Страница:
Пен расхохотался.
- Это мадам Фрибсби, честное слово! Мадам Фриб, клянусь бессмертными богами!
Сморк не выдержал.
- О Пен! - вскричал он. - Неужели вы думаете, что какая-нибудь из этих более чем обыденных женщин, вами названных, могла задеть мое сердце, когда я был удостоен изо дня в день созерцать совершенство! Пусть я безумен, пусть я греховно честолюбив, пусть я слишком возомнил о себе, но уже два года сердце мое хранит один образ, не знает иного кумира. Разве я не люблю вас, как сына, Артур?.. Скажите, разве Чарльз Сморк не любит вас, как сына?
- Ну конечно, старина, вы всегда были ко мне очень добры, - отвечал Пен, хотя сам питал к своему наставнику отнюдь не сыновние чувства.
- Признаюсь, - очертя голову продолжал Сморк, - в средствах я пока ограничен, и моя матушка не так щедра, как мне бы хотелось, но с ее смертью все ее достояние перейдет ко мне. А ежели она узнает, что я женюсь на женщине родовитой и обеспеченной, она расщедрится, непременно расщедрится. Все, что я имею и что унаследую... а это составит не менее пятисот фунтов в год... все будет принадлежать ей, а... а после моей смерти и вам... то есть...
- Что вы городите, черт возьми? - крикнул Пен, вне себя от изумления. Какое мне дело до ваших денег?
- Артур, Артур! - исступленно возопил Сморк. - Вы назвали меня своим лучшим другом. Позвольте же мне быть для вас больше, чем другом. Неужели вам не ясно, что ангел, которого я люблю... самая чистая, самая прекрасная из женщин... что это не кто иной, как... как несравненная ваша матушка?
- Матушка? - вскричал Артур, вскакивая с места и сразу протрезвившись. - Черт вас возьми, Сморк, вы с ума сошли, да она лет на восемь вас старше!
- А _вас_ это разве смутило? - жалобно возразил Сморк, намекая, разумеется, на зрелую пассию самого Пена. Юноша понял намек и густо покраснел.
- Это совсем разные вещи, Сморк, и сравнения здесь неуместны. Мужчине позволительно забыть о своем звании и возвысить до себя любую женщину; но тут, осмелюсь сказать, дело иного рода.
- Как мне вас понимать, милый Артур? - печально вопросил священник, чувствуя, что сейчас услышит свой приговор.
- Понимать? А вот так и понимать. Мой наставник - повторяю, _мой наставник_ - не имеет права просить руки леди, занимающей такое положение в обществе, как моя мать. Это злоупотребление доверием. Это вольность с вашей стороны, Сморк. Вот как это надобно понимать.
- О Артур! - взмолился перепуганный священник, просительно сложив руки; по Артур топнул ногой и стал дергать сонетку.
- Довольно об этом. Давайте лучше выпьем кофе, - сказал он властно и тут же отдал приказание старому лакею, явившемуся на звонок.
Старый Джон, бросив удивленный взгляд на три пустые бутылки из-под кларета, доложил, что кофе подан в гостиную, куда дядюшка просил пожаловать и мистера Артура. Сморк сказал, что лучше... лучше, пожалуй, не пойдет в гостиную, на что Артур холодно отвечал: "Как угодно", - и велел седлать лошадь мистера Сморка. Бедняга грустно проговорил, что знает дорогу в конюшню и сам оседлает свою лошадку; он вышел в сени и стал одеваться.
Пен, с непокрытой головой, вышел за ним следом. Элен все еще любовалась закатом, и священник, сняв шляпу, издали ей поклонился, а затем повернул к калитке во двор, за которой они оба и скрылись. Дорога в конюшню и в самом деле была Сморку знакома. Он долго возился с подпругой, которую Пен помог ему затянуть, взнуздал лошадку и вывел ее во двор. Когда он садился в седло, на лице его была написана такая скорбь, что у Пена дрогнуло сердце. Он протянул Сморку руку, тот молча ее пожал.
- Полноте, Сморк, - сказал Пен, волнуясь. - Простите, ежели я говорил слишком резко, вы всегда были ко мне очень, очень добры. Но это невозможно, дорогой мой, невозможно. Будьте же мужчиной. Храни вас бог.
Сморк безмолвно кивнул головой и выехал из ворот; Пен смотрел ему вслед, пока лошадка не скрылась за деревьями и стук копыт не замер вдали. Элен поджидала сына на лужайке, она откинула ему волосы со лба и нежно поцеловала. Она опасалась, не слишком ли много он выпил вина.
- А почему мистер Сморк уехал без чая?
Пен поглядел на нее ласково и лукаво.
- Сморк нездоров, - отвечал он, смеясь. Давно уже Элен не видела сына таким веселым. Он обнял ее за плечи и стал прохаживаться с ней из конца в конец террасы. Лора, кивая и смеясь, барабанила в окно гостиной.
- Идите домой. - крикнул майор Пенденнис. - Кофе остынет.
Когда Лора ушла спать, Пен, которого так и распирало открыть свой секрет, описал печальную, но уморительную сцену в столовой. Элен выслушала его рассказ, от смущения заливаясь румянцем, который очень красил ее бледное лицо, что мошенник Пен не преминул отметить.
- Экая наглость, - сказал майор Пенденнис и взял со стола свечу для спальни. - До чего доходит самомнение этих людишек!
Пен в тот вечер долго беседовал с матерью - любовно, доверительно, весело и почему-то впервые за несколько месяцев крепко спал ночь, а утром проснулся отдохнувший и бодрый.
До того как уехать из Чаттериса, знаменитый мистер Долфин не только заключил с мисс Фодерингэй выгодный ангажемент, но также оставил ей некоторую сумму для уплаты долгов, которые могли накопиться у нее за время пребывания в этом городе (благодаря ее разумной бережливости они оказались не так уж велики). Счетец капитана Костигана у виноторговца уже был оплачен майором Пенденнисом, и хотя капитан поговаривал о том, чтобы отдать ему все до последнего пенни, он, сколько известно, так и не привел свою угрозу в исполнение, да и законы чести вовсе того не требовали.
Удостоверившись, что все долги уплачены сполна, мисс Костиган отдала оставшиеся деньги отцу, и тот стал без удержу приглашать и угощать своих друзей, задарил малолетних Кридов яблоками и пряниками (так что вдова Крид до гроба вспоминала о своем квартиранте с великим уважением, а детишки, провожая его, заливались слезами), словом - распорядился деньгами так ловко, что в несколько дней истратил их все и, когда настало время уезжать, вынужден был просить того же мистера Долфина ссудить их небольшой суммой на дорожные расходы.
