Страница:
теперь не способен даже понять меня. Объясните ему все сами... То-то
удивится старик, - прибавил Роден, хитро подмигивая, а затем, порывшись в
кармане, он подал Адриенне маленький сверток и прибавил: - Отдайте это
ему, милая мадемуазель, пусть это будет моей местью!.. Сладостной местью!
И пока Адриенна с удивлением смотрела на него, держа сверток в руке,
иезуит, прижав палец к губам, как бы рекомендуя ей молчать, тихонько
попятился к двери, огорченно указав еще раз Адриенне на бедного солдата,
который в немом отчаянии стоял, как убитый, со сложенными на груди руками,
опущенной головой и не обращая внимания на утешения Горбуньи.
Когда Роден вышел из комнаты, Адриенна подошла к солдату и с нежным,
ласковым участием сказала ему:
- Я не успела вас опросить... об одной интересующей меня вещи... Как
ваша рука?
- Благодарю вас, мадемуазель, - отвечал Дагобер, выходя из печальной
задумчивости. - Это пустяки, мне некогда и думать об этом... Я очень
жалею, что позволил себе быть грубым в вашем присутствии и выгнал этого
негодяя... Но что поделаешь?.. я не мог удержаться... При виде таких людей
у меня просто кровь в жилах закипает!..
- А между тем вы преждевременно сделали заключение... Поверьте мне, что
человек, бывший здесь сейчас...
- Я слишком скор в суждении?.. Я его, мадемуазель, не с сегодняшнего
дня знаю... Он был с этим изменником... аббатом д'Эгриньи...
- Верно... но это не мешает ему быть честным и превосходным человеком!
- Ему-то? - воскликнул Дагобер.
- Да, ему... и теперь он хлопочет о возвращении вам ваших дорогих
девочек!
- Он? - переспрашивал Дагобер, не веря своим ушам и смотря с удивлением
на Адриенну. - Он... хочет вернуть мне девочек?
- Да... и скорее, чем вы думаете...
- Мадемуазель! - сказал Дагобер. - Он вас обманывает... этот старый
негодяй дурачит вас...
- Нет, нет! - засмеялась в ответ Адриенна. - У меня есть
доказательства, что он искренен... Во-первых, я выхожу отсюда только
благодаря ему...
- Неужели это правда? - спросил пораженный Дагобер.
- Истинная правда... а потом вот вещь, которая вас, быть может, с ним
примирит, - сказала Адриенна, подавая Дагоберу маленький сверток,
врученный ей Роденом. - Не желая раздражать вас своим присутствием, он
отдал это мне и сказал: "Передайте эту вещь нашему пылкому воину. Такова
будет моя месть!"
Дагобер удивленно посмотрел на Адриенну и машинально раскрыл сверток.
Когда, развернув бумагу, солдат увидел свой серебряный крест, потемневший
от времени, и полинявшую красную ленту, которые были у него украдены в
гостинице "Белый сокол" вместе с бумагами, он задыхающимся от волнения
голосом воскликнул в восторге:
- Мой крест... мой крест... это мой крест!
И в порыве радости он прижал серебряную звезду к седым усам.
Адриенна и Горбунья были глубоко тронуты волнением солдата, который
бросился к дверям вслед за Роденом, восклицая:
- Кроме услуги, оказанной маршалу Симону да моей семье, большего нельзя
было для меня сделать! И вы ручаетесь за этого человека? А я-то его
оскорбил... обидел в вашем присутствии... Он имеет право на
удовлетворение... и он его получит!.. да, получит...
Говоря это, Дагобер стремительно выбежал из комнаты, пробежал две
следующие и догнал Родена на последней ступеньке выходной лестницы.
- Месье, - взволнованным голосом сказал солдат, хватая иезуита за руку.
- Вы должны тотчас же вернуться назад.
- Однако недурно бы вам было выбрать что-нибудь одно, - добродушно
протестовал Роден, останавливаясь. - Минуту назад вы меня выгнали...
теперь возвращаете обратно... На чем же мы порешим?
- Я был виноват. А когда я виноват, то должен свою вину исправить. Я
только что несправедливо оскорбил вас при свидетелях и должен при
свидетелях же извиниться перед вами.
- Благодарю вас... но мне, право, некогда... я тороплюсь... и прощаю
вас...
- Какое мне дело, что вы торопитесь? Я вам говорю, что вы должны
вернуться... или... или... - продолжал Дагобер, с благодарностью и
дружески пожимая руки иезуита, - или радость, какую вы мне доставили
возвращением креста, не будет полной.
- Ну, если так, друг мой, тогда вернемся... вернемся...
- И не только крест вы мне вернули... Крест, который... - ну, нечего
делать, признаюсь вам одному - который я оплакивал! - с горячей
признательностью говорил Дагобер. - Но мадемуазель мне еще сказала, что
благодаря вам... бедные девочки!.. Послушайте... это не напрасная
радость?.. Неужели это правда?.. Скажите, правда? В самом деле правда?
- Эге... видите, какой любопытный! - лукаво засмеялся Роден и затем
прибавил: - Ну, ладно уж... перестаньте волноваться... отдадут вам ваших
ангелочков... Тут сам черт не разберется...
И, говоря это, иезуит поднимался назад по лестнице.
- И мне их отдадут... сегодня? - воскликнул Дагобер.
Затем он схватил Родена за рукав и остановил его.
- Ну, послушайте, милый друг, - сказал иезуит. - Давайте решать: будем
стоять, пойдем наверх или спустимся вниз? Право, не в обиду будь вам
сказано, вы меня завертели!.
- Правда... наверху будет лучше... мы там и поговорим... Ну, тогда
скорее... идем попроворнее! - и, схватив Родена под руку, он торопливо
потащил его за собой и с триумфом ввел в комнату, где Адриенна и Горбунья
оставались в полном изумлении по поводу внезапного исчезновения солдата.
- Вот он!.. вот!.. - кричал Дагобер, входя в комнату. - По счастью, мне
удалось его поймать на лестнице.
- И быстро же вы меня заставили по ней подняться... нечего сказать!.. -
говорил запыхавшийся Роден.
- Теперь, - торжественно начал Дагобер, - в присутствии мадемуазель де
Кардовилль я заявляю, что был виноват перед вами, груб и дерзок. Простите
меня за это... Я сознаюсь с радостью, что многим вам обязан... да, да...
за многое должен... а когда я должен... то, клянусь вам... я свой долг
уплачиваю!
И Дагобер еще раз протянул свою честную руку Родену, который любезно
пожал ее, промолвив:
- Клянусь Богом, я ничего не понимаю! В чем дело? Какую такую великую
услугу я вам оказал?
- А это-то? - воскликнул Дагобер, вертя крест перед глазами иезуита. -
Разве вы не понимаете, какую это имеет для меня цену?
- Напротив... и, зная, что вы этим крестом дорожите, я и хотел вручить
вам его лично. Я для этого его сюда и принес... но, между нами... ваш
прием был так горяч... что у меня не было времени это сделать.
