Страница:
Привратник указал им причудливую старую башню в углу двора - вход в квартиру мистера Бака, и они пересекли квадратный двор, который с этого часа навсегда запечатлелся в памяти Пена. Красивый фонтан, окруженный ровными газонами; справа - высокие окна и контрфорсы часовни; вход в столовую, осененный грушевидным фонарем и трехгранным оконным выступом; квартира ректора, откуда он появлялся, внушительно шурша шелковой мантией; вытянутый вдоль двора жилой корпус, стены которого приятно разнообразили резные каменные трубы, серые башенки и забавные мансарды - все это глаза Пена впитывали с жадностью первого знакомства, а майор Пенденняс обозревал невозмутимо, как человек, чья душа равнодушна к живописным картинам, а глаза несколько утомлены блеском тротуаров на Пэл-Мэл.
Наиболее знаменит в Оксбриджском университете колледж св. Георгия со своими четырьмя квадратными дворами, с великолепной столовой и садом; и студенты его носят мантии особенного покроя и не прочь подчеркнуть свое превосходство над всеми прочими молодыми людьми. По сравнению с этой огромной обителью примыкающий к ней маленький колледж св. Бонифация - не более как скромная келья. Однако он всегда занимал почетное место в анналах университета. Здесь царит прекрасный тон; лучшие семьи некоторых графств с незапамятных времен отдают сюда своих отпрысков; колледж располагает хорошими приходами, охотно предоставляет окончившим возможность для научной работы, на долю здешних студентов досталось немало университетских отличий; лодка их занимает третье место в гонках; хор певчих у них не хуже, чем у св. Георгия, а эль - лучший во всем Оксбридже. В старинной, обшитой дубом столовой, вокруг статуи св. Бонифация работы Рубийака (святой, склонившись над столом преподавателей, безмятежно благословляет отменные яства, которыми их кормят), висят портреты многих прославленных питомцев колледжа. Здесь и ученый доктор Гридл, пострадавший в дни Генриха VIII, и архиепископ Буш, по чьему повелению он был сожжен; и лорд верховный судья Хикс; и герцог Сент-Дэвидс, кавалер ордена Подвязки, канцлер университета и член сего колледжа; и поэт Спротт, чьей славой колледж по праву гордится; и доктор Блог, бывший ректор колледжа и друг доктора Джонсона, приезжавшего сюда к нему в гости, и другие юристы, ученые, богословы - портреты одних смотрят на вас со стен трапезной, а гербы других сияют золотом и лазурью, изумрудом и яхонтами в высоких стрельчатых окнах. Почтенный повар св. Бонифация - один из искуснейших артистов во всем Оксбридже, а вино подается в комнату преподавателей в изобилии и притом самого высокого качества.
Вот в этот-то отнюдь не худший уголок академической рощи проник теперь Пен под руку со своим опекуном, и, быстро отыскав квартиру мистера Бака, они были приняты этим джентльменом весьма любезно.
Он уже получил от доктора Портмена сведения касательно Пена, о чьем семействе, состоянии и личных достоинствах добрый пастор отзывался с горячим одобрением. В своем письме он утверждал, что Артур - "молодой человек, владеющий землей и немалым состоянием, принадлежащий к одной из древнейших фамилий Англии и наделенный характером и талантами, благодаря которым он, при надлежащем руководстве, несомненно, станет гордостью колледжа к всего университета". Не удивительно, что после таких рекомендаций преподаватель принял юношу и его опекуна с большой сердечностью, предложил последнему отобедать в столовой колледжа, где он будет иметь удовольствие увидеть своего племянника в мантии, за студенческим столом, пригласил обоих после обеда к себе на стакан вина и, памятуя о том, в сколь благоприятном свете был ему представлен мистер Артур Пенденнис, сказал, что будет рад отвести ему лучшие во всем колледже комнаты, которые, по счастью, только что освободил один из привилегированных студентов. Когда преподаватель колледжа дает себе труд быть вежливым, нелегко найти человека более учтивого. Погруженные в свои книги, оторванные от мира серьезностью своих занятий, ученые эти мужи изъясняются с величественной изысканностью, которая, шурша, облекает их подобно парадной мантии. Не каждый день и не для каждого одеваются они в эти шелка и парчу.
Распростившись с мистером Баком в его кабинете, наши джентльмены вышли в приемную, или комнату для занятий, - большую, устланную турецким ковром и увешанную превосходными гравюрами и картинами в богатых рамах; здесь их уже дожидался слуга мистера Бака, а с ним - человек, державший в руках несколько мантий и целый мешок шапок, из которых Пен волен был выбрать любую себе по вкусу, причем слуге, очевидно, полагалось вознаграждение, соразмерное оказанной им услуге. Сердце у мистера Пена запрыгало от радости, когда суетливый портной примерил на него мантию и объявил, что она сидит как нельзя лучше; а красивую шапку он надел сам, немножко набекрень - так носил ее мистер Фиддиком, самый молодой из учителей в школе Серых монахов. В таком наряде он с удовольствием оглядел себя в одном из высоких зеркал, украшавших приемную мистера Бака: ибо многие наставники молодежи, несмотря даже на духовный сан, гнушаются зеркалами не более, чем светские дамы, и так же заботятся о своей наружности, как любая представительница прекрасного пола.
Затем Дэвис, слуга, с ключами в руках повел майора и Пена, приятно смущенного своим академическим обличьем, через двор, в квартиру, которую новичку предложено было занять за отъездом мистера Спайсера. Комнаты оказались очень удобные, с толстыми потолочными балками, высокими панелями и небольшими окошками в глубоких амбразурах. Мистер Спайсер не увез свою мебель, она уже была оценена и продавалась, и майор Пенденнис решил купить ее для Пена, однако, смеясь, отказался включить в покупку шесть гравюр на спортивные сюжеты и четыре группы танцовщиц в газовых юбочках, составлявшие художественную коллекцию предыдущего жильца, да Пен и сам отнюдь не жаждал их приобрести.