В одной из гостиниц Чаттериса еженедельно происходили шумные, даже буйные собрания некоего общества джентльменов, именовавших себя "пиратами". Членами этого веселого клуба состояли лучшие умы города. На пиратском корабле плавали и Грэйвс, аптекарь и прекраснейший малый, и Смарт, одаренный и язвительный художник-портретист с Главной улицы, и Крокер, превосходный аукционист, и неподкупный Хикс, бессменный редактор "Хроники графства" в течение двадцати трех лет; антрепренер Бингли тоже любил провести с ними субботний вечер, всякий раз, как получал на то разрешение своей супруги.
В прежние дни пиратствовал помаленьку и Костиган. Но за последнее время он, как неаккуратный плательщик, оказался исключен из этого общества: хозяин гостиницы имел наглость заявить, что пират, который не платит по счету, недостоин звания морского разбойника. Однако когда стало известно, что мисс Фодерингэй подписала блестящий ангажемент, чувства пиратов к капитану Костигану разом переменились. Солли, хозяин "Винограда", рассказал им, как благородно поступил капитан: обошел всех, кому был должен в городе, и со всеми расплатился, вот и ему отдал три фунта и четырнадцать шиллингов; этот Кос - хороший малый и в душе джентльмен: он, Солли, всегда это говорил; и в конце концов ему удалось так растрогать пиратов, что они решили дать в честь капитана обед.
Банкет состоялся накануне отъезда Костиганов, и Солли не ударил лицом в грязь. Миссис Солли наготовила простых и вкусных подлинно английских блюд, и за праздничный стол уселись восемнадцать джентльменов. Председательствовал мистер Джаббер (видный суконщик с Главной улицы), почетного гостя усадили по правую его руку. Бессменный Хикс был помощником председателя; присутствовали почти все члены клуба, а также друзья капитана Костигана мистер Фокер и мистер Спэйвин. Когда скатерть убрали, председатель сказал:
- Костиган, есть вино, не хотите ли?
Но капитан предпочел пунш, и все дружно его поддержали. Господа Бингли, Хикс и Булби (соборный певчий, великий мастер выпить и закусить) проникновенно спели "Non nobis" {"Не нам" (лат.) - начало церковного песнопения: "Не нам, не нам, но имени твоему..."}, после чего председатель провозгласил тост за короля и, едва верноподданные жители Чаттериса осушили по первому бокалу, без дальних околичностей предложил выпить за здоровье "нашего друга капитана Костигана".
Когда стихли приветственные клики, которые, должно быть, слышал весь город, капитан Костиган поднялся и двадцать минут произносил ответную речь, неоднократно умолкая от избытка чувств.
Доблестный капитан просил не взыскать, если речь его будет бессвязна сердце его так переполнено, что слова не идут с языка. Он покидает город, который славится своей древностью и гостеприимством, красотой своих женщин, мужеством и веселым радушием своих мужчин (крики "браво!"). Он уезжает из этого старинного и почтенного юрода, о котором, пока память ему не изменит, будет вспоминать с волнением и любовью, в столицу, где талант его дочери засверкает в полную силу и где сам он будет заботиться о ней, как ангел-хранитель. Он никогда не забудет, что именно в Чаттерисе она приобрела умение, которое теперь обнаружит в иных сферах, и от ее имени и своего он, Джек Костиган, благодарит их и призывает на них благословение божие. Речь его была встречена оглушительными криками и рукоплесканиями.
Мистер Хикс в изящных и сжатых словах предложил выпить за мисс Фодерингэй.
Капитан Костиган поблагодарил красноречиво и прочувствованно.
Мистер Джаббер предложил выпить за драму и чаттерисский театр, и мистер Бингли уже поднялся было с места, но ему помешал капитан Костиган - от лица своей дочери и как человек, долгое время бывший связан со здешним театром, он сам поблагодарил собравшихся. Он также сообщил им, что был когда-то в составе гарнизона в Гибралтаре и на Мальте и участвовал во взятии Флиссингена. Герцог Йоркский - покровитель театра; он, капитан Костиган, не раз имел честь обедать с его королевским высочеством, а также с герцогом Кентским; первого из них справедливо назвали другом солдата. (Аплодисменты.)
Затем был предложен тост за армию, и капитан Костиган опять отвечал. В течение вечера он спел свои любимые песни: "Дезертир", "Старушка Ирландия", "Свинка под кроватью" и "Долина Авоки". Этот вечер был для него великим триумфом - и он кончился. Всем триумфам и всем вечерам приходит конец. А на следующий день, - после того как мисс Костиган распрощалась со всеми своими друзьями и помирилась с мисс Раунси, оставив ей бусы и белое атласное платье, - на следующий день он и мисс Костиган проехали в дилижансе "Конкурент" мимо ворот Фэрокса - а Пен их так и не увидел.
Кучер Том Смит указал на Фэрокс мистеру Костигану, который сидел на козлах, весь пропахший ромом; и капитан заметил, что именьице неважное, вот посмотрел бы ты, братец, на замок Костиган в графстве Мэйо! - на что Том отвечал, что он бы с превеликим удовольствием.
Они уехали, а Пен так и не повидал их! Он узнал об их отъезде только на следующий день, из сообщения в газете, и тотчас поскакал в Чаттерис проверить эту новость. Да, уехали. В знакомом окошке виднелся билетик "Сдаются комнаты". Он взбежал по лестнице и огляделся. Долго просидел он у окна, выходившего в сад настоятеля, - сколько раз они с Эмили вместе глядели в это окно. Замирая от страха, он вошел в ее опустевшую спаленку. Она была чисто выметена и приготовлена для новых жильцов. Зеркало, что еще недавно отражало ее прекрасное лицо, сверкало в ожидании ее преемницы. Полог, аккуратно сложенный, лежал на узкой кровати; Пен упал на колена и зарылся лицом в несмятую подушку.
В то утро он нашел на своем туалетном столико кошелек, связанный Лорой, в который миссис Пенденнис вложила несколько золотых. Один из них Пен дал девушке, которая прислуживала Костиганам, другой - ребятишкам, когда они сказали, что без нее скучно. Всего несколько месяцев назад он впервые вошел в эту комнату, а казалось - с тех пор прошло много лет. Теперь он в самом деле почувствовал, что все кончено. Даже в том, что он пропустил ее дилижанс, было что-то роковое. Пустота, усталость, безмерная тоска и одиночество охватили бедного юношу.
