Такер Шелли. Объятия незнакомца

   Но он заставит ее вспомнить.
   Как бы ей это ни было больно.
   Вечером он испробует совершенно новый подход.

Глава 7

   – Вам уже лучше, мадам ле Бон?
   Тихий голос и мягкое прикосновение разбудили Мари, она открыла глаза. В комнате было темно. Мадам Перель – она просила называть ее Нанеттой – склонилась над ней со свечой и участливым выражением прозрачно-голубых глаз.
   Шторы были опущены, у ее кровати на столике лежали салфетки для горячих и холодных компрессов, и Нанетта сейчас попеременно прикладывала их ко лбу Мари. Результат оказался чудесным. Мари оценила его, когда последняя салфетка была отброшена в сторону и она потрогала виски. Удивительно, но боль прошла.
   – Да, – ответила она запоздало. – Да, я чувствую себя хорошо. Спасибо, Нанетта.
   – Месье ле Бон желал бы видеть вас к ужину, если вам полегчает.
   Мари села на кровати. Ее шелковое платье помялось.
   – Нанетта, мне очень неловко, но вы говорите слишком быстро и я опять не понимаю вас.
   – О мадам, простите меня! Я забыла. Я говорю, месье ле Бон желает, чтобы вы поужинали с ним.
   Она произнесла это очень медленно, но было в ее голосе что-то, что не давало Мари в полной мере уяснить смысл сказанного. Может быть потому, что он был тихим и робким, как и ее повадки. Несмотря на дородность, при одном взгляде на Нанетту возникало впечатление, что достаточно дуновения ветерка, чтобы она исчезла.
   – Поужинать? Вы сказали «поужинать»? – Мари посмотрела на зашторенное окно. – Неужели я так долго спала?
   – Да, мадам. Сейчас почти восемь. – Нанетта зажгла лампу на столе и две на каминной полке, задула свою свечу – Месье велел не тревожить вас. Он сказал, чтобы вы отдыхали столько, сколько пожелаете. Ведь вы... как же он выразился? – Она потерла свой пухлый подбородок. – А! Вы выздоравливаете! Но он просил передать, что будет счастлив, если вы согласитесь составить ему компанию. Он ожидает внизу.
   – Понятно, – улыбнулась Мари. На нее накатила теплая волна. Она была благодарна умелым рукам Нанетты, заботливому отношению Макса. Он позволил ей проспать целый День, и она готова сделать для него все, что угодно.
   И как изящно он просит ее! Будет счастлив, если она согласится составить ему компанию. Это совсем не похоже на приказ.
   Если уж на то пошло, ей просто не терпится снова увидеть его, она с радостью проведет с ним вечер. Странно, но чем более нудными кажутся ей его ученые рассуждения, тем более... волнующим находит она его общество.
   Быть может, это первый признак того, что к ней возвращается память? Если несколько часов, проведенные с мужем, доставляют ей такое удовольствие, значит, она начинает вспоминать главное. Свои чувства. Остальное она наверстает позже.
   Охваченная надеждой – впервые за все это время, – она просияла и легко соскочила с кровати.
   – Пожалуйста, передайте месье, что я поужинаю с ним.
   – Хорошо, мадам, – прошелестела в ответ Нанетта. – Но позвольте я помогу вам одеться.
   – Одеться? Да ведь я одета.
   Нанетта показала на платье, висевшее на спинке кровати. Мари прежде не видела его в своем гардеробе.
   – Месье пожелал, чтобы вы надели это платье, – пояснила женщина.
   Мари озадаченно глядела на платье. Довольно простое, сшитое из голубого полотна, с длинными рукавами и без выреза, оно закроет все тело. Мари недоумевала, зачем, когда ее шкаф полон прекрасных нарядов, понадобилось присылать ей еще один?
   Наверное, Нанетта была права, утверждая, что мужьям хочется, чтобы их жены всегда были скромны и серьезны.
   Но если так, почему Макс ни разу не сказал ни слова против тех платьев, которые она надевала эти два дня? Она-то считала, что именно такие платья носила она два года своего замужества.