Затем они пошли в столовую, где Пен обедал, сидя среди таких же, как он, новичков, а майор - за поперечным столом, вместе с начальством колледжа и другими опекунами и отцами, привезшими своих подопечных в Оксбридж; а после обеда они попили вина у мистера Бака; а затем пошли в часовню, и майор поместился на возвышении, откуда ему хорошо был виден ректор в резном кресле под органом: этот джентльмен, ученый доктор Донн, сидел во всем своем великолепии, раскрыв перед собой большущий молитвенник - воплощение горделивого благочестия и строгой набожности. Все новички вели себя смирно и почтительно, а вот негодник Фокер, который к тому же сильно запоздал, и несколько его товарищей, к ужасу Пена, не переставали хихикать и болтать, точно находились не в церкви, а в опере.
В ту ночь Пен долго не мог уснуть в своей комнате в гостинице, так ему хотелось поскорее зажить студенческой жизнью и перебраться в новое свое жилище. О чем он думал, ворочаясь с боку на бок? О матери ли, этой святой душе, чья жизнь была отдана ему без остатка? Да, будем надеяться, что немножко он думал и о ней. Или о мисс Фодерингэй. своей любви до гроба, из-за которой он провел столько бессонных ночей, познал столько мук и тоски? Он легко краснел, и, будь вы в ту ночь в его комнате и не будь свеча погашена, вы могли бы увидеть, как он снова и снова заливался краской, разражаясь бессвязными сетованиями по поводу злосчастного своего увлечения. Уроки дядюшки не прошли для него даром; туман страсти, застилавший ему глаза, рассеялся, теперь он видел Эмили в истинном свете. Подумать, что его, Пенденниса, пленила, а потом бросила такая женщина! Что он снизошел до нее и сам же оказался втоптан в грязь! Что было время, и совсем еще недавно, когда он готов был иметь Костигана своим тестем!
"Бедняга Сморк! - неожиданно рассмеялся Пен. - Нужно ему написать, утешить его. Да он не умрет от любви, ха-ха-ха!" Если бы майор не спал, он мог бы услышать за стеной немало подобных восклицаний, вырывавшихся у Пена в течение этой первой беспокойной ночи, проведенной в Оксбридже.
Может быть, юноше, наутро вступающему в битву жизни, подобало провести эти часы в иного рода бдении; но суетность в лице самовлюбленного опекуна уже завладела Пеном, и те, кого интересует его характер, не могли не заметить, что это был человек не только очень горячий, но и очень слабый, не только очень прямой, но и очень тщеславный, и при всем своем великодушии достаточно себялюбивый, а также довольно-таки непостоянный, как и все, для кого главное в жизни - удовлетворение собственных желаний.
За шесть месяцев, отданных страсти, Пен сильно повзрослел. Пропасть легла между Пеном - жертвой любви и невинным восемнадцатилетним юношей, только мечтавшим о ней; и эта опытность, к которой затем присоединилось и высокомерие и врожденная властность, давали Артуру Пенденнису превосходство над молодыми людьми, в чьем обществе ему теперь предстояло жить.
Утро они с дядюшкой провели очень приятно, покупая все, чего не хватало Пену в его новом жилище. Посуда и бокалы у мистера Спайсера оказались безнадежно разрозненны, лампы разбиты, а книжные полки не могли вместить и половины содержимого тех ящиков, что стояли в сенях фэрокского дома, дожидаясь отправки по адресу, написанному рукою бедной Элен,
Спустя несколько дней эти заботливо упакованные ящики прибыли по назначению. Читая надписи, сделанные любимым, знакомым почерком, Пен растрогался и аккуратно разместил по полкам книги - своих старых друзей, и белье, отобранное матерью из семейных запасов, и банки с вареньем, которые маленькая Лора увязала в сено, и прочие нехитрые подарки из родительского дома.
Глава XVIII
Пенденнис от Бонифация
Нельзя сказать, чтобы наш Пен грустил, прощаясь со своим ментором через два дня после прибытия в Оксбридж; да и сам майор был очень рад, что выполнил свою обязанность и покончил с этим. Более трех месяцев своего драгоценного времени потратил этот мученик майор на племянника. Доводилось ли какому-нибудь эгоисту идти на большую жертву? Много ли вы знаете людей или майоров, способных на такое? Ради чести человек готов сложить голову или подвергнуть себя смертельной опасности, но мало что заставит ого отказаться от привычных удобств и любимых занятия. Не многие из нас выдержат такое испытание. Так воздадим же майору должное за его поведение в последние три месяца и признаем, что он имеет полное право радоваться заслуженному отдыху. Фокер и Пен усадили его в дилижанс, причем Фокер дал кучеру наставление особенно заботиться об этом джентльмене. Старший Пеяденнис, вполне довольный тем, что оставляет племянника в обществе молодого человека, который введет его в лучшие университетские круги, умчался в Лондон, оттуда с Челтнем, а из этого курорта стал совершать наезды в загородные дома тех из своих знатных друзей, что не уехали за границу и могли предложить ему приятную беседу и охоту на фазанов.
Мы не намерены подробно описывать годы ученья молодого Пена. Увы, жизнь наших студентов не всегда и позволительно описывать. Это очень прискорбно. Но скажите, а ваше жизнеописание бумага выдержит? Вас это, вероятно, мало заботит, была бы так называемая честь не запятнана. Женщины - чистые создания, мужчины - нет. Женщины самоотверженны, мужчины - нет. И я не хочу сказать, что бедный Артур Пенденнис был хуже своих ближних, нет, но только ближние-то его были большею частью плохи. Давайте честно признаем хотя бы это. Можете вы насчитать среди своих знакомых десяток безупречных людей? Мой круг знакомых достаточно широк, но десяти святых в нем не найдется.
В течение первого семестра мистер Пен довольно прилежно посещал занятия и классическими предметами и математикой; но затем, убедившись, что к точным наукам ому недостает склонности или таланта, - а может быть, и раздосадованный тем, что его с легкостью затыкали за пояс какие-то неотесанные юнцы, даже не носившие штрипок на панталонах, дабы скрыть свои до неприличия грубые башмаки и чулки, - он перестал посещать эти занятия и сообщил своей родительнице, что решил отныне посвятить себя изучению греческой и римской литературы.
Миссис Пенденнис, со своей стороны, была вполне довольна, что ее ненаглядный мальчик занимается теми науками, которые ему более всего по душе, и только умоляла его не перетруждаться, чтобы не подорвать свое здоровье: разве не бывало так, что молоденькие студенты заболевали от переутомления мозговой горячкой и безвременно гибли, не протянув и половины курса? А Пену, который и всегда-то был хрупким и болезненным, и вовсе не должно, как она справедливо замечала, поступаться здоровьем ради каких бы то ни было соображений, а тем более ради отличий и почестей. Пен, хоть и не чувствовал, что его подтачивает смертельный недуг, охотно обещал своей маменьке не засиживаться над книгами допоздна и держал свое слово с твердостью, которой ему в некоторых других случаях жизни, пожалуй, недоставало.
