Теккерей Уильям Мейкпис. История Пенденниса, его удач и злоключений, его друзей и его злейшего врага

   - Тогда вы, может быть, наведаетесь к Тэтему, поверенному моей невестки, чтобы самолично удостовериться?
   - Я не желаю иметь с ним дела, - заявил капитан, и на лице его изобразилось беспокойство. - Если ваши слова правда, значит, я кем-то вероломно обманут, и этот человек не уйдет от моего мщения.
   - Неужели это мой племянник? - воскликнул майор, быстро вставая с места и надевая шляпу. - Неужели он вам сказал, что имеет две тысячи годовых? Если так, я в нем ошибался. В нашей семье лгать не принято, мистер Костиган, и едва ли сын моего брата уже выучился этому. Подумайте, не сами ли вы себя обманули, не поверили ли вздорным слухам. Что до меня, сэр, прошу понять, что мне не страшны все Костиганы Ирландии и не страшны никакие угрозы, от кого бы они ни исходили. Я приехал сюда как опекун моего племянника, дабы воспрепятствовать браку, неравному и нелепому, не сулящему ничего, кроме бедности и горя; смею полагать, что этим я оказываю услугу не только своей семье, но в не меньшей мере и вашей дочери (девице, я в том не сомневаюсь, самых лучших правил); и препятствовать этому браку я буду, сэр, всеми средствами, какими только располагаю. Ну вот, я свое сказал, сэр.
   - Но я-то своего не сказал, мистер Пенденнис! Вы еще обо мне услышите! - свирепо огрызнулся мистер Костиган.
   - Вот дьявольщина! Что это значит, сэр? - спросил майор, оборотившись на пороге и глядя в упор на неустрашимого Костигана.
   - Вы, кажется, помянули, что стоите в гостинице "Джордж", - горделиво произнес мистер Костиган. - До вашего отъезда из города, сэр, вас там посетит мой друг.
   - Так пусть поторопится! - крикнул майор, не помня себя от ярости.
   - Желаю вам всего наилучшего, сэр. - И капитан Костиган, перегнувшись через перила, проводил отступающего вниз но лестнице майора Пенденниса издевательски-учтивым поклоном.
   Глава XII,
   в которой речь идет о поединке
   Еще в начальных главах этой повести упоминался некий мистер Гарбетс первый трагик, молодой, но многообещающий актер крепкого телосложения, любитель покутить и поскандалить, - с которым мистер Костиган был на дружеской ноге. Оба они служили украшением веселых сборищ в общей зале гостиницы "Сорока", выручали друг друга в разнообразных комбинациях с векселями, любезно ссужая одни другому свои ценные подписи. Короче - они были друзьями, и капитан Костиган, оставшись дома один, решил немедля призвать его к себе, дабы спросить его совета. Гарбетс был мужчина внушительный, рослый и громогласный, он обладал лучшими во всей труппе ногами и мог играючи переломить надвое кочергу.
   - Беги, Томми, - наказал мистер Костиган маленькому посланцу, - и приведи сюда мистера Гарбетса, он живет над лавочкой, где торгуют требухой, да ты, верно, помнишь, а заодно передай, пусть из "Винограда" пришлют два стакана грога, погорячей. - И Томми побежал со всех ног, а вскоре появились и грог и мистер Гарбетс.
   Капитан Костиган не стал посвящать его во все события, уже известные читателю; с помощью горячего грога он сочинил угрожающее письмо к майору Пенденнису, в коем призывал его не чинить препятствий браку между мистером Артуром Пенденнисом и его, капитана Костигана, дочерью мисс Фодерингэй, а также назначить ближайший возможный срок их бракосочетания; в противном же случае требовал сатисфакции, как то принято между джентльменами. А буде майор Пенденнис попытается увильнуть от дуэли, намекал капитан, он заставит его принять вызов, приведя особу майора в соприкосновение с плеткой. Точных выражений этого письма мы не можем привести по причинам, о которых будет сказано в своем месте; но мы уверены, что оно было составлено в самом изысканном штиле и старательно запечатано большой серебряной печатью Костиганов - единственным образчиком фамильного серебра, каким владел капитан.