- Месье, - проговорил сконфуженный солдат, - месье, мне очень совестно,
я жестоко раскаиваюсь в своем поведении.
- Знаю... знаю... голубчик... не будем об этом больше говорить... Так
вы очень дорожите этим знаком отличия?
- Дорожу ли я им? - воскликнул Дагобер, снова целуя крест, - да это моя
святыня... Тот, кто мне его дал... кто держал его в своих руках, ведь он
был для меня святым... я его считал Богом!..
- Как? - сказал Роден, с притворным вниманием и почтительным изумлением
поглядывая на крест. - Как? Наполеон... Наполеон Великий трогал своей
рукой... своей победоносной рукой эту благородную, почетную звезду?
- Да! Своей собственной рукой он мне надел ее на грудь вместо повязки
на пятую рану... И знаете... если бы я умирал с голоду... и мне пришлось
бы выбирать между крестом и куском хлеба... я взял бы крест... чтобы,
умирая, иметь его на своей груди... Но будет... поговорим о другом!..
Какой я старый дурак... не правда ли? - прибавил Дагобер, отирая глаза. Но
потом, как бы устыдившись, что скрывает свои чувства, он поднял голову и,
не сдерживая больше слез, которые текли по его щекам, продолжал: - Ну
да... я плачу от радости, что нашел свой крест... крест, данный мне самим
императором... его _победоносной рукой_, как сказал этот славный человек!
- Да будет благословенна тогда моя старческая рука, вернувшая вам этот
славный дар! - с волнением произнес Роден и прибавил: - Честное слово...
неплохой сегодня для всех выдался денек! как я и писал вам сегодня
утром...
- Как... это письмо без подписи?.. - с удивлением спросил солдат, - от
вас?..
- Написано оно мною. Только, боясь какой-нибудь западни со стороны
аббата д'Эгриньи, я не хотел выражаться яснее.
- Так что... я увижу моих... сироток?
Роден ласково кивнул головой в знак подтверждения.
- Да... сейчас же... через минуту, быть может... - улыбаясь,
подтвердила Адриенна. - Ну, что? Не права ли я была, говоря, что вы
слишком скоры в своих приговорах?
- Ну... так зачем он сразу, когда я пришел, не сказал мне этого! -
воскликнул Дагобер, опьянев от радости.
- Этому помешало маленькое неудобство, друг мой, - отвечал Роден. - Вы,
как вошли, так разом и принялись меня душить!
- Да... я был слишком скор... Еще раз простите... Но что же мне было
делать? До сих пор я видел вас всегда вместе с аббатом д'Эгриньи, против
меня и против моих... и в первую минуту...
- Милая мадемуазель вам объяснит, - сказал Роден, склоняя голову перед
Адриенной, - что я был, сам того не зная, пособником во многих подлостях,
но как только мои глаза прозрели, я покинул этот порочный путь и вернулся
к правде, чести и справедливости.
Адриенна ответила на вопросительный взгляд Дагобера утвердительным
кивком головы.
- Я не подписал письма именно потому, что боялся, как бы мое имя не
возбудило ваших подозрений. Назначая же свидание здесь, а не в монастыре,
я руководствовался страхом, который разделяла и мадемуазель, как бы вас не
узнали там привратник или садовник; после ночного нападения это было бы не
совсем безопасно.
- Но Балейнье знает все, - сказала с беспокойством Адриенна. - Я не
забыла, как он угрожал мне доносом на Дагобера и его сына, если я осмелюсь
подать на него жалобу.
- Будьте спокойны... условия предписывать будете теперь вы... - отвечал
Роден. - Доверьтесь мне... А что касается вас, друг мой... то ваши мучения
кончились.
- Да, - сказала Адриенна, - в монастырь за дочерьми генерала Симона
пошел сам следователь, честный и отзывчивый человек. Он их приведет сюда.
Но мы с ним решили, что будет приличнее, если эти барышни будут жить у
меня... Конечно, я не могу этого сделать без вашего согласия: ведь вам
поручила сирот умирающая мать.
- Раз вы беретесь заменить ее этим девочкам, мне остается только
сердечно поблагодарить вас за это, - сказал Дагобер. - Но я буду просить
об одной милости - уж очень тяжел был полученный мною урок - это позволить
мне не покидать порога их комнаты ни днем, ни ночью. Если они куда с вами
пойдут, вы, верно, позволите мне за ними следовать издали, как следовал
Угрюм, оказавшийся лучшим сторожем, чем я. А когда приедет маршал, мое
дежурство кончится... только скорее бы он приезжал!
- Да, - твердым голосом поддержал его Роден. - Дай Господи, чтобы он
скорее приезжал. Аббат д'Эгриньи должен дать ему отчет за преследование
его дочерей... Маршал еще не все знает...
- И вы не боитесь за участь предателя? - спросил Дагобер, думая, что,
быть может, очень скоро маркиз будет стоять лицом к лицу с маршалом.
- Я не боюсь за трусов и изменников! - отвечал Роден. - И когда маршал
Симон вернется... - он помолчал несколько секунд и потом продолжал: -
Пусть маршал удостоит чести выслушать меня, - тогда он узнает все о
поведении аббата д'Эгриньи. Он узнает, что До сих пор он и его самые
дорогие друзья служат мишенью для ненависти этого опасного человека.
- Как так? - спросил Дагобер.
- Да вы сами тому пример!
- Я?
- Неужели вы полагаете, что происшествие в гостинице "Белый сокол",
близ Лейпцига, было делом случая?
- Кто вам сказал об этом? - спросил пораженный Дагобер.
- Если бы вы приняли вызов Морока, - продолжал Роден, не отвечая
Дагоберу, - то попали бы в засаду... а не приняли бы, вас забрали бы за
то, что у вас не было бумаг, и засадили бы, как бродягу, в тюрьму вместе с
бедными девочками... что и случилось... А знаете, для чего это было
сделано?.. чтобы помешать вам прибыть сюда 13 февраля!
- Чем больше я вас слушаю, тем больше меня пугает дерзость аббата и
значительность средств, какими он располагает, - сказала Адриенна. Затем
прибавила с глубоким удивлением: - Право... если бы я безусловно вам не
верила...
- Вы бы в этом усомнились, мадемуазель? - сказал Дагобер. - Вот и я ни
за что не могу себе представить, как мог этот изменник, при всей его
злобе, иметь сношения с укротителем зверей в Саксонии? Наконец, откуда он
знал, что мы направимся в Лейпциг? Это невозможно, милейший!
- В самом деле! - сказала Адриенна, - я боюсь, что ваша вполне законная
ненависть к аббату заводит вас слишком далеко, и вы приписываете ему
сказочные могущество и связи!
После минутного молчания, в течение которого Роден с жалостью глядел на
Адриенну и Дагобера, он проговорил:
- А как мог ваш крест попасть к аббату, если бы последний не был в
сношениях с Мороком?