Со временем он стал замечать, что и совместные занятия классическими предметами приносят ему мало пользы. На математике товарищи казались ему слишком учены, а здесь - слишком тупы. Мистер Бак не блещет познаниями - в школе многие из старших учеников и то знали больше; может, он и набрался кое-каких скучных сведений относительно метра и синтаксиса того или иного куска из Эсхила или Аристофана, но в поэзии смыслит не больше, чем миссис Биндж, которая стелет студентам постели; и Пену наскучило сообща разбирать несколько строк пьесы, которую он один мог прочесть в десять раз быстрее. Он начал понимать, что единственный подлинно полезный вид занятий - это самостоятельное чтение, и сообщил своей маменьке, что впредь будет гораздо больше читать один, а на людях - гораздо меньше. Миссис Пенденнис понимала в Гомере не более, чем в алгебре, однако же и этот план Пена вполне одобрила и не сомневалась, что заслуги ее сыночка будут по достоинству оценены.
На Рождество Пен не приехал домой, чем несколько огорчил свою матушку, а также Лору, мечтавшую, что он построит ей снежную крепость, такую, как три года назад. Но леди Агнес Фокер пригласила его в Логвуд, где ставили любительский спектакль и среди гостей было несколько человек, общение с которыми майор Пенденнис считал для своего племянника совершенно необходимым. Правда, последние три недели вакаций Пен провел дома, и Лора могла убедиться, сколько у него новых нарядов, а мать - порадоваться тому, как он похорошел и возмужал.
На Пасху он домой не явился; когда же приехал на летние вакации, гардероб его оказался еще богаче; по утрам он носил удивительные куртки с диковинными пуговицами, по вечерам - роскошные бархатные жилеты с вышитыми шейными платками и тончайшее белье. Заглянув как-то в его спальню, Лора увидела прехорошенький несессер, отделанный серебром, и множество чудесных булавок и перстней. И новые французские часы на золотой цепочке сменили старый брегет со связкой брелоков, когда-то свисавший из кармашка Джона Пенденниса, который столько раз проверял пульс у своих больных по его секундной стрелке. Всего год назад Пен мечтал об этих часах, ему казалось, что великолепней их нет на всем свете; и перед самым его отъездом в колледж Элен достала их из своей шкатулки с драгоценностями (где они пролежали незаведенные с кончины ее мужа) и отдала Пену, сопроводив подарок напоминанием о добродетелях Джона Пенденниса и кратким предостережением касательно пустой траты времени. Теперь Пен заявил, что эти замечательные надежные часы вышли из моды, и даже сравнил их с грелкой для постели, что Лора сочла совсем уже непочтительным; он оставил их в ящике комода вместе с парой заношенных лимонно-желтых перчаток, несколькими шейными платками, впавшими в немилость, и другими, самыми первыми часами, о которых уже упоминалось на этих страницах. Про старую нашу приятельницу Ребекку Пен заявил, что она мала для его веса, и сменял ее на более сильную лошадь, за которую ему пришлось порядочно приплатить. Миссис Пенденнис дала ему эти деньги; а Лора плакала, когда Робекку уводили со двора.
И еще Пен привез большой ящик сигар от Фадсона, Оксфорд-стрит; были там "Колорадо", "Афранчесадо", "Телескопио" и прочие заморские марки, и Пен завел привычку курить их не только на конюшне и возле теплиц, где это было полезно для растений, но и у себя в кабинете, что поначалу очень не понравилось его матушке. Однако он объяснил, что пишет стихи на конкурс и без сигары сочинять не может, и тут же привел строки покойного лорда Байрона во славу курения. Поскольку он курил с такой благой целью, Элен, разумеется, не могла ему это запретить; мало того, войдя однажды в кабинет, где трудился Пен (он изучал только что опубликованный роман - ведь знакомство с изящной словесностью, как иностранной, так и отечественной, входит в обязанность студента), - повторяем, войдя однажды к Пену и застав его за этой работой, Элен, чтобы не утруждать его, сама сходила в его спальню за сигарницей и спичками, вложила сигару ему в рог и поднесла огня. Пен рассмеялся и поцеловал руку матери, склонившейся над ним из-за дивана.
- Милая моя матушка, - сказал он, - вы, верно, и дом бы сожгли, кабы я вас о том попросил!
Очень возможно, что мистер Пен был прав, и неразумная эта женщина в самом деле исполнила бы любую его прихоть.
Наряду с произведениями английской "изящной словесности", которые поглощал сей прилежный студент, он привез и немало образчиков изящной литературы наших соседей - французов. Заглянув в эти книги, Элен прочла в них такое, что только глаза раскрыла от изумления; однако Пен растолковал ей, что книги эти писал не он, а чтобы не забыть французский язык, ему просто необходимо знакомиться с новейшими писателями и читать знаменитого Поль де Кока для него столь же непременная обязанность, как изучать Свифта или Мольера. И миссис Пенденнис, недоуменно вздохнув, смирилась. Но мисс Лоре было запрещено и близко подходить к этим книгам - об этом ее предупредили и растревоженная Элен, и строгий моралист мистер Артур Пенденнис: хотя сам он и вынужден был изучать все виды литературы, дабы образовать свой ум и совершенствовать слог, однако он никак не мог рекомендовать такое чтение юной девице, предназначенной для совсем иных занятий.
За летние каникулы мистер Пен прикончил остатки кларета, запасенного его отцом, - того самого, о котором сын как-то сказал, что, выпей его хоть целую бочку, голова не заболит; и выписал новую партию от "своих виноторговцев" Бинни и Латама, Марк-лейн, Лондон: этих поставщиков указал ему пастор Портмен, когда советовал захватить с собой в колледж немного портвейна и хереса. "Вам придется время от времени угощать вином ваших товарищей, - сказал тогда заботливый пастор. - В мое время это было принято. Так мой вам совет - пользуйтесь услугами какой-нибудь солидной лондонской фирмы, это лучше, чем иметь дело с оксбриджскими торговцами - у тех и вино, сколько мне помнится, отвратительное и цены непомерные". Следуя этому совету, послушный юноша и сделался постоянным покупателем Бинни и Латама.
