Страница:
но Теоден отказал. Будешь у конунга - ни слова о Гэндальфе! Гнев его не
остыл. Ибо Гэндальф выбрал себе коня по имени Светозар, благороднейшего из
отборного табуна Бэмаров, коня, чьим седоком может быть лишь конунг.
Прародителем этой породы был жеребец Эорла, понимавший человеческий язык.
Правда, семь суток назад Светозар воротился, но конунг пуще прежнего гневен:
конь одичал и никому не дается в руки.
- Стало быть, Светозар добрался в отчий край один из дальних северных
земель, - сказал Арагорн. - Там расстались они с Гэндальфом. Но Гэндальфу уж
не быть его седоком. Он сгинул навеки в бездонных копях Мории.
- Скорбная весть, - сказал Эомер. - Скорбная для меня и для тех, кто
мыслит схоже; но, увы, многие мыслят иначе - узнаешь, представши пред
конунгом.
- Боюсь, даже и тебе невдомек, какая это скорбная весть, - отозвался
Арагорн. - Месяца не пройдет, как ее страшная тяжесть ляжет на сердце всем и
каждому. Однако ж если гибнут великие, то с малых великий спрос. Вот я и
повел наш Отряд от здешних ворот Мории через Кветлориэн - о нем ты, Эомер,
сначала узнай истину и больше не роняй пустых слов - и оттуда по Великой
Реке до водопадов Рэроса. Там был убит Боромир - теми орками, которых вы
истребили.
- О, горе нам! - тоскливо воскликнул Эомер. - Какого воина лишился
Минас-Тирит, и все мы какого лишились воина! Первейший был богатырь - всюду
пели ему хвалу. У нас-то он бывал редко - воевал на восточных окраинах
Гондора, - но я его все-таки видел. Он больше походил на быстрых сынов
Эорла, чем на суровых витязей Гондора, и стал бы, наверно, в свой час
великим полководцем. Однако же Гондор не прислал вести о его гибели. Когда
это случилось?
- Четвертые сутки пошли, - отвечал Арагорн. - Вечером того дня мы
бросились в погоню от подножия Тол-Брандира.
- Как, пешие? - не понял Эомер.
- Да, как видишь, пешие. Изумленно распахнулись глаза Эомера.
- Неверно прозвали тебя, о сын Араторна, - вымолвил он. - Тебе бы не
Бродяжником зваться, а Крылоногом. Придет время - песни сложат об этом вашем
походе. За неполные четверо суток одолели вы четырежды двадцать и пять лиг!
Крепки же мышцы у потомков Элендила! Но, господин мой, что прикажешь мне
делать? Конунг ждет; медлить мне не пристало. Перед дружиной я в своих речах
не волен, однако по правде сказал тебе, что покамест мы не воюем с Черным
Властелином. Конунг преклонил слух к малодушным наперсникам, и все же войны
нам не избежать. Гондор наш старинный союзник, мы его в беде не покинем и
будем сражаться бок о бок - так мыслю я, и многие скажут подобно. Я в ответе
за западные пределы Ристании, и я приказал отогнать табуны за Онтаву; за
табунами снялись пастушеские селения, а здесь остались одни сторожевые
дозоры.
- Так вы, значит, не платите дани Саурону? - вырвалось у Гимли.
- Не платим и никогда не платили, - отрезал Эомер. - Слыхал я отзвуки
этой лжи, но не знал, что она разнеслась так далеко. Было вот что: несколько
лет тому назад посланцы Черных Земель торговали у нас лошадей и давали
большую цену, но понапрасну. Нельзя им лошадей продавать: они их портят.
Тогда к нам заслали орков, ночных конокрадов, и те угнали немало коней -
вороных, только вороных: у нас теперь их почитай что и нет. Ну, с орками-то
наша расправа была и будет короткой, и с одними орками мы бы управились.
А управляться надо с Саруманом. Он объявил себя хозяином всех здешних
земель, и вот уже много месяцев мы с ним воюем. И такие ему орки подвластны,
и сякие, на волколаках верхом, да только ли орки! Он перекрыл Проходное
Ущелье, и теперь поди знай, откуда грянет напасть - с востока или с запада.
Трудный это неприятель: хитроумный и могущественный чародей, мастер
глаза отводить - гибель у него обличий. Где только, говорят, его не увидишь:
является там и сям, старец-странник, в плаще с капюшоном, ни дать ни взять,
Гэндальф - с тем и Гэндальфа припоминают. Его земные лазутчики проникают
повсюду, а небесные зловеще парят над нами. Не знаю, что нам выпадет, но
хорошего не предвижу: по всему видать, есть у него среди нас незнаемые
союзники. Ты и сам их увидишь в хоромах конунга, если поедешь с нами. Поедем
с нами, Арагорн! Неужели напрасно мелькнула у меня надежда, что ты явился
нам в помощь посреди невзгод и сомнений?
- Буду, как только смогу, - глухо отвечал Арагорн.
- Нет, поедем сейчас! - заклинал Эомер. - Как воспрянули бы сыны Эорла,
явись среди них в эту мрачную пору наследник, преемник Элендила! Ведь и
сейчас идет битва за битвой на Западной Окраине, и боюсь, худо приходится
нашим.
Да и в северный этот поход я выступил без позволения конунга, под малой
охраной оставив его дворец. Разведчики доложили мне, что большая ватага
орков спустилась с Западной Ограды трое суток назад и среди них замечены
были дюжие, с бледной дланью на щите - Саруманово воинство. Я заподозрил то,
чего пуще всего опасаюсь, - что Ортханк и Черный Замок стакнулись, что они
против нас заодно, - и вывел свой эоред, личную свою дружину, и мы нагнали
орков на закате, тому двое суток, у самой опушки Онтвальда. Там мы их
окружили и вчера с рассветом взяли на копья. Погибли, увы, пятнадцать
дружинников и двенадцать коней! Ибо орков оказалось больше, нежели мы
насчитали: немалая свора подошла к ним с востока, из-за Великой Реки. След
их виден к северу отсюда. Еще свора выбежала из лесу: огромные твари и тоже
мечены бледной дланью. Они уж нам знакомы, они крупнее и свирепее прочих.
Словом, мы их всех порешили. Но долгая вышла отлучка. Копья нужны на
юге и на западе. Неужели же ты не пойдешь с нами? Есть для вас кони, сам
видишь. И твой из времен пробудившийся меч без дела не останется. Найдется
дело и для топора Гимли, и для лука Леголаса, да простят они мне
опрометчивые слова о Владычице Золотого Леса. Я ведь говорил по нашему
разумению, а ежели что не так, то рад буду узнать лучше.
- Спасибо тебе на добром слове, - сказал Арагорн, - и сердце мое рвется
за тобой, однако я не могу оставить друзей, покуда есть надежда.
- Надежды нет, - сказал Эомер. - Ты не найдешь тех, кого ищешь, в
северных пределах.
- Однако же они позади не остались. Неподалеку от Западной Ограды нам
был явный знак, что хотя бы один из них жив и ждет. Правда, оттуда до самого
всхолмья нет никакого их следа, ни напрямик, ни по сторонам, если
только не изменил мне напрочь глаз следопыта.
- Тогда что же, по-твоему, с ними случилось?
