Страница:
кто спасся. От онтов - может быть, но от гворнов - никак, а они тогда не все
еще покинули долину, Изенгард был наглухо оцеплен.
Так вот, когда онты развалили и искрошили южные стены, а гарнизона и
след простыл, откуда-то выскочил и сам Саруман. Он, верно, сшивался у ворот,
провожал свое достославное воинство. Поначалу он ловко укрывался, и его не
заметили. Но тучи разогнало, звезды засияли; словом, для онтов стало светло,
как днем, и вдруг слышу - Скоростень кричит: "Древогуб, древогуб!" Он по
натуре тихий и ласковый, Скоростень, но тем страшнее ненавидит Сарумана -
его самые любимые рябины погибли под оркскими топорами. Он спрыгнул со стены
у внутренних ворот и помчался по дороге к Ортханку: они, когда надо, быстрее
ветра. Серенькая фигурка перебегала от столба к столбу и уже была у башенной
лестницы, но еще чуть-чуть - и Скоростень сцапал бы и придушил его возле
самых дверей.
Забравшись в Ортханк, Саруман тут же запустил на полную катушку все
свои прохиндейские машины, а в стенах Изенгарда уже набралось порядком
онтов: одних призвал своим криком Скоростень, другие вломились с востока и
севера - расхаживали и крушили что ни попадя. И вдруг скважины и шахты
повсюду стали изрыгать огонь и вонючий дым. Кого обожгло, кого опалило. Один
высокий красивый онт - Буковец, кажется, его звали - попал в струю жидкого
огня и загорелся как факел: ужас несусветный!
Вот когда они впрямь рассвирепели. Я по глупости думал, что они и так
уже здорово сердитые, но тут такое поднялось! Они трубили, гудели, голосили
- от одного этого шума камни стали сами трескаться и осыпаться. Мы с Мерри
забились поглубже в какие-то щели, заткнув уши плащами.
Точно смерч обрушился на Изенгард: онты выдергивали столбы, засыпали
шахты валунами и щебнем; обломки скал летали кругом, как листья, взметенные
вихрем. И посреди этого бушующего урагана несокрушимым утесом высилась башня
Ортханка: ни малейшего вреда не причинял ей град каменьев и железок,
взлетавших на сотни футов.
Спасибо, Древень головы не потерял; его, кстати, по счастью, даже не
обожгло. Похоже было, что онты, того и гляди, угробят самих себя, а Саруман
улизнет в суматохе каким-нибудь тайным подземным ходом. Они с разгону, как
на стену лезли, кидались на черную гладкую башню - и без толку, разумеется.
Тут, видно, постарались чародеи почище Сарумана. Ни щелочки в камне не
сделали онты, только сами расшиблись и поранились.
Тогда Древень вышел за кольцо стен и затрубил так громко, что перекрыл
голосом дикий шум и грохот. Вдруг наступило мертвое молчание, и из верхнего
окна башни донесся злорадный, пронзительный, леденящий хохот. Чудно он
подействовал на онтов. Только что они были сами не свои от ярости - и вмиг
стали угрюмые, холодные и спокойные. Собрались они в круг возле Древня: тот
держал к ним речь, а они молча, неподвижно внимали. Говорил он на их языке;
я так понял, что разъяснял им свой план, который был у него готов заранее, а
может, и давным-давно. Потом они словно растворились в серой темени - как
раз уже начинало светать.
С башни они, конечно, глаз не спускали, но дозорные притаились где-то в
тени, невидимые и неслышные. Другие все ушли на север и как в воду канули, а
мы остались сами по себе. Денек выдался мрачный; мы бродили, осматривались и
хоронились, как умели, от всевидящих и зловещих окон Ортханка. Искали мы
хоть чего-нибудь поесть, ничего не находили, присаживались отдохнуть в
укромном местечке и заглушали голод разговорами о том, каково-то воюют на
юге, в Ристании, и как нынче дышится прочим разнесчастным Хранителям. Время
от времени доносилось, будто с каменоломни, гулкое громыхание, и глухо
рушились глыбы, раскатывая эхо в горах.
Под вечер мы отправились взглянуть, что там такое делается. Угрюмый лес
гворнов вырос у края долины; другой подступил с северо-востока к
изенгардскому кольцу. Подойти ближе мы не отважились, только послушали
издали треск, грохот и шумы стройки. Онты и гворны копали пруды и канавы,
возводили дамбы: собирали воды Изена, родников, ручьев и речушек. Мы им
мешать не стали.
В сумерках Древень явился к воротам. Он ухал, гудел и, кажется, был
доволен. Вытянул свои длиннющие руки, размял ноги и продышался. Я спросил
его, уж не устал ли он.
"Устал? - повторил он. - Не устал ли я? М-да, нет, не устал, так, разве
что заскорузнул. Сейчас бы испить как следует водицы из Онтавы. А вот
поработали мы на славу: перебросали камней и разворотили земли больше чем
лет эдак за сто. Зато, почитай что, и кончили дело. Вы ночью-то держитесь
подальше от ворот и от этого... как его... туннеля! Вода оттуда хлынет -
поначалу гнилая, мутная, пока не вымоет все пакости Сарумана, а уж потом
Изен прикатит чистые, свежие воды". Он еще немного постоял, ковыряя стену и
так себе, для развлечения, обрушивая стопудовые обломки.
Мы принялись выбирать место, где бы это поспокойней улечься и
вздремнуть, но тут пошли диковинные дела. Раздался стук копыт: всадник
мчался по Дороге. Мы с Мерри залегли, а Древень укрылся в тени под аркой.
Выскочил огромный конь, точно серебро заблистало. Темно уже было, но я
разглядел лицо всадника: оно как будто светилось, и он был в белом
облачении. Я сел и уставился на него, разинув рот. Хотел позвать, да язык не
слушался.
Но звать не понадобилось. Он стал рядом и глядел на нас. "Гэндальф!" -
выговорил я наконец едва слышным шепотом. Вы думаете, он сказал: "Ах, Пин,
привет! Какая приятная встреча!"? Как бы не так! Он гаркнул: "Вставай,
лодырь-бездельник Крол! Куда, разрази вас гром, по девался в этой каше
Древень? Мне он сейчас же нужен. Сыщи его, да поживее!"
Древень заслышал его голос и вышел на свет: вот встретились так
встретились! Меня, главное, поразило, что им хоть бы что. Гэндальф наверняка
здесь и искал Древня, а тот, поди, затем и торчал у ворот, чтобы его
встретить. А я-то старику рассказывал-разливался про Морию и тому подобное.
Помнится, правда, он странным глазом на меня при этом глядел. Только и
остается думать, что он то ли виделся с Гэндальфом, то ли что о нем
прослышал, да не торопился рассказывать. У него первое дело: "Спешить не
надо: поспешишь - людей насмешишь"; но спеши не спеши, а эльфы и те за
Гэндальфом не поспеют.
"Кгум! Вот и ты, Гэндальф! - проговорил Древень. - Ты как раз вовремя
явился. Вода, деревья, камни, скалы - это мне все под силу, а тут засел маг,
и я не знаю, как быть".
