Такер Шелли. Объятия незнакомца

   – Его нет. Оно потеряно. И я все равно не поверила бы ни единому вашему слову. – Она смотрела в окно, не желая глядеть на него. – Вы уже однажды говорили мне слова любви, но все они были лживы. Вы представили мне немало доказательств вашей любви, и они выглядели весьма убедительно. Портрет, изображавший нас двоих. Гребни, украшенные драгоценными камнями, которые, как вы сказали, были вашим свадебным подарком. Белью розы, как вы говорили, мои любимые. Черно-белая собачка по кличке Домино. Все это оказалось фикцией.
   Тут он не мог возразить ей. Он был виновен – виновен по каждому пункту. И оправданий у него не было.
   – А затем вы устроили пикник. – Ее голос дрогнул. – Я много думала о том вечере. – Она обернулась, испытующе глядя ему в глаза. – Скажите, ведь вы что-то подмешали в мое вино? Да? Вы думали, что я, опьянев, скажу вам формулу?
   Он чувствовал, как рушится последняя его надежда.
   – Мари, я страшно виноват перед тобой. Я понимаю, просить прощения бессмысленно, но все равно – прости меня. Я очень сожалею о том, что сделал.
   – Вы сожалеете? – Слеза покатилась по ее щеке. – Может и сожалеете, но уж, наверное, не так, как я. – Она, резко отвернувшись от окна, направилась к двери. – Достаточно, милорд. Вы просили, и я выслушала вас. Но я согласилась прийти сюда, потому что хотела задать вам один вопрос.
   Она стояла у двери, спиной к нему, взявшись за ручку.
   – Скажите, там, в гостинице, – прерывисто начала она, – что произошло с Арманом?
   Макс похолодел. Он надеялся, он молил Бога, чтобы она не спросила об этом.
   Он ударил ее брата. Возможно, убил его. Единственного оставшегося у нее близкого человека.
   Ее вопрос, сухой, как ветер пустыни, погубил чахлые ростки надежды в его душе.
   Но он обязан был сказать правду.
   Он ответил честно, последовательно выстраивая голые, жесткие факты, даже не пытаясь смягчить их.
   – Я использовал дымовые шашки, чтобы мы с тобой могли скрыться. Поднялся переполох. Я отпустил твоего брата и пошел следом за тобой, но он бросился вдогонку и ухватился за мою пистоль. Она выпала у меня из рук и выстрелила. Сквозь дым я видел только, что он повалился на пол... Я не знаю, что с ним.
   Какое-то время она стояла безмолвно, прямая и напряженная.
   А потом как-то вся сникла и прижалась лбом к двери.
   – Он убит, – еле слышно прошептала она. – Ты убил его.
   – Это был несчастный случай...
   – У тебя всему найдется объяснение, – прорыдала она. – Ты отнял у меня всё.
   Он почувствовал жжение в глазах, у него сдавило горло; ее слезы жгли ему сердце, душу. Он знал, что это конец. Он знал, что это неминуемо произойдет, он с ужасом ждал этого.
   Конец всему тому, что было между ними, тому, что могло бы быть. Она уйдет, уйдет не обернувшись, не бросив на него прощального взгляда.
   Но она сделала нечто совершенно неожиданное.
   Повернулась и подошла к нему. Подошла совсем близко. На секунду у него возникла мысль, что она наконец влепит ему пощечину. Он был готов принять ее.
   Однако она не ударила его. Конечно, нет. Разве может она ударить кого-то – его милая, нежная Мари.
   Остановившись у кровати, она протянула ему раскрытую ладонь.
   В ней лежало обручальное кольцо.
   – Только раз ты сказал мне правду, – слабо проговорила она. – Там, в сарае, во время дождя. Это женщина испытывает боль.
   Затуманившимся взглядом он глядел на маленькое золотое колечко, не в силах взять его.
   – Мари, – произнес он, – два дня назад ты говорила, что ничто не может разрушить твоей любви ко мне. Я не верю, чтобы в твоей душе ничего не осталось. Если бы я был тебе безразличен, ты бросила бы меня умирать, – у тебя была такая возможность.