И вот теперь, заказывая пополнение для погребов Фэрокса, он намекнул своим поставщикам, что заодно с новым счетом они могут прислать ему и другой - за поставки в Оксбридж. Бедную Элен сумма этих счетов привела в ужас. Но Пен посмеялся над ее старомодными понятиями, сказал, что все теперь пьют кларет и шампанское, и вдова в конце концов заплатила, смутно сознавая, что ее хозяйственные расходы значительно возросли и что едва ли ее скромного дохода хватит на их покрытие. Но ведь расходы эти не постоянные. Пен всего-то проводит дома по нескольку недель на каникулах. А без него они с Лорой могут и поэкономничать. Пока он здесь, так не хочется ему в чем-нибудь отказывать!
Надобно сказать, что Артур все это время получал щедрое содержание намного щедрее, чем сыновья гораздо более богатых родителей. Еще давным-давно бережливый и любящий Джон Пендевнис, всегда лелеявший мечту дать сыну университетское образование, которого сам он не получил из-за безрассудства своего отца, начал откладывать деньги на счет, который он назвал Фонд образования Артура. Как обнаружили душеприказчики, в его книгах из года в год значились записи - в Ф. О. А.; после его кончины и до поступления Пена в колледж вдова еще не раз пополняла этот фонд, так что ко времени его отъезда в Оксбридж сумма накопилась немалая. Пусть получает порядочное содержание, решил майор Пенденнис; пусть вступит в свет как джентльмен и сразу займет свое место среди людей знатных и богатых; удержаться ил этом месте - это уж его дело. Урезывать юношу во всем, давать ему меньше, чем имеют его товарищи, - куда как неполитично. Придет время, и Артуру нужно будет самому пробивать себе дорогу. А пока поможем ему приобрести нужных друзей и джентльменские привычки, вооружим его для предстоящей борьбы. Вероятно, майор высказывал эти либеральные взгляды и потому, что они были вполне справедливы, и потому, что деньги, о которых шла речь, были не его, а чужие.
Таким образом Пен, единственный сын почтенного землевладельца, молодой человек с наружностью и манерами джентльмена, получавший из дома хорошее содержание, казался персоной намного более значительной, нежели был на самом деле; и в Оксбридже все, от начальства до студентов и поставщиков, видели в нем светского денди и аристократа. Держался он смело, открыто, пожалуй, немного дерзко, как и подобает благородному юноше. На деньги не скупился и, видимо, не ощущал в них недостатка. Любил повеселиться и очень неплохо пел. Лодочные гонки в то время еще не были столь важной принадлежностью университетской жизни, какой они, судя по рассказам, стали в наши дни; более фешенебельными тогда считались верховые лошади и коляска цугом. Пен хорошо ездил верхом, на охоте красовался в алом камзоле и, хотя ни этой забавой, ни иными не увлекался без меры, все же сумел изрядно задолжать Найлу, содержателю конюшен, и много кому еще. Вкусы его были до крайности разнообразны. Он обожал книги: пастор Портмен; научил его ценить редкие издания, а любовь к красивым, - переплетам подсказал ему собственный вкус. И надо поражаться, сколько золотых обрезов, мраморных форзацев и тисненых заглавий книгопродавцы и переплетчики нагромоздили на Пеновы полки. Он неплохо разбирался в изящных искусствах и особенно любил хорошие гравюры не каких-нибудь французских танцовщиц и скаковых лошадей, составлявших усладу его нетребовательного предшественника мистера Спайсера, но Рембрандта, и Стрейнджа, и Уилки раннего периода; и эти-то произведения вскоре появились на стенах его комнат, после чего он окончательно прослыл человеком необычайно тонкого вкуса. О его пристрастии к булавкам, перстням и нарядам мы уже упоминали, и нужно сознаться, что в университетские годы мистер Пен отчаянно франтил и всячески украшал свою особу. Он сам и его изысканные друзья одевались не менее тщательно, отправляясь друг к другу обедать, чем иной мужчина, вознамерившийся покорить женское сердце. Поговаривали, что Пен носил перстни поверх лайковых перчаток, хотя сам он это отрицает; но на какие только безрассудства не способна молодежь в своем простодушном самодовольстве? Что он купался в надушенной ванне - это доподлинно известно, причем; сам он объяснял, что делал это после того, как общался в столовой с людьми низкого звания.
Когда мисс Фодерингэй достигла вершины своей лондонской славы и было напечатано множество ее портретов, Пен, бывший в то время на втором курсе, повесил один такой портрет у себя в спальне и поведал своим ближайшим друзьям, как сильно, как страстно, как безумно он некогда любил эту женщину. Под большим секретом он показывал им стихи, которые посвящал ей, и когда он вспоминал эти роковые месяцы и описывал пережитые муки, чело его мрачнело, глаза сверкали, а грудь вздымалась от волнения. Стихи переписывали, они ходили по рукам, вызывая и насмешки и восторги. Ничто так не возвышает юнца в глазах других юнцов, как ореол романтической страсти. Возможно, в ней всегда есть нечто возвышенное, а люди очень молодые почитают ее геройством, и Пен стал героем. Рассказывали, что он чуть не покончил с собой, что он дрался на дуэли с каким-то баронетом. Новички показывали его друг другу. Когда он в сопровождении своей свиты часа в два пополудни выходил из колледжа прогуляться, на него стоило посмотреть. Одетый с иголочки, он бросал томные взгляды на юных леди, которые, знакомясь с местными достопримечательностями, ходили по улицам под руку с гордыми и счастливыми студентами, и высказывался касательно их наружности и туалетов самоуверенным тоном многоопытного критика. Многие питомцы св. Бонифация вспоминали, что появляться на людях в обществе Пенденниса бывало для них так же лестно, как для некоторых из нас - пройтись по Пэл-Мэл в обществе герцога. Пен и проктор раскланивались при встречах как два равных носителя власти, и студенты уже теряли представление о том, который из них выше.