"Вот что, Древень, - сказал Гэндальф. - Мне, понимаешь ли, нужна твоя
помощь. Ты и так много сделал, но этого мало. Мне надо как-то разобраться с
десятком тысяч орков".
Потом они оба куда-то ушли совещаться, чтоб без помех. Наверняка
совещание это Древень счел поспешным и торопливым, да Гэндальф и вправду
очень торопился, он говорил на ходу, потом уж их слышно не стало. Минут, что
ли, десять просовещались, самое большее - четверть часа. Потом Гэндальф
вернулся, и видно, отлегло у него от сердца, даже повеселел и сказал
спасибо, что рад нас видеть.
"Слушай, Гэндальф, - воскликнул я, - ты где вообще-то был? Ты остальных
наших видел?"
"Где был, там меня уж нет, - отвечал он на гэндальфский манер. - Да,
кое-кого из остальных видел. Но с новостями подождем. Ночь опасная, медлить
нельзя, мне еще скакать и скакать. Но с рассветом, может быть, просветлеет;
увидимся - поговорим. Берегите себя и от Ортханка держитесь подальше. А пока
- прощайте!"
Древень очень задумчиво проводил Гэндальфа глазами. Он, видимо, многое
враз узнал и теперь медленно переваривал. Поглядел он на нас и говорит: "Хм,
да вы, оказывается, не такие уж и торопыги. Рассказали куда меньше, чем
могли, и ровно столько, сколько следовало. Н-да, целый ворох новостей, и
никуда от них не денешься! Вот тебе, Древень, и еще куча дел!"
Мы из него все ж таки кое-что вытянули - и новостям не порадовались.
Огорчались мы, правда, только из-за вас троих, а про Фродо с Сэмом и беднягу
Боромира и думать забыли. Оказывается, вам предстояла великая битва, и почем
еще было знать, уцелеете вы или нет.
"Гворны помогут", - сказал Древень. Потом он ушел и появился только
нынче утром.
- Муторная была ночь, - продолжал Мерри. - Мы кое-как пристроились на
высокой груде камней, а кругом все заволокло: мгла колыхалась над нами
огромным одеялом. Парило, слышались шорохи, трески, удалялось медленное
бормотание. Не иначе сотня-другая гворнов отправилась на подмогу своим.
Потом с юга донесся страшный громовой раскат, над Ристанией замелькали
молнии, на миг выхватывая из темноты далекие черно-белые вершины. У нас в
горах тоже гром грохотал, и долина полнилась эхом, но совсем по-другому, не
похоже на отзвуки битвы.
После полуночи онты разобрали свои запруды и затопили Изенгард через
северный пролом. Гворны ушли, их темень рассеялась, и гром понемногу стих
вдалеке. Луна спустилась к западному хребту.
А по Изенгарду расползались потоки, повсюду) вскипали колдобины, черный
паводок бурлил в лунном свете. Вода впивалась воронками в сарумановские
шахты и скважины, оттуда вырывались столбы пара; свист, шипение, дым валил
клубами. Вспыхивали разрывы. Длинный сгусток тумана змеей оплел Ортханк; он
стал будто снежный пик, огнисто-рдяный внизу и лунно-зеленый сверху. А вода
все прибывала. Изенгард кипел, точно кастрюля супа на огне
- Прошлой ночью Нан-Курунир изрыгнул нам навстречу мутное облако дыма,
- сказал Арагорн. - Мы опасались, не Саруман ли это измыслил какое-нибудь
новое злодейство.
- Ну да, Саруман! - фыркнул Пин - Ему уж стало не до смеха: он, поди,
задыхался в собственном смраде. Ко вчерашнему утру онтские воды затопили все
хитрые провалы, и расстелился плотный вонючий туман. Мы в ту самую караульню
и сбежали - и натерпелись там страху. Вода прибывала; по туннелю мчалась
река - того гляди, захлестнет, и поминай как звали. Мы уж думали: все,
сгинем, как орки в норе; нашлась, спасибо, винтовая лесенка из кладовой,
вывела поверх арки. Там мы уселись на камушке над паводком и глядели на
великую изенгардскую лужу. Онты подбавляли и подбавляли воды, чтобы загасить
все огни и залить все подземные пещеры. Туман прибывал, густел и склубился в
огромный гриб, с лигу, не меньше, высотой. Вечером над восточным взгорьем
опрокинулась исполинская радуга, и такой потом хлынул грязный ливень, что и
заката видно не было. А в общем было довольно тихо, только где-то вдали
тоскливо подвывали волки. Ночью онты остановили наводнение и пустили Изен по
старому руслу. Тем все покамест и кончилось.
И вода стала опадать. Небось там в пещерах есть нижние подвальные
ярусы. Вот уж не завидую Саруману: из любого окна, смотри не смотри, ничего
путного не увидишь, одна грязь да гадость. Мы тоже взгрустнули - кругом ни
души, ни тебе онта, и новостей никаких. Так мы и проторчали всю ночь над
аркою без сна, в холоде и сырости. Казалось, вот-вот что-нибудь такое
приключится: Саруман-то в башне сидит! Ночью и впрямь поднялся шум, будто
ветер свищет в долине. Вроде бы онты и те гворны, что уходили, вернулись
назад, но куда они подевались, даже не спрашивайте - не знаю, и все тут.
Промозглым туманным утром спустились мы вниз, огляделись, а кругом опять
никогошеньки. Ну вот, пожалуй, и нечего больше рассказывать. После всей этой
катавасии нынче тише тихого. А раз Гэндальф приехал, он и вообще порядок
наведет. Эх, соснуть бы сейчас!
Помолчали. Гимли выколотил и заново набил трубку.
- Мне вот что еще интересно, - сказал он, запалив трут и затянувшись, -
про Гнилоуста. Ты сказал Теодену, что он в башне с Саруманом. Как он туда
попал?
- Забыл рассказать, - спохватился Пин. - Нынче утром он пожаловал.
Только это мы разожгли очаг, немного позавтракали - глядь, ан Древень тут
как тут. Слышим: гудит, топочет и нас кличет.
"А, - говорит, - вот и вы, ребятки, ну как, не скучаете? А у меня для
вас, - говорит, - новости. Гворны возвратились. Там, в Ристании, все хорошо
и даже очень не худо! - смеется и хлопает лапищами по ляжкам. - Покончено, -
говорит, - с изенгардскими орками-древорубами. К нам сюда с юга едут и
скоренько будут здесь - кое с кем вы, пожалуй, не прочь будете свидеться!"
Только он это сказал, как раздался цокот копыт. Мы кинулись к воротам,
я глаза растопырил, жду Гэндальфа с Бродяжником во главе победного воинства,
но не тут-то было! Из тумана выехал всадник на заморенном коне и виду
довольно-таки неприглядного. А за ним - никого. Выехал он из тумана, увидел,
что здесь творится, разинул рот и аж позеленел от изумления. Совсем
растерялся, сперва даже нас не заметал. А когда заметил, вскрикнул и вздыбил
коня, но Древень шагнул раз-другой, протянул свою длинную руку и вынул его
из седла. Конь метнулся и умчался, а его Древень отпустил, и он сразу хлоп
на брюхо. Ползает и говорит: "Я, - говорит, - Грима, приближенный советник
конунга, меня, - говорит, - Теоден послал к Саруману с неотложными вестями.
