Страница:
8
Верная своему принципу, Анна начала с герольдмейстерской конторы, где у нее были уже налажены знакомства. Из «картона» с малороссийскими актами узнала, что род Безбородков вел свое начало с некоего запорожского казака Степана, коему, по семейным преданиям, при очередном набеге снес поганый саблею нижнюю челюсть. Степан выжил, а за потомками его так и осталось прозвище, перешедшее в фамилию. Служили Безбородки бурмистрами Бориспольской ратуши, числились реестровыми казаками, войсковыми и значковыми товарищами. И за службу получили на свои небогатые маетности гетманские универсалы.Александр Андреевич Безбородко родился в Глухове в семье генерального писаря, человека хитрого, пронырливого и не беспримерной честности. Дважды Андрей Яковлевич отрешался от должности и попадал под следствие, но каждый раз выкручивался и выходил из беды даже не без прибытка. Сынов своих, что старшего Александра, что младшего Семена, грамоте и трудолюбию учил сам. Позже Сашко, окончив учение в Киевской академии, в осьмнадцать лет был уже бунчуковым товарищем [61], потом членом генерального суда.
Принимал участие в Турецком походе и обратил на себя внимание Румянцева. За участие в сражениях был из коллежских асессоров произведен «на состоящую в малороссийском киевском полку вакансию» в полковники. Главнокомандующий взял его в походную канцелярию и доверил «многия секретныя и публичныя дела в комиссии»... Все это рассказали фрейлине знакомые чиновники, показывая в подтверждение бумаги, понеже, дружба дружбой, но верила Протасова только документам. Далее должна была следовать личная встреча.
То, что Анна увидела, встретившись с малороссийским полковником, ее отнюдь не очаровало. Безбородке было под тридцать. Грузный толстогубый увалень со свиными глазками, прячущимися в пухлых щеках, а взгляд хитрый и пронзительный. Все в нем было несоразмерно: толстая шея, большие руки, короткие ноги, которыми он еще и косолапил...
Фрейлина не показала виду, что кандидат не пришелся ей по вкусу. Передав приглашение императрицы, она задала несколько вопросов, касающихся впечатлений о столице и Дворе. И через некоторое время отметила, что разговор Безбородки умный, хотя и нарочито манерный и грубоватый. Она даже не заметила, как из ведущей беседу, из спрашивающей, оказалась в положении отвечающей. И только спохватившись, заставила себя быть осторожной и уклоняться от острых и точных вопросов полковника. Анна отметила, что ведет он себя так же, как это делала она, впервые попав ко Двору. Но если она была действительно наивной провинциальной девицею, то, по некоторым ответам Безбородки Анна поняла, что он осведомлен о жизни Двора весьма недурно. По-видимому, Александр Андреевич также оценил ум и сдержанность фрейлины, потому что приложил немало усилий, чтобы завоевать ее симпатию. Незаметно неприятное первоначальное впечатление сгладилось, а затем скоро она уже и смеялась его хохлацким словечкам и шуткам... Расстались они если и не приятелями, то людьми, вполне симпатизирующими друг другу. Императрице же Анна доложила главное:
– Умен, ваше величество, хотя и выглядит дураком, а более всего хитер.
– На что же ему хитрость-то надобится?
– По-моему, тем он старается нашего брата прельстить, понеже, как говорят, предан этому делу до исступления.
– Вот те на! Да какой же успех он может иметь у дам при такой-то внешности?
– Э-э-э, государыня-матушка, любовь зла... А потом, чем девку улещают? Ушами мы любим-то. А господин Безбородко говорит, как пишет, мастер... Да все с шуточкой, с прибауточкой, с хохлацким выговором... А с лица, чай, не воду пить.
В конечном итоге императрица назначила день и час неофициальной аудиенции малороссийскому полковнику. А когда тот пришел, удивилась, подумала: «не Аполлон». Но расспросивши, продиктовала письмо, и велела перебелить черновик указа. Работой осталась довольна.
– Переведи-ка, голубчик, это письмо на французский. Сумеешь ли? – спросила она, подавая молодому человеку записку.
– Не удостоен, ваше императорское величество. Едино латынь постиг да немецкий разговор пойму...
– Незнание языков есть большой недостаток. При Дворе и в дипломатии das ist unm?glich<Это невозможно ( нем.).>.
