательствовала за ранним завтраком,
называемым ими "утренним шумом", который великодушно заказал Жак товарищам
по веселью.
Эти молодые люди и девушки, кажется, совершенно забыли о всякой
усталости, хотя бал, начавшийся в одиннадцать часов вечера, длился до
шести часов утра. Эти веселые влюбленные парочки были неутомимы. Они
хохотали, ели и пили с юношеским жаром и с аппетитом, достойным
Пантагрюэля. Поэтому во время первой части ужина даже мало говорили;
слышался только звон бокалов да стук ножей и вилок.
Королева Вакханок казалась гораздо оживленнее, чем обыкновенно, хотя ей
не хватало обычной веселости. Раскрасневшиеся щеки и горящие глаза
указывали на лихорадочное возбуждение. Ей, видимо, хотелось закружиться и
забыть то, что невольно осталось в памяти из печальной беседы с сестрой.
Жак любовался Сефизой со страстным обожанием, потому что, в силу
странного сходства характеров, взглядов и вкусов, связь их была
несравненно глубже и серьезнее обычных мимолетных сближений. Они даже сами
не знали силы обоюдной привязанности, потому что до сих пор, в круговороте
наслаждений, любовь их не подвергалась никаким испытаниям.
Маленькая Пышная Роза вот уже несколько дней как овдовела. Ее
возлюбленный, юный студент, поехал домой в провинцию попытаться выманить у
родственников деньжат, необходимых для достойного окончания карнавала,
причем предлог, чтобы получить пособие, принадлежал к числу тех
замысловатых выдумок, традиция которых поддерживается и тщательно
культивируется в среде студентов-медиков и юристов. Не желая изменять
отсутствующему и являя пример редкой верности, Роза выбрала кавалером
безобидного Нини-Мельницу. Тот, сняв каску, сиял своей лысиной, причем
остатки черных курчавых волос обрамляли его голову сзади чем-то вроде
длинной бахромы. В силу особого вакханического феномена, по мере того как
им овладевало опьянение, некая полоса, пурпуровая, как его багровое лицо,
постепенно охватывала лоб Нини-Мельницы и распространялась на его череп,
обычно сиявший блестящей белизной. Зная значение этого симптома, Пышная
Роза поспешила обратить на него внимание общества и воскликнула, заливаясь
смехом:
- Берегись, Нини: винный прилив очень быстро продвигается!
- Когда он окунется в него всей головой, тогда... он потонет! -
прибавила Королева Вакханок.
- Не отвлекайте меня, о Королева, я размышляю! - отвечал начинавший
пьянеть Дюмулен с огромным стаканом пунша, похожим на древнюю чашу, в
руках; другой посуды он не признавал в силу ограниченных размеров и
презрительно называл наперстком.
- Нини размышляет, - заметила Роза. - Внимание, он размышляет!
- Размышляет? Значит, он болен, бедняга?
- Может, он обдумывает какое-нибудь _шикарное_ антраша?
- Какую-нибудь запрещенную анакреонтическую позу?
- Да, я размышляю, - важно возразил Дюмулен, - я размышляю в общем и в
частности о вине, этом напитке, о котором божественный Боссюэ (когда
Дюмулен был пьян, он имел громадный недостаток - цитировать Боссюэ),
отличный знаток дела, сказал: "В вине кроются мужество, сила, радость, пыл
ума" (*2), - конечно, если имеется ум, - прибавил для пояснения
Нини-Мельница.
- Твой Боссюэ просто душка! - воскликнула Пышная Роза.
- А потом я размышляю, в частности, какое вино было на свадьбе в Кане
Галилейской? Красное или белое?.. Вот я и пробую _то и другое... вместе и
порознь_...
- Это называется исчерпать вопрос до дна! - заметил Голыш.
- До дна бутылок по крайней мере! - дополнила Королева Вакханок.
- Именно так, ваше королевское величество. И я путем опытов и поисков
сделал великое открытие: вино было красное!
- То есть оно не было белое! - педантически возразила Роза.
- А если я приду к убеждению, что оно не было ни белое, ни красное?
- Значит, ты будешь окончательно пьян! - отвечал Голыш.
- Супруг Королевы совершенно прав... Вот что значит быть таким
ученым... Но все равно; посвятив жизнь изучению этого вопроса, я дойду до
конца своей достопочтенной карьеры, придав жажде к выпивке окраску
историческую... тео... ло... ги... че... скую и ар... хео... ло... ги...
ческую.
Передать веселую гримасу и не менее веселый тон, каким Дюмулен произнес
и проскандировал это заявление, было бы невозможно; громкий хохот раздался
среди слушателей.
- Архиолоническая? - сказала Роза. - Что это за зверь такой? Есть ли у
него хвост? Умеет ли он плавать?
- Оставь, пожалуйста, - прервала ее Королева Вакханок, - это все
громкие слова; ученые фокусники их очень любят... Это нечто вроде
кринолина: раздуто чрезвычайно, а в середине пустота... Наливай-ка, Нини,
шампанского. Роза! За здоровье твоего Филемона! За его возвращение!