   Мари вздохнула. Нанетту об этом спрашивать бесполезно, она, похоже, не склонна задумываться о причудах мужчин.
   – Хорошо, Нанетта.
   Мари повернулась спиной, предоставив женщине расшнуровать ей платье.
   – Мадам, и вот еще что. Месье спрашивает, может быть, вы пожелаете сегодня вечером походить босиком?
   – Босиком? – Мари решила, что ослышалась. – Вы сказали «босиком»?
   – Да, мадам.
   Нанетту, видимо, ничуть не удивляло это предложение. Может быть, это какая-то традиция, которую Мари позабыла и с которой пока не сталкивалась? Ведь забыла же она, что на ложку с горячим супом следует сначала подуть. Может, так и положено являться к ужину?
   Господи, как это утомительно! Приходится постигать самые обыденные вещи, и она чувствует себя при этом то круглой идиоткой, то несмышленым ребенком.
   – Понятно, – произнесла наконец Мари. Но она ничегошеньки не понимала.
   Что он опять задумал?
   Спускаясь следом за Нанеттой по лестнице, Мари уже радовалась, что освободилась от неудобных туфель и от фижм, которые два дня носила под юбкой. Платье не только закрывало ее от шеи до пят, но, самое главное, его юбка была достаточно узкой, и как Нанетта ни пыталась втиснуть под нее это хитрое изобретение человеческого разума, у нее ничего не вышло.
   Невзрачная голубая ткань на ощупь оказалось такой приятной, что Мари тут же подумала, чтобы обойтись сегодня без корсета, но едва она заикнулась об этом, как Нанетта пришла в ужас. Бедняжка, казалось, вот-вот лишится чувств, и Мари уступила.
   Шерстяной коврик у подножия лестницы приятно щекотал голые ступни, мраморный пол был прохладным и гладким. Но, шагая по коридору к столовой, Мари почувствовала легкое беспокойство. Она видела, что в столовой темно. Люстра не была зажжена. Да и Макса нигде не было видно.
   – Не понимаю, – проговорила она, остановившись в дверях столовой. – Вы же говорили, что муж ждет меня.
   – Следуйте за мной, мадам, – важно ответила Нанетта, выходя в холл.
   Мари послушно проследовала за своей упитанной проводницей в коридор, который вел в заднюю часть дома.
   – Мы будем ужинать на кухне?
   – Месье сам все объяснит вам, мадам. Что объяснит? Мари терялась в догадках.
   Ответ она нашла довольно скоро. Нанетта, миновав коридор, вместо того чтобы повернуть вправо, на кухню, взялась за ручку двери, выходившей на задний двор.
   У Мари замерло сердце. Она помнила, как неумолим был Макс, когда она упрашивала его пойти погулять.
   Но тут в темноте внутреннего дворика она увидела его.
   Он сидел под одним из тех чудесных фруктовых деревьев, что окаймляли двор, на расстеленном на траве одеяле, на котором были разложены яства. Она вышла во двор, и теплая, почти летняя ночь окутала ее благоуханием цветущих деревьев. Стол, если можно так выразиться, был сервирован на двоих. Дрожащее пламя свечей отражалось в фарфоровых тарелках, хрустальной вазе, в которой стояли пять белых роз. Рядом с Максом она увидела месье Переля с бутылкой вина в руках.
   Блаженная истома разлилась по ее телу.
   Макс, улыбаясь, поднялся и направился к ней.
   Счастливая, она бросила взгляд на Нанетту, и та смущенно улыбнулась в ответ.
   – Мадам, надеюсь, вы простите меня за таинственность. Ваш супруг очень хотел устроить вам сюрприз. Они такие романтичные, нынешние молодые мужчины. Вы, должно быть, поженились недавно?
   – Мы женаты два года.
   – Но по-прежнему чувствуем себя молодоженами, – подхватил Макс, не сводя глаз с Мари. – Как ты себя чувствуешь, дорогая?