Когда он воротился домой, мать сразу поняла по его виду, что она уехала. Теперь и его потянуло прочь, как и некоторых других наших знакомцев. Бедняга Сморк решил искать нового места, чтобы не видеть больше обольстительную вдову. Фокер подумывал о том, что хватит с него Бэймута и недурно будет посидеть за веселым ужином в колледже св. Бонифация. А майор Пенденнис спал и видел, как бы уехать в Лондон, пострелять фазанов в Стилбруке и забыть обо всех этих деревенских передрягах и tracasseries {Мелких заботах (франц.).}. Вдова и Лора принялись лихорадочно собирать Пена в дорогу, укладывать его книги и белье. Элен писала на карточках "Артур Пенденнис, эсквайр", карточки прикреплялись к сундукам, и вдова и Лора глядели на них полными слез глазами. Лишь долго, долго спустя Пен вспомнил, сколь постоянной и нежной была любовь к нему этих двух женщин и сколь эгоистичным его собственное поведение.
Вскоре наступает вечер, когда под звуки почтового рожка у ворот Фэрокса останавливается, сверкая фонарями, дилижанс, на крышу грузят чемоданы Пена и его дядюшки, а потом и сами они занимают места в карете. Элен и Лора стоят среди вечнозеленых кустов боскета, освещенные фонарями; проводник кричит: "Готово!" Еще минута - и карета умчалась, дорога темна, и сердце Элен летит вослед лошадям. Молитвы ее не оставляют уехавшего сына. Он покинул родное гнездо, где ему было тесно, куда он, после самого первого вылета, воротился израненный и больной; ему не терпится снова расправить беспокойные крылья.
Как пусто без него в доме! Сундуки и ящики с книгами стоят, перевязанные веревками, у него в кабинете. Лора просит позволить ей переночевать у Элен; и когда она, на" плакавшись, засыпает, мать тихо идет в опустевшую спальню сына, опускается на колени подле кровати, на которую светит луна, и молится за своего мальчика, как умеют молиться только матери. Уносясь все дальше от дома, он чувствует, что ее благословение осеняет его.
Глава XVII
Alma mater {Кормящая мать (лат.) - университет.}
Я уверен, что каждый из нас, как бы кратковременно или бесславно ни было его пребывание в университете, вспоминает свои студенческие дни и своих товарищей с добрым и нежным чувством. Жизнь молодого человека только начинается. Помочи, на которых его водили ребенком, обрезаны, и он впервые вкусил утех и прав свободы. Он еще не ведает ни забот, ни болезней, ни обмана, ни бедности, ни разочарований. Пьеса только поставлена на сцене, она еще не успела ему надоесть. Когда мы пьем по старой привычке, вино отдает пробкой и горчит, но как упоителен первый глоток искрометных радостей! Как жадно хватает юноша бокал, как торопится осушить его до дна! Но и старые эпикурейцы, которым уже недоступны утехи стола, чей обед теперь - яйцо всмятку и стакан воды, любят поглядеть, как другие едят с аппетитом; пусть мы охладели к пантомиме, но до чего же приятно видеть, как ею наслаждаются наши дети! И я верю - никакой возраст, никакая опытность не может превратить человека в столь мрачного ипохондрика, что его не будет радовать лицезрение счастливой молодости. С месяц тому назад я побывал в старинном Оксбриджском университете, где провел некоторое время мой друг мистер Артур Пенденнис, и на обратном пути оказался в вагоне железной дороги рядом с молодым человеком, студентом колледжа св. Бонифация. Почему-то его отпустили на сутки в Лондон, где он намеревался весело провести время. Он без умолку болтал с первой минуты путешествия до последней (которая, по мне, наступила слишком быстро, потому что я мог бы еще долго слушать шутки и беззаботный смех этого славного юноши); а когда мы прибыли на вокзал, непременно пожелал нанять кеб, чтобы поскорее попасть в город и окунуться в ожидающие его там удовольствия. Он умчался сияющий, а ваш покорный слуга, имея при себе лишь небольшой саквояж, залез на империал омнибуса и спокойно посиживал там между евреем-разносчиком, курившим скверные сигары, и слугой, державшим на сворке хозяйского пуделя, пока набралось положенное количество пассажиров и клади и кучер не спеша тронул лошадей. Мы-то не торопились попасть в город. Среди нас не было никого, кому бы так уж не терпелось ворваться в этот дымный Вавилон, пообедать в клубе или потанцевать в казино. Пройдет немного лет - и нетерпение моего вагонного знакомца тоже уляжется.
Когда Артур Пенденнис уезжал в прославленный Оксбриджский университет, железных дорог еще не было; он ехал в комфортабельном дилижансе, переполненном преподавателями, студентами, юнцами, только поступающими в университет, и провожающими их опекунами. Толстый старый купец в серых чулках, сидевший рядом с майором Пенденнисом внутри кареты, напротив своего бледнолицего сынка, до смерти перепугался, узнав, что два последних перегона лошадьми правил юный мистер Фокер из колледжа св. Бонифация, который умудрялся дружить со всеми, включая кучеров, а правил не хуже самого ТомаХикса. Пен ехал на империале, с жадным любопытством оглядывая карету, пассажиров и окрестности. Сердце его подскочило от радости, когда он завидел университет и перед ним открылась величественная панорама - старинные башни и шпили, высокие вязы и сверкающая на солнце река.
До отъезда в Оксбридж Пен прожил несколько дней у своего дядюшки на Бэри-стрит. Майор Пенденнис почел за нужное обновить его гардероб, и Пен ничего не имел против новых сюртуков и жилетов. Самопожертвование дядюшки поистине было безгранично. Лондон был пустыней. На тротуарах Пол-Мэл - ни души. Даже военные покинули город. В окнах клубов лишь редко где мелькнет знакомое лицо. Майор побывал с племянником в этих пустых величественных зданиях и в одном из них внес его имя в список кандидатов в члены, чем до крайности ему польстил. Радостная дрожь пробежала у Пена по спине, когда он прочел в толстой пергаментной книге: "Артур Пенденнис, эсквайр, Фэрокс, ***шир, колледж св. Бонифация, Оксбридж. Рекомендует майор Пенденнис, поддерживает виконт Крокус".
- Баллотироваться будешь года через три, а к тому времени уже окончишь курс, - сказал его опекун.
Пену сразу захотелось, чтобы эти три года поскорее прошли, и он уже оглядывал залы с лепными потолками и просторные библиотеки как свою собственность. Майор хитро посмеивался, заметив, с каким важным видом простодушный юноша спускается по ступеням на улицу.
Однажды Пен и Фокер съездили в Фокеровом кабриолете в школу Серых монахов, где возобновили знакомство кое с кем из своих прежних товарищей. Мальчики высыпали к воротам, где остановился кабриолет, и громко восхищались гнедой лошадью, а также ливреей и непроницаемой физиономией грума Дурачины. Пока приятели прогуливались по площадке для игр, болтая со своими однокашниками, прозвонил звонок на дневные занятия. Грозный директор прошествовал в школу с латинской грамматикой в руке. При виде его Фокер скромно отошел в сторонку, но Пен, краснея, приблизился к высокому начальству и пожал ему руку. Он чуть не расхохотался, вспомнив, сколько раз ему доставалось по уху этой самой грамматикой. Он был добродушен, любезен, словом - бесконечно самоуверен и доволен собой.
