Такер Шелли. Объятия незнакомца

   Он протянул руку и закрыл дверь.
   Мари попыталась высвободиться, кулаками упираясь ему в грудь и отталкивая его от себя.
   – Пустите! – кричала она, стараясь на поддаваться панике, овладевавшей ею. – Мой муж...
   – Он мертв. – Засунув пистоль за пояс, он поймал ее руки. – Впрочем, он никогда и не был вам мужем.
   – Нет. Нет! – Мари не сдавалась, твердо решив не верить его лживым словам. – Он жив. Он скоро вернется...
   – Да он уже здесь. Только лежит в карете – с пулей в сердце, – невозмутимо ответил мужчина, связывая ей руки веревкой, которую вытащил из кармана.
   – Нет! – Мари боролась, изворачиваясь, отталкивая его. – Вы лжете! Вы не убьете Макса. Он нужен вам живым вместе с его изобретением!
   – Мадемуазель, вы испытываете мое терпение. – Он схватил ее за горло. – Ведь это вы, голубушка, изобрели соединение. А человек, представившийся вам Максом ле Боном, был на самом деле Максимилианом д'Авенантом, английским лордом, работавшим на британские власти. Его послали во Францию, чтобы похитить вас и под видом любящего мужа доставить вас в Англию.
   Нет! Она ловила ртом воздух и не могла поймать его. Это неправда! Он сумасшедший. Она задыхалась. Перед глазами поплыл туман.
   – Мне нужны вы, – сообщил мужчина. – Чтобы добраться до вас, мне пришлось сегодня пожертвовать моими отличными помощниками. Жаль, конечно, что я так дорого заплатил за вас, но меня утешает одно – я принес эту жертву во имя будущего Франции. – Он опустил руку в карман. – Мадемуазель, я не желаю испытывать судьбу, дожидаясь, когда вы ускользнете из моих рук, и поэтому намерен получить от вас информацию немедленно.
   С ужасом она смотрела ему в глаза.
   Он вытащил из кармана какую-то металлическую штуку.
   Но то было не оружие, а сверкающий золотой диск, прикрепленный к концу короткой цепочки.
   – Мне нужна формула соединения, и я получу ее. Прямо сейчас. – Он поднес диск к ее глазам. – Скажите, мадемуазель ле Бон, вас посещают хоть какие-то воспоминания?
   Испуганная, дрожащая, она смотрела на него и молчала, решив, что не будет отвечать, какие бы вопросы он ни задавал ей.
   Она ожидала, что он рассвирепеет, но он вдруг улыбнулся.
   – Ваше молчание обнадеживает меня. Видимо, кое-что вы все-таки помните. Со дня аварии минуло больше месяца, и я склонен думать, что с головой у вас уже все в порядке.
   Требуется только время. Или же, – его улыбка стала шире, – один легкий толчок.
   Он покрутил в пальцах цепочку, и золотой диск начал вращаться перед ее глазами. От слепящего блеска золота у нее закружилась голова. Мари закрыла глаза.
   – Смотрите на диск, – приказал мужчина.
   Его пальцы сдавили ей горло, вынуждая ее подчиниться Она ловила ртом воздух, кашляла, но только когда она открыла глаза, он ослабил свою хватку. Чуть-чуть, ровно настолько, чтобы она не задохнулась.
   – Так-то лучше, – удовлетворенно проговорил он. – А теперь, – его голос стал тихим и монотонным, – смотрите на диск... Смотрим на диск... смотрим прямо перед собой... на диск...
   Его рука сжимала ей горло, она чувствовала себя беспомощной, не в силах отвести взгляда, отвернуть голову. Ни единого звука не доносилось из оранжереи. Да и во всем доме стояла мертвая тишина. Мари ошеломленно смотрела на вращающийся перед глазами блестящий круг.
   У нее кружилась голова, перед глазами все плыло. Она заморгала. Казалось, вращается вся комната – быстрее, быстрее, быстрее.
   Прошло несколько минут, и она почувствовала, что все ее тело наполняется тяжестью.