   – Чудесно. – Опершись на его руку, она сошла со ступеней на вымощенную камнем дорожку. Макс был одет в те же темно-серые бриджи и жилет, но без сюртука, а рукава его рубахи были высоко закатаны. – Макс, как тебе пришло в голову устроить ужин на воздухе? Идея просто великолепная.
   – Я хотел загладить свою вину. Я был слишком суров с тобой, столько времени продержав тебя в духоте. Я подумал, раз уж мы не можем выходить в город, то почему бы нам не посидеть во дворе? – Он кивнул на одеяло, заставленное яствами. – У англичан это называется «пикник». Забавный обычай, правда? Английская знать любит такие развлечения.
   – Очень милый обычай.
   Она просияла в ответ на его сдержанную улыбку. Его внимательность вызвала в ее душе смущенный трепет. Впрочем, не только внимательность, но еще и улыбка, делавшая его невыразимо привлекательным.
   – В таком случае, мадам, не согласитесь ли вы присоединиться ко мне? – спросил он, церемонно поклонившись и подставив локоть.
   Бросив прощальный взгляд на Нанетту, Мари подошла к «пикнику» и, улыбаясь, опустилась на подушку, предложенную ей месье Перелем. Оглядев блюда со всевозможными кушаньями, она подумала, что с таким количеством еды им никогда не управиться. Запеченные цыплята, нарезанная ломтиками жареная говядина, разнообразные сыры, полная корзина хрустящих хлебцев, тушеные фасоль и спаржа, форель залитая судя по запаху чесночным соусом, торт с шоколадной глазурью, целый поднос пирожных и даже... Она потянулась к серебряному кувшину, стоявшему напротив нее, и приоткрыв крышечку, понюхала. Шоколад. Ее любимый шоколад.
   У нее перехватило дыхание. Она подняла глаза на Макса, который с улыбкой следил за ней. Как же он добр, как внимателен, а она всего несколько часов назад осуждала его за бесчувственность.
   Она чувствовала себя виноватой.
   – Перель, налейте даме вино, – сказал Макс, расслабленно откинувшись назад и прислонясь спиной к стволу дерева.
   Дворецкий взял хрустальный бокал, стоявший у ее тарелки, и наполнил его вином.
   – Что-нибудь еще, месье? – спросил он, протягивая ей вино. Он закупорил бутылку и поставил ее в маленькое серебряное ведерко.
   – Нет, спасибо, – сказал Макс, не отрывая глаз от Мари. – Больше вы нам не понадобитесь. Приятного вечера вам и вашей жене.
   – Спасибо, месье. До свидания. Всего доброго, мадам. Он учтиво поклонился и направился к дому.
   Мари едва смогла сдержать смех.
   – Они с Нанеттой, наверное, считают нас чудаками.
   – Мы и есть чудаки. Пара чудаков. – Макс поднял свой бокал и чокнулся с ней. – Салют. Пью за тебя, дорогая.
   – А я за тебя. Макс, ты так внимателен. Ты не забыл даже про шоколад.
   Он молча потягивал вино, а потом сказал:
   – А... ты помнишь, что любила шоколад? Она пожала плечами.
   – Я понимаю, это покажется странным, но я отлично помню, какую еду я любила. Я не помню, где или когда я ела то или иное блюдо, но помню вкус каждого. – Она вновь оглядела «стол». – Я думаю, что самые сильные ощущения или чувства сохраняются в памяти навсегда.
   – Может быть... Да, наверное, ты права, – задумчиво проговорил он, а потом тихо, почти неслышно, добавил: – Я тоже больше всего на свете люблю шоколад.
   – Так это с тобой я пила шоколад? – воскликнула она. – Перед камином? Я помню дымящуюся чашку с шоколадом и огонь в камине.
   Секунду он молчал, как будто вдруг растерявшись.
   – Да. Да, со мной.
   – Макс, я помню! Помню, как мы сидели у камина!
   – Мари, нам придется говорить потише. – Он грустно улыбнулся и зашептал: – А не то мы поднимем на ноги всех соседей. Не забывай – мы скрываемся.
   Мари понизила голос:
   – Конечно. Я как-то не подумала.