Все, - говорит, - испугались ехать, кругом ведь гады-орки рыщут, я один
вызвался. Ужас, - говорит, - что претерпел, до смерти устал, сутки голодаю.
За мной, - говорит, - волки гнались, я, - говорит, - к северу крюка дал".
Я примечаю, как он косится на Древня, и думаю: "Все врет". А Древень
посмотрел на него медленно-медленно - тот чуть в землю не вдавился. Потом
Древень говорит: "Кха, кхм, а я тебя давно поджидаю, сударь ты мой Гнилоуст.
- Тот совсем съежился и ждет, что дальше будет, а Древень-то: - Гэндальф уже
побывал здесь, я все про тебя знаю и знаю даже, куда тебя девать. Гэндальф
сказал, чтоб все крысы были в одной крысоловке. Давай поспешай. Хозяин
Изенгарда теперь я, а Саруман сидит у себя в башне. Ступай к нему, раз у
тебя такие неотложные вести".
"Пропусти меня, пропусти! - воскликнул Гнилоуст. - Я дорогу знаю".
"Раньше ты ее знал, это конечно, - сказал Древень. - Но теперь там
трудновато пройти. Впрочем, ступай посмотри!"
Гнилоуст поплелся под арку, мы шли за ним следом. Миновал он туннель,
огляделся, увидел загаженную грязную топь между стенами и Ортханком и
попятился.
"Отпустите меня! - заныл он. - Отпустите! Вести мои запоздали!"
"Что правда, то правда, - сказал Древень. - Но тебе предстоит выбирать:
либо полезай в воду, либо оставайся со мной, подождем Гэндальфа и твоего
государя. Что тебе больше нравится?"
Тот как услышал о государе, задрожал и сунулся было в воду, но
отпрянул.
"Я не умею плавать!" - проскулил он.
"А там неглубоко, - сказал Древень. - Вода, правда, гнилая, но уж
тебя-то, Гнилоуста, она не осквернит. Ступай вперед!"
И несчастный подлец погрузился в жижу почта по горло; сначала брел
кое-как, потом схватился за бочонок, не то за доску. Древень проводил его.
"Добрался-таки, - сказал он, вернувшись. - А полз по ступеням и лязгал
зубами - ну крыса крысой. В башне сидят, как сидели: оттуда высунулась рука
и затащила его внутрь. Наверняка его встретили по заслугам. А я пойду
обмоюсь от этой гнуси. Если кому понадоблюсь, я на северной окраине, а то
здесь и воды-то чистой не сыщешь: ни тебе напиться, ни умыться, а онту без
этого никак нельзя. А вы, зайчатки, вот что: побудьте-ка у меня
привратниками. Тут ведь такие гости ожидаются - не кто-нибудь, а сам хозяин
ристанийских угодий! Вы уж его привечайте, как у вас положено. Едет он тем
более с победою: войско конунга одолело орков в кровавой битве. Нешто
простой лесной онт сообразит, как его надо чествовать? Вы-то небось лучше
нашего знаете людские словеса и обычаи. Много перебывало государей в зеленых
ристанийских степях, а я не то что языка их не знаю, а и самые имена
позабыл. Им, наверно, нужна будет людоеда. Позаботьтесь, поищите, чем не
стыдно угостить конунга". Ну, мы что могли, то сделали. Но хотел бы я
все-таки знать, кто этот Гнилоуст? Неужто он и правда был советником
конунга?
- Был, - подтвердил Арагорн. - А заодно шпионом Сарумана, его главным
соглядатаем в Ристании. Судьба его, впрочем, не пощадила: ему привелось
увидеть поверженным в прах то величие, которому он поклонялся, и пережить
крушение всех своих упований. Казалось бы, он довольно наказан, однако
худшее у него впереди.
- Да уж едва ли Древень запихал его в Ортханк по доброте душевной! -
сказал Мерри. - Очень он угрюмо посмеивался, когда пошел купаться и пить
водичку. Ну а мы принялись не покладая рук ворошить плавучий хлам да по
каморкам копаться. Нашли мы целых три незатопленные кладовки, и вдруг на
тебе - явились онты от Древня, да и забрали все чуть не подчистую.
"Нам, - говорят, - нужна людоеда, чтоб хватило на двадцать пять
человек". Так что, как видите, все поголовно подсчитаны, вы в том числе. Но
вы не огорчайтесь, что остались: мы себя не обидели, смею вас уверить. А
выпивки онты и вовсе никакой не взяли.
"Пить-то они что будут?" - говорю я им.
"Известно, что, - отвечают, - изенскую воду, она и для онтов, и для
людей вполне годится". Наверняка, впрочем, онты состряпали из родниковой
воды какой-нибудь свой напиток и Гэндальф вернется с курчавой бородой.
Словом, они отвалили, а мы, вконец усталые и голодные, давай отдыхать и
кормиться. Внакладе-то мы не остались: усердствовали в поисках людоеды, а
нашли такое, о чем и мечтать не смели. Пин притащил эти бочонки с клеймом
Громобоя, напыжился и говорит: "Поевши и подымить не грех". Ну вот и сказка
вся.
- Да, теперь все разъяснилось, - одобрил Гимли.
- Неясно одно, - задумчиво сказал Арагорн, - как хоббитское зелье
попало из Южного удела в Изенгард. Что-то я этого в толк не возьму. Положим,
в Изенгарде я прежде не бывал, но уж пустынные края между Хоббитанией и
Мустангримом исходил вдоль и поперек. Дороги там позаросли, места опасные,
товары не возят. Видно, были у Сарумана тайные поставщики из хоббитов. Что
ж, гнилоусты водятся не только в золотом чертоге конунга Теодена. Там на
бочонках дата не обозначена?
- Обозначена, - сказал Пин. - Сбор тыща четыреста семнадцатого,
прошлогодний, значит, то есть, виноват, уже позапрошлогодний, хороший был
сбор.
- Ну, пока что он свои лиходейские затеи поневоле отложит, да и нам, по
правде, нынче не до них, - сказал Арагорн. - А все ж таки скажу-ка я об этом
Гэндальфу: пустяки тоже упускать из виду не след.
- Что он там застрял, хотел бы я знать, - сказал Мерри. - Время уж за
поддень. Идемте прогуляемся! Вот тебе, Бродяжник, и представился случай
побывать в Изенгарде, только виды там сейчас незавидные.
Они прошли разрушенным туннелем, выбрались на каменный завал, и перед
ними предстала черная громада Ортханка, ее окна-бойницы угрюмо и грозно
обозревали разоренную крепость. Вода почти совсем спала. Остались
замусоренные, залитые водой ямины в мутной пене, но большей частью дно
каменной чаши обнажилось, являя взору кучи ила, груды щебня, почернелые
провалы и торчащие вкривь и вкось столбы. У щербатых закраин громоздились
наносы, за стенами виднелась извилистая, заросшая темнолохматой зеленью
лощина, стиснутая высокими горными отрогами. Со стороны северного пролома к
Ортханку приближалась вереница всадников.
- Это Гэндальф и Теоден с охраной, - сказал Леголас. - Пойдем к ним
навстречу!