   – Хорошо, – проговорил он тем же низким, размеренным голосом. – Ваши веки тяжелеют... наливаются тяжестью... они опускаются... опускаются...
   Она старалась не слушать его. То, что он говорил, и то, что он делал, приводило ее в полнейшее замешательство. Она вдруг с удивлением поняла, что ее веки... действительно начинают тяжелеть.
   – Хорошо... очень хорошо. Веки тяжелые... вам хочется опустить их... вы опускаете их...
   Она уже ничего не различала вокруг – только кружащиеся золотые круги, стремительно разрастаясь, мелькали перед ее глазами. Странное ощущение возникло в голове – как будто ватный туман наполнил ее, неумолимо смеживая ее веки.
   Мужской голос звучал где-то далеко.
   – Не сопротивляйтесь, мадемуазель. Спешить некуда... здесь никого нет... только вы и я...
   Она уже не сопротивлялась тяжести, тянувшей ее вниз, на пол. Она еще ощущала ход времени, только каждая последующая минута тянулась дольше предыдущей. Но вскоре она перестала чувствовать и его.
   Ей показалось, что она очень долго спала, когда снова услышала этот голос.
   – А сейчас, мадемуазель, вы будете вспоминать... Вспоминать... Нужно вспоминать...
   Голос звучал на задворках сознания, ей казалось, что она опять проваливается в сон. Нет, не в сон. В царство теней.
   – Вы будете вспоминать... вспоминать...
   Мрак небытия окутал ее – тяжелый, пугающий, абсолютный мрак. Тени обступали ее, она не могла вырваться из их кольца. Не могла вернуться. Не могла бороться с ними У нее не было сил. Тело ее безжизненно обмякло.
   – Вспоминайте...
   Она проваливалась глубже... глубже... глубже. Бесконечно одинокая в этом царстве теней.
   – Вспоминайте.
   И вдруг вспышка света прорезала мглу.
   Как будто солнце взорвалось в ночи.
   Задыхаясь от ужаса, она открыла глаза, когда внезапно увидела все, разом. Поток образов затопил ее сознание. Словно черная повязка упала с ее глаз, и вся ее жизнь промелькнула перед ней.
   Она содрогнулась, как от смертельного удара. Судорога прошла по ее телу. И Мари, вжавшись в стену, закричала от ужаса.
   Она вспомнила все. Абсолютно все.
   Детство. Мать. Усадьбу. Деда. Армана. Она видела все – до последнего мгновения, до мельчайшей подробности. Свою лабораторию. Эксперименты.
   Вероника!
   ... она стоит у окна.
   Погоня. Выстрелы. Пожар.
   Сестра лежит на земле...
   ...раздавленная колесами экипажа.
   Ополоумев от стиснувшей ее боли, Мари завопила.
   Макс парил на грани забытья, мучимый сокрушающими волнами боли, пока крик, прозвучавший в тишине, не привел его в сознание.
   Это был женский вопль, полный ужаса и страдания, – он как зазубренный нож распарывал сердце.
   Так в предсмертной агонии кричит человеческая душа. Так кричала Мари.
   Опаляющая боль и черная ярость застлали его сознание. Он пытался подняться, но у него не было сил даже поднять голову. Он едва сумел открыть глаза.
   Он лежал на спине, распростертый на полу. Потолок кареты кружился, угрожающе нависая над ним. Боль терзала его грудь, волнами прокатывалась по всему телу. Он ранен. Флеминг стрелял в него. Макс вспомнил тот миг, когда пуля обожгла ему грудь.
   Но он жив. Как могло случиться, что он до сих пор жив? Он чувствовал, как кровь пропитывает его одежду. Слышал ее запах – острый, с металлическим привкусом. Пуля попала в цель. Она должна была убить его.
   Через секунду он понял, что спасло его. Причина эта была до нелепости смешной.
   Маленькая хитрость, которой сами же Вульф и Флеминг научили его, спасла ему жизнь: стальные ножи, вшитые в подкладку жилета. Одно из этих лезвий по-видимому и изменило траекторию полета пули. Изменило чуть-чуть, но этого оказалось достаточно.