   – Хотя сегодня они, похоже, тоже развлекаются. – Держа в руке бокал, он показал на выстроившиеся вдоль улицы особняки. Почти все окна были темными, лишь в двух-трех дрожали огоньки свечей. – Скорее всего, на балу в Пале-Рояле или в салонах на Елисейских полях. Раньше полу ночи они не вернутся.
   Мари кивнула. Ее взгляд скользнул по темным особнякам и вновь остановился на профиле Макса. Совсем недавно она мечтала о прогулке по Парижу, но сейчас ей казалось, что на свете не может быть ничего лучше, чем этот уютный дворик.
   Они сидели в золотистом круге света, а вокруг была темнота. Свечи, тепло, исходившее от них, и тихий разговор создавали иллюзию, что в этом мире есть только он да она. Она молчала. Он посмотрел на нее, их глаза встретились.
   Сейчас, когда он был без очков и сюртука, и ночная мгла обнимала его плечи, в нем снова появилось что-то от разбойника. Застегнутый на все пуговицы жилет стягивал крепкие мышцы его груди и усиливал это впечатление. Всем своим видом – небрежно прислонившийся спиной к дереву, согнувший ногу в колене и с бокалом, уверенно разместившимся в широкой ладони – он как будто воплощал расслабленную мужскую мощь.
   Холодок дрожи пробежал по ее телу. Но это не было страхом. Она уже не боялась, она доверяла ему. Но вместе с доверием пришло что-то иное, и оно давало знать о себе всякий раз, когда она оказывалась рядом с ним. И особенно сильно сейчас, когда они здесь совсем одни, под черным бархатом неба, среди пряных ароматов теплой ночи, в сиянии серебряного света звезд.
   И почувствовав его, вдруг подумала, что, быть может, и он испытывает нечто похожее. Взгляд его был теплым и нежным, в нем не осталось и следа той холодной отчужденности, с которой он смотрел на нее эти два дня.
   Это длилось всего мгновение. Он отвел глаза и оглядел стол.
   – Раз уж мы не можем выбраться в город, то сюда принесли все самое лучшее, что есть в Париже. – Он обвел рукой, в которой был хрустальный бокал, выставленные яства. – Рокфор доставлен из Венсенского леса. Фрукты из садов Тюильри. А шоколад я, конечно же, заказал в кондитерской Прокопе. Лучшего шоколада я не знаю. Сегодня, Мари, я хочу предложить тебе совсем другую пищу. Вот, взгляни. – Он взял блюдо с ветчиной. – Ты улавливаешь, как отличается это от того, чем я пичкал тебя два дня? Или вот. – Он снял крышку с супницы. – Совсем другое дело. – Затем сорвал салфетку с корзины с хлебцами. – Не правда ли, это выглядит поаппетитнее?
   – Да, это куда аппетитнее, чем твои ученые книжки, – засмеялась Мари.
   Он усмехнулся и бросил ей салфетку.
   – Точно. Хватит работать, Мари. Хватит терзать твою память. Давай просто посидим, отдохнем. – Он поднес бокал к губам и сделал глоток. – Вино из Турени, старого сбора. Я подумал, оно должно напомнить тебе о доме.
   – Макс, – нежно выговорила она, глаза ее светились благодарностью. – Как тебе удалось устроить все это?
   – Я отпустил Переля с Нанеттой не просто так. Они заслужили отдых. Почти все, что ты видишь здесь, доставили они. Кроме вина. Мне хотелось, чтобы у нас было именно это вино, и я искал его сам. Прекрасное вино. – Он сделал глоток и кивнул на ее бокал. – Попробуй.
   Она пригубила.
   – Макс, я очень благодарна, но тебе не стоило так рисковать просто для того, чтобы порадовать меня. Ведь это опасно.
   Он пожал плечами.
   – Я был осторожен.
   – Но я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось. Эти слова вырвались из нее невольно.
   Улыбка сбежала с его лица. Он пристально и молча смотрел на нее, а потом снова улыбнулся:
   – Конечно, дорогая. Твое беспокойство понятно. Случись что со мной, ты останешься совсем одна.