Однако отвергать сразу протеже фельдмаршала императрице не хотелось. Да и не входило в ее привычки с одного раза делать заключение о человеке.
– Вот что я скажу. Будешь пока у принятия челобитен. Год даю на изучение французского. Ежели одолеешь, возьму в кабинет-секретари. А чтобы времени зря не тратить, посиди в архивах, разберись в законах российских, чтобы понимать толк в бумагах, кои принимать станешь.
С тем и отпустила...
9
Потемкин очень скоро усвоил все замашки временщика. Грубый от природы, не приученный к уважению чужого мнения, он не стеснялся принимать назойливых посетителей, не проспавшись, с нечесанными волосами, в засаленном старом шлафроке. Иностранные министры диву давались, встречая днем на выходах императрицы остроумного блестящего вельможу в роскошном мундире, с лентой и орденами, который совсем не походил на того, с кем они утром конфиденциально торговались по некоторым деликатным вопросам политики. Даже Екатерина, еще ослепленная запоздалой страстью, порой выговаривала ему за невнимание к людям и... к дворцовой мыльне.Графский титул и акт, свершенный у Святого Сампсония, еще более развязал руки Потемкину. Он стал заносчив и груб с придворными, перестал прислушиваться к мнению других членов Совета. Имея carte blancheот императрицы, решал многие вопросы, даже не ставя ее в известность.
– Не мешай, Катя, – говорил он ей, когда, наслушавшись со всех сторон жалоб на самоуправство фаворита, она пыталась его урезонить. – Не мешай. Ты же знаешь, мне самому ничего не надобно. За трон и спокой твой радею. Дураков и дармоедов вокруг – не перечесть. Все на все зарятся. Одни заговоры плетут, чтобы его императорское высочество на трон поскорее подсадить и тем покорыстоваться. Другие просто воруют, врут да обманывают. Что господа камергеры, что фрейлины твои. Думают, у меня один глаз, так не увижу... Дудки! Он хоть и един, да как у Аргуса... Покуда я рядом, живи в спокое.
Лукавил светлейший. Под личиной прямого бескорыстия скрывался совсем другой человек: алчный до радостей жизни, тонкий и лживый политик и безжалостно-решительный царедворец, готовый на все ради сохранения достигнутого.
После разговора с Протасовой он, не заезжая на Царицын луг, распорядился немедленно отправить красавицу-цыганку со всем штатом в имение, а дом продать. Агенты статс-фрейлины донесли ей через неделю, что на известном месте и духа цыганского не осталось, а домом распоряжается приобретший его купец Филимонов. Анна только усмехнулась. Она уже знала о только что приехавшей певице итальянской труппы, Катерине Габриелли, которую Потемкин изо всех сил отбивал у многочисленных поклонников ее таланта. Он тратил бешеные деньги на актрису, содержа ее единолично. Так, во всяком случае, думал он сам. Анна же доподлинно знала, что, пользуясь занятостью Григория Александровича, молодые поклонники не обижали певицу невниманием. И она с первых же дней никому не отказывала. И эти рога на голове фаворита были частью мести фрейлины. Государыне она до времени ничего не докладывала. Да та и не спрашивала. После венчания Екатерина по понятным причинам несколько отдалила свою d?gustatrice, и та наблюдала со стороны, отмечая каждый неосторожный шаг фаворита. Ее положение при Дворе определялось отношением императрицы, а оно зависело от осведомленности Анны в том, чего не знают другие.
Время от времени, улучив момент, фрейлина намекала на любострастие Григория Александровича и обращала внимание императрицы на красивых молодых офицеров, появлявшихся при Дворе, но Екатерина пока либо посмеивалась, либо не обращала внимания на ее намеки.
Не прошло и года после рождения девочки Елисаветы Темкиной, как Екатерина почувствовала, что нужно снова звать Роджерсона. Молчаливый шотландец подтвердил опасения императрицы. Вида он не показал, хотя в глубине души был немало удивлен могучими жизненными силами, скрывающимися в пациентке. Екатерине шел пятьдесят второй год, и количество ее беременностей куда как перевалило за десяток. После внимательного осмотра Роджерсон предложил созвать консилиум. Иностранных врачей при Дворе было много. В назначенный день четыре лейб-медика в сопровождении статс-фрейлины Протасовой проследовали в покои государыни. Пробыли они там довольно долго и вышли озабоченные. Изгонять плод оказалось поздно и ход беременности, а паче того роды, обещались быть трудными.