   – Я не могу бросить умирающего человека, кем бы он ни был.
   – Но ты любишь меня, только не хочешь признаться в этом себе, – в отчаянии возразил он.
   – Нет.
   Он вскинул голову.
   – Посмотри мне в глаза и повтори это.
   Она подняла глаза, они были совсем темными сейчас и блестели от слез.
   – Я не люблю тебя.
   Он не смог ничего сказать. Она выпустила кольцо. Звякнув, оно упало на столик рядом с очками.
   Она ушла.
   В дальней комнате в конце холла дедовские часы пробили полночь, а Саксон вымерял шагами коридор. Он привык к ночным бдениям на корабле, но эта вахта не походила на морскую.
   Он остановился и прислушался к маленькому комочку, который грел ему грудь. Крошка Шахира больше не хныкала; его кожа чувствовала ее дыхание, легкое и ровное. Она уснула.
   Устало и удовлетворенно вздохнув, он на цыпочках направился в детскую.
   Поцеловав крошечный носик, он осторожно, словно в руках у него была хрупкая бесценная фарфоровая вещица, положил дочь в колыбель. Подоткнул одеяльце и замер, с улыбкой глядя на нее. Приглушенный свет лампы золотил ее соломенные кудряшки, крошечные ручки, ресницы – такие же черные и длинные, как у ее матери.
   Он нежно провел пальцем по детской щеке. Его загрубевшая, опаленная солнцем кисть казалась огромной рядом с прозрачным личиком дочери. Он до сих пор не переставал удивляться тому, что может испытывать столько любви, гордости и волнения по отношению к этой крохе.
   Сзади прошелестел тихий шепот:
   – Наверное, Шахира скучает по твоему кораблю.
   Он выпрямился и с улыбкой обернулся к жене, стоявшей в дверях их смежной с детской спальни.
   – Мери джан, ты почему не спишь? Сегодня моя очередь нести вахту.
   Голубые глаза Ашианы засветились нежностью.
   – Ей уже почти восемь месяцев. Она скоро научится засыпать без убаюкивающей качки «Леди Валнант», – смеясь, сказала Ашиана.
   Он потушил лампу и на цыпочках пересек комнату.
   – Д'Авенантам трудно приходится на суше. Особенно тому, кто родился в море.
   Он обнял жену за талию, она положила голову ему на грудь. Некоторое время они стояли, в безмолвном удивлении любуясь ребенком.
   – Знаешь, – прошептала Ашиана, – я иногда удивляюсь своему счастью. Боги провели тебя через полсвета, и мы нашли друг друга.
   Он провел жену в спальню, бесшумно притворив дверь детской.
   – Насчет богов я не уверен, – сказал он, целуя красновато-коричневую розу, вытатуированную на ее левом запястье, – А вот перед императором Аламгиром Вторым, который отдал мне тебя, я в неоплатном долгу.
   Она, вздохнув, закрыла глаза.
   – Я так счастлива, Саксон. Ничего большего для себя я не прошу у судьбы. Мне только хочется.
   Она замолчала, но он знал, что тревожит ее. Он сам думая о том же. – Ты хочешь, чтобы Макс со своей избранницей познали такое же счастье.
   Она кивнула.
   – Я все думаю – ведь у них то же самое, что у нас с тобой. Они предназначены друг другу судьбой. Бога свели их, несмотря на все их различия, противоречия... Но, боюсь, Мари никогда не простит его.
   – Моя вина перед тобой была гораздо более серьезной, однако ты простила меня.
   Она улыбнулась.
   – Мы простили друг друга – скажем так. Ее сапфировые глаза сияли любовью.
   Он привлек ее к себе. Поцеловал. Потом подхватил ее на руки и отнес в кровать.
   Она лежала, зарывшись в смятые простыни в ожидании его, но на ее лице было хорошо знакомое ему выражение напряженного раздумья.