   Она секунду помолчала, обдумывая услышанное.
   – Мне кажется, я беспокоюсь не об этом, – призналась она.
   В его взгляде мелькнуло удивление – и что-то еще, но он снова отвел глаза. Откашлявшись, он сказал:
   – Ну что ж, давай поужинаем? А то горячее остынет, а холодное согреется. – Взяв ее тарелку, он начал накладывать ей закуску. – Ты проголодалась?
   – Ужасно. Голодна, как черт. Он усмехнулся.
   – Ну, еды у нас достаточно, чтобы накормить целую дюжину чертей. Кстати, как тебе понравилось новое платье? – небрежно спросил он.
   – М-м-м... очень милое. Спасибо. Он виновато посмотрел на нее:
   – Я понимаю, оно не такое изысканное, но я боялся, что ты можешь озябнуть. Да и не хотелось, чтобы ты помяла свои шелка или испортила туфли.
   Мари удивилась, как можно зябнуть в столь теплую погоду, но ее тронула его забота. Он не забывает даже о таких мелочах.
   Макс подал ей тарелку и наполнил свою. Она намазала мягкий рокфор на хлебец.
   – Макс, здесь очень много еды. Нам столько не съесть. Давай отдадим остатки бедным.
   – Бедным? – удивленно приподняв бровь, переспросил он.
   – Ну да. Знаешь... – Она застыла с поднесенным ко рту хлебцем. – Мне вдруг пришло в голову, что, наверное, есть люди, которые терпят нужду, и мы должны помогать им. Разве не так?
   – Да, во Франции многие испытывают лишения. Летом это не так страшно, а вот зимой в деревнях умирают от голода.
   Она откусила хлебец и задумчиво жевала его. Но воспоминание, едва вспыхнув, тут же потухло.
   – Нет... не могу... Не могу вспомнить. – Она тряхнула головой. Бесполезно гоняться за тенью. От этого одни головные боли. – Ну, пусть летом и не так много голодных, но ведь они есть, и мы можем помочь им. У нас здесь столько всего.
   – Я... прослежу, чтобы Перель не выбросил остатки. – Он смотрел на нее с каким-то странным удивленно-недоверчивым выражением. – Ты очень добра, Мари. Не забываешь о тех, кому повезло меньше, чем тебе.
   – А раньше? Разве раньше я не думала о них?
   – Нет... Ну, по крайней мере, я не припоминаю такого. Она нахмурилась:
   – Чем больше ты рассказываешь мне о прежней Мари, тем меньше она нравится мне.
   И снова его вид стал озадаченным.
   – Наверное, это... происшествие дает тебе шанс... измениться.
   – Да. – Ей понравилась эта мысль. Если она не может вспомнить себя прежнюю, свою прежнюю жизнь, значит можно начать все сначала.
   Стать лучше.
   Макс внимательно глядел на нее и молчал. Его пристальный, оценивающий взгляд смутил ее, она покраснела и отхлебнула вина.
   – С вином ты не ошибся, Макс. Оно гораздо лучше тех, что нам подавали на ужин. Оно послаще.
   – Да. Прекрасное вино. Я рад, что ты оценила. – Он снова откашлялся и отпил из бокала. – Я знал, что оно понравится тебе. Но у меня есть для тебя кое-что еще. – С этими словами он потянулся к корзинке и, сняв с нее салфетку, вытащил две маленькие коробочки, завернутые в голубую бумагу и перевязанные золотистыми лентами.
   Поставив бокал с вином, она взяла протянутую ей коробочку.
   – О Макс, какая прелесть! Я поставлю их на туалетный столик вместе с остальными. Они будут чудесно смотреться там.
   Он рассмеялся:
   – Нет, Мари, ты не поняла. Я дарю тебе не коробочки. Нужно развязать ленту и посмотреть, что внутри.
   – А-а. – Она сконфуженно закусила губу.
   – Извини, Мари. Мне не следовало смеяться, – тут же сказал он. – И ты права, коробочки действительно славные. Но содержимое их еще лучше. Разверни.