   Итак, Гарбетсу было поручено доставить это письмо по назначению; генерал пожелал ему удачи, стиснул его руку и проводил его до дверей. А затем достал свои заслуженные дуэльные пистолеты с кремневым замком, от которых в Дублине погиб не один смельчак; осмотрев их, убедился в удовлетворительном их состоянии и стал выгребать из комода стихи и письма Пена, которые он всегда прочитывал прежде, нежели передать своей Эмили.
   Минут через двадцать Гарбетс воротился, вид у него был встревоженный и удрученный.
   - Видели его? - спросил капитан.
   - Видел, - отвечал Гарбетс.
   - Ну и когда? - спросил Костиган, пробуя замок одного из пистолетов и поднимая это смертоносное оружие на уровень своего налитого кровью глаза.
   - Что когда? - спросил мистер Гарбетс.
   - Да встреча, милейший.
   - Неужто вы имеете в виду поединок? - спросил ошеломленный Гарбетс.
   - А что же иное, черт побери, я мог иметь в виду? Я застрелю этого негодяя, оскорбившего мою честь, или сам паду бездыханным.
   - Не хватало еще, чтобы я вручал вызовы на дуэль, - сказал Гарбетс. - Я человек семейный, капитан, от пистолетов предпочитаю держаться подальше. Вот ваше письмо, возьмите. - И, к великому изумлению и негодованию капитана Костигана, его гонец бросил на стол письмо с кривыми строчками надписи и расползшейся печатью.
   - Вы что же, видели его, а письмо не передали? - в ярости вскричал капитан.
   - Видеть-то я его видел, капитан, а поговорить с ним не мог.
   - Проклятье! Это еще почему?
   - Да у него там сидел один, с кем мне не хотелось встречаться, отвечал трагик замогильным голосом. - И вам бы не захотелось. Стряпчий у него там сидел, Тэтем.
   - Трус и негодяй! - взревел Костиган. - Испугался, хочет показать под присягой, что я грозил его убить!
   - Меня в эту историю не впутывайте, - упрямо сказал трагик. - Лучше бы мне было не попадаться на глаза этому Тэтему, а еще бы лучше - не подписывать...
   - Стыдно, Боб Акр! Вы мало чем лучше труса, - процитировал капитан, не раз исполнявший роль сэра Люциуса О'Триггера как на сцене, так и в жизни; и, обменявшись еще несколькими словами, друзья расстались нельзя сказать чтобы очень весело.
   Беседа их приведена здесь вкратце, ибо суть ее читателю известна; но теперь ему также стало ясно, почему мы не можем подробно изложить письмо капитана к майору Пенденнису; ведь оно так и осталось нераспечатанным.
   Когда мисс Костиган в сопровождении верного Бауза воротилась с репетиции, она застала своего родителя в сильнейшем волнении: он шагал из угла в угол, распространяя вокруг себя аромат спиртного, которым ему, как видно, не удалось утишить свою смятенную душу. Письма Пенденниса громоздились на столе вокруг пустых стаканов и чайных ложечек, коими в них еще недавно помешивали капитан и его приятель. Едва Эмили переступила порог, как он схватил ее в объятия и с полными слез глазами, прерывающимся голосом воскликнул:
   - Приготовься, дитя мое, бедное мое дитя!
   - Вы опять выпивши, папаша, - сказала мисс Фодерингэй, отводя его руки. - А обещали мне, что до обеда не будете пить.
   - Бедняжечка моя, да я одну каплю, только залить горе! - вскричал безутешный отец. - В вине заботы я топлю.
   - Не так-то, видно, легко утопить ваши заботы, - в тон ему сказал Бауз. - Что случилось? Уж не обидел ли вас этот сладкоречивый джентльмен в парике?
   - Коварный злодей! Он от меня не уйдет! - заорал Кос, в то время как Милли, высвободившись из его объятий, убежала к себе и уже снимала шаль и шляпку.
   - Я так и думал, что у него недоброе на уме, - сказал Бауз, - очень уж он был любезен. Что он вам наговорил?