Из школы они поехали в фамильную пивоварню. "Портер Фокера" - это целое скопление построек неподалеку от Серых монахов, и название сей широко известной фирмы горит золотом на вывесках бесчисленных трактиров, состоящих от нее в вассальной зависимости; управляющий, он же престарелый младший компаньон, с почетом принял молодого владетеля чанов и его друга и поднес им пива в серебряных кружках - столь крепкого, что оно, очевидно, подействовало не только на молодых людей, но и на лошадь, которой правил мистер Гарри Фокер: она устремилась к дому, в западный конец города, чуть ли не сбивая лотки пирожников и женщин, переходящих улицу, а на поворотах подножки кабриолета задевали уличные тумбы, и Дурачину на запятках так заносило, что он чудом не свалился наземь.
Майор всячески поощрял дружбу племянника с сыном пивовара; он с величайшим интересом выслушивал нехитрые истории мистера Фокера; он угостил обоих молодых людей отличным обедом в одной из ковент-гарденских кофеен, откуда они проследовали в театр; но превыше всего он был обрадован, когда мистер и леди Агнес Фокер, оказавшись на ту пору в Лондоне, пригласили майора Пенденниса и мистера Пенденниса отобедать у них на Гровнерстрпт.
- Ты получил сейчас entree {Доступ (франц.).} в дом леди Агнес Фокер, сказал он Пену с ласковой торжественностью, подобающей столь важному случаю, - теперь от тебя зависит не потерять его, мой мальчик. Смотри, не забывай нанести визит на Гровнер-стрит всякий раз, как будешь в Лондоне. Советую тебе внимательно изучить по Дебретту родословную и семейные связи графов Рошервиллей и по возможности упоминать о них в разговоре - что-нибудь этакое историческое, изящное, лестное, ну, да у тебя воображение поэта, ты это сумеешь. Мистер Фокер - достойный человек, хоть и не знатного происхождения и не очень образованный. После обеда он всегда велит обносить гостей семейным портером, так не вздумай отказываться; я и сам буду его пить, хотя мне любое пиво вредно.
В день обеда, когда старый мистер Фокер, сидя во главе стола, отпустил свою любимую шутку насчет "Портера Фокера", наш герой и мученик и вправду принес себя в жертву. Но каждый из нас, я уверен, много бы дал за то, чтобы увидеть усмешку, мелькнувшую в эту минуту на лице майора Пенденниса.
Леди Агнес, души не чаявшая в своем Гарри, нежнейшая мать и добрейшая, хоть, может быть, и не умнейшая женщина, приняла товарища своего сына с большой сердечностью и очень удивила Пена, высказав ему свои опасения по поводу здоровья ее ненаглядного мальчика, который не в меру утруждает себя занятиями наукой. Слушая ее, старший Фокер то и дело разражался хохотом, в то время как наследник фирмы хитро подмигивал своему приятелю. А леди Агиес стала затем рассказывать историю своего сына с самого начала: поведала о том, как он невыносимо страдал во время коклюша и кори, и как однажды чуть не утонул, и как его тиранили в этой ужасной школе, куда мистеру Фокеру понадобилось его отдать только потому, что он сам там воспитывался, и она никогда, никогда не простит этому противному директору, - леди Агнес, повторяем, без умолку проболтала целый час о своем сыне, после чего решила, что оба мосье Пенденнисы - очень приятные люди; когда же на второе подали фазаиов и майор сказал, что в жизни не едал такой превосходной дичи, миледи сообщила, что они присланы из Логвуда (майору это и без нее было известно), и выразила надежду, что они оба навестят ее там на Рождестве или когда Гарри будет проводить дома вакации.
- Хвалю, мой мальчик, - сказал майор, когда вечером, на Бэри-стрит, они зажигали свечи, чтобы разойтись по своим комнатам. - Твое упоминание об Азенкуре, где отличился один из Рошервиллей, было очень к месту, хотя леди Агнес, кажется, не уловила намека; но, право же, для начинающего это вышло очень мило... только, к слову сказать, не следовало бы так краснеть... и я умоляю тебя, мой милый, запомни на всю жизнь: после вступления в высший свет, и притом удачного, человеку уже одинаково легко выбрать для себя и хорошее общество и дурное, и когда первые знакомства завязаны, упрочить свое положение в лучших домах Лондона столь же просто, как пообедать с каким-нибудь стряпчим на Бедфорд-сквер. Не забывай об этом, когда попадешь в Оксбридж, и, ради всего святого, будь очень осторожен в выборе знакомых. Premier pas {Первый шаг (франц.).} в жизни - самый важный... ты нынче писал к своей матушке?.. Нет?.. Так непременно напиши до отъезда и попроси мистера Фокера поставить на письме свое франке... Они это любят. Спокойной ночи. Храни тебя бог.
Пен с большим юмором описывал дражайшей матушке свое лондонское времяпрепровождение - и театр, и поездку в школу, и пивоварню, и обед у мистера Фокера, - а она в это время читала молитвы в опустевшем деревенском доме, и сердце ее переполняла несказанная любовь к сыну. Его письмо и те, что за ним последовали, они с Лорой перечитывали по многу раз и думали над ними свои женские думы. Пен делает первые шаги в жизни - ах, какой это опасный путь, как спотыкаются на нем самые храбрые, как устают самые сильные! О милый путник! Да поддержит тебя в дороге дружеская рука, да поможет она и другим, что, идя рядом с тобой, готовы упасть от усталости. Да ведет тебя правда, да простит под конец милосердие, да не оставит любовь. Как слеп был бы путник без этого светильника, как черны и безрадостны его странствия.
Итак, дилижанс подкатил к старинной, уютной гостинице "Снедь" на Главной улице Оксбриджа, и тут Пен впервые увидел студентов в мантиях, услышал перезвон колоколов (колокола в часовнях Оксбриджа звонят с утра до вечера), окинул восхищенным взглядом башни и шпили, горделиво и спокойно возвышающиеся над островерхими домами города. Пастор Портмен заранее списался с мистером Баком, преподавателем колледжа, под началом у которого Пену предстояло учиться; и как скоро майор Пенденнис привел свою особу в порядок, дабы произвести хорошее впечатление на Пенова наставника, дядюшка и племянник прошли немного по Главной улице, миновали колледж св. Георгия и, следуя полученным указаниям, добрались до св. Бонифация. Пен с замирающим сердцем вошел в калитку, прорезанную в старинных, увитых плющом воротах, увенчанных куполом и украшенных статуей святого, чье имя носит колледж, и гербами королевской и других знатных фамилий, чьим попечением он существует.