- Выпьем лучше за успех его выдумки, чтобы ему удалось вытянуть деньжат
у тупой и скаредной семейки... Шутка-то была придумана неплохая!
- Роза!.. Иди сюда... Я готова расцеловать тебя за умную выдумку, -
кричал Нини.
- Спасибо... А что скажет муж?
- Роза, смею тебя уверить... Апостол Павел... слышишь, святой апостол
Павел...
- Ну, и что же дальше, прекрасный апостол?
- Святой Павел категорически утверждал: "женатые должны жить так, как
будто не имеют жен".
- Это меня не касается... это дело Филемона!
- Так-с... Но божественный Боссюэ, поклонник удовольствий и друг
разума, прибавляет: "значит, и замужние женщины должны так же жить, как
будто не имеют мужей" (*3). Поэтому мне остается раскрыть вам свои
объятия, милая Роза, тем более, что Филемон вам даже и не муж!
- Не спорю! только, к несчастью, вы слишком уродливы!
- Это резон!.. Пью за здоровье Филемона и за успех его выдумки насчет
денег!
- Вот и прекрасно... И пусть денег будет как можно больше... Они не
лишние в студенческой жизни!
Все приняли участие в тосте с возгласами одобрения.
- С разрешения Королевы и ее двора, прошу позволения предложить еще
один тост, - продолжал Дюмулен. - Дело идет о вещи, весьма схожей с
выдумкой Филемона... Надеюсь, что этот тост принесет мне счастье!..
- В чем дело?
- Да здравствует моя женитьба! - сказал Дюмулен, поднимаясь с места.
Эти слова породили взрыв криков, смеха и оглушительного топота, причем
Дюмулен кричал, топал и хохотал громче всех других, широко разевая
огромный рот и усиливая страшный шум своей трещоткой, которую он вытащил
из-под стула. Когда буря улеглась и все немного успокоились, Королева
Вакханок встала и провозгласила:
- Пью за здоровье будущей госпожи Нини-Мельничихи!
- О, Королева! Меня так тронула ваша любезность, что я позволю вам
прочесть в глубине моего сердца имя моей будущей супруги: ее зовут вдова
Оноре-Модеста-Мессалина-Анжела де ла Сент-Коломб!
- Браво! Браво!
- Ей шестьдесят лет, и тысячи ливров ее ренты куда многочисленнее
количества волос в ее седых усах и морщин на лице. Она такая пухленькая,
что ее платья хватило бы на палатку для всей нашей честной компании; на
будущий год я надеюсь представить вам свою будущую супругу в костюме
пастушки, сожравшей все свое стадо! Ее хотели обратить, а я решил
совратить: это веселее, и ей больше будет по душе. Надеюсь на вашу помощь,
господа, относительно всякого рода вакхического и капканного просвещения!
- Просветим насчет чего хочешь!
- Вот канкан, но в сединах! - запела Роза на известный мотив.
- Зато седины внушат почтение полицейским!
- Мы им скажем: "Уважайте ее: быть может, и ваша мать доживет до таких
лет!".
В эту минуту Королева Вакханок поднялась со стаканом вина в руке; на ее
губах играла горькая и насмешливая улыбка.
- Говорят, к нам идет в семимильных сапогах холера! - воскликнула она.
- Я пью за здоровье холеры!
Она выпила залпом. Несмотря на буйную веселость компании, этот возглас
произвел мрачнее впечатление. Как будто электрический ток разом пробежал
по собранию. Лица всех стали серьезны.
- Сефиза! - с упреком произнес Жак.
- За холеру! - бесстрашно повторила Королева Вакханок. - Пусть она
пощадит тех, кому жизнь дорога... и пусть не разлучает и в смерти тех, кто
не хочет расставаться!
При этом возгласе Жак и Сефиза обменялись взглядами, ускользнувшими от
их веселых товарищей. Несколько минут Королева Вакханок молчала,
погруженная в думы.
- А! Это дело другое! - с удалью заметила Роза. - За холеру, и пусть на
свете остаются только добрые малые!
Несмотря на эту поправку, впечатление оставалось весьма тяжелое.
Дюмулен разом захотел прекратить этот разговор и воскликнул:
- Ну их к чертям, покойников! Да здравствуют живые! А кстати о живых и
очень милых живых... Я предлагаю выпить за драгоценное здоровье нашей
Королевы! За здоровье нашего хозяина! К несчастью, я не знаю его имени,
потому что имел счастье познакомиться с ним лишь в эту ночь, и он, быть
может, меня извинит, если я назову его Голышом!
В этом названии нет ничего нескромного: Адама иначе назвать тоже было
бы нельзя! Итак, за Голыша!
- Спасибо, толстяк! - сказал Жак. - А я коли забуду ваше имя, то
крикну: "Кто не прочь выпить?". Я уверен, что вы отзоветесь!
- Есть! - отвечал Дюмулен, прикладывая по-военному руку к голове и
протягивая стакан.
- Впрочем, раз уж мы вместе выпивали, то надо как следует узнать друг
друга! - прибавил сердечно Голыш. - Меня зовут Жак Реннепон.
- Реннепон! - воскликнул Дюмулен, которого это имя поразило, несмотря
на его полупьяное состояние. - Вас зовут Реннепон?