Словом, на втором году Артур Пенденнис сделался в университете одной из самых модных фигур. Любопытно, как легко молодежь бывает восхищена и как бездумно предана. Она тянется к вожаку: дивится на него, любит его, подражает ему. Каждый, кто не лишен сердца, испытал, вероятно, в юности такое чувство преклонения перед сверстником. У Пена была в Оксбридже своя школа, своя кучка верных друзей и свои соперники. Когда стало известно, что Пенденнис от Бонифация заказал себе шейный платок из пунцового атласа, на Главной улице в ту же неделю появилось не менее двух десятков пунцовых атласных платков; а ювелир Саймон продал однажды двадцать четыре дюжины булавок такого же образца, какой выбрал в его магазине мистер Пенденнис.
Наиболее знаменит в Оксбриджском университете колледж св. Георгия со своими четырьмя квадратными дворами, с великолепной столовой и садом; и студенты его носят мантии особенного покроя и не прочь подчеркнуть свое превосходство над всеми прочими молодыми людьми. По сравнению с этой огромной обителью примыкающий к ней маленький колледж св. Бонифация - не более как скромная келья. Однако он всегда занимал почетное место в анналах университета. Здесь царит прекрасный тон; лучшие семьи некоторых графств с незапамятных времен отдают сюда своих отпрысков; колледж располагает хорошими приходами, охотно предоставляет окончившим возможность для научной работы, на долю здешних студентов досталось немало университетских отличий; лодка их занимает третье место в гонках; хор певчих у них не хуже, чем у св. Георгия, а эль - лучший во всем Оксбридже. В старинной, обшитой дубом столовой, вокруг статуи св. Бонифация работы Рубийака (святой, склонившись над столом преподавателей, безмятежно благословляет отменные яства, которыми их кормят), висят портреты многих прославленных питомцев колледжа. Здесь и ученый доктор Гридл, пострадавший в дни Генриха VIII, и архиепископ Буш, по чьему повелению он был сожжен; и лорд верховный судья Хикс; и герцог Сент-Дэвидс, кавалер ордена Подвязки, канцлер университета и член сего колледжа; и поэт Спротт, чьей славой колледж по праву гордится; и доктор Блог, бывший ректор колледжа и друг доктора Джонсона, приезжавшего сюда к нему в гости, и другие юристы, ученые, богословы - портреты одних смотрят на вас со стен трапезной, а гербы других сияют золотом и лазурью, изумрудом и яхонтами в высоких стрельчатых окнах. Почтенный повар св. Бонифация - один из искуснейших артистов во всем Оксбридже, а вино подается в комнату преподавателей в изобилии и притом самого высокого качества.
Вот в этот-то отнюдь не худший уголок академической рощи проник теперь Пен под руку со своим опекуном, и, быстро отыскав квартиру мистера Бака, они были приняты этим джентльменом весьма любезно.
Он уже получил от доктора Портмена сведения касательно Пена, о чьем семействе, состоянии и личных достоинствах добрый пастор отзывался с горячим одобрением. В своем письме он утверждал, что Артур - "молодой человек, владеющий землей и немалым состоянием, принадлежащий к одной из древнейших фамилий Англии и наделенный характером и талантами, благодаря которым он, при надлежащем руководстве, несомненно, станет гордостью колледжа к всего университета". Не удивительно, что после таких рекомендаций преподаватель принял юношу и его опекуна с большой сердечностью, предложил последнему отобедать в столовой колледжа, где он будет иметь удовольствие увидеть своего племянника в мантии, за студенческим столом, пригласил обоих после обеда к себе на стакан вина и, памятуя о том, в сколь благоприятном свете был ему представлен мистер Артур Пенденнис, сказал, что будет рад отвести ему лучшие во всем колледже комнаты, которые, по счастью, только что освободил один из привилегированных студентов. Когда преподаватель колледжа дает себе труд быть вежливым, нелегко найти человека более учтивого. Погруженные в свои книги, оторванные от мира серьезностью своих занятий, ученые эти мужи изъясняются с величественной изысканностью, которая, шурша, облекает их подобно парадной мантии. Не каждый день и не для каждого одеваются они в эти шелка и парчу.
Распростившись с мистером Баком в его кабинете, наши джентльмены вышли в приемную, или комнату для занятий, - большую, устланную турецким ковром и увешанную превосходными гравюрами и картинами в богатых рамах; здесь их уже дожидался слуга мистера Бака, а с ним - человек, державший в руках несколько мантий и целый мешок шапок, из которых Пен волен был выбрать любую себе по вкусу, причем слуге, очевидно, полагалось вознаграждение, соразмерное оказанной им услуге. Сердце у мистера Пена запрыгало от радости, когда суетливый портной примерил на него мантию и объявил, что она сидит как нельзя лучше; а красивую шапку он надел сам, немножко набекрень - так носил ее мистер Фиддиком, самый молодой из учителей в школе Серых монахов. В таком наряде он с удовольствием оглядел себя в одном из высоких зеркал, украшавших приемную мистера Бака: ибо многие наставники молодежи, несмотря даже на духовный сан, гнушаются зеркалами не более, чем светские дамы, и так же заботятся о своей наружности, как любая представительница прекрасного пола.
Затем Дэвис, слуга, с ключами в руках повел майора и Пена, приятно смущенного своим академическим обличьем, через двор, в квартиру, которую новичку предложено было занять за отъездом мистера Спайсера. Комнаты оказались очень удобные, с толстыми потолочными балками, высокими панелями и небольшими окошками в глубоких амбразурах. Мистер Спайсер не увез свою мебель, она уже была оценена и продавалась, и майор Пенденнис решил купить ее для Пена, однако, смеясь, отказался включить в покупку шесть гравюр на спортивные сюжеты и четыре группы танцовщиц в газовых юбочках, составлявшие художественную коллекцию предыдущего жильца, да Пен и сам отнюдь не жаждал их приобрести.
Затем они пошли в столовую, где Пен обедал, сидя среди таких же, как он, новичков, а майор - за поперечным столом, вместе с начальством колледжа и другими опекунами и отцами, привезшими своих подопечных в Оксбридж; а после обеда они попили вина у мистера Бака; а затем пошли в часовню, и майор поместился на возвышении, откуда ему хорошо был виден ректор в резном кресле под органом: этот джентльмен, ученый доктор Донн, сидел во всем своем великолепии, раскрыв перед собой большущий молитвенник - воплощение горделивого благочестия и строгой набожности. Все новички вели себя смирно и почтительно, а вот негодник Фокер, который к тому же сильно запоздал, и несколько его товарищей, к ужасу Пена, не переставали хихикать и болтать, точно находились не в церкви, а в опере.