- Это мадам Фрибсби, честное слово! Мадам Фриб, клянусь бессмертными богами!
Сморк не выдержал.
- О Пен! - вскричал он. - Неужели вы думаете, что какая-нибудь из этих более чем обыденных женщин, вами названных, могла задеть мое сердце, когда я был удостоен изо дня в день созерцать совершенство! Пусть я безумен, пусть я греховно честолюбив, пусть я слишком возомнил о себе, но уже два года сердце мое хранит один образ, не знает иного кумира. Разве я не люблю вас, как сына, Артур?.. Скажите, разве Чарльз Сморк не любит вас, как сына?
- Ну конечно, старина, вы всегда были ко мне очень добры, - отвечал Пен, хотя сам питал к своему наставнику отнюдь не сыновние чувства.
- Признаюсь, - очертя голову продолжал Сморк, - в средствах я пока ограничен, и моя матушка не так щедра, как мне бы хотелось, но с ее смертью все ее достояние перейдет ко мне. А ежели она узнает, что я женюсь на женщине родовитой и обеспеченной, она расщедрится, непременно расщедрится. Все, что я имею и что унаследую... а это составит не менее пятисот фунтов в год... все будет принадлежать ей, а... а после моей смерти и вам... то есть...
- Что вы городите, черт возьми? - крикнул Пен, вне себя от изумления. Какое мне дело до ваших денег?
- Артур, Артур! - исступленно возопил Сморк. - Вы назвали меня своим лучшим другом. Позвольте же мне быть для вас больше, чем другом. Неужели вам не ясно, что ангел, которого я люблю... самая чистая, самая прекрасная из женщин... что это не кто иной, как... как несравненная ваша матушка?
- Матушка? - вскричал Артур, вскакивая с места и сразу протрезвившись. - Черт вас возьми, Сморк, вы с ума сошли, да она лет на восемь вас старше!
- А _вас_ это разве смутило? - жалобно возразил Сморк, намекая, разумеется, на зрелую пассию самого Пена. Юноша понял намек и густо покраснел.
- Это совсем разные вещи, Сморк, и сравнения здесь неуместны. Мужчине позволительно забыть о своем звании и возвысить до себя любую женщину; но тут, осмелюсь сказать, дело иного рода.
- Как мне вас понимать, милый Артур? - печально вопросил священник, чувствуя, что сейчас услышит свой приговор.
- Понимать? А вот так и понимать. Мой наставник - повторяю, _мой наставник_ - не имеет права просить руки леди, занимающей такое положение в обществе, как моя мать. Это злоупотребление доверием. Это вольность с вашей стороны, Сморк. Вот как это надобно понимать.
- О Артур! - взмолился перепуганный священник, просительно сложив руки; по Артур топнул ногой и стал дергать сонетку.
- Довольно об этом. Давайте лучше выпьем кофе, - сказал он властно и тут же отдал приказание старому лакею, явившемуся на звонок.
Старый Джон, бросив удивленный взгляд на три пустые бутылки из-под кларета, доложил, что кофе подан в гостиную, куда дядюшка просил пожаловать и мистера Артура. Сморк сказал, что лучше... лучше, пожалуй, не пойдет в гостиную, на что Артур холодно отвечал: "Как угодно", - и велел седлать лошадь мистера Сморка. Бедняга грустно проговорил, что знает дорогу в конюшню и сам оседлает свою лошадку; он вышел в сени и стал одеваться.
Пен, с непокрытой головой, вышел за ним следом. Элен все еще любовалась закатом, и священник, сняв шляпу, издали ей поклонился, а затем повернул к калитке во двор, за которой они оба и скрылись. Дорога в конюшню и в самом деле была Сморку знакома. Он долго возился с подпругой, которую Пен помог ему затянуть, взнуздал лошадку и вывел ее во двор. Когда он садился в седло, на лице его была написана такая скорбь, что у Пена дрогнуло сердце. Он протянул Сморку руку, тот молча ее пожал.
- Полноте, Сморк, - сказал Пен, волнуясь. - Простите, ежели я говорил слишком резко, вы всегда были ко мне очень, очень добры. Но это невозможно, дорогой мой, невозможно. Будьте же мужчиной. Храни вас бог.
Сморк безмолвно кивнул головой и выехал из ворот; Пен смотрел ему вслед, пока лошадка не скрылась за деревьями и стук копыт не замер вдали. Элен поджидала сына на лужайке, она откинула ему волосы со лба и нежно поцеловала. Она опасалась, не слишком ли много он выпил вина.
- А почему мистер Сморк уехал без чая?
Пен поглядел на нее ласково и лукаво.
- Сморк нездоров, - отвечал он, смеясь. Давно уже Элен не видела сына таким веселым. Он обнял ее за плечи и стал прохаживаться с ней из конца в конец террасы. Лора, кивая и смеясь, барабанила в окно гостиной.
- Идите домой. - крикнул майор Пенденнис. - Кофе остынет.
Когда Лора ушла спать, Пен, которого так и распирало открыть свой секрет, описал печальную, но уморительную сцену в столовой. Элен выслушала его рассказ, от смущения заливаясь румянцем, который очень красил ее бледное лицо, что мошенник Пен не преминул отметить.
- Экая наглость, - сказал майор Пенденнис и взял со стола свечу для спальни. - До чего доходит самомнение этих людишек!
Пен в тот вечер долго беседовал с матерью - любовно, доверительно, весело и почему-то впервые за несколько месяцев крепко спал ночь, а утром проснулся отдохнувший и бодрый.
До того как уехать из Чаттериса, знаменитый мистер Долфин не только заключил с мисс Фодерингэй выгодный ангажемент, но также оставил ей некоторую сумму для уплаты долгов, которые могли накопиться у нее за время пребывания в этом городе (благодаря ее разумной бережливости они оказались не так уж велики). Счетец капитана Костигана у виноторговца уже был оплачен майором Пенденнисом, и хотя капитан поговаривал о том, чтобы отдать ему все до последнего пенни, он, сколько известно, так и не привел свою угрозу в исполнение, да и законы чести вовсе того не требовали.
Удостоверившись, что все долги уплачены сполна, мисс Костиган отдала оставшиеся деньги отцу, и тот стал без удержу приглашать и угощать своих друзей, задарил малолетних Кридов яблоками и пряниками (так что вдова Крид до гроба вспоминала о своем квартиранте с великим уважением, а детишки, провожая его, заливались слезами), словом - распорядился деньгами так ловко, что в несколько дней истратил их все и, когда настало время уезжать, вынужден был просить того же мистера Долфина ссудить их небольшой суммой на дорожные расходы.