- Не знаю. Может статься, они убиты и похоронены вместе с орками; но ты
говоришь, не было их среди трупов, и вряд ли ты ошибаешься. Вот разве что их
утащили в лес до начала битвы, даже прежде чем вы окружили врагов. Ты вполне
уверен, что никто из них не выскользнул из вашего кольца?
- Могу поклясться, что ни один орк никуда не выскользнул после того,
как мы их окружили, - сказал Эомер. - К опушке мы подоспели первыми и
сомкнули кольцо, а после этого если кто и выскользнул, то уж никак не орк, и
разве что эльфийским волшебством.
- Друзья наши были одеты так же, как мы, - заметил Арагорн, - а мимо
нас вы проехали средь бела дня.
- И правда, - спохватился Эомер, - как это я позабыл, что когда кругом
чудеса, то и сам себе лучше не верь. Все на свете перепуталось. Эльф рука об
руку с гномом разгуливают по нашим лугам; они видели Чаровницу Золотолесья -
и ничего, остались живы, и заново блещет предбитвенный меч, сломанный в
незапамятные времена, прежде чем наши праотцы появились в Ристании! Как в
такие дни поступать и не оступаться?
- Да как обычно, - отвечал Арагорн. - Добро и зло местами не менялись:
что прежде, то и теперь, что у эльфов и гномов, то и у людей. Нужно только
одно отличать от другого - в дому у себя точно так же, как в Золотом Лесу.
- Поистине ты прав, - сказал Эомер. - Но тебе я и так верю, верю
подсказке сердца. Однако же я человек подневольный. Я связан законом: он
запрещает чужакам проезд и проход через Ристанию без дозволения самого
конунга, а в нынешние тревожные дни кара ослушнику - смерть. Я просил тебя
добром ехать с нами, но ты не согласен. Ужели придется сотнею копий
одолевать троих?
- Закон законом, а своя голова на плечах, - ответствовал Арагорн. - Да
я здесь и не чужак: не единожды бывал я в ваших краях и бился с вашими
врагами в конном строю Мустангрима - правда, под другим именем, в ином
обличье. Тебя я не видел, ты был еще мальчиком, но знался с твоим отцом
Эомундом, знаю и Теодена, сына Тенгела. В те времена властителям Ристании на
ум бы не пришло чинить препоны в столь важном деле, как мое. Мой долг мне
ясен, мой путь прям. Поторопись же, сын Эомунда, не медли с решением. Окажи
нам помощь или на худой конец отпусти нас с миром. Или же ищи пути исполнить
закон. Одно скажу: тогда дружина твоя сильно поредеет.
Эомер помолчал, потом поднял голову.
- Нам обоим надо спешить, - сказал он. - Кони застоялись, и с каждым
часом меркнет твоя надежда. Я принял решение. Следуй своим путем, а я... я
дам тебе лошадей. Об одном прошу: достигнешь ли своего или проездишь
впустую, пусть кони вернутся в Медусельд за Онтавой, к высокому замку в
Эдорасе, где нынче пребывает Теоден. Лишь так ты докажешь ему, что я в тебе
не ошибся. Как видишь, ручаюсь за тебя - и, может статься, ручаюсь жизнью.
Не подведи меня.
- Не подведу, - обещал Арагорн.
Недоуменно и мрачно переглядывались всадники, когда Эомер велел отдать
чужакам свободных лошадей, но один лишь Эотан осмелился поднять голос.
- Ладно, - сказал он, - витязю Гондора - поверим, что он из них, -
впору сидеть на коне, но слыханное ли дело, чтоб на ристанийского коня
садился гном?
- Неслыханное, - отозвался Гимли. - И уж будьте уверены - ни о чем
таком никогда не услышите. В жизни на него не полезу - куда мне такая
огромная животина? Коль на то пошло, я и пешком не отстану.
- Отстанешь, а нам задерживаться некогда, - сказал ему Арагорн.
- Садись-ка, друг мой Гимли, позади меня, - пригласил Леголас. - Ведь и
то правда: тебе конь не нужен, а ты ему и того меньше.
Арагорну подвели большого мышастого коня; он вскочил в седло.
- Хазуфел имя ему, - сказал Эомер. - Легкой погони, и да поможет тебе
прежний, мертвый его седок Гарульф!
Резвый и горячий конек достался Леголасу. Арод звали его. Леголас велел
его разнуздать.
- Не нужны мне ни седло, ни поводья, - сказал он и легко прянул на
коня, а тот, к удивлению ристанийцев, гордо и радостно повиновался каждому
его движению: эльфы и животные, чуждые злу, сразу понимали друг друга. Гимли
усадили позади приятеля, он обхватил его, но было ему почти так же муторно,
как Сэму Скромби в лодке.
- Прощайте, удачного поиска! - напутственно крикнул Эомер. - Скорей
возвращайтесь, и да заблещут наши мечи единым блеском!
- Я вернусь, - проронил Арагорн.
- И меня ждите, - заверил Гимли. - Так говорить о Владычице Галадриэли
отнюдь не пристало. И если некому больше, то придется мне поучить тебя
учтивости.
- Поживем - увидим, - отозвался Эомер. - Видать, чудные творятся дела,
и в диво не станет научиться любезности у гнома с боевым топором. Однако ж
покамест прощайте!
С тем они и расстались. Ристанийским коням не было равных. Немного
погодя Гимли обернулся и увидел в дальней дали муравьиный отряд Эомера.
Арагорн не оборачивался, чтобы не упустить след под копытами, и склонился
ниже холки Хазуфела. Вскоре они оказались близ Онтавы, и обнаружился, как и
говорил Эомер, след подмоги с востока.
Арагорн спешился, осмотрел следы и снова вскочил в седло, отъехал влево
и придержал коня, чтобы ступал осторожнее. Потом будто что-то приметил,
опять спешился и долго расхаживал, обыскивая глазами израненную землю.
- Что ясно, то ясно, а ясно немного, - выговорил он наконец. - Конники
на обратном пути все затоптали, подъехавши строем от реки. Только восточный
след свежий и нетронутый, и назад, к Андуину, он нигде не сворачивает.
Сейчас нам надо ехать помедленнее и глядеть в оба, не было ли бросков в
стороны. А то орки, видать, здесь как раз и учуяли погоню: того и гляди,
попробуют подевать куда-нибудь пленников, пока не поздно.
День понемногу мрачнел. С востока приплыли тяжелые тучи. Темная муть
заволокла солнце, уходившее на запад, а Фангорн приближался, и все чернее
нависали лесистые склоны. Ни налево, ни направо никакие следы не уводили,
путь устилали трупы и трупики, пронзенные длинными стрелами в сером
оперенье.
Тускнели сумерки, когда они подъехали к лесной опушке; в полукружье
деревьев еще дымился неостывший пепел огненного погребенья. Рядом были
свалены грудой шлемы и кольчуги, рассеченные щиты, сломанные мечи, луки,
дротики и прочий воинский доспех. Из груды торчал высокий кол, а на нем
гоблинская башка в изрубленном шлеме с едва заметной Белой Дланью. Поодаль у
берега реки, вытекавшей из лесной чащи, возвышался свеженасыпанный холм,
заботливо обложенный дерном; в него было воткнуто пятнадцать копий.
Арагорн с друзьями принялись обыскивать поле боя, но солнце уже
скрылось, расползался густой туман. Ночью нечего было и надеяться набрести
на след Пина и Мерри.