В ту ночь Пен долго не мог уснуть в своей комнате в гостинице, так ему хотелось поскорее зажить студенческой жизнью и перебраться в новое свое жилище. О чем он думал, ворочаясь с боку на бок? О матери ли, этой святой душе, чья жизнь была отдана ему без остатка? Да, будем надеяться, что немножко он думал и о ней. Или о мисс Фодерингэй. своей любви до гроба, из-за которой он провел столько бессонных ночей, познал столько мук и тоски? Он легко краснел, и, будь вы в ту ночь в его комнате и не будь свеча погашена, вы могли бы увидеть, как он снова и снова заливался краской, разражаясь бессвязными сетованиями по поводу злосчастного своего увлечения. Уроки дядюшки не прошли для него даром; туман страсти, застилавший ему глаза, рассеялся, теперь он видел Эмили в истинном свете. Подумать, что его, Пенденниса, пленила, а потом бросила такая женщина! Что он снизошел до нее и сам же оказался втоптан в грязь! Что было время, и совсем еще недавно, когда он готов был иметь Костигана своим тестем!
"Бедняга Сморк! - неожиданно рассмеялся Пен. - Нужно ему написать, утешить его. Да он не умрет от любви, ха-ха-ха!" Если бы майор не спал, он мог бы услышать за стеной немало подобных восклицаний, вырывавшихся у Пена в течение этой первой беспокойной ночи, проведенной в Оксбридже.
Может быть, юноше, наутро вступающему в битву жизни, подобало провести эти часы в иного рода бдении; но суетность в лице самовлюбленного опекуна уже завладела Пеном, и те, кого интересует его характер, не могли не заметить, что это был человек не только очень горячий, но и очень слабый, не только очень прямой, но и очень тщеславный, и при всем своем великодушии достаточно себялюбивый, а также довольно-таки непостоянный, как и все, для кого главное в жизни - удовлетворение собственных желаний.
За шесть месяцев, отданных страсти, Пен сильно повзрослел. Пропасть легла между Пеном - жертвой любви и невинным восемнадцатилетним юношей, только мечтавшим о ней; и эта опытность, к которой затем присоединилось и высокомерие и врожденная властность, давали Артуру Пенденнису превосходство над молодыми людьми, в чьем обществе ему теперь предстояло жить.
Утро они с дядюшкой провели очень приятно, покупая все, чего не хватало Пену в его новом жилище. Посуда и бокалы у мистера Спайсера оказались безнадежно разрозненны, лампы разбиты, а книжные полки не могли вместить и половины содержимого тех ящиков, что стояли в сенях фэрокского дома, дожидаясь отправки по адресу, написанному рукою бедной Элен,
Спустя несколько дней эти заботливо упакованные ящики прибыли по назначению. Читая надписи, сделанные любимым, знакомым почерком, Пен растрогался и аккуратно разместил по полкам книги - своих старых друзей, и белье, отобранное матерью из семейных запасов, и банки с вареньем, которые маленькая Лора увязала в сено, и прочие нехитрые подарки из родительского дома.
Глава XVIII
Пенденнис от Бонифация
Нельзя сказать, чтобы наш Пен грустил, прощаясь со своим ментором через два дня после прибытия в Оксбридж; да и сам майор был очень рад, что выполнил свою обязанность и покончил с этим. Более трех месяцев своего драгоценного времени потратил этот мученик майор на племянника. Доводилось ли какому-нибудь эгоисту идти на большую жертву? Много ли вы знаете людей или майоров, способных на такое? Ради чести человек готов сложить голову или подвергнуть себя смертельной опасности, но мало что заставит ого отказаться от привычных удобств и любимых занятия. Не многие из нас выдержат такое испытание. Так воздадим же майору должное за его поведение в последние три месяца и признаем, что он имеет полное право радоваться заслуженному отдыху. Фокер и Пен усадили его в дилижанс, причем Фокер дал кучеру наставление особенно заботиться об этом джентльмене. Старший Пеяденнис, вполне довольный тем, что оставляет племянника в обществе молодого человека, который введет его в лучшие университетские круги, умчался в Лондон, оттуда с Челтнем, а из этого курорта стал совершать наезды в загородные дома тех из своих знатных друзей, что не уехали за границу и могли предложить ему приятную беседу и охоту на фазанов.
Мы не намерены подробно описывать годы ученья молодого Пена. Увы, жизнь наших студентов не всегда и позволительно описывать. Это очень прискорбно. Но скажите, а ваше жизнеописание бумага выдержит? Вас это, вероятно, мало заботит, была бы так называемая честь не запятнана. Женщины - чистые создания, мужчины - нет. Женщины самоотверженны, мужчины - нет. И я не хочу сказать, что бедный Артур Пенденнис был хуже своих ближних, нет, но только ближние-то его были большею частью плохи. Давайте честно признаем хотя бы это. Можете вы насчитать среди своих знакомых десяток безупречных людей? Мой круг знакомых достаточно широк, но десяти святых в нем не найдется.
В течение первого семестра мистер Пен довольно прилежно посещал занятия и классическими предметами и математикой; но затем, убедившись, что к точным наукам ому недостает склонности или таланта, - а может быть, и раздосадованный тем, что его с легкостью затыкали за пояс какие-то неотесанные юнцы, даже не носившие штрипок на панталонах, дабы скрыть свои до неприличия грубые башмаки и чулки, - он перестал посещать эти занятия и сообщил своей родительнице, что решил отныне посвятить себя изучению греческой и римской литературы.
Миссис Пенденнис, со своей стороны, была вполне довольна, что ее ненаглядный мальчик занимается теми науками, которые ему более всего по душе, и только умоляла его не перетруждаться, чтобы не подорвать свое здоровье: разве не бывало так, что молоденькие студенты заболевали от переутомления мозговой горячкой и безвременно гибли, не протянув и половины курса? А Пену, который и всегда-то был хрупким и болезненным, и вовсе не должно, как она справедливо замечала, поступаться здоровьем ради каких бы то ни было соображений, а тем более ради отличий и почестей. Пен, хоть и не чувствовал, что его подтачивает смертельный недуг, охотно обещал своей маменьке не засиживаться над книгами допоздна и держал свое слово с твердостью, которой ему в некоторых других случаях жизни, пожалуй, недоставало.