Прогнозы врачей оправдались и время ожидания протекало тяжело. Государыня до поры совсем забросила государственные дела, переложила их на Потемкина. А тот, получив свободу, развернулся вовсю...
Впрочем, и на этот раз мощный организм императрицы справился, и в положенное время Екатерина родила еще одно несчастное дитя, обреченное на сиротство...
10
За прошедшую зиму во внутренней планировке Царскосельского дворца произошли значительные перемены. Появились новые, прекрасно убранные кабинеты, расширился большой зал, заново были отделаны лестницы. Анна с удивлением обнаружила, что прямой коридор, который вел из фрейлинских комнат в покои государыни, заложен, и отныне они могли ходить к императрице лишь вокруг, мимо окон фаворита. На ее вопрос: по чьему указанию совершена перестройка, помощник архитектора пожал плечами и сказал, что распоряжение поступило от его светлости графа Потемкина. «Вот тебе и мир промеж воюющих сторон, – подумала Анна, вспоминая свой разговор с фаворитом. – Придется ответить...»Царскосельский сезон начался тихо. Императрица предпочитала спокойные игры. Правда, иногда и эти невинные занятия бывали чреваты весьма напряженными моментами. Однажды за картами, когда за столом государыни собрались ее постоянные партнеры: графы Чернышев, Разумовский, Строганов, австрийский посланник и Потемкин, игра вышла из привычного русла. В вист и рокамболь играли, как правило, по полуимпериалу за фишку. А тут банк неимоверно разросся. Строганов был страстным игроком и необычайно волновался при проигрышах. Однажды он так разгорячился, при каком-то промахе Екатерины, что бросил карты, вскочил с кресла и заходил по комнате, едва не крича императрице:
– С вами играть нельзя. Вам проигрыш – хоть что, а мне каково?..
Присутствующие застыли в испуге. И только государыня сохранила присутствие духа и сказала:
– Не пугайтесь, господа. Мы играем уже тридцать лет и всегда одно и то же...
Действительно, через некоторое время, успокоившись, Строганов снова сел за стол и игра возобновилась...
Но нынче все было по-другому. Когда ставки сильно возросли, Потемкин вынул из кармана большой изумруд прекрасной огранки и небрежно бросил его на середину стола. Общий возглас восторга прокатился среди играющих. Из-за соседних столов и с диванов поднялись другие гости и сгрудились у стола императрицы, чтобы полюбоваться на сокровище.
Екатерина, чрезвычайно любившая камни, вспыхнула. Она прикрыла рот картами. Потом собрала их и положила на стол.
– Пожалуй, я не столь богата, – сказала она досадливо, – чтобы ответить вам тем же, граф.
– Матушка-государыня, – Григорий Александрович привстал с кресла, – мы все – твои... – он чуть не сказал «рабы», но вовремя вспомнил о запрете Екатерины на это слово и поправился, – подданные и все наше – твое. Тебе понравился сей камешек, так прими его в подарок. А стоимость оного я покрою в банке своим векселем на ассигнации.
Прасковья Брюс, вся покрывшаяся красными пятнами, первой захлопала в ладоши.
– Виват Григорий Александрович! Вот истинно Боярд – рыцарь без страха и упрека. Вот щедрость, достойная шевалье.
Шум поднялся невероятный. Все толпились, все говорили одновременно. Изумруд переходил из рук в руки. Императрица сидела красная, глаза ее сияли...
Затем игра продолжилась. Потемкин был в ударе и скоро отыграл значительную часть суммы, помеченной на расписке. Около полуночи Екатерина встала.
– Все, господа. На сегодня хватит. Я благодарю всех за прекрасный вечер. А вас, граф, особенно. Но уже поздно, а завтра, Бог даст, будет еще день. Доброй ночи всем... – Она повернулась к дежурной фрейлине. – Если вас не затруднит, ma ch?rie, пришлите мне мадемуазель Перекусихину.
В разговор вмешалась Анна Протасова, бывшая в этот вечер в числе гостей:
– Вашему величеству придется подождать. Я видела, как Маша Перекусихина пошла к себе. А с тех пор, как коридор во фрейлинский флигель заложен, девушкам приходится бегать вокруг. Это требует времени, я уж не говорю, что холодный ветер и сырая погода – верный путь к инфлюэнце...
Императрица остановилась.