   - Ох, Бауз, он меня разбил наголову. Против моей бедной девочки затеваются дьявольские козни. Оба эти Пенденниса, и дядюшка и племянник, адские заговорщики и предатели, верно вам говорю. Стереть их с лица земли!
   - Да в чем дело? Что тут произошло? - спросил Бауз, теперь уже не на шутку встревоженный.
   Тогда Костиган пересказал ему слова майора - что у младшего Пенденниса не будет ни двух тысяч, ни даже двухсот фунтов годового дохода, - и стал горько сокрушаться, что позволил такому самозванцу улестить и завлечь его невинное дитя и что пригрел такую змею на своей, капитана Костигана, груди.
   - Но я отшвырнул от себя эту ядовитую тварь, - добавил он яростно, - а что до дядюшки, так я еще ему отомщу, будет знать, как оскорблять Костиганов!
   - Что вы задумали, генерал? - спросил Бауз.
   - Я задумал его убить, Бауз, убить этого двоедушного негодяя. - И он свирепо и грозно постучал по видавшему виды ящику с пистолетами. Бауз уже неоднократно слышал, как он взывал к этому вместилищу смерти, готовясь поразить своих врагов; но поскольку капитан умолчал о том, что послал майору Пенденнису вызов, мистер Бауз и на сей раз не придал пистолетам большого значения.
   Тут в гостиную воротилась мисс Фодерннгэй, всем своим видом, здоровым, довольным, безмятежным, составляя разительный контраст с отцом, совсем потерявшим голову от горя и гнева. Она принесла с собой пару когда-то белых атласных туфель, намереваясь по возможности отчистить их с помощью хлебного мякиша, дабы лишиться в них рассудка в ближайший вторник, когда ей опять предстояло играть Офелию.
   Она увидела гору бумаг на столе, остановилась, словно хотела о чем-то спросить, но передумала и, подойдя к буфету, выбрала там подходящий кусок хлеба, чтобы поколдовать над атласными туфлями; а потом, воротившись к столу, удобно уселась, оправила юбки и спросила у отца самым своим домашним ирландским голосом:
   - Вы зачем это, папаша, вытащили письма и стихи мистера Артура? Неужто захотели перечитывать эту чепуху?
   - Ох, Эмили! - вскричал капитан. - Бедная моя! Этот юноша, которого я любил, как родного сына, оказался гнусным обманщиком. - И он обратил трагический взор на мистера Бауза, а тот, в свою очередь, с некоторой тревогой поглядел на мисс Костиган.
   - Это он-то? Полноте! - сказала она. - Он, бедняжка, еще глупенький. Вы разве не знаете - все мальчики любят писать стихи.
   - Он прокрался к нашему очагу, как змея, он втерся в нашу семью, как предатель! - воскликнул капитан. - Говорю тебе, он самый настоящий самозванец.
   - Что же он такого сделал, папаша? - спросила Эмили.
   - Сделал?! Он вероломно обманул нас. Он играл твоей любовью, он оскорбил меня в моих лучших чувствах. Выставлял себя богачом, а сам, оказывается, вроде нищего! Я ли тебе не говорил, что у него две тысячи годового дохода? А у него шиш в кармане, только то и тратит, что ему мать дает; а она и сама-то еще молодая, может снова замуж выйти и проживет, чего доброго, до ста лет, и доходу у нее всего пятьсот фунтов. Как он смел предлагать тебе сделаться членом семьи, которая тебя и обеспечить не может? Ты злодейски обманута, Милли, и сдается мне, тут не обошлось без козней дядюшки, этого негодяя в парике.
   - Этого старого комплиментщика? А что он сделал, папаша? - осведомилась Эмили все так же спокойно.
   Костиган рассказал, как после ее ухода майор Пенденнис на свой медоточивый лондонский манер сообщил ему, что у юного Артура нет никакого состояния, и предлагал ему (Костигану) пойти к стряпчему ("Знает ведь, мерзавец, что у них мой вексель и я не стану туда соваться", - заметил он в скобках) и посмотреть завещание Артурова отца; и, наконец, что эти двое бессовестно его надули и что он твердо решил: либо быть свадьбе, либо им обоим несдобровать.
   Милли терла белые атласные туфли с видом очень сосредоточенным и задумчивым.