- В самом деле, - сказал Дагобер, - я от радости ничего не сообразил!
Как действительно попал вам в руки мой крест?
- А именно потому и попал, что у аббата д'Эгриньи имеются в Лейпциге
связи, в которых вы и мадемуазель сомневаетесь!
- Но как попал крест в Париж?
- Скажите, вас арестовали в Лейпциге за то, что у вас не было бумаг?
- Да... но я никак не мог понять, куда девались из мешка бумаги и
деньги... Я думал, что случайно их потерял.
Роден пожал плечами и продолжал:
- Они были у вас украдены в гостинице "Белый сокол" Голиафом, служащим
у Морока, доказательство, что он исполнил данные ему приказания
относительно вас и сирот. Я третьего дня нашел ключ к этой темной интриге.
И крест и бумаги находились в архиве аббата д'Эгриньи. Бумаги взять было
нельзя, потому что тогда же могли обнаружить пропажу, но, надеясь
увидаться с вами сегодня и предполагая, что вы как солдат императорской
гвардии несомненно дорожите крестом, что это для вас святыня, как вы и
подтвердили, я, не долго думая, положил крест в свой карман. Я подумал,
что это будет совсем не воровство, а только восстановление справедливости,
и успокоился.
- Вы не могли сделать лучше, - воскликнула Адриенна, - и я, в силу
моего участия к господину Дагоберу, очень вам благодарна. Но... -
продолжала она через минуту уже с тревогой, - но каким же страшным
могуществом располагает аббат д'Эгриньи... если у него и за границей такие
обширные и страшные связи?
- Тише! - испуганно озираясь, прошептал Роден. - Тише, Бога ради!.. Не
спрашивайте меня об этом, умоляю вас!
Изумленная испугом Родена по поводу вопроса о могуществе аббата,
мадемуазель де Кардовилль сказала:
- Что же такого особенного в моем вопросе, месье?
Роден с искусно разыгранным беспокойством продолжал почти шепотом:
- Не спрашивайте меня о таком опасном предмете. У стен этого дома, как
говорится, могут быть уши!
Адриенна и Дагобер переглянулись. Их удивление возрастало. Горбунья с
инстинктивным упорством продолжала испытывать недоверие к Родену. Она
исподтишка наблюдала за этим человеком, стараясь проникнуть под его маску,
которая ее пугала. Иезуит поймал один из таких беспокойных и настойчивых
взглядов и ласково кивнул испуганной девушке, которая, чувствуя, что ее
поймали, вздрогнув, отвела глаза.
- Нет... нет, дорогая мадемуазель! - продолжал со вздохом Роден, видя,
что Адриенна удивляется его молчанию. - Не спрашивайте меня о могуществе
аббата д'Эгриньи!
- Но почему? отчего вы не решаетесь говорить? чего вы боитесь?
- О! - с дрожью в голосе отвечал Роден. - Эти люди так могущественны!..
их ненависть ужасна!
- Но успокойтесь! Вы всегда найдете поддержку: я слишком многим вам
обязана!
- Ах, прошу вас, не думайте обо мне так! - воскликнул обиженно Роден. -
Разве я за себя боюсь?.. Что я? Ничтожество! Бояться должен весь ваш
род... за вас страшно!.. Прошу вас, не спрашивайте меня больше; бывают
тайны, роковые для тех, кто ими владеет!..
- Но не лучше ли знать, какие опасности нам угрожают?
- Когда знаешь силы неприятеля, - сказал Дагобер, - можно по крайней
мере приготовиться к защите. Прямое нападение лучше, чем засада!
- К тому же, уверяю вас, - продолжала Адриенна, - ваши слова меня очень
встревожили...
- Ну, если так... - начал иезуит, как бы делая над собой усилие, - если
вы меня не понимаете с полуслова... я выражусь яснее... Только помните...
- последние слова он произнес чрезвычайно внушительно, - помните, что вы
заставили меня высказать то, о чем, может быть, лучше было бы молчать!
- Говорите, прошу вас, говорите! - сказала Адриенна.
Роден попросил Адриенну, Дагобера и Горбунью подойти поближе к нему и
шепотом, с таинственным видом начал:
- Разве вы никогда не слыхали о могущественном сообществе, раскинувшем
свои сети по всему миру, обладающем слугами, пособниками, фанатиками во
всех классах общества... которые часто нашептывают на ухо сильным мира
сего и государям... о таком могущественном сообществе, которое может одним
словом поднять человека до самых высот и одним же словом низвергнуть его в
бездну ничтожества, из которого вытащить его может только оно?
- Боже мой! - сказала Адриенна, - что же это за грозное сообщество?
Никогда я ни о чем подобном не слыхала.
- Верю вам и в то же время очень удивляюсь вашему неведению.
- Почему?
- Потому что вы так долго жили с княгиней де Сен-Дизье и так часто
видели аббата.
- Я жила у княгини де Сен-Дизье, но не с ней, потому что она всегда
внушала мне естественное отвращение, тому есть тысяча причин.
- И, правда, дорогая мадемуазель, я сказал это, не подумав. Конечно, в
вашем присутствии, и особенно там, должны были умалчивать о сообществе. А
между тем ваша тетка обязана своим влиянием в обществе в последнее
царствование именно этому сообществу... Знайте же, что именно благодаря
принадлежности к этому сообществу аббат д'Эгриньи и стал таким опасным.
Благодаря участию в нем он мог наблюдать за членами вашей семьи,
преследовать и захватывать их и в Сибири, и в Индии, и в горах Америки.
Третьего дня, наводя справки в бумагах, я сначала напал на след, а затем
должен был окончательно убедиться в том, что он причастен к этому
сообществу и является его способным и деятельным руководителем.
- Но название... название этого общества?..
- Это... - Роден запнулся.
- Это? - спрашивала Адриенна, заинтересованная не менее Дагобера и
Горбуньи. - Это?
Роден еще раз оглянулся кругом и затем, знаком сдвинув своих слушателей
еще ближе к себе, произнес медленно и тихо:
- Это... общество Иисуса!
При этом он вздрогнул.
- Иезуиты! - воскликнула мадемуазель де Кардовилль, залившись громким
смехом.
Смех ее звучал с тем большей откровенностью, что девушка благодаря
таинственным ораторским приемам Родена ожидала чего-то действительно
ужасного.
- Иезуиты? - продолжала она, все еще смеясь. - Да они только в книжках
остались! Это, несомненно, очень страшные исторические персонажи, но к
чему рядить в их одежды княгиню и аббата? Они и без того внушают презрение
и отвращение!
Молча выслушав мадемуазель де Кардовилль, Роден продолжал серьезным и
убежденным тоном:
- Ваше ослепление просто пугает меня, дорогая мадемуазель. Казалось бы,
прошлое должно предостеречь вас в отношении будущего. Вам больше, чем
кому-нибудь другому, пришлось испытать гибельную мощь этого сообщества,
существования которого вы не признаете, считая его призрачным.