   А может и нет.
   Кровь, и вместе с ней жизнь, убегала из его тела. Стремительно, неумолимо. Он уже так ослаб, что не мог двигаться. Пытался подняться – и снова падая, стеная от боли.
   И вновь он услышал крик.
   Мари.
   Внезапно он нашел в себе силу и волю; видно, были в нем некие скрытые резервы, о которых он не догадывался. Превозмогая боль, цепляясь за диваны, видя перед собой только распахнутую дверцу кареты, он поднялся. Сошел на землю.
   Видимо, движение оказалось слишком резким, потому что земля под ногами и небо над головой завертелись в ошеломляющем кружении. Он ухватился за дверцу, чтобы не упасть. Сейчас главное было не упасть. Не потерять сознание.
   В темноте на траве чернели тела его людей. Флеминг. Будь он проклят! Все это было хитрой ловушкой. Он мастерски разыграл сцену спасения Макса у дверей таверны. Люди, стрелявшие в них, были его наемниками.
   Этот подонок велел одному из них ранить его в руку. А потом позволил им всем умереть. Для вящей убедительности.
   Зато другие его сподручные, скрываясь в темноте, преследовали карету Макса. Выждав удобный момент, они с безопасного расстояния перестреляли одного за другим всех его охранников.
   Макс сам привел их сюда.
   Привел их прямо к Мари.
   В доме стояла тишина, никаких криков он больше не слышал. Сердце его билось неравномерно, к горлу подкатывала тошнота. Если Флеминг что-то сделал с ней...
   Ярость нахлынула на Макса. Он оторвался от дверцы кареты. Туман застилал его взор, боль обжигала грудь, левая рука онемела, и он не чувствовал ее. Но он сконцентрировался, пошарил рукой в карете.
   Нащупал пистоль, которую выронил, когда его сразила пуля.
   И, подчинив воле каждый мускул своего тела, направился к дому, не задержавшись даже для того, чтобы промокнуть рану.
   – Со счастливым возвращением из прошлого, мадемуазель ле Бон, – с вкрадчивым ехидством проговорил мужчина. – Или, вернее сказать, в прошлое?
   Мари сползала по стенке на пол. От воплей и рыданий саднило горло. Он больше не держал ее, позволив ей упасть на колени.
   Связанными руками она закрыла лицо. Ей казалось, что она разрывается меж двух миров, двух жизней, двух разных Мари. Одни мучительные воспоминания переплетались с другими; она помнила себя, давнюю, ту, которой была она до аварии, и эти воспоминания наталкивались на другие, недавние.
   Это-то и было самым ужасным – она помнила все. Не только далекое прошлое, но и все то, что случилось с ней после того, как она очнулась в парижской лечебнице.
   – Зачем? – прорыдала она. – Зачем? Зачем?
   Вот и все, что она могла вымолвить в эту секунду, – дрожащая, потрясенная ужасом предательства.
   Человек – она не помнит его, она видит его впервые – склонился и рывком поставил ее на ноги.
   – Мне нет дела до ваших вопросов, мадемуазель. Вопросы буду задавать я, а вы будете отвечать на них. И отвечать быстро, если хоть немного дорожите своей жизнью. Сейчас вы скажете мне формулу вашего соединения.
   Она с ужасом смотрела на него. Его требование повергло ее в оцепенение – казалось, стремительно раскручивающаяся спираль воспоминаний остановилась, дойдя до своего предела.
   Формула. Удобрение. То, которое Арман продал военным. Они использовали его как оружие. Это они ворвались в усадьбу, надеясь найти там его запасы.
   Так вот что им нужно! Ее изобретение!
   И как только они получат его, они сразу же убьют ее.
   – Я не понимаю, о чем вы говорите, – солгала она. – Кто вы такой? Что вам...
   – Я – Флеминг, а нужна мне формула.
   Он вытащил пистоль и приставил дуло к ее виску.
   Оно еще не остыло от выстрелов.