- Все попусту, - угрюмо сказал Гимли. - Много загадок выпало нам на
пути от Тол-Брандира, но эта самая трудная. Наверно, горелые кости наших
хоббитов смешались с костями орков. Тяжко придется Фродо, коли весть эта
застанет его в живых, и едва ли не тяжелее будет тому старому хоббиту в
Раздоле. Элронд им идти не велел.
- А Гэндальф решил - пусть идут, - возразил Леголас.
- Ну, Гэндальф тоже пошел и сам же сгинул первым, - заметил Гимли. -
Ошибся он на этот раз в своих расчетах.
- Не в том был расчет Гэндальфа, чтобы спастись от гибели или уберечь
нас, - сказал Арагорн. - Тут не убережешься, а берись за дело волей-неволей,
чем бы оно ни кончилось. Так вот, отсюда мы пока никуда не тронемся.
Непременно надо оглядеться поутру.
Заночевали чуть дальше от кровавого поля, под раскидистыми ветвями
гостеприимного дерева, совсем бы каштан, да только многовато сберег он
широких бурых прошлогодних листьев, нависших отовсюду, точно хваткие
старческие руки; они скорбно шелестели под легким ночным ветерком.
Гимли поежился. У них было всего-то по одеялу на каждого.
- Давайте разведем костер, - сказал он. - Ну, опасно, ну и ладно.
Пускай их орки слетаются на огонь, как мотыльки на свечку!
- Если вдруг наши несчастные хоббиты блуждают в лесу, они тоже сюда
прибегут, - сказал Леголас.
- Мало ли кого притянет наш костер - не орков, может статься, и не
хоббитов, - сказал Арагорн. - Мы ведь неподалеку от горных проходов
предателя Сарумана. И на опушке Фангорна, где лучше, как говорится, веточки
не трогать.
- Подумаешь, а мустангримцы вчера большой огонь развели, - сказал
Гимли. - Они не то что веточки, деревья рубили, сам видишь. Сделали свое
дело, переночевали здесь же, и хоть бы что.
- Во-первых, их было много, - отвечал Арагорн. - Во-вторых, что им гнев
Фангорна: они здесь редко бывают, и в глубине Леса им делать нечего. А нам,
чего доброго, надо будет углубиться в Лес. Так что поосторожнее! Деревья не
трогайте!
- Деревья и незачем трогать, - сказал Гимли. - Конники их и так
тронули, вон сколько лапника кругом валяется, да и хвороста хоть отбавляй.
Он пошел собирать хворост и лапник и занялся костром, но Арагорн сидел
безмолвно и неподвижно, прислонившись к мощному стволу, и Леголас стоял
посреди прогалины, наклонившись и вглядываясь в лесную темень, будто слушал
дальние голоса.
Гном понемногу развел костер, и все трое сели вокруг него, как бы
заслоняя от лишних взглядов. Леголас поднял глаза и посмотрел на охранявшие
их ветви.
- Взгляните! - воскликнул он. - Дерево радуется теплу!
Может быть, их обманула пляска теней, однако всем троим показалось, что
нижние тяжкие ветви пригнулись к огню, а верхние заглядывали в костер;
иссохшие бурые листья терлись друг о друга, будто стосковавшись по теплу.
Внезапно и воочию, как бы напоказ, была им явлена чуждая и таинственная
жизнь темного неизведанного леса. Наконец Леголас прервал молчание.
- Помнится, Селербэрн остерегал нас против Фангорна, - сказал он. - Как
думаешь, Арагорн, почему? И Боромир тоже - что за россказни слышал он про
этот Лес?
- Я и сам наслышался о нем разного - и от гондорцев, и от других, -
отвечал Арагорн, - но, когда бы не Селербэрн, считал бы эти россказни
выдумками от невежества. Я-то как раз хотел спросить у тебя, есть ли в них
толика правды? Но коль это неведомо лесному эльфу, что взять с человека!
- Ты странствовал по свету больше моего, - возразил Леголас. - А у нас
в Лихолесье о Фангорне ничего не рассказывают, вот только песни поют про
онодримов, по-вашему - онтов, что обитали здесь давным-давно, ведь Фангорн
древнее даже эльфийских преданий.
- Да, это очень древний Лес, - подтвердил Арагорн, - такой же древний,
как Вековечный у Могильников, только этот вдесятеро больше. Элронд говорил,
что они общего корня: останки могучей лесной крепи Предначальных Времен -
тех лесов без конца и края, по которым бродили Перворожденные, когда люди
еще не пробудились к жизни. Однако есть у Фангорна и собственная тайна. А
что это за тайна, не знаю.
- Я так и знать не желаю, - сказал Гимли. - Пусть Лес не тревожится за
свои тайны, мне они ни к чему.
Кинули жребий, кому оставаться на часах: первому выпал черед Гимли.
Остальные двое улеглись, и сон мгновенно сковал их, однако Арагорн успел
проговорить:
- Гимли! Не забудь - здесь нельзя рубить ни сука, ни ветки. И за
валежником далеко не отходи, пусть уж лучше костер погаснет. Чуть что - буди
меня!
И уснул как убитый. Леголас покоился рядом с ним: сложив на груди
легкие руки, лежал с открытыми глазами, в которых дремотные видения мешались
с ночной полуявью, ибо так спят эльфы. Гимли сгорбился у костра, задумчиво
поводя пальцем вдоль острия секиры. Лишь шелест дерева нарушал безмолвие.
Вдруг Гимли поднял голову и в дальнем отблеске костра увидел сутулого
старика, укутанного в плащ; он опирался на посох, шляпа с широкими обвислыми
полями скрывала его лицо. Гимли вскочил на ноги, потеряв от изумления дар
речи, хотя ему сразу подумалось, что они попали в лапы к Саруману. Арагорн с
Леголасом приподнялись, пробужденные его резким движением, и разглядывали
ночного пришельца. Старик стоял молча и неподвижно.
- Подходи без опаски, отче, - выпрямившись, обратился к нему Арагорн. -
Если озяб, погреешься у костра.
Он шагнул вперед, но старец исчез, как провалился. Нигде поблизости его
не оказалось, а искать дальше они не рискнули. Луна зашла, костер едва
теплился.
- Кони! Наши кони! - вдруг воскликнул Леголас.
А коней и след простыл. Они сорвались с привязи и умчались неведомо
куда. Все трое стояли молча, бессильно опустив руки, ошеломленные новой зло-
вещей бедой. До единственных здешних соратников, ристанииских витязей, сразу
стало далеко-далеко: за опушками Фангорна простиралась, лига за лигой,
необъятная и тревожная степь. Откуда-то из ночного мрака до них словно бы
донеслись ржание и лошадиный храп; потом все стихло, и холодный ветер
всколыхнул уснувшую листву.
- Ну что ж, ускакали они, - сказал наконец Арагорн. - Ни найти, ни
догнать их не в нашей власти, если сами не вернутся, то на нет и суда нет.
Отправились мы пешком, и ноги пока остались при нас.
- Ноги! - устало фыркнул Гимли. - Пускать свои ноги в ход - это я
пожалуйста, только есть свои ноги не согласен. - Он подкинул хворосту в
огонь и опустился рядом.
- Совсем недавно тебя и на лошадь-то было не заманить, - рассмеялся
Леголас. - Ты погоди, еще наездником станешь!
- Куда уж мне, упустил свой случай, - отозвался Гимли.