- Мне? - улыбаясь, спрашивала Адриенна, несколько удивленная.
- Да, вам.
- Когда же это?
- И вы еще спрашиваете?.. Разве вы не были заперты в этом доме в
качестве помешанной? А разве его хозяин не является одним из преданнейших
членов общества и, следовательно, слепым орудием аббата д'Эгриньи?
- Значит? - спросила уже без улыбки Адриенна, - господин Балейнье...
- Повиновался аббату, самому опасному главарю этого опасного общества.
Аббат употребляет блестящий ум на служение злу... но отнять у него этого
ума нельзя, это надо признать. Его-то и следует бояться и вам и вашей
семье, за ним вы должны следить и наблюдать... Поверьте, он не считает
свою игру проигранной... Вы должны готовиться к новым нападениям... иного
рода, может быть... но тем более, быть может, опасным...
- Но, к счастью, вы нас предупредили, - сказал Дагобер, - и, вероятно,
не откажетесь нам помочь?
- Я могу сделать очень мало, мой добрый друг, но это малое служит всем
честным людям! - отвечал Роден.
- Теперь, - начала Адриенна, вполне убедившись в серьезности слов
Родена, - теперь я начинаю понимать, почему у тетки столь поразительное
влияние в свете. Я приписывала это связям с могущественными лицами.
Правда, я подозревала, что под покровом религии она с аббатом д'Эгриньи
плела темные интриги, но я далека была от того, чтобы заподозрить нечто
подобное тому, о чем вы рассказали.
- И как много вы еще не знаете! - продолжал Роден. - Если бы вы знали,
как ловко эти люди окружили вас своими преданными агентами! Ни один шаг,
ни одно движение от них не скроется, если им это нужно! Кроме того, они
действуют медленно, осторожно, скрытно. Они опутывают вас всевозможными
средствами, от лести до устрашения... очаровывают или запугивают, чтобы
полностью овладеть вашей совестью без вашего ведома. Вот их цель, и, надо
сознаться, они ее достигают очень часто с отвратительной ловкостью.
Роден говорил так искренне, что Адриенна невольно вздрогнула. Но затем,
устыдясь своей слабости, она проговорила:
- Нет... все-таки я не могу поверить в столь адское могущество... Я
убеждена, что власть этих честолюбивых священников кончилась уже очень
давно... Слава Богу, они исчезли в наше время!..
- Да, исчезли... они умеют вовремя скрываться и рассеиваться, когда
того требуют обстоятельства; но тогда-то они особенно и опасны, потому что
их перестают остерегаться, а они действовать не перестают. Ах, дорогая
мадемуазель! Если бы вы знали их поразительную ловкость! Прежде чем мне
стало известно, что аббат д'Эгриньи принадлежит к этому обществу, я из
ненависти к насилию, подлости и лицемерию занялся изучением их истории.
Это ужасно! Если бы вы знали, какие средства они пускают в ход! Знаете,
что я вам скажу? Благодаря дьявольской хитрости самые чистые, самые
преданные вам внешне люди... устраивают ужаснейшие ловушки и западни.
При этом Роден как бы _случайно_ остановил взор на Горбунье, но, видя,
что Адриенна не обращает внимания на намек, продолжал:
- Словом, если вы становитесь мишенью их нападок или им надо вас
завлечь, то с этой минуты вы должны остерегаться всего, что вас
окружает... Бойтесь самых благородных привязанностей, берегитесь самой
нежной дружбы, потому что чудовища овладеют вашими лучшими друзьями,
сумеют их развратить и сделать из них тем более опасных ваших врагов, чем
сильнее было ваше к ним доверие!
- О! это невозможно! - воскликнула с негодованием Адриенна, - вы
преувеличиваете... Сам ад не выдумал бы ничего ужаснее такого
предательства!
- Увы, милая мадемуазель! один из ваших родственников, человек самого
благородного, честного характера, как раз сделался жертвой подобного
низкого предательства! Наконец... знаете ли, что мы узнали из завещания
вашего предка? Что он пал жертвой ненависти этих людей, а теперь, через
полтораста лет, то же несокрушимое общество преследует его потомков!
- Ах! это ужасно! - сказала Адриенна, чувствуя, как сжимается ее
сердце. - Неужели нет орудия против таких преследований?
- Есть. Это осторожность, величайшая настороженность и постоянное
недоверчивое исследование всего, что вас окружает!
- Но такая жизнь невыносима! это пытка!.. Постоянно дрожать,
подозревать, всего бояться!
- Конечно!.. и они, негодяи, хорошо это знают... В этом их сила... они
часто достигают цели именно потому, что против них принято слишком много
предосторожностей! Итак, и вы, дорогая мадемуазель, и вы, достойный и
храбрый воин, во имя всего, что вам дорого, остерегайтесь, не рискуйте
легкомысленно вашим доверием. Берегитесь... Вы уже едва не сделались их
жертвой... помните, что в них вы имеете непримиримых врагов... И вы также,
бедное, милое дитя, - прибавил Роден, обращаясь к Горбунье, - помните мои
слова, спите только одним глазом, как говорит пословица!
- Я... месье, - спросила Горбунья, - что же я сделала? чего мне
бояться?
- Что вы сделали? Ах, Боже мой... разве вы не любите эту милую
мадемуазель, вашу покровительницу? Разве вы не хотели ей помочь? Разве вы
не приемная сестра сына смелого солдата, нашего храброго Агриколя? Увы!
дитя мое, не довольно ли причин для их ненависти, несмотря на вашу
незаметность?.. Не думайте, мадемуазель де Кардовилль, что я
преувеличиваю! Поразмыслите сами хорошенько... Вспомните, что я сказал
этому верному боевому товарищу маршала Симона относительно его заключения
в тюрьму в Лейпциге. Вспомните, что случилось с вами, как осмелились вас
здесь запереть наперекор всем законам, всем правам... и тогда вы увидите,
что я ничего не преувеличил, говоря о тайном могуществе этого
сообщества... Будьте настороже постоянно, а главное - всегда во всех
сомнительных случаях обращайтесь ко мне. В эти три дня я лично уже
достаточно изучил их приемы и сумею вам указать на хитрую засаду, на
опасность и защитить вас от них!
- В таком случае, - отвечала мадемуазель де Кардовилль, - если не из
чувства благодарности, то просто исходя из своих интересов мне следует вас
назначить своим лучшим советчиком!
По обычной тактике последователей Лойолы, которые то отрицают
существование своего ордена, чтобы избежать врагов, то, напротив, с
дерзкой смелостью настаивают на его исключительном могуществе, когда надо
запугать слабых, Роден, расхохотавшийся в лицо управителю замка
Кардовилль, когда тот упомянул об иезуитах, старался теперь запугать
мадемуазель де Кардовилль, чего отчасти и достиг. Ему нужно было, чтобы по
размышлении зерно страха проросло в душе Адриенны, так как это должно было
в дальнейшем послужить на пользу его мрачным замыслам.