- Только поосторожней! - предупредил Мерри. - Плиты разъехались: того и
гляди, оступишься и провалишься в какую-нибудь бездонную шахту.
Они пробирались по расколотым, осклизлым плитам бывшей главной дороги
от ворот к башне. Всадники заметили их и подождали, укрывшись под сенью
огромной подбашенной скалы. Гэндальф выехал им навстречу.
- Мы с Древнем основательно побеседовали и о том о сем договорились, -
сказал он, - а все прочие наконец-то хоть немного отдохнули. Пора и в путь.
Вы тоже, надеюсь, удосужились отдохнуть и подкрепиться?
- Еще бы! - отозвался Мерри. - Подымить и то удосужились - для начала и
напоследок. Мы теперь даже на Сарумана не очень сердимся.
- Вот как? - сказал Гэндальф. - А я все-таки сержусь, тем более что с
ним-то как раз и придется сейчас иметь дело. Разговор предстоит опасный, а
может, и бесполезный, но неизбежный. Кто хочет, пошли со мной, но глядите в
оба! Учтите, тут не до шуток!
- Я-то пойду, - сказал Гимли. - Охота мне толком на него поглядеть и
сравнить с тобой: будто уж вы так похожи?
- Не многого ли захотел, любезнейший гном? - сказал Гэндальф. - Если
Саруману понадобится, ты его от меня ни за что не отличишь. И ты думаешь, у
тебя хватит ума не поддаться на его уловки? Ну что ж, посмотрим. Как бы он
только не заартачился: чересчур уж много собеседников. Онтам я, правда,
велел на глаза не показываться; так что, пожалуй, он и рискнет.
- А чего опасного? - спросил Пин. - Стрелять он, что ли, в нас будет,
огнем из окон поливать или околдует издали?
- Да, наверно, попробует околдовать в расчете на ваше легкомыслие, -
сказал Гэндальф. - Впрочем, кто знает, что ему взбредет на ум и что он
пустит в ход. Он сейчас опасней загнанного зверя. Помните: Саруман -
коварный и могучий чародей. Берегитесь его голоса!
Черная скала - граненое подножие Ортханка - влажно поблескивала; ее
чудовищные острые ребра, казалось, только что вытесаны. Несколько щербин да
осыпь мелких осколков напоминали о бессильной ярости онтов.
С восточной стороны между угловыми столпами была массивная дверь, а над
ней - закрытое ставнями окно, выходившее на балкон с чугунными перилами. К
дверному порогу вели двадцать семь широких и гладких круговых ступеней,
искусно вырубленных в черном камне мастерами незапамятных лет. Это был
единственный вход в многоглазую башню, исподлобья глядевшую на пришельцев
рядами высоких и узких стрельчатых окон.
Гэндальф и конунг спешились у нижней ступени.
- Я поднимусь к дверям, - сказал Гэндальф. - Я бывал в Ортханке, а
козни Сарумана не застанут меня врасплох.
- Я тоже поднимусь, - сказал конунг. - Мне, старику, никакие козни уже
не страшны. Я хочу лицом к лицу встретиться с врагом, который причинил мне
столько зла. Мне поможет взойти Эомер.
- Да будет так, - скрепил Гэндальф- - А со мною пойдет Арагорн.
Остальные пусть подождут здесь. Хватит с них и того, что они увидят и
услышат отсюда.
- Нет! - воспротивился Гимли. - Мы с Леголасом желаем смотреть и
слушать вблизи. У наших народов свои счеты с Саруманом. Мы последуем за
вами.
- Ну что ж, следуйте! - сказал Гэндальф и бок о бок с Теоденом медленно
взошел по ступеням.
Всадники разъехались по сторонам лестницы и остались на конях; тревожно
и недоверчиво поглядывали они на страховидную башню, опасаясь за своего
государя. Мерри с Пином присели на нижней ступени, им было очень не по себе.
- Это ж по такой грязище от ворот не меньше полумили! - ворчал Пин. -
Эх, удрать бы сейчас потихонечку и спрятаться в караулке! Чего мы сюда
притащились? Нас и не звал никто.
Гэндальф ударил жезлом в двери Ортханка, они отозвались глухим гулом.
- Саруман! Саруман! - громко и повелительно крикнул он. - Выходи,
Саруман!
Ответа долго не было. Наконец растворились ставни за балконом, но из
черного проема никто не выглянул.
- Кто там? - спросили оттуда. - Чего вам надо?
Теоден вздрогнул.
- Знакомый голос, - сказал он. - Кляну тот день, когда впервые услышал
его.
- Ступай позови Сарумана, коль ты у него теперь в лакеях, Грима
Гнилоуст! - сказал Гэндальф. - И без оттяжек!
Ставни затворились. Они ждали. И вдруг послышался другой голос, низкий
и бархатный, очарование было в самом его звуке. Кто невзначай поддавался
этому очарованию, услышанных слов обычно не помнил, а если припоминал, то с
восторженным и бессильным трепетом. Помнилась же более всего радость, с
какой он внимал мудрым и справедливым речам, звучавшим как музыка, и
хотелось как можно скорее и безогляднее соглашаться, причащаться этой
мудрости. После нее всякое чужое слово язвило слух, казалось грубым и
нелепым; если же ее оспаривали, то сердце возгоралось гневом. Иные бывали
очарованы, лишь пока голос обращался к ним, а после с усмешкой качали
головой, как бы разгадав штукарский трюк. Многим было все равно, что кому
говорится: их покорял самый звук речей. Те же, кому эти речи западали в
душу, уносили восторг и сладкий трепет с собой, бархатистый голос слышался
им непрестанно - он объяснял, уговаривал, нашептывал. Равнодушным не
оставался никто, и немалое требовалось усилие, чтобы отвергнуть вкрадчивые
или повелительные настояния этого мягкого и властного голоса.
- Ну, что случилось? - укоризненно вопросил он. - Непременно нужно меня
тревожить? Вот уж поистине покоя нет ни днем, ни ночью! - В укоре была
доброта - и горечь незаслуженного оскорбления.
Все удивленно подняли глаза, ибо совсем бесшумно невесть откуда у перил
появился старец, снисходительно глядевший на них сверху вниз, кутаясь в
просторный плащ непонятного цвета - цвет менялся на глазах, стоило зрителям
сморгнуть или старцу пошевелиться. Лицо у него было длинное, лоб высокий,
темноватые глаза смотрели радушно, проницательно и чуть-чуть устало. В
белоснежной копне волос и окладистой бороде возле губ и ушей сквозили черные
пряди.
- Похож, да не слишком, - пробормотал Гимли.
- Что ж вы молчите? - молвил благосклонный голос. - Ну, хотя бы двое из
вас мне хорошо знакомы. Гэндальф, увы, знаком слишком хорошо: едва ли он
приехал за помощью или советом. Но как не узнать тебя, повелитель Ристании
Теоден: твой герб горделиво блещет и благородна осанка конунга из рода
Эорла. О, достойный отпрыск преславного Тенгела! Отчего ты так промедлил,
зачем давно не явился как друг и сосед? Да и сам я хорош! Надо, надо мне
было повидаться с тобой, владыкой из владык западных стран, в нынешние
грозные годы! Надо бы остеречь тебя от дурных и малоумных советов! Но, может
еще покинули долину, Изенгард был наглухо оцеплен.