- Если хотите знать, - сказал он, мрачно помолчав, - то это был
Саруман, и никто больше. Помните, Эомер как говорил: является, дескать,
старец-странник в плаще с капюшоном. Так и говорил. То ли он, Саруман,
лошадей спугнул, то ли угнал - ничего теперь не поделаешь. И попомните мое
слово, много бед нам готовится!
- Слово твое я попомню, - обещал Арагорн. - Попомню еще и то, что наш
старец прикрывался не капюшоном, а шляпой. Но все равно ты, пожалуй что,
прав, и теперь нам не будет покоя ни ночью, ни днем. А пока все-таки надо
отдохнуть, как бы оно дальше ни вышло. Ты вот что, Гимли, спи давай, а я
покараулю. Мне надо немного подумать, высплюсь потом.
Долго тянулась ночь. Леголас сменил Арагорна, Гимли сменил Леголаса, и
настало пустое утро. Старец не появлялся, лошади не вернулись.
Пин был окован смутной и беспокойной дремой: ему казалось, что он
слышит свой слабенький голос, где-то в темных подвалах зовущий: "Фродо,
Фродо!" Но Фродо нигде не было, а гнусные рожи орков ухмылялись из мрака, и
черные когтистые лапы тянулись со всех сторон. Мерри-то куда же делся?
Пин проснулся, и холодом повеяло ему в лицо. Он лежал на спине.
Наступал вечер, небеса тускнели. Он поворочался и обнаружил, что сон не
лучше яви, а явь страшнее сна. Он был крепко-накрепко связан по рукам и
ногам. Рядом с ним лежал Мерри, лицо серое, голова обмотана грязной кровавой
тряпкой. Кругом стояли и сидели орки, и числа им не было.
Трудно складывалось былое в больной голове Пина, еще труднее отделялось
оно от сонных видений. А, ну да: они с Мерри бросились бежать напропалую
через лес. Куда, зачем? Затмение какое-то: ведь окликал же их старина
Бродяжник! А они знай бежали, бежали и орали, пока не напоролись на свору
орков: те стояли, прислушивались и, может, даже не заметили бы их, да тут
поди не заметь. Заметили - вскинулись: визг, вой, и еще орки за орками
выскакивали из ольшаника. Они с Мерри - за мечи, но орки почему-то биться не
желали, кидались и хватали за руки, а Мерри отсек несколько особо хватких
лап. Эх, молодчина все-таки Мерри!
Потом из лесу выбежал Боромир: тут уж оркам, хочешь не хочешь, пришлось
драться. Он искрошил их видимо-невидимо, какие в живых остались - бежали со
всех ног. Но они втроем с Боромиром далеко не ушли, их окружила добрая сотня
новых орков, здоровенных, с мечами и луками. Стрелы так и сыпались, и все в
Боромира. Боромир затрубил в свой огромный рог, аж лес загудел, и поначалу
враги смешались и отпрянули. Но на помощь, кроме эха, никто не спешил; орки
расхрабрились и освирепели пуще прежнего. Больше Пин, как ни силился,
припомнить ничего не мог. Последнее, что помнил, - как Боромир, прислонясь к
дереву, выдергивал стрелу из груди, и вдруг обрушилась темнота.
"Ну, наверно, дали чем-нибудь по голове, - рассудил он. - Хоть бы
Мерри, беднягу, не очень поранили. А как с Боромиром? И с чего это орки нас
не убили? Где мы вообще-то и куда нас волокут?"
Вопросов хватало - ответов не было. Он озяб и изнемог. "Зря, наверно,
Гэндальф уговорил Элронда, чтоб мы пошли, - думал он. - Какой был от меня
толк? Помеха, лишняя поклажа. Сейчас вот меня украли, и я стал поклажей у
орков. Вот если бы Бродяжник или хоть кто уж догнали их и отбили нас! Да
нет, как мне не стыдно! У них-то ведь дела поважнее, чем нас спасать. Самому
надо стараться!"
Пин попробовал ослабить путы, но путы не поддавались. Орк, сидевший
поблизости, гоготнул и сказал что-то приятелю на своем мерзостном наречии.
- Отдыхай, пока дают, ты, недомерок! - обратился он затем к Пину на
всеобщем языке, и звучал он чуть ли не мерзостнее, чем их собственный. -
Пока дают, отдыхай! Ножками-то зря не дрыгай, мы тебе их скоро развяжем.
Наплачешься еще, что не безногий, соплями и кровью изойдешь!
- Моя бы воля, ты бы и щас хлюпал, смерти просил, - добавил другой орк.
- Ох, попищал бы ты у меня, крысеныш вонючий!
И он склонился к самому лицу Пина, обдав его смрадом и обнажив желтые
клыки. В руке у него был длинный черный нож с зубчатым лезвием.
- Тише лежи, а то ведь не выдержу, пощекочу немножечко, - прошипел он.
- Еще чухнешься - я, пожалуй, и приказ малость подзабуду. Ух, изенгардцы!
Углук у багронк ша пушдуг Саруман-глоб бубхош екай! - И он изрыгнул поток
злобной ругани, щелкая зубами и пуская слюну.
Пин перепугался не на шутку и лежал без движения, а перетянутые кисти и
лодыжки ныли нестерпимо, и щебень впивался в спину. Чтоб легче было терпеть,
он стал прислушиваться к разговорам. Кругом стоял галдеж, и, хотя орки
всегда говорят, точно грызутся, все же ясно было, что кипит какая-то свара,
и кипела она все круче.
К удивлению Пина, оказалось, что ему почти все понятно: орки большей
частью изъяснялись на общем наречии Средиземья. Тут, видно, был пестрый
сброд, и, говори каждый по-своему, вышла бы полная неразбериха. Злобствовали
они недаром: не было согласья насчет того, куда бежать дальше и что делать с
пленниками.
- И убить-то их толком нет времени, - пожаловался кто-то. - Прогуляться
- прогулялись, а поиграться некогда.
- Тут ладно, ничего не поделаешь, - сказал другой. - Убьем хоть
поскорее, прямо щас и убьем, а? Чего их с собой тащить, раз такая спешка.
Завечерело уже, надо бежать дальше.
- Приказ есть приказ, - отозвался басистый голос. - ВСЕХ ПЕРЕБИТЬ,
КРОМЕ НЕВЫСОКЛИКОВ. ИХ ПАЛЬЦЕМ НЕ ТРОГАТЬ. ПРЕДСТАВИТЬ ЖИВЬЕМ КАК МОЖНО
СКОРЕЕ. Что непонятно?
- Непонятно, зачем живьем, - раздалось в ответ. - С ними что, на пытке
потеха?
- Да не то! Я слышал, один из них что-то там знает или есть у него при
себе что-то, какая-то эльфийская штуковина, помеха войне. А допрашивать всех
будут, вот и живьем.
- Ну и что, ну и все? Давайте щас обыщем и найдем! Мало ли что
найдется, самим еще, может, понадобится!
- Забавно разговариваете, - мягко сказал жуткий голос. - Пожалуй,
донести придется. Пленников НЕ ВЕЛЕНО ни мучить, ни обыскивать: такой У МЕНЯ
приказ.
- У меня такой же, - подтвердил басистый голос. - ЖИВЬЕМ, КАК ВЗЯЛИ: НЕ
ОБДИРАТЬ. Так мне было велено.