   – Если бы нам удалось найти то письмо... Он снял халат и бросил его в кресло.
   – Мои люди осматривали дом, но никакого письма они не нашли.
   – Женщины не хранят личные письма на виду. Мари должна была спрятать его где-то. Его может найти только женщина. – Перекатившись на спину, она задумчиво смотрела на шелковый балдахин над кроватью. – Думаю, мне удалось бы отыскать его.
   Он забрался на кровать и, сев рядом с ней, взял ее за плечи.
   – Ашиана, пока мы не узнаем, где Флеминг, я не подпущу к тому дому никого из нашей семьи, – сурово сказал он. – Не смей даже думать об этом. Ты не представляешь, насколько это опасно.
   Она, взмахнув своими густыми ресницами, смотрела на него широко открытыми глазами.
   – О чем ты говоришь? Когда это я не считалась с опасностью?
   – В том-то и дело, что никогда, – удрученно ответил он.
   – Ну, послушай, ведь я могу взять с собой охрану. И это не займет много времени. И потом, я хочу навестить Никобара.
   – Никобар чувствует себя прекрасно. Я уже говорил тебе, рана не слишком серьезная, тамошний ветеринар уверен, что он быстро поправится.
   – Но этот ветеринар привык иметь дело только с лошадьми да овцами. Что он знает о тиграх?
   Он взял в ладонь ее подбородок.
   – Ашиана, я сказал «нет». Я не позволю тебе поехать туда.
   Она, сердито глядя на него, пробормотала нечто невразумительное.
   Что-то насчет дубинок.
   Он скользнул к ней под покрывало и вытянулся рядом.
   – Мери джан, мне очень жаль, что приходится быть таким тираном. – Он притянул ее к себе и покрыл нежными поцелуями ее лицо, шею. – Там, где речь идет о безопасности моей семьи, я вынужден требовать беспрекословного повиновения.
   – Повиновения? – возмутилась она, предпринимая отчаянные попытки вывернуться из его объятия. – Мне иногда кажется, что вы, упрямый англичанин, ничуть не изменились.
   – А мне, любезная принцесса, почему-то кажется, что вы ничуть не возражаете против этого.
   Он поймал ртом ее губы и поцеловал их. Его поцелуй, вначале мягкий и нежный, становился все глубже, в то время как его руки, спустив с ее плеч сорочку, обнажали ее груди, лаская, возбуждая их. Прижав ее к ложу, он осыпал поцелуями ее благоуханное стройное тело, обволакивал ее словами любви, отдавал ей тихие команды.
   Стон, разлившийся у нее во рту, подсказал ему, что она больше не думает ни о тиграх, ни о письмах, ни о рискованных вылазках.
   А только о блаженстве повиновения.

Глава 25

   Мари ступила в гостиную и отшатнулась.
   – Ашиана, почему ты не сказала, что он здесь? – еле слышно прошептала она, глядя на знакомою фигуру в дальнем кресле.
   – Но это само собой разумелось. Мы все с нетерпением ждали этого дня.
   Как ни подталкивала ее Ашиана вперед, но Мари оцепенело стояла у дверей этой обширной и со вкусом убранной комнаты. Гостиная была обставлена мебелью красного дерева, под потолком поблескивала хрустальная люстра, а на лаковых горках, расписанных в китайском стиле, голубели статуэтки из превосходного дельфтского фаянса, которые, по-видимому, должны были бы стоить не одну тысячу ливров.
   Она находилась в этом доме уже третий день, и все это время почти не выходила из своей спальни, согласившись сегодня спуститься в гостиную только после настойчивых уговоров Ашианы, приглашавшей ее присоединиться к семейному событию. Лорду Джулиану сегодня должны были снять повязку, он должен был обрести зрение. И Мари решила, что обязана встретиться с ним хотя бы для того, чтобы сказать, что она искренне сожалеет о случившемся с ним и с его кораблем.