   Пожалев про себя, что приходится разрушать такую красоту, Мари медленно развернула обертку. Внутри оказалась бархатная шкатулка. Она открыла ее и увидела золотое кольцо, в котором сверкали крошечные белые камушки.
   – Да, – улыбнулась она. – Оно тоже очень милое. Он не засмеялся, но не сдержал усмешку.
   – Я обещал купить тебе новое обручальное кольцо. – Убрав в сторону несколько блюд, он придвинулся к ней, вынул из шкатулки кольцо и надел его ей на левую руку. – Теперь ты знаешь, Мари, что ты не одна, – прошептал он. – Я всегда буду рядом. Не бойся меня. Не бойся ничего. Я с тобой, и я буду беречь тебя. Ты больше никогда не будешь чувствовать себя одинокой.
   Слезы заблестели в ее глазах. Но не подарок тронул ее, а его слова: в них не было ничего особенного, но они заполнили и осветили ту черную пустоту, которая и притягивала, и страшила, и угнетала ее с того дня, когда, очнувшись, она попала в чужой и непонятный ей мир.
   Он протянул ей вторую коробочку.
   – А это... м-м-м... я даже не знаю, зачем я купил это. Она поморгала, прогоняя слезы, и не в силах ничего ответить, развернула второй сверток.
   Она мгновенно узнала эту вещицу в искусно гравированной оправе из серебра. Круглое стеклышко на ручке, к которой была прикреплена длинная серебряная цепочка, похожее на зеркальце, только прозрачное. Она помнит это. Это...
   – Лупа!
   – Наверное, она задумана для чтения, но знаешь... я так живо представил тебя с ней, что не удержался и купил.
   Но она уже не слышала его. Она завороженно смотрела в стеклышко, поднося его то к тарелке с ветчиной, то к хрустальной вазе, то к бокалу с вином. Предметы, увеличиваясь в размерах, становились выпуклыми, изменяли свои очертания, искажаясь до неузнаваемости.
   – Удивительно! – прошептала она. – Макс, посмотри!
   – Мари, ты сегодня говорила мне, что не помнишь, не ощущаешь себя. Так вот, Мари, я хочу, чтобы ты знала: я понимаю тебя. Понимаю и хочу помочь.
   Она выпрямилась. На глаза снова навернулись слезы:
   – Макс...
   – Не надо. Не надо ничего говорить. И прошу тебя, не плачь. – Он протянул руку и провел ладонью по ее щеке, смахнув выкатившуюся из глаза слезу. – Я твой муж, Мари. Я люблю тебя, а за это не благодарят.
   Чувства, теплые как воздух этой ночи, нахлынули на нее, но она не могла облечь их в слова. Он взял у нее лупу и перекинул ей через голову цепочку.
   Она ощутила прохладу металла, почувствовала, как коснулись ее шеи его горячие пальцы – и вздрогнула.
   Пальцы его замерли, всего на мгновение, словно он почувствовал ее дрожь. Его лицо, освещенное пламенем свечей и светом луны, было совсем рядом. Она видела его глаза. Они казались серебристыми и очень...
   Теплыми. Никогда прежде она не замечала, чтобы его взгляд светился такой теплотой.
   Стоит им чуть придвинуться друг к другу...
   Он отодвинулся, и она не успела завершить эту мысль.
   – Ну и хорош же я, нечего сказать. Ты только начала есть, а я отвлек тебя, – сказал он с улыбкой. Отбросив в сторону смятую оберточную бумагу, он протянул ей бокал. – Выпей, дорогая. Ты почти не дотронулась до вина.

Глава 8

   Прошел час, а вино все еще не подействовало.
   Макс полулежал, прислонясь к стволу дерева, лениво подливая в свой бокал густой темно-красный напиток. Он выжидал. Не надо торопить события. Он все предусмотрел – сейчас она очарована атмосферой лунной ночи, она всецело доверяет ему. Она пьет вино – уже целый бокал, – и даже предположить не может, какова же истинная цель этого столь романтического ужина. Еще немного терпения.
   – Мари, не желаешь ли партию в вист? – небрежно спросил он.