- А нам ничего такого никто не велел! - возразил один из тех, кто начал
остыл. Ибо Гэндальф выбрал себе коня по имени Светозар, благороднейшего из
отборного табуна Бэмаров, коня, чьим седоком может быть лишь конунг.
Прародителем этой породы был жеребец Эорла, понимавший человеческий язык.
Правда, семь суток назад Светозар воротился, но конунг пуще прежнего гневен:
конь одичал и никому не дается в руки.
- Стало быть, Светозар добрался в отчий край один из дальних северных
земель, - сказал Арагорн. - Там расстались они с Гэндальфом. Но Гэндальфу уж
не быть его седоком. Он сгинул навеки в бездонных копях Мории.
- Скорбная весть, - сказал Эомер. - Скорбная для меня и для тех, кто
мыслит схоже; но, увы, многие мыслят иначе - узнаешь, представши пред
конунгом.
- Боюсь, даже и тебе невдомек, какая это скорбная весть, - отозвался
Арагорн. - Месяца не пройдет, как ее страшная тяжесть ляжет на сердце всем и
каждому. Однако ж если гибнут великие, то с малых великий спрос. Вот я и
повел наш Отряд от здешних ворот Мории через Кветлориэн - о нем ты, Эомер,
сначала узнай истину и больше не роняй пустых слов - и оттуда по Великой
Реке до водопадов Рэроса. Там был убит Боромир - теми орками, которых вы
истребили.
- О, горе нам! - тоскливо воскликнул Эомер. - Какого воина лишился
Минас-Тирит, и все мы какого лишились воина! Первейший был богатырь - всюду
пели ему хвалу. У нас-то он бывал редко - воевал на восточных окраинах
Гондора, - но я его все-таки видел. Он больше походил на быстрых сынов
Эорла, чем на суровых витязей Гондора, и стал бы, наверно, в свой час
великим полководцем. Однако же Гондор не прислал вести о его гибели. Когда
это случилось?
- Четвертые сутки пошли, - отвечал Арагорн. - Вечером того дня мы
бросились в погоню от подножия Тол-Брандира.
- Как, пешие? - не понял Эомер.
- Да, как видишь, пешие. Изумленно распахнулись глаза Эомера.
- Неверно прозвали тебя, о сын Араторна, - вымолвил он. - Тебе бы не
Бродяжником зваться, а Крылоногом. Придет время - песни сложат об этом вашем
походе. За неполные четверо суток одолели вы четырежды двадцать и пять лиг!
Крепки же мышцы у потомков Элендила! Но, господин мой, что прикажешь мне
делать? Конунг ждет; медлить мне не пристало. Перед дружиной я в своих речах
не волен, однако по правде сказал тебе, что покамест мы не воюем с Черным
Властелином. Конунг преклонил слух к малодушным наперсникам, и все же войны
нам не избежать. Гондор наш старинный союзник, мы его в беде не покинем и
будем сражаться бок о бок - так мыслю я, и многие скажут подобно. Я в ответе
за западные пределы Ристании, и я приказал отогнать табуны за Онтаву; за
табунами снялись пастушеские селения, а здесь остались одни сторожевые
дозоры.
- Так вы, значит, не платите дани Саурону? - вырвалось у Гимли.
- Не платим и никогда не платили, - отрезал Эомер. - Слыхал я отзвуки
этой лжи, но не знал, что она разнеслась так далеко. Было вот что: несколько
лет тому назад посланцы Черных Земель торговали у нас лошадей и давали
большую цену, но понапрасну. Нельзя им лошадей продавать: они их портят.
Тогда к нам заслали орков, ночных конокрадов, и те угнали немало коней -
вороных, только вороных: у нас теперь их почитай что и нет. Ну, с орками-то
наша расправа была и будет короткой, и с одними орками мы бы управились.
А управляться надо с Саруманом. Он объявил себя хозяином всех здешних
земель, и вот уже много месяцев мы с ним воюем. И такие ему орки подвластны,
и сякие, на волколаках верхом, да только ли орки! Он перекрыл Проходное
Ущелье, и теперь поди знай, откуда грянет напасть - с востока или с запада.
Трудный это неприятель: хитроумный и могущественный чародей, мастер
глаза отводить - гибель у него обличий. Где только, говорят, его не увидишь:
является там и сям, старец-странник, в плаще с капюшоном, ни дать ни взять,
Гэндальф - с тем и Гэндальфа припоминают. Его земные лазутчики проникают
повсюду, а небесные зловеще парят над нами. Не знаю, что нам выпадет, но
хорошего не предвижу: по всему видать, есть у него среди нас незнаемые
союзники. Ты и сам их увидишь в хоромах конунга, если поедешь с нами. Поедем
с нами, Арагорн! Неужели напрасно мелькнула у меня надежда, что ты явился
нам в помощь посреди невзгод и сомнений?
- Буду, как только смогу, - глухо отвечал Арагорн.
- Нет, поедем сейчас! - заклинал Эомер. - Как воспрянули бы сыны Эорла,
явись среди них в эту мрачную пору наследник, преемник Элендила! Ведь и
сейчас идет битва за битвой на Западной Окраине, и боюсь, худо приходится
нашим.
Да и в северный этот поход я выступил без позволения конунга, под малой
охраной оставив его дворец. Разведчики доложили мне, что большая ватага
орков спустилась с Западной Ограды трое суток назад и среди них замечены
были дюжие, с бледной дланью на щите - Саруманово воинство. Я заподозрил то,
чего пуще всего опасаюсь, - что Ортханк и Черный Замок стакнулись, что они
против нас заодно, - и вывел свой эоред, личную свою дружину, и мы нагнали
орков на закате, тому двое суток, у самой опушки Онтвальда. Там мы их
окружили и вчера с рассветом взяли на копья. Погибли, увы, пятнадцать
дружинников и двенадцать коней! Ибо орков оказалось больше, нежели мы
насчитали: немалая свора подошла к ним с востока, из-за Великой Реки. След
их виден к северу отсюда. Еще свора выбежала из лесу: огромные твари и тоже
мечены бледной дланью. Они уж нам знакомы, они крупнее и свирепее прочих.
Словом, мы их всех порешили. Но долгая вышла отлучка. Копья нужны на
юге и на западе. Неужели же ты не пойдешь с нами? Есть для вас кони, сам
видишь. И твой из времен пробудившийся меч без дела не останется. Найдется
дело и для топора Гимли, и для лука Леголаса, да простят они мне
опрометчивые слова о Владычице Золотого Леса. Я ведь говорил по нашему
разумению, а ежели что не так, то рад буду узнать лучше.
- Спасибо тебе на добром слове, - сказал Арагорн, - и сердце мое рвется
за тобой, однако я не могу оставить друзей, покуда есть надежда.
- Надежды нет, - сказал Эомер. - Ты не найдешь тех, кого ищешь, в
северных пределах.
- Однако же они позади не остались. Неподалеку от Западной Ограды нам
был явный знак, что хотя бы один из них жив и ждет. Правда, оттуда до самого
всхолмья нет никакого их следа, ни напрямик, ни по сторонам, если
только не изменил мне напрочь глаз следопыта.
- Тогда что же, по-твоему, с ними случилось?
- Не знаю. Может статься, они убиты и похоронены вместе с орками; но ты
говоришь, не было их среди трупов, и вряд ли ты ошибаешься. Вот разве что их
утащили в лес до начала битвы, даже прежде чем вы окружили врагов. Ты вполне
уверен, что никто из них не выскользнул из вашего кольца?