   Лорд Джулиан был уже здесь – высокий и светловолосый, его можно было бы перепутать с братьями, если бы не повязка на его глазах. Рядом с ним сидел унылого вида мужчина, очевидно, их семейный доктор, а также лорд Саксон и сухонькая пожилая дама, одетая в элегантное пастельно-розовое платье. Мари поняла, что видит саму герцогиню.
   И еще в гостиной сидел Макс.
   Судя по ошеломленному выражению его бледного лица, ее появление было для него не меньшей неожиданностью, нежели для нее его присутствие.
   – Я не думала, что он уже может вставать, – обиженно прошептала Мари.
   – Его вдохновил на это Саксон, – пояснила Ашиана. Мари насупилась. Она больше не верила в коварный план д'Авенантов, направленный на то, чтобы выудить из нее формулу, однако начинала подозревать, что они вынашивают другой, не менее коварный замысел, желая соединить их с Максом.
   Что так же бессмысленно, как пытаться соединить масло с водой.
   Или порох с огнем.
   Она не успела продумать пути отступления, так как была атакована одним из собравшихся здесь заговорщиков.
   – Дитя мое, как я рада, что вы согласились присоединиться к нам!
   Герцогиня, разбив неловковое молчание, шла к ней с вытянутыми руками и теплой улыбкой, которая удивительнейшим образом согревала ее холодноватые серебристо-серые глаза.
   – Мне очень жаль, что мы с вами не познакомились раньше. Я мать Макса. Меня зовут Пейдж. – Обеими руками она пожала руку Мари. – Насколько я понимаю, это вас я должна благодарить за сына. Вы спасли ему жизнь. Я очень благодарна вам. Восхищаюсь вашим бесстрашием.
   – Нет... что вы... – запротестовала Мари. Она никак не могла взять в толк, отчего все вокруг приписывают ей качества, которые никогда не были присущи ей. Ведь отнюдь не отвага двигала ею тогда; напротив, полнейшая паника обуяла ее.
   – Пустяки, – пролепетала она. Лорд Джулиан засмеялся.
   – Я бы так не сказал, мадемуазель. – Он прошел к двери размеренными шагами, словно по памяти находя дорогу. – Макс, конечно, бывает иногда невыносим в своей серьезности и учености, но он все-таки кое-что да значит для нас. Наверное, мы просто привыкли к нему.
   – Ну спасибо, – проворчал Макс.
   Лорд Джулиан, не удостоив вниманием эту реплику, с проказливой улыбкой на лице взял ее другую руку.
   – Позвольте представиться. – Он галантно поклонился Мари. – Лорд Джулиан д'Авенант к вашим услугам. А вы та очаровательная, блестящая Мари Николь ле Бон, о которой мы так много слышали. Должен признаться, мне изрядно досаждает факт, что два моих братца не оставили мне никаких шансов, завладев сердцами восхитительнейших дам. – С этими словами он поцеловал ей руку.
   Мари почувствовала, что краснеет. Ей не доводилось слышать столь лестных слов в свой адрес. Даже от Макса. Ашиана улыбнулась:
   – Спасибо, Джулиан.
   Оставив их, она направилась через комнату к мужу.
   Характеристика, данная лордом Джулианом, показалась Мари довольно спорной – особенно тезис о ее очаровании. Он называет ее очаровательной, восхитительной, не видя ее? Но она не стала возражать. Были другие, гораздо более важные вещи, о которых ей хотелось сказать ему.
   – Лорд Джулиан, я искренне сожалею о случившемся с вами. Если можете, простите меня...
   – Вам не за что извиняться, – прервал он ее. – Я не имею к вам претензий. – Просунув ее руку под свой локоть, он провел ее в гостиную. – И прошу вас, называйте меня просто Джулианом.
   Она изумленно смотрела на него. Как может быть он таким радушным, как вообще может выносить ее присутствие, когда ее дьявольское изобретение отняло у него все – зрение, корабль, команду?
   Зато его брат помнит об этом.