   Мари застыла.
   Затем внезапно вздернула коленом, выбросив его вперед быстро и резко, как давным-давно научил ее дед.
   Но Флеминг успел уклониться, а затем, навалившись на нее всем телом, прижал ее к стене. Мари вскрикнула от боли.
   – Не шути со мной, детка, – глухо прорычал он и приставил пистоль к ее плечу. – Ты, конечно, понимаешь – убить я тебя не убью, слишком ценная ты добыча. Но покалечить могу. А ну-ка, живо говори формулу.
   – Я не понимаю, о чем вы говорите, – в отчаянии повторила она, чувствуя, как сердце пульсирует в горле. – Я не помню никаких...
   Он взвел курок, готовый выстрелить в нее.
   – Хорошо! – закричала она. – Я скажу.
   – И не пытайтесь одурачить меня, барышня, – пригрозил он. – Я разбираюсь в химии лучше, чем вы думаете.
   Она не знала, верить этому или нет. Но времени на раздумья не было.
   – Одна часть фосфора, – дрожащим голосом произнесла она. – Одна часть аммиака. Две части разложившихся морских водорослей. Три части воды.
   – Отлично. – Он улыбнулся. – Вы оказали неоценимую услугу своей стране. А теперь пойдемте, мадемуазель. Я уверен, вы жаждете вернуться на родину.
   Он чуть отодвинулся от нее, и Мари наконец смогла вздохнуть. Но мужчина не успел отступить от нее и на шаг, как в холле вдруг прогремел выстрел.
   Флеминг вскрикнул и упал навзничь; пистоль, выпав у него из рук, отлетела в сторону и клацнула на мраморном полу. Мари, закричав, прижалась к стене, полными страха глазами глядя в полумрак холла, туда, где была входная дверь и откуда раздался выстрел.
   – Макс!
   Он едва стоял на ногах, держась за косяк. В ту секунду, когда она выкрикнула его имя, он начал медленно сползать на пол. Из его разжавшихся пальцев выпала дымящаяся пистоль.
   Он был в крови.
   Она бросилась к нему, но тихое ругательство Флеминга заставило ее остановиться. Похолодев, она на секунду оцепенела, затем резко повернулась к нему.
   Макс не убил его. Флеминг, держась за раненую ногу, пытался подняться. Меж пальцев у него текла кровь.
   Его остекленевший взгляд бы устремлен на пистоль.
   Мари действовала не раздумывая. Стремглав бросилась обратно, чтобы перехватить оружие. Трясущимися руками она схватила пистоль.
   Затем встала между мужчинами и направила оружие на Флеминга.
   Он, тяжело дыша и прищурившись, смотрел на нее.
   – Ну-ка, попробуй, пальни, – поддразнил он ее. – Ты ведь даже не умеешь держать ее.
   Мари колотило от страха. Однако она нашла в себе силы ответить.
   – Совсем необязательно быть стрелком, – дрожащим голосом сказала она, – чтобы с такого расстояния продырявить вам башку.
   Его взгляд скользнул с ее лица на оружие в ее руках и вернулся обратно.
   И тут он сделал то, чего она ожидала меньше всего.
   Он развернулся и бросился бежать. Прихрамывая, волоча ногу, он ринулся к застекленной двери, что выходила на террасу.
   Страшная нерешительность овладела Мари: она не знала, стрелять в него или позволить ему уйти. Никогда в жизни она не покушалась на человеческую жизнь.
   Прошло несколько секунд – и проблема выбора отпала. Флеминг исчез.
   Сжимая связанными руками пистоль, она повернулась к Максу. Грудь ее тяжело вздымалась; она чуть не падала, не в силах противостоять лавине чувств, разнообразных и противоречивых, обуревавших ее.
   Макс лежал в дверях. Он был без сознания.
   А она смотрела на него и не могла двинуться с места. Рассудок ее был бессилен перед этой бурлящей лавиной. Она не понимала, что ей делать. Не знала, куда бежать.
   Казалось, она не понимала даже, где находится.