- Самый настоящий Реннепон. Это вас удивляет?
- Видите ли... Есть очень древняя семья... Графы Реннепон.
- В самом деле? - засмеялся Голыш.
- Графы Реннепон и в то же время герцоги де Кардовилль, - прибавил
Дюмулен.
- Неужели я похож на отпрыска столь знатной семьи?.. Я, простой
рабочий, развеселый любитель кабачка!
- Вы рабочий? Да это Сказка из "Тысячи и одной ночи"! - с удивлением
воскликнул Дюмулен. - Вы задаете Валтасаров пир, катаете публику в
каретах, запряженных четверкой... и вы - рабочий?.. Да скажите же мне,
какое у вас ремесло?.. Я покинул бы тогда вертоград Господень, хотя до сих
пор пробавлялся в нем не без успеха!
- Не подумайте, пожалуйста, что я чеканю фальшивые монеты или
подделываю банковские билеты! - со смехом возразил Жак.
- Помилуйте, дружище!
- Что же, это немудрено, учитывая тот образ жизни, который я веду!.. Но
я вас успокою: я проедаю наследство!
- Значит, вы кушаете и пропиваете какого-нибудь дядюшку? -
благожелательно спросил Дюмулен.
- Право, не знаю!
- Как не знаете? Не знаете, чем лакомитесь?
- Во-первых, мой отец был тряпичник...
- Черт возьми! - не мог не смутиться Дюмулен, хотя он и не был очень
разборчив в выборе собутыльников. Затем, справившись со своим смущением,
он очень любезно заметил: - Что же... всякие бывают тряпичники...
некоторые из них обладали великими достоинствами.
- Вы шутите, а между тем близки к истине. Мой отец-тряпичник
великолепно знал греческий и латинский языки, а в математике ему не было
равного... не считая еще того, что он очень много путешествовал...
- Позвольте, однако, - заметил Дюмулен, у которого и хмель прошел от
изумления, - пожалуй, вы действительно из семьи графов Реннепон.
- Тогда, значит, ваш отец, Жак, был тряпичником из любви к искусству! -
со смехом заметила Пышная Роза.
- О, нет! Он работал ради куска хлеба! - продолжал Жак. - Несомненно,
что в молодости он жил в достатке, затем, оставшись ни с чем, он обратился
к одному богатому родственнику, но тот отрекся от него и ничего не дал.
Отец попробовал извлечь пользу из своих познаний, но не тут-то было:
кажется, в это время Париж был перенаселен учеными людьми... Ну, и
пришлось искать ремесло, чтобы не околеть с голоду... Отец взялся за
крючок, и, должно быть, им достаточно выуживал, потому что целых два года
кормил также и меня, когда я вынужден был приехать в Париж из деревни
после смерти тетки, у которой жил.
- Ваш почтенный батюшка, несомненно, был великий философ, - сказал
Дюмулен. - Но я все-таки не понимаю, откуда вам могло прийти наследство...
Или он выудил его из какой-нибудь урны?
- Позвольте закончить... Двенадцати лет я поступил на фабрику господина
Трипо, а через два года мой отец погиб от несчастного случая, оставив мне
на нашем чердаке только соломенный тюфяк, стул и стол. Кроме того, в
изломанном ящике из-под пузырьков одеколона нашлась куча каких-то бумаг на
английском языке и бронзовая медаль, которая вместе с цепочкой не стоила и
десяти су... Я ничего никогда не слыхал от отца по поводу этих бумаг. Не
зная что к чему, я все-таки не сжег и оставил их... И хорошо сделал...
потому что мне заплатили за них порядочные деньги!
- Вот Божий дар! - сказал Дюмулен. - Но как же узнали, что они
находятся у вас?
- Должно быть, как-нибудь проведали. Один из скупщиков векселей -
аферист, по-моему, - явился к Сефизе и повел через нее переговоры. Он
просмотрел бумаги и заметил, что хотя дело довольно сомнительное, но
десять тысяч франков он заплатит. Десять тысяч!.. Целое состояние!..
Конечно, я тут же согласился!
- А вы подумали, что, может быть, эти бумаги стоят гораздо больше?
- Нет... Впрочем, если бы это было так, то отец сам сумел бы пустить
дело в ход... А потом, знаете, когда вам свалится с неба десять тысяч
такими звонкими монетками, так вы никогда не откажетесь их подобрать...
Ну, я и подобрал... Только этот маклер в виде гарантии заставил меня
подмахнуть вексель.
- И вы подписали?
- Почему бы и нет? Ведь то была пустая формальность... как сказал этот
человек. И правда: вот уже две недели, как срок векселя кончился, а я о
нем ничего не слыхал... У меня теперь осталась еще тысяча франков, но она
хранится у того же маклера... ведь он мой кассир... С тех пор я и гуляю с
утра до вечера и весел, как ребенок, оттого, что отделался от своего
мерзкого хозяина, господина Трипо.
Жак сразу помрачнел, как только назвал это имя, Сефиза посмотрела на
Жака с беспокойством, так как знала, до чего он ненавидел барона.