   – Мадемуазель ле Бон, – заговорила герцогиня, – Макс рассказал нам, что военные воспользовались вашим химическим соединением без вашего ведома. Поэтому мы ни в чем не виним вас. Вы сами пострадали из-за него. Мне печально думать о том, что вы лишились дома, потеряли сестру. Примите мои соболезнования.
   Мари бросила быстрый взгляд на Макса, раздосадованная, что он так много рассказал о ней родным. Она не привыкла делиться с кем-либо своей болью. Подобные чувства она всегда предпочитала держать при себе.
   Как, впрочем, любые свои чувства.
   – Вы не несете ответственности за то, как французский флот распорядился вашим изобретением, – подхватил Джулиан. – Мадемуазель, мы оба – и я и вы – стали жертвами в этой игре. Жертвами обстоятельств, которые выше нас.
   – Вы очень добры, – тихо ответила Мари, переводя взгляд с Джулиана на герцогиню. – Спасибо вам.
   – Ну что вы, мадемуазель, – возразил Джулиан. – Дело не в доброте. Просто я не умею долго сожалеть о чем-либо, как и злиться на кого-либо.
   Герцогиня заняла свое место на диване, а Джулиан продолжал стоять рядом с Мари, улыбаясь.
   И она вдруг обнаружила, что улыбается тоже. Пусть похвала его явно преувеличенна – если бы он мог видеть ее, он вряд проявил бы такую обходительность, – но он, однако... весьма обаятелен.
   Макс кашлянул:
   – Джул, пора бы тебе уже оставить ее.
   Джулиан язвительно хмыкнул.
   – Вот, пожалуйста, разве не говорил я вам, что он бывает невыносим?
   С этими словами он, осторожно ступая, провел ее к креслу, стоявшему в дальнем от Макса углу.
   После чего прошел к своему, стоявшему посредине комнаты.
   – Доктор Вебстер, пора приступать, – сказал он с нетерпеливым жестом. На его лице снова мелькнула проказливая усмешка. – Думаете, легко так долго не видеть женщин и корабли?
   Саксон задернул шторы на окнах, Ашиана зажгла лампы. В комнате воцарилась тишина. Доктор вытащил из своего черного саквояжа ножницы, склонился над Джулианом и надрезал повязку.
   Медленно и осторожно снимал он ее, сматывая в клубок узкую полоску белого льна, которой, казалось, не будет конца. Мари почувствовала, как внутри у нее все сжалось. И поняла, что испытывает то же чувство, которое испытывал каждый, кто находился сейчас здесь. Надежду.
   Она ощущала себя частью их. И это было непостижимо.
   Как непостижимой была и атмосфера любви, наполнявшая этот дом; она ощущала ее почти физически. Вот лорд Саксон и Ашиана, они стоят, прижавшись друг к другу, его рука обнимает ее плечо; герцогиня, ее лицо полно тревожного ожидания и боли, когда она смотрит на доктора, снимающего повязку с глаз ее сына; вот сам Джулиан – обаятельный, мужественный, не унывающий Джулиан.
   Как добры они все, как заботливы друг к другу. Да ведь они замечательные люди.
   Она украдкой взглянула на Макса. Он не заметил ее взгляда, неотрывно глядя на брата, его серые глаза потемнели – тревожное ожидание и надежда сквозили в них. А еще любовь.
   Ей вдруг вспомнились слова, которые он сказал прошлым утром.
   Я пошел на это из-за Джулиана.
   Я хотел спасти людей.
   Спасти людей. Об этом же думала она, работая над удобрением.
   Она не могла понять, что так смущает ее – те ли закравшееся сомнение, что он не так уж много лгал ей, то ли то обстоятельство, что его мотивы так схожи с ее...
   Или же ее смятение вызвано зародившимся в ней пониманием того, что все те качества, которыми она восхищалась в нем, вовсе не фикция? Его образованность, страсть к чтению, к науке, забота о ближних, воля – все это присутствует в нем.
   Ашиана сказала, что у него «нежная душа».
   Да, именно потому-то она и полюбила его.