удивится старик, - прибавил Роден, хитро подмигивая, а затем, порывшись в
кармане, он подал Адриенне маленький сверток и прибавил: - Отдайте это
ему, милая мадемуазель, пусть это будет моей местью!.. Сладостной местью!
И пока Адриенна с удивлением смотрела на него, держа сверток в руке,
иезуит, прижав палец к губам, как бы рекомендуя ей молчать, тихонько
попятился к двери, огорченно указав еще раз Адриенне на бедного солдата,
который в немом отчаянии стоял, как убитый, со сложенными на груди руками,
опущенной головой и не обращая внимания на утешения Горбуньи.
Когда Роден вышел из комнаты, Адриенна подошла к солдату и с нежным,
ласковым участием сказала ему:
- Я не успела вас опросить... об одной интересующей меня вещи... Как
ваша рука?
- Благодарю вас, мадемуазель, - отвечал Дагобер, выходя из печальной
задумчивости. - Это пустяки, мне некогда и думать об этом... Я очень
жалею, что позволил себе быть грубым в вашем присутствии и выгнал этого
негодяя... Но что поделаешь?.. я не мог удержаться... При виде таких людей
у меня просто кровь в жилах закипает!..
- А между тем вы преждевременно сделали заключение... Поверьте мне, что
человек, бывший здесь сейчас...
- Я слишком скор в суждении?.. Я его, мадемуазель, не с сегодняшнего
дня знаю... Он был с этим изменником... аббатом д'Эгриньи...
- Верно... но это не мешает ему быть честным и превосходным человеком!
- Ему-то? - воскликнул Дагобер.
- Да, ему... и теперь он хлопочет о возвращении вам ваших дорогих
девочек!
- Он? - переспрашивал Дагобер, не веря своим ушам и смотря с удивлением
на Адриенну. - Он... хочет вернуть мне девочек?
- Да... и скорее, чем вы думаете...
- Мадемуазель! - сказал Дагобер. - Он вас обманывает... этот старый
негодяй дурачит вас...
- Нет, нет! - засмеялась в ответ Адриенна. - У меня есть
доказательства, что он искренен... Во-первых, я выхожу отсюда только
благодаря ему...
- Неужели это правда? - спросил пораженный Дагобер.
- Истинная правда... а потом вот вещь, которая вас, быть может, с ним
примирит, - сказала Адриенна, подавая Дагоберу маленький сверток,
врученный ей Роденом. - Не желая раздражать вас своим присутствием, он
отдал это мне и сказал: "Передайте эту вещь нашему пылкому воину. Такова
будет моя месть!"
Дагобер удивленно посмотрел на Адриенну и машинально раскрыл сверток.
Когда, развернув бумагу, солдат увидел свой серебряный крест, потемневший
от времени, и полинявшую красную ленту, которые были у него украдены в
гостинице "Белый сокол" вместе с бумагами, он задыхающимся от волнения
голосом воскликнул в восторге:
- Мой крест... мой крест... это мой крест!
И в порыве радости он прижал серебряную звезду к седым усам.
Адриенна и Горбунья были глубоко тронуты волнением солдата, который
бросился к дверям вслед за Роденом, восклицая:
- Кроме услуги, оказанной маршалу Симону да моей семье, большего нельзя
было для меня сделать! И вы ручаетесь за этого человека? А я-то его
оскорбил... обидел в вашем присутствии... Он имеет право на
удовлетворение... и он его получит!.. да, получит...
Говоря это, Дагобер стремительно выбежал из комнаты, пробежал две
следующие и догнал Родена на последней ступеньке выходной лестницы.
- Месье, - взволнованным голосом сказал солдат, хватая иезуита за руку.
- Вы должны тотчас же вернуться назад.
- Однако недурно бы вам было выбрать что-нибудь одно, - добродушно
протестовал Роден, останавливаясь. - Минуту назад вы меня выгнали...
теперь возвращаете обратно... На чем же мы порешим?
- Я был виноват. А когда я виноват, то должен свою вину исправить. Я
только что несправедливо оскорбил вас при свидетелях и должен при
свидетелях же извиниться перед вами.
- Благодарю вас... но мне, право, некогда... я тороплюсь... и прощаю
вас...
- Какое мне дело, что вы торопитесь? Я вам говорю, что вы должны
вернуться... или... или... - продолжал Дагобер, с благодарностью и
дружески пожимая руки иезуита, - или радость, какую вы мне доставили
возвращением креста, не будет полной.
- Ну, если так, друг мой, тогда вернемся... вернемся...
- И не только крест вы мне вернули... Крест, который... - ну, нечего
делать, признаюсь вам одному - который я оплакивал! - с горячей
признательностью говорил Дагобер. - Но мадемуазель мне еще сказала, что
благодаря вам... бедные девочки!.. Послушайте... это не напрасная
радость?.. Неужели это правда?.. Скажите, правда? В самом деле правда?
- Эге... видите, какой любопытный! - лукаво засмеялся Роден и затем
прибавил: - Ну, ладно уж... перестаньте волноваться... отдадут вам ваших
ангелочков... Тут сам черт не разберется...
И, говоря это, иезуит поднимался назад по лестнице.
- И мне их отдадут... сегодня? - воскликнул Дагобер.
Затем он схватил Родена за рукав и остановил его.
- Ну, послушайте, милый друг, - сказал иезуит. - Давайте решать: будем
стоять, пойдем наверх или спустимся вниз? Право, не в обиду будь вам
сказано, вы меня завертели!.
- Правда... наверху будет лучше... мы там и поговорим... Ну, тогда
скорее... идем попроворнее! - и, схватив Родена под руку, он торопливо
потащил его за собой и с триумфом ввел в комнату, где Адриенна и Горбунья
оставались в полном изумлении по поводу внезапного исчезновения солдата.
- Вот он!.. вот!.. - кричал Дагобер, входя в комнату. - По счастью, мне
удалось его поймать на лестнице.
- И быстро же вы меня заставили по ней подняться... нечего сказать!.. -
говорил запыхавшийся Роден.
- Теперь, - торжественно начал Дагобер, - в присутствии мадемуазель де
Кардовилль я заявляю, что был виноват перед вами, груб и дерзок. Простите
меня за это... Я сознаюсь с радостью, что многим вам обязан... да, да...
за многое должен... а когда я должен... то, клянусь вам... я свой долг
уплачиваю!
И Дагобер еще раз протянул свою честную руку Родену, который любезно
пожал ее, промолвив:
- Клянусь Богом, я ничего не понимаю! В чем дело? Какую такую великую
услугу я вам оказал?
- А это-то? - воскликнул Дагобер, вертя крест перед глазами иезуита. -
Разве вы не понимаете, какую это имеет для меня цену?
- Напротив... и, зная, что вы этим крестом дорожите, я и хотел вручить
вам его лично. Я для этого его сюда и принес... но, между нами... ваш
прием был так горяч... что у меня не было времени это сделать.