Со временем он стал замечать, что и совместные занятия классическими предметами приносят ему мало пользы. На математике товарищи казались ему слишком учены, а здесь - слишком тупы. Мистер Бак не блещет познаниями - в школе многие из старших учеников и то знали больше; может, он и набрался кое-каких скучных сведений относительно метра и синтаксиса того или иного куска из Эсхила или Аристофана, но в поэзии смыслит не больше, чем миссис Биндж, которая стелет студентам постели; и Пену наскучило сообща разбирать несколько строк пьесы, которую он один мог прочесть в десять раз быстрее. Он начал понимать, что единственный подлинно полезный вид занятий - это самостоятельное чтение, и сообщил своей маменьке, что впредь будет гораздо больше читать один, а на людях - гораздо меньше. Миссис Пенденнис понимала в Гомере не более, чем в алгебре, однако же и этот план Пена вполне одобрила и не сомневалась, что заслуги ее сыночка будут по достоинству оценены.
На Рождество Пен не приехал домой, чем несколько огорчил свою матушку, а также Лору, мечтавшую, что он построит ей снежную крепость, такую, как три года назад. Но леди Агнес Фокер пригласила его в Логвуд, где ставили любительский спектакль и среди гостей было несколько человек, общение с которыми майор Пенденнис считал для своего племянника совершенно необходимым. Правда, последние три недели вакаций Пен провел дома, и Лора могла убедиться, сколько у него новых нарядов, а мать - порадоваться тому, как он похорошел и возмужал.
На Пасху он домой не явился; когда же приехал на летние вакации, гардероб его оказался еще богаче; по утрам он носил удивительные куртки с диковинными пуговицами, по вечерам - роскошные бархатные жилеты с вышитыми шейными платками и тончайшее белье. Заглянув как-то в его спальню, Лора увидела прехорошенький несессер, отделанный серебром, и множество чудесных булавок и перстней. И новые французские часы на золотой цепочке сменили старый брегет со связкой брелоков, когда-то свисавший из кармашка Джона Пенденниса, который столько раз проверял пульс у своих больных по его секундной стрелке. Всего год назад Пен мечтал об этих часах, ему казалось, что великолепней их нет на всем свете; и перед самым его отъездом в колледж Элен достала их из своей шкатулки с драгоценностями (где они пролежали незаведенные с кончины ее мужа) и отдала Пену, сопроводив подарок напоминанием о добродетелях Джона Пенденниса и кратким предостережением касательно пустой траты времени. Теперь Пен заявил, что эти замечательные надежные часы вышли из моды, и даже сравнил их с грелкой для постели, что Лора сочла совсем уже непочтительным; он оставил их в ящике комода вместе с парой заношенных лимонно-желтых перчаток, несколькими шейными платками, впавшими в немилость, и другими, самыми первыми часами, о которых уже упоминалось на этих страницах. Про старую нашу приятельницу Ребекку Пен заявил, что она мала для его веса, и сменял ее на более сильную лошадь, за которую ему пришлось порядочно приплатить. Миссис Пенденнис дала ему эти деньги; а Лора плакала, когда Робекку уводили со двора.
И еще Пен привез большой ящик сигар от Фадсона, Оксфорд-стрит; были там "Колорадо", "Афранчесадо", "Телескопио" и прочие заморские марки, и Пен завел привычку курить их не только на конюшне и возле теплиц, где это было полезно для растений, но и у себя в кабинете, что поначалу очень не понравилось его матушке. Однако он объяснил, что пишет стихи на конкурс и без сигары сочинять не может, и тут же привел строки покойного лорда Байрона во славу курения. Поскольку он курил с такой благой целью, Элен, разумеется, не могла ему это запретить; мало того, войдя однажды в кабинет, где трудился Пен (он изучал только что опубликованный роман - ведь знакомство с изящной словесностью, как иностранной, так и отечественной, входит в обязанность студента), - повторяем, войдя однажды к Пену и застав его за этой работой, Элен, чтобы не утруждать его, сама сходила в его спальню за сигарницей и спичками, вложила сигару ему в рог и поднесла огня. Пен рассмеялся и поцеловал руку матери, склонившейся над ним из-за дивана.
- Милая моя матушка, - сказал он, - вы, верно, и дом бы сожгли, кабы я вас о том попросил!
Очень возможно, что мистер Пен был прав, и неразумная эта женщина в самом деле исполнила бы любую его прихоть.
Наряду с произведениями английской "изящной словесности", которые поглощал сей прилежный студент, он привез и немало образчиков изящной литературы наших соседей - французов. Заглянув в эти книги, Элен прочла в них такое, что только глаза раскрыла от изумления; однако Пен растолковал ей, что книги эти писал не он, а чтобы не забыть французский язык, ему просто необходимо знакомиться с новейшими писателями и читать знаменитого Поль де Кока для него столь же непременная обязанность, как изучать Свифта или Мольера. И миссис Пенденнис, недоуменно вздохнув, смирилась. Но мисс Лоре было запрещено и близко подходить к этим книгам - об этом ее предупредили и растревоженная Элен, и строгий моралист мистер Артур Пенденнис: хотя сам он и вынужден был изучать все виды литературы, дабы образовать свой ум и совершенствовать слог, однако он никак не мог рекомендовать такое чтение юной девице, предназначенной для совсем иных занятий.
За летние каникулы мистер Пен прикончил остатки кларета, запасенного его отцом, - того самого, о котором сын как-то сказал, что, выпей его хоть целую бочку, голова не заболит; и выписал новую партию от "своих виноторговцев" Бинни и Латама, Марк-лейн, Лондон: этих поставщиков указал ему пастор Портмен, когда советовал захватить с собой в колледж немного портвейна и хереса. "Вам придется время от времени угощать вином ваших товарищей, - сказал тогда заботливый пастор. - В мое время это было принято. Так мой вам совет - пользуйтесь услугами какой-нибудь солидной лондонской фирмы, это лучше, чем иметь дело с оксбриджскими торговцами - у тех и вино, сколько мне помнится, отвратительное и цены непомерные". Следуя этому совету, послушный юноша и сделался постоянным покупателем Бинни и Латама.