   - Раз у него нет денег, папаша, так и выходить за него ни к чему, наставительно произнесла она.
   - Так зачем же он, злодей этакий, выставлял себя богачом? - не унимался Костиган.
   - Он, бедненький, всегда говорил, что у него ничего нет, - отвечала девушка. - Это вы, папаша, твердили мне про его богатство и велели за него идти.
   - Ему следовало говорить без обиняков и точно назвать свой доход. Ежели молодой человек ездит на чистокровной кобыле и дарит браслеты да шали, значит, он богат, а не то так обманщик. А что до дядюшки, так дай срок, я еще сорву с него парик. Вот Бауз сейчас отнесет ему письмо и скажет ему это самое. Честью клянусь, либо будет свадьба, либо он выйдет к барьеру как мужчина, либо я дерну его за нос перед гостиницей или на дорожке Фэрокс-Парка, на глазах у всего графства, честью клянусь.
   - Честью клянусь, посылайте кого-нибудь другого, - смеясь, возразил Бауз. - Я, капитан, не охотник до драк, я скрипач.
   - Вы малодушный человек, сэр! - воскликнул генерал. - Хорошо же, если всем безразлично, что меня оскорбляют, я сам буду своим секундантом. И я прихвачу пистолеты и застрелю его в кофейне "Джорджа".
   - Так, значит, у бедного Артура нет денег? - жалостно вздохнула мисс Костиган. - Бедный мальчик, а он был славный: сумасброд, конечно, и чепухи много болтал со своими стихами да поэзией, а все-таки добрый и смелый, он мне нравился... и я ему нравилась, - добавила она тихо, не переставая тереть туфлю.
   - Что же вы за него не идете, раз он вам так правится? - спросил Бауз не без злости. - Он моложе вас всего на каких-нибудь десять лет. Может, его матушка сменит гнев на милость, и тогда вы будете жить в Фэрокс-Парке и есть досыта. Почему бы вам не сделаться леди? Я бы по-прежнему играл на скрипке, а генерал стал бы жить на свою пенсию. Почему вы за него не идете? Вы же ему нравитесь.
   - Есть и еще кое-кто, кому я нравлюсь, и тоже без денег, Бауз, только лет побольше, - наставительно произнесла мисс Милли.
   - Верно, черт возьми, - с горечью подтвердил Бауз. - И лет побольше, и денег нет, а уж ума и подавно.
   - Дураки бывают и старые и молодые. Я от вас это сколько раз слышала, чудак вы этакий, - сказала гордая красавица, бросив на него понимающий взгляд. - Раз Пенденнису не на что жить, о замужестве и разговору быть не может. Вот вам и весь сказ.
   - А мальчик? - спросил Бауз. - Ей-богу, мисс Костиган, вы готовы выкинуть человека, как рваную перчатку.
   - Что-то вы мудрите, Бауз, - невозмутимо отвечала мисс Фодерингэй, принимаясь за вторую туфлю. - Будь у него хоть половина тех двух тысяч, что ему подарил мой папаша, или хоть четверть, я бы за него пошла. Но что проку связываться с нищим? Мы и без того бедны. И зачем мне переезжать в дом к какой-то старой леди, когда она, может быть, и сердитая, и скупая, и стала бы попрекать меня каждым куском? (Время обедать, а Сьюки еще и на стол не накрыла!) А подумайте, - добавила мисс Костиган без тени жеманства, - вдруг прибавление семейства, что тогда? Да мы бы и того не имели, что сейчас имеем.
   - Золотые твои слова, Милли, голубка, - поддакнул капитан.
   - Ну вот и конец разговорам про миссис Артур Пенденнис из Фэрокс-Парка, супругу члена парламента, - сказала Милли, смеясь. - И не будет ни кареты, ни лошадей, про которые вы все толковали, папаша. Но это уж вы всегда так. Стоит мужчине на меня посмотреть, и вы воображаете, что он мечтает на мне жениться, а если на нем хороший сюртук, вы воображаете, что он богат, как Кроз.
   - Как Крез, - поправил мистер Бауз.