В одной из гостиниц Чаттериса еженедельно происходили шумные, даже буйные собрания некоего общества джентльменов, именовавших себя "пиратами". Членами этого веселого клуба состояли лучшие умы города. На пиратском корабле плавали и Грэйвс, аптекарь и прекраснейший малый, и Смарт, одаренный и язвительный художник-портретист с Главной улицы, и Крокер, превосходный аукционист, и неподкупный Хикс, бессменный редактор "Хроники графства" в течение двадцати трех лет; антрепренер Бингли тоже любил провести с ними субботний вечер, всякий раз, как получал на то разрешение своей супруги.
В прежние дни пиратствовал помаленьку и Костиган. Но за последнее время он, как неаккуратный плательщик, оказался исключен из этого общества: хозяин гостиницы имел наглость заявить, что пират, который не платит по счету, недостоин звания морского разбойника. Однако когда стало известно, что мисс Фодерингэй подписала блестящий ангажемент, чувства пиратов к капитану Костигану разом переменились. Солли, хозяин "Винограда", рассказал им, как благородно поступил капитан: обошел всех, кому был должен в городе, и со всеми расплатился, вот и ему отдал три фунта и четырнадцать шиллингов; этот Кос - хороший малый и в душе джентльмен: он, Солли, всегда это говорил; и в конце концов ему удалось так растрогать пиратов, что они решили дать в честь капитана обед.
Банкет состоялся накануне отъезда Костиганов, и Солли не ударил лицом в грязь. Миссис Солли наготовила простых и вкусных подлинно английских блюд, и за праздничный стол уселись восемнадцать джентльменов. Председательствовал мистер Джаббер (видный суконщик с Главной улицы), почетного гостя усадили по правую его руку. Бессменный Хикс был помощником председателя; присутствовали почти все члены клуба, а также друзья капитана Костигана мистер Фокер и мистер Спэйвин. Когда скатерть убрали, председатель сказал:
- Костиган, есть вино, не хотите ли?
Но капитан предпочел пунш, и все дружно его поддержали. Господа Бингли, Хикс и Булби (соборный певчий, великий мастер выпить и закусить) проникновенно спели "Non nobis" {"Не нам" (лат.) - начало церковного песнопения: "Не нам, не нам, но имени твоему..."}, после чего председатель провозгласил тост за короля и, едва верноподданные жители Чаттериса осушили по первому бокалу, без дальних околичностей предложил выпить за здоровье "нашего друга капитана Костигана".
Когда стихли приветственные клики, которые, должно быть, слышал весь город, капитан Костиган поднялся и двадцать минут произносил ответную речь, неоднократно умолкая от избытка чувств.
Доблестный капитан просил не взыскать, если речь его будет бессвязна сердце его так переполнено, что слова не идут с языка. Он покидает город, который славится своей древностью и гостеприимством, красотой своих женщин, мужеством и веселым радушием своих мужчин (крики "браво!"). Он уезжает из этого старинного и почтенного юрода, о котором, пока память ему не изменит, будет вспоминать с волнением и любовью, в столицу, где талант его дочери засверкает в полную силу и где сам он будет заботиться о ней, как ангел-хранитель. Он никогда не забудет, что именно в Чаттерисе она приобрела умение, которое теперь обнаружит в иных сферах, и от ее имени и своего он, Джек Костиган, благодарит их и призывает на них благословение божие. Речь его была встречена оглушительными криками и рукоплесканиями.
Мистер Хикс в изящных и сжатых словах предложил выпить за мисс Фодерингэй.
Капитан Костиган поблагодарил красноречиво и прочувствованно.
Мистер Джаббер предложил выпить за драму и чаттерисский театр, и мистер Бингли уже поднялся было с места, но ему помешал капитан Костиган - от лица своей дочери и как человек, долгое время бывший связан со здешним театром, он сам поблагодарил собравшихся. Он также сообщил им, что был когда-то в составе гарнизона в Гибралтаре и на Мальте и участвовал во взятии Флиссингена. Герцог Йоркский - покровитель театра; он, капитан Костиган, не раз имел честь обедать с его королевским высочеством, а также с герцогом Кентским; первого из них справедливо назвали другом солдата. (Аплодисменты.)
Затем был предложен тост за армию, и капитан Костиган опять отвечал. В течение вечера он спел свои любимые песни: "Дезертир", "Старушка Ирландия", "Свинка под кроватью" и "Долина Авоки". Этот вечер был для него великим триумфом - и он кончился. Всем триумфам и всем вечерам приходит конец. А на следующий день, - после того как мисс Костиган распрощалась со всеми своими друзьями и помирилась с мисс Раунси, оставив ей бусы и белое атласное платье, - на следующий день он и мисс Костиган проехали в дилижансе "Конкурент" мимо ворот Фэрокса - а Пен их так и не увидел.
Кучер Том Смит указал на Фэрокс мистеру Костигану, который сидел на козлах, весь пропахший ромом; и капитан заметил, что именьице неважное, вот посмотрел бы ты, братец, на замок Костиган в графстве Мэйо! - на что Том отвечал, что он бы с превеликим удовольствием.
Они уехали, а Пен так и не повидал их! Он узнал об их отъезде только на следующий день, из сообщения в газете, и тотчас поскакал в Чаттерис проверить эту новость. Да, уехали. В знакомом окошке виднелся билетик "Сдаются комнаты". Он взбежал по лестнице и огляделся. Долго просидел он у окна, выходившего в сад настоятеля, - сколько раз они с Эмили вместе глядели в это окно. Замирая от страха, он вошел в ее опустевшую спаленку. Она была чисто выметена и приготовлена для новых жильцов. Зеркало, что еще недавно отражало ее прекрасное лицо, сверкало в ожидании ее преемницы. Полог, аккуратно сложенный, лежал на узкой кровати; Пен упал на колена и зарылся лицом в несмятую подушку.
В то утро он нашел на своем туалетном столико кошелек, связанный Лорой, в который миссис Пенденнис вложила несколько золотых. Один из них Пен дал девушке, которая прислуживала Костиганам, другой - ребятишкам, когда они сказали, что без нее скучно. Всего несколько месяцев назад он впервые вошел в эту комнату, а казалось - с тех пор прошло много лет. Теперь он в самом деле почувствовал, что все кончено. Даже в том, что он пропустил ее дилижанс, было что-то роковое. Пустота, усталость, безмерная тоска и одиночество охватили бедного юношу.