– Что значит заложить коридор?
– Заложить, значит закрыть проход стеной из кирпичей...
– Кто велел это сделать и зачем? – она посмотрела на Потемкина.
Тот смешался.
– Ну, там... Там дуло, как в трубе...
– И потому вы решили – пусть девушки бегать по улица мимо ваши окна? Мудрый решение, нечего сказать.
Потемкин с такой ненавистью посмотрел на статс-фрейлину, что другая бы на ее месте упала в обморок. Но Анна стойко выдержала его взгляд. Она присела перед императрицей и сказала:
– Пока мадемуазель Энгельгардт бегает за Машей, вы, может быть, позволите, ваше величество, мне вас проводить?
Они уже настолько хорошо знали друг друга, что Екатерина сразу поняла, что у статс-фрейлины есть для нее еще какая-то новость.
– Хорошо, ma ch?rie, пойдемте...
В будуаре, после того как Анна затворила за собою дверь, Екатерина вопросительно посмотрела на нее.
– В колье, купленном его светлостью у бриллиантщика Луиджи Граверо, были три изумруда, ваше величество. Два поменьше, а этот – самый большой.
Екатерина подозрительно посмотрела на фрейлину.
– А кому же предназначаться колье?
– Наверное, тому же, кому и арбуз, за коим гоняли его светлость курьера в южные степи...
Императрица выпрямилась, оттолкнула руки Анны, помогавшей ей раздеваться.
– Вот что, милочка, – голос ее прозвучал раздраженно. – Переставай морочить мне голова. Если тебе нечто известно, говори. Мы уже имели с тобой договор об это.
– Простите, ваше величество, но мне так трудно быть всегда черным вестником...
– Я тебя слушаю.
Императрица села за туалетный столик, отвернулась и стала с преувеличенным вниманием рассматривать свое отражение в зеркале. И тогда Анна рассказала ей историю цыганской красавицы Бажены, ее тайного приезда в Петербург и не менее загадочного исчезновения. Некоторое время в будуаре царило молчание. Нарушила его Екатерина.
– Она действительно такой красивый?..
– Не знаю, ваше величество. Я не успела с нею познакомиться.
– Так успевай! Я хочу ее видеть. Пошли свои люди, пусть привозить ее ко мне... А теперь иди. Я раздеваться сама. И не надо присылать Маша Перекусихина.
Анна уже уходила из комнаты, когда государыня, не оборачиваясь, произнесла:
– Скажи архитектор, что я велела сломать стена в коридор. Пусть все будет по-прежнему.
11
Вернувшись к себе, Анна долго не могла уснуть, перебирая в уме состоявшийся разговор. К выводу она пришла неутешительному. Прежде всего, она окончательно испортила отношения с Потемкиным, не просто с фаворитом, а с тайным супругом императрицы. А муж да жена, как известно, – одна сатана... Почему она вдруг пошла на такой открытый выпад? Неужели действительно с годами у нее портится характер, как уже не раз намекала государыня. Портится и она становится сварливой мегерой?.. Но что-то ей подсказывало, что подошло время расквитаться с его сиятельством. Ну да Бог с ним. Второе – хуже: она явно навлекла на себя недовольство государыни. «Надо было сделать все то же, но как-то иначе, может быть, не на глазах придворных. Ведь завтра о случившемся будет судачить весь Двор».И, наконец, последнее – она получила весьма трудное задание – найти и доставить в Царское цыганку. А где ее искать и кого послать? Она перебрала своих людей и остановилась на камердинере Петре, ловком пройдошистом мужике, служившем у нее, по сути, управляющим и, может быть, послать с ним Дуняшу?.. Но куда направить их, в какую сторону. Имений и деревень у сиятельного графа много.
В конце концов, она решила отпроситься у государыни в город, чтобы разузнать через знакомых чиновников о местонахождении ближайших поместий Потемкина. «Вряд ли он отправил красавицу чересчур уж далеко». Тогда она объяснит Петру Тимофеевичу, что надобно делать и пущай едут... Так она и решила...
Поездка в Петербург заняла немного времени. А чиновники были любезны и услужливы. Нагруженная сведениями Анна скоро вернулась и вызвала к себе камердинера.
Петр долго чесал затылок. Он был не дурак и понимал, что за поручение дает ему барыня.