Так вот, когда онты развалили и искрошили южные стены, а гарнизона и
след простыл, откуда-то выскочил и сам Саруман. Он, верно, сшивался у ворот,
провожал свое достославное воинство. Поначалу он ловко укрывался, и его не
заметили. Но тучи разогнало, звезды засияли; словом, для онтов стало светло,
как днем, и вдруг слышу - Скоростень кричит: "Древогуб, древогуб!" Он по
натуре тихий и ласковый, Скоростень, но тем страшнее ненавидит Сарумана -
его самые любимые рябины погибли под оркскими топорами. Он спрыгнул со стены
у внутренних ворот и помчался по дороге к Ортханку: они, когда надо, быстрее
ветра. Серенькая фигурка перебегала от столба к столбу и уже была у башенной
лестницы, но еще чуть-чуть - и Скоростень сцапал бы и придушил его возле
самых дверей.
Забравшись в Ортханк, Саруман тут же запустил на полную катушку все
свои прохиндейские машины, а в стенах Изенгарда уже набралось порядком
онтов: одних призвал своим криком Скоростень, другие вломились с востока и
севера - расхаживали и крушили что ни попадя. И вдруг скважины и шахты
повсюду стали изрыгать огонь и вонючий дым. Кого обожгло, кого опалило. Один
высокий красивый онт - Буковец, кажется, его звали - попал в струю жидкого
огня и загорелся как факел: ужас несусветный!
Вот когда они впрямь рассвирепели. Я по глупости думал, что они и так
уже здорово сердитые, но тут такое поднялось! Они трубили, гудели, голосили
- от одного этого шума камни стали сами трескаться и осыпаться. Мы с Мерри
забились поглубже в какие-то щели, заткнув уши плащами.
Точно смерч обрушился на Изенгард: онты выдергивали столбы, засыпали
шахты валунами и щебнем; обломки скал летали кругом, как листья, взметенные
вихрем. И посреди этого бушующего урагана несокрушимым утесом высилась башня
Ортханка: ни малейшего вреда не причинял ей град каменьев и железок,
взлетавших на сотни футов.
Спасибо, Древень головы не потерял; его, кстати, по счастью, даже не
обожгло. Похоже было, что онты, того и гляди, угробят самих себя, а Саруман
улизнет в суматохе каким-нибудь тайным подземным ходом. Они с разгону, как
на стену лезли, кидались на черную гладкую башню - и без толку, разумеется.
Тут, видно, постарались чародеи почище Сарумана. Ни щелочки в камне не
сделали онты, только сами расшиблись и поранились.
Тогда Древень вышел за кольцо стен и затрубил так громко, что перекрыл
голосом дикий шум и грохот. Вдруг наступило мертвое молчание, и из верхнего
окна башни донесся злорадный, пронзительный, леденящий хохот. Чудно он
подействовал на онтов. Только что они были сами не свои от ярости - и вмиг
стали угрюмые, холодные и спокойные. Собрались они в круг возле Древня: тот
держал к ним речь, а они молча, неподвижно внимали. Говорил он на их языке;
я так понял, что разъяснял им свой план, который был у него готов заранее, а
может, и давным-давно. Потом они словно растворились в серой темени - как
раз уже начинало светать.
С башни они, конечно, глаз не спускали, но дозорные притаились где-то в
тени, невидимые и неслышные. Другие все ушли на север и как в воду канули, а
мы остались сами по себе. Денек выдался мрачный; мы бродили, осматривались и
хоронились, как умели, от всевидящих и зловещих окон Ортханка. Искали мы
хоть чего-нибудь поесть, ничего не находили, присаживались отдохнуть в
укромном местечке и заглушали голод разговорами о том, каково-то воюют на
юге, в Ристании, и как нынче дышится прочим разнесчастным Хранителям. Время
от времени доносилось, будто с каменоломни, гулкое громыхание, и глухо
рушились глыбы, раскатывая эхо в горах.
Под вечер мы отправились взглянуть, что там такое делается. Угрюмый лес
гворнов вырос у края долины; другой подступил с северо-востока к
изенгардскому кольцу. Подойти ближе мы не отважились, только послушали
издали треск, грохот и шумы стройки. Онты и гворны копали пруды и канавы,
возводили дамбы: собирали воды Изена, родников, ручьев и речушек. Мы им
мешать не стали.
В сумерках Древень явился к воротам. Он ухал, гудел и, кажется, был
доволен. Вытянул свои длиннющие руки, размял ноги и продышался. Я спросил
его, уж не устал ли он.
"Устал? - повторил он. - Не устал ли я? М-да, нет, не устал, так, разве
что заскорузнул. Сейчас бы испить как следует водицы из Онтавы. А вот
поработали мы на славу: перебросали камней и разворотили земли больше чем
лет эдак за сто. Зато, почитай что, и кончили дело. Вы ночью-то держитесь
подальше от ворот и от этого... как его... туннеля! Вода оттуда хлынет -
поначалу гнилая, мутная, пока не вымоет все пакости Сарумана, а уж потом
Изен прикатит чистые, свежие воды". Он еще немного постоял, ковыряя стену и
так себе, для развлечения, обрушивая стопудовые обломки.
Мы принялись выбирать место, где бы это поспокойней улечься и
вздремнуть, но тут пошли диковинные дела. Раздался стук копыт: всадник
мчался по Дороге. Мы с Мерри залегли, а Древень укрылся в тени под аркой.
Выскочил огромный конь, точно серебро заблистало. Темно уже было, но я
разглядел лицо всадника: оно как будто светилось, и он был в белом
облачении. Я сел и уставился на него, разинув рот. Хотел позвать, да язык не
слушался.
Но звать не понадобилось. Он стал рядом и глядел на нас. "Гэндальф!" -
выговорил я наконец едва слышным шепотом. Вы думаете, он сказал: "Ах, Пин,
привет! Какая приятная встреча!"? Как бы не так! Он гаркнул: "Вставай,
лодырь-бездельник Крол! Куда, разрази вас гром, по девался в этой каше
Древень? Мне он сейчас же нужен. Сыщи его, да поживее!"
Древень заслышал его голос и вышел на свет: вот встретились так
встретились! Меня, главное, поразило, что им хоть бы что. Гэндальф наверняка
здесь и искал Древня, а тот, поди, затем и торчал у ворот, чтобы его
встретить. А я-то старику рассказывал-разливался про Морию и тому подобное.
Помнится, правда, он странным глазом на меня при этом глядел. Только и
остается думать, что он то ли виделся с Гэндальфом, то ли что о нем
прослышал, да не торопился рассказывать. У него первое дело: "Спешить не
надо: поспешишь - людей насмешишь"; но спеши не спеши, а эльфы и те за
Гэндальфом не поспеют.
"Кгум! Вот и ты, Гэндальф! - проговорил Древень. - Ты как раз вовремя
явился. Вода, деревья, камни, скалы - это мне все под силу, а тут засел маг,
и я не знаю, как быть".
"Вот что, Древень, - сказал Гэндальф. - Мне, понимаешь ли, нужна твоя
помощь. Ты и так много сделал, но этого мало. Мне надо как-то разобраться с
десятком тысяч орков".