Когда он воротился домой, мать сразу поняла по его виду, что она уехала. Теперь и его потянуло прочь, как и некоторых других наших знакомцев. Бедняга Сморк решил искать нового места, чтобы не видеть больше обольстительную вдову. Фокер подумывал о том, что хватит с него Бэймута и недурно будет посидеть за веселым ужином в колледже св. Бонифация. А майор Пенденнис спал и видел, как бы уехать в Лондон, пострелять фазанов в Стилбруке и забыть обо всех этих деревенских передрягах и tracasseries {Мелких заботах (франц.).}. Вдова и Лора принялись лихорадочно собирать Пена в дорогу, укладывать его книги и белье. Элен писала на карточках "Артур Пенденнис, эсквайр", карточки прикреплялись к сундукам, и вдова и Лора глядели на них полными слез глазами. Лишь долго, долго спустя Пен вспомнил, сколь постоянной и нежной была любовь к нему этих двух женщин и сколь эгоистичным его собственное поведение.
Вскоре наступает вечер, когда под звуки почтового рожка у ворот Фэрокса останавливается, сверкая фонарями, дилижанс, на крышу грузят чемоданы Пена и его дядюшки, а потом и сами они занимают места в карете. Элен и Лора стоят среди вечнозеленых кустов боскета, освещенные фонарями; проводник кричит: "Готово!" Еще минута - и карета умчалась, дорога темна, и сердце Элен летит вослед лошадям. Молитвы ее не оставляют уехавшего сына. Он покинул родное гнездо, где ему было тесно, куда он, после самого первого вылета, воротился израненный и больной; ему не терпится снова расправить беспокойные крылья.
Как пусто без него в доме! Сундуки и ящики с книгами стоят, перевязанные веревками, у него в кабинете. Лора просит позволить ей переночевать у Элен; и когда она, на" плакавшись, засыпает, мать тихо идет в опустевшую спальню сына, опускается на колени подле кровати, на которую светит луна, и молится за своего мальчика, как умеют молиться только матери. Уносясь все дальше от дома, он чувствует, что ее благословение осеняет его.
Глава XVII
Alma mater {Кормящая мать (лат.) - университет.}
Я уверен, что каждый из нас, как бы кратковременно или бесславно ни было его пребывание в университете, вспоминает свои студенческие дни и своих товарищей с добрым и нежным чувством. Жизнь молодого человека только начинается. Помочи, на которых его водили ребенком, обрезаны, и он впервые вкусил утех и прав свободы. Он еще не ведает ни забот, ни болезней, ни обмана, ни бедности, ни разочарований. Пьеса только поставлена на сцене, она еще не успела ему надоесть. Когда мы пьем по старой привычке, вино отдает пробкой и горчит, но как упоителен первый глоток искрометных радостей! Как жадно хватает юноша бокал, как торопится осушить его до дна! Но и старые эпикурейцы, которым уже недоступны утехи стола, чей обед теперь - яйцо всмятку и стакан воды, любят поглядеть, как другие едят с аппетитом; пусть мы охладели к пантомиме, но до чего же приятно видеть, как ею наслаждаются наши дети! И я верю - никакой возраст, никакая опытность не может превратить человека в столь мрачного ипохондрика, что его не будет радовать лицезрение счастливой молодости. С месяц тому назад я побывал в старинном Оксбриджском университете, где провел некоторое время мой друг мистер Артур Пенденнис, и на обратном пути оказался в вагоне железной дороги рядом с молодым человеком, студентом колледжа св. Бонифация. Почему-то его отпустили на сутки в Лондон, где он намеревался весело провести время. Он без умолку болтал с первой минуты путешествия до последней (которая, по мне, наступила слишком быстро, потому что я мог бы еще долго слушать шутки и беззаботный смех этого славного юноши); а когда мы прибыли на вокзал, непременно пожелал нанять кеб, чтобы поскорее попасть в город и окунуться в ожидающие его там удовольствия. Он умчался сияющий, а ваш покорный слуга, имея при себе лишь небольшой саквояж, залез на империал омнибуса и спокойно посиживал там между евреем-разносчиком, курившим скверные сигары, и слугой, державшим на сворке хозяйского пуделя, пока набралось положенное количество пассажиров и клади и кучер не спеша тронул лошадей. Мы-то не торопились попасть в город. Среди нас не было никого, кому бы так уж не терпелось ворваться в этот дымный Вавилон, пообедать в клубе или потанцевать в казино. Пройдет немного лет - и нетерпение моего вагонного знакомца тоже уляжется.
Когда Артур Пенденнис уезжал в прославленный Оксбриджский университет, железных дорог еще не было; он ехал в комфортабельном дилижансе, переполненном преподавателями, студентами, юнцами, только поступающими в университет, и провожающими их опекунами. Толстый старый купец в серых чулках, сидевший рядом с майором Пенденнисом внутри кареты, напротив своего бледнолицего сынка, до смерти перепугался, узнав, что два последних перегона лошадьми правил юный мистер Фокер из колледжа св. Бонифация, который умудрялся дружить со всеми, включая кучеров, а правил не хуже самого ТомаХикса. Пен ехал на империале, с жадным любопытством оглядывая карету, пассажиров и окрестности. Сердце его подскочило от радости, когда он завидел университет и перед ним открылась величественная панорама - старинные башни и шпили, высокие вязы и сверкающая на солнце река.
До отъезда в Оксбридж Пен прожил несколько дней у своего дядюшки на Бэри-стрит. Майор Пенденнис почел за нужное обновить его гардероб, и Пен ничего не имел против новых сюртуков и жилетов. Самопожертвование дядюшки поистине было безгранично. Лондон был пустыней. На тротуарах Пол-Мэл - ни души. Даже военные покинули город. В окнах клубов лишь редко где мелькнет знакомое лицо. Майор побывал с племянником в этих пустых величественных зданиях и в одном из них внес его имя в список кандидатов в члены, чем до крайности ему польстил. Радостная дрожь пробежала у Пена по спине, когда он прочел в толстой пергаментной книге: "Артур Пенденнис, эсквайр, Фэрокс, ***шир, колледж св. Бонифация, Оксбридж. Рекомендует майор Пенденнис, поддерживает виконт Крокус".
- Баллотироваться будешь года через три, а к тому времени уже окончишь курс, - сказал его опекун.
Пену сразу захотелось, чтобы эти три года поскорее прошли, и он уже оглядывал залы с лепными потолками и просторные библиотеки как свою собственность. Майор хитро посмеивался, заметив, с каким важным видом простодушный юноша спускается по ступеням на улицу.
Однажды Пен и Фокер съездили в Фокеровом кабриолете в школу Серых монахов, где возобновили знакомство кое с кем из своих прежних товарищей. Мальчики высыпали к воротам, где остановился кабриолет, и громко восхищались гнедой лошадью, а также ливреей и непроницаемой физиономией грума Дурачины. Пока приятели прогуливались по площадке для игр, болтая со своими однокашниками, прозвонил звонок на дневные занятия. Грозный директор прошествовал в школу с латинской грамматикой в руке. При виде его Фокер скромно отошел в сторонку, но Пен, краснея, приблизился к высокому начальству и пожал ему руку. Он чуть не расхохотался, вспомнив, сколько раз ему доставалось по уху этой самой грамматикой. Он был добродушен, любезен, словом - бесконечно самоуверен и доволен собой.