- Могу поклясться, что ни один орк никуда не выскользнул после того,
как мы их окружили, - сказал Эомер. - К опушке мы подоспели первыми и
сомкнули кольцо, а после этого если кто и выскользнул, то уж никак не орк, и
разве что эльфийским волшебством.
- Друзья наши были одеты так же, как мы, - заметил Арагорн, - а мимо
нас вы проехали средь бела дня.
- И правда, - спохватился Эомер, - как это я позабыл, что когда кругом
чудеса, то и сам себе лучше не верь. Все на свете перепуталось. Эльф рука об
руку с гномом разгуливают по нашим лугам; они видели Чаровницу Золотолесья -
и ничего, остались живы, и заново блещет предбитвенный меч, сломанный в
незапамятные времена, прежде чем наши праотцы появились в Ристании! Как в
такие дни поступать и не оступаться?
- Да как обычно, - отвечал Арагорн. - Добро и зло местами не менялись:
что прежде, то и теперь, что у эльфов и гномов, то и у людей. Нужно только
одно отличать от другого - в дому у себя точно так же, как в Золотом Лесу.
- Поистине ты прав, - сказал Эомер. - Но тебе я и так верю, верю
подсказке сердца. Однако же я человек подневольный. Я связан законом: он
запрещает чужакам проезд и проход через Ристанию без дозволения самого
конунга, а в нынешние тревожные дни кара ослушнику - смерть. Я просил тебя
добром ехать с нами, но ты не согласен. Ужели придется сотнею копий
одолевать троих?
- Закон законом, а своя голова на плечах, - ответствовал Арагорн. - Да
я здесь и не чужак: не единожды бывал я в ваших краях и бился с вашими
врагами в конном строю Мустангрима - правда, под другим именем, в ином
обличье. Тебя я не видел, ты был еще мальчиком, но знался с твоим отцом
Эомундом, знаю и Теодена, сына Тенгела. В те времена властителям Ристании на
ум бы не пришло чинить препоны в столь важном деле, как мое. Мой долг мне
ясен, мой путь прям. Поторопись же, сын Эомунда, не медли с решением. Окажи
нам помощь или на худой конец отпусти нас с миром. Или же ищи пути исполнить
закон. Одно скажу: тогда дружина твоя сильно поредеет.
Эомер помолчал, потом поднял голову.
- Нам обоим надо спешить, - сказал он. - Кони застоялись, и с каждым
часом меркнет твоя надежда. Я принял решение. Следуй своим путем, а я... я
дам тебе лошадей. Об одном прошу: достигнешь ли своего или проездишь
впустую, пусть кони вернутся в Медусельд за Онтавой, к высокому замку в
Эдорасе, где нынче пребывает Теоден. Лишь так ты докажешь ему, что я в тебе
не ошибся. Как видишь, ручаюсь за тебя - и, может статься, ручаюсь жизнью.
Не подведи меня.
- Не подведу, - обещал Арагорн.
Недоуменно и мрачно переглядывались всадники, когда Эомер велел отдать
чужакам свободных лошадей, но один лишь Эотан осмелился поднять голос.
- Ладно, - сказал он, - витязю Гондора - поверим, что он из них, -
впору сидеть на коне, но слыханное ли дело, чтоб на ристанийского коня
садился гном?
- Неслыханное, - отозвался Гимли. - И уж будьте уверены - ни о чем
таком никогда не услышите. В жизни на него не полезу - куда мне такая
огромная животина? Коль на то пошло, я и пешком не отстану.
- Отстанешь, а нам задерживаться некогда, - сказал ему Арагорн.
- Садись-ка, друг мой Гимли, позади меня, - пригласил Леголас. - Ведь и
то правда: тебе конь не нужен, а ты ему и того меньше.
Арагорну подвели большого мышастого коня; он вскочил в седло.
- Хазуфел имя ему, - сказал Эомер. - Легкой погони, и да поможет тебе
прежний, мертвый его седок Гарульф!
Резвый и горячий конек достался Леголасу. Арод звали его. Леголас велел
его разнуздать.
- Не нужны мне ни седло, ни поводья, - сказал он и легко прянул на
коня, а тот, к удивлению ристанийцев, гордо и радостно повиновался каждому
его движению: эльфы и животные, чуждые злу, сразу понимали друг друга. Гимли
усадили позади приятеля, он обхватил его, но было ему почти так же муторно,
как Сэму Скромби в лодке.
- Прощайте, удачного поиска! - напутственно крикнул Эомер. - Скорей
возвращайтесь, и да заблещут наши мечи единым блеском!
- Я вернусь, - проронил Арагорн.
- И меня ждите, - заверил Гимли. - Так говорить о Владычице Галадриэли
отнюдь не пристало. И если некому больше, то придется мне поучить тебя
учтивости.
- Поживем - увидим, - отозвался Эомер. - Видать, чудные творятся дела,
и в диво не станет научиться любезности у гнома с боевым топором. Однако ж
покамест прощайте!
С тем они и расстались. Ристанийским коням не было равных. Немного
погодя Гимли обернулся и увидел в дальней дали муравьиный отряд Эомера.
Арагорн не оборачивался, чтобы не упустить след под копытами, и склонился
ниже холки Хазуфела. Вскоре они оказались близ Онтавы, и обнаружился, как и
говорил Эомер, след подмоги с востока.
Арагорн спешился, осмотрел следы и снова вскочил в седло, отъехал влево
и придержал коня, чтобы ступал осторожнее. Потом будто что-то приметил,
опять спешился и долго расхаживал, обыскивая глазами израненную землю.
- Что ясно, то ясно, а ясно немного, - выговорил он наконец. - Конники
на обратном пути все затоптали, подъехавши строем от реки. Только восточный
след свежий и нетронутый, и назад, к Андуину, он нигде не сворачивает.
Сейчас нам надо ехать помедленнее и глядеть в оба, не было ли бросков в
стороны. А то орки, видать, здесь как раз и учуяли погоню: того и гляди,
попробуют подевать куда-нибудь пленников, пока не поздно.
День понемногу мрачнел. С востока приплыли тяжелые тучи. Темная муть
заволокла солнце, уходившее на запад, а Фангорн приближался, и все чернее
нависали лесистые склоны. Ни налево, ни направо никакие следы не уводили,
путь устилали трупы и трупики, пронзенные длинными стрелами в сером
оперенье.
Тускнели сумерки, когда они подъехали к лесной опушке; в полукружье
деревьев еще дымился неостывший пепел огненного погребенья. Рядом были
свалены грудой шлемы и кольчуги, рассеченные щиты, сломанные мечи, луки,
дротики и прочий воинский доспех. Из груды торчал высокий кол, а на нем
гоблинская башка в изрубленном шлеме с едва заметной Белой Дланью. Поодаль у
берега реки, вытекавшей из лесной чащи, возвышался свеженасыпанный холм,
заботливо обложенный дерном; в него было воткнуто пятнадцать копий.
Арагорн с друзьями принялись обыскивать поле боя, но солнце уже
скрылось, расползался густой туман. Ночью нечего было и надеяться набрести
на след Пина и Мерри.