Потом они оба куда-то ушли совещаться, чтоб без помех. Наверняка
совещание это Древень счел поспешным и торопливым, да Гэндальф и вправду
очень торопился, он говорил на ходу, потом уж их слышно не стало. Минут, что
ли, десять просовещались, самое большее - четверть часа. Потом Гэндальф
вернулся, и видно, отлегло у него от сердца, даже повеселел и сказал
спасибо, что рад нас видеть.
"Слушай, Гэндальф, - воскликнул я, - ты где вообще-то был? Ты остальных
наших видел?"
"Где был, там меня уж нет, - отвечал он на гэндальфский манер. - Да,
кое-кого из остальных видел. Но с новостями подождем. Ночь опасная, медлить
нельзя, мне еще скакать и скакать. Но с рассветом, может быть, просветлеет;
увидимся - поговорим. Берегите себя и от Ортханка держитесь подальше. А пока
- прощайте!"
Древень очень задумчиво проводил Гэндальфа глазами. Он, видимо, многое
враз узнал и теперь медленно переваривал. Поглядел он на нас и говорит: "Хм,
да вы, оказывается, не такие уж и торопыги. Рассказали куда меньше, чем
могли, и ровно столько, сколько следовало. Н-да, целый ворох новостей, и
никуда от них не денешься! Вот тебе, Древень, и еще куча дел!"
Мы из него все ж таки кое-что вытянули - и новостям не порадовались.
Огорчались мы, правда, только из-за вас троих, а про Фродо с Сэмом и беднягу
Боромира и думать забыли. Оказывается, вам предстояла великая битва, и почем
еще было знать, уцелеете вы или нет.
"Гворны помогут", - сказал Древень. Потом он ушел и появился только
нынче утром.
- Муторная была ночь, - продолжал Мерри. - Мы кое-как пристроились на
высокой груде камней, а кругом все заволокло: мгла колыхалась над нами
огромным одеялом. Парило, слышались шорохи, трески, удалялось медленное
бормотание. Не иначе сотня-другая гворнов отправилась на подмогу своим.
Потом с юга донесся страшный громовой раскат, над Ристанией замелькали
молнии, на миг выхватывая из темноты далекие черно-белые вершины. У нас в
горах тоже гром грохотал, и долина полнилась эхом, но совсем по-другому, не
похоже на отзвуки битвы.
После полуночи онты разобрали свои запруды и затопили Изенгард через
северный пролом. Гворны ушли, их темень рассеялась, и гром понемногу стих
вдалеке. Луна спустилась к западному хребту.
А по Изенгарду расползались потоки, повсюду) вскипали колдобины, черный
паводок бурлил в лунном свете. Вода впивалась воронками в сарумановские
шахты и скважины, оттуда вырывались столбы пара; свист, шипение, дым валил
клубами. Вспыхивали разрывы. Длинный сгусток тумана змеей оплел Ортханк; он
стал будто снежный пик, огнисто-рдяный внизу и лунно-зеленый сверху. А вода
все прибывала. Изенгард кипел, точно кастрюля супа на огне
- Прошлой ночью Нан-Курунир изрыгнул нам навстречу мутное облако дыма,
- сказал Арагорн. - Мы опасались, не Саруман ли это измыслил какое-нибудь
новое злодейство.
- Ну да, Саруман! - фыркнул Пин - Ему уж стало не до смеха: он, поди,
задыхался в собственном смраде. Ко вчерашнему утру онтские воды затопили все
хитрые провалы, и расстелился плотный вонючий туман. Мы в ту самую караульню
и сбежали - и натерпелись там страху. Вода прибывала; по туннелю мчалась
река - того гляди, захлестнет, и поминай как звали. Мы уж думали: все,
сгинем, как орки в норе; нашлась, спасибо, винтовая лесенка из кладовой,
вывела поверх арки. Там мы уселись на камушке над паводком и глядели на
великую изенгардскую лужу. Онты подбавляли и подбавляли воды, чтобы загасить
все огни и залить все подземные пещеры. Туман прибывал, густел и склубился в
огромный гриб, с лигу, не меньше, высотой. Вечером над восточным взгорьем
опрокинулась исполинская радуга, и такой потом хлынул грязный ливень, что и
заката видно не было. А в общем было довольно тихо, только где-то вдали
тоскливо подвывали волки. Ночью онты остановили наводнение и пустили Изен по
старому руслу. Тем все покамест и кончилось.
И вода стала опадать. Небось там в пещерах есть нижние подвальные
ярусы. Вот уж не завидую Саруману: из любого окна, смотри не смотри, ничего
путного не увидишь, одна грязь да гадость. Мы тоже взгрустнули - кругом ни
души, ни тебе онта, и новостей никаких. Так мы и проторчали всю ночь над
аркою без сна, в холоде и сырости. Казалось, вот-вот что-нибудь такое
приключится: Саруман-то в башне сидит! Ночью и впрямь поднялся шум, будто
ветер свищет в долине. Вроде бы онты и те гворны, что уходили, вернулись
назад, но куда они подевались, даже не спрашивайте - не знаю, и все тут.
Промозглым туманным утром спустились мы вниз, огляделись, а кругом опять
никогошеньки. Ну вот, пожалуй, и нечего больше рассказывать. После всей этой
катавасии нынче тише тихого. А раз Гэндальф приехал, он и вообще порядок
наведет. Эх, соснуть бы сейчас!
Помолчали. Гимли выколотил и заново набил трубку.
- Мне вот что еще интересно, - сказал он, запалив трут и затянувшись, -
про Гнилоуста. Ты сказал Теодену, что он в башне с Саруманом. Как он туда
попал?
- Забыл рассказать, - спохватился Пин. - Нынче утром он пожаловал.
Только это мы разожгли очаг, немного позавтракали - глядь, ан Древень тут
как тут. Слышим: гудит, топочет и нас кличет.
"А, - говорит, - вот и вы, ребятки, ну как, не скучаете? А у меня для
вас, - говорит, - новости. Гворны возвратились. Там, в Ристании, все хорошо
и даже очень не худо! - смеется и хлопает лапищами по ляжкам. - Покончено, -
говорит, - с изенгардскими орками-древорубами. К нам сюда с юга едут и
скоренько будут здесь - кое с кем вы, пожалуй, не прочь будете свидеться!"
Только он это сказал, как раздался цокот копыт. Мы кинулись к воротам,
я глаза растопырил, жду Гэндальфа с Бродяжником во главе победного воинства,
но не тут-то было! Из тумана выехал всадник на заморенном коне и виду
довольно-таки неприглядного. А за ним - никого. Выехал он из тумана, увидел,
что здесь творится, разинул рот и аж позеленел от изумления. Совсем
растерялся, сперва даже нас не заметал. А когда заметил, вскрикнул и вздыбил
коня, но Древень шагнул раз-другой, протянул свою длинную руку и вынул его
из седла. Конь метнулся и умчался, а его Древень отпустил, и он сразу хлоп
на брюхо. Ползает и говорит: "Я, - говорит, - Грима, приближенный советник
конунга, меня, - говорит, - Теоден послал к Саруману с неотложными вестями.