- Месье, - проговорил сконфуженный солдат, - месье, мне очень совестно,
я жестоко раскаиваюсь в своем поведении.
- Знаю... знаю... голубчик... не будем об этом больше говорить... Так
вы очень дорожите этим знаком отличия?
- Дорожу ли я им? - воскликнул Дагобер, снова целуя крест, - да это моя
святыня... Тот, кто мне его дал... кто держал его в своих руках, ведь он
был для меня святым... я его считал Богом!..
- Как? - сказал Роден, с притворным вниманием и почтительным изумлением
поглядывая на крест. - Как? Наполеон... Наполеон Великий трогал своей
рукой... своей победоносной рукой эту благородную, почетную звезду?
- Да! Своей собственной рукой он мне надел ее на грудь вместо повязки
на пятую рану... И знаете... если бы я умирал с голоду... и мне пришлось
бы выбирать между крестом и куском хлеба... я взял бы крест... чтобы,
умирая, иметь его на своей груди... Но будет... поговорим о другом!..
Какой я старый дурак... не правда ли? - прибавил Дагобер, отирая глаза. Но
потом, как бы устыдившись, что скрывает свои чувства, он поднял голову и,
не сдерживая больше слез, которые текли по его щекам, продолжал: - Ну
да... я плачу от радости, что нашел свой крест... крест, данный мне самим
императором... его _победоносной рукой_, как сказал этот славный человек!
- Да будет благословенна тогда моя старческая рука, вернувшая вам этот
славный дар! - с волнением произнес Роден и прибавил: - Честное слово...
неплохой сегодня для всех выдался денек! как я и писал вам сегодня
утром...
- Как... это письмо без подписи?.. - с удивлением спросил солдат, - от
вас?..
- Написано оно мною. Только, боясь какой-нибудь западни со стороны
аббата д'Эгриньи, я не хотел выражаться яснее.
- Так что... я увижу моих... сироток?
Роден ласково кивнул головой в знак подтверждения.
- Да... сейчас же... через минуту, быть может... - улыбаясь,
подтвердила Адриенна. - Ну, что? Не права ли я была, говоря, что вы
слишком скоры в своих приговорах?
- Ну... так зачем он сразу, когда я пришел, не сказал мне этого! -
воскликнул Дагобер, опьянев от радости.
- Этому помешало маленькое неудобство, друг мой, - отвечал Роден. - Вы,
как вошли, так разом и принялись меня душить!
- Да... я был слишком скор... Еще раз простите... Но что же мне было
делать? До сих пор я видел вас всегда вместе с аббатом д'Эгриньи, против
меня и против моих... и в первую минуту...
- Милая мадемуазель вам объяснит, - сказал Роден, склоняя голову перед
Адриенной, - что я был, сам того не зная, пособником во многих подлостях,
но как только мои глаза прозрели, я покинул этот порочный путь и вернулся
к правде, чести и справедливости.
Адриенна ответила на вопросительный взгляд Дагобера утвердительным
кивком головы.
- Я не подписал письма именно потому, что боялся, как бы мое имя не
возбудило ваших подозрений. Назначая же свидание здесь, а не в монастыре,
я руководствовался страхом, который разделяла и мадемуазель, как бы вас не
узнали там привратник или садовник; после ночного нападения это было бы не
совсем безопасно.
- Но Балейнье знает все, - сказала с беспокойством Адриенна. - Я не
забыла, как он угрожал мне доносом на Дагобера и его сына, если я осмелюсь
подать на него жалобу.
- Будьте спокойны... условия предписывать будете теперь вы... - отвечал
Роден. - Доверьтесь мне... А что касается вас, друг мой... то ваши мучения
кончились.
- Да, - сказала Адриенна, - в монастырь за дочерьми генерала Симона
пошел сам следователь, честный и отзывчивый человек. Он их приведет сюда.
Но мы с ним решили, что будет приличнее, если эти барышни будут жить у
меня... Конечно, я не могу этого сделать без вашего согласия: ведь вам
поручила сирот умирающая мать.
- Раз вы беретесь заменить ее этим девочкам, мне остается только
сердечно поблагодарить вас за это, - сказал Дагобер. - Но я буду просить
об одной милости - уж очень тяжел был полученный мною урок - это позволить
мне не покидать порога их комнаты ни днем, ни ночью. Если они куда с вами
пойдут, вы, верно, позволите мне за ними следовать издали, как следовал
Угрюм, оказавшийся лучшим сторожем, чем я. А когда приедет маршал, мое
дежурство кончится... только скорее бы он приезжал!
- Да, - твердым голосом поддержал его Роден. - Дай Господи, чтобы он
скорее приезжал. Аббат д'Эгриньи должен дать ему отчет за преследование
его дочерей... Маршал еще не все знает...
- И вы не боитесь за участь предателя? - спросил Дагобер, думая, что,
быть может, очень скоро маркиз будет стоять лицом к лицу с маршалом.
- Я не боюсь за трусов и изменников! - отвечал Роден. - И когда маршал
Симон вернется... - он помолчал несколько секунд и потом продолжал: -
Пусть маршал удостоит чести выслушать меня, - тогда он узнает все о
поведении аббата д'Эгриньи. Он узнает, что До сих пор он и его самые
дорогие друзья служат мишенью для ненависти этого опасного человека.
- Как так? - спросил Дагобер.
- Да вы сами тому пример!
- Я?
- Неужели вы полагаете, что происшествие в гостинице "Белый сокол",
близ Лейпцига, было делом случая?
- Кто вам сказал об этом? - спросил пораженный Дагобер.
- Если бы вы приняли вызов Морока, - продолжал Роден, не отвечая
Дагоберу, - то попали бы в засаду... а не приняли бы, вас забрали бы за
то, что у вас не было бумаг, и засадили бы, как бродягу, в тюрьму вместе с
бедными девочками... что и случилось... А знаете, для чего это было
сделано?.. чтобы помешать вам прибыть сюда 13 февраля!
- Чем больше я вас слушаю, тем больше меня пугает дерзость аббата и
значительность средств, какими он располагает, - сказала Адриенна. Затем
прибавила с глубоким удивлением: - Право... если бы я безусловно вам не
верила...
- Вы бы в этом усомнились, мадемуазель? - сказал Дагобер. - Вот и я ни
за что не могу себе представить, как мог этот изменник, при всей его
злобе, иметь сношения с укротителем зверей в Саксонии? Наконец, откуда он
знал, что мы направимся в Лейпциг? Это невозможно, милейший!
- В самом деле! - сказала Адриенна, - я боюсь, что ваша вполне законная
ненависть к аббату заводит вас слишком далеко, и вы приписываете ему
сказочные могущество и связи!
После минутного молчания, в течение которого Роден с жалостью глядел на
Адриенну и Дагобера, он проговорил:
- А как мог ваш крест попасть к аббату, если бы последний не был в
сношениях с Мороком?