   В Англии. Она в Англии. В пустынном доме в глуши. А он...
   Максимилиан д'Авенант.
   Английский лорд, работавший на британские власти.
   Гнев и ярость заглушили внезапно все другие чувства. Он похитил ее. Притворился ее мужем. Обманом вторгся в ее жизнь, в ее постель.
   Овладел ее сердцем.
   Пистоль выскользнула у нее из пальцев. Глухое рыдание заклокотало в горле.
   Нужно идти. После всего того, что он сделал с ней, она должна бросить его и бежать. Немедленно. Пока не поздно. Флеминг может вернуться в любой момент. А человек, которому она некогда верила, который некогда был ей мужем, похоже...
   Она пересекла холл и опустилась на колени рядом с Максом, не отдавая себе отчета в своих действиях.
   Провела пальцами по его сильной шее, нащупала слабое биение пульса. Еще жив. Сколько раз она трогала это тело, как ласкала его... Она старалась не думать об этом, беспощадно загоняя воспоминания за глухую стену ярости.
   Но она не могла бросить умирающего человека – кем бы он ни был, пусть даже негодяем, – если в ее силах было спасти ему жизнь.
   Его лицо было мертвенно-бледным, светлее его волос, казавшихся при свете звезд серебристо-белыми, одежда была пропитана кровью. Вцепившись зубами в веревку, связывавшую ее руки, она ослабила ее и наконец освободила руки. Они тряслись. Она распахнула на нем плащ, расстегнула сюртук, затем жилет, пытаясь найти след от пули.
   И нашла его. Прямо у него на груди.
   Он умрет – если она не поможет ему.
   Без врача не обойтись. Но прежде всего нужно остановить кровотечение. Надорвав нижний край ночной сорочки, она оторвала от нее лоскут и, сложив его вчетверо, прижала к ране.
   Он застонал, его веки дрогнули.
   Серые глаза, словно остекленевшие, блеснули в полумраке.
   – Мари... – слабо выговорил он.
   – Не разговаривай, – велела она, стараясь не смотреть на него, боясь встретиться с ним глазами.
   – Флеминг...
   – Его здесь нет. Ты ранил его, а потом он сбежал. Выдохнув из себя проклятие, Макс с трудом приподнял голову.
   – Уходи... оставь меня... Беги отсюда!
   Он попытался оттолкнуть ее руку, но, обессилев, с мучительным стоном уронил голову.
   От этого стона – о Боже! – внутри у нее все перевернулось, и слезы неожиданно навернулись на глаза.
   – Я не оставлю вас умирать. Память вернулась ко мне, месье д'Авенант. Я знаю, кто я, и знаю, что вы мне не муж. Вы лжец, негодяй, и я... – Она ничего не видела сквозь пелену слез. – Я ненавижу вас. Но я не оставлю вас умирать!
   – Беги... – повторил он, сжимая ее запястье. – Лондон... Гросвенор-Сквер... братья... спрячут тебя.
   Он потерял сознание. Продолжая сжимать ее руку.

Глава 22

   Слабый утренний свет вползал сквозь высокие створчатые окна за диваном, отливая неподвижную прямую тень Мари на восточном ковре, застилавшем паркет, на столе красного дерева, расположенном в дальнем конце роскошно убранного кабинета.
   Рассвет. Как странно, что сегодня взошло солнце. Оно как всегда ознаменовало наступление нового дня, словно день этот ничем не отличается от других.
   Мари сидела неподвижно: не щурилась от света, не дышала.
   Хотя, нет, конечно дышала. Должна была дышать. Иначе бы умерла.
   А она не умерла. Она жива. Жива? Да. Да, жива.
   Она оправится. Все будет хорошо. Все будет чудесно. Непременно будет.
   Застывшим взглядом она смотрела прямо перед собой, на золотистый свет, заполнявший и согревавший комнату Только ее не согревали эти ласковые лучи.
   Ничто не могло бы согреть ее сейчас.