Все, - говорит, - испугались ехать, кругом ведь гады-орки рыщут, я один
вызвался. Ужас, - говорит, - что претерпел, до смерти устал, сутки голодаю.
За мной, - говорит, - волки гнались, я, - говорит, - к северу крюка дал".
Я примечаю, как он косится на Древня, и думаю: "Все врет". А Древень
посмотрел на него медленно-медленно - тот чуть в землю не вдавился. Потом
Древень говорит: "Кха, кхм, а я тебя давно поджидаю, сударь ты мой Гнилоуст.
- Тот совсем съежился и ждет, что дальше будет, а Древень-то: - Гэндальф уже
побывал здесь, я все про тебя знаю и знаю даже, куда тебя девать. Гэндальф
сказал, чтоб все крысы были в одной крысоловке. Давай поспешай. Хозяин
Изенгарда теперь я, а Саруман сидит у себя в башне. Ступай к нему, раз у
тебя такие неотложные вести".
"Пропусти меня, пропусти! - воскликнул Гнилоуст. - Я дорогу знаю".
"Раньше ты ее знал, это конечно, - сказал Древень. - Но теперь там
трудновато пройти. Впрочем, ступай посмотри!"
Гнилоуст поплелся под арку, мы шли за ним следом. Миновал он туннель,
огляделся, увидел загаженную грязную топь между стенами и Ортханком и
попятился.
"Отпустите меня! - заныл он. - Отпустите! Вести мои запоздали!"
"Что правда, то правда, - сказал Древень. - Но тебе предстоит выбирать:
либо полезай в воду, либо оставайся со мной, подождем Гэндальфа и твоего
государя. Что тебе больше нравится?"
Тот как услышал о государе, задрожал и сунулся было в воду, но
отпрянул.
"Я не умею плавать!" - проскулил он.
"А там неглубоко, - сказал Древень. - Вода, правда, гнилая, но уж
тебя-то, Гнилоуста, она не осквернит. Ступай вперед!"
И несчастный подлец погрузился в жижу почта по горло; сначала брел
кое-как, потом схватился за бочонок, не то за доску. Древень проводил его.
"Добрался-таки, - сказал он, вернувшись. - А полз по ступеням и лязгал
зубами - ну крыса крысой. В башне сидят, как сидели: оттуда высунулась рука
и затащила его внутрь. Наверняка его встретили по заслугам. А я пойду
обмоюсь от этой гнуси. Если кому понадоблюсь, я на северной окраине, а то
здесь и воды-то чистой не сыщешь: ни тебе напиться, ни умыться, а онту без
этого никак нельзя. А вы, зайчатки, вот что: побудьте-ка у меня
привратниками. Тут ведь такие гости ожидаются - не кто-нибудь, а сам хозяин
ристанийских угодий! Вы уж его привечайте, как у вас положено. Едет он тем
более с победою: войско конунга одолело орков в кровавой битве. Нешто
простой лесной онт сообразит, как его надо чествовать? Вы-то небось лучше
нашего знаете людские словеса и обычаи. Много перебывало государей в зеленых
ристанийских степях, а я не то что языка их не знаю, а и самые имена
позабыл. Им, наверно, нужна будет людоеда. Позаботьтесь, поищите, чем не
стыдно угостить конунга". Ну, мы что могли, то сделали. Но хотел бы я
все-таки знать, кто этот Гнилоуст? Неужто он и правда был советником
конунга?
- Был, - подтвердил Арагорн. - А заодно шпионом Сарумана, его главным
соглядатаем в Ристании. Судьба его, впрочем, не пощадила: ему привелось
увидеть поверженным в прах то величие, которому он поклонялся, и пережить
крушение всех своих упований. Казалось бы, он довольно наказан, однако
худшее у него впереди.
- Да уж едва ли Древень запихал его в Ортханк по доброте душевной! -
сказал Мерри. - Очень он угрюмо посмеивался, когда пошел купаться и пить
водичку. Ну а мы принялись не покладая рук ворошить плавучий хлам да по
каморкам копаться. Нашли мы целых три незатопленные кладовки, и вдруг на
тебе - явились онты от Древня, да и забрали все чуть не подчистую.
"Нам, - говорят, - нужна людоеда, чтоб хватило на двадцать пять
человек". Так что, как видите, все поголовно подсчитаны, вы в том числе. Но
вы не огорчайтесь, что остались: мы себя не обидели, смею вас уверить. А
выпивки онты и вовсе никакой не взяли.
"Пить-то они что будут?" - говорю я им.
"Известно, что, - отвечают, - изенскую воду, она и для онтов, и для
людей вполне годится". Наверняка, впрочем, онты состряпали из родниковой
воды какой-нибудь свой напиток и Гэндальф вернется с курчавой бородой.
Словом, они отвалили, а мы, вконец усталые и голодные, давай отдыхать и
кормиться. Внакладе-то мы не остались: усердствовали в поисках людоеды, а
нашли такое, о чем и мечтать не смели. Пин притащил эти бочонки с клеймом
Громобоя, напыжился и говорит: "Поевши и подымить не грех". Ну вот и сказка
вся.
- Да, теперь все разъяснилось, - одобрил Гимли.
- Неясно одно, - задумчиво сказал Арагорн, - как хоббитское зелье
попало из Южного удела в Изенгард. Что-то я этого в толк не возьму. Положим,
в Изенгарде я прежде не бывал, но уж пустынные края между Хоббитанией и
Мустангримом исходил вдоль и поперек. Дороги там позаросли, места опасные,
товары не возят. Видно, были у Сарумана тайные поставщики из хоббитов. Что
ж, гнилоусты водятся не только в золотом чертоге конунга Теодена. Там на
бочонках дата не обозначена?
- Обозначена, - сказал Пин. - Сбор тыща четыреста семнадцатого,
прошлогодний, значит, то есть, виноват, уже позапрошлогодний, хороший был
сбор.
- Ну, пока что он свои лиходейские затеи поневоле отложит, да и нам, по
правде, нынче не до них, - сказал Арагорн. - А все ж таки скажу-ка я об этом
Гэндальфу: пустяки тоже упускать из виду не след.
- Что он там застрял, хотел бы я знать, - сказал Мерри. - Время уж за
поддень. Идемте прогуляемся! Вот тебе, Бродяжник, и представился случай
побывать в Изенгарде, только виды там сейчас незавидные.
Они прошли разрушенным туннелем, выбрались на каменный завал, и перед
ними предстала черная громада Ортханка, ее окна-бойницы угрюмо и грозно
обозревали разоренную крепость. Вода почти совсем спала. Остались
замусоренные, залитые водой ямины в мутной пене, но большей частью дно
каменной чаши обнажилось, являя взору кучи ила, груды щебня, почернелые
провалы и торчащие вкривь и вкось столбы. У щербатых закраин громоздились
наносы, за стенами виднелась извилистая, заросшая темнолохматой зеленью
лощина, стиснутая высокими горными отрогами. Со стороны северного пролома к
Ортханку приближалась вереница всадников.
- Это Гэндальф и Теоден с охраной, - сказал Леголас. - Пойдем к ним
навстречу!