   Она раскованно лежала на одеяле лицом вверх, подложив под голову его свернутый жилет. Он был галантен – когда ей захотелось прилечь, он без колебаний скинул его и предложил даме.
   – Не-а. – Она расслабленно зевнула. – Станет с меня и трех проигранных партий.
   И рассмеялась.
   Ее смех проникал ему в самую душу, заставлял трепетать сердце и доводил до исступления. Весь вечер он пытался не обращать на это внимания, сосредоточиться на вещах более практических.
   К сожалению, одну серьезную ошибку сегодня он все-таки допустил. Платье. Он всерьез полагал, что скромное платье поможет ему не замечать ее прелестей.
   Он выбрал самое простое, цвет его совсем не подходил ни к ее волосам, ни к глазам, и такого покроя, чтобы оно прикрывало ее с шеи до пят, из грубой безмолвной хлопчатобумажной материи.
   Но ее лицо, ее фигура сделали этот наряд таким же очаровательным, как любой другой из ее гардероба.
   И мало того, под этой юбкой экономный портной не предусмотрел фижм, поддерживающих ткань и иллюзию светских приличий. И грубая хлопчатка отлично подчеркивает естественную округлость ее бедер. Плавность их линий, их мягкость, о которой можно только догадываться, скрытые под бледно-голубой тканью, тревожат его воображение. Он не может отделаться от желания протянуть руку, погладить их...
   – Знаешь, Макс, мне решительно не нравится это имя.
   – Какое? – Он отогнал фривольные мысли. – Мое?
   – Нет, не твое. – Она повернулась на бок и, разнеженно улыбаясь, смотрела на него. – Мне не нравится мое имя. Мари.
   Сдерживая участившееся дыхание, он улыбнулся ей в ответ:
   – Имя есть имя. Его не изменишь.
   – Но это имя той, прежней Мари. Оно такое... простое. – Она зевнула. – И невыразительное.
   – И скучное.
   – Ну да. – Она сонно поморгала. – Я так рада, что ты понимаешь меня. Может быть, меня называли как-нибудь еще? Вот Нанетта называет своего мужа мой патиссончик. Она говорит, что это... прозвище.
   – Вообще-то, патиссон это маленький кабачок. Но она зовет так мужа от избытка нежности.
   – Хм. Я бы, пожалуй, не стала откликаться на какое-нибудь овощное прозвище. – Она задумалась, чуть нахмурившись и теребя в пальцах цепочку. – Хотя, например, Морковка звучит не так уж скверно. По крайней мере, более колоритно, чем Мари.
   – Я могу называть тебя Спаржей, – с серьезной миной на лице сказал он. – Или Петрушкой.
   Она посмотрела на него, и ее губы дрогнули в усмешке.
   – А можно Зеленые бобы в чесночном соусе.
   – Звучит не только колоритно, но и ароматно.
   – Да. Как и Рокфор Он сдержал улыбку.
   – Но не так ароматно, как Свиной паштет с сардинами.
   – Можно короче. Просто Паштет.
   – Или Сардина.
   – А как тебе нравится Телячье бедрышко с трюфелями? Макс, не выдержав, тряхнул головой и рассмеялся. Мари тоже было захохотала, но тут же зажала рукой рот, словно вспомнив, что даме не подобает смеяться слишком откровенно.
   – Ну, и какие еще прозвища ты придумаешь для меня? – спросила она, хихикая в ладонь.
   Он на секунду задумался.
   – Честно говоря. Мари, я оставил бы все как есть. В том числе и твое имя.
   Ее продолжал разбирать смех, но неожиданно для себя она вдруг икнула.
   – О Боже... Похоже, я выпила слишком много вина.
   – Вот и хорошо. Крепче будешь спать, а утром и не вспомнишь об этих дурацких прозвищах.
   Упоминание о вине вернуло его к действительности. Улыбка слетела с его лица.
   Мари тем временем перевернулась на спину, направила лупу на круглый лик луны и, не обнаружив там ничего, вызывающего тревогу, удовлетворенно вздохнула.