- В самом деле, - сказал Дагобер, - я от радости ничего не сообразил!
Как действительно попал вам в руки мой крест?
- А именно потому и попал, что у аббата д'Эгриньи имеются в Лейпциге
связи, в которых вы и мадемуазель сомневаетесь!
- Но как попал крест в Париж?
- Скажите, вас арестовали в Лейпциге за то, что у вас не было бумаг?
- Да... но я никак не мог понять, куда девались из мешка бумаги и
деньги... Я думал, что случайно их потерял.
Роден пожал плечами и продолжал:
- Они были у вас украдены в гостинице "Белый сокол" Голиафом, служащим
у Морока, доказательство, что он исполнил данные ему приказания
относительно вас и сирот. Я третьего дня нашел ключ к этой темной интриге.
И крест и бумаги находились в архиве аббата д'Эгриньи. Бумаги взять было
нельзя, потому что тогда же могли обнаружить пропажу, но, надеясь
увидаться с вами сегодня и предполагая, что вы как солдат императорской
гвардии несомненно дорожите крестом, что это для вас святыня, как вы и
подтвердили, я, не долго думая, положил крест в свой карман. Я подумал,
что это будет совсем не воровство, а только восстановление справедливости,
и успокоился.
- Вы не могли сделать лучше, - воскликнула Адриенна, - и я, в силу
моего участия к господину Дагоберу, очень вам благодарна. Но... -
продолжала она через минуту уже с тревогой, - но каким же страшным
могуществом располагает аббат д'Эгриньи... если у него и за границей такие
обширные и страшные связи?
- Тише! - испуганно озираясь, прошептал Роден. - Тише, Бога ради!.. Не
спрашивайте меня об этом, умоляю вас!
Изумленная испугом Родена по поводу вопроса о могуществе аббата,
мадемуазель де Кардовилль сказала:
- Что же такого особенного в моем вопросе, месье?
Роден с искусно разыгранным беспокойством продолжал почти шепотом:
- Не спрашивайте меня о таком опасном предмете. У стен этого дома, как
говорится, могут быть уши!
Адриенна и Дагобер переглянулись. Их удивление возрастало. Горбунья с
инстинктивным упорством продолжала испытывать недоверие к Родену. Она
исподтишка наблюдала за этим человеком, стараясь проникнуть под его маску,
которая ее пугала. Иезуит поймал один из таких беспокойных и настойчивых
взглядов и ласково кивнул испуганной девушке, которая, чувствуя, что ее
поймали, вздрогнув, отвела глаза.
- Нет... нет, дорогая мадемуазель! - продолжал со вздохом Роден, видя,
что Адриенна удивляется его молчанию. - Не спрашивайте меня о могуществе
аббата д'Эгриньи!
- Но почему? отчего вы не решаетесь говорить? чего вы боитесь?
- О! - с дрожью в голосе отвечал Роден. - Эти люди так могущественны!..
их ненависть ужасна!
- Но успокойтесь! Вы всегда найдете поддержку: я слишком многим вам
обязана!
- Ах, прошу вас, не думайте обо мне так! - воскликнул обиженно Роден. -
Разве я за себя боюсь?.. Что я? Ничтожество! Бояться должен весь ваш
род... за вас страшно!.. Прошу вас, не спрашивайте меня больше; бывают
тайны, роковые для тех, кто ими владеет!..
- Но не лучше ли знать, какие опасности нам угрожают?
- Когда знаешь силы неприятеля, - сказал Дагобер, - можно по крайней
мере приготовиться к защите. Прямое нападение лучше, чем засада!
- К тому же, уверяю вас, - продолжала Адриенна, - ваши слова меня очень
встревожили...
- Ну, если так... - начал иезуит, как бы делая над собой усилие, - если
вы меня не понимаете с полуслова... я выражусь яснее... Только помните...
- последние слова он произнес чрезвычайно внушительно, - помните, что вы
заставили меня высказать то, о чем, может быть, лучше было бы молчать!
- Говорите, прошу вас, говорите! - сказала Адриенна.
Роден попросил Адриенну, Дагобера и Горбунью подойти поближе к нему и
шепотом, с таинственным видом начал:
- Разве вы никогда не слыхали о могущественном сообществе, раскинувшем
свои сети по всему миру, обладающем слугами, пособниками, фанатиками во
всех классах общества... которые часто нашептывают на ухо сильным мира
сего и государям... о таком могущественном сообществе, которое может одним
словом поднять человека до самых высот и одним же словом низвергнуть его в
бездну ничтожества, из которого вытащить его может только оно?
- Боже мой! - сказала Адриенна, - что же это за грозное сообщество?
Никогда я ни о чем подобном не слыхала.
- Верю вам и в то же время очень удивляюсь вашему неведению.
- Почему?
- Потому что вы так долго жили с княгиней де Сен-Дизье и так часто
видели аббата.
- Я жила у княгини де Сен-Дизье, но не с ней, потому что она всегда
внушала мне естественное отвращение, тому есть тысяча причин.
- И, правда, дорогая мадемуазель, я сказал это, не подумав. Конечно, в
вашем присутствии, и особенно там, должны были умалчивать о сообществе. А
между тем ваша тетка обязана своим влиянием в обществе в последнее
царствование именно этому сообществу... Знайте же, что именно благодаря
принадлежности к этому сообществу аббат д'Эгриньи и стал таким опасным.
Благодаря участию в нем он мог наблюдать за членами вашей семьи,
преследовать и захватывать их и в Сибири, и в Индии, и в горах Америки.
Третьего дня, наводя справки в бумагах, я сначала напал на след, а затем
должен был окончательно убедиться в том, что он причастен к этому
сообществу и является его способным и деятельным руководителем.
- Но название... название этого общества?..
- Это... - Роден запнулся.
- Это? - спрашивала Адриенна, заинтересованная не менее Дагобера и
Горбуньи. - Это?
Роден еще раз оглянулся кругом и затем, знаком сдвинув своих слушателей
еще ближе к себе, произнес медленно и тихо:
- Это... общество Иисуса!
При этом он вздрогнул.
- Иезуиты! - воскликнула мадемуазель де Кардовилль, залившись громким
смехом.
Смех ее звучал с тем большей откровенностью, что девушка благодаря
таинственным ораторским приемам Родена ожидала чего-то действительно
ужасного.
- Иезуиты? - продолжала она, все еще смеясь. - Да они только в книжках
остались! Это, несомненно, очень страшные исторические персонажи, но к
чему рядить в их одежды княгиню и аббата? Они и без того внушают презрение
и отвращение!
Молча выслушав мадемуазель де Кардовилль, Роден продолжал серьезным и
убежденным тоном:
- Ваше ослепление просто пугает меня, дорогая мадемуазель. Казалось бы,
прошлое должно предостеречь вас в отношении будущего. Вам больше, чем
кому-нибудь другому, пришлось испытать гибельную мощь этого сообщества,
существования которого вы не признаете, считая его призрачным.