   Зябкая дрожь пробегала по ее застывшим членам, и даже пальто, в которое кто-то укутал ее, не могло унять этой дрожи. Она не помнила, кто и когда набросил его ей на плечи. Это произошло несколько часов назад, в сумятице, вызванной ее появлением, когда она, остановив карету посредине Гросвенор-Сквер, спрыгнула с козел и вошла в дом. Потом лакей препроводил ее сюда, в эту комнату. Она тогда уже была в пальто.
   Оно до сих пор на ней. Тяжелое мужское пальто темно-синего цвета.
   Удивительно, но часть ее сознания и сейчас способна подмечать подобные мелочи.
   Она моргнула, всего раз, когда яркий свет, заливший комнату, обнаружил все детали ее убранства.
   Лакея, все еще стоявшего у двери, – безмолвного и будто окаменевшего.
   Портрет над камином. Поразительной красоты женщина с распущенными черными волосами и голубыми, как сапфиры, глазами смотрела с него.
   Диковинное оружие, развешанное на стене над письменным столом. Какие-то изогнутые мечи, грозные ножи, кинжалы с искривленными лезвиям, разнообразные мачете и боевые топоры.
   На этажерке в углу деревянный макет корабля с полной оснасткой, парусами и флагом на корме – прославленным флагом британской Ост-Индской компании.
   Она снова моргнула.
   Как она оказалась в этом доме?
   В его доме.
   Память ее была кристально ясной; Мари помнила все – кроме событий трех последних часов. Помнила только неистовую, сумасшедшую скачку, во время которой единственная мысль лихорадочно кружилась в ее голове. Спасти его. Успеть. Добраться. Она поехала сюда, на Гросвенор-Сквер, потому что больше ей ехать было некуда.
   И вот она сидит здесь, и ощущение у нее такое, словно в самый разгар представления она вышла на театральную сцену. Ее окружают люди, предметы, осязаемые, реальные, но чувство ирреальности происходящего все больше и больше овладевает ею.
   И как это похоже на то, что испытывала она в последнее время!
   Ее взгляд упал на левую руку. На обручальное кольцо, поблескивавшее в лучах утреннего солнца.
   Золотое, с крохотными бриллиантами, подаренное ей в лунную ночь во время романтического ужина под звездным небом, когда он шептал ей слова любви.
   Каким реальным все казалось тогда.
   Ее кисть, покоившаяся на колене, задрожала. Она лишь сейчас осознала, что на ней не только это кольцо, но и ночная сорочка, разодранная и испачканная кровью. Та самая сорочка белого шелка, в которой она несколько часов назад – всего несколько часов назад – вошла в библиотеку. Эта сорочка была на ней, когда он...
   Когда они... там... в кресле...
   Она резко двинулась – впервые за все то время, что просидела здесь – и убрала руку с колена. Поднесла ее к лицу. Потянула кольцо.
   Оно не слезало с пальца.
   Она крутила, дергала его. Но разбухший сустав не пропускал золотой обруч. К горлу подкатило рыдание. Сердце болезненно колотилось. Она дергала его снова и снова, не чувствуя боли в распухшем, покрасневшем пальце, и не могла снять его.
   Необъяснимая паника овладела ею. Она должна снять это кольцо! Должна освободиться от него! Освободиться от него! Освободиться от лжи! Должна...
   Она медленно опустила руки и вцепилась в мягкую обивку дивана, заставляя себя успокоиться.
   Она никогда не была подвержена эмоциям. Она сумеет справиться с ними. Как бы она ни вела себя в последний месяц или сейчас – подобные реакции несвойственны ей.
   Она не изменилась. Ничуть не изменилась. Ясная голова, холодный рассудок – вот что всегда отличало ее.
   Она просто обязана владеть собой. Слишком много чувств скопилось в ней, терзая ей душу и грозя вырваться наружу. Чувства страшные и острые, как те отточенные ножи, что висят на стене напротив. Ярость, обида и...
   Скорбь. А еще вина.
   Арман. Вероника.
   Господи! Вероника!