- Только поосторожней! - предупредил Мерри. - Плиты разъехались: того и
гляди, оступишься и провалишься в какую-нибудь бездонную шахту.
Они пробирались по расколотым, осклизлым плитам бывшей главной дороги
от ворот к башне. Всадники заметили их и подождали, укрывшись под сенью
огромной подбашенной скалы. Гэндальф выехал им навстречу.
- Мы с Древнем основательно побеседовали и о том о сем договорились, -
сказал он, - а все прочие наконец-то хоть немного отдохнули. Пора и в путь.
Вы тоже, надеюсь, удосужились отдохнуть и подкрепиться?
- Еще бы! - отозвался Мерри. - Подымить и то удосужились - для начала и
напоследок. Мы теперь даже на Сарумана не очень сердимся.
- Вот как? - сказал Гэндальф. - А я все-таки сержусь, тем более что с
ним-то как раз и придется сейчас иметь дело. Разговор предстоит опасный, а
может, и бесполезный, но неизбежный. Кто хочет, пошли со мной, но глядите в
оба! Учтите, тут не до шуток!
- Я-то пойду, - сказал Гимли. - Охота мне толком на него поглядеть и
сравнить с тобой: будто уж вы так похожи?
- Не многого ли захотел, любезнейший гном? - сказал Гэндальф. - Если
Саруману понадобится, ты его от меня ни за что не отличишь. И ты думаешь, у
тебя хватит ума не поддаться на его уловки? Ну что ж, посмотрим. Как бы он
только не заартачился: чересчур уж много собеседников. Онтам я, правда,
велел на глаза не показываться; так что, пожалуй, он и рискнет.
- А чего опасного? - спросил Пин. - Стрелять он, что ли, в нас будет,
огнем из окон поливать или околдует издали?
- Да, наверно, попробует околдовать в расчете на ваше легкомыслие, -
сказал Гэндальф. - Впрочем, кто знает, что ему взбредет на ум и что он
пустит в ход. Он сейчас опасней загнанного зверя. Помните: Саруман -
коварный и могучий чародей. Берегитесь его голоса!
Черная скала - граненое подножие Ортханка - влажно поблескивала; ее
чудовищные острые ребра, казалось, только что вытесаны. Несколько щербин да
осыпь мелких осколков напоминали о бессильной ярости онтов.
С восточной стороны между угловыми столпами была массивная дверь, а над
ней - закрытое ставнями окно, выходившее на балкон с чугунными перилами. К
дверному порогу вели двадцать семь широких и гладких круговых ступеней,
искусно вырубленных в черном камне мастерами незапамятных лет. Это был
единственный вход в многоглазую башню, исподлобья глядевшую на пришельцев
рядами высоких и узких стрельчатых окон.
Гэндальф и конунг спешились у нижней ступени.
- Я поднимусь к дверям, - сказал Гэндальф. - Я бывал в Ортханке, а
козни Сарумана не застанут меня врасплох.
- Я тоже поднимусь, - сказал конунг. - Мне, старику, никакие козни уже
не страшны. Я хочу лицом к лицу встретиться с врагом, который причинил мне
столько зла. Мне поможет взойти Эомер.
- Да будет так, - скрепил Гэндальф- - А со мною пойдет Арагорн.
Остальные пусть подождут здесь. Хватит с них и того, что они увидят и
услышат отсюда.
- Нет! - воспротивился Гимли. - Мы с Леголасом желаем смотреть и
слушать вблизи. У наших народов свои счеты с Саруманом. Мы последуем за
вами.
- Ну что ж, следуйте! - сказал Гэндальф и бок о бок с Теоденом медленно
взошел по ступеням.
Всадники разъехались по сторонам лестницы и остались на конях; тревожно
и недоверчиво поглядывали они на страховидную башню, опасаясь за своего
государя. Мерри с Пином присели на нижней ступени, им было очень не по себе.
- Это ж по такой грязище от ворот не меньше полумили! - ворчал Пин. -
Эх, удрать бы сейчас потихонечку и спрятаться в караулке! Чего мы сюда
притащились? Нас и не звал никто.
Гэндальф ударил жезлом в двери Ортханка, они отозвались глухим гулом.
- Саруман! Саруман! - громко и повелительно крикнул он. - Выходи,
Саруман!
Ответа долго не было. Наконец растворились ставни за балконом, но из
черного проема никто не выглянул.
- Кто там? - спросили оттуда. - Чего вам надо?
Теоден вздрогнул.
- Знакомый голос, - сказал он. - Кляну тот день, когда впервые услышал
его.
- Ступай позови Сарумана, коль ты у него теперь в лакеях, Грима
Гнилоуст! - сказал Гэндальф. - И без оттяжек!
Ставни затворились. Они ждали. И вдруг послышался другой голос, низкий
и бархатный, очарование было в самом его звуке. Кто невзначай поддавался
этому очарованию, услышанных слов обычно не помнил, а если припоминал, то с
восторженным и бессильным трепетом. Помнилась же более всего радость, с
какой он внимал мудрым и справедливым речам, звучавшим как музыка, и
хотелось как можно скорее и безогляднее соглашаться, причащаться этой
мудрости. После нее всякое чужое слово язвило слух, казалось грубым и
нелепым; если же ее оспаривали, то сердце возгоралось гневом. Иные бывали
очарованы, лишь пока голос обращался к ним, а после с усмешкой качали
головой, как бы разгадав штукарский трюк. Многим было все равно, что кому
говорится: их покорял самый звук речей. Те же, кому эти речи западали в
душу, уносили восторг и сладкий трепет с собой, бархатистый голос слышался
им непрестанно - он объяснял, уговаривал, нашептывал. Равнодушным не
оставался никто, и немалое требовалось усилие, чтобы отвергнуть вкрадчивые
или повелительные настояния этого мягкого и властного голоса.
- Ну, что случилось? - укоризненно вопросил он. - Непременно нужно меня
тревожить? Вот уж поистине покоя нет ни днем, ни ночью! - В укоре была
доброта - и горечь незаслуженного оскорбления.
Все удивленно подняли глаза, ибо совсем бесшумно невесть откуда у перил
появился старец, снисходительно глядевший на них сверху вниз, кутаясь в
просторный плащ непонятного цвета - цвет менялся на глазах, стоило зрителям
сморгнуть или старцу пошевелиться. Лицо у него было длинное, лоб высокий,
темноватые глаза смотрели радушно, проницательно и чуть-чуть устало. В
белоснежной копне волос и окладистой бороде возле губ и ушей сквозили черные
пряди.
- Похож, да не слишком, - пробормотал Гимли.
- Что ж вы молчите? - молвил благосклонный голос. - Ну, хотя бы двое из
вас мне хорошо знакомы. Гэндальф, увы, знаком слишком хорошо: едва ли он
приехал за помощью или советом. Но как не узнать тебя, повелитель Ристании
Теоден: твой герб горделиво блещет и благородна осанка конунга из рода
Эорла. О, достойный отпрыск преславного Тенгела! Отчего ты так промедлил,
зачем давно не явился как друг и сосед? Да и сам я хорош! Надо, надо мне
было повидаться с тобой, владыкой из владык западных стран, в нынешние
грозные годы! Надо бы остеречь тебя от дурных и малоумных советов! Но, может