И вот теперь, заказывая пополнение для погребов Фэрокса, он намекнул своим поставщикам, что заодно с новым счетом они могут прислать ему и другой - за поставки в Оксбридж. Бедную Элен сумма этих счетов привела в ужас. Но Пен посмеялся над ее старомодными понятиями, сказал, что все теперь пьют кларет и шампанское, и вдова в конце концов заплатила, смутно сознавая, что ее хозяйственные расходы значительно возросли и что едва ли ее скромного дохода хватит на их покрытие. Но ведь расходы эти не постоянные. Пен всего-то проводит дома по нескольку недель на каникулах. А без него они с Лорой могут и поэкономничать. Пока он здесь, так не хочется ему в чем-нибудь отказывать!
Надобно сказать, что Артур все это время получал щедрое содержание намного щедрее, чем сыновья гораздо более богатых родителей. Еще давным-давно бережливый и любящий Джон Пендевнис, всегда лелеявший мечту дать сыну университетское образование, которого сам он не получил из-за безрассудства своего отца, начал откладывать деньги на счет, который он назвал Фонд образования Артура. Как обнаружили душеприказчики, в его книгах из года в год значились записи - в Ф. О. А.; после его кончины и до поступления Пена в колледж вдова еще не раз пополняла этот фонд, так что ко времени его отъезда в Оксбридж сумма накопилась немалая. Пусть получает порядочное содержание, решил майор Пенденнис; пусть вступит в свет как джентльмен и сразу займет свое место среди людей знатных и богатых; удержаться ил этом месте - это уж его дело. Урезывать юношу во всем, давать ему меньше, чем имеют его товарищи, - куда как неполитично. Придет время, и Артуру нужно будет самому пробивать себе дорогу. А пока поможем ему приобрести нужных друзей и джентльменские привычки, вооружим его для предстоящей борьбы. Вероятно, майор высказывал эти либеральные взгляды и потому, что они были вполне справедливы, и потому, что деньги, о которых шла речь, были не его, а чужие.
Таким образом Пен, единственный сын почтенного землевладельца, молодой человек с наружностью и манерами джентльмена, получавший из дома хорошее содержание, казался персоной намного более значительной, нежели был на самом деле; и в Оксбридже все, от начальства до студентов и поставщиков, видели в нем светского денди и аристократа. Держался он смело, открыто, пожалуй, немного дерзко, как и подобает благородному юноше. На деньги не скупился и, видимо, не ощущал в них недостатка. Любил повеселиться и очень неплохо пел. Лодочные гонки в то время еще не были столь важной принадлежностью университетской жизни, какой они, судя по рассказам, стали в наши дни; более фешенебельными тогда считались верховые лошади и коляска цугом. Пен хорошо ездил верхом, на охоте красовался в алом камзоле и, хотя ни этой забавой, ни иными не увлекался без меры, все же сумел изрядно задолжать Найлу, содержателю конюшен, и много кому еще. Вкусы его были до крайности разнообразны. Он обожал книги: пастор Портмен; научил его ценить редкие издания, а любовь к красивым, - переплетам подсказал ему собственный вкус. И надо поражаться, сколько золотых обрезов, мраморных форзацев и тисненых заглавий книгопродавцы и переплетчики нагромоздили на Пеновы полки. Он неплохо разбирался в изящных искусствах и особенно любил хорошие гравюры не каких-нибудь французских танцовщиц и скаковых лошадей, составлявших усладу его нетребовательного предшественника мистера Спайсера, но Рембрандта, и Стрейнджа, и Уилки раннего периода; и эти-то произведения вскоре появились на стенах его комнат, после чего он окончательно прослыл человеком необычайно тонкого вкуса. О его пристрастии к булавкам, перстням и нарядам мы уже упоминали, и нужно сознаться, что в университетские годы мистер Пен отчаянно франтил и всячески украшал свою особу. Он сам и его изысканные друзья одевались не менее тщательно, отправляясь друг к другу обедать, чем иной мужчина, вознамерившийся покорить женское сердце. Поговаривали, что Пен носил перстни поверх лайковых перчаток, хотя сам он это отрицает; но на какие только безрассудства не способна молодежь в своем простодушном самодовольстве? Что он купался в надушенной ванне - это доподлинно известно, причем; сам он объяснял, что делал это после того, как общался в столовой с людьми низкого звания.
Когда мисс Фодерингэй достигла вершины своей лондонской славы и было напечатано множество ее портретов, Пен, бывший в то время на втором курсе, повесил один такой портрет у себя в спальне и поведал своим ближайшим друзьям, как сильно, как страстно, как безумно он некогда любил эту женщину. Под большим секретом он показывал им стихи, которые посвящал ей, и когда он вспоминал эти роковые месяцы и описывал пережитые муки, чело его мрачнело, глаза сверкали, а грудь вздымалась от волнения. Стихи переписывали, они ходили по рукам, вызывая и насмешки и восторги. Ничто так не возвышает юнца в глазах других юнцов, как ореол романтической страсти. Возможно, в ней всегда есть нечто возвышенное, а люди очень молодые почитают ее геройством, и Пен стал героем. Рассказывали, что он чуть не покончил с собой, что он дрался на дуэли с каким-то баронетом. Новички показывали его друг другу. Когда он в сопровождении своей свиты часа в два пополудни выходил из колледжа прогуляться, на него стоило посмотреть. Одетый с иголочки, он бросал томные взгляды на юных леди, которые, знакомясь с местными достопримечательностями, ходили по улицам под руку с гордыми и счастливыми студентами, и высказывался касательно их наружности и туалетов самоуверенным тоном многоопытного критика. Многие питомцы св. Бонифация вспоминали, что появляться на людях в обществе Пенденниса бывало для них так же лестно, как для некоторых из нас - пройтись по Пэл-Мэл в обществе герцога. Пен и проктор раскланивались при встречах как два равных носителя власти, и студенты уже теряли представление о том, который из них выше.
Словом, на втором году Артур Пенденнис сделался в университете одной из самых модных фигур. Любопытно, как легко молодежь бывает восхищена и как бездумно предана. Она тянется к вожаку: дивится на него, любит его, подражает ему. Каждый, кто не лишен сердца, испытал, вероятно, в юности такое чувство преклонения перед сверстником. У Пена была в Оксбридже своя школа, своя кучка верных друзей и свои соперники. Когда стало известно, что Пенденнис от Бонифация заказал себе шейный платок из пунцового атласа, на Главной улице в ту же неделю появилось не менее двух десятков пунцовых атласных платков; а ювелир Саймон продал однажды двадцать четыре дюжины булавок такого же образца, какой выбрал в его магазине мистер Пенденнис.