   Она поспешно отвела глаза, ругая себя за эти мысли. Он лгал ей. Использовал ее. Он утаил от нее правду даже когда, как утверждает, полюбил ее.
   И он убил ее брата.
   Она не может простить его. Не сможет больше доверять ему.
   Как не может доверять себе. И суждение ее ошибочно; видно, она опять позволила эмоциям возобладать над разумом. Его присутствие само по себе способно перевернуть все ее представления.
   Сказав себе решительное «нет», она снова сосредоточила внимание на Джулиане. Доктор, сняв наконец бинты, отступил в сторону.
   Все ждали. Джулиан сидел неподвижно. В комнате установилась такая тишина, что Мари могла бы поклясться, что слышит, как дрожат на люстре подвески.
   – Милорд? – тихо, с надеждой проговорил доктор. Джулиан заморгал – и улыбнулся.
   Счастливое облегчение охватило Мари.
   Оно длилось до той секунды, пока Джулиан не заговорил:
   – Док, в чем дело? Почему остановились? Продолжайте. Все молчали. Казалось, все перестали дышать.
   – Милорд... – Доктор смущенно откашлялся. – Бинты сняты.
   Улыбка на лице Джулиана дрогнула и потухла.
   Какое-то мгновение – страшное, мучительное мгновение – он оставался неподвижен. Его черты еще хранили остатки прежнего оптимизма, а затем недоверие появилось на его лице.
   Он поднес руку к глазам. Моргнул раз и еще раз. Повернулся.
   – Я... не вижу. – Он закрыл ладонями глаза. – Я ничего не вижу!
   Доктор показал на шторы. Ашиана проворно раздвинула их.
   – Вы видите свет, милорд? Может быть, какие-то очертания, тени?
   – Нет. Ничего, – с отчаянием произнес Джулиан. Доктор склонился над ним с лупой, заглядывая ему в глаза.
   – Анатомических нарушений я не нахожу. Вероятно, нам просто не следовало так спешить.
   – Да, Джул. – Макс был первым, кто смог заговорить. – Через пару месяцев...
   – Или недель, – поправил его Саксон.
   – Или никогда, – сказал Джулиан.
   Его голос прозвучал глухо. Это был голос человека, говорящего из темноты.
   Мари сдавила ручки кресла. Она чувствовала его боль как свою. Кто-кто, но она знает, что это такое мрак одиночества, что такое не отпускающий душу страх и сознание собственного бессилия...
   Она поняла, что смотрит на Макса, только когда их взгляды встретились.
   Он тоже познал это. Они оба знают, что такое чувствовать себя беспомощным и зависимым.
   В эту секунду она поняла, что он не лгал, рассказывая ей о своей болезни, как не солгал ни в чем, что касалось его прошлого. Они были в глубине его глаз – тени, некогда являвшиеся ему.
   Смутившись от этой неожиданно возникшей близости. Мари отвела глаза.
   Доктор достал из саквояжа свежие бинты и принялся разматывать их.
   – Через несколько недель, милорд, мы попробуем снова. Джулиан, вздрогнув, отпрянул, когда доктор приложил бинт к его голове.
   – Уберите это, док, – приказал он.
   – Но, милорд, это всего-навсего повязка. Нужно беречь глаза.
   – Зачем? – засмеялся Джулиан. Его смех, прозвучавший резко и сухо, был лишен всякого веселья. – Какой в этом смысл?
   – Доктор Вебстер, благодарю вас, вы свободны. – Лорд Саксон подал ему саквояж. – Мы вызовем вас, если будут какие-то изменения. Тауншенд, проводите доктора.
   Доктор Вебстер выглядел немного удрученным, однако вежливо раскланялся и удалился.
   Лорд Саксон, закрыв за ним дверь, прошел к брату, неподвижно сидевшему в кресле.
   – Джулиан, мужайся. Я уверен, ты выстоишь. Ты и сам знаешь это. – Он потрепал его по плечу. – Нужно просто немного потерпеть.