- Все попусту, - угрюмо сказал Гимли. - Много загадок выпало нам на
пути от Тол-Брандира, но эта самая трудная. Наверно, горелые кости наших
хоббитов смешались с костями орков. Тяжко придется Фродо, коли весть эта
застанет его в живых, и едва ли не тяжелее будет тому старому хоббиту в
Раздоле. Элронд им идти не велел.
- А Гэндальф решил - пусть идут, - возразил Леголас.
- Ну, Гэндальф тоже пошел и сам же сгинул первым, - заметил Гимли. -
Ошибся он на этот раз в своих расчетах.
- Не в том был расчет Гэндальфа, чтобы спастись от гибели или уберечь
нас, - сказал Арагорн. - Тут не убережешься, а берись за дело волей-неволей,
чем бы оно ни кончилось. Так вот, отсюда мы пока никуда не тронемся.
Непременно надо оглядеться поутру.
Заночевали чуть дальше от кровавого поля, под раскидистыми ветвями
гостеприимного дерева, совсем бы каштан, да только многовато сберег он
широких бурых прошлогодних листьев, нависших отовсюду, точно хваткие
старческие руки; они скорбно шелестели под легким ночным ветерком.
Гимли поежился. У них было всего-то по одеялу на каждого.
- Давайте разведем костер, - сказал он. - Ну, опасно, ну и ладно.
Пускай их орки слетаются на огонь, как мотыльки на свечку!
- Если вдруг наши несчастные хоббиты блуждают в лесу, они тоже сюда
прибегут, - сказал Леголас.
- Мало ли кого притянет наш костер - не орков, может статься, и не
хоббитов, - сказал Арагорн. - Мы ведь неподалеку от горных проходов
предателя Сарумана. И на опушке Фангорна, где лучше, как говорится, веточки
не трогать.
- Подумаешь, а мустангримцы вчера большой огонь развели, - сказал
Гимли. - Они не то что веточки, деревья рубили, сам видишь. Сделали свое
дело, переночевали здесь же, и хоть бы что.
- Во-первых, их было много, - отвечал Арагорн. - Во-вторых, что им гнев
Фангорна: они здесь редко бывают, и в глубине Леса им делать нечего. А нам,
чего доброго, надо будет углубиться в Лес. Так что поосторожнее! Деревья не
трогайте!
- Деревья и незачем трогать, - сказал Гимли. - Конники их и так
тронули, вон сколько лапника кругом валяется, да и хвороста хоть отбавляй.
Он пошел собирать хворост и лапник и занялся костром, но Арагорн сидел
безмолвно и неподвижно, прислонившись к мощному стволу, и Леголас стоял
посреди прогалины, наклонившись и вглядываясь в лесную темень, будто слушал
дальние голоса.
Гном понемногу развел костер, и все трое сели вокруг него, как бы
заслоняя от лишних взглядов. Леголас поднял глаза и посмотрел на охранявшие
их ветви.
- Взгляните! - воскликнул он. - Дерево радуется теплу!
Может быть, их обманула пляска теней, однако всем троим показалось, что
нижние тяжкие ветви пригнулись к огню, а верхние заглядывали в костер;
иссохшие бурые листья терлись друг о друга, будто стосковавшись по теплу.
Внезапно и воочию, как бы напоказ, была им явлена чуждая и таинственная
жизнь темного неизведанного леса. Наконец Леголас прервал молчание.
- Помнится, Селербэрн остерегал нас против Фангорна, - сказал он. - Как
думаешь, Арагорн, почему? И Боромир тоже - что за россказни слышал он про
этот Лес?
- Я и сам наслышался о нем разного - и от гондорцев, и от других, -
отвечал Арагорн, - но, когда бы не Селербэрн, считал бы эти россказни
выдумками от невежества. Я-то как раз хотел спросить у тебя, есть ли в них
толика правды? Но коль это неведомо лесному эльфу, что взять с человека!
- Ты странствовал по свету больше моего, - возразил Леголас. - А у нас
в Лихолесье о Фангорне ничего не рассказывают, вот только песни поют про
онодримов, по-вашему - онтов, что обитали здесь давным-давно, ведь Фангорн
древнее даже эльфийских преданий.
- Да, это очень древний Лес, - подтвердил Арагорн, - такой же древний,
как Вековечный у Могильников, только этот вдесятеро больше. Элронд говорил,
что они общего корня: останки могучей лесной крепи Предначальных Времен -
тех лесов без конца и края, по которым бродили Перворожденные, когда люди
еще не пробудились к жизни. Однако есть у Фангорна и собственная тайна. А
что это за тайна, не знаю.
- Я так и знать не желаю, - сказал Гимли. - Пусть Лес не тревожится за
свои тайны, мне они ни к чему.
Кинули жребий, кому оставаться на часах: первому выпал черед Гимли.
Остальные двое улеглись, и сон мгновенно сковал их, однако Арагорн успел
проговорить:
- Гимли! Не забудь - здесь нельзя рубить ни сука, ни ветки. И за
валежником далеко не отходи, пусть уж лучше костер погаснет. Чуть что - буди
меня!
И уснул как убитый. Леголас покоился рядом с ним: сложив на груди
легкие руки, лежал с открытыми глазами, в которых дремотные видения мешались
с ночной полуявью, ибо так спят эльфы. Гимли сгорбился у костра, задумчиво
поводя пальцем вдоль острия секиры. Лишь шелест дерева нарушал безмолвие.
Вдруг Гимли поднял голову и в дальнем отблеске костра увидел сутулого
старика, укутанного в плащ; он опирался на посох, шляпа с широкими обвислыми
полями скрывала его лицо. Гимли вскочил на ноги, потеряв от изумления дар
речи, хотя ему сразу подумалось, что они попали в лапы к Саруману. Арагорн с
Леголасом приподнялись, пробужденные его резким движением, и разглядывали
ночного пришельца. Старик стоял молча и неподвижно.
- Подходи без опаски, отче, - выпрямившись, обратился к нему Арагорн. -
Если озяб, погреешься у костра.
Он шагнул вперед, но старец исчез, как провалился. Нигде поблизости его
не оказалось, а искать дальше они не рискнули. Луна зашла, костер едва
теплился.
- Кони! Наши кони! - вдруг воскликнул Леголас.
А коней и след простыл. Они сорвались с привязи и умчались неведомо
куда. Все трое стояли молча, бессильно опустив руки, ошеломленные новой зло-
вещей бедой. До единственных здешних соратников, ристанииских витязей, сразу
стало далеко-далеко: за опушками Фангорна простиралась, лига за лигой,
необъятная и тревожная степь. Откуда-то из ночного мрака до них словно бы
донеслись ржание и лошадиный храп; потом все стихло, и холодный ветер
всколыхнул уснувшую листву.
- Ну что ж, ускакали они, - сказал наконец Арагорн. - Ни найти, ни
догнать их не в нашей власти, если сами не вернутся, то на нет и суда нет.
Отправились мы пешком, и ноги пока остались при нас.
- Ноги! - устало фыркнул Гимли. - Пускать свои ноги в ход - это я
пожалуйста, только есть свои ноги не согласен. - Он подкинул хворосту в
огонь и опустился рядом.
- Совсем недавно тебя и на лошадь-то было не заманить, - рассмеялся
Леголас. - Ты погоди, еще наездником станешь!
- Куда уж мне, упустил свой случай, - отозвался Гимли.