– Не просто сие дело, ваше высокопревосходительство... – Мямлил он, опустив очи долу и лишь изредка поглядывая косым взглядом на госпожу. – Не просто и не сходно, коли дело до их сиятельства касается. Всяк ведь сам себе дороже.
Анна понимала мужика. Она и сама боялась того, что задумала – умыкнуть потемкинскую любовницу из его же имения... Но нерешительность Петра ее рассердила.
– Гляди, я не неволю. Найду другого ходока. С ним и Дуняшу пошлю...
Петр хорошо расслышал в голосе хозяйки раздражение и понял – либо он берется за это гиблое дело, а там будь что будет, либо не берется и тогда... Он вспомнил деревню, из которой взяла его к себе Анна, покосившийся дом свой, набитый братьями и сестрами, барщинные дни...
– Ну, коли Дуня едет – дело сладится. Мы ведь всей душой...
Через день, когда наступило ее следующее дежурство, императрица, оставшись с Анной наедине, не без торжества заявила:
– А ты ошибаться, ma ch?rie, ошибаться...
Анна подняла глаза.
– В чем, ваше величество?
– В том, что изумруд есть из цыганский колье. Вчера на вечер пела эта итальянский певиц Катрин Габриелли. Так вот у нее на шея был колье о двух изумруд, очень похожий на мой. Но... поменьше...
– Да, ваше величество, вы оказались боле проницательны. Я уж и сама думала – арбуз как-то более подходит к цыганскому нраву.
Екатерина была так довольна, что смогла «ущучить» свою всезнающую фрейлину, что простила ей «арбуз». Время от времени ее начинала раздражать осведомленность Анны в придворных интригах. Ее больше бы устроило, если бы статс-фрейлина проявляла поменьше самостоятельности и выполняла только ее поручения.
– Кстати, ma ch?rie, попробуй узнавать про этот итальянский певиц: кто она есть, откуда приехал... Ну и ты сама знаешь, что интересно.
Анна заверила, что приложит все силы, чтобы разузнать подноготную нового увлечения его светлости. При этом она посмотрела на императрицу и отметила про себя, что последние слова уже не произвели на Екатерину особого действия. «Похоже, кредит нашего циклопа совсем не так блестящ, как его изумруд. Ну, а ежели сие „кстати“, так кстати и поп спляшет».
– И еще, ma ch?rie, отправила ли ты кого на поиски цыганский красавиц?
– Да, ваше величество, хотя это и не просто было мне сделать.
– Ну, ну, ты же знаешь, что для тебя у меня нет простой задач... А propos, ты замечал, какой разумный секретарь оказался этот Безбородко. Но очень уж... Как это сказать – monstrueusement, c’est bien cela<Уродлив, именно так ( франц.).>. И не казаться ли тебе, что граф Петр Александрович присылать его к нам с некий... э-э – intention<Умысел ( франц.). >. Вот уж поистине: много воинский достоинства, но двояк... Храбр умом, а не сердцем...
12
Вечером, как обычно, Анна пришла в опочивальню императрицы.– И снова вы оказались прозорливы, ваше величество, лукав граф Румянцев. Прислал вам le monstre<Урода ( фр.).> Безбородко. А у самого есть еще офицер, управитель тайной канцелярии, ну сущий розан...
– Кто таков?
– Завадовский, полковник. Лет – с тридцать пять. Из поляков. Учен у иезуитов в Орше, а потом в Киевской академии. Из повытчиков малороссийской коллегии перешел на службу к Петру Александровичу. Не трус. Фельдмаршал на награды не больно щедр, а тут сам его к Георгию представил. Вместе с графом Воронцовым трактат мирный сочинял, что с Портой подписывали.
– Ну, Annete, ты есть человек без цены. И когда все узнавала?..
– Так ведь служба...
– Ну, ну... Я понимай. А как зовут-то сей розан?
– Петром Васильевичем.
– Гм, как же нам залучить его, чтобы... Ну, сама понимаешь...
Обе женщины помолчали. Потом Анна, как бы в нерешительности, проговорила:
– Может быть, ваше величество, будучи в Москве, изволит пригласить господина фельдмаршала для докладу по секретным делам каким... Знамо дело, приедет он не один...
– Да ты, мой королефф, все и придумывать успевал... – Императрица склонила голову набок и внимательно посмотрела на фрейлину. Та опустила глаза. – А теперь поведай, чем тебя мой циклоп-то изобидел, что так стараешься?..