   - Извольте, пусть будет по-вашему. Я о том говорю, что папаша за последние восемь лет уже раз двадцать выдавал меня замуж. Разве не должна я была стать миледи Полдуди, владетельницей замка Устритаун? А в Портсмуте был моряк, капитан, а в Нориче старый лекарь, а здесь, прошедший год, проповедник-методист, да мало ли еще их было? И как вы ни старайтесь, а скорее всего я так до самой смерти и останусь Милли Костиган. Так, значит, у Артура нет денег? Бедный мальчик! Оставайтесь с нами обедать, Бауз: будет мясной пудинг, прямо объеденье.
   "Неужто она уже спелась с сэром Дерби Дубсом? - подумал Бауз, непрестанно следивший за ней и взглядом и мыслями. - Женские уловки непостижимы, но навряд ли она так легко отпустила бы этого мальчика, не будь у нее на примете кого-нибудь другого".
   Читатель, верно, заметил, что мисс Фодерингэй, хоть и не отличалась разговорчивостью и отнюдь не блистала в беседах о поэзии, литературе и изящных искусствах, в домашнем кругу рассуждала без стеснения и даже вполне здраво. Романтической девицей ее не назовешь; и в литературе она была не так чтобы сильна: с того дня, как она оставила сцену, она не прочла ни строчки Шекспира, да и в ту пору, когда украшала собою подмостки, ничего в нем не смыслила; но насчет пудинга, переделки платья или же личных своих дел она всегда знала, что думать, а так как на суждения ее не могла повлиять ни богатая фантазия, ни страстная натура, то обычно они бывали достаточно разумны. Когда Костиган за обедом пытался уверить себя и других, что слова майора касательно Неновых финансов - не более как выдумка старого лицемера, имеющая целью вынудить их первыми расторгнуть помолвку, - мисс Милли ни на минуту не допустила такой возможности и прямо сказала отцу, что он сам ввел себя в заблуждение, а бедный маленький Пен и не думал их надувать, и ей от души жалко его, бедняжку. Притом она пообедала с отменным аппетитом - к великому восхищению мистера Бауза, безмерно ее почитавшего и презиравшего, и они втроем обсудили, как лучше всего положить конец этой любовной драме. Костиган, когда ему подали послеобеденную порцию виски с водой, раздумал дергать майора за нос и уже готов был во всем покориться дочери и принять любой ее план, лишь бы миновал кризис, который, как она понимала, быстро приближался.
   Пока Костнган носился с мыслью, что его оскорбили, он рвался в бой, грозил изничтожить и Пена и его дядюшку; теперь же, как видно, мысль о встрече с Пеном его страшила и он спросил, что же им, черт побери, сказать мальчишке, если он не откажется от своего слова, а они свое обещание нарушат.
   - А вы не знаете, как отделываться от людей? - сказал Бауз. - Спросите женщину, они это умеют.
   И мисс Фодерингэй объяснила, что это очень просто, легче легкого:
   - Папаша напишет Артуру, чтобы узнать, сколько он мне положит, когда женится, и вообще спросит, какие у него средства. Артур ответит, и все окажется так, как сказал майор, за это я ручаюсь. А тогда папаша опять напишет и скажет, что этого мало и лучше помолвку расторгнуть.
   - И вы, конечно, добавите несколько прощальных строк насчет того, что всегда будете считать его своим другом, - сказал мистер Бауз, бросив на нее презрительный взгляд.
   - Ну конечно, - подтвердила мисс Фодерингэй. - Он очень порядочный молодой человек. Будьте так добры, передайте мне соль. Орешки вкусные прямо объеденье.
   - Вот и за нос никого не придется тянуть, верно, Кос? Жалость-то какая!
   - Видно, что так, - отвечал Костиган и с горя потер собственный нос указательным пальцем. - А как быть со стихами и письмами, Милли, голубка? Придется их отослать.
   - Паричок дал бы за них сто фунтов, - с насмешкой ввернул Бауз.
   - И верно, - сказал капитан Костиган, которого не трудно было поймать на удочку.
   - Папаша! - сказала мисс Милли. - Ну как можно не отослать бедному мальчику его письма? Я этого не позволю, они мои. Они очень длинные, и в них много всякой чепухи, и латыни, и половину я в них не понимаю... да я и не все их читала; но когда будет нужно, мы их отошлем.