Из школы они поехали в фамильную пивоварню. "Портер Фокера" - это целое скопление построек неподалеку от Серых монахов, и название сей широко известной фирмы горит золотом на вывесках бесчисленных трактиров, состоящих от нее в вассальной зависимости; управляющий, он же престарелый младший компаньон, с почетом принял молодого владетеля чанов и его друга и поднес им пива в серебряных кружках - столь крепкого, что оно, очевидно, подействовало не только на молодых людей, но и на лошадь, которой правил мистер Гарри Фокер: она устремилась к дому, в западный конец города, чуть ли не сбивая лотки пирожников и женщин, переходящих улицу, а на поворотах подножки кабриолета задевали уличные тумбы, и Дурачину на запятках так заносило, что он чудом не свалился наземь.
Майор всячески поощрял дружбу племянника с сыном пивовара; он с величайшим интересом выслушивал нехитрые истории мистера Фокера; он угостил обоих молодых людей отличным обедом в одной из ковент-гарденских кофеен, откуда они проследовали в театр; но превыше всего он был обрадован, когда мистер и леди Агнес Фокер, оказавшись на ту пору в Лондоне, пригласили майора Пенденниса и мистера Пенденниса отобедать у них на Гровнерстрпт.
- Ты получил сейчас entree {Доступ (франц.).} в дом леди Агнес Фокер, сказал он Пену с ласковой торжественностью, подобающей столь важному случаю, - теперь от тебя зависит не потерять его, мой мальчик. Смотри, не забывай нанести визит на Гровнер-стрит всякий раз, как будешь в Лондоне. Советую тебе внимательно изучить по Дебретту родословную и семейные связи графов Рошервиллей и по возможности упоминать о них в разговоре - что-нибудь этакое историческое, изящное, лестное, ну, да у тебя воображение поэта, ты это сумеешь. Мистер Фокер - достойный человек, хоть и не знатного происхождения и не очень образованный. После обеда он всегда велит обносить гостей семейным портером, так не вздумай отказываться; я и сам буду его пить, хотя мне любое пиво вредно.
В день обеда, когда старый мистер Фокер, сидя во главе стола, отпустил свою любимую шутку насчет "Портера Фокера", наш герой и мученик и вправду принес себя в жертву. Но каждый из нас, я уверен, много бы дал за то, чтобы увидеть усмешку, мелькнувшую в эту минуту на лице майора Пенденниса.
Леди Агнес, души не чаявшая в своем Гарри, нежнейшая мать и добрейшая, хоть, может быть, и не умнейшая женщина, приняла товарища своего сына с большой сердечностью и очень удивила Пена, высказав ему свои опасения по поводу здоровья ее ненаглядного мальчика, который не в меру утруждает себя занятиями наукой. Слушая ее, старший Фокер то и дело разражался хохотом, в то время как наследник фирмы хитро подмигивал своему приятелю. А леди Агиес стала затем рассказывать историю своего сына с самого начала: поведала о том, как он невыносимо страдал во время коклюша и кори, и как однажды чуть не утонул, и как его тиранили в этой ужасной школе, куда мистеру Фокеру понадобилось его отдать только потому, что он сам там воспитывался, и она никогда, никогда не простит этому противному директору, - леди Агнес, повторяем, без умолку проболтала целый час о своем сыне, после чего решила, что оба мосье Пенденнисы - очень приятные люди; когда же на второе подали фазаиов и майор сказал, что в жизни не едал такой превосходной дичи, миледи сообщила, что они присланы из Логвуда (майору это и без нее было известно), и выразила надежду, что они оба навестят ее там на Рождестве или когда Гарри будет проводить дома вакации.
- Хвалю, мой мальчик, - сказал майор, когда вечером, на Бэри-стрит, они зажигали свечи, чтобы разойтись по своим комнатам. - Твое упоминание об Азенкуре, где отличился один из Рошервиллей, было очень к месту, хотя леди Агнес, кажется, не уловила намека; но, право же, для начинающего это вышло очень мило... только, к слову сказать, не следовало бы так краснеть... и я умоляю тебя, мой милый, запомни на всю жизнь: после вступления в высший свет, и притом удачного, человеку уже одинаково легко выбрать для себя и хорошее общество и дурное, и когда первые знакомства завязаны, упрочить свое положение в лучших домах Лондона столь же просто, как пообедать с каким-нибудь стряпчим на Бедфорд-сквер. Не забывай об этом, когда попадешь в Оксбридж, и, ради всего святого, будь очень осторожен в выборе знакомых. Premier pas {Первый шаг (франц.).} в жизни - самый важный... ты нынче писал к своей матушке?.. Нет?.. Так непременно напиши до отъезда и попроси мистера Фокера поставить на письме свое франке... Они это любят. Спокойной ночи. Храни тебя бог.
Пен с большим юмором описывал дражайшей матушке свое лондонское времяпрепровождение - и театр, и поездку в школу, и пивоварню, и обед у мистера Фокера, - а она в это время читала молитвы в опустевшем деревенском доме, и сердце ее переполняла несказанная любовь к сыну. Его письмо и те, что за ним последовали, они с Лорой перечитывали по многу раз и думали над ними свои женские думы. Пен делает первые шаги в жизни - ах, какой это опасный путь, как спотыкаются на нем самые храбрые, как устают самые сильные! О милый путник! Да поддержит тебя в дороге дружеская рука, да поможет она и другим, что, идя рядом с тобой, готовы упасть от усталости. Да ведет тебя правда, да простит под конец милосердие, да не оставит любовь. Как слеп был бы путник без этого светильника, как черны и безрадостны его странствия.
Итак, дилижанс подкатил к старинной, уютной гостинице "Снедь" на Главной улице Оксбриджа, и тут Пен впервые увидел студентов в мантиях, услышал перезвон колоколов (колокола в часовнях Оксбриджа звонят с утра до вечера), окинул восхищенным взглядом башни и шпили, горделиво и спокойно возвышающиеся над островерхими домами города. Пастор Портмен заранее списался с мистером Баком, преподавателем колледжа, под началом у которого Пену предстояло учиться; и как скоро майор Пенденнис привел свою особу в порядок, дабы произвести хорошее впечатление на Пенова наставника, дядюшка и племянник прошли немного по Главной улице, миновали колледж св. Георгия и, следуя полученным указаниям, добрались до св. Бонифация. Пен с замирающим сердцем вошел в калитку, прорезанную в старинных, увитых плющом воротах, увенчанных куполом и украшенных статуей святого, чье имя носит колледж, и гербами королевской и других знатных фамилий, чьим попечением он существует.