– Видит Бог, ваше величество, обиды никакой у меня на их светлость не имеется. Да что я, оне и великого-то князя-наследника не боле как Фидельку-собачонку замечают... У них дела государственные...
Екатерина помолчала. Слова фрейлины напомнили ей о сыне, о нелюбимой невестке на сносях и об ожидаемом внуке. Доктор Роджерсон сказал, что роды будут трудные, поскольку у Вильгельмины, то есть у великой княгини Натальи Алексеевны, таз узок и позвоночник искривлен.
Вспомнила она и о копиях перехваченных писем, что писала тайно невестка Наталья к любовнику своему –молодому графу Андрею Разумовскому и к прусскому королю. «Мерзавка! – подумала императрица о великой княгине. – Мало того, что увечна, как Роджерсон сказывал, так еще и прусская дозорщица-соглядатай».
Впрочем, шашни Натальи Алексеевны ее не волновали, хотя где-то далеко и пряталась обида за недотепу-сына, слепо влюбленного в свою жену. Больше треволнений было от собственного любимца... Впрочем, какой он любимец – супруг... Где-то в глубине души Екатерины уже который раз шевельнулось сомнение: «Надо ли было затевать...». Молчание затягивалось.
После венчания их страсть как-то поутихла, а затем вскорости ей донесли о странной привязанности Потемкина к своим племянницам... Не пора ли и ей-то оглянуться, оглядеться. На одном Григории Александровиче свет клином не сошелся.
Да и не слишком ли много взял он на себя, в том числе и дел иностранных. Никита Иванович уж который раз жалуется, что агенты Потемкина за границею нарушают установления Иностранной коллегии. Не чересчур ли высоким становится и авторитет графа Потемкина в иноземных государствах. Когда уж она писала Иосифу II о княжеском титуле для Потемкина. Так на тебе – именно сейчас Мария-Терезия, старая проныра, прислала из Вены роскошно оформленный диплом на титул «Светлейшего князя Священной Римской империи». Таким образом, сотворенное ею же «его сиятельство» превратилось в «его светлость». Надо бы покрепче привязать его к внутренним делам империи. Екатерина подняла глаза на фрейлину. Та терпеливо ждала. «А Annet’у он, как и первый Григорий, не любит»...
– Это ты правильно замечал, мой друг, дел у него много... – Императрица вспомнила и похвалила себя за то, что передала Потемкину Кричевское воеводство в Белоруссии, населенное шестнадцатью тысячами душ. Потом, помолчав совсем немного, вдруг спросила: – А как, ты говоришь, секретаря-то румянцевского имя?..
– Петр Васильевич, ваше величество.
– Петр Васильевич? Ну и ладно, и хорошо... Ступайте, мой королефф... Скажите господин шталмейстер, что в Москву мы будем поехать через два неделя. Может быть и ты к тому время будешь что-нибудь узнавать о наша красавица-цыганка? Как ты считаешь, ma ch?rie?
– Я постараюсь, ваше величество, очень постараюсь...
– Вот и хорошо. А теперь иди – утро вечер мудренее.
Возвращаясь к себе Анна ломала голову: «Куда запропастился Петр Трофимович? И от Дуняши никаких вестей». Но придумать, как поторопить события у нее не получалось.
13
В этот свой приезд в Москву императрица остановилась у Пречистенских ворот во дворце князя Голицына. Сюда она и вызвала новопожалованного фельдмаршала с докладом о малороссийских делах, послав за ним придворную карету. Встретила победителя на крыльце. Расцеловала, глядя на стоящего за его спиной красивого статного офицера. Румянцев представил:– Полковник Завадовский, ваше величество. Знаю как человека, вот уже десять лет разделяющего со мною труды на благо империи.
Во время разговора граф Петр Александрович не раз обращался за справками к полковнику и получал ответы, для коих тот даже не заглядывал в привезенные бумаги. Он с восхищением глядел на императрицу, пораженный ее величием и простотою в обращении. На прямой вопрос, обращенный к нему государыней по-французски, Завадовский легко ответил, но по-русски, поскольку было ему известно, что Румянцев французского языка не знает. При этом он так построил свой ответ, что из него фельдмаршал мог понять и вопрос императрицы. Все это не прошло мимо внимания Екатерины.
На прощание она пожаловала Завадовскому бриллиантовый перстень со своей монограммой и велела обождать начальника в карете.