   И, подойдя к буфету, мисс Фодерингэй достала из ящика номер "Хроники графства", в котором были помещены пламенные стихи Пена по случаю исполнения ею роли Имогены. Отложив диет с этими стихами (как и все актрисы, мисс Фодерингэй хранила похвальные отзывы о своей игре), она в остальные завернула Пеновы письма и стихи, мечты и чувства, и перевязала их бечевкой аккуратно, как пакет с сахаром.
   Проделала она это без малейшего волнения. Какие часы провел юноша над этими бумагами! О какой любви в тоске, о какой простодушной вере и стойкой преданности, о скольких бессонных ночах и горячечных грезах могли бы они рассказать? Она перевязала их, словно пакет с провизией, потом как ни в чем не бывало уселась заваривать чай; а Пен в десяти милях от ее дома изнывал по ней и молился на ее образ.
   Глава XIII
   Кризис
   Майор Пенденнис ушел от капитана Костигана в таком бешенстве, что к нему и подступиться было страшно, "Наглый ирландский бродяга! - думал он. Посмел угрожать мне! Посмел намекнуть, что из милости разрешит своим чертовым Костиганам породниться с Пенденнисами! И он же мне пошлет вызов! А что, я, ей-богу; не прочь, лишь бы он нашел какое-нибудь подобие джентльмена, с кем его передать. Да нет, куда там! Что скажут люди, ежели узнают, что я дрался на дуэли с пьяным шутом, что я замешан в скандале из-за какой-то актрисы!" И на расспросы пастора Портмена, которому не терпелось узнать, чем кончился бой с драконом, мистер Пенденнис, умолчав о неприличном поведении генерала, сказал только, что дело это очень неприятное и каверзное и что оно еще далеко не закончено.
   Наказав пастору и его супруге ничего не рассказывать в Фэроксе, он возвратился в гостиницу и там выместил свой гнев на мистере Моргане "ругался на чем свет стоит, аж чертям тошно", как сообщил сей примерный слуга лакею мистера Фокера, с которым они вместе обедали в задней комнате "Джорджа".
   Лакей передал эту новость своему хозяину, и мистер Фокер, который только что покончил с утренним завтраком (было около двух часов пополудни), вспомнил, что следовало бы узнать, как прошла встреча двух его знакомцев, справился, в каком номере остановился майор, и через минуту, как был, в парчовом шлафроке, уже стучал в его дверь.
   Майору Пенденнису необходимо было уладить кое-какие арендные дела вдовы, а для сего посоветоваться со старым мистером Тэтемом, стряпчим, который имел в Клеверинге отделение своей конторы и наезжал туда вместе со своим сыном раза три в неделю, по базарным и прочим дням. С этим-то джентльменом и совещался майор Пенденнис, когда в дверях показался великолепный шлафрок и вышитая феска мистера Фокера.
   Увидев, что майор вместе с почтенным седым стариком склонился над какими-то документами, скромный юноша хотел было удалиться и уже произнес: "Ох, прошу прощенья, вы заняты, зайду попозже..." - но майор Пенденнис с улыбкой попросил его войти, и мистер Фокер, сняв свою феску (расшитую руками любящей матери), вступил в комнату, кланяясь обоим джентльменам и любезно им улыбаясь. Мистеру Тэтему в жизни не доводилось лицезреть столь роскошного видения, как этот парчовый юноша, что уселся в кресле, раскинув ярко-алые полы, и устремил на майора и стряпчего взгляд, исполненный прямодушия и доброжелательства.
   - Вам как будто нравится мой шлафрок, сэр, - обратился он к мистеру Тэтему. - Не правда ли, миленькая вещица? Красиво, но ничего кричащего. А вы как живете-можете, майор Пенденнис, как ваши делишки, сэр?
   Наружность и повадки Фокера способны были развеселить даже инквизитора, и морщины под париком Пенденниса разгладились.