   – Потерпеть, – как эхо повторил Джулиан. – Конечно, Сакс. Я потерплю. Похоже, времени у меня теперь предостаточно. – Его голос дрогнул. – Целая жизнь... И я проживу ее на суше. Компания, конечно же... назначит... щедрую пенсию.
   Мари, прикрыв ладонью рот, закрыла глаза, полные слез. Какую страшную беду принесло ее изобретение! Неважно, винит он ее или нет, но она-то знает, что виновата во всем она.
   Саксон расправил плечи.
   – Они не посмеют дать тебе отставку. Я свяжусь с управляющим и...
   – Нет. – Джулиан вдруг поднялся. – Я сам буду разговаривать с ним. Я все улажу сам. Завтра же. А сейчас я... хочу... – Он направился к двери, шагая неловко и неуверенно, словно его ноги одеревенели я не помнили дороги. – Мне нужно... побыть одному.
   Судя по испугу, мелькнувшему в глазах его родных, подобные желания он высказывал не часто.
   Как замороженные сидели они на своих местах, меж тем как Джулиан стесненно пробирался к двери. Мари знала, что все испытывают одно и то же желание – броситься ему на помощь, но никто не осмеливался сделать этого.
   Он вышел один, и они слушали, как звучали его шаги в холле, слышали каждый шаг, медленный и отчетливый... пока лакей не притворил дверь.
   В гостиной стояла гробовая тишина.
   Никто не произнес ни слова. Мари подумала, что, наверное, ей следует извиниться и удалиться к себе, но сейчас она почему-то не хотела оставаться одна.
   Все молчали. Герцогиня заплакала.
   – Извините, – сказала она, вытаскивая отороченный кружевами носовой платочек. – Я ни на секунду не сомневалась, что мы сегодня будем праздновать его выздоровление! Господа, как же он теперь... как он сможет... – Она встала, не в силах справиться со слезами. – Извините, дети, я оставлю вас.
   Она поспешно удалилась. Ашиана, обменявшись взглядом с мужем, вышла за ней.
   И Мари осталась с лордом Саксоном... и Максом. Она вдруг почувствовала себя неловко и неуютно и поднялась, чтобы уйти.
   – Мадемуазель, погодите, – решительно остановил ее Макс. – Я хочу поговорить с вами.
   – Милорд, – устало произнесла она, впервые обращаясь к нему после того разговора в его комнате. – Я не думаю, что у нас есть что сказать друг другу.
   – Есть несколько обстоятельств, которые требуют обсуждения, – с холодной официальностью возразил он. – И я прошу вас уделить мне несколько минут.
   Мари не присела, оставаясь стоять у кресла.
   Лорд Саксон подошел к брату и, наклонившись к нему, что-то сказал, – что именно, Мари не слышала, но похоже, он спрашивал о чем-то, поскольку Макс кивнул и ответил: «Да».
   Старший брат, видно, остался недоволен ответом – нахмурившись, он бросил быстрый взгляд на Мари.
   Однако спорить не стал.
   – Прошу извинить меня, мадемуазель. – Он учтиво поклонился и вышел.
   Дверь закрылась за ним с тихим щелчком.
   Этот щелчок она прочувствовала до кончиков пальцев на ногах.
   Она стояла, глядя на подлокотник кресла. Ее палец, двигаясь по нему, повторял причудливый орнамент обивки. Она ждала.
   А Макс между тем молчал. Она чувствовала на себе его взгляд, он скользил по ее лицу – от узла волос на голове до верхней кромки ее изумрудно-зеленого платья. Напряжение нарастало, пока ей не показалось, что сердце выскочит у нее из груди.
   – Милорд, – не выдержав, промолвила она. – Вы сказали, что хотите обсудить что-то.
   – Да. Три обстоятельства. – Его голос звучал по-прежнему холодно и отчужденно. – Но сначала я хочу задать вам один вопрос. Насколько я понял, вы желаете уехать отсюда. У вас есть какие-то планы на будущее? Что вы собираетесь делать, покинув наш дом?