- Мне? - улыбаясь, спрашивала Адриенна, несколько удивленная.
- Да, вам.
- Когда же это?
- И вы еще спрашиваете?.. Разве вы не были заперты в этом доме в
качестве помешанной? А разве его хозяин не является одним из преданнейших
членов общества и, следовательно, слепым орудием аббата д'Эгриньи?
- Значит? - спросила уже без улыбки Адриенна, - господин Балейнье...
- Повиновался аббату, самому опасному главарю этого опасного общества.
Аббат употребляет блестящий ум на служение злу... но отнять у него этого
ума нельзя, это надо признать. Его-то и следует бояться и вам и вашей
семье, за ним вы должны следить и наблюдать... Поверьте, он не считает
свою игру проигранной... Вы должны готовиться к новым нападениям... иного
рода, может быть... но тем более, быть может, опасным...
- Но, к счастью, вы нас предупредили, - сказал Дагобер, - и, вероятно,
не откажетесь нам помочь?
- Я могу сделать очень мало, мой добрый друг, но это малое служит всем
честным людям! - отвечал Роден.
- Теперь, - начала Адриенна, вполне убедившись в серьезности слов
Родена, - теперь я начинаю понимать, почему у тетки столь поразительное
влияние в свете. Я приписывала это связям с могущественными лицами.
Правда, я подозревала, что под покровом религии она с аббатом д'Эгриньи
плела темные интриги, но я далека была от того, чтобы заподозрить нечто
подобное тому, о чем вы рассказали.
- И как много вы еще не знаете! - продолжал Роден. - Если бы вы знали,
как ловко эти люди окружили вас своими преданными агентами! Ни один шаг,
ни одно движение от них не скроется, если им это нужно! Кроме того, они
действуют медленно, осторожно, скрытно. Они опутывают вас всевозможными
средствами, от лести до устрашения... очаровывают или запугивают, чтобы
полностью овладеть вашей совестью без вашего ведома. Вот их цель, и, надо
сознаться, они ее достигают очень часто с отвратительной ловкостью.
Роден говорил так искренне, что Адриенна невольно вздрогнула. Но затем,
устыдясь своей слабости, она проговорила:
- Нет... все-таки я не могу поверить в столь адское могущество... Я
убеждена, что власть этих честолюбивых священников кончилась уже очень
давно... Слава Богу, они исчезли в наше время!..
- Да, исчезли... они умеют вовремя скрываться и рассеиваться, когда
того требуют обстоятельства; но тогда-то они особенно и опасны, потому что
их перестают остерегаться, а они действовать не перестают. Ах, дорогая
мадемуазель! Если бы вы знали их поразительную ловкость! Прежде чем мне
стало известно, что аббат д'Эгриньи принадлежит к этому обществу, я из
ненависти к насилию, подлости и лицемерию занялся изучением их истории.
Это ужасно! Если бы вы знали, какие средства они пускают в ход! Знаете,
что я вам скажу? Благодаря дьявольской хитрости самые чистые, самые
преданные вам внешне люди... устраивают ужаснейшие ловушки и западни.
При этом Роден как бы _случайно_ остановил взор на Горбунье, но, видя,
что Адриенна не обращает внимания на намек, продолжал:
- Словом, если вы становитесь мишенью их нападок или им надо вас
завлечь, то с этой минуты вы должны остерегаться всего, что вас
окружает... Бойтесь самых благородных привязанностей, берегитесь самой
нежной дружбы, потому что чудовища овладеют вашими лучшими друзьями,
сумеют их развратить и сделать из них тем более опасных ваших врагов, чем
сильнее было ваше к ним доверие!
- О! это невозможно! - воскликнула с негодованием Адриенна, - вы
преувеличиваете... Сам ад не выдумал бы ничего ужаснее такого
предательства!
- Увы, милая мадемуазель! один из ваших родственников, человек самого
благородного, честного характера, как раз сделался жертвой подобного
низкого предательства! Наконец... знаете ли, что мы узнали из завещания
вашего предка? Что он пал жертвой ненависти этих людей, а теперь, через
полтораста лет, то же несокрушимое общество преследует его потомков!
- Ах! это ужасно! - сказала Адриенна, чувствуя, как сжимается ее
сердце. - Неужели нет орудия против таких преследований?
- Есть. Это осторожность, величайшая настороженность и постоянное
недоверчивое исследование всего, что вас окружает!
- Но такая жизнь невыносима! это пытка!.. Постоянно дрожать,
подозревать, всего бояться!
- Конечно!.. и они, негодяи, хорошо это знают... В этом их сила... они
часто достигают цели именно потому, что против них принято слишком много
предосторожностей! Итак, и вы, дорогая мадемуазель, и вы, достойный и
храбрый воин, во имя всего, что вам дорого, остерегайтесь, не рискуйте
легкомысленно вашим доверием. Берегитесь... Вы уже едва не сделались их
жертвой... помните, что в них вы имеете непримиримых врагов... И вы также,
бедное, милое дитя, - прибавил Роден, обращаясь к Горбунье, - помните мои
слова, спите только одним глазом, как говорит пословица!
- Я... месье, - спросила Горбунья, - что же я сделала? чего мне
бояться?
- Что вы сделали? Ах, Боже мой... разве вы не любите эту милую
мадемуазель, вашу покровительницу? Разве вы не хотели ей помочь? Разве вы
не приемная сестра сына смелого солдата, нашего храброго Агриколя? Увы!
дитя мое, не довольно ли причин для их ненависти, несмотря на вашу
незаметность?.. Не думайте, мадемуазель де Кардовилль, что я
преувеличиваю! Поразмыслите сами хорошенько... Вспомните, что я сказал
этому верному боевому товарищу маршала Симона относительно его заключения
в тюрьму в Лейпциге. Вспомните, что случилось с вами, как осмелились вас
здесь запереть наперекор всем законам, всем правам... и тогда вы увидите,
что я ничего не преувеличил, говоря о тайном могуществе этого
сообщества... Будьте настороже постоянно, а главное - всегда во всех
сомнительных случаях обращайтесь ко мне. В эти три дня я лично уже
достаточно изучил их приемы и сумею вам указать на хитрую засаду, на
опасность и защитить вас от них!
- В таком случае, - отвечала мадемуазель де Кардовилль, - если не из
чувства благодарности, то просто исходя из своих интересов мне следует вас
назначить своим лучшим советчиком!
По обычной тактике последователей Лойолы, которые то отрицают
существование своего ордена, чтобы избежать врагов, то, напротив, с
дерзкой смелостью настаивают на его исключительном могуществе, когда надо
запугать слабых, Роден, расхохотавшийся в лицо управителю замка
Кардовилль, когда тот упомянул об иезуитах, старался теперь запугать
мадемуазель де Кардовилль, чего отчасти и достиг. Ему нужно было, чтобы по
размышлении зерно страха проросло в душе Адриенны, так как это должно было
в дальнейшем послужить на пользу его мрачным замыслам.