- Если хотите знать, - сказал он, мрачно помолчав, - то это был
Саруман, и никто больше. Помните, Эомер как говорил: является, дескать,
старец-странник в плаще с капюшоном. Так и говорил. То ли он, Саруман,
лошадей спугнул, то ли угнал - ничего теперь не поделаешь. И попомните мое
слово, много бед нам готовится!
- Слово твое я попомню, - обещал Арагорн. - Попомню еще и то, что наш
старец прикрывался не капюшоном, а шляпой. Но все равно ты, пожалуй что,
прав, и теперь нам не будет покоя ни ночью, ни днем. А пока все-таки надо
отдохнуть, как бы оно дальше ни вышло. Ты вот что, Гимли, спи давай, а я
покараулю. Мне надо немного подумать, высплюсь потом.
Долго тянулась ночь. Леголас сменил Арагорна, Гимли сменил Леголаса, и
настало пустое утро. Старец не появлялся, лошади не вернулись.
Пин был окован смутной и беспокойной дремой: ему казалось, что он
слышит свой слабенький голос, где-то в темных подвалах зовущий: "Фродо,
Фродо!" Но Фродо нигде не было, а гнусные рожи орков ухмылялись из мрака, и
черные когтистые лапы тянулись со всех сторон. Мерри-то куда же делся?
Пин проснулся, и холодом повеяло ему в лицо. Он лежал на спине.
Наступал вечер, небеса тускнели. Он поворочался и обнаружил, что сон не
лучше яви, а явь страшнее сна. Он был крепко-накрепко связан по рукам и
ногам. Рядом с ним лежал Мерри, лицо серое, голова обмотана грязной кровавой
тряпкой. Кругом стояли и сидели орки, и числа им не было.
Трудно складывалось былое в больной голове Пина, еще труднее отделялось
оно от сонных видений. А, ну да: они с Мерри бросились бежать напропалую
через лес. Куда, зачем? Затмение какое-то: ведь окликал же их старина
Бродяжник! А они знай бежали, бежали и орали, пока не напоролись на свору
орков: те стояли, прислушивались и, может, даже не заметили бы их, да тут
поди не заметь. Заметили - вскинулись: визг, вой, и еще орки за орками
выскакивали из ольшаника. Они с Мерри - за мечи, но орки почему-то биться не
желали, кидались и хватали за руки, а Мерри отсек несколько особо хватких
лап. Эх, молодчина все-таки Мерри!
Потом из лесу выбежал Боромир: тут уж оркам, хочешь не хочешь, пришлось
драться. Он искрошил их видимо-невидимо, какие в живых остались - бежали со
всех ног. Но они втроем с Боромиром далеко не ушли, их окружила добрая сотня
новых орков, здоровенных, с мечами и луками. Стрелы так и сыпались, и все в
Боромира. Боромир затрубил в свой огромный рог, аж лес загудел, и поначалу
враги смешались и отпрянули. Но на помощь, кроме эха, никто не спешил; орки
расхрабрились и освирепели пуще прежнего. Больше Пин, как ни силился,
припомнить ничего не мог. Последнее, что помнил, - как Боромир, прислонясь к
дереву, выдергивал стрелу из груди, и вдруг обрушилась темнота.
"Ну, наверно, дали чем-нибудь по голове, - рассудил он. - Хоть бы
Мерри, беднягу, не очень поранили. А как с Боромиром? И с чего это орки нас
не убили? Где мы вообще-то и куда нас волокут?"
Вопросов хватало - ответов не было. Он озяб и изнемог. "Зря, наверно,
Гэндальф уговорил Элронда, чтоб мы пошли, - думал он. - Какой был от меня
толк? Помеха, лишняя поклажа. Сейчас вот меня украли, и я стал поклажей у
орков. Вот если бы Бродяжник или хоть кто уж догнали их и отбили нас! Да
нет, как мне не стыдно! У них-то ведь дела поважнее, чем нас спасать. Самому
надо стараться!"
Пин попробовал ослабить путы, но путы не поддавались. Орк, сидевший
поблизости, гоготнул и сказал что-то приятелю на своем мерзостном наречии.
- Отдыхай, пока дают, ты, недомерок! - обратился он затем к Пину на
всеобщем языке, и звучал он чуть ли не мерзостнее, чем их собственный. -
Пока дают, отдыхай! Ножками-то зря не дрыгай, мы тебе их скоро развяжем.
Наплачешься еще, что не безногий, соплями и кровью изойдешь!
- Моя бы воля, ты бы и щас хлюпал, смерти просил, - добавил другой орк.
- Ох, попищал бы ты у меня, крысеныш вонючий!
И он склонился к самому лицу Пина, обдав его смрадом и обнажив желтые
клыки. В руке у него был длинный черный нож с зубчатым лезвием.
- Тише лежи, а то ведь не выдержу, пощекочу немножечко, - прошипел он.
- Еще чухнешься - я, пожалуй, и приказ малость подзабуду. Ух, изенгардцы!
Углук у багронк ша пушдуг Саруман-глоб бубхош екай! - И он изрыгнул поток
злобной ругани, щелкая зубами и пуская слюну.
Пин перепугался не на шутку и лежал без движения, а перетянутые кисти и
лодыжки ныли нестерпимо, и щебень впивался в спину. Чтоб легче было терпеть,
он стал прислушиваться к разговорам. Кругом стоял галдеж, и, хотя орки
всегда говорят, точно грызутся, все же ясно было, что кипит какая-то свара,
и кипела она все круче.
К удивлению Пина, оказалось, что ему почти все понятно: орки большей
частью изъяснялись на общем наречии Средиземья. Тут, видно, был пестрый
сброд, и, говори каждый по-своему, вышла бы полная неразбериха. Злобствовали
они недаром: не было согласья насчет того, куда бежать дальше и что делать с
пленниками.
- И убить-то их толком нет времени, - пожаловался кто-то. - Прогуляться
- прогулялись, а поиграться некогда.
- Тут ладно, ничего не поделаешь, - сказал другой. - Убьем хоть
поскорее, прямо щас и убьем, а? Чего их с собой тащить, раз такая спешка.
Завечерело уже, надо бежать дальше.
- Приказ есть приказ, - отозвался басистый голос. - ВСЕХ ПЕРЕБИТЬ,
КРОМЕ НЕВЫСОКЛИКОВ. ИХ ПАЛЬЦЕМ НЕ ТРОГАТЬ. ПРЕДСТАВИТЬ ЖИВЬЕМ КАК МОЖНО
СКОРЕЕ. Что непонятно?
- Непонятно, зачем живьем, - раздалось в ответ. - С ними что, на пытке
потеха?
- Да не то! Я слышал, один из них что-то там знает или есть у него при
себе что-то, какая-то эльфийская штуковина, помеха войне. А допрашивать всех
будут, вот и живьем.
- Ну и что, ну и все? Давайте щас обыщем и найдем! Мало ли что
найдется, самим еще, может, понадобится!
- Забавно разговариваете, - мягко сказал жуткий голос. - Пожалуй,
донести придется. Пленников НЕ ВЕЛЕНО ни мучить, ни обыскивать: такой У МЕНЯ
приказ.
- У меня такой же, - подтвердил басистый голос. - ЖИВЬЕМ, КАК ВЗЯЛИ: НЕ
ОБДИРАТЬ. Так мне было велено.
- А нам ничего такого никто не велел! - возразил один из тех, кто начал