   - Я виделся с этим ирландцем (мой друг мистер Тэтем посвящен во все дела семьи, при нем можно говорить свободно), но беседой нашей, признаюсь, не вполне доволен. Он не желает верить, что мой племянник беден; говорит, что мы оба лжем; на прощанье сделал мне честь намекнуть, что я трус. Когда вы постучали, у меня даже мелькнула мысль, что это, возможно, его секундант, - вот каковы мои делишки, мистер Фокер.
   - Уж не тот ли это ирландец, отец актрисы? - воскликнул мистер Тэтем. (Он был сектантом и в театры не ходил.)
   - Отец актрисы, он самый. А вы слышали, какого дурака свалял мой племянник? - И майору пришлось посвятить стряпчего в сердечные дела Пена, причем мистер Фокер очень к месту вставлял свои замечания, как всегда, весьма фамильярного свойства.
   Тэтем только диву давался. Эх, зачем миссис Пенденнис не вышла замуж за какого-нибудь солидного человека - мистер Тэтем был вдовец, - этим она спасла бы сына от гибели! О дочери мистера Костигана и говорить нечего одно слово: актриса. Тут мистер Фокер возразил, что и в балаганах (так он назвал храм муз) ему встречались отличнейшие люди. Ну что ж, возможно, будем надеяться, что так, но отца он, мистер Тэтем, знает лично, это самый настоящий проходимец и пьяница, шатается по кабакам и бильярдным, всем задолжал.
   - Я-то понимаю, майор, почему он отказался прийти ко мне в контору проверить ваши сведения. Мы можем привлечь его к суду, его и еще одного подозрительного субъекта, из актеров, за вексель, выданный мистеру Скиннеру - это один здешний торговец, вина и бакалея, очень почтенный человек и член Общества друзей. Этот Костиган приходил к мистеру Скиннеру и плакал, плакал горючими слезами у него в лавке, сэр, - мы и не стали передавать дело в суд, все равно с них ничего не взыщешь.
   Пока мистер Тэтем говорил, в дверь опять постучали, и в комнате появился рослый мужчина в поношенном сюртуке с галунами; в руке он держал письмо, на котором растеклась большая красная печать.
   - Могу я поговорить с майором Пенденнисом? - начал он басом. - Мне надобно сказать вам несколько слов с глазу на глаз, сэр. У меня к вам поручение от моего друга, капитана Костигана... - Но тут он осекся, смешался, побледнел: он увидел румяную, хорошо ему памятную физиономию мистера Тэтема.
   - Дальше, Гарбетс, дальше! - в восторге закричал мистер Фокер.
   - Батюшки мои, вот и вторая подпись на векселе! - сказал мистер Тэтем. - Да куда же вы, сэр, погодите!
   Но Гарбетс, весь побелев, как Макбет при виде призрака Банко, пробормотал что-то невнятное и обратился в бегство.
   От мрачности майора не осталось и следа, он громко расхохотался. Примеру его последовал и мистер Фокер, проговоривший сквозь смех: "Вот это здорово!" - и мистер Тэтем, хотя по профессии своей он был человек серьезный.
   - Думаю, что дуэли не будет, майор. - сказал Фокер и тут же стал передразнивать трагика. - А если будет, так этот джентльмен... Тэтем?.. рад с вами познакомиться, мистер Тэтем... может послать приставов, чтобы ровняли противников.
   Мистер Тэтем пообещал, что так и сделает. Майор, отнюдь не огорченный столь нелепым окончанием ссоры, сказал мистеру Фокеру:
   - Вы, сэр, как нарочно, появляетесь в нужную минуту, чтобы привести меня в хорошее расположение.
   А мистеру Фокеру суждено было в тот день оказать семейству Пенденнисов и еще одну услугу. Мы уже говорили, что он был вхож к капитану Костигану, и ближе к вечеру он надумал заглянуть к нему и послушать, как сам генерал опишет свой утренний разговор с мистером Пенденнисом. Капитана дома не оказалось. Дочь отпустила, вернее, даже выпроводила его в гостиницу "Сорока", где он в эту минуту, скорее всего, бахвалился, что наморен убить некоего злодея; ибо он не только был храбр, но всегда помнил об этом и любил, так сказать, прогуливать свою храбрость на людях.