   Она проглотила подкативший к горлу комок, не позволяя себе окунуться в эти чувства. Слишком сильной, мощной была эта лавина, вскипавшая в ней. Она должна была бы сокрушить ее. Раздавить. Превратить в жалкое, ничтожное создание.
   Только логика и самообладание помогут ей преодолеть их. Она должна обдумать...
   За дверью послышались звуки. Голоса. Разговаривали мужчина и женщина. Лакей открыл дверь.
   Она задышала. Сделала вдох, потом выдох, судорожно глотая и выпуская воздух.
   – Благодарю, Тауншенд. – Этот низкий, глубокий голос принадлежал мужчине. – Вы можете быть свободны.
   – Слушаюсь, милорд.
   Лакей вышел, затворив за собой дверь.
   Она повернула голову к двери и заморгала, пытаясь сосредоточить взгляд на вошедшем человеке. Пытаясь дышать. Думать. Мужчина ступил в комнату. Он был один – высокий, могучий блондин.
   Она не знала, кто он. Громадный, как скала, с усталым взглядом, он, похоже, все это время ухаживал за Максом.
   Его рубашка и бриджи были запачканы кровью. Это он внес Макса в дом. Она даже, кажется, помнит, что он же набросил ей на плечи пальто.
   Он молча смотрел на нее, и эта пауза показалась ей нескончаемой.
   – Вы не возражаете, если наша беседа будет протекать на английском, мадемуазель ле Бон? – несколько напыщенно и витиевато обратился он к ней на французском. – Я недостаточно хорошо говорю по-французски.
   И, не дожидаясь ее ответа, прошел к массивному письменному столу.
   Это его кабинет, поняла Мари. Оружие. Корабль. Он здесь так же органичен, как Никобар в тех...
   И факты, разрозненные, как частицы цветной мозаики, вдруг встали на свои места и связались друг с другом.
   «Друг» Макса, предоставивший им свой дом, не кто иной, как его брат.
   И он служит капитаном в Ост-Индской компании. И он женат на принцессе.
   Если, конечно, все это правда.
   Ее взгляд скользнул по портрету над камином.
   – Вы... должно быть... господин Саксон? – оцепенело глядя на него, выговорила она.
   – Лорд Саксон, – поправил мужчина, усаживаясь в кресло за столом. Тон его был сжатым и отрывистым. – Лорд Саксон д'Авенант. Брат Макса. Извините, что не представился раньше, мадемуазель. Мне было не до того.
   Не тратясь больше на любезности, он перешел к делу:
   – Сейчас с ним доктор. Макс пока без сознания. Он потерял много крови, однако врач говорит, что пуля не задела жизненно важных центров. Она прошла всего в двух дюймах от сердца, и можно надеяться, что он выживет.
   Чувство заполонило сердце Мари.
   Нежданое и нежеланное.
   Облегчение.
   И оно было столь сильным, что Мари не могла вымолвить ни слова.
   – Вы спасли ему жизнь, – продолжал лорд Саксон. – И за это примите мою благодарность. Вы совершили настоящий подвиг, доставив его сюда.
   Он смотрел на нее странным взглядом, в котором была не только благодарность, но нечто похожее на... восхищение.
   – Н-нет, – заикаясь, проговорила Мари. – Я вовсе не... Она замолчала, не зная, что именно она хотела объяснить. И кому.
   А он не оставил ей времени разобраться в этом.
   – Полдюжины моих людей охраняло вас. И все они прекрасно стреляют. Объясните же мне, что произошло?
   То ли его манера сразу брать быка за рога, то ли его начальственный тон, но было в нем что-то такое, что заставило ее ответить:
   – Я... не знаю. Макс уехал в Лондон. Сказал, что у него свидание с другом...
   – Я не назначал ему свидания. Он должен был сидеть там и не показывать носа.
   – Но он уехал, – отрешенно сказала она. – Это все, что я знаю. А когда вернулся, с ним были люди. Они...
   – Люди? Что за люди? Сколько их было?
   – Двое, а может и больше. По-видимому, французы. Я услышала стрельбу и спряталась в оранжерее, а один из них вошел туда